Том ШАРП

НОВЫЙ РАСКЛАД В ПОКЕРХАУСЕ

Перевод В. Шапенко, М. Сапрыкиной

Ивану и Пэму Хаттингу посвящается

13

Корнелиус Каррингтон отправился в Кембридж на поезде. В Британской железной дороге есть что-то устойчивое, неизменное, гармонирующее с той сладостной тоской по прошлому, которая была отличительным признаком его программ. Он сидел в вагоне-ресторане, пил крепкий – и такой традиционный! – чай, раздумывал о неожиданном приглашении сэра Кошкарта и разглядывал попутчиков. Поезд задребезжал мимо многоэтажек и фабрик Хэкни и Пондер-Энда. Каррингтон поспешно отпрянул от окна – отпрянул от вульгарности реальной жизни – и задумался: а не попросить ли еще чаю с тостом. Каррингтон предпочитал жить в собственном, отгороженном от реальности мирке. Мирке, где царили пастельные тона, неопределенность, неуверенность. Однако, ораторствуя на телеэкране, он и впрямь казался Иеремией, хотя и исполненным кротости. Передачи его выходили нерегулярно, но всегда очень кстати. В них он гневно обрушивался на панельные многоквартирные дома, порицая их с моральной и эстетической точки зрения, и пел хвалу затейливым мостовым и причудливым особнякам в псевдотюдоровском стиле: по его мнению, они воплощали чистоту нравов в предместьях. Но крестовый поход Каррингтона не ограничивался архитектурой. С истинно религиозным жаром, но без малейшего намека на какую-то конкретную религию он призывал к достижению недостижимых целей. Не один бедняга, пристрастившийся к денатурату благодаря программе Каррингтона, прославился своими алкогольными наклонностями на всю страну, а несколько наркоманов, испытывавшие ломку на глазах съемочной группы и миллионов зрителей, сами не подозревали, что их корчи имеют такое общественное значение. Программы Каррингтона позволяли нескольким миллионам зрителей, не выходя из дома, почувствовать себя филантропами, а это, что ни говори, очень приятное чувство. И как-то так выходило, что все в этом мире хорошо, хотя все из рук вон плохо. О чем бы ни шла речь, Корнелиус Каррингтон всегда ухитрялся сочетать обличительный пафос с развлекательностью, и если и сгущал краски, то вслед за тем немедленно успокаивал перепуганных зрителей. Он был прямо-таки создан для этого: его облик, манеры могли успокоить кого угодно. Он олицетворял саму надежность и человечность британского образа жизни. Пусть полицейских убивают на каждом углу (а послушать Каррингтона – их отстреливали сотнями), все равно закон защитит честных британцев.

Словом, всезнающий Корнелиус Каррингтон был для телезрителей тем же, что плюшевый мишка для перепуганного малыша.

Итак, Каррингтон сидел в вагоне-ресторане, любовался мелькавшим за окном пейзажем Броксборна и пытливая мысль его, отвлекшись от пирожных, вновь обратилась к причинам приглашения сэра Кошкарта, слишком неожиданного, чтобы быть чистосердечным. Каррингтон с любопытством выслушал рассказ генерала о недавних событиях в Покерхаусе. Вообще он старался не иметь дела с колледжем: у него, как и у сэра Богдера, были связаны с этим местом неприятные воспоминания. Но Каррингтону показалось, что перемены, которые порицал сэр Кошкарт в других колледжах и от которых хотел уберечь Покерхаус, могут стать темой передачи о Кембридже. «Университет глазами старого студента» – заманчиво. Однако он отклонил приглашение генерала и прибыл в город инкогнито, как разведчик. Конечно, в Покерхаус он наведается, но остановиться лучше в «Бельведере». Никто не скажет потом, что Корнелиус Каррингтон укусил руку, которая кормила его. Журналист и доехать не успел до Кембриджа, а в голове его уже складывался сценарий программы.

