"Богатырские фамилии (Рассказы)" - читать интересную книгу автора (Алексеев Сергей Петрович)

Глава пятая БЕЛЫЙ-БЕЛЫЙ, ДАЖЕ ЧЕРНЫЙ

Крым. Лето. 1920 год. Отсюда в июне 1920 года белые генералы начали новый поход против Советской власти.

Возглавил поход генерал Врангель.

Как же Крым оказался у белых? Как и откуда явился Врангель?

Крым захватили ещё деникинцы. После разгрома Деникина часть белых снова сюда бежала. Укрепились они в Крыму. Вновь создали полки и роты.

Нужен войскам командующий.

Стали командующего подбирать. Назвали имя барона Врангеля. Перечисляют достоинства:

— Генерал.

— Крупный помещик.

— К тому же барон.

— Возраст как раз удачный. Врангелю сорок с немногим лет.

Сравнили с Юденичем:

— Энергичнее.

— Символичнее.

— Вид приличнее.

Сравнили с Деникиным:

— Умнее.

— Хитрее.

— Злее.

И вот в Севастопольскую гавань вошёл корабль. Смотрят люди:

— Огромный!

— Военный!

— Линейный!

Это был английский линкор «Император Индии». На английском военном корабле и прибыл в Крым, в Севастополь, Врангель.

Попрощался генерал и барон с английскими морскими офицерами. Поблагодарил. Сошёл с корабля на берег.

В тот же день в Крыму, в Севастополе, было повешено несколько человек. Для устрашения.

Таким было первое распоряжение генерала Врангеля.

Начал Врангель поход из Крыма.

Обманули белые красных. Сделали вид, что собираются наступать из Крыма в одном месте, а сами в это время морской десант высадили совсем в другом районе.

Торжествуют белые. Говорят о Врангеле:

— Не зря Деникина умнее.

— Не зря хитрее.

И правда, не ожидали красные в этом месте барона Врангеля. Высадились белые на берегу Азовского моря, южнее города Мелитополя. На Мелитополь и направили свой удар.

Отбиваются немногочисленные в этих местах отряды красных, отходят под напором врага.

Среди белых — солдат Варлаам Ермолкин. Местный он, из Мелитополя. Места под Мелитополем как свои десять пальцев знает. Продвигается вместе с другими солдат вперёд, комментирует:

— Справа будет сейчас вода.

И действительно, показалась справа вода. Потянулось длинное озеро Молочное.

— Слева сейчас появится железная дорога.

И верно — вскоре появилась железная дорога. Эта дорога вела из Мелитополя в Крым.

Прошло ещё немного времени.

— А сейчас будет станция Акимовка, — говорил Ермолкин.

И действительно, вскоре появилась станция Акимовка.

Места были ровные-ровные, а тут вдруг пошли чуть всхолмленные. И про местность точно предугадал Ермолкин — говорил, что будет она всхолмленная.

Небо было чистое-чистое, а тут вдруг набежала тучка. Сверкнула свирепо молния.

— Вот она, молния. А сейчас будет гром, — заявил Ермолкин.

Сверкнула молния. Прошла секунда, и тут же ударил гром.

Прокатился страшным раскатом гром. Смотрит Ермолкин. Смотрят другие. Что такое?! Рядом взлетает земля фонтаном. Валятся справа и слева белые.

Снова блеснула молния. И снова гремят раскаты. Снова земля фонтаном.

И только тут и только теперь понимают белые, что это вовсе не небесный гром. Это гремят орудия.

Недалеко от станции Акимовка, укрывшись в глубокой выемке железнодорожного пути, стоял бронепоезд красных. Он-то и вёл огонь.

Изрядно потрепал бронепоезд врангелевцев.

Набросились белые на Ермолкина за то, что спутал он гром и орудийные выстрелы.

— Не спутал, не спутал, — зло отвечал Ермолкин.

Представьте, прав оказался и тут Варлаам Ермолкин. Бронепоезд, громивший белых, как раз назывался «Гром».

Крым связан с материком двумя путями. Один из них идёт через Перекопский перешеек — узкую полоску земли, отделяющую Крымский полуостров от материка, второй — через Чонгарские мосты. В этом месте Крым и материк очень близко подходят друг к другу. И их соединили мостами. Моста два. Один из них — железнодорожный.

Через Перекопский перешеек и Чонгарские мосты и устремились основные силы белых из Крыма на материк.

Белых больше, вооружены они лучше. Смело идут на север.

В числе врангелевских войск наступала дивизия, которой командовал генерал Ревишин.

Продвигается дивизия генерала Ревишина вперёд. Сам Ревишин со своим штабом — на много километров от дивизии сзади.

Спокоен Ревишин в глубоком тылу у своей дивизии.

В селе Ново-Михайловке расположился штаб на ночлег.

Спят солдаты. Спят офицеры. Спит генерал Ревишин.

А в это время… Что там такое ночью движется по степи? Кони, не кони?! Почему не стучат копыта? Не слышится конское ржание? Звёздам на небе и тем интересно. Присмотрелись. Морды у лошадей перевязаны. Словно замки на губах. Копыта обмотаны тряпками. Ступают кони — словно домашние тапочки на ногах.

Что ещё движется там по степи? Телеги, не телеги?! Почему не скрипят телеги? Почему не стучат колёса? Присмотрелась луна на небе. Как в масле купаются в дёгте оси. Колёса соломой обмотаны. Словно в бинтах колёса.

Узнали красные, что в селе Ново-Михайловке остановился штаб генерала Ревишина. Вот и предприняли стремительный рейд к белогвардейцам в тыл.

Окружили они Ново-Михайловку, ворвались сразу со всех сторон: с юга, с востока, с запада, с севера.

Проснулась охрана штаба. Не сразу солдаты поняли, в чём дело. Вначале решили: пришли свои.

— Идёт пополнение.

— Кто-то из своих забрёл по ошибке.

— Сбились, видать, с пути.

Не верят белые, что ворвались в Ново-Михайловку красные.

Только пришлось поверить — сам генерал Ревишин оказался в плену у красных.

Стоит он, обалдело на красных смотрит. Как так случилось?! Откуда красные?! Видит, кони стоят, телеги. Видит, у лошадей тапочки на ногах. Видит, в бинтах колёса.

Ясно Ревишину, почему незаметно здесь появились красные.

Чертыхнулся. Ругнулся. Сплюнул:

— Тапочки на ногах!

Случай был поразительным. Нагадала как-то старая цыганка белому офицеру-врангелевцу, что он от стрелы погибнет.

Поражался врангелевец:

— От стрелы?! Как от стрелы? От какой стрелы? Какие же стрелы в двадцатом столетии?! Что я — в Африке? Как Миклухо-Маклай на островах в Океании?

Смешно ему стало от этих сравнений. Рассказал он другим офицерам про гадалку.

И те подивились. И те посмеялись. Один из них, ротмистр Зуб-Зубатов, тоже пошёл к цыганке.

Вернулся. И что же? Гадалка и ему про стрелу сказала:

— Опасайся стрелы, душевный. Стрела тебя в поле ищет.

— Вот так гадалка! — смеются опять офицеры. — Значит, и ты на стрелу попался, — обращаются к Зуб-Зубатову.

Пуще прежнего забавно теперь офицерам. Третий пошёл к гадалке поручик князь Чичико Пирадзе. Слышит:

— Опасайся стрелы, душевный. Стрела тебя в поле ищет.

После этого к гадалке двое ещё ходили. Штабс-капитан Жирмунский и подпоручик Дышло.

Представьте, и этим гадалка про стрелы сказала то же.

— Странно, — сказал Жирмунский.

— Старая ведьма! — ругнулся Дышло.

Собрались вновь офицеры:

— В загадки, выходит, играет цыганка!

— Всех на один манер.

И вдруг… Кто об этом подумал первым — Дышло, не Дышло, Зуб-Зубатов, Пирадзе, — не в этом суть. Вспомнили вдруг офицеры про стрелы любви:

— Вот от стрел мы каких погибнем!

Вспомнили вновь цыганку:

— Ух ты, плутовка старая!

Представляется офицерам-врангелевцам, как идут они от победы к победе, как теснят-разбивают красных. Наступали они как раз на Александровск (это ныне город Запорожье) и Екатеринослав (ныне город Днепропетровск) — вот где их ожидают любовь и рай.

— Стрелы любви!

— Стрелы любви! — напевают, мурлычат под нос офицеры.

— Вот от стрел мы каких погибнем.

На пути к Александровску в станице с непривычным названием Фридрихсфельд генерал Врангель решил устроить парад своих войск.

Застыли в рядах солдаты. Сидят верхом на лошадях белогвардейские офицеры. Ждут Врангеля.

И вдруг… Что такое? Гул послышался в ясном небе. Подняли головы белогвардейцы — самолёты. С красными звёздами самолёты — красные.

Немного самолётов было в то время в Красной Армии, но совершали они налёты на белых.

С бомбами было плохо. Тогда кто-то из красных лётчиков придумал применять металлические стрелы. Летели они с ужасным свистом, разили насмерть, а если попадали во всадника, то прошивали насквозь сразу и всадника и коня.

Применили советские лётчики металлические стрелы и здесь, во Фридрихсфельде. Засвистело, завыло небо. Качнулся Дышло. Упал Жирмунский. Убиты Зуб-Зубатов и князь Пирадзе.

