"Галоп" - читать интересную книгу автора (Куприянов Сергей)

3.

– Боже.

Кто это сказал? Может, рядовой? Только голос какой-то странный. Хотя после падения отчего бы ему не стать странным.

Макс думал рывками, между извержениями из себя воды и недопереваренного завтрака и судорожными глотками воздуха, которого решительно не хватало. И то, и другое давалось с трудом и болью, а он все никак не мог остановиться, дать хоть минутную передышку своему телу, расслабить перенапряженные мышцы и просто подышать. Но организм работал как заведенный: вздох – выброс, вздох – выброс. Уже и блевать-то стало нечем. Так, слюна и комки горькой слизи. Но заданный режим никак не прекращался. Вздох – выброс. Господи, да когда же это кончится!

Наконец Макс, собравшись с силами, глубоко вздохнул и, напрягшись, задержал воздух в себе. Так он когда-то боролся с икотой и порой этот прием срабатывал. Его тело еще несколько раз дернулось вхолостую и успокоилось. Только сердце бухало в голове.

Он встал на карачки и осторожно, уголком рта, принялся травить воздух, замерев на середине этого процесса, едва тело напряглось в преддверии новой судороги. Он целиком сосредоточился на собственной физиологии, прислушиваясь к себе, как истинный мастер прислушивается к звону только что произведенного хрустального бокала, ловит не только игру света на шлифованных гранях, но угадывает ноту, которую издает его творение, пока он нежно его держит за изящную точеную ножку.

До изящности Макс в тот момент со всей очевидностью не дотягивал. Мокрый, жалкий, перепачканный рвотными массами, напуганный собственным бессилием – нет, не денди. И даже не герой. Настоящие герои раком не стоят.

– Боже, – раздалось справа.

Не переставая прислушиваться к себе, он повернул голову на звук, одновременно осторожно всасывая воздух.

Наверное, его организм перешел тот предел, после которого остается лишь одно чувство – выжить. Не удивляться, ни по-настоящему пугаться живущая в измученном теле психика больше не в состоянии. Она может только поддерживать позицию «стоять раком», опираясь на дрожащие руки, и сдерживать рвотные позывы для того, чтобы насытиться, наесться воздухом, которого в последнее время телу остро не хватало.

Шагах в трех от него сидел на корточках мужик с небольшой бородкой и рассматривал с интересом, почти положив голову на плечо и от усердия приоткрыв рот. Он будто даже не смотрел, а слушал, хотя кроме утробных звуков Макс других шумов не производил.

– Господи? – довольно отчетливо произнес мужик.

Макс даже тужиться перестал от удивления. Чего? Он так его величает, что ли? Или что это вообще происходит? С каких это пор инопланетяне стали по-русски разговаривать? Тут у него мелькнула шальная мысль. Нет, инопланетяне и прочие зеленые человечки на родном ему языке вряд ли стали б изъясняться, тем более такие дремучие. А вот если это земляне, лет, скажем, сто тому назад потерпевшие кораблекрушение и за это время малость одичавшие, то, в сущности, почему бы и нет? То есть уже, ясное дело, как бы и не совсем земляне, потомки, но все равно это лучше, чем местные-то дикари. Родная кровь и все такое. Хотя лучше бы без крови.

– Здравствуй, – чуть не по слогам проговорил Макс, не без некоторого труда усаживаясь на подвернутые под зад ноги. И, не увидев ответной реакции, продолжил налаживать контакт. – Я Макс. Максим. Понимаешь меня, парень?

Для убедительности он ткнул себя в грудь.

– Ямакс, – не больно-то уверенно проговорил бородач с чудовищным акцентом. С божеским обращением у него выходило как-то лучше.

Макс замотал головой, всколыхнув устоявшуюся было в ней муть. Похоже, без сотрясения не обошлось.

– Макс.

Бородатый глядел на него с недоверием. В его взгляде и во всей позе читалось что-то вроде: «Парень, а ты, часом, не гонишь? А то смотри. У нас тут с этим просто».

Не исключено, что мимика и жесты аборигенов существенно отличаются от земных, но Макс решил не уточнять, почувствовав в визави почти нескрываемую угрозу. Уж как-то очень нехорошо он напрягся. Русские не русские, земляне или нет – разберемся. Потом. Потому что… Хреново мне. Ох, как хреново.

