"Новичок в Антарктиде" - читать интересную книгу автора (Санин Владимир Маркович)

Калейдоскоп последних дней

Я лечу на Восток первым рейсом!

Многие нам, «первачкам», завидуют: все хотят лететь первым рейсом. А то засвистит пурга – и сиди в переполненном Мирном, жди у моря погоды. Поэтому на совещании возникла веселая склока: «неудачники» доказывали Сидорову, что его несправедливое решение наносит непоправимый ущерб науке.

– Мы с Миклишанским и Тереховым летим четвертым рейсом? – негодующе взывал Арнаутов. – Может быть, вы ошиблись, Василий Семенович, – двадцатым рейсом? Тогда прошу разъяснить: кто заготовит за нас снежные монолиты весом двадцать-тридцать килограммов каждый? Монолиты, жизненно необходимые советским геохимикам?

– Вы, – невозмутимо ответил Сидоров. – Как только прилетите на Восток… четвертым рейсом.

Пока Арнаутов, Миклишансский и Терехов, трагически глядя друг на друга, осмысливали свою неудачу, атака на начальника станции продолжалась.

– В списке летящих первым рейсом допущен случайный пропуск, – с явно преувеличенной уверенностью заметил Рустам Ташпулатов. – Может быть, у меня со слухом что-нибудь не в порядке?

– В порядке, в порядке, – успокоил Сидоров. – Вы полетите несколько позже. Последним рейсом.

– Да, наверное, что-то со слухом, – решил Рустам и, приложив ладонь к уху, переспросил: – Простите, каким рейсом?

– Последним, – с железным хладнокровием повторил Сидоров. – Я назначаю вас полномочным представителем Востока в Мирном. Будете следить за погрузкой оборудования и продуктов в самолеты и на месте устранять возможные недоразумения.

– Отличная шутка! Давно я так не смеялся! – губы Рустама сложились в исключительно жалкую улыбку. – Я, который с первого дня должен изучать микрофлору, брать анализы венозной крови, выполнять обширные исследования, результаты которых имеют первостепенное значение для выяснения некоторых аспектов, которые, в свою очередь…

– Значит, решено, – кивнул Сидоров, – последним рейсом. Я на вас надеюсь как на самого себя. Рустам Юлчиевич. Уверен, что вы наверстаете упущенное. Больше вопросов нет, товарищи?

– Когда вы зачитывали про первый рейс, – без всякой надежды пробормотал Майсурадзе, – Виноградов чихнул у меня под ухом и я не расслышал, было ли там что-нибудь про меня.

– Не было ни звука, – подтвердил Сидоров догадку печального Майсурадзе. – Полетите через месяц, ближе к приходу на Восток санно-гусеничного поезда. Все, дискуссия закончена. Переходим к самому главному. Нам запланировано всего сорок шесть рейсов, а грузов по вашим заявкам – на все шестьдесят. Придется брать только то, что абсолютно необходимо для научной работы и жизнедеятельности станции, остальное оставим на складе в Мирном. «Урезать так урезать» – как советовал Аркадий Райкин. Прошу всех товарищей отнестись к этому вопросу серьезно, без местнических настроений.

Призыв начальника, однако, повис в воздухе, «урезать» никому не хотелось. Каждый научный сотрудник считал свой груз важнейшим. Буровики, отстаивая каждый килограмм собственного оборудования, готовы были пожертвовать половиной груза геохимиков, те доказывала, что из двухтонного багажа группы Майсурадзе следует оставить для перевозки чемодан с личными вещами, а разгневанный Майсурадзе призывал к жесткой экономии за счет Ташпулатова. Неожиданно для всех Рустам оказался на высоте положения: он легко согласился оставить в Мирном целую четверть тонны.

– Молодец, – похвалил Сидоров. – Я рад, что именно вы, Рустам Юлчиевич, первым проявили понимание обстановки. Что вы решили оставить?

– Бочку спирта, – под возмущенные протесты присутствующих ответил невозмутимый Рустам.

Наше последнее на «Визе» совещание проходило весело и бурно. В конце концов страсти утихли, и беседа перешла на «мирные рельсы». Заговорили о будущей жизни на Востоке – кому всего труднее придется на станции.

– Труднее будет всем, – заверил спорщиков Борис Сергеев, – потому что от заготовки снега для воды никто не освобождается.

Ташпулатов, который в Двенадцатую экспедицию зимовал на Новолазаревской, не без грусти вспомнил, что там проблемы воды не существовало: рядом со станцией – пресноводное озеро, пополняющееся талыми ледниковыми водами.

– Вношу предложение, – прогудел инженер-электрик Слава Виноградов. – Выроем глубокий колодец и установим в нем термоэлемент. Снег будет туда наноситься ветрами и там же растапливаться без всяких затрат живого труда.

– Вместе со снегом в колодец будут сдуваться микробы, – возразил Ташпулатов. – Как исполняющий обязанности санитарного врача, накладываю вето.

– Но ты же сам говорил, что Антарктида безмикробный континент, – отпарировал Виноградов.