Не состоялся парад. Отменил его срочно Врангель.

Страшную панику наводило «новое оружие» на белогвардейских солдат и офицеров.

И наши бойцы не раз вспоминали стрелы:

— Э-эх, самого бы Врангеля пригвоздить…

Пригвоздила его история. Вместе с другими белыми генералами навеки к позорной стене поставила.

Наступают белые. Взяли и Александровск, и Мелитополь. Вышли к Днепру, захватили Каховку. На западе стоят рядом с Херсоном, на востоке вот-вот и войдут в Донбасс.

Южному фронту нужно пополнение.

В город Великие Луки пришла комсомольская разнарядка. Указано, сколько добровольцев выделить в Красную Армию. Значится — семь человек.

Первый, второй записан. Вот уже семь. Хватит.

Закрывает представитель свою тетрадку. И вдруг является восьмой.

— Всё, — говорит представитель.

— Как всё?!

— Всё, — повторяет представитель. — Уже семь записалось. Разнарядка как раз на семь человек.

Не хочет слушать о разнарядке восьмой. Требует, чтобы и его записали в Красную Армию.

Отбивался, отбивался представитель. Сдался. Открыл тетрадку, записал восьмого.

Закрывает свою тетрадку, вбегает девятый.

— Всё, — говорит представитель.

— Как всё?!

— Всё, — повторяет представитель. — Уже восемь записано. Больше не могу.

Не хочет слушать девятый. Требует, чтобы его записали в Красную Армию.

Конечно, приятно представителю, что приходят новые добровольцы. Однако разнарядка есть разнарядка…

Отбивался, отбивался представитель. Не устоял. Сдался. Открыл тетрадку, записал девятого.

Только записал, как сразу вбегают трое. И эти трое требуют, чтобы их немедленно записали в Красную Армию. Требуют, право своё доказывают.

Кренился, крепился представитель. Убеждал, объяснял им что-то. Не убедил, не объяснил. И этих троих внёс в тетрадку.

Только представитель закрыл бумагу, как появляются новые, за этими новыми снова новые.

Вернулся представитель к своим начальникам. Посмотрели начальники на список, а в нём тридцать человек.

— Как тридцать? Почему? — начинают шуметь начальники. — Всего семь человек разнарядка для города Великие Луки.

Разводит руками представитель: мол, взяли штурмом. Меньше никак не мог.

Недовольно начальство. На представителя грозно смотрит.

— Было сказано: семь человек для Лук — не более.

И тут нашёлся представитель. Посмотрел на начальство и сказал:

— Так ведь город не просто Луки. Великие Луки называется город. Для Великих и счёт другой.

Рассмеялись начальники. Смягчились:

— Ну раз Великие…

Все тридцать комсомольцев из города Великие Луки ушли на фронт.

Красные готовились к ответным ударам.

В южном течении Днепра, в 70 километрах от Крыма, стоит город Каховка. Каховка — это левый берег Днепра. Левый берег в руках у белых. Правый держали красные.

Уверены белые в своей обороне.

— Мы за Днепром как за семью замками.

В ночь с 6 на 7 августа 1920 года красные начали переправу через Днепр. На плотах, на лодках ушли в темноту на тот берег Днепра красноармейские полки.

Наблюдают красные командиры. Ждут, когда послышатся выстрелы.

Тишина.

Тишина.

Всё ещё тишина.

Давно должны послышаться выстрелы. Давно бы пора ответить белым.

Тишина.

По-прежнему тишина.

…Штабс-капитан Метелин отмечал день своего рождения. Родился штабс-капитан как раз в ночь с 6 на 7 августа.

— Всю ночь гуляем! Вина не жалеем! — сказал Метелин.

Собрались к нему друзья: капитан, штабс-капитан, поручик.

— Ура новорождённому! — кричат друзья.

Молод, красив штабс-капитан. Волосы вьются. Усики над губой. Глянет в зеркало: и видом, и жизнью, и всем доволен.

Выпили белые офицеры за именинника по рюмке вина: капитан, штабс-капитан, поручик.

Об успехах заговорили. Вот они вышли куда — к Днепру. И дальше погонят красных. К Полтаве, к Чернигову, к Киеву, к Харькову.

А там… А там… — разгораются страсти офицерские вовсю: к Курску, к Орлу, к Москве.

— Ура генералу Врангелю!

Выпили снова по рюмке: капитан, штабс-капитан, поручик.

Сыграли на гитаре. Хором романсы спели. Опять разговоры ведут офицеры.

За чаркой шла чарка, бокал за бокалом. И даже когда рядом стрельба послышалась, не умолкли в азарте своём офицеры:

— Даёшь Харьков! Даёшь Москву!

Даже когда ворвались к ним в комнату красные:

— Виват, друзья! Виват, друзья! — кричали врангелевские офицеры и тянули бокалы навстречу красным.

Недобрым оказался финал офицерского веселья. Днём смерти закончился день рождения.

Не только штабс-капитан Метелин, не только его друзья — никто в ту ночь не ожидал появления красных. Не верили белые. Считали, что Днепр неприступен для красных.

Многое учли красные командиры, когда начинали удар под Каховкой.

Был он стремительным. В наших руках Каховка.

Наступление красных войск, прорвавшихся через Днепр у Каховки, продолжалось три дня.

Отступали, бежали белые.

Бегут, удивляются:

— Как так?!

— Красные — через Днепр!

— Непостижимо!

Отступают, бегут, поражаются:

— Как так: бежим — нас же больше?

Действительно, белых больше.

— Как так: бежим — их же меньше?

Действительно, красных меньше.

Бежит и поручик Витебский, изумляется:

— Откуда у красных сила?

— Откуда командиры такие опытные?

Три дня отступали беспорядочно белые. Но вот опомнились. Остановились. Собрали силы.

Пришлось остановиться красным. А затем и начать отход.

Ликуют белые:

— Всё-таки сила у нас!

— Отомстим красным!

— В Днепре утопим!

Ликует поручик Витебский:

— Снова вернусь к Каховке. В многоводном Днепре снова купаться буду.

Однако, отошли немного красные и вдруг остановились. Остановились. Не могут белые дальше продвинуться.

— Что такое?

— Остановились!

— В чём дело?

— У красных — укреплённая полоса.

— Как полоса?

— Как укреплённая?

— Тут ничего ведь не было!

Не было. А теперь — укреплённая полоса.

Поражаются белые.

Слышат — не верят. Видят — не верят.

Поражается Витебский:

— Просто чудо!

Да, это было действительно чудо. За три дня, пока гнали белых, у себя в тылу, южнее Каховки, красные создали укреплённый район — рыли окопы, насыпали валы, преграждали подходы колючей проволокой.

Образовался знаменитый Каховский плацдарм, «каховское чудо». Здесь и закрепились красные.

Рванулись на укрепления белые. Рванулся поручик Витебский. Убедились — существует «каховское чудо». Существует плацдарм Каховский.

На 27 километров полукругом от Днепра до Днепра протянулись окопы красных. Шли они в две, в три линии. Перед окопами проволочные заграждения. Между окопов ходы сообщений. Пулемётные гнёзда.

Это первая полоса обороны на Каховском плацдарме.

За первой идёт вторая — главная, основная полоса. Здесь снова окопы, снова ходы сообщений. Пулемётные гнёзда и укрытия. Снова колючая проволока.

За второй полосой, рядом с Каховской, проходила ещё и третья.

На них и наткнулись врангелевцы.

— Полоса укреплений? Возьмём! — уверяют белые офицеры.

На штурм Каховской оборонительной полосы Врангель бросил лучшую конницу — кавалерийские полки генерала Барбовича.

Мчится белогвардейская конница. Лихо идут полки.

— Что нам красные!

— Что нам Каховский плацдарм!

— Нам, кавалеристам Барбовича!

У ротмистра Суковича был конь по кличке Конфуз.

И Сукович со всеми идёт в атаку. Мчит на своём Конфузе.

Кто дал коню такую кличку и за что, никто не знал. Конь был лихой, на спину крепкий, на ногу быстрый. Стрельбы не боялся, огня не боялся. Лез первым и в бой и к кормушке. Короче, вовсе он не конфузливый.

Мчит вперёд конница Барбовича, накатилась на оборону красных. Накатилась, взмахнула шашками:

— Ломай!

— Круши!

— Мы — личная честь Барбовича!

Однако откатилась под пулемётным огнём кавалерия белых.

Откатилась. Кто-то сказал:

— Конфуз!

Повернул Конфуз голову — думал, его окликнули. Смотрят все на лошадь Суковича. Вспомнили кличку. Обозлила теперь их кличка:

— И кто её только выдумал!

Откатилась белогвардейская конница. Перестроилась. В другом месте решила теперь ударить.

— Вперёд!

Рванулись белые конники! И Сукович вместе со всеми летит вперёд.

Не прорвались белые и в этом месте. Откатились опять назад.

Откатились. Кто-то сказал:

— Конфуз!

Тут же Сукович сидит на своём Конфузе. Повернул опять Конфуз голову думал, его окликнули.

— Снова ты здесь! — кричат на Суковича.

Действует конь кличкой своей на белых офицеров.

Снова команда гремит:

— Вперёд!

В новом месте Каховский плацдарм штурмует конница генерала Барбовича. Снова в атаке ротмистр Сукович.

