"Елена, любовь моя, Елена!" - читать интересную книгу автора (Де Крешенцо Лючано)ПОЛИКСЕНАГлава XI,Когда Экто сняла с его глаз повязку, Леонтий увидел, что они находятся в глубине небольшой пещеры, приспособленной под дровяной сарай. Взяв юношу за руку, Экто повела его к выходу. – Ну вот, наконец-то, – сказала она со вздохом облегчения, помогая ему ступать среди бревен, – мы уже в Трое. Теперь слушай, что я скажу. Если не хочешь, чтобы тебя разоблачили, не отходи от меня ни на шаг и ни с кем не заговаривай. После полной темноты Леонтию сначала было трудно на солнце, но понемногу глаза его привыкли к свету, и он увидел Трою с ее «широкими улицами» во всем великолепии. Между нами говоря, улицы оказались не такими уж широкими, как их описывали, во всяком случае, они были не шире тех, что Леонтий видел в Фесте, куда они ездили с дядей Антифинием. Очевидно, описывая подвиги героев, поэты всегда немного преувеличивают. У выхода из пещеры Леонтий заметил двух вооруженных стражников, которые оглядели его не без любопытства, но ничего не спросили, ибо были, очевидно, в сговоре с Экто. – Вот там я живу: видишь дом? – спросила она, указывая ему на узкую дверь. – Какой? – удивился Леонтий. – Тот, перед которым сломанная ступенька? – Да. Именно так его здесь и называют: «Дом со сломанной ступенькой». – Разве ты не во дворце живешь? Не вместе с Парисом? – Во дворце живет Елена, а не Экто, – ответила женщина улыбнувшись. – Бедная Экто живет в маленьком доме со старым и больным мужем. Леонтий промолчал: не все ли равно, Елена она или Экто, главное, что он ее любит. – А где живет Поликсена? – спросил он чуть погодя. – Вот она-то как раз живет во дворце, но встречаемся мы с ней в святилище Афины. – Тогда пошли скорее! – заторопил ее Леонтий. – Тебе не хочется сначала заглянуть ко мне? – спросила Экто. – Познакомиться с ним? – С кем? – С моим мужем. Он инвалид, потерял на войне руку. – Нет, не желаю его видеть! Мне приятнее думать, что у тебя нет никакого мужа, – решительно сказал юноша, ускоряя шаг. – Ты истинный ахеец! Все вы сначала что-то напридумываете, а потом начинаете верить своим же фантазиям! Леонтий с интересом наблюдал за снующими по улице троянцами. Для него было неожиданностью, что враги, в сущности, ничем не отличаются от греков. Те же лица, те же женщины, матери семейств, в поте лица занимающиеся теми же делами, что и женщины у него на родине: носят воду от источника, таскают мешки с мукой, прикрикивают на детей, хлопочут по дому. Даже городской дурачок походил на гавдосского. Троянские воины в обыденной жизни – если не считать различия в снаряжении – были совсем как ахейские: такие же шумливые и веселые, обычные молодые ребята. У большинства из них даже пушок на щеках еще не пробился. «Если бы противники могли присмотреться друг к другу, – подумал Леонтий, – когда они сидят за столом со своими детьми, женами и родителями, наверно, и войны никогда бы не было!» Они шли вдоль троянской стены и минут через десять добрались до Скейских ворот. В шумной, крикливой толпе воинов, рабов, женщин и торговцев юный ахеец остался незамеченным. Леонтий глянул за ворота и менее чем в двух километрах от городских стен заметил необычное движение ахейской рати, в передних рядах которой неслись боевые колесницы. Ахейцы направлялись к северу, из чего можно было сделать вывод, что битва между греками и троянцами произойдет где-то на берегах Симоиса. Ничего больше понять он не мог, ибо для этого ему пришлось бы выйти за ворота или подняться на одну из башен. Между тем и из Трои стали выходить отряды пеших воинов и выезжать боевые колесницы. Все они тоже направлялись к месту слияния двух рек. По яростным крикам, которыми командиры подбадривали своих ратников, Леонтий понимал, что битва будет отчаянной, и не мог не испытывать угрызений совести: его товарищи рискуют жизнью, а он, видите ли, волочится за замужней женщиной. «Я ведь пришел сюда затем, – утешал он себя, – чтобы узнать что-нибудь об отце». Но это