Вокзал – отправная точка. Попробуем извлечь из нее мораль. Вокзал построен в 1845 году далеко от центра городка – по требованию университетского начальства. Почему? Они боялись его пагубного влияния. Разумная предусмотрительность или же тупой консерватизм? Решать зрителю. Каррингтон беспристрастен. Следующие кадры – ворота колледжа, геральдические звери, полуразбитые статуи, часовни, позолоченные шпили башен. Мантии. Мостик Вздохов. Сырой материал, но в умелых руках он заиграет всеми цветами радуги.

Каррингтон взял такси до «Бельведера». Но это был уже не тот, привлекательный своей старомодной пышностью отель, что в годы его студенчества. На месте прежнего отеля вырос современный монстр, кричащий, безвкусный памятник торгашескому духу XX века. Каррингтон рассвирепел. Ну теперь-то он точно сделает передачу о Кембридже! С возмущением отряхнул он с ног обезличенный прах «Бельведера» и поехал к «Синему кабану» на Тринити-стрит. Здесь тоже многое изменилось, но снаружи гостиница выглядела прилично, как в XVIII веке, и Каррингтон успокоился. Не быть, но казаться. Видимость – главное в жизни.

Раньше Кухмистер с готовностью подписался бы под этим изречением, но теперь, когда Райдер-стрит угрожала опасность, а репутация колледжа страдала от презервативной лихорадки Ректора, ему было не до видимости. Он затаился в привратницкой, не приветствовал членов Совета своим обычным грубовато-почтительным «Доброе утро, сэр», угрюмо встречал смельчаков, забегавших к нему за почтой и пресекал всякую попытку завязать разговор. Уолтер, младший привратник, находил, что с Кухмистером стало тяжело. Легко, положим, не было никогда, но за последние дни Кухмистер довел его до белого каления. Часами старший привратник сидел, уставившись на газовый рожок, и размышлял о своих обидах. «Права не имеют!» – взрывался он вдруг, да так яростно, что Уолтер подскакивал на табуретке.

– Какого права? – неосторожно спросил он в первый раз.

– Не лезь, – огрызнулся Кухмистер, и у Уолтера пропала всякая охота выяснять у старшего привратника, что же его так раздосадовало.

Даже не отличавшийся чуткостью Декан обратил внимание на состояние Кухмистера, когда тот, как побитая собака, приплелся к нему с ежеутренним докладом, остановился со шляпой в руках около двери, пробормотал: «Происшествий никаких, сэр» – и бочком выбрался из комнаты. Декан углядел в этом скрытый упрек и думал было поставить привратника на место, но сообразил, что его сбило с толку сравнение с собакой: как ни крути, а Кухмистер все-таки человек. У Декана остался неприятный осадок от этого, посещения. Ну, раз нельзя поставить привратника на место, может, пришла пора лишить его места, отправить на покой? А то он, чего доброго, запятнает какой-нибудь новой бестактностью свою безупречную репутацию. Впрочем, Декану некогда было беспокоиться о слугах, хватало хлопот с Ректором.

Но если Декану Кухмистер и раньше не оказывал должного почтения, то по отношению к другим членам Совета он просто распоясался. Особенно страдал от него Казначей. «Вам чего надо?» – злобно встречал его Кухмистер, когда Казначей по неотложному делу заходил в привратницкую. Не вызывало сомнений – единственная просьба, которую Кухмистер с охотой исполнит, это – «Будьте так добры, подбейте мне глаз», а почту приходилось выпрашивать или чуть ли не отнимать силой. Она регулярно опаздывала дня на два, телефон не соединялся, короче. Казначей очутился в полной изоляции. Казалось, только сэр Богдер рад видеть его, и Казначей укрывался в доме Ректора и коротал там время в бесконечных совещаниях, стоически перенося общество леди Мэри и стараясь не замечать ее выпадов. Так он оказался между Сциллой в лице Кухмистера и Харибдой в обличье супруги Ректора, не говоря уж о том, что приходилось ему выносить, обедая с коллегами. И сэр Богдер тоже не подарок. Он упорно отказывался верить, что его прожекты невыполнимы... Что финансовое состояние Покерхауса не позволяет... Как-то раз в одном таком споре Казначей упомянул о новой выходке Кухмистера:

– А ведь он обходится нам в тысячу фунтов. Немного больше, учитывая плату за квартиру на Райдер-стрит. Значит, все служащие колледжа – приблизительно в пятнадцать тысяч ежегодно.