Вновь не прорвали они оборону красных.

Ещё и ещё раз ходили в атаку. В месте третьем, четвёртом, пятом. Шли на рысях, и в галоп, и карьером. Не пробили плацдарм Каховский.

Отступили белогвардейцы. Признали свою неудачу. Едут спокойным шагом. Тут же со всеми ротмистр Сукович. Сидит на своём Конфузе. Действует имя коня на офицерские нервы.

— Сглазил! — кричат на Конфуза.

— И кто тебе имя такое выдумал!

Расходились в гневе, в злобе своей офицеры Барбовича, пулю пустили в коня Суковича.

При чём же здесь конь, при чём же Конфуз, скажите?

Жизнью ответил Конфуз за конфуз Барбовича.

Не получилось у Врангеля с Доном. Провалился десант Назарова.

— На Кубань! На Кубань! Надо идти на Кубань! — засуетились советчики. — Вот где дело надёжное, верное.

— Полковник не справился. Пусть отправляется генерал.

Согласен Врангель. Новый отряд готовится. Назначается старшим генерал Улагай.

Снова сажают белогвардейских солдат на корабли, снова везут по Азовскому морю. Только не к Таганрогу теперь, не на север, а к южным азовским плёсам.

Отсюда двинет десант на Кубань. Захватит столицу Кубани Екатеринодар. Подымут врангелевцы всю Кубань, всех казаков кубанских против Советской власти.

Отряд у Улагая нешуточный. Более девяти тысяч солдат. Половина в десанте конных.

Был среди белых солдат Ноздря. Сам напросился в отряд к Улагаю.

— Не бывал на Кавказе, — сказал солдат. Отправился вроде бы как в экскурсию.

Прибыли корабли к кавказскому берегу.

Три дня сгружался отряд Улагая. Сносили грузы, пулемёты, орудия скатывали. Тронулся вперёд по кубанским степям десант. Смотрит налево Ноздря, направо. Только не растёт — убывает отряд Улагая. И здесь, как там, на Дону, не рвутся люди под крылья к белым.

И тут, как там, на Дону, вышли навстречу отряду красные.

Редеет в стычках отряд Улагая. Смотрит налево Ноздря, направо. Сокращаются быстро тысячи.

Красные не только вышли навстречу белым. По Кубани на пароходах против десанта белых, в тыл к ним, отправили красные свой десант.

Обошли врангелевцев десантники красные. Ударили по Улагаю.

Прижаты белые с фронта, с тыла. Смотрит налево Ноздря, направо. Спета песенка Улагая.

Побежали белые.

Закончился бесславно белогвардейский поход. Вернулся в Крым ни с чем генерал Улагай. Прогулялся туда-обратно.

В Севастополе ждали «Фараби». «Фараби» — пароход. Издалека «Фараби» идёт в Севастополь.

Пересек Атлантический океан. Прошёл Средиземное море. Дарданеллы должен пройти, Босфор.

«Фараби» идёт из Америки. Из Нью-Йорка начался путь «Фараби».

Что же везёт «Фараби»?

Гадают рабочие Крыма:

— Станки?

— Моторы?

— Приборы?

— Инструмент слесарный?

— Может, гвозди везёт «Фараби»?

Очень трудно в те годы с гвоздями было. Вот если бы гвозди привёз «Фараби»!

Гадают крестьяне Крыма: что же везёт «Фараби»?

— Сеялки?

— Веялки?

— Плуги?

— Бороны?

— Может, подковы везёт «Фараби»?

Днём с огнём искали тогда подковы. Вот если бы «Фараби» привёз подковы!

Гадают жители Севастополя: что же из Нью-Йорка везёт «Фараби»?

— Сахар?

— Спички?

— Свечи?

— Денатурат?

— Может, мыло везёт «Фараби»?

На вес золота было мыло.

Не угадали рабочие Крыма. Не угадали крестьяне Крыма. Не угадали жители Севастополя.

Совсем другие грузы лежат в трюмах «Фараби».

Не для рабочих, не для крестьян, не для жителей Севастополя.

Для барона Врангеля эти грузы.

Пулемёты.

Винтовки.

Патроны.

Ящики с другими военными грузами.

Всё это для белых, для Врангеля.

Вот что «Фараби» везёт из Америки. Вот что в трюмах лежит «Фараби».

Не пробила каховскую оборону пехота Врангеля. Не прорвалась белогвардейская конница. На штурм каховских укреплений белые бросили танки.

Танки. Немного их у белых. В Красной Армии вовсе нет.

У Врангеля французские танки: тяжёлые, солидные «рикардо». Словно дом, ползёт по земле махина, словно мамонт железный, двигается.

Пулемёты укрыты в танке. Сеет махина огонь и смерть.

О приближении танков к линии каховской обороны сообщили красные лётчики.

Узнал о танках боец Игнат Кишка. Вытянулось в страхе лицо солдата.

— Танки! Погибель нам, — твердит, — погибель… Не быть спасенью!

Сосед по окопу Ермил Студёный:

— Хватит каркать. Хоть раз их видел?

— Знаю, знаю, — в ответ Кишка. — Я от тестя слыхал, от свата. У Деникина были танки.

Рассмеялся Ермил Студёный:

— Так не спасли же они Деникина.

И другие Студёного поддержали:

— Не так страшен чёрт, как его малюют.

— Интересно хоть глазом глянуть.

— Интересно руками тронуть.

Однако упорен в своём Кишка:

— Погибель нам, — твердит, — погибель…

Ясно всем: против танков кишка у Кишки тонка.

Пошли французские танки на красных. Движутся махины. Гремят. Подошли они к первой оборонительной полосе. Как нитки, лопнули проволочные заграждения. Подошли ко второй полосе — то же самое.

— Говорил я, говорил я! — кричит Кишка. — Погибель! Погибель! — вопит Кишка.

Переползли танки через окопы красных. Прошли окопы. В тылу у наших.

Несутся сообщения к Врангелю:

— Прорвались танки.

— Танки в тылу у красных.

— В атаку на красных пошла пехота.

И вдруг другие идут сообщения:

— Остановились танки.

— Гибнут танки.

— Не прорвала плацдарм пехота.

Не дрогнули перед танками красные бойцы. Пропустили они их через свои окопы, а когда вслед за танками на плацдарм пошла белогвардейская пехота, поднялись из окопов красноармейцы, отсекли вражескую пехоту от танков и разгромили белых.

Разгромили пехоту, взялись теперь за танки. Не из винтовок стреляли по танкам, не шли на металл штыковой атакой — помогли бойцам гранаты. Научились из пушек бить по танкам прямой наводкой.

Отстояли и на этот раз красные бойцы Каховский плацдарм. Не помогли генералу Врангелю французские «рикардо».

— Мы французских — по-русски! — смеялись бойцы. И вспоминали минувший век: как Наполеона лупил Кутузов.

А как Ермил Студёный, как Игнат Кишка?

Уцелели, живы остались оба. Мало того, отличился Игнат Кишка. Прошёл у солдата страх перед танками. И вот подбил он гранатами «рикардо».

Стоит рядом с подбитой махиной Игнат Кишка. Сам себе не верит.

Собрались бойцы. Смотрят на танки, на Кишку, смеются:

— У танка кишка против Кишки тонка!

— Тонка! — больше других хохочет Ермил Студёный.

И в сентябре и в октябре пытались белые сбить красных бойцов с плацдарма. Был неприступен Каховский плацдарм. Стоял у Днепра утёсом.

Армию нужно одеть. Армию нужно обуть. Армии надо есть.

Винтовки и пушки, штыки и снаряды — всё это нужно армии.

Лошади для кавалерии. Сено для лошадей.

Уголь для флота. Горючее — транспорту.

Тысячи разных вещей.

Всё это надо иметь. Надо быстро к войскам доставить.

Если бы в армии сто человек.

Если бы, скажем, двести.

У Советской Республики стало в армии три миллиона.

Для армии многомиллионной горы нужно снарядов. Горы нужно патронов.

Сотни и сотни забот у Советской страны, у Центрального Комитета Коммунистической партии. Сотни забот у Ленина.

Чтобы винтовку сделать, нужно отлить металл. Чтобы металл отлить, нужно иметь руду. Чтобы добыть руду, нужно рабочим спуститься в шахты.

Чтобы рубахи сшить, нужно хлопок иметь и лён. Чтобы выросли хлопок и лён, нужно крестьянам в полях трудиться.

Чтобы армии быть не голодной, нужны эшелоны хлеба. Хлеб же травой на лугу не растёт. Не падает манной с неба. Человеческий труд и пот в каждой краюхе хлеба.

Побеждает, конечно, в бою солдат. Но это не только его победа. Миллионы рабочих рук, миллионы крестьянских рук — это тоже штыки и пули.

Без помощи всей страны нелегко бы на фронте пришлось бойцам. Вот почему для партии, для товарища Ленина забота о снабжении Красной Армии в эти дни стала первостепенным делом.

«Как с углём, с металлом, как с нефтью, как с хлебом?» — не сходят вопросы с повестки дня.

Какая помощь нужна оружейникам? Что мешает в работе текстильщикам? Как настроение шорников, швейников? Как помогают они фронту?