была уже неправда или неполная правда: в Трою Леонтий проник еще и потому, что умирал от желания вновь увидеть Елену, или Экто, или как там ее зовут. – Идем же, нас ждет Поликсена! – поторопила Леонтия женщина, потянув его за тунику. В центре храма во всем своем блеске красовалось небольшое деревянное изображение Афины, так называемый Палладий. Увидев его, Леонтий вспомнил, что говорил ему Гемонид, когда они ходили к оракулу Аполлона: «Трою не смогут разрушить до тех пор, пока Палладий стоит в храме. Кто-нибудь из наших непременно должен его похитить». И вот именно у него, Леонтия, есть сейчас такая возможность: протяни руку, схвати Палладий и беги к своим. Если действовать неожиданно и воспользоваться тем, что ворота открыты, он сможет это сделать. Потом о его подвиге будут рассказывать у костров: всем захочется услышать легенду о Леонтии Гавдосском – юном критце, сумевшем выкрасть Палладий! Но вид двух вооруженных воинов, охранявших святыню, сразу же охладил его пылкие мечтания о славе. Как гласила легенда, деревянное изображение Афины упало с неба во время возведения Трои, и не просто упало, а своим ходом переместилось в центр храма. Говорили также, что внутри Палладия был спрятан механизм, благодаря которому богиня время от времени потрясала копьем. Леонтий долго вглядывался в Афину, но никакого движения так и не заметил. Подумать только: спустя всего несколько дней Палладий действительно будет украден. И кем? Двумя отпетыми жуликами – Одиссеем и Диомедом, вернее, даже одним из них. Похищение было совершено ночью, после длившейся целый день кровопролитной битвы, то есть когда были все основания полагать, что выбившихся из сил троянцев сморил крепкий сон. Двое храбрецов вышли в путь незадолго до полуночи и направились прямо к восточной стене, где было меньше охраны, поскольку она считалась почти неприступной. Лазутчики прихватили с собой огромную лестницу, специально сделанную итакскими плотниками по меркам, снятым Одиссеем «на глазок».[84] Однако, несмотря на расчеты, лестница оказалась недостаточно высокой, так что одному из героев пришлось вскарабкаться другому на плечи. Но кто перелез через стену, а кто остался снаружи? Кто похитил Палладий? На следующий день и тот, и другой заявили, что подвиг совершил именно он. Одиссей кричал, что он проделал все в одиночку, а Диомед якобы вырвал похищенный Палладий у него из рук. Диомед же доказывал, что, когда он нес Палладий, Одиссей накинулся на него и ему чудом удалось спастись от смерти: в свете взошедшей луны он увидел на земле тень руки с занесенным кинжалом и отскочил. Определенно можно сказать лишь одно – в ахейский лагерь наши джентльмены явились в следующем порядке: Одиссей бежал впереди, а Диомед поспешал за ним, пиная его в зад. Такая форма придания ускорения вошла потом в историю как «импульс Диомеда». Но вот наконец в храме появилась младшая дочь Приама Поликсена. Леонтий приветствовал ее, склонив голову. Первое впечатление было приятным: перед ним стояла хрупкая девушка с тонкими чертами лица, чем-то похожая на его сестру Ланикию. – Это Леонтий, – представила юношу Экто, – я тебе о нем рассказывала. – Сын Неопула? – спросила Поликсена, явно пытаясь выиграть время. – Да, именно он. Поликсена разглядывала Леонтия еще несколько секунд: было заметно, что она не вполне ему доверяет. Все-таки юноша явился из вражеского стана. Потом Поликсена перевела умоляющий взгляд на Экто. – Ну же, Поликсена, смелее, – подбодрила ее та, – скажи сама, о чем мы договорились с тобой прошлой ночью. Ты не знаешь Леонтия, но можешь мне поверить: он человек очень душевный, и никто лучше его не поймет твоих тревог. – Мы знакомы с Неопулом уже четыре года, – начала Поликсена, опустив глаза, – …и я могла бы о нем рассказать многое, но мне нужна твоя помощь. – Я готов сделать для тебя все, о чем попросишь, – ответил Леонтий, как обычно не соизмеряя свои обещания с возможностями. – Мне хотелось бы… – прошептала Поликсена, но тотчас умолкла. – Короче