"Рассвет" - читать интересную книгу автора (Эндрюс Вирджиния)

Глава 8 Папа-похититель

Дрожа от страха, я сидела в одиночестве в маленькой комнате без окон в помещении полицейского участка. Я не могла сдержать дрожь. У меня стучали зубы. Я обхватила себя руками и оглядела комнату. Стены были линяло-бежевого цвета, двери обшарпанные. Такое впечатление, что кто-то бил ее ногами, пытаясь сорвать. Единственная лампочка в серебристо-сером колпаке, свисавшая на цепочке в центре потолка, освещала комнату и бросала бледное пятно на небольшой прямоугольный металлический стол и стулья.

Полиция привезла нас всех сюда на двух автомобилях: один автомобиль для папы, второй для Джимми, Ферн и меня. Но как только нас привезли, всех разъединили, Джимми и я были убеждены, что это какая-то ужасная ошибка и скоро нас освободят и вернут в наш дом. Я впервые находилась в полицейском участке и была напугана сильнее, чем когда-либо раньше.

Наконец дверь открылась и вошла приземистая женщина в полицейской форме: мундире, темно-синей юбке и белой блузке с темносиним галстуком. Ее каштаново-рыжеватые волосы были коротко подстрижены, у нее были густые брови, а веки так прищурены, что она казалась полусонной. Под мышкой она держала блокнот и сразу прошла к столу с противоположной стороны. Она села, положила блокнот на стол и посмотрела на меня без улыбки.

– Я офицер Картер, – представилась она.

– Где моя маленькая сестренка и где мой брат? – спросила я. Меня не интересовало, кто она такая. – Я также хочу видеть своего папу, – добавила я. – Почему вы посадили нас в отдельные комнаты?

– Ваш папа, как вы его называете, находится в другой комнате, он допрашивается и обвиняется в киднэппинге, – резко сказала она и наклонилась вперед, опершись обеими руками о стол: – я должна завершить наше расследование, Дон. У меня есть к вам несколько вопросов.

– Я не хочу отвечать ни на какие вопросы. Я хочу видеть сестру и брата, – раздраженно повторила я. Она мне не нравилась, и я не собиралась этого скрывать от нее.

– Тем не менее вы должны сотрудничать с нами, – заявила она. Она выпрямилась на своем стуле, развернув плечи.

– Это все ошибка! – закричала я. – Мой папа не похищал меня. Я была с мамой и папой всегда. Они даже рассказывали мне, как я родилась и какой была младенцем! – объяснила я. Как могла эта женщина быть такой глупой? Как все эти люди могли совершать такую ужасную ошибку и не видеть этого?

– Они похитили вас, когда вы были младенцем, – она заглянула в свой блокнот. – Пятнадцать лет, один месяц и два дня назад.

– Пятнадцать лет? – Я начала смеяться. – Мне еще нет пятнадцати. Мой день рождения будет 10 июля, так что вы видите…

– Вы родились в мае. Они изменили дату для сокрытия своего преступления, – объяснила она, но с таким безразличием, что у меня застыла кровь. Я сделала глубокий вдох и покачала головой. Мне уже пятнадцать? Нет, этого не может быть, ничто из этого не может быть правдой.

– Но я родилась на хайвее,[13] – говорила я сквозь слезы. – Мама рассказывала мне целую историю об этом сто раз. Они не ждали этого. Я появилась на свет в пикапе. Там пели птицы и…

– Вы родились в больнице в Вирджиния-Бич, – она снова заглянула в свой блокнот. – Вы весили семь фунтов и одиннадцать унций.

Я покачала головой.

– Я должна подтвердить кое-что, – сказала она. – Не будете ли вы столь любезны расстегнуть блузку и опустить ее?

– Что?

– Никто сюда не войдет. Они знают, почему я здесь. Пожалуйста, – повторила она. – Если вы не будете сотрудничать с нами, вы только осложните положение для всех, включая Джимми и младенца. Они вынуждены будут оставаться здесь до тех пор, пока не будет завершено расследование.

Я поникла головой.

– Расстегните блузку и спустите ее, – командовала она.

– Зачем? – подняла я глаза и стала утирать слезы.