Нет вопросов больших и малых. Для Ленина только один вопрос: всё ли продумано, всё ли налажено, нет ли срывов, нет ли помех в деле снабжения армии?

Грозные письма идут на север. Грозные письма идут на юг: всё ли для армии сделано?

В Кремль приезжают гражданские. В Кремль приезжают военные: всё ли для армии сделано?

Нет вопросов больших и малых. Для Ленина важен любой вопрос. Сколько выпустил тульский завод винтовок? Сколько подольский завод — патронов? Как в Петрограде с производством броневиков? Есть ли для курящих табак на фронте? Как налажен уход за ранеными? Есть ли забота о семьях бойцов?

Глянешь на Ленина: когда же Владимир Ильич отдыхает? Из металла, что ли, товарищ Ленин?

Курит боец на привале. Вьётся над ним дымок. Шагает солдат в походе. Сыт, и обут, и одет. Курит себе солдат, шагает себе солдат. Не знает солдат того, что в каждой его затяжке, в паре любых сапог — бессонные ночи Ленина.

Поступают на фронт патроны. Эшелоны идут со снарядами. Держит винтовку в руках боец, саблю кавалерист держит. Не знает того солдат, что в каждой винтовке, в каждом прибывшем на фронт патроне — частица здоровья Ленина.

Грохочут на фронте пушки. Красная Армия бьёт врагов. От победы идёт к победе. Наступает в бою солдат. Не знает того солдат, что в каждом его успехе, в каждой такой победе — дни, недожитые Лениным.

Не знает того солдат.

Пусть же читатель знает.

Сентябрь 1920 года. Врангель ударил на Волноваху, на Мариуполь. (Мариуполь — нынешний город Жданов, Волноваха — важная железнодорожная станция севернее Мариуполя.)

Удачно для белых началось наступление. Пал Мариуполь. Взята Волноваха.

Отсюда открывались пути на Донбасс. К богатствам Донбасса и рвались белые.

В одном из полков, прикрывавших Донбасс, в 77-м стрелковом служил красноармеец Мокей Широков.

Как-то перед боем выступал у них в полку комиссар Роман Василенко.

Задал комиссар непростую задачу бойцу Широкову.

Выступая, сказал Василенко такие слова: «Прикроем грудью Донбасс, товарищи».

Думал, думал Мокей Широков, как же грудью прикрыть Донбасс. Стоял он в строю, то на собственную грудь, то на грудь товарищей посматривал. Как же ими прикрыть Донбасс?!

Стоял сентябрь. Жаркий в этих местах. Пыль, поднимаясь, чёрной стояла тучей. Степной чернозём — как каменный.

Нелёгкими выдались дни для боя. Сами бои нелёгкие. Изнемогает в сражениях соседний 76-й стрелковый полк. Изнемогает соседний 78-й стрелковый.

Всё время в бою Широков. Бьётся с врагами, а сам думает: «Как же грудью прикрыть Донбасс? Много ли прикроешь грудью?»

Кипит, не смолкает бой. Бьются справа, бьются слева.

Вдруг слышит Широков:

— Василенко погиб!

— Погиб комиссар!

Увидел Широков комиссара. Несли на солдатской шинели его бойцы. Слышен солдатский шёпот:

— В грудь его пуля… В момент… Навылет…

Прошли бойцы, пронесли комиссара. Однако по-прежнему слышится Широкову солдатский шёпот:

— В грудь его пуля… В грудь его пуля…

— Широков! — кто-то бойца окликнул.

Не повернулся на зов Широков. Где-то в мыслях боец далёких.

Продолжается бой жестокий. Лезут, лезут белые. Рвутся враги в Донбасс.

Бьётся Мокей Широков. Бьются вокруг другие. Глянул Широков налево, направо: как стена подымались в атаку красные.

Шли они грудью врагу навстречу. Локоть к локтю. Плечо к плечу. Прикрыли грудью они Донбасс. Не прорвались к Донбассу белые.

Не прорвался к Донбассу Врангель. Новый удар наносит. Повернул он войска к Днепру. Теперь значительно выше Каховки. Стремится на правый берег.

Ударили белые у городов Александровска, Никополя. Переправились через Днепр.

Был среди белых Мстислав Удалой. Как вихрь на коне носился.

Имя нечастое. Фамилия звучная. Едет белогвардеец Мстислав Удалой, вслед голоса несутся:

— Удалой!

— Удалой!

Командир эскадрона ротмистр Ежевика его выделял. Командир полка полковник Грум-Измайлов не раз нахваливал. Даже сам генерал Бабиев приметил лихого всадника. Говорит о нём с восторгом:

— Мстислав Удалой!

— Мстислав Удалой!

— Не ошиблась природа в имени.

Переправились белогвардейские корпуса и дивизии через Днепр. Вышли к станциям Ток и Апостолово. Тут и разгорелось у красных одно из главных сражений с войсками Врангеля.

Вместе с красными пехотными частями воевала здесь и 2-я Конная армия.

Обрушила она свой грозный удар на белых под Апостоловом. Не устояла пехота белых. Не устояла белая конница.

Началась паника. Слышатся крики:

— Спасайся кто может!

— Братцы, вали к Днепру!

Мчат к переправам, к Днепру обезумевшие от страха, от паники белогвардейцы. Мысль у каждого лишь одна — скорей бы снова на левый берег.

Отступали, спешили к Днепру и ротмистр Ежевика, и полковник Грум-Измайлов, и сам генерал Бабиев.

И Мстислав Удалой со скоростью ветра мчался.

Несётся Мстислав Удалой. Конь, как ядра, бросает копыта в землю.

Догнал Мстислав Удалой ротмистра Ежевику — сбил ротмистра Ежевику.

Догнал полковника Грум-Измайлова. Сбил полковника Грум-Измайлова.

Мчит к переправе. А тут генерал Бабиев.

— Сторонись! — закричал Удалой.

Замешкал, видать, Бабиев. Не сдержал Удалой коня. Только ахнуть вокруг успели:

— Генерала, смотри, растоптал!

И верно — насмерть прибит Бабиев.

Промчался как смерч Мстислав Удалой. Сокрушённо несётся сзади:

— Удалой!

— Удалой!

— Удалой, ничего не скажешь!

Тут же в боях у Днепра принял смерть и ещё один из генералов Врангеля — генерал Третьяков. Получил Третьяков строжайший приказ от Врангеля удержаться на берегах Днепра.

— Честь генерала. Умру. Удержусь, — дал Третьяков перед боем клятву.

На дивизию генерала Третьякова наступала дивизия красных, которой командовал Иван Федько.

Не первый день бьётся с врагами Иван Федько. В бывшей царской армии был он простым солдатом. Затем стал ефрейтором. После Февральской революции произвели его в прапорщики. Когда вспыхнула Великая Октябрьская социалистическая революция, Федько был уже членом большевистской партии. Стал он с оружием в руках защищать молодую Советскую Республику. Создавал красногвардейские отряды. Командовал первыми соединениями Красной Армии. Сражался с немецкими оккупантами в Крыму. Бился с белыми на Кубани, на Северном Кавказе. Вместе с Якиром совершил героический переход с юга на север через всю Украину.

Знает генерал Третьяков, кто против него сражается.

— Федько, Федько… — вспоминает Третьяков.

— Бывший ефрейтор, — подсказывают генералу.

— Федько, Федько…

— Бывший прапорщик.

Вспомнил наконец Третьяков Федько.

Было это летом 1918 года. Сражались красные с белыми на Кубани. Было тогда у белых несколько полков, состоявших полностью из офицеров. Одним из таких полков командовал генерал Марков. В одном из боёв Маркова убило. Погиб Марков, сражаясь как раз с Федько.

Разгромил прапорщик Федько офицерский полк генерала Маркова.

Возмущался тогда Третьяков:

— Прапорщик — генерала.

В память о генерале Маркове одну из своих дивизий белые назвали марковской. Этой дивизией и командовал теперь генерал Третьяков. На неё и наступал Федько.

Не по себе как-то сразу стало генералу Третьякову. Недобрые предчувствия стали мучить.

— Федько, Федько… — повторял Третьяков.

Раздражало всё генерала. И то, что Федько всего лишь навсего прапорщик. И что молод совсем Федько. Двадцать три года красному командиру. А главное — совпадение.

И наши бойцы про совпадение:

— Побил Федько в своё время Маркова.

— Пришёл черёд и дивизии марковской.

Так и получилось. Разбила, растрепала дивизия Федько марковскую дивизию. Побежали от Днепра белые солдаты.

— Стойте! Стойте! — кричит генерал Третьяков.

Бегут, спасаются в панике белые.

— Конец, — произнёс генерал Третьяков. Достал пистолет, поднёс к своей голове и выстрелил.

Узнали наши бойцы:

— Ещё одним генералом у Врангеля стало меньше.

— Ещё не стало одной дивизии.

Во многих сражениях гражданской войны принимал участие Иван Фёдорович Федько. Так же, как и Ян Фабрициус, он был награждён четырьмя орденами Красного Знамени.

Примчался однажды врангелевский фельдфебель Тяпкин к своему взводному командиру поручику Ляпкину:

— Осмелюсь доложить — страшное!

— Что страшное?

— С воздуха.

— Что с воздуха? Стрелы? — спрашивает поручик.

— Нет.

— Из пулемётов строчат?

— Нет.

— Бомбы сброшены?