говоря, – взялась за дело Экто, – Поликсена хочет, чтобы ты связал ее с Ахиллом. – С Ахиллом! – удивленно протянул Леонтий, но потом, решив, что не совсем ее понял, спросил: – Ты какого Ахилла имеешь в виду? Уж не Пелида ли? – Да, да, именно Пелида, – подтвердила Экто. – Хочешь верь, хочешь нет, о Леонтий, но только это правда: когда Ахилл расправился с Троилом в храме Аполлона, Поликсена тоже была там. Дрожа от страха, она спряталась за статую бога. Бедняжка поневоле присутствовала при чудовищном насилии, совершенном над ее братом, но на нее произвела неотразимое впечатление любовная ярость Ахилла. Ей бы возненавидеть человека, убившего ее брата, а с ней приключилось нечто противоположное: должно быть, Эрот перевернул ей сердце. – Но это же ужасно! – вырвалось у Леонтия. – И при чем здесь мой отец? – Мы с тобой совершим обмен, – сказала Поликсена ледяным тоном. – Ты передашь мое послание Ахиллу, а я потом расскажу тебе все о Неопуле. Ну, а насколько ужасна моя любовь, судить богам. – И ты считаешь, что наш герой, Ахилл, захочет иметь дело с такой испорченной особой, как ты? – отрезал Леонтий, решительно не желавший скрывать своего презрения к Поликсене. – О ахеец, – спокойно ответила Поликсена, – прибереги поучения для женщин своей страны и подумай хорошенько. Если ты действительно хочешь узнать о судьбе своего отца, передай Ахиллу следующие слова: «Поликсена согласна на назначенный тобой день и час». – Ты хочешь сказать, что вы с Пелидом уже знакомы? Что он предложил тебе встретиться? – спросил Леонтий. – Конечно же, знакомы, – ответила Поликсена, снисходительно усмехнувшись. – Он не только знает меня, но и жаждет моей любви! Уже трижды встречались мы с ним в храме Аполлона. – В храме Аполлона! – воскликнул потрясенный Леонтий. – В том самом месте, где он убил юного Троила?! Поликсена не ответила, вернее – не успела ответить из-за внезапно поднявшегося шума и умолкла на полуслове. Сотни троянцев высыпали на улицы, чтобы воздать хвалу непобедимому Гектору. «Должно быть, случилось что-то серьезное», – подумал Леонтий. Ему хотелось расспросить прохожих, но, боясь подвести Экто, он воздержался от вопросов. Между тем через Скейские ворота в город уже стали входить троянские воины. Среди них было много раненых, но лица у всех сияли: по-видимому, троянцы одержали важную победу и им не терпелось рассказать о ней тем, кто оставался дома. Женщины взбирались на откосы, на стены, чтобы приветствовать возвращающихся победителей. Экто увидела, что в воротах показался вождь пеонов Астеропей, славившийся своим ораторским искусством. Лицо его было забрызгано грязью, меч окровавлен, и весь вид его говорил о том, что он опьянен только что одержанной победой. – О добрый Астеропей, что случилось, почему все ликуют, словно войне пришел конец? – спросила она. – Народ не только глуп, но еще и несправедлив, – ответил Астеропей. – Он превозносит Гектора, убившего Патрокла, но забывает, что первым поразил его Эвфорб. Услышав, что Патрокл убит, Леонтий не сдержал крика ужаса. Он сразу представил себе неизбежные следствия гибели героя: безумное горе Ахилла, уныние в ахейском лагере, потерявшем одного из самых отважных, самых любимых воинов и так далее. Юноше хотелось узнать обо всем подробнее, но он, боясь выдать себя, только повторял: – Патрокл?! Погиб?! – Да, Патрокл, сын Менетия, – подтвердил Астеропей, – и надо сказать, погиб как герой! На моих глазах провел он три атаки и в три приема уложил девять дарданцев. Он уже чуть было не смял наши порядки, но ему вдруг пришлось сразиться с неизвестным героем в сверкающих доспехах, которого раньше никто не видел у стен Трои. Чужеземец отразил атаку Патрокла и выбил у него из рук копье и меч. Тут кто-то закричал: «Да это же сам Аполлон, сребролукий бог!» Признаюсь, я тоже не выдержал и стал кричать вместе со всеми: «Ну, конечно же, это сребролукий Аполлон, он пришел на помощь троянцам!» О том, что это действительно бог, можно было догадаться по его золотому щиту