"Галоп" - читать интересную книгу автора (Куприянов Сергей)

10.

Рэм всеми силами изображал раскаяние и печаль. Когда Чемпион отказался замять дело, хотя, казалось бы, отчего бы и не помолчать, он сначала разозлился и даже испугался, разом вспомнив, на каком крепком кукане он сидит у Тауберга. Тому даже пальцем шевелить не стоит, чтобы надолго упечь его в кутузку; грехи Рэма это позволяли. Но потом, раскинув мозгой, успокоился. Не все так плохо, если подойти к проблеме с умом. А уж ему-то ума не занимать, только вот не везет ему что-то в последнее время. Хотя это тоже как посмотреть. Ведь при другом раскладе он мог бы очутиться не здесь, а в гораздо более тесном пространстве с куда меньшей свободой, нежели теперь. В общем, везение и невезение вещи относительные, смотря с какой точки зрения смотреть.

Несмотря на свой относительно молодой возраст – ему исполнилось двадцать шесть – он успел помотаться по свету и кой-чего повидать и понять. Сам Рэм считал, что хорошо разбирается в людях. Чемпиона, например, он раскусил с первого взгляда. Это он на Земле пусть считается хоть крутым, хоть выпуклым, а здесь он никто, салага, которого можно и должно раскрутить. Правда, пока он еще не весь гонор растерял, сделать это сложновато, только Рэм умеет ждать. Он понял и то, что тот не полезет с кулаками, когда его находка улетит за борт вертолета – не тот характер. Зажует соплями и ими же умоется, чистоплюй столичный. Рэму казалось, что на скандал тот не пойдет, тем более что он все разыграл как по нотам. Ан нет, заупрямился спортсмен. Не обломали его еще.

Но Рэм мучался недолго. К майору Таубергу у него тоже имелся свой ключик. Тот просто помешан на том, чтобы ему докладывали обо всем и обо всех на базе, чуть не ежедневных докладов требует, вот Рэм и стучит ему потихонечку, а майор, естественно, прикрывает в случ-чего. Фасон, само собой, держит, но без надежного, проверенного стукача ему как без рук, тем более что Рэм уже решил, как представить ситуацию. Он, по сути, не виноват. Это пилот вираж заложил, так что сам он едва не вывалился. А штуку эту в руки взял, потому что помочь хотел, а Чемпион дверь сам не закрыл, и вообще он бухает по-черному, стоит к нему присмотреться, чем, кстати, он, Рэм, и занимается.

Тауберг его, ясное дело, обматерил, но при этом, как бы поддерживая баланс справедливости, отметил, что Рэм к нему прибежал с докладом сразу же после приземления, что позволило не упустить инициативу. О какой инициативе он плел, Рэма не интересовало. Главное, что нагоняй оказался даже меньше, чем он предполагал. Так что Чемпион может утереться. Не любил он богатых и успешных, которым все это, как он полагал, досталось незаслуженно. Все они жулики, только на людях пытаются выглядеть чистенькими и благородными. Что ж, если и ему улыбнется удача, а она обязательно улыбнется, рано или поздно, он тоже будет как они, станет есть бленманже с трюфелями и трахать самых красивых телок, которых даже и покупать не придется, потому что они сами на запах денег летят, как мошкара на свет в ночи, хотя от такого влечения ей только убыток. А все почему? Потому что мозгов нет и у тех, и у других.

Однако, закончив с одним делом, он решил провернуть и другое.

Выждав, когда Чемпиона закончит терзать Кинг, и тот вернется в свой бокс – по разумению Рэма в очень раздраенных чувствах, – направился к нему, имея в голове не только готовый сценарий своего выступления, но и вариант отхода. Жизнь научила его не только ловчить, но и продумывать свои действия наперед, с подстраховкой.

В бокс он вошел, не постучав. Даже не вошел, а скользнул, так, словно он не то уходил от погону, не то скрывался, как какой-нибудь романтический подпольщик. Впрочем, скрываться ему тоже приходилось, только никакой романтики в том почему-то не было ни капли.

– Привет, тренер, – поздоровался он приглушенным голосом (как будто его еще и могли подслушать).

