"Галоп" - читать интересную книгу автора (Куприянов Сергей)

9.

Полковник Ларусс, которого здесь, на базе, все почему-то звали Кингом, то есть Королем, смотрел на Кальвина Винера круглыми, как у совы, глазами, что говорило о его крайнем удивлении.

– То есть вы считаете, профессор, что мы имеем дело с явлением, которое раньше не наблюдалось. Я правильно понял?

Винер поморщился. Правда, только мысленно. Он старался не проявлять своих эмоций к полковнику, держась подчеркнуто академично, что позволяло, хотя бы внешне, соблюдать дистанцию и демонстрировать независимость. На самом деле никакой независимости он не ощущал, скорее, наоборот. Уж больно много нитей, на которых висела судьба некогда одного из лучших исследователей биологического факультета Беркли, держал в своих командирских руках Ларусс, будь он проклят. Впрочем, не один он, и это еще больше удручало того, кого полковник незаслуженно именовал профессором. Впрочем, если бы не то недоразумение полтора года назад, в результате которого его представили насильником и чуть ли не маньяком-убийцей, сегодня Винер был бы уже и профессором, и заведовал собственной кафедрой, а то и возглавил бы исследовательский институт, тихонько жирующий под крылышком одной из серьезных компаний, которая заинтересована в его разработках. Все это было бы реально, если б не Кинг и такие как он.

– Абсолютно. Мои наблюдения и наблюдения предшественников, имеющиеся в моем распоряжении, а главное, следующие из них выводы, позволяют это утверждать с почти стопроцентной точностью.

– «Почти» меня не устраивает, – жестко сказал полковник.

Еще бы! Винера «почти» не устраивало тоже и в куда большей степени, чем этого солдафона. Если б наметившаяся агрессивность среды и впрямь свидетельствовала о необходимых подвижках, то он мог бы с полным правом требовать обещанного – забвения недоразумения и возврата в родную академическую среду. Более чем годичный срок командировки на удаленной планете, где он, в общем-то, не терял времени даром, могли бы сослужить ему – и еще сослужат! – хорошую службу. Это вам не в лаборатории мышей мучить. Это нормальное и, главное, реальное исследование на натуре, так сказать, в поле, в эпицентре событий. Три статьи он уже отправил в профильные журналы, материал для еще как минимум стольких же у него практически готов. А там, чем черт не шутит, и до монографии недалеко. Нормальной, выверенной, полновесной монографии.

Он клял себя только за одно. Как и тогда, на вечеринке, где эта дрянь обвинила его в насилии, хотя – все это видели! – не одну неделю домогалась его, позволяя себе томно вздыхать даже на лекциях. Так и теперь, когда он не может твердо и резко соврать, ну пусть не то чтобы соврать, а приукрасить, определенно настоять на своей точке зрения. Проклятая мягкотелость! Превратности последнего времени показали ему, что правда не всегда является синонимом добра. Но – натура, натура! От нее никуда не денешься. Воспитание не то. Не солдафонское.

– Господин полковник, – как можно тверже сказал Винер. Нет, кое-чему он на этой треклятой базе, больше похожей на тюрьму, конечно же, научился. – Я не знаю ни одной отрасли знаний, которая бы раз и навсегда для любого явления, судя по его признакам, а это и есть научный инструментарий, могла бы с абсолютной точностью утверждать, что ее выводы непоколебимы навсегда. Вы меня спрашиваете о вероятности? Я вам отвечаю: «Да». Есть очевидная и, я больше того скажу, прозрачная, неоспоримая тенденция…

– Меня не интересует тенденция, профессор. Как и вероятность. Меня интересует результат.

Винер почувствовал, как кровь бросается ему в голову. Солдафон! Неуч! Берется судить о таких вещах! И еще гипертония, будь она трижды проклята. У него со школы отмечалась склонность к повышенному давлению, но долгое время это удавалось как-то купировать. А когда он попытался аргументировать комиссии свой – весьма робкий, впрочем, – отказ от так называемой командировки, его подняли на смех. Скоты!

– Вы собираетесь торчать здесь двести лет? – вкрадчиво поинтересовался Винер.

– Меня больше устроит год. Или, еще лучше, шесть месяцев.

Ах ты мой ласковый! Ты мой хороший! Проговорился.