— Страшнее, ваше благородие, — не унимается фельдфебель Тяпкин.

Вытаскивает он из кармана листок бумаги. Напечатано что-то на листке. Развернул, читает.

«Солдаты и офицеры генерала Врангеля!» — и далее про то, чтобы бросали врангелевские солдаты и офицеры Врангеля и переходили на сторону красных. «Не давайте себя обмануть», — написано было в листовке. Красная Армия разбила Колчака, Деникина, Юденича. Разобьёт и Врангеля. Организуйте Советы солдатских депутатов, арестовывайте своих генералов, толкающих вас на кровавую войну, говорилось в листовке. А в конце: «Всем частям Врангеля, отдельным солдатам и офицерам, перешедшим на нашу сторону, мы гарантируем полную личную неприкосновенность и безопасность. Их мы примем, как родных братьев». А ещё ниже про Врангеля, что негодяй Врангель.

Листовка была сброшена красными с самолёта.

Понимает поручик Ляпкин: опасная в руках у него бумага. Схватил листовку, побежал к командиру полка полковнику Горностаеву.

— Разрешите доложить — страшное, — докладывает поручик.

— Что страшное?

— Листовка.

Достаёт поручик листовку, передаёт полковнику. Развернул полковник Горностаев листовку, прочитал.

Помчался Горностаев на доклад к своему начальнику генералу Драценко.

— Господин генерал, позволю доложить — страшное, — докладывает полковник Горностаев.

— Что страшное?

— Листовка.

Достал полковник Горностаев листовку, передал генералу.

Развернул генерал Драценко листок, пробежал глазами. Нахмурился. Отпустил полковника. Свернул листовку. Поспешно собрался, отправился в штаб к генералу Врангелю.

— Ваше превосходительство, — докладывает генерал Драценко генералу Врангелю, — страшное.

— Что страшное?

— Листовка.

Взял генерал Врангель листовку, читает.

«Солдаты и офицеры генерала Врангеля!» Прочитал начало, середину. А в конце про себя — что, мол, негодяй Врангель.

Насупился, нахмурился генерал Врангель, зло посмотрел на генерала Драценко, словно бы это он, генерал Драценко, сочинил листовку.

— Страшна, как бомба, — сказал Драценко.

— Страшнее бомбы, — ответил Врангель.

Генерал Врангель любил ходить в чёрной черкеске. Газыри на груди. Тонкий пояс. Кинжал у пояса.

Вспомнив про эту черкеску, как-то красноармеец Язьков сказал о генерале Врангеле:

— Белый-белый, даже чёрный.

Рассмеялись другие. Сочетание слов необычное, действительно смешно.

Был у них в роте бывший студент, человек учёный.

— Алогизм, — произнёс студент.

Тут же объяснил он мудрёное слово:

— Алогизм — это значит нарушение логической связи.

— Ага, нарушение, — согласились другие.

— Нарушение, потому и смешно, — растолковал студент.

И вдруг Язьков:

— Нет нарушения. Всё здесь на месте.

Сразу же вспыхнул спор:

— Да как же на месте! Раз белый, значит, не может быть чёрным.

— Конечно, не может.

— Перечит правде.

— Исключено.

— Может, может! — твердит Язьков.

Надо сказать, был он от природы на редкость упрямым.

— Может! — стоит на своём Язьков.

Знали другие упрямство Язькова. Махнули рукой:

— Ладно. Пусть будет по-твоему.

— А это не только по-моему. Так оно есть и на самом деле: белый он, белый, аж даже чёрный!

И снова с бойцами спор.

Ринулся в бой Язьков:

— Белый он?

— Белый, — согласились бойцы.

— Белый, белый?

— Ладно, допустим так.

— Не допустим, а точно! — кричит Язьков. — Дважды он белый. Среди белых считайте белый.

Напорист в споре всегда Язьков. Умеет к стенке прижать другого.

— Ладно, — уступают бойцы. — Пусть будет так.

Если возьмётся Язьков что-то доказывать, словно кол, да в тебя вобьёт.

Продолжает Язьков атаку:

— А дела какие у Врангеля?

И тут же сам выдаёт ответ:

— Дела у Врангеля чёрные.

Посмотрели бойцы на Язькова:

— Эка же ловко выкрутил.

— Эка ж хитро подвёл.

Не поспоришь ведь тут с Язьковым.

— Что же, допустим, так.

— Не допустим, а точно, — не утихает Язьков. — Чёрные, чёрные.

— Конечно же, чёрные, — согласились бойцы с Язьковым.

— Нет алогизма, — сказал Язьков. Нет тут логического нарушения. Всё верно. И снова про Врангеля: — Белый-белый, даже чёрный.

Посмотрел на Язькова студент, усмехнулся:

— Пожалуй, верно. Нет тут алогизма. Нет тут логического нарушения.

Вышел в споре Язьков победителем. Пристало к барону Врангелю. Пошло гулять по взводам, по ротам:

— Белый-белый, даже чёрный!

Редеют в боях врангелевские полки. Необходимо полкам пополнение. В захваченных районах белые проводят мобилизацию.

Поручик Зюзин и фельдфебель Галкин — представители армии генерала Врангеля — приехали в Бердянский уезд, в село Новоалексеевку.

Цель приезда — провести мобилизацию.

Прошлись представители по селу. Село большое.

Потирает руки поручик Зюзин:

— Будет прибыток, будет!

— Так точно, будет, — поддакивает фельдфебель Галкин.

Повстречали на улицах мужиков, парней.

— Здоровые, как бугаи, — бросает поручик Зюзин.

— Так точно, как бугаи, — подтверждает фельдфебель Галкин.

Провели они мобилизацию. 207 человек собрали.

Ропот прошёл было по селу.

— Молчать! — закричал Зюзин, размахивая револьвером. — Молчать! Расстреляю!

— Он у нас строгий, — сообщал крестьянам фельдфебель Галкин.

Заплакали бабы. Заплакали дети.

— Тихо! Молчать! — снова покрикивал Зюзин.

— Цыц, непутёвые! — подавал командирский голос фельдфебель Галкин.

Построили мобилизованных в колонну, вывели за село. Пересчитал Зюзин. Все здесь — 207 человек.

Двинулась в путь колонна.

Ночевали в степи. Дышали привольным воздухом.

Проснулись утром. Смотрит Зюзин — что-то меньше, кажется, стало мобилизованных. И Галкину кажется тоже — меньше.

— Становись! — закричал Зюзин.

Построились мобилизованные. Сосчитал Зюзин. Из 207 человек менее ста осталось.

— Эх, такие, сякие, этакие!.. — ругается словами последними Зюзин.

Галкин и вовсе слова черней, чем земля, бросает.

Да что тут делать? Собрали оставшихся мобилизованных. Погнали колонну дальше.

Перед новой ночёвкой опять построили. Сосчитал Зюзин — пятьдесят человек осталось. Разбежались незаметно в пути другие.

— Ах вы такие, сякие, этакие!.. — снова свирепствует Зюзин.

Не выбирает слова и Галкин.

Да только кричи не кричи — не вернёшь ушедших, как день вчерашний.

Расположились опять они на ночлег. Уснули крепким сном мобилизованные.

Однако не спят Зюзин и Галкин. Караулят они оставшихся.

Ходили, ходили, по-богатырски со сном боролись.

Устали. Присели.

Сидели, сидели.

— Спишь? — спрашивает Зюзин Галкина.

— Никак нет, ваше благородие, — отзывался Галкин.

— Спите, ваше благородие? — спрашивает Галкин.

— Начеку, начеку, — отзывался поручик Зюзин.

Боролись Зюзин и Галкин со сном, боролись. Не заметили, как заснули.

Проснулись утром. Глянул Зюзин на Галкина. Глянул Галкин на Зюзина.

— А где остальные?

Нет остальных в степи.

Двое из всех остались. Зюзин да Галкин. Галкин да Зюзин.

После неудачной попытки прорваться в Донбасс, после поражения за Днепром у Апостолова войска генерала Врангеля снова пошли на Каховский плацдарм.

Снова здесь загремели пушки. Заметалась, как вихрь, кавалерия. Поползли танки.

Один из белогвардейских танков, под названием «Витязь», был окружён и взят в плен нашими бойцами. Целым, невредимым «Витязь» достался красным.

Обступили его красноармейцы, рассматривают:

— Верно, что витязь!

— Эка плечи, смотри, какие…

— Громада до неба.

— Сила, хоть ад со всеми чертями на нём круши!

Руками трогают танк бойцы, бьют по броне прикладами:

— Эка звоном каким играет!

— Эка железа сколько!

— Считай, миллион подков.

Самые смелые внутрь заглядывают:

— Как могила.

— Запах недобрый.

— Как же внутри дышать?!

Нашлись и такие, что залезли верхом на танк. По-хозяйски на броне расселись. Всё-таки, шутка ли, схвачен танк.

Долго рядили-судили бойцы у танка. Подходят новые. И эти на чудо стальное смотрят:

— Эка махина!

— Эка силища!

Погнали вражеский танк в Каховку. Пусть по Каховке пройдётся «Витязь».

Гонят в Каховку танк. Новых дорогой бойцов встречают.

— Стойте, стойте! — кричат бойцы.

Делает танк остановку. Пусть поглазеют новые.

— Что же после Каховки с этой махиной делать?