– Здоровались уже, – ответил Чемпион, отрываясь от компьютера, который он успел разложить на столе. – Чего надо?

Каким-то уж особо расстроенным или, больше того, подавленным, он не выглядел.

– Разговор есть, – попытался заинтересовать его заговорщицким тоном, но тренер, как видно, больше не собирался отрываться от компьютера. Рэму вдруг очень захотелось посмотреть, что же он там такое делает, и, поскольку экран был обращен к тренеру, начал маневр с таким расчетом, чтобы оказаться у него за спиной. – Ну что ты, как я не знаю кто? Ну, я тоже переживаю. Знаешь каких мне блинов накатали? Мало не покажется.

– Чего надо, я спросил? – вскинулся Чемпион. И вдруг – раз! – захлопнул крышку компьютера.

– Во-во, – нашелся Рэм. – И я про то же. Никаких нервов уже не хватает. А тут еще майор…

Чемпион пялился на него, но на удочку не попался и вопрос не задал, пришлось продолжить соло.

– Сует свой нос, интересуется, жилы тянет.

– Мне некогда, – заявил Чемпион таким тоном, что стало ясно, тянуть нельзя – выкинет. Вон какой здоровый. И Рэм заторопился.

– Да про тебя все спрашивает, что да как. Я, само собой, как положено, но ведь совсем достал. – Чемпион все не реагировал. Пришлось переходить от запугивания к жалости и благодарности. Но ведь есть же в человека что-то святое! – Сегодня, когда тебя спасать летел, знаешь ведь, еле успел. Когда подлетали, штук пятнадцать дикарей видел. Прямо к тебе бежали. Веришь, испереживался весь. Как вспомню, так трясет. А вдруг они тебя бы тоже того, съели бы? Вот уроды – человечину едят!

Он действительно видел дикарей, двигающихся по направлению к тому месту, где находился Чемпион. Правда, было штук восемь, и первым их заметил пилот, а не он, потому что в иллюминатор не смотрел, а шарил глазами по салону, присматриваясь, но все это детали, мелочь. Ведь сути-то это не меняет. Спасал? Спасал! Сожрать могли? Запросто! Еще и добавки попросили бы.

– Так может, давай, снимем стресс? В честь чудесного спасения. Кстати, – Рэм нацелился усесться за стол, одновременно косясь на пустую посуду в углу. Классно вчера погуляли, с размахом. И пили не дешевку, а хорошее пойло. – Заодно расскажу тебе кое-что. Тебя это касается.

Он уже нацелился на длинный разговор, полный с его стороны намеков, полуправды и откровенного вранья – главное, закошмарить столичного мальчика, – когда Чемпион вдруг рявкнул:

– Пошел вон, скотина!

Сказать честно, был Рэм несколько трусоват. То есть порой он проявлял чудеса героизма, но по большей части в собственных фантазиях, когда его выдающиеся качества разрастались просто до исполинских размеров. То есть, справедливости ради, откровенным трусом он не был, но и геройствовать не спешил, предпочитая избегать открытых конфликтов. Хотя и драться ему приходилось, и в серьезных стычках участвовать, но никакого удовольствия от них он не получал. Кроме что разве после, когда хвастался.

В общем, он сделал обиженное лицо человека, без всяких на то оснований оскорбленного, и удалился, не проявляя ни излишней спешки ни – почти – нервозности. Всем своим видом он как бы намекал на некую высшую добродетель, которая в нем или за ним имела место. Что-то вроде того, что «жизнь рассудит». Не то угроза, не то философское умозаключение.

Выйдя из тренерского блока, он постарался побыстрее удалиться и, как вскоре оказалось, вовремя. Пару минут спустя туда уже входил Винер, делая при этом такую рожу, будто у него запор случился из-за неразгаданного кроссворда.

Затея с халявной выпивкой провалилась, а выпить хотелось. В принципе, на базе существовал так называемый бар, где можно было купить пива, но такого дрянного и дорогого, что ходить туда у Рэма не было никакой охоты. Впрочем, он и сходил бы, но неделю назад он здорово проигрался Чиве в карты и долг до сих пор не отдал. И не то чтобы у Рэма не было денег. Не такой он дурак, чтобы оставаться без копейки в кармане! Но если бы он пришел в бар и расплатился бы там, то Чива непременно об этом пронюхает. Тогда его спрос будет куда жестче. А так – нет денег, ждите. И сержант ждал; а куда деваться? И Рэм ждал. Ведь у разведчиков служба куда опаснее, чем у него. Там, за забором, и убить ведь могут.