Расслабив мышцы лица, он отвел свой взгляд в сторону. Глаза в глаза, в упор, означает агрессию. Это он помнил с детства. С первой собаки, которая обитала при конюшне.

И вдруг краем глаза увидел, что бородач поднялся и, повернувшись, пошел в сторону, к кустам. Без торопливости, почти вальяжно, по-хозяйски, всем своим видом, всей спиной показывая, что никакого Макса он не боится, хотя и ниже его на голову.

Теперь Макс смог оглядеться. Он находился на берегу того самого озерца, в которое его сбросила взбесившаяся животинка. В котором он чуть не утоп. И из которого его, похоже, кто-то вытащил. Но не этот бородатый. Одежда на нем сухая. Кстати, – Макс посмотрел ему вслед, – у него только куртка из кожи и обувь, а штаны явно тканые. И еще роскошный нож сзади на поясе.

Он не успел больше ничего рассмотреть; на него накатил новый спазм, да такой, что пришлось крепко зажать рот рукой. За грудиной остро отдалось болью, на глаза навернулись слезы и еще вдруг едко запахло блевотиной.

С вытаращенными и ничего не видящими глазами он пережил приступ, на дне сознания испугавшись скорой смерти. А чего?! От такого не умирают, что ли? Судорога, превращающая все тело в камень, паралич сердца и привет.

Почти не дыша – так, мелкими всхлипами, словно дорогой коньяк пробовал, – встал и доплелся до кромки воды. Человек на девяносто процентов состоит из воды, вот и пьет что ни попадя. Но пить это он не решился. Просто зачерпнул воды и обмыл лицо, оказавшееся противно скользким, будто жиром намазанным. Через пару заходов кожа перестала скользить под руками. И стало заметно полегче. Продышавшись, он осмотрел себя. Коммуникатор с руки куда-то исчез. Сняли? Потерял? Рукава и грудь комбеза в противных потеках, происхождение которых не вызывает сомнения. И еще хотелось пить. Даже не пить. А просто прополоскать рот и горло, щипавшие кислотной горечью. В конце концов он и так нахлебался, причем внутрь. Хуже не будет. Разогнав руками поверхность воды, зачерпнул и набрал в рот. Энергично погонял между зубами и сплюнул вправо. Потом еще раз. На третий позволил себе сделать маленький глоток. Как бы непроизвольно, случайно. На самом деле игра, поблажка самому себе, но и – а я что? Ничего! Так получилось.

После этого у него получился полноценный, классный, хороший такой вздох. Как это оказывается нужно уметь дышать полной грудью! Хорошо.

И тогда он решился. Все равно до нитки мокрый, терять в этом смысле нечего, так хоть вымоется. В три недлинных шага он оказался в воде по пояс, после чего принялся яростно смывать с себя блевотину. Вокруг него по воде поплыли жирные пятна.

Оглаживая себя, внезапно понял, что карманы его пусты. Кстати, и шлема на голове тоже нет. И еще кое-чего. Интересные в этих лесах дикари водятся.

И тут ему вспомнился давешний шлем черт его знает какого размера. От этого воспоминания стало как-то не по себе.

Он оглянулся. Бородатый успел скрыться за кустами, и на небольшом кА бы пляжике, густо поросшим травой, никого не было. Отпустил, что ли? Вообще-то хотелось бы и разумно, но что-то не верится.

Вдруг ему стало тревожно. Ничего, кажется, не произошло, но спокойствия не стало. Даже не спокойствия, просто, наверное, прошло отупление.

Взмахом руки разогнав беловатую пленку на воде, Макс напился и пошел на берег. Ему столько вкололи всяких прививок, что уж от местных гельмитов он, хочется верить, застрахован. А нет… У него и без глистов впереди много проблем. Да не просто впереди, а прямо сейчас они стоят перед ним в полный рост.

Выйдя на берег, он разделся и отжал одежду, хотя, как уверяли на инструктажах, она не гигроскопична. Посмотрел бы он сейчас на тех умников, когда выдавил из своего комбеза литров пять воды. При этом он еще раз имел возможность убедиться, что его карманы девственно пусты.