– Правильно, в Антарктиде микробов практически нет, – согласился Рустам. – А вот ты начинен ими, как подсолнух семечками. Ты – ходячий склад микробов, грандиозное микробохранилище! От тебя они и будут попадать в колодец.

– А от тебя? – огрызнулся Слава.

– От меня тоже, хотя и в меньшей степени. Ничего, попилишь снег, это полезно для мускулатуры.

– Валерий, как прошел медосмотр? – поинтересовался Сидоров.

Три дня подряд врачи исследовали восточников по программе космонавтов: обвешивали нас датчиками, испытывали на кислородное голодание, снимали всевозможные кардиограммы, заставляли многократно приседать и прыгать. Ельсиновский доложил, что все его пациенты обладают могучим, воистину железным здоровьем. Правда, настораживает упадок сил у Тимура Григорашвили: пятнадцатый раз двухпудовую гирю он выжал не без труда. Так что Тимура необходимо перевести на усиленное питание в отличие от Ивана Лугового, сверхнормативная упитанность которого наводит на мысль о разгрузочной диете.

– Ну, лишний вес сбросят все, это я вам гарантирую, – пообещал начальник станции. – Подводим черту, следующий раз будем совещаться на Востоке. Понемногу собирайте вещи, готовьтесь к высадке и прощай тесь с друзьями, а то подойдем к Мирному – не найдете времени даже руку пожать.

В последние дни увлечение фотографией приняло характер стихийного бедствия. Очередь в фотолабораторию во много раз превышала ее пропускную способность: каждый стремился отпечатать и отправить домой свои изображения на фоне пингвинов и айсбергов. Поэтому самым авторитетным человеком на судне стал хозяин лаборатории Николай Тяпкин. Его имя произносилось с благоговением: «Так сказал сам Коля!» При появлении Коли фотолюбители мгновенно превращались в отпетых подхалимов и сладкоголосых льстецов.

– Ты совершенно не следишь за своим здоровьем, у тебя слишком утомленный вид, – с отцовской заботой внушал один. – Иди отдохни, а я тебе принесу в каюту кофе… Кстати, ключи можешь смело доверить мне.

– Почему тебе? – горячился другой.

– А кому? (С нескрываемым пренебрежением.) Уж не тебе ли, который вчера засветил пачку чужой бумаги?

– Не слушай этого брехуна, Коля! Пусть он лучше скажет, кто погасил в проявителе окурок!

– И скажу!

– Ну, кто?

– Ты!

– Идите, ребята, лаяться на верхнюю палубу, – вмешивался третий. – На твоем месте, Коля, я бы такую публику близко не подпускал к лаборатории. Так мне можно приступать, да, Коля?

– Можно, – включался четвертый, – мыть посуду на камбузе. Когда Коля, я должен вернуть тебе ключи?

Сеюдняшней ночью, опутав Колю сетью интриг, достойных пера Дюма-отца, лабораторией овладели Лев Черепов, Геннадий Васев и Валерий Смирнов, аэролог из Мирного. Когда утром я пришел к ним в каюту, друзья, утомленные, но бесконечно счастливые, по-братски делили добрую сотню свежеотпечатанных фотокарточек.

– Посмотрят жены на эти бесконечно дорогие лица, – ораторствовал Валерий, – прослезятся и воскликнут; «Ах, зачем я отпустила его на край света! Ах, какой он мужественный и прекрасный! Как я была к нему несправедлива, когда он приходил домой и шастал по квартире в грязных ботинках!»

– А твоему начальнику, Валерий, не до смеха, – сообщил Черепов.– Шантажируют.

Все прыснули. Дело в том, что в Монтевидео Геннадия Ивановича Бардина сфотографировали в тот момент, когда он, галантно улыбаясь, помогал красивой сеньоре с ребенком войти в автобус. Теперь шантажист требовал в обмен на негатив три катушки дефицитнейшей цветной пленки, а в случае отказа грозился послать жене Бардина огнеопасную фотографию с трогательной надписью.

Однако, вспомнив о женах, все украдкой вздохнули. Жен мы не увидим долго. Антарктида – единственный на земном шаре континент, твердо решивший обойтись без представительниц нежного пола. Был, правда, случай на одной американской станции, когда начальник и его заместитель, большие и старые друзья, взяли с собой на зимовку жен, тоже верных подруг – водой не разольешь. Две королевы на одном троне, две примы-балерины на одной сцене, наверное, с большим успехом разделили бы сферы влияния. Для начала жены вдребезги переругались, потом превратили в смертельных врагов своих мужей и в завершение, расколов пополам коллектив, натравили образовавшиеся половины одна на другую. Станция быстро превратилась в бедлам, и возмутительниц спокойствия пришлось срочно вывозить специальным рейсом. И – любопытнейший психологический момент, ждущий от науки своего объяснения – едва самолет с верными подругами оторвался от полосы, как их мужья едва ли не задушили друг друга в объятиях, а враждующие половины без промедления последовали примеру своего начальства.