А выпить захотелось просто нестерпимо. Сам распалил себя, надеясь на дармовщинку, теперь страдал.

Вариантов, по сути, было не так и много. Можно попробовать купить у фельдшера склянку спирта, но в прошлый раз тот заломил просто несусветную цену. Можно попробовать уговорить кого-то сбегать в бар, чтобы он вынес оттуда две-три бутылки пойла, что правилами строжайше запрещено, но за некоторую скромную плату – почему бы и нет? Можно еще поспрошать у ребят. Кое-кто, он знал, имел запасы, но цены они ломят – чернеет небо! К тому же Чива может пронюхать, что чревато. И был еще один вариант, не самый красивый, но как резервный вполне. Техники, заведующие всей машинерией базы и в том числе утилизатором, каким-то образом сумели настроить последний так, что выжимали из него каждые сутки литра два алкогольного продукта. В связи с тем, что производство у них налажено практически поточное, цены были соответственными. Правда, качество тоже хромало. К тому же пить то, что еще сутки-двое назад пребывало в твоем желудке и пепифаксе, в недоеденных консервах и, самое отвратное, в конском навозе, не всем было по вкусу.

Но, если отбросить в сторону голые эмоции и постараться не замечать некоторый запашок, которым страдал продукт, в обиходе называемый «консервой», то ничего, пить можно.

Техника, которого на базе звали просто Доди из-за профильного сходства с королем одной из космических монархий, чьи монеты имели хождение и среди землян из-за их полновесного золотого содержания, он нашел на задворках утилизатора, а точнее у кучи хлама, где тот, от пяток до подмышек облаченный в прорезиненный гермокостюм, что-то выковыривал длинным алюминиевым штырем с раздвоением на конце, напоминающим змеиный язык. Что именно, Рэм смотреть не стал. Не то чтобы не царское это дело, но как-то все же противно.

– Привет, Дод.

– Ага, – рассеянно ответил тот, не отрываясь от своего занятия.

– Чего нового?

– Новая партия дерьма поступила, – без энтузиазма выдал дежурную шутку Доди…

– Это не новость, – скривился Рэд. Такого рода шутки ему сегодня не казались смешными. – Это добро у нас в постоянном ассортименте. Чего ищешь?

Задавая этот вопрос, он всего лишь хотел проявить вежливость, поэтому никак не ожидал последовавшей реакции.

– А тебе чего?! – взорвался Доди. Змеиная штука в его руке разом приняла угрожающее положение. – Настучать хочешь?

Вот уж чего-чего, а обвинения в стукачестве Рэд никак не желал, и потому праведно возмутился.

– Ты чего, Доди, с мозгой поссорился? Я к тебе по делу. Консерва есть? Я плачу.

Последнее уточнение было особенно ценно, потому что о проигрыше Чиче знали многие и в кредит Рэму не верили. И, как показало развитие событий, эти слова были чуть ли не единственно верными из всех тех, что он произнес за сегодня, потому что Доди сразу успокоился и перешел на деловой тон.

– Хреново дело, Рэм. Опоздал ты.

– Чего это? – изумился и одновременно как бы возмутился Рэм, понимая, что начался торг.

– Нету товару. Завтра заходи.

– Да ты гонишь!

Позиция «нету товара» Рэму совсем не понравилась. Это могло означать как действительно отсутствие консервы, так и подорожание продукта. И то, и другое возможно и допустимо, если на то имеются серьезные причины. Таковых лично Рэм не видел, тем более что выпить хотелось ужасно. Он не был алкоголиком, хотя у него бывали периоды, правда, не так что б затяжные, когда он пил много и часто, если не сказать запоями. При этом без алкоголя он мог обходиться неделями, а то и месяцами, не чувствуя особой в нем потребности, но порой накатывало так, что до дрожи. Вот и сегодня он настроился, настроился конкретно, и при этом один облом у него уже случился. Сейчас же, в шаге от добычи, у него даже челюсти сводило – так хотелось выпить. Да что там, ему просто необходимо выпить, чтобы смыть гадости сегодняшнего дня, смыть и забыть про них, по крайней мере пускай они потеряют нынешнюю остроту.