– Кухмистер не стоит таких денег, – решительно сказал Ректор. – И поведение его невыносимо.

– Да, он невежлив, – мягко согласился Казначей.

– Дело не только в этом. Он ведет себя так, будто он здесь хозяин. Надо его уволить.

В принципе. Казначей ничего не имел против. В Покерхаусе легче будет дышать, если убрать из привратницкой этого невозможного человека.

– Ему скоро на пенсию, – сказал он. – Осталось недолго терпеть.

– Мы не можем позволить себе ждать. Это непозволительное разбазаривание наших и без того скудных средств. Зачем держать двух привратников?! Зачем держать на кухне дюжину дебилов, хватило бы одного толкового официанта!

– Но Кухмистер уже стар... – робко сопротивлялся Казначей. Перед ним замаячила жуткая перспектива – необходимость сообщить Кухмистеру, что Покерхаус не нуждается в его услугах. Миссия не для слабонервных.

– А я что говорю? – Сэр Богдер был непреклонен. – Кухмистер стар, а Уолтер молод. Нам не до сантиментов. Казначей. Известите Кухмистера. Пусть поищет себе другое занятие. Что-нибудь да найдется.

– Давайте подождем до продажи Райдер-стрит, может, денежные дела колледжа поправятся, – начал было Казначей, но Харибда поглотила его.

– Наймите на его место женщину, – предложило чудовище. – Работа-то – принимать гостей, и все. Долой отжившие традиции!

Сэр Богдер и Казначей оторопело переглянулись.

– И нечего глаза пялить.

– Дорогая моя... – начал сэр Богдер.

Но леди Мэри и слушать не желала:

– Привратница – это как раз то, что необходимо современному колледжу.

– Но в Кембридже никогда не было привратниц... – лепетал Казначей.

– Не было, так будут.

Вмешательство леди Мэри все испортило.

Невозможно стало тянуть с увольнением Кухмистера, пока привратник либо образумится, либо восстановит против себя всех членов Совета. Перепуганный до смерти Казначей напрасно метался в поисках выхода. Обратиться к Декану? Нет, Декан не простит измены, мосты сожжены, нельзя второй раз менять фронт. Казначей вернулся к себе в кабинет. Переговорить с Кухмистером лично или написать? Официальное письмо – самое простое решение. Но лучшие чувства восторжествовали над природной робостью. Казначей набрал номер привратницкой. «Разделаюсь – и гора с плеч», – думал он, терпеливо дожидаясь, когда Кухмистер подойдет к телефону.

Вызов в кабинет Казначея застал Кухмистера в редком настроении уныния и раскаяния. Уныние не было редкостью, но на этот раз Кухмистер думал не о себе, а о колледже, который падал с каждым годом все ниже и ниже. Но напрасно он нападал на членов Совета. Не могли они стакнуться с Богдером, не могли. Один Ректор в ответе, остальные – лишь жертвы.

– Интересно, что ему понадобилось? – пробормотал Кухмистер, постучав в дверь Казначея.

– А, Кухмистер! – У Казначея вспотели ладони. – Хорошо, что вы пришли.

– Вы вызывали меня? – Кухмистер переминался с ноги на ногу.

– Да-да, садитесь.

Кухмистер присел на деревянный стул.

Казначей судорожно перебирал бумаги на столе.

– Даже не знаю, как начать, – сказал он, обращаясь к дверной ручке.