Раздались голоса:

— Врангеля бить!

— Белых крошить!

— Гнать навсегда из Крыма!

И вдруг:

— Братцы, а может, на нём пахать?

И каждый тут вспомнил свою деревеньку. Весеннюю пору, покой, благодать. Взорвалась душа у пахарей.

— Пахать!

— Па-а-ха-ать! — понеслось кругом, как раскаты грома.

— Немедля! — кричат. — Немедля!

Народ боевой, задиристый. Сказано — сделано. Где-то достали плуг, прикрепили к танку. Вот и в упряжке «Витязь».

— Всё!

— Погоняй!

— Начинай, махина!

Тронулся танк.

Добрым знаком легла борозда по земле.

— Вот оно, наше дело!

Подпоручик граф Шишинецкий получил неожиданное назначение в полк, который стоял в глубоком тылу у Врангеля, в крымском городе Феодосия.

— Подпоручик граф Шишинецкий, вам новое назначение, — сказал командир полка.

— Слушаюсь! — вытянулся подпоручик граф Шишинецкий.

Рад назначению Шишинецкий.

Шёпот ползёт по полку:

— Почему Шишинецкий?

Видно, кто-то из высших начальников то ли в родстве состоит с Шишинецким, то ли просил за подпоручика Шишинецкого.

Сел в поезд подпоручик граф Шишинецкий. Кто-то сказал:

— Отмучился.

И верно. Плохи дела у Врангеля. Били его у Каховки. Били его у границ Донбасса. Бока у Днепра намяли. Несладко белым.

Едет Шишинецкий в вагоне:

— Отмучился!

Первая крупная станция на пути у Шишинецкого — Джанкой. Высунул голову в окно Шишинецкий, глянул на синее небо:

— Отмучился!

Всё дальше, дальше бегут вагоны. Меняли где-то в пути паровоз. Гулял по платформе подпоручик граф Шишинецкий. Покой. Тишина. Поёт душа у подпоручика Шишинецкого.

Прибыл он в Феодосию. Море волной играет. Солнце людей ласкает. Нарядная публика в Феодосии. Далеко отсюда идёт война.

— Благодать! — произнёс Шишинецкий.

Прибыл подпоручик граф Шишинецкий в указанный полк. Командиру полка представился. С офицерами перезнакомился. Про страсти и страхи каховские и днепровские рассказал. Даже про страшную смерть генерала Бабиева.

— Ох, ох! — вздыхают кругом офицеры. — Ну, счастье твоё, подпоручик.

Согласен подпоручик граф Шишинецкий:

— Есть бог на земле. Отмучился.

Началась у подпоручика жизнь спокойная. Командует взводом. Строевые ведёт занятия.

Как-то совершали они учебный переход. Шли по шоссе недалеко от города Судака.

Идут. Благодать. Тишина. Покой.

И вдруг… Что такое?

— Партизаны! — кричат солдаты. — Партизаны!

Налетели как вихрь крымские партизаны. За выстрелом выстрел. Минута… Вторая… Исчез, как мираж, партизанский отряд.

Лежит у края шоссе подпоручик граф Шишинецкий.

Кто-то спросил:

— Живой?

Кто-то глянул, сказал:

— Отмучился.

В сентябре 1920 года командующим Южным фронтом был назначен Михаил Васильевич Фрунзе.

Ждут его бойцы, дожидаются.

— Фрунзе приехал!

— Быть наступлению!

Да, Фрунзе приехал на Южный фронт с задачей окончательно разбить Врангеля. Отправляясь на фронт, Фрунзе виделся с Владимиром Ильичём Лениным.

Владимир Ильич спросил:

— Михаил Васильевич, скажите, когда вы собираетесь приступить к операции по разгрому Врангеля? Хотя нет, это не главное, когда вы смогли бы её завершить?

Фрунзе знал, что беспокоит Ленина. Приближалась зима — неужели ещё одна военная зима, тяжёлая военная зима?

Ленин стоял и терпеливо дожидался ответа.

— К декабрю, Владимир Ильич, — наконец произнёс Фрунзе.

— К декабрю? А успеете?

— Успеем, Владимир Ильич. Нужно успеть, — тихо проговорил Фрунзе.

— Нужно. Очень нужно, — так же тихо ответил Ленин.

И вот Южный фронт.

Нелёгкая жизнь началась у командующего. Встречи с командирами, заботы о пополнениях, об оружии, о боеприпасах. Дума: как лучше одеть, обуть бойцов. И планы, планы. Откуда ударить? Как ударить? Какие силы куда послать?

Направлялся Фрунзе однажды в штаб. Сопровождал его кто-то из красноармейцев.

О предстоящих боях думал Фрунзе. И шедший рядом с ним красноармеец, видимо, тоже о том же думал.

— Вот ведь заноза крымская, — вдруг вслух произнёс боец.

— Что-что? — спросил Фрунзе.

— Заноза, — повторяет боец, — крымская — Врангель.

— Ах, Врангель, — рассмеялся Фрунзе. Подумал: верно сказал боец, сидит Врангель в Крыму занозой.

Понравилось командующему меткое солдатское выражение.

Как-то, докладывая Владимиру Ильичу Ленину о делах Южного фронта, Фрунзе тоже сказал «заноза».

— Заноза? — переспросил Владимир Ильич.

— Так точно, Владимир Ильич. Крымская заноза — Врангель.

— Крымская заноза, — повторил Владимир Ильич. — Так что вы собираетесь делать с занозой?

— Вырвем занозу, Владимир Ильич! — ответил Фрунзе.

— Что же, желаю успеха, — сказал Ленин.

Красная Армия начала решительное наступление против Врангеля.

Поступают донесения в штаб белых. Принимает их дежурный по штабу капитан Раков. Докладывает Врангелю.

— Ваше превосходительство, ударила Первая Конная армия.

— Первая Конная? Та самая? Будённого? — спрашивает Врангель.

— Так точно, та самая, ваше превосходительство, — подтверждает Раков.

Поморщился Врангель. Генерала Деникина вспомнил…

Новое сообщение поступает в штаб. Снова докладывает Раков Врангелю:

— Ваше превосходительство, ударила 2-я Конная армия.

— Та самая? — спрашивает Врангель.

— Так точно, та самая, которая под Апостоловом… — уточняет Раков. Которая у Днепра, ваше превосходительство.

Поморщился Врангель. Вспомнил Днепр и Апостолово. Искоса глянул на Ракова.

Проходит немного времени. Новый доклад генералу Врангелю:

— Ваше превосходительство, ударила 6-я армия красных.

— Шестая, шестая, та самая?

— Та самая, — подтверждает Раков.

Знаком и с этой армией генерал Врангель. Вместе со 2-й Конной армией громила она войска Врангеля под Апостоловом, гнала их к Днепру.

Проходит немного времени. Снова с докладом Раков у Врангеля:

— Ваше превосходительство, ударила 13-я армия красных.

— Тринадцатая, тринадцатая… — морщится Врангель.

Знакома ему 13-я армия красных. Не пустила в Донбасс она Врангеля. Била тогда у границ Донбасса.

Только вышел Раков из кабинета Врангеля, как торопится снова с докладом к Врангелю:

— Ваше превосходительство, ударила 4-я армия красных.

— Четвёртая? — задумался Врангель. — Какая это четвёртая?

Не помнит Врангель такой армии.

— Новая? — спрашивает у Ракова.

— Новая, ваше превосходительство, — сообщает Раков. — Для нас новая…

Ведут наступление советские армии. Крушит неприятеля артиллерия. Бросается смело в штыки пехота. В глубокие рейды прорываются конные армии.

Поступают к Врангелю телеграммы. Помощь нужна для защиты от армий стрелковых. Помощь нужна для защиты от армий конных. Тут прорыв, там разгром, в третьем месте бегут солдаты, в четвёртом месте и вовсе войска в окружении.

— Помощи!

— Просим помощи!

Запутался Раков в просьбах, мольбах, в донесениях. Голова у Ракова идёт кругом.

Не только Раков, Врангель и тот запутался. Всё яснее, яснее Врангелю: окружают красные их со всех сторон. Отрезают дороги к Крыму.

Бились, бились, сражались белые. Не выдержали, бежали в Крым.

Нелёгкой ценой достались победы красным.

В составе войск Южного фронта против барона Врангеля сражалась Особая огневая бригада. При бригаде был взвод разведчиков. Командовал взводом Валентин Невзоров.

Строен, статен, подтянут всегда Невзоров. Роста он небольшого. Гимнастёрка чиста, сапоги — хоть смотрись, как в зеркало.

Бесстрашный, опытный он разведчик.

Под городом Александровом надо было проникнуть в штаб белогвардейского полка и добыть нужные для красных сведения.

Вызвался Валентин Невзоров. Ночью проник он в белогвардейский штаб. Спохватились утром белые — нет важных бумаг. Тут же в штабе стояло белогвардейское знамя. Глянули белые — знамени тоже нет. Древко от знамени спокойно стоит на прежнем месте. А полотнища нет. Нет, словно и вовсе не было.

Белогвардейское знамя оказалось у красных. Принёс его вместе с ценными бумагами лихой разведчик Валентин Невзоров.

Не раз отличался Валентин Невзоров и в открытом бою.