Теперь, почувствовав себя несколько лучше, по крайней мере в физическом отношении, он смог заметить, что место, где он, как кажется, остался один, вполне даже ничего. Можно даже сказать идиллическое. Лесное, классически сонное озеро, высокие деревья вокруг, защищающие от прямого солнечного света, насекомые летают, травка нежная. На Земле такой лирический уголок стоит ох каких немалых денег. Он бы не прочь провести тут некоторое время, но только потом, после того, как решит кое-какие проблемы. Во-первых, где тот укушенный, которого он взял в седло. На его, получается, беду. Может, утоп? Ведь это ж надо такому случиться – сначала змея укусила, потом пулю получил, а потом еще и утонул. И все это на протяжении какого-то часа. Бурное завершение биографии. Во-вторых, надо как-то выбираться отсюда. Похоже, аборигены по отношению к нему настроены довольно мирно, только вот как они отреагируют на его желание отклонить их гостеприимство? После того, как стало известно про их каннибализм, появились сомнения, что они добрые внутри.

Макс пучком травы вытирал внутренности ботинка, перед этим разложив одежду на солнце, когда из-за кустов появился давешний бородач. Что-то крикнув, он энергично замахал рукой, явно призывая.

– Ага, щас, – пробормотал Макс. – Все брошу…

И начал одеваться, не выпуская из головы воспоминание о каннибализме. Утешало только одно соображение, что, может быть, это племя подобными гастрономическими извращениями не страдает. Тех-то майор в капусту порубал. Если не врет. В любом случае он не собирался идти куда бы то ни было голышом. Уж такой-то помощи они от него не дождутся. Он им не волшебная капуста, которая сама себя раздевает и сама же в котел прыгает.

Мокрая, потяжелевшая одежда липла к телу, рукава и брючины словно сузились, руки-ноги протискивались в них с трудом, так что бородач уже успел подойти почти вплотную, а он все копался, от суетливой торопливости, за которой скрывался страх, делая все медленнее, чем мог бы. Бородач, остановившийся в нескольких шагах, смотрел и не торопил, с любопытством естествоиспытателя рассматривая пленника. Или кого? Может, гостя? Ох, хотелось бы.

– Ну чего ты смотришь, – бормотал Макс, застегивая ботинок. – За просмотр деньги платят, а так, брат, извини, только своим и то по блату.

Болтал он больше от того, чтобы не дать разыграться страху. Его, подлеца, пока не сожрал заживо, надо в зародыше топтать, топить и забалтывать. Впрочем, топить он уже попробовал. Не свезло.

– Ну? – спросил он, справившись с обувью. – Я готов. Куда двинем? Может, покажешь мне дорогу назад? В гостях, сам понимаешь, хорошо, а дома лучше.

Абориген развернулся и опять потопал к кустам.

Черт, что там у них, гнездо, что ли? И, кстати, где остальные? Помниться, было их пятеро или шестеро. Не мешало бы и спасибо сказать спасителю. Впрочем, он готов обойтись без церемоний. Можно обменяться любезностями и заочно. Лично Макс от такого поворота событий не отказался бы.

То, что он увидел метров через двадцать после того, как они вошли в подлесок, лишило его остатков напускного благодушия и желания трепаться, пусть даже и про себя.

Не шестеро, а с десяток мужчин разной степени заросшести сидели на корточках и, словно, раздумывая, глядели в одну точку. Точкой этой служил тот самый солдат. Он был откровенно плох, но еще жив. Причем у Макса сложилось впечатление, будто только что аборигены говорили между собой, решая судьбу этого землянина, и такое складывалось ощущение, что решили. Причем не в его пользу. Присутствовало в них что-то такое, фатальное, что ли.

Макс солдата этого впервые увидел только сегодня и перекинулся с ним едва десятком слов. В иных обстоятельствах забыл бы его уже через полчаса, как это происходило много и часто в той, прошлой, земной жизни. Случайные знакомые, болельщики, поклонники, мелкие недоброжелатели, официанты, полицейские, санитары, журналисты, букмекеры, соседи по гостинице – сотни и тысячи человек, из которых вспомнить он может едва несколько десятков, а то и меньше. Но этот солдат оказался сейчас чуть ли не самым родным, самым близким человеком в мире, хотя еще несколько часов назад он Максу не сильно понравился.