– Не надо, родной, – ласково, но с подтекстом проговорил техник. Ни особой добротой, ни тем более склонностью к филантропии он не отличался. У него имелся свой бизнес, и Доди не мог позволить кому-то его порушить или хотя бы поколебать.

Получалось, что продукта у него действительно нет. На продажу.

– Доди, надо, – сменил тональность проситель. – Без дураков. Из своих запасов, а? Я плачу, – повторил магическую формулу Рэм.

Техник засопел, терзаемый душевными муками. Теперь стало ясно, что кое-какой запасец у него имеется. Наверное, себе на вечер оставил или красивый обмен замыслил. В этом случае цена просто взлетит, но Рэм уже горел, как стог сена на ветру, хотя собственно стога ни разу в жизни не видел, если не считать кино. Продукт, который завозили сюда для лошадей черт знает откуда, хотя в обиходе и назывался сеном, но это было нечто брикетированное, явно фабричной выработки, в непроницаемых упаковках, равных одной порции для местной твари, по недоразумению именуемой земным словом «лошадь», и уж никак не походило на классический деревенский стог. Здешним кормом скоты питались только на природе, за пределами базы на естественных пастбищах. Все остальное и, главное, в основном – привозное. Это ж какие деньжищи нужны, чтобы через космос сено везти!

– Тока так, Рэм. В полтора больше. Как для себя делал. Деньги вперед. И без претензий.

Последнее замечание Рэм как-то пропустил мимо ушей. В первую очередь его занимала цена – в полтора раза больше! Но бухнуть хотелось очень. При этом заманка «для себя» тоже сработала. Просто интересно, что же этот фабрикант сам пьет.

– Ладно, – сдался Рэм, чувствуя при этом, что его где-то обманывают. Но сейчас было не до того. Не до торга. Хотя эта его покладистость – он знал – позже приведет его к проблемам. На смирных лошадях дерьмо возят, это еще его отец говорил, мелкий профсоюзный деятель, к концу жизни спившийся и умерший в одной из приемных ровно того профсоюза, на которого отпахал неполных тридцать лет, куда пришел за небольшим вспомоществованием.

– Монету, – протянул заскорузлую руку Доди.

– Товар против денег, – заявил Рэм, стремясь сохранить лицо. Не шавка какая-то! Цену себе знает и торг вести умеет.

– Мы договорились, – хмуро настаивал техник. – Шелест вперед.

Действительно, было такое условие. Рэма уже колотило – так хотелось принять. Нет, наружной дрожи, тремора, не наблюдалось, но внутри трясло так, что говорить трудно, слова бились о гортань, будто в панике искали иной выход. И он сдался. Сунув руку в потайной карман, которого никому и никогда не показывал, нащупал пальцами две десятки и вытянул их, делая при этом скорбное выражение лица; грабишь, гад, последнее забираешь.

Несентиментальный Доди заграбастал деньги и, перекинув через плечо свой змееподобный инструмент, утопал в техблок, ступая как средневековый рыцарь на турнире, угнетенный тяжестью напяленного на него железа – всей стопой.

Пользуясь паузой, Рэм сделал несколько глубоких вдохов, как когда-то научили его в училище. Он хорошо усвоил, что проделывать это упражнение требуется с особой тщательностью, целиком отдаваясь процессу, поскольку нервы успокаивает не кислород, а смена рода деятельности, когда мозг переключается с одной проблемы на решение другой, противоположной по смыслу. Особого облегчения это не принесло, но он все-таки отвлекся, занял себя на какое-то время, и это уже хорошо.