В боях под Каховской, когда двинулись белогвардейские танки, не оробел Невзоров. Вышел он в бой с танком один на один. Остановил, забросал гранатами.

Смотрят после боя бойцы на Невзорова. Роста он небольшого. Ширины в плечах нет.

Смотрят на танк. Застыла скалой махина.

— Да-а… — покачивают головами бойцы.

— Мал, да удал!

— Мал, да свалил махину.

Когда войска готовились к штурму Крыма, взвод Валентина Невзорова получил задание найти удобные проходы для штурмующих войск. Разыскали разведчики такие места. Разыскали, а точнее, из неудобных удобными сделали. Прикладами, руками, грудью прорвали разведчики линию заграждений белых, открыли своим дорогу.

В этом бою и пал смертью храбрых командир взвода разведчиков Валентин Невзоров.

Наклонились бойцы над телом своего командира.

Кто-то посоветовал вынуть из кармана гимнастёрки документы.

Вынули бойцы. Глянули.

Смотрят — глазам не верят. В документах стоит имя не Валентин, а Валентина, фамилия не Невзоров, а Невзорова. Валентина Невзорова, киевская комсомолка. В графе «возраст» указано: «восемнадцать лет».

Вспоминают красноармейцы белогвардейский танк, белогвардейское знамя, последний подвиг, что стоил Валентине Невзоровой жизни.

Кто-то сказал:

— Нет, не девичьи, считай, дела.

Кто-то ответил:

— В этом ли дело: парень, дивчина. Сердце, считай, орлиное.

Владимир Ильич Ленин телеграфировал в штаб Южного фронта Фрунзе: «Помните, что надо во что бы то ни стало на плечах противника войти в Крым. Готовьтесь обстоятельнее, проверьте — изучены ли все переходы вброд для взятия Крыма».

При чём здесь броды? О каких бродах телеграфировал Владимир Ильич?

Крым — полуостров. Соединён он с материком узкой полоской земли. Это Перекопский перешеек. Ширина его несколько километров.

Есть и ещё одна связь Крыма с материком: это Чонгарские мосты.

Взорвали белые Чонгарские мосты. Укрепили Перекопский перешеек.

С давних времён эти места неприступные. От моря до моря через весь Перекопский перешеек протянулся высокий вал. В память о прошлых веках называется вал Турецким.

Перед валом глубокий ров. В два ряда окопы белых. Проволочные заграждения. На дне рва тоже заграждения из колючей проволоки.

И на вершине вала окопы белых. И тут блиндажи, переходы, убежища, укрытия, места для орудий, места для пулемётных гнёзд. 70 орудий, 150 пулемётов смотрят навстречу красным с Турецкого вала.

Говорят бойцы про Турецкий вал:

— Подымешь голову — шапка свалится.

Чтобы облегчить красным войскам штурм Турецкого вала, у командования появился план обойти перекопские позиции белых.

Но как обойти? Это можно было сделать, только пройдя по дну моря. Море около Перекопа мелкое. Это Сиваш — залив Чёрного моря. Если ветер дует со стороны суши, вода в этих местах чуть отходит от берега. Появляются броды.

Эти броды и был тот единственный путь, по которому решили обойти перекопские укрепления.

Вот почему о бродах спрашивал Владимир Ильич.

Вот почему и Фрунзе не давали покоя броды.

В штабную избу к Фрунзе были приглашены старики старожилы. Перед началом штурма Перекопа Фрунзе решил посоветоваться со стариками.

Мальчишка Фомка Кочкин крутился около избы. Интересно ему: зачем это красный командир к себе стариков вызвал?

Шмыгнул Фомка следом за взрослыми и сразу юрк за печку. Притих, не шелохнётся.

Слушает Фомка, о чём говорит Фрунзе, глаза разгораются.

Расспрашивает у стариков Фрунзе, можно ли перейти Сиваш бродами.

Представляется Фомке, как войска идут через Сиваш, вспоминается сказка про Черномора и про тридцать три богатыря. Аж дух перехватывает! Понравился Фомке красный командир: а вдруг он и есть Черномор настоящий?

Выслушали старики Михаила Васильевича Фрунзе, задумались.

— Не бывало такого, — произнёс первый.

— Время позднее, море студёное, — проговорил второй.

— Ветры в осень опасные, — заговорил третий.

Смотрит Фрунзе на стариков, понимает, что есть дорога через Сиваш. Только старики на то и есть старики: где же стариковская мудрость, если сразу про всё сказать.

И Фомка слушает. Эх, отговорят бородатые красного командира! Не пойдут тогда красные через Сиваш. Не видать тогда Фомке такого чуда.

— Значит, не советуете?

— Да как тут сказать… — мнутся старики. — Конечно, сухопутьем оно надёжнее.

Улыбается Фрунзе. Понимает, что разговор идёт к концу, подзадоривает:

— Значит, вы против?

Не выдержал Фомка, испугался, что старики будут против.

— Можно, можно через Сиваш! — закричал из-за печки. — Там броды проходимые есть!

Обернулись все. Фрунзе из-за стола вышел. Услышал Фомка шаги, съёжился, опустил глаза, а потом тихонечко поднял. Смотрит: стоит перед ним красный командир, улыбается.

— Броды, говоришь, есть? — переспросил Фрунзе.

— Есть, есть, — зачастил Фомка, — там летом наша тёлка прошла. Там пастухи до самого Крыма ходят.

— Ну, раз тёлка прошла, тут дело серьёзное! — рассмеялся Фрунзе, повернулся к старикам: — Так как же, товарищи?

Старики переглянулись. Недовольно покосились на Фомку: опередил, мол, паршивец. Но вот один из них крякнул, провёл ладонью по бороде:

— Оно, конечно, попробовать можно. Лишь бы волна не пошла по морю.

Присоединились остальные:

— Да разве без риску в деле большом бывает?

— Бог милостив, Михаил Васильевич.

— Вот и хорошо. Спасибо, товарищи, — проговорил Фрунзе.

Целый день Фомка без устали рассказывал дружкам о красном командире.

— Умный он. Тут у него есть, — показывал Фомка пальцем на свою голову.

Потом переходил на шёпот:

— Он — Черномор… Только тот был ничейный, а этот красный.

Ребята слушали Фомку разинув рты.

Стали они караулить, когда же войска пойдут через залив. Только не увидели ребята. Проспали. Ночью пошли войска.

Доктор Филин шёл со всеми через Сиваш. Тронулись в путь, когда стемнело, в десять часов вечера. Шли бойцы, лошади тащили орудия, телеги, зарядные ящики. Нелёгкой была дорога. Ветер, правда, отогнал из залива воду. Дно во многих местах открылось. Месили ил и морскую грязь.

Предстояло пройти по дну залива восемь километров. Чем дальше, тем сложнее, опаснее путь.

Осень. Дни холодные. Ночи и вовсе теперь морозные. В эту ночь мороз дошёл до 15 градусов. Идут бойцы, сутулятся, жмутся от холода.

Думал доктор Филин, будут бойцы роптать. Нет, не ропщут. Согревают шуткой друг друга:

— Мороз не волк, не укусит в спину!

— По морозцу всегда веселее!

— По морозцу душа играет!

— Ноги сами в мороз бегут!

Поражается доктор Филин:

— Вот так народ шагает!

Знает доктор, одежонка у красных хилая. Взмокли у бойцов рубахи от брызг студёных. Заскорузли теперь, замёрзли. Словно в латах идут бойцы.

С сапогами, с башмаками и вовсе плохо. Износились, избились, истоптались сапоги, башмаки. Проникает сквозь латы, сквозь дыры солёная муть залива к солдатским ступням и пальцам. Разъедает.

Думал доктор, прорвётся в рядах недовольство. Кто-то возьмёт и худое скажет.

Нет, не слышно худого слова. Слышит доктор слова другие:

— Хорошо, что одёжка — дрянь.

— Не жалко в такую непогодь.

— Хорошо, что сапоги, башмаки поношены.

— Как же болото топтать обновами!

Поражается доктор Филин:

— Вот так народ шагает!

Идут, идут по дну Сиваша бойцы. Застревают телеги, застревают орудия. Утопают колёса в жиже, в трясине по самые тележные оси. Из сил выбиваются бедные лошади. Впрягаются сами бойцы в телеги. Тянут, как бурлаки, орудия.

Думает доктор: ну вот сейчас сорвётся душа людская.

Не сорвалась душа людская. Раздаются в ночи голоса:

— А ну подмоги!

— А ну становись!

— Сама пошла, сама пошла!

— Сил не жалей, ребята!

Поражается доктор Филин:

— Вот так народ собрался!

Всё хуже, всё хуже дорога бродами. Снова вода повернула к берегу. По колено в воде, по пояс идут бойцы.

Из сил выбивается доктор Филин. Споткнулся. Упал. Поднялся. Едва шагает. Нет сил уже больше у доктора Филина. Последние силы в солёной трясине тают.

Поражается доктор Филин: как же идут другие?!

Доносятся до доктора голоса:

— Братцы, скоро!

— Братцы, берег уже видать!

— Конец похода!

И правда: вот он, крымский далёкий берег.

И вдруг… Всполошился, задвигался берег. Засветили с берега прожекторы. Застрочили пулемёты, ударили.

Увидели белые красных. Увидели, да поздно. Достигли герои берега. Достигли и тут же в бой.