И он бросился вперед с ощущением, будто он грудью проламывает стену отчужденности, отгородившую раненого от остального мира. Даже не так, не отчуждение, а приговор. Именно приговор. Этот парень, в физическом смысле еще живой, по сути был уже мертв и, наверное, знает об этом.

Подскочив к нему, Макс рухнул на колени.

– Эй, парень! Как тебя?

– Маль…

Он дышал часто и говорил с трудом, на выдохах. Да что там говорил! Еле выталкивал из себя отдельные слоги, не в силах произнести слово целиком.

– Как? Не понял.

– Георг.

– Отлично. Как чувствуешь? Дай-ка я тебя посмотрю.

Георг лежал на боку, так что перевернуть его на грудь труда не составило. Как ни странно, мокрым он не был. Не суждено, значит, утонуть. Вспомнилось: «Кому на роду написано быть повешенным – не утонет». Вспомнил и сразу же суеверно отогнал эту мысль. Тьфу, тьфу.

– Поживешь еще, – проговорил он, глядя на пропитавшую комбез кровь. Крови было много, в том числе и на земле.

Жокер не врач, по пятну количество литров определить не в состоянии, однако ж ясно, положение у парня критическое. Если только уже не перешагнуло за эту грань.

Пулевое отверстие находилось в районе правой лопатки. Осторожно оттянув набрякшую ткань, сунул в отверстие палец и попытался порвать комбез, но тот не поддался; военное ведомство порой не скупиться на качественную материю. При этом от его попытки парень тяжело, надрывно взвыл, причем в этом вопле была не только боль, но и, как показалось Максу, обреченность.

Он обернулся и крикнул:

– Нож дайте!

На него смотрели с интересом, но не более того. Как на дешевый, не очень интересный зрителям балаган, который отчего бы и не посмотреть, хотя это вовсе и не обязательно.

– Чего уставились, пеньки?! – взъярился Макс. – Ножа жалко? Нож…

Он захлебнулся криком и возмущением, не сумев закончить фразу. Нет, ну в самом деле! Тоже ведь, гады, нашли забаву, нет чтобы человеку помочь.

И вдруг, к его изумлению, ближайший к нему абориген вытянул из-за спины широкий клинок и, не вставая, метнул его. Макс испугался, подумав, что все, конец пришел. Доорался. И чего орал, не дома ведь. Кранты. Он только успел слегка отшатнуться.

Но металл, сверкнув в воздухе, воткнулся в землю в полуметре от его ботинка.

Макс перевел дух и, берясь за рукоятку, пробормотал: «Мерси». Набольшее его не хватило. Даже на то, чтобы хоть взглядом поблагодарить аборигена. Он очень сильно испугался. По-настоящему.

Выдернув клинок, придирчиво осмотрел лезвие и вытер его о мокрую штанину, оставляя на ней темную земляную дорожку. Потом, стараясь действовать аккуратно, взрезал комбез и гигроскопичную майку под ним.

Ранка казалась маленькой, незначительной, почти несерьезной. В такую даже мизинец не просунешь. Но из нее толчками вытекала кровь.

Как и многие спортсмены, частенько получающие травмы, Макс был знаком с человеческой анатомией и умел оказывать первую помощь. Не больно-то профессионально и уж совсем не как врач, но общее представление имел. Совершенно очевидно, что парню его любительские знания во врачевании не помогут. Тут требуется по меньшей мере хирург, способный извлечь пулю и провести другие манипуляции. К тому же, если судить по объему кровопотери, перебита артерия, а это вообще отдельная статья. Но за неимением гербовой пишем, как говорится, на простой.

Он перевел взгляд на бедро парня. Его карман, где должна была храниться аптечка, опал пустотой. Кстати, коммуникатора на его руке тоже не наблюдалось. Ну, конечно!

Отложив клинок в сторону – кстати, острый! – Макс показал пальцем на этот карман, после чего протянул руку просящим жестом.