и прекрасному лицу. Понемногу вокруг Астеропея собралась толпа любопытных, жаждавших услышать подробности. – Может, ты знаешь что-нибудь об Атимнии, сыне Амисодара? – со слезами на глазах спросила какая-то простолюдинка. – А о его брате Мариде? – Ты не видел случайно моего мужа Гериманта? – Нет, не видел. Но я видел Гектора на колеснице, которой управлял его сводный брат Кебрион, – ответил Астеропей, радуясь столь обширной аудитории. – Патрокл поднял с земли здоровенный камень – плоский, но с зазубренными краями, и изо всех сил запустил им в злополучного возничего. Острым краем он попал ему прямо в лоб, и голова его раскололась, словно спелая тыква, разрезанная зеленщиком для двух хозяек на равные части. Кебрион вывалился из колесницы, и смертная пелена уже начала заволакивать ему глаза, когда Гектор соскочил на землю и встал между ним и Патроклом. Тут разгорелась кровавая битва за труп. Оставшийся безоружным Патрокл рвался к мечу Кебриона, Гектор же хотел отвезти тело брата безутешному отцу. Слушая эти речи, можно было подумать, будто Астеропей болеет за Патрокла. В действительности же он завидовал Гектору, на которого затаил давнюю обиду из-за проигранного ему когда-то кулачного боя. – А что делали другие? – спросила Поликсена, приходившаяся сестрой не только Гектору, но и Кебриону. – Почему никто не помог моему брату подобрать тело несчастного возничего? – Потому что каждый из нас был вынужден сражаться одновременно с двумя или тремя ахейцами. Я бился со славным мирмидонским укротителем коней Писандром, но словно этого было мало, на меня накинулся еще и Менесфий. – А что было потом? Что потом? – посыпались вопросы слушателей. – Вы только представьте себе эту сцену, – обрадовался редкостной возможности продемонстрировать свое красноречие Астеропей. – Вообразите, будто Гектор – лев, а Патрокл – вепрь и оба они одновременно подошли к источнику, чтобы напиться. Каждый из них понимает, что сделать это сможет, лишь убив соперника. И они смотрят друг другу в глаза. Смотрят долго и между тем понемногу сближаются. Оба такие гордые, прекрасные… – Ладно, все это и так понятно, – воскликнул один из слушателей, которому, хоть он и оценил по достоинству мастерство рассказчика, не терпелось поскорее узнать, чем кончилась схватка. – Патрокл наклонился, чтобы поднять меч Кебриона, – невозмутимо продолжал Астеропей, – и уже почти схватил его, но тут дарданец Эвфорб нанес ему мощный удар в спину: сын Менетия раскинул руки, и Гектор, воспользовавшись этим, пронзил его копьем насквозь. – А потом? Потом?.. – спросила раскрасневшаяся Поликсена. Она с жадностью слушала Астеропея, проявляя какой-то нездоровый интерес ко всем этим кровавым историям. «Теперь понятно, – подумал Леонтий, – почему она влюбилась в Ахилла. А ведь с виду – чистая харита!» – Потом Гектор так нажал на копье, что оно воткнулось в землю, пригвоздив к ней Патрокла. Затем он попрал тело врага ногой и сказал: «О глупый Патрокл, как ты ошибся, собираясь разграбить наши города и увести в рабство наших женщин. Ты не знал, ничтожный, что на твоем пути встанет Гектор – чемпион по метанию копья. Не помогла тебе даже дружба со спесивым Ахиллом!» Патрокл же успел ему так ответить: «Что ж, гордись, сын Приама, если считаешь это делом своих рук. Но знай, что и тебе скоро придет конец: у Клото, прядущей нить твоей жизни, не осталось пряжи на веретене, Лахесис отмерила длину нити, а Атропос уже приготовила острые ножницы! Убьет же тебя именно тот Ахилл, которого ты назвал сейчас спесивцем, и тень которого я уже вижу у тебя за спиной в облике неотвратимого Фатума». Услышав такое пророчество, Поликсена разрыдалась и ушла. Леонтий хотел было побежать за ней, но Экто схватила его за руку. – Это бесполезно, о Леонтий, – сказала она. – Я ее хорошо знаю: она не скажет тебе ничего, пока не встретится с быстроногим Ахиллом. Тем временем Астеропей продолжал свой рассказ, чем дальше, тем больше изобиловавший подробностями. Было ясно, что Патрокл, пронзенный