Но Кухмистер неспособен был оценить подобную деликатность:

– Что такое?

– Понимаете, Кухмистер, финансовое положение колледжа основательно пошатнулось...

– Знаю.

– Так вот. Мы уже давно подумываем необходимости кое на чем экономить.

– Не на кухне, надеюсь.

– Нет. Не на кухне.

Кухмистер задумался.

– Не трогайте кухню, – попросил он. В Покерхаусе всегда была хорошая кухня.

– Уверяю вас, я говорю не о кухне, убеждал Казначей дверную ручку.

– Вы-то, может, и не о ней, а Ректор нее добирается. Ишь что придумал! Самообслуживание! Он же говорил об этом на Совете.

Тут Казначей взглянул на Кухмистера:

– Не знаю, откуда у вас подобные сведения...

– Неважно. Это правда.

– Ну... может быть. Может, что-то такое

– Так вот, – перебил Кухмистер, – это не дело. Не позволяйте ему.

– Откровенно говоря. Кухмистер, речь идет о кое-каких изменениях в системе обслуживания.

Кухмистер нахмурился:

– Я же говорил.

– Но не будем обсуждать...

– Обратитесь к выпускникам Покерхауса. Они помогут колледжу. Вы небось еще не обращались?

Казначей покачал головой.

– Богатые джентльмены не перевелись, сэр, – заверил его Кухмистер. – Они не допустят перемен в столовой. Они спасут нас от самообслуживания. Попросите их.

Казначей уже и не знал, как вернуть Кухмистера к главной теме разговора:

– Придется сэкономить еще кое на чем.

– Продать Райдер-стрит, что ли?

– Ну... Да... И...

– Лорд Вурфорд такого не допустил бы.

– А что остается? Денег нет... – мямлил Казначей.

– Всегда деньги. Все валят на деньги. – Кухмистер встал и пошел к двери. – Значит, если у Вас нет денег, надо продавать мой дом? Права не имеете! Прежде такого не случилось бы!. – Он хлопнул дверью.

Казначей сидел за столом, смотрел вслед привратнику и вздыхал. «Придется написать ему», – думал он в отчаянии. Удивительно, почему он боится Кухмистера? Так прошло минут десять, вдруг в дверь постучали и на пороге вновь выросла фигура старшего привратника.

– Да, Кухмистер? – спросил Казначей.

Кухмистер сел на деревянный стул.

– Я думал о том, что высказали.

– В самом деле? – Казначей пытался вспомнить, что он сказал. Кухмистер ведь не дал ему и рта раскрыть.

– Я готов помочь колледжу.

– Вы очень любезны, Кухмистер, и все же...

– Не очень много, но больше у меня нет, – продолжал Кухмистер. – Только вам придется подождать до завтра, пока я схожу в банк.

Казначей вытаращил глаза:

– Уж не хотите ли вы сказать?!.

– Это принадлежит колледжу. Лорд Вурфорд оставил их мне. Всего тысяча, но...

– Это в самом деле... Ну, это необыкновенно благородно, но... я... мы... не можем принять такой дар... – заикался Казначей.

– Почему?

– Ну... Нет, невозможно. Деньги вам самому нужны. Они вам понадобятся. Вот уйдете на пенсию...

– Я не собираюсь на пенсию, – твердо заявил Кухмистер.

Казначей поднялся. Дело грозило принять скверный оборот. Надо гнуть свою линию.

– Как раз о пенсии я и хотел с вами поговорить, – сказал он, как в воду прыгнул. – Вам лучше поискать другую работу. Это вопрос решенный. – И Казначей отвернулся к окну.

Кухмистер обмяк.

– Уволен, – недоверчиво охнул он.

Казначей замахал руками.

– Вовсе не уволены, Кухмистер, – бросился успокаивать он. – Не уволены... просто... ну... для вашей же пользы... для нашей общей пользы... поищите другую работу.

Кухмистер обжег его таким взглядом, что Казначей перепугался вконец.