– Аптечка. Лекарства. Дайте. Понятно? То, что было здесь. Сюда. Мне. Или чего, жалко? Лекарства надо! Где они? Ну? Покажите, я сам схожу. Вот здесь было! Где? Коробочка такая! – он попытался изобразить ее руками. – Неужели не понятно? С крестом. Ну дайте же!

Другой, не тот, что кидал ему кинжал, а тот, что сидел подальше, переглянулся со своими, молча встал и ушел в кусты, откуда меньше чем через минуту вернулся с аптечкой в руке. Подошел к Максу, протянул и остался стоять, сверху вниз глядя за его манипуляциями.

Макс принялся один за другим вкалывать препараты. Обезболивающее, кровоостанавливающее, антишок, еще что-то, на первый взгляд подходящее.

– Сейчас, парень, еще минуту. Потерпи, – приговаривал он, меняя один шприц тюбик на другой. – Сейчас подействует. Пара минут еще и все.

Влажным тампоном очистив края пулевого отверстия, залепил его пластырем. Плотный, с толстым активным слоем – почти такие же используют и спортсмены; они славятся тем, что очень быстро, чуть ли не за считанные часы заживляют самые нехорошие раны. Только вряд ли это относится к тем, что нанесены огнестрельным оружием.

– Ну вот, скоро заживет. Завтра уже плясать станешь, а шрамом перед девками хвастаться будешь. Они героев любят.

Парень что-то пробормотал. Может, благодарит? Так рано, парень, рано еще. Вот когда выберемся – тогда имеешь право в полный рост, с накрытием поляны и провозглашением тостов…

– Чего ты?

Тот повернул к нему бледное лицо.

– Нога.

– Чего нога? А! – сообразил Макс. – Какая?

– Правая, вроде.

Даже беглый, поверхностный осмотр многое разъяснил. Первое – почему парень не улетел вслед за ним в воду.

Наверное, это их так здесь учили. Если садишься вторым, то для устойчивости в седле можно зацепиться носками ботинок за задние отвороты седла в том месте, где оно соприкасается с крупом животного – упора же для второго не предусмотрено. А может, солдаты это сами придумали. Так, конечно, не очень удобно, но некоторую уверенность седоку прибавляет. При езде шагом и даже галопе такой прием может избавить от некоторых, так сказать, неудобств в виде отшибленного причинного места или даже от падения. Но при резкой остановке или падении животинки, когда тело наездника по инерции улетает вперед, кости плюсны просто ломаются, и от этого, как видно, не спасают даже плотные армейские ботинки на толстой подошве.

Кому суждено быть повешенным… Тьфу-тьфу-тьфу!

Взяв кинжал – видимой реакции со стороны аборигенов не последовало, – Макс поднялся и пошел к ближайшему кусту, просто физически чувствуя на себе взгляды. Почему-то одобрения в них не угадывалось.

Выбрав пару веток потолще, срубил, еще раз отметив изумительную остроту клинка. Как и все мальчишки, в детстве он увлекался всякими ножами-пистолетами и через его руки прошли по меньшей мере парочка очень приличных ножей. Один, которым он в первый же день по неопытности порезался, был, как утверждалось, с особой газовой заточкой. Так вот этот, похоже, тому в остроте не уступал.

Накладывая на ногу солдата самодельную шину, он понимал, что с такими травмами ему не уйти не то что далеко, а даже очень близко. На то, что аборигены потащат его на носилках, надежды тоже не было. Но в то же время они и приканчивать их не спешат, дали возможность оказать помощь раненому. Хороший знак. Людоеды, надо полагать, не стали бы миндальничать, а быстренько развели бы костерок и – с горячим приветом и под собственным соусом. Или они смотрят на них как на консервы длительного хранения? Как примерные семьянины добычу несут в дом, жене и детям.