– Ниже вашего левого плеча у вас есть маленькое родимое пятно, не так ли?

Я уставилась на нее, холодная волна окатила меня и устремилась по моему телу, превратив меня сразу в ледяную статую.

– Да, – сказала я едва слышным голосом.

– Пожалуйста, я должна подтвердить это. – Она встала и обошла вокруг стола.

Мои пальцы стали холодными и твердыми, слишком неуклюжими, чтобы манипулировать пуговицами на блузке. У меня ничего не получалось.

– Могу я помочь вам? – предложила она.

– Нет! – резко сказала я и расстегнула блузку. Когда я медленно спустила ее с плеч, я закрыла глаза и снова заплакала. Когда она дотронулась пальцем до моей родинки, я подпрыгнула.

– Благодарю вас. Можете снова застегнуть блузку. – Она вернулась на свое место. – Мы должны также сделать отпечатки ваших ступней… просто, чтобы завершить подтверждение, но, в любом случае, Орман Лонгчэмп уже сознался.

– Нет! – закричала я, закрыв лицо ладонями. – Я не верю этому, никто не поверит этому! Я не могу поверить в это!

– Я понимаю, что это потрясение для вас, но вам придется поверить этому, – твердо заявила она.

– Как все это произошло? – спросила я. – Как? Зачем?

– Как? – Она пожала плечами и снова заглянула в свой блокнот. – Пятнадцать лет назад Орман Лонгчэмп и его жена работали на курорте в районе Вирджиния-Бич. Салли Джин была горничной, а Орман на все руки мастером в том же отеле. Вскоре после того, как вас привезли домой из больницы, Орман и… – она снова взглянула в блокнот – Салли Джин Лонгчэмп украли вас, а также некоторые ювелирные украшения.

– Они бы не сделали такого! – простонала я сквозь слезы.

Она снова пожала плечами, ее лицо оставалось бледным и равнодушным, пустые глаза ничего не выражали, словно такие вещи она видела множество раз и привыкла к ним.

«Нет… нет… нет! Я пребываю в ночном кошмаре, – говорила я себе. – Скоро это закончится, и я проснусь в своей кровати в своей квартире. Мама не будет мертвой, и мы все снова будем вместе. Я услышу, как Ферн шевелится в своей колыбели, и я встану, чтобы убедиться, что ей тепло и уютно. Может быть, я взгляну на Джимми, и увижу силуэт его головы в темноте, как он спит на раскладной кровати. Я только должна медленно досчитать до десяти, сказала я себе, и когда я открою глаза… Раз… два…»

– Дон.

– «Три… четыре… пять…»

– Дон, откройте глаза и посмотрите на меня.

– «Шесть… семь…»

– Мне предложено подготовить вас к возвращению в вашу настоящую семью. Мы вскоре покинем полицейский участок и…

– «Восемь… девять…»

– И сядем в полицейскую машину.

– Десять!

Я открыла глаза, и грубый свет сразу спалил все надежды, все мечты, все мольбы. Реальность громовым ударом обрушилась на меня.

– Нет! Папа! – вскричала я и вскочила.

– Дон, сядьте.

– Я хочу к папе! Я хочу видеть папу!

– Сейчас же сядьте.

– Папа! – снова закричала я. Она обхватила меня, прижав мои руки к бокам, и силой усадила обратно на стул.

– Если вы не перестанете себя так вести, я вынуждена буду надеть на вас смирительную рубашку и привести вас в чувство таким образом. Вы слышите? – пригрозила она.

Дверь отворилась, и вошли два полисмена.

– Нужна какая-то помощь? – спросил один. Я смотрела на них глазами, полными ужаса и ненависти. Младший из офицеров, казалось, сочувствовал. У него были белокурые волосы и голубые глаза, и он напомнил мне Филипа.

– Привет, – сказал он, – не надо так переживать, дорогая.

– Я держу это под контролем, – ответила офицер Картер. Она не ослабила своей хватки, и я расслабила свои руки.

– М-да, ты выглядишь так, словно проделала тяжелую работу, – сказал молодой полисмен.

Она освободила меня, и я встала.

– Ты хочешь проделать это, Диккенс? – спросила она молодого полисмена.

Я восстановила дыхание и подавила