– Вы не имеете права, – объявил Кухмистер и встал. – Никакого права.

– Кухмистер... – одернул его Казначей.

– Меня – на улицу? – взревел Кухмистер, и его побледневшее было лицо налилось кровью. – После стольких лет, что я отдал колледжу...

Привратник навис над столом. Казначею показалось, что Кухмистер раздувается до устрашающих размеров, заполняет кабинет, угрожает ему.

– Ну-ну, Кухмистер...

Кухмистер пристально посмотрел в лицо Казначею, а потом повернулся на каблуках и бросился вон из комнаты. Казначей без сил рухнул в кресло.

Ничего не видя вокруг, спотыкаясь. Кухмистер пересек двор, пронесся по узкому коридору и остановился у двери в кладовую, в изнеможении прислонившись к косяку. Сорок лет, сорок пять лет он служил колледжу верой и правдой. Он был уверен, что необходим колледжу, как фундамент зданию, что вечно будет привратником Покерхауса. И вот эта уверенность его покинула – вернее, покидала. С трудом спустился он в старый двор и побрел в привратницкую, к своему излюбленному местечку у газового рожка, проскользнул мимо Уолтера и тяжело опустился на стул, все еще пытаясь уразуметь слова Казначея. Лорд Вурфорд говорил – Кухмистеры служили колледжу со времен основания, такая длинная-длинная шеренга Кухмистеров – и вдруг... Обрыв, пропасть, бездна. Кухмистер очнулся от своих размышлений. Да нет, быть этого не может. Приглушенно, как из-под воды, слышал он шаги бродящего по привратницкой Уолтера.

– Сэр Грязнер, лорд Подл! – вполголоса взывал Кухмистер к своим святым. Взывал машинально, снедаемый душевной болью.

– Вы что-то сказали, мистер Кухмистер? – отозвался Уолтер. Но Кухмистер не ответил, и Уолтер вскоре ушел, предоставив своему принципалу бормотать себе под нос и таращить глаза на огонь. «Крыша едет у старого ублюдка», – без всякого сочувствия подумал он.

Но Кухмистер вовсе не сошел с ума. Просто, когда он наконец осознал, что за несчастье на него обрушилось, гнев, копившийся со времени назначения сэра Богдера ректором, хлынул через край и от былой почтительности не осталось и следа. Теперь этот гнев владел всем его существом. Сорок лет, целых сорок лет он терпел нахальство и дерзости привилегированных сопляков и лебезил перед ними. Зато теперь он свободен. Он все помнил, помнил все назаслуженные обиды, все унижения, копил их, как скряга золотые монеты. И они пригодились, он расквитается с Покерхаусом, навсегда расквитается. Он свободен! Свободен? Ну уж нет. Это не правильно.

Машинально Кухмистер продолжал исполнять обычные обязанности. Студент пришел за посылкой, и привратник покорно поднялся, вынес ее, положил на стойку, но спокойно, без затаенной злобы раба, который дергает и не может порвать свою цепь. Внешне Кухмистер казался безобидным, враз одряхлевшим стариком, который шаркает в котелке по привратницкой и бормочет что-то себе под нос. Но внутри у него все кипело. Впервые за долгую жизнь Кухмистера его личные интересы и интересы колледжа разошлись, он разрывался на части, он роптал на выпавший ему жребий.

В шесть часов вернулся Уолтер, и Кухмистер надел пальто.

– Ухожу, – буркнул он и вышел, оставив ошеломленного Уолтера дежурить вне очереди.

Кухмистер повернул на Тринити-стрит, к церкви. Поколебался на углу, у «Сочного филея». Нет, не подойдет. Лучше «Лодочник Темзы», там ничего не изменилось, все как в добрые старые времена. Он прошел Сиднистрит, повернул на Кинг-стрит. Давно он здесь не был. Кухмистер заказал ирландский портер, сел за столик в углу и закурил "рубку.