Доди, вернувшийся с заметно оттопыренной пазухой комбеза, посмотрел на него подозрительно, но ничего не сказал, а, отозвав страдальца за угол, передал ему бутылку – стеклянную поллитровку из-под минеральной воды «Эвиан», старую, с до белизны затертой этикеткой, вместо фирменной винтовой пробки заткнутой резиновой пробкой, сильно похожей на вакуумную прокладку насоса высокого давления. Эти стандартные и надежные агрегаты широко применяются в армии, в том числе для перекачки топлива и фекальных масс.

– А сдача? – напомнил Рэм.

– Мелочи нет. Я тебе градусом добавил. Так что смотри, поаккуратнее.

– Смотри, проверю, – пригрозил Рэм, и, оглядевшись, двинулся прочь, на ходу засовывая пузатую бутылку за пазуху.

Вскользь подумал, что стоило бы позаботиться и взять свою флягу, чем на виду у всей базы таскаться словно беременный таракан, но это сожаление быстро сменила другая мысль – где?

Все его планы полетели к дьяволу, так что у него не было заготовлено местечко, где можно без помех придаться сладкому греху пьянства.

Он всем своим нежным нутром чувствовал, что на базе сгущаются грозовые тучи. В воздух словно была впрыснута больная доза солярки. Или чего там намешивают для того, чтобы произвести объемный взрыв? Да для того, чтобы понять приближение чего-то грозного и чутья-то особого не требуется. Достаточно заметить, что за последние двое суток в воздух дважды поднимали вертолет, который до этого не покидал пределов базы, кажется, ни разу. Офицеры все как ослом изнасилованные и смотрят бешено.

Где?!

Имелось у Рэма парочка местечек, где можно часок-другой посидеть без помех, но добираться до них отсюда нужно чуть не через всю базу, что делать с оттопыренной бутылкой пазухой было по меньшей мере неразумным, особенно учитывая нынешнюю повышенную возбужденность командиров. Особенно хороша была щель между внешней стеной и блоком Кинга. Там никто не рисковал шнырять. А по вечерам, особенно компанией, неплохо на спортгородке, за полосой препятствий. Со стороны посмотреть – бойцы вроде как спортом занимаются, не слишком себя обременяя. Картинка для офицеров более чем благостная.

Взгляд его остановился на самом большом сооружении базы – конюшне. Только новички думают, что там можно спрятаться. На самом деле этот огромный сарай просто большая ловушка, сооруженный с таким расчетом, чтобы скотина не могла оттуда бежать. Однако лихорадочно ищущий мозг Рэма нашел там слабинку, настолько очевидную, что даже странно, почему ее до сих пор не заметили и, главное, не использовали. Костик, дурачок, который там днюет и ночует. Никто и никогда не видел его не то что пьяным – выпимши. Да и кому придет в голову наливать слабоумному, которому, по общему мнению, и так всегда хорошо. Что-то вроде вечного и непроходящего кайфа. Полстакана консервы как дубина свалит непривычный к спиртному организм.

Стараясь не суетиться, он, сдерживая себя, ровным шагом двинулся к конюшне. Костика он увидел еще с полдороги. Тот на тележке вывозил из ворот навоз, что-то без слов напевая себе под нос. Рэм да и, вроде бы, никто другой не слышал, что Костик способен на воспроизведение пусть самой простой мелодии.

Широко улыбаясь – с глухими и дураками, от которых не знаешь, чего ждать, нужно держаться преувеличенно дружелюбно, – Рэм подошел к вываливающему в кучу навоз из своей тележки и хлопнул его по плечу, выбрав то, которое почище.

– Здорово, дружище! Работаешь?

Костик, застигнутый врасплох и испугавшийся, резко обернулся. Видать, надо было начинать как-то иначе, потому что лицо дебила исказила отнюдь не дружеская гримаса. Рэм испуганно отшатнулся; получать по морде он не любил, а у Костика только с мозгами не все в порядке, по части физической силы претензий к нему быть не могло.

– Ну ты чего, чего? – заспешил словами Рэм, с трудом удерживая улыбку. – Мы же с тобой друзья. Я к тебе как к другу и пришел. Все работаешь, спрашиваю?

– Мне приказано. Я выполняю приказы.

– Вот это правильно! Ты молодец. Но нельзя же без отдыха. Устав гласит, что военнослужащий имеет право на отдых. Давай отдохнем немного. Посидим как друзья. Ведь мы с тобой друзья, да?