Макс намеренно не спешил, тщательно накладывая шину, при этом стараясь разобраться в ситуации. В конце концов, не все так плохо. Явной агрессии по отношению к ним нет. Даже тесак дали, а с пленными так не поступают. И, опять же, аптечку. Кстати! Ведь и из воды его вытащили. Макс украдкой посмотрел на бородачей, пытаясь угадать своего спасителя. Как ни странно, ни у кого из них одежда мокрой не была. Может, разделся перед тем как сигануть следом? Да ну, когда. Там все решали секунды, хотя за то время, что он находился под водой, успел пережить массу эмоций. Столько порой и за неделю не приходится испытывать. Именно из-за этой насыщенности казалось, что времени прошло много, хотя на самом деле не больше минуты, а скорее всего и гораздо меньше. Хотя одежда у них не больно мудреная, сбросить такую можно в два счета. Это не стандартный комбез, освобождаться от которого приходится довольно долго, да еще если с непривычки.

Тогда интересно, зачем они с такой тщательностью обчистили их карманы? И, кстати, не вспороли их, не оторвали, а аккуратно расстегнули, что говорит о некотором навыке или по меньшей мере сообразительности. Ведь у них самих-то карманов не наблюдается. И, главное, сняли коммуникаторы. Ведь дикари должны, по идее, принять их за простые украшения. А может так оно и есть? И все отобранное они рассматривают лишь как свою законную добычу? В перспективе – и их комбезы тоже. А что? Если они такие сообразительные.

Макса здорово смущала неопределенность их положения. Если бы бородачи хоть как-то дали понять о своих намерениях, то тогда можно было более определенно выбирать тактику поведения. Ориентируясь по солнцу, он уже примерно определил, в каком направлении нужно бежать. Времени с того момента, как массипо проявил немотивированную прыть, прошло не так уж и много, так что можно не сомневаться, что майор Строг, организовав поиск, все еще не увел отряд с того места. Понятно, что убежать от местных по незнакомому лесу задача почти безумная, но он, как никак, спортсмен, а они в лучшем случае охотники. К тому же оружие у них – ножи и только. Правда, бросать при этом товарища не самый красивый поступок, но, когда речь идет о спасении жизни, о красоте не сильно задумываешься. К тому же, оказавшись среди своих, будет легче организовать спасательную экспедицию. В одиночку да еще в условиях плотной погони он Георга не вытащит. Если же аборигены предполагают отпустить их с миром, то тогда и бега нечего устраивать, тем более что раненому как можно быстрее требуется квалифицированная медицинская помощь.

Нужно это как-то прояснить, чего время тянуть.

Закончив накладывать шину, Макс взял клинок и понес его, демонстративно держа перед собой.

– Спасибо, – сказал он, протягивая оружие владельцу.

Тот в ответ что-то проговорил, надо полагать, это был местный вариант «пожалуйста», и забрал клинок, убирая его за спину.

Как с ними объясняться? Тема-то уж больно непростая. Макс вздохнул, набираясь сил перед решением трудной задачи.

– Мужики, отпустили бы нас, а? Парню ко врачу надо, – для убедительности он показал на Георга. – Иначе долго не протянет. Так что? Мы пойдем?

Он показал рукой направление, куда, как он решил, нужно ему двигаться, чтобы встретиться с отрядом. И, ткнув себя в грудь а потом снова указав на раненого, пальцами изобразил пешую ходьбу.

– Хреново, – вдруг сказал тот, кто был с ним на берегу озера. И добавил. – Мужики.

– Да, хреново, хреново! Ему вот хреново. Врач ему нужен. И срочно. Так мы пошли. Лады?

Говорун, тот, который единственный из всех путался наладить с ним контакт, вдруг поднялся и, махнув рукой, сказал: «Пошли». Хорошо сказал, почти без акцента. Макс уже, можно считать, не удивлялся его познаниям в русском. Скорее радовался. Язык, как известно, это средство коммуникации. Значит, есть и надежда, коли имеется средство.

Шли они недолго. Буквально несколько десятков метров. То, что увидел Макс за кустами, поразило его так, что он на минуту забыл про свое весьма незавидное положение. На небольшой лужайке – шагов пять-шесть в диаметре – перед расстеленной тканью, на которой разложены его с солдатом вещи, сидели три женщины и рассматривали то, что находилось перед ними. А еще дальше, за деревьями, видны были знакомые силуэты массипо, на одном из которых Макс разглядел седло.

Говорун подвел к трофеям Макса и показал на ближайший предмет.

Макс сначала не понял, чего от него требуется, потом сообразил.