копьем, не мог произнести такую пространную речь, какую вложил ему в уста троянец. Но вошедший в раж Астеропей был рад случаю излить наконец свою обиду на Гектора. – Как только Патрокл испустил дух, Гектор и Эвфорб затеяли между собой свару. Оба считали, что имеют право на оружие Пелида: первый доказывал, что он убил Патрокла, второй же настаивал на том, что ранил его именно он. Но вот к месту происшествия прибыл пастырь народов светлокудрый Менелай. «О Эвфорб! – воскликнул Атрид. – Я уже убил брата твоего Гиперенора, теперь пришел твой черед. Видно, самой судьбой мне предназначено собственноручно отправить в царство Аида всех детей Панфоя». А Эвфорб ему в ответ: «Сегодня, о Менелай, ты заплатишь мне за все! Ты сделал вдовой жену моего брата, едва успевшую войти в дом супруга, ты принес горе и слезы нашим родителям. А теперь самое большое мое желание – преподнести им твою голову на красивом плетеном блюде!» Сказав это, Эвфорб метнул в Менелая копье, но оно согнулось словно соломинка, не пробив щит ахейца. Менелай же проткнул Эвфорбу горло. Хлынувшая из раны кровь обагрила его белоснежную тунику и кудри, скрепленные золотыми и серебряными обручами. – Почему же Гектор не пришел к нему на помощь? – Он был очень занят: раздевал Патрокла, – не без язвительности ответил Астеропей. – Но ты сам видел в его руках оружие Ахилла? – Это верно, что его доспехи украшены золотыми пряжками? – И как реагировал на все Пелид? – Что же теперь будет с телом Патрокла? Гектору удалось привязать его к колеснице? – Правда, что битва еще не окончена? Вопросов было столько, что Астеропей не успевал отвечать. Но чем больше народу толпилось вокруг, тем увереннее чувствовал себя оратор. Для удобства публики он даже вскарабкался на невысокую каменную ограду. – Жители Трои, слушайте меня! Как морские волны в бурю схлестываются с волнами впадающей в море реки, так сегодня схлестнулись троянцы с длинноволосыми ахейцами: и те, и другие хотели унести с собой тело Патрокла, и каждый, лишь бы не уступить его врагу, готов был отдать собственную жизнь. Много народу полегло в этой схватке. Но когда уже казалось, что победа улыбнулась нашим, поле боя накрыло вдруг черное облако. И враг, воспользовавшись этим, утащил труп, из-за которого полегли многие. Я видел собственными глазами, как погибли Аписаон, Эрилай, Лаогон, Атимний, Подей, Амфикл и братья Форкий и Ипотоф. Но видел я и десятки ахейцев в лужах крови, а среди них – Батикла, Скедия, Ликофрона, Перифета, Ота из Киллы… Экто и Леонтий, устав от речей Астеропея, ушли, а он, стоя на камнях, все перечислял погибших и раненых. Задерживаться в Трое было уже бессмысленно, да и опасно. Кроме того, как сказала Экто, с заходом солнца сменят охранявших пещеру стражей, с которыми она была в сговоре. Обратный путь показался Леонтию более приятным. Прежде чем выйти из подземного хода, Экто снова завязала ему глаза, чтобы он, отойдя на достаточное расстояние, не нашел пути назад. Леонтий, не сопротивляясь, как послушный ребенок, позволил надеть на себя повязку, тем более что Экто (или, если угодно, Елена) вела юношу, приобняв его и положив голову ему на плечо, словно они и впрямь любовники. Она была так ласкова, что Леонтий, совсем перестав владеть собой, попытался ее поцеловать. – Не надо, милый, – сказала Экто с упреком, – не забывай, что у меня есть муж, и я ему верна! – Неправда, Елена, не надо обманывать: никакого мужа у тебя нет, а если есть, то не один, а много, и, значит, можно причислить к ним и Леонтия Гавдосского! Поверь: я сильнее всех буду любить тебя, любить до самой смерти! Да что я говорю – «до смерти», нет, и после смерти тоже… как Орфей! Елена, то есть Экто, улыбнулась и погладила его по голове. – Нет, о Леонтий, не собираюсь я включать тебя в число своих мужей. Уж скорее я стала бы тебе матерью. Ну, а теперь прощай, мой мальчик, и когда договоришься с Ахиллом, приходи к Двум Источникам. Я же попытаюсь выведать у Поликсены все, что ей известно о Неопуле. |
||
|