– Друзья…

– Ну а я что говорю! Давай, бери тележку и пойдем туда, внутрь. Солдаты должны отдыхать, а такие как мы с тобой – тем более. Я тут гостинец принес, так что угостимся.

Забалтывая дурачка, Рэм увлек его внутрь конюшни. Коммуникатор он предусмотрительно оставил в своем блоке, но на территории базы это не считалось серьезным нарушением, скорее, рассматривалось как осуществление права на неприкосновенность личной жизни.

Устроились они в закутке, который можно считать личными апартаментами Костика. К удивлению Рэма он увидел здесь неплохой музыкальный центр, может, и не самый дорогой, но и не дешевка. Все остальное – и топчан (почему-то из досок), и груды инвентаря, распиханного по углам, и прочий хлам – не производили впечатления. Точнее, как раз наоборот. Все тут разительно отличалось от казарменного порядка, царящего в жилых блоках базы, за чем со всей страстью кондового старшины следил майор Тауберг.

Проявив предусмотрительность, Рэм сначала дал выпить дурачку. Он помнил непонятные намеки Доди и не хотел сплоховать. Но ни по запаху, ни по реакции Костика эта консерва ничем не отличалась от другой, той, которую Рэму доводилось пить.

Свою ошибку он понял, когда одним махом влил в себя полстакана отдающей в красноту и резиной жидкости.

Хрен его знает, что там мудрит с градусами техник, но этот продукт оказался посильнее обычного виски. Уже через полминуты Рэм почувствовал мягкий хмельной толчок в голову, позволивший расслабиться.

Дурачок что-то болтал, жестикулируя, но у Рэма словно выключатель сработал: он напрочь не воспринимал слабоумного. Минут через десять, когда уже стало хорошо, он послал дурачка за водой, а сам, пока тот ходил, махнул уже полный стакан. Теперь ему Костик даже нравился. Дурак, конечно, но это даже хорошо, умные совсем достали, никакого проходу от них нет. Каждый так и норовит обмануть, свинью какую-нибудь подложить, а этот – простота, душа нараспашку. Они о чем-то болтали, причем Рэм уже начал изливать душу. Оказалось, что в разбавленном виде консерва пьется еще лучше. И даже ее красноватый, смущающий Рэма цвет, становится не таким заметным.

Рэма повело, и повело основательно. Он это еще понимал, но что теперь сделаешь? Процесс не просто пошел – полетел. У него даже мелькнула мысль сбегать к Доди за добавкой. Но это потом, если не хватит. А пока – смотреть лошадей! И они только что не в обнимку вывались из коморки, при этом Рэм не забыл прихватить с собой бутылку, в которой еще было.

Тренер этот паскуда, прокатил его. Надо пойти и набить ему харю. Что б до крови, до соплей по колено. И зубы что б сплевывал, стоя на коленях. Эту коленопреклоненную позицию представлять было особенно приятно. В это время ботинком ему по роже хрясь! Он видел такое. Это была знаменитая драка в казармах Холховского полка. Трое убитых, семьдесят с чем-то серьезно ранены, ушибов и синяков не счесть. Собственно, лично Рэм на том побоище не присутствовал. Но, как и многие, видел кадры любительских съемок, сделанные участниками драки. Из них смонтировали такой пропагандистский фильм на тему соблюдения дисциплины со всякими розовыми соплями, но настоящее впечатление получалось, когда показывали эти сцены. Главное, никакой подделки, ни грима, ни каскадеров, ничего такого. Все натурально. Хрясь! В рожу! По яйцам! Прыгнуть на грудь лежачего! Вот так надо, так! Ножкой табуретки по уху – кровь летит плевками! Каблуком в хребет – хрясь! Не щадя. Достать убегающего тумбочкой. Пряжкой ремня с размаху по глазам. Расстраивало только, когда камера дергалась или падала, но умные режиссеры пропагандистского фильма такие проколы свели к минимуму, дабы не портить картинку ради лишней и, в общем, морали. Все и без того ясно – хрясь! Вот такая правда. А почему так? Потому что правда всегда такая!