– Это фляжка с коньяком. Пить, понимаешь? – показал он жестом, запрокидывая над собой воображаемый сосуд.

Говорун кивнул и перевел палец на следующий экспонат.

– Ручка. Что бы писать.

Наверное, этот предмет был менее всех понятен аборигену, вряд ли у них есть письменность, но тот задерживаться не стал. Расческа, перочинный нож, электронный блокнот, иголки с нитками и даже автомат вызвали у него не больше интереса. Казалось, его интересуют только названия вещей, а не их назначение. Задержка вышла только тогда, когда дошли до коммуникатора. Тут пришлось пояснять подробно, буквально на пределе собственных знаний; в радиоэлектронике он никогда силен не был. Да и то сказать, как объяснить действие современного прибора человеку, который даже понятия не имеет о существовании радиоволн? Для этого ему надо чуть ли не весь школьный курс физики преподать да еще и университетский прихватить, и это притом, что Макс хоть и поступил в университет, но вот уже несколько лет подряд числится в отпуске по личным обстоятельствам. Да и специализация его далековата от физики, если не считать одного общего корня в названиях.

Во время его объяснений одна из женщин взяла в руки коммуникатор и, повертев его в руках, не то случайно, не то вообще непонятно как открыла крышку и извлекла аккумулятор, обесточив прибор. На молчаливый вопрос о том, что это за деталь, Макс попробовал было уйти от ответа, но говорун посмотрел на него с таким выражением на лице, что врать сразу расхотелось.

Все еще не было ясно, понимают ли они что-то из его объяснений, но вслед за первым был извлечен и второй аккумулятор, лишив надежды на связь с базой. Вот тебе и дикари. Теперь Макс смотрел на говоруна с куда большим интересом. Неужто тот что-то понимает из его объяснений? Происходящих опять-таки на русском! Даже не на каждой внеземной базе его понимают. А здесь, в этой космической глуши – невероятно. Сказать кому, засмеют.

Наконец Макс просто устал болтать. Никогда в жизни он, кажется, не говорил столько за раз.

– Послушай, как тебя, – обратился он к говоруну, который как раз больше молчал. – Можно мне? – он показал на фляжку.

Тот ответил не сразу, глядя при этом на Макса в упор. Не думает, не то не понял. Ага! Про аккумулятор понял, а про фляжку нет? Так не бывает.

Пауза неприятно затягивалась. Максу уже надоело пялиться в узкие зрачки молчащего говоруна, когда тот сделал жест, который можно было истолковать как приглашающий. Макс автоматически кивнул, благодаря, нагнулся и взял фляжку. Бородач и женщины смотрели на него с интересом. Что за дурацкое состояние пить под таким плотным наблюдением. Чувствуешь себя подопытным кроликом или, что не лучше, плохим артистом на сцене театра, зал которого переполнен взыскательными зрителями. Когда Макс выезжал на беговую дорожку, зрители были далеко, а в какой-то момент они и вовсе сливались в сплошную массу, в которой разглядеть отдельные лица редко когда удавалось, да и не нужно это, все спортсмены это знают.

Свинтив крышку, он сначала понюхал. Знакомый коньячный дух приятно ударил по ноздрям. Посмотрев на бородача, увидел, что ноздри у того слегка шевельнулись. А прикидывался, что не понимает. То-то! Выдохнув, влил в себя пару глотков. От одного только вкуса, сладко обжегшего язык и небо, почувствовал первое легкое опьянение.

Говорун смотрел на него с любопытством, в этот момент чем-то напоминая Максу одного парнишку из детства, который примерно с таким же выражением лица пялился на кошку, только что самолично повешенную им турнике за конюшней. Макс с приятелем, застав его за этим занятием, здорово поколотили паскудника, но кошку, правда, спасти уже не удалось. С тех пор он не любил таких вот взглядов, особенно направленных на него. Из-за этого его спортивная карьера некоторое время висела на волоске, но потихоньку он научился справляться с этим состоянием мухи на предметном стекле, принимая взгляды зрителей и журналистов как неизбежную составляющую своей профессии. В личной же жизни подобных интересантов не терпел.

– Чего смотрим? – неприязненно поинтересовался он.