После этого случая женщины, по никем не писанному закону, на антарктических станциях присутствуют только на фотографиях и на журнальных страницах. И конечно, в мечтах.

– Однажды, когда я дрейфовал нд СП-17, – вспоминал Валерий Смирнов,

– произошла такая история. Сплю я в своем мешке и вдруг слышу сквозь сон… женский смех! Считаю в уме до десяти, умножаю тринадцать на девятнадцать, дергаю себя за уши, все равно – женский смех. Ну, думаю, рехнулся. Высовываюсь из мешка, чтобы попросить ребят сбегать за доктором, и вижу – стоит в их окружении девушка, отбивается от комплиментов и хохочет. Протер глаза, открыл снова – та же девушка! Оказалось, что она, диспетчер аэропорта из Т., элементарно обманула командира корабля сказала, что ей велено сопровождать на станцию груз. Диспетчер – лицо официальное, командир поверил, ему и в голову не пришло, что девчонка просто-напросто решила осуществить свою голубую мечту и побывать на СП. Она предполагала полчасика побродить по льдине, сфотографироваться у торосов и улететь обратно, но, по закону падающего бутерброда, началась пурга. Естественно, в Т. хватились: исчез диспетчер! Обыскали все окрестности, перенервничали, извелись, думали – медведь скушал красавицу, а та ни жива ни мертва трое суток сидела на льдине и трепетала при мысли о последствиях своего вояжа. И не зря. Когда разъяренное начальство заполучило диспетчера обратно, оно немедленно… Что сделало, кто угадает? Бесполезно, можете вывихнуть мозги: взвесило девчонку на точных весах в одежде и в валенках и заставило ее заплатить за перевозку каждого килограмма веса по установленной для СП таксе!

Выслушав эту поучительную историю, мы с минуту молча мечтали о том, чтобы в Антарктиду полетел самолет и чтобы на него подобным же обманным путем забрались наши жены. Мы приходим в Мирный, а они встречают нас на берегу. Какой взлет фантазии!

Заговорили о женах. Чтобы они не зазнались, не стану приводить хвалебных од, продекламированных в их честь. Каждый лез вон из кожи, расхваливая свою супругу.

– У всех вас, друзья, превосходнейшие жены, – изрек один иа нас, – по в одном отношении они все же уступают моей.

– В каком же это отношении? – послышался ревнивый ропот.

– Моя жена – болельщица, причем высокого класса. Если вы честные люди, то признаете, что не каждый из вас может похвастаться такой удачей. Ибо мы вместе смотрим по телевизору футбол и хоккей, вместе ходим на стадион, а по утрам вырываем друг у друга из рук «Советский спорт». Ну, каково?

Все честно признались, что рассказчик достоин зависти.

– То-то же, черти. Но это еще не все, я добью вас такой историей. За несколько часов до отхода «Визе» из Ленинграда я обнаружил, что моя электробритва схватила что-то вроде гриппа: она то кашляла, то хрипела, то чихала целыми сериями. Короче, вышла из строя. В мастерской ее брались отремонтировать, но через две недели. Я собирался было уйти, как вдруг жена навострила уши: мастера горячо обсуждали предстоявший вечером хоккейный матч СКА – «Спартак». «Не понимаю, что это вы так боитесь спартаковцев? – удивилась она. – Щурков и Глазов запросто нейтрализуют Старшинова и Зимина, а Григорьев и Андреев шутя перебегают Кузьмина и Меринова. Ваши края быстрее, поэтому отдайте спартаковцам центр и действуйте на контратаках через фланги. И почаще из любых положений бросайте по воротам, потомучто Зингер может взять мертвую шайбу, но и такую ворону пропустить между ушей, что диву даешься…» Потрясенные мастера тут же в присутствии заказчицы произвели ремонт и даже проводили ее до выхода – наверняка наивысшая честь, которую они кому-либо окаэывали. Кстати, в тот вечер ленинградцы выиграли у «Спартака» со счетом 4 : 0. Причем самое поразительное то, что они играли точно по тактическому плану, вдохновенно разработанному моей женой!

Наши разглагольствования с грустной улыбкой слушал зашедший «на огонек» Игорь Петрович Семенов. Он тоже успел отпечатать для своей Людмилы Николаевны килограмм фотокарточек, которым она, безусловно, будет рада. Но, кроме того, Игорь Петрович приготовил жене сюрприз, который, столь же безусловно, не приведет ее в восторг. Как и все участники экспедиции сезонного состава, Игорь Петрович должен в мае будущего года вернуться домой на «Оби». Так вот, этого не произойдет: уступив после долгих раздумий настоятельным просьбам Гербовича, Игорь Петрович решил остаться в Антарктиде на год. Людмила Николаевна об этом еще не знает, как не знает она и об угрызениях совести, терзающих ее мужа – ведь он, старый полярный бродяга, твердо обещал, что никогда больше не будет так надолго с ней расставаться…

Впрочем, подобный сюрприз готов преподнести своей семье и я. И мы с Игорем Петровичем обмениваемся понимающе-сочувственными взглядами.