Нет, с Чемпионом он драться не пойдет. Ну, не сегодня. Там у него Винер торчит. Хоть и соплей его перешибешь, но против двоих… Нет, он не дурак! Хоть и выпил, но свое на уме держит. Рэма не проведешь. И он ничего не прощает. Ни одной обиды. Он их все, все до последней, до единой помнит. С самого детства. И что б кого-то простил? Нате! Заместо прощалки у него совсем другое выросло.

Они шли по коридору меж решеток, за которыми стояли огромные лошади. Одна прижалась к прутьям огромным задом и, елозя, чесалась. И Рэма вдруг осенило.

Костик, вконец окосевший, что-то болтал, прыгая с одной темы на другую, то про лошадей своих, то про какие-то камеры, то почему-то гоночные машины, если только Рэм правильно понял, и вообще ему никто не был сейчас нужен. Сам болтает, сам слушает, сам себе улыбается, руками размахивает, смеется. Вечный кайф!

Развернувшись, Рэм рванул назад, в коморку. Там, под топчаном, он заметил стандартный ящик с красным крестом на торце. Ветеренария, понятно.

Рывком вытащив ящик, откинул замки и поднял крышку. И почти сразу нашел то, что нужно. В аккуратных пластиковых пеналах лежали огромные шприцы. Лошадиные. Или слоновьи.

Тебе бы, Чемпион, такой вколоть. Да нет, тебе что. Рэм отхлебнул прямо из горлышка. Горло неожиданно обожгло. Ладно, это даже хорошо. Теперь хорошо. Потому что так надо. Выхватив три разные ампулы – что там? зачем? – из каждой по очереди набрал в пять шприцев, смешивая. Потом, с сожалением посмотрев на бутылку, в которой осталось совсем ничего, всосал в шприцы и из нее. Как ни жаль, а пить и впрямь хватит, завтра и так не встанет. Какая-то уж очень забористая консерва на этот раз. Надо будет у Доди спросить. Чего-то он мухлюет, химик недоделанный.

Костик, вконец удурившись, забрел в какую-то клетку и оттуда что-то лепетал. Звук его голоса отражался от высокого потолка, дробясь и превращая и без того бессмысленные слова в набор звуков.

Рэм подошел к заднице, елозящей по решетке, и, задрав руку как метальщик копья, с маху всадил иглу, пробивая толстую кожу. К счастью, он сообразил сразу положить большой палец на поршень, так что когда зверь дернулся, унося шприц в собственной жопе, большая часть его содержимого уже оказалась в его теле. Запоздало Рэм вспомнил, что в чемодане был пистолет, с помощью которого впрыскивание таким огромным скотинам производится быстро и без потери инструмента, но возвращаться не хотелось. Появился азарт. Он может сам! Пистолеты, пушки всякие – мура полная. Это по каким-нибудь гуларам или рохти-мохни можно бер-мезонными пушками палить. А тут мозг требуется! Главное ум. Хитрость. Хитрость и ум. Ловкость. Он ловкий. Рэм не чета каким-то там чемпионам. Он жизнь от корня знает. Чай, не на облаках родился, как некоторые. Умоется, умоется тренер, тварь паскудная. Щенок. Он даже не узнает, откуда по нему садануло. Завтра вдруг – оп! Готово. А он, Рэм, в стороне.

Нет, пистолет надо было взять. Чего у них шкуры такие толстые? Дикари. В брюхо, снизу надо. Там кожа помягше, тоньшее. Откуда яйца растут. Или прямо в них, так вернее. Там еще тоньше. Больнее…

И он откинул щеколду.

Это был четвертый шприц. Последний из пяти. Потому что когда он даже не вонзил – не вонзил еще! – иглу в промежность меджу ног скотины, та ни с того, ни с сего вскинулась и обоими копытами ударила в него. Здоровенное левое проскочило мимо – это он четко отметил, внезапно, рывком трезвея. Зато правое, огромное, размером в таз для блевотины в дешевом борделе, садануло ему в грудь и одновременно в челюсть. Размерчик еще тот. На все хватило.

Умирая в полете, Рэм, уже впечатываясь спиной в противоположную решетку, успел подумать, что и теперь он всех перехитрил. За его гибель во время прохождения службы в военно-космических войсках его семье причитается просто огромная страховая премия.