Поражается доктор Филин:

— Богатыри! Чудо-богатыри!

Счастлив доктор. Лицо у доктора солнцем светится.

Сидит белогвардейский солдат Дундуков на Турецком валу в окопе. Голову высунул, смотрит с вала. Справа, слева сидят другие. Тоже шеи, как гуси, тянут, тоже вперёд посматривают.

Хорошо всё видно с вала. Ров внизу, проволочные заграждения. Пушки стоят, пулемёты. Надёжна кругом защита.

— Надёжное место! — кричит Дундуков. — Пусть только красные к валу сунутся!

Повернулся к соседу справа:

— Хорошо, что не нам идти в атаку на этот вал.

Отозвался сосед:

— Не приведи господь.

Повернулся к соседу слева:

— Хорошо, что не нам идти через этот ров.

Отозвался сосед:

— Пожалей, господь.

Неприступен Турецкий вал. Сунься только на вал Турецкий.

И белогвардейский солдат Сундуков сидит на Турецком валу в окопе. Высунул голову, смотрит с вала. Слева, справа сидят солдаты. Тоже шеи, как цапли, тянут. Тоже вперёд поглядывают.

— Мы неприступны! — кричит Сундуков. — Пусть красные только ко рву приблизятся!

Чтобы подойти к Турецкому валу, красным войскам надо было прорвать две оборонительные полосы белых, взять две линии окопов.

Взорвали красные первую линию обороны белых. Взяли первую линию окопов. Прорвали вторую оборонительную полосу. Взяли вторую линию окопов.

Двинулись на штурм самого Турецкого вала.

— Даёшь Крым! — несётся над Перекопским перешейком.

— Крым!

— Кры-ы-м!

Устремились красные бойцы на Турецкий вал. Но не достигли его вершины. Отбили атаку белые.

— Мы неприступны! — кричит Дундуков.

— Мы недоступны! — кричит Сундуков.

Снова красные бойцы пошли в атаку. Отбили и эту атаку белые.

— Нате-ка, съешьте! — кричит Дундуков и фигу в сторону красных тянет.

— Съешьте, съешьте! — кричит Сундуков.

Собрались с силами красные. Снова идут на штурм. Удержались в окопах белые. Отбили атаку третью.

— Мы здесь навечно! — кричит Дундуков.

— Навечно! — кричит Сундуков.

Нет предела упорству, нет предела геройству красных. В новой, в четвёртой они атаке. Всё ближе, ближе гребень Турецкого вала. Всё ближе окопы белых. Метры всего остались. Шаг, ещё шаг. Последний перед победой шаг. И вот бойцы на вершине Турецкого вала.

Закончился трудный бой.

А где Дундуков? Где Сундуков?

Нет Сундукова. Нет Дундукова.

Закончили белые век земной. Навеки здесь на Турецком валу в окопах лежать остались.

В самый разгар перекопских боёв командующему Южным фронтом Михаилу Васильевичу Фрунзе вдруг доложили:

— Товарищ командующий, непослушание в дивизии…

Насторожился Фрунзе.

Прорвались красные войска через Сиваш. Взяли Турецкий вал. Но южнее Турецкого вала, в двадцати километрах от него, находилась новая полоса обороны белых. Это Юшуньские позиции. Удобны для обороны Юшуньские позиции. В этих местах на Перекопском перешейке находилось несколько глубоких солёных озёр. Озеро Старое, озеро Красное, озеро Круглое, Безымянное. Расположились они почти в ровную линию, с запада на восток. Выглядит Перекопский перешеек здесь так: суша идёт, затем озеро, снова немного суши, опять озеро, а за этим озером снова озеро, и дальше тоже путь преграждает озеро. Под Юшунью, между озёр, и создали врангелевцы вторую полосу обороны Крыма.

Снова протянулись в несколько линий окопы белых. Идут бесконечные полосы проволочных заграждений. Стоят в укрытиях орудия, пулемёты и бомбомёты.

Много красных дивизий, полков и бригад отличились в боях за Крым. В числе их была и 51-я стрелковая дивизия. Это она обороняла Каховский плацдарм. Это она вместе с другими штурмом вошла на Турецкий вал. И вот теперь стояла у Юшуньских позиций Врангеля.

Командовал дивизией Василий Константинович Блюхер. Это он за бои на Восточном фронте награждён орденом Красного Знамени № 1.

Любят бойцы своего командира. И командиры старшие любят и ценят начдива Блюхера.

И вдруг под Юшунью непослушание.

Именно о непослушании Блюхера и доносили Фрунзе.

Уже начались бои за Юшунь. Уже втянулась в бои дивизия, и вдруг приказ:

— Отвести дивизию!

Зароптали бойцы:

— Как отвести?!

— Почему?

Оказывается, решили высшие командиры: храбро сражалась дивизия под Каховкой, героически шла на Турецкий вал — заслужила дивизия отдых.

На отдых решили послать дивизию.

Узнали бойцы про отдых:

— Не пойдём на отдых!

— Ни с места, братцы!

Запротестовали бойцы дивизии. И Блюхер бойцов поддержал. Вот и доложили Фрунзе о непослушании.

Насупил брови Фрунзе, однако в душе порадовался:

«Допустимое непослушание».

Красные бойцы Блюхера продолжали сражаться. Взяли они вместе с другими красными частями Юшуньские укрепления. К Чёрному морю легла дорога.

Прорвали красные бойцы Перекоп. И вот в минуту долгожданного отдыха, у какого-то костра, перед сном заговорили они о боях, о белых:

— Туго, несладко белым.

— Крышка, выходит, белым.

Затем о генерале Врангеле вспомнили:

— Генерал.

— Помещик.

— К тому же барон.

Кто-то бросил:

— Барон Мюнхаузен.

Заинтересовались бойцы. Не все про такого барона знали. Объясняют те, другие, кто такой барон Мюнхаузен.

— Враль! — смеются бойцы. — Барон! Так это же точно — Врангель.

Вспоминают бойцы, как обещал Врангель Каховку взять:

— Обещал!

— Наврал!

— Набрехал!

— Выходит, барон Мюнхаузен!

Как обещал пробиться на Дон, поднять там против Советской власти восстание:

— Обещал!

— Наврал!

— Набрехал!

— Выходит, барон Мюнхаузен!

Как на Кубани грозился поднять мятеж:

— Обещал!

— Наврал!

— Набрехал!

— Выходит, барон Мюнхаузен!

Как клялся Врангель Донбасс захватить, пробиться за Днепр грозился:

— Обещал!

— Наврал!

— Набрехал!

— Выходит, барон Мюнхаузен!

— Сказал: неприступен для нас Перекоп.

— Сказал: неодолима Юшунь.

— На Москву собирался идти походом, а сам, как крот, в крымский песок забился.

И снова вывод:

— Ясно — великий враль!

— Ясно — барон Мюнхаузен! То есть, простите, Врунгель. То есть, простите, Врангель.

Стремительно погнали белых к Чёрному морю. Об одном лишь мечтают белые: скорей бы к морю! Скорей бы к морю! Там корабли. На корабли — и прощай, Россия!

Устремились вперёд красные войска. Летит кавалерия. Мчатся тачанки.

Тачанка. Кто не знает лихой тачанки. Быстрые лошади. Пулемёт. В годы гражданской войны тачанка грозным была оружием.

Даже песня есть про тачанку:

Во многих местах страх наводили на белых тачанки. В заволжских степях. В боях под Ростовом. В боях под Каховкой.

Вот и теперь. Вышли на крымский простор. Мчатся вперёд тачанки.

Бегут в панике белые офицеры:

— Тачанки!

— Тачанки!

Бегут генералы белые:

— Тачанки!

— Тачанки!

Даже Врангель кричит:

— Тачанки!

Мчат по степи тачанки. Как стрелы несутся кони. Как флаги трепещут гривы.

— Победа! Победа! — стучат копыта.

— Победа! Победа! — звенят колёса.

Мчатся, мчатся вперёд тачанки.

Спасаются белые. Несутся к морю. Между морем и степью горы. «Уйдём через горы. Задержат тачанки горы».

Отступает со всеми Увар Горбатый. Мчит что есть силы. Перемахнул через Крымские горы. Добежал до Чёрного моря. Был среди самых быстрых. Успел на отходящий корабль забраться.

Вздохнул облегчённо Увар Горбатый. Смотрит туда на горы, на скалы, утёсы, кручи. Вот ведь стена какая! Закрыли от красных горы. И вдруг видит: взлетела на горы тачанка… Вот они, кони! На фоне неба. Испугался Увар Горбатый, а затем торжество охватило Горбатого — кони в беге с обрыва рухнут.

Ударили копытами кони. Вот они рухнут в пропасть. И вдруг… О чудо! От скалы оторвались кони. Над горами, над морем взвилась тачанка. Птицей вперёд рванулась. Как стрелы несутся кони. Как флаги трепещут гривы.

Мчится вперёд тачанка.

— Победа! Победа! — стучат копыта.

— Победа! Победа! — звенят колёса.

Мчится как вихрь тачанка. Это Победа летит вперёд.

Было 16 ноября 1920 года. В этот день командующий Южным фронтом Михаил Васильевич Фрунзе отправил в Москву телеграмму Владимиру Ильичу Ленину. Телеграмма кончалась словами: «Южный фронт ликвидирован».