Кальвин никогда не считался сильным полемистом. Ни в школе, ни в университете, будучи студентом, ни на кафедре. Как логика и знатока его ценили и, бесспорно, за дело. Ну вот не было у него яркости, полемического задора, что всегда отличает лидера. Но вот та самая мягкотелость, въевшаяся в плоть вежливость не давали ему сказать в лицо «мразь» или что-то в этом роде. Он как бы прощал ошибки оппонентам, подсознательно рассчитывая на ответное благородство с их стороны, а когда – и часто! – оказывалось, что они готовы осмеять даже отсутствие запятой в серьезном исследовании, скатываясь в откровенное хамство и тем самым отходя от науки, он просто терялся. Но он помнил, помнил все эти ошибки и маленькие оговорки, умея возвращаться к ним через продолжительное время. И в итоге допомнился. Его подставили, использовали как зеленого юнца, со всей силой души рвущегося в расставленную ловушку.

Сейчас сам полковник Кинг подставился. Проговорился. Ему здесь тоже не климат. Ему тоже домой хочется. Как и всем, впрочем. Хотя какой у него дом? Очередная казарма, не больше.

– За полгода мы вряд ли дождемся результатов, – авторитетно заявил Винер. – По крайней мере тех, которых, – тут ученый вынужден был сделать крохотную паузу, подбирая выражение, – которых от нас ждет руководство. За пару лет и даже за столетие прогресс невозможно подстегнуть так, чтобы популяция, находящаяся в полупервобытном состоянии, если не хуже, вдруг шагнула в космическую эру. Чудес не бывает.

– Но ведь подвижки есть? И всего-то… Сколько вы уже здесь?

– Наметилась тенденция, – сказал Винер, игнорируя вопрос, ответ на который полковник знал. – И я полагаю, что тенденция приобрела устойчивый характер.

– Фигня, – оскорбительно резюмировал полковник.

И он был прав. Винер старался выдать желаемое за действительное, но оно как-то не выдавалось. К сожалению.

– Вы предлагаете ввести этот термин в мою работу? – стараясь быть язвительным, спросил Винер.

– Мне до глубокой задницы, какие термины вы будете использовать. Если вам не хватает своих, я могу подкинуть кое-что из личного запаса. Меня интересует результат, а не ваши пьянки.

При этих словах Винер почувствовал, что начинает краснеть. Пьянки, как ни крути, не красят никого, а тем более серьезного ученого. Только он не собирался прощать подобных намеков. Хватит, натерпелся!

– А это не ваш денщик или кто он там по ночам выносит пустые бутылки из вашего, полковник, бункера и сует их в утилизатор, в результате которого вся база полночи не спит?!

Тут Винер несколько преувеличил в дискуссионном запале. Универсальный утилизатор интеграционного типа работал практически бесшумно, что в него не суй – хоть бронепласт, хоть железо, хоть стекло. Настоящий исследователь не вправе грешить, искажая очевидные факты. Другое дело, что холуй полковника, вынося стеклотару, почти демонстративно – а, может, и впрямь нарочно – гремел стеклом, отчего база замирала, вслушиваясь в отзвук соблазна.

– Не забывайтесь, профессор! – отчеканил Кинг. – Или вы хотите заставить меня напрячь память?

Ты бы лучше зад свой напряг, оторвав его от стула и прокатившись в вельд, чтобы собственными глазами увидеть то, что другие приносят тебе на тарелочке.

– Я хочу, – сдерживая бешенство, впрочем, бессильное, сказал Винер, – чтобы с моими выводами считались. В противном случае полагаю бессмысленным мое пребывание здесь. Я хочу, чтобы у меня имелся нормальный инструментарий и соответствующий штат специалистов, а не безграмотный подмастерье, по совместительству выполняющий роль доносчика. И еще я хочу отпуск, как то и оговорено контрактом.

Строго говоря, в контракте, подписанном Винером в момент, когда он пребывал в расстройстве чувств и мало что соображал, кроме спасения собственного седалищного места, положение об отпуске прописано было столь расплывчато, как бы даже намеком, туманным обещанием, построенном на некой вероятности и, что уж там лукавить, доброй воле начальства, что заикаться о нем сейчас, как и в любой другой момент, выглядело полной глупостью. Только взыгравшее в нем ретивое взяло верх над всякой казуистикой, и он сказал то, что сказал, почувствовав вдруг уверенность. А что? Молчать в тряпочку, что ли? Том более, когда несколько прояснилось, что полковник вовсе и не король, хотя и пыжится, а тоже мышь на поводке.

И это прошло!