Только семьи у капрала Ларика фон Рэм – так по паспорту – не было. Как уже, так и еще.

Почему он умер счастливым? У описателя имеется своя, возможно, неправильная версия. Конечно же, Рэм был элементарно пьян. И, видимо, сильно. И ему опять показалось, что он кого-то обманул. Не знаю, не уверен, но – может быть и так. Но отчего-то кажется, что ему все просто надоело. Устал от жизни никчемный потомок алкоголиков. Не достиг. Не дорос. Но – вознесся, умерев настолько выше небес, которые могли видеть и даже представить его титулованные предки, что, по тем представлениям, он должен был стать по меньшей мере ангелом. Но только из-за расстояния от привычной тверди.

Лишь лично Рэма эти рассуждения уже не касались и не могут касаться. В этом смысле его тема закрыта. Чего нельзя сказать об остальных.

Костик, выскочивший на шум, сильно расстроился. Вечер начался для него отлично, даже с выпивкой, чего он, конечно же, не ожидал, и была надежда, что пройдет он так же хорошо, как и начался. И тут вдруг работа подвалила.

Но он никогда не бегал от работы. Всю жизнь, сколько себя помнит, он работал, делая то, от чего другие отказывались. Впрочем, подобными категориями он не рассуждал. Ему говорили что надо делать, и он делал. А потом и говорить перестали, потому что он и сам знал круг своих обязанностей. Главное что? Что б было чисто. И он старался вывозя из огромного сооружения грязь, которой в иные дни набиралось больше тонны. Впрочем, такими показателями как тонны Костик тоже не пользовался. Чисто и что б был порядок – и ничего другого. Порядок и чистота были для него понятиями неизменными и абсолютными.

Поэтому он, аккуратно заперев клетки, принялся за достижение своего недостижимого абсолюта – наводить порядок и чистоту. Действовал он сноровисто, как и в случае с мертвой лошадью некоторое время назад. Но поскольку человек гораздо меньшее ее, то и расчленять его не требовалось. Но для начала он обшарил карманы мертвого, где нашел несколько приятных ему вещиц. А потом надел на мертвого черный пластиковый мешок из-под корма и, положив его на тележку, повез его к утилизатору, как это делал много дней подряд, сваливая туда разный мусор. Справившись с главным, по возвращении в конюшню замыл кровь и вообще навел порядок, не очень обращая внимание на то, что некоторые животные ведут себя странно. Сильной струей воды он промыл проход, окатил нескольких животных, которые – он это помнил – любят водные процедуры, после чего убрал инвентарь.

Новый приступ легкого огорчения Костик испытал, когда увидел вскрытый ящик с лекарствами. Но, закрыв его и аккуратно задвинув на место, он успокоился и включил музыку, доставшуюся ему от прежнего тренера, а потом устроился на лежанке. Вообще-то у него имелось свое место в жилом боксе, но соседствовать с Костиком никто не хотел, особенно после того, как увидят его улыбку с таким оскалом, что кровь стынет, а он сам был счастлив, что наконец-то обрел нечто похожее на собственный дом, где его почти никто и никогда не беспокоил.

Капитан Берг, заступивший дежурным по базе, застал его вполне умиротворенным, довольным собой и обстановкой. При появлении офицера Костик привычно встревожился, впрочем, не слишком сильно, и вскочил, пялясь на капитана.

– Все в порядке? – спросил Йоган, мельком оглядывая коморку убогого.

– В порядке, – кивнул Костик, не сводя с него преданного взгляда. – Чисто.

Клоп воспринял это определение в его первоначальном санитарно-гигиеническом смысле, а не в том, в котором употреблял его сам, будучи разведчиком.

– Ну, давай тогда, отдыхай. И не засиживайся. Скоро отбой.

Не успел он выйти из конюшни, как музыка смолкла. Костик отличался редкой исполнительностью и, когда его не задирали, агрессии не проявлял. Порой, глядя на него, кое-кто из офицеров думал, что умственные способности некоторых солдат, превышающие интеллект клинического идиота, здорово мешают им достойно исполнять свои служебные обязанности.