В деле приема спиртных напитков очень важно, чтобы хотя бы первые глотки проходили в состоянии покоя, ни в кое случае не на бегу или в пылу ссоры. Потом – пожалуйста. Порой это даже необходимо. Но в начале – нет. В момент, когда по твоему пищеводу словно божок босыми ножками проходит, требуется его поступь прочувствовать и оценить.

Говорун – понял или нет? – отвернулся, следом за ним и женщины опустили глаза. Хоть на этом спасибо.

Так что же делать-то, зараза? Надо же было так попасть! А момент сейчас самый подходящий. Автомат вот он, только руку протяни. Схватить и одним прыжком к животинкам.

«Пошли».

Да куда тебя несет не вовремя! Постой пока, расслабься. Ну, пора?

«Максим, не надо. Ничего не получится.»

Он уставился на бородача, стоящего рядом с ним с закрытым ртом.

– Чего ты сказал?

«Тебе незачем бежать. Мы не сделаем тебе плохого».

– Это… Я не понял. Как это ты?

Тот говорил, не открывая при этом рта! Даже не говорил, а, как бы это сказать… В общем, слова раздавались как бы в голове. В том смысле, что когда слышишь ушами, то источник звука определяем. Справа ли, слева, сзади или спереди. А тут нет. Просто слова, но откуда они идут не понять. Или это не говорун, а кто-то другой?

Макс обернулся, ища источник слов, но кроме него тут были только бородач и три женщины. Но голос – это точно! – был мужской.

«По дороге объясню. Пора идти».

– Куда идти? А раненый? Ему же ко врачу надо! Срочно.

«Вылечим, если ты этого хочешь».

– Почему это я должен не хотеть? Естественно хочу. Еще как хочу.

«Твое животное, тебе и решать. И не надо пытаться убежать. У тебя ничего не получится».

– Почему ты решил, что я хочу убежать? – не очень искренне спросил Макс, чувствуя некоторую неловкость. Ведь и вправду хочет. Но вместо того, чтобы переживать, сменил тему. – А почему ты сказал «животное»?

«Потом, по дороге. На своего… – Говорун замялся, словно подбирая нужное слово. – На своем массипо не побоишься ехать?»

– Если только он опять не понесет.

«В этом можешь быть уверен».

Так, «разговаривая», они подошли к табунку, мирно щипавшему листья кустарника. Оглянувшись, Макс увидел, что женщины успели свернуть свою «скатерть-самобранку» и направляются вслед за ними.

– А раненый где? Георг? – заволновался Макс, останавливаясь. Расставаться с единственным истинно человеком крайне не хотелось.

«Сейчас принесут».

Макс, конечно, слышал про телепатию и прочие полуволшебные штучки, про которые любят писать в глянцевых журналах и показывать в псевдонаучных передачах. В молодые годы он даже немножко увлекался всем этим, отдавая должное возрасту, но позже, занявшись серьезным делом, про подобные глупости забыл. Так что же, получается, что дик… местные умеют пользоваться телепатией? Тогда кое-что становится понятно.

А теперь, однако, придется следить не только за своими словами, но и за мыслями.

Он посмотрел на Камила, совсем недавно сбросившего его в воду, и не увидел у него никаких следов недавнего возбуждения. Подошел, похлопал его по переднему бедру, и тот, оторвавшись от куста, который общипывал, повернул голову и посмотрел благодарным взглядом. Или только так показалось? Может, никаким и не благодарным, а равнодушным? Тоже может быть. Садиться на него не хотелось совершенно.

Вскоре, буквально через минуту, меж деревьев появились четверо… четверо местных, несших раненого. Действовали они слаженно и по-прежнему молча. Напичканный обезболивающим Георг вряд ли страдал физически, но лицо его, страдальчески напряженное, выражало муку.

Но что для него сейчас можно сделать? Наверное, ничего.

Отвернувшись, Макс увидел, как одна из женщин подошла к массипо и тот – Макс такое видел впервые – будто по команде подломил ноги и лег на живот, дав ей взобраться на свою спину, не оснащенную даже подобием седла. Да что там седла – уздечки не было. Что ж, коли так, то и недавнее поведение животинки вполне объяснимо. Как говорится, более чем.