– Ну-ну, профессор, – почти совсем по-отечески проговорил Ларусс. – Мы все тут устали. Не стоит, я думаю, переводить наше состояние на деловые отношения. Что вы уж так-то? Всем нам здесь тяжело. Не дома у камина. Соберитесь, возьмите себя в руки. Если вы правы, а я хотел бы на это надеяться, очень хотел бы, не скрываю этого, то… Одним словом, я очень надеюсь на вас. Это правда. Все мы тут в одной связке. К сожалению ли, к счастью ли. Сейчас это не разглядеть. Только я хочу вам честно сказать, как на исповеди, хотя это может прозвучать как грех. Мы здесь выполняем великую задачу. В первую очередь мы с вами, – полковник кивнул пальцем сначала в сторону Винера, потом ткнул в свою грудь, где-то на уровне третьей пуговицы. – Только мы оба, вдвоем и каждый на своем месте можем понять и оценить суть происходящего. Я не хочу и не буду говорить о потомках, которые смогут оценить наш труд. Думаю, что оценка наступит раньше. И достойная оценка. И, если вы хотите, я обращаюсь к вам с личной просьбой. Процесс надо ускорить. Там, – Ларусс показал пальцем в потолок блока, – от нас с вами ждут результата. Со своей стороны я обещаю вам любую поддержку.

Полковник сделал паузу, крепко почесав костяшками пальцев подбородок, так, что стало слышен шорох его отросшей с утра щетины. И почти по-свойски, проникновенно, заглянул в глаза.

– Это в наших с вами общих интересах, – закончил он.

Не то в словах, а точнее в тоне полковника было что-то такое, но скорее Винер просто сообразил, что палку перегибать не стоит – покуражился и хватит, – но он тоже перешел на деловой тон. Он прекрасно понимал, что только результат, устраивающий всех, принесет ему освобождение из этой дыры, до чертиков ему надоевшей.

– Есть одно соображение, полковник, – задумчиво проговорил он.

– Говорите, – подбодрил его Кинг.

– Не знаю, в курсе вы или нет, но существует целый ряд разработок. Речь идет о психотронном воздействии на человека. Я, правда, не знаю, насколько аборигены могут оказаться к нему податливы, но… – он развел ладони, дескать, попытка не пытка.

– У вас здесь есть подобный образец?

– Нет, конечно. Но, в принципе, там ничего сложного. Схема известна. Так что собрать, думаю, особого труда не составит. В сущности, это просто радиопередатчик. Я, конечно, не инженер, но наши техники, думаю, без труда смогут собрать подобное устройство; всякой аппаратуры на базе как у дурака фантиков. Ну а некоторые недостающие детали, полагаю, можно, в принципе, и заказать. Хотя главное, конечно, не железо, а мощность и характер генерируемого сигнала.

– Мысль, конечно, интересная, – с оттенком похвалы произнес полковник, с новым интересом посмотрев на подчиненного. – Только, к счастью или сожалению, на планетах подобной этой подобные вещи строжайше запрещены. Скажу вам больше того. Здесь установлена аппаратура, контролирующая такие и им подобные воздействия. Места закладки и ее количество мне, понятное дело, не известны. Как и ее тип, характер работы и прочее. Да даже если б я что-то об этом знал, кроме самого факта ее существования, ничего бы это не изменило. Ровным счетом. Потому что я не могу вам дать разрешения нарушить прямой приказ. Наоборот, могу только самым категоричным образом подтвердить запрет и предупредить об ответственности за его нарушение. Однако, я вижу, вы включили свой творческий потенциал. Другие предложения есть?

Винер понял, что дал маху. Конечно же, обсуждать с полковником подобное было верхом глупости и легкомыслия. Винер, конечно же, знал о существующих табу, которые он не то чтобы забыл, но как-то проигнорировал в, так сказать, творческом запале. И про аппаратуру если не знал, то догадывался о ее существовании. Точнее, не исключал этого. Но, предлагая, он исходил из реально существующего положения вещей, а не каких-то там деклараций. Пожив здесь, он очень отчетливо даже не понял, а ощутил, что благими пожеланиями и реальностью существует ряд различий, если не сказать пропасть. То, что ему приходилось делать, да и не только ему, а всему персоналу базу, пусть он, персонал этот, и не всегда понимал это, а точнее, вообще не понимал и не должен был, тоже являлось нарушением всех и всяческих приказов, соглашений, конвенций и договоров, подписанных на самом-самом верхнем уровне. Именно поэтому его или другого специалиста не завербовали обычным путем, а взяли на компромате, причем подстроенном – в этом Винер был уверен даже больше, чем в дате собственного рождения. Потому же весь контингент, присутствующий на базе, был соответствующим. Взять хоть придурка, приписанного к конюшне. Где это видано, чтобы клинического идиота зачисляли в личный состав военной, по сути, внеземной базы?! Причем не латентного, а явного настолько, что оторопь берет. Да и многие другие тоже. У многих чувствовался отчетливый криминальный душок. Еще в прошлом году Винер под видом стандартной процедуры психологического тестирования ввернул собственный вопросник. Людей с садистскими наклонностями на базе было более тридцати пяти процентов! И это о чем-то должно говорить, ведь кадровики, формирующие контингент там, на Земле, пользуются примерно такими же, а то и еще более изощренными методиками.

Словом, исследовательская, на первый взгляд, база на самом деле была бомбой замедленного действия. А он сам, наверное, ее запалом. Или детонатором – черт их разберет с их воинственной терминологией.

– Пока нет, – качнул головой Винер, отвечая на вопрос. – Но я буду думать.

– Хорошо. – Полковник, отведя взгляд, посмотрел куда-то в угол, но всего на мгновенье, после чего его зрачки снова уперлись в ученого. – У меня к вам есть поручение. Даже, если хотите, просьба. Только – строго между нами.

Винер кивнул, молча соглашаясь на выдвинутое условие. Он был уже слегка заинтригован.

– Речь о новом тренере. Сегодня он нашел одну штуку. Очень, я скажу, неожиданную. Если он ничего не напутал, то речь идет о гермошлеме.

Винер, как и все на базе, знали, что сегодня Чемпион потерял массипо, что само по себе стало событием, если не сказать скандалом, и его эвакуировали на вертолете, что тоже было не в традиции. И еще рассказывали о схватке с диким зверем, из которой Макс вышел победителем, подробности чего Винер намеревался прямо сегодня же выяснить у самого главного действующего лица, заодно проведав его алкоголесодержащий погребец, соединив приятное с интересным. Другими словами, у него имелись весьма красивые планы на сегодняшний вечер.

– Не понял, – сказал он. – Какой гермошлем?

– Вот такой.

И полковник показал какой, разведя ладони на добрых полметра. Винер, глядя на расставленные ладони, невольно вспомнил классических рыбаков, которым для обозначения размеров своего улова частенько не хватает длины рук.

– В каком смысле? – несколько глуповато уточнил Винер, пытаясь понять, эта шутка такая или что?

– Мне бы самому хотелось знать в каком, – буркнул Ларусс недовольно.

Объяснения, предложенные Винеру, который все еще опасался подвоха и потому слушал не то чтобы уж совсем с недоверием, но с понятным скепсисом, что-то вроде фиги в кармане, готовой появиться на свет божий в подходящий момент, в итоге были им приняты. Да и как не принять, когда присутствуют детали, настолько идиотские, что специально их придумать невозможно в принципе, тем более полковнику, фантазия которого оставляла желать лучшего. В том смысле, что его творческий потенциал Кальвин Винер ценил не слишком высоко. А если уж совсем по правде, то отрицал напрочь. Что, конечно же, не относилось к его военно-административным способностям, нередко проявляющихся в уровне изощренности наказаний. В этом вопросе Винер у него откровенно учился. Следует лишь уточнить, что мотать таким образом на ус он начал много позже того, как очутился на базе. То есть тогда, когда у него прошли шок от встречи с незнакомой обстановкой и условиями практически казарменного существования и страх. Перед начальством, перед неизвестностью, перед обстоятельствами, перед сбродом, называемым личным составом, перед всем. Хотя, конечно же, страх прошел не совсем, не до конца, не отпустил его на беззаботную волю, однако ж и не жал так жестко, как вначале. Когда он стал способен понимать и воспринимать принципы руководства, используемые Кингом, он стал к ним присматриваться.

– И что вы от меня хотите?

– У меня нет причин не верить тренеру. Тем более, что имеется свидетель. Но и объекта я не видел. А эта штука в каком-то смысле может оказаться пострашнее динамита. Вы меня понимаете?

– В каком? Я имею в виду, что страшнее динамита.

– Я должен знать, кому принадлежал тот шлем.

– Вы считаете, Макс это знает? – удивился Винер.

Наверное, только в школе он видел такой уничижительный взгляд, адресованный ему лично. Его автором-исполнителем была учительница физики, неожиданно для себя выяснившая, что один из лучших учеников класса в ее предмете, мягко говоря, не очень.

– Я рассчитываю на ваш профессионализм и, – полковник сделал паузу, призванную придать вес его словам, – этику.

Винеру ничего не оставалось делать, как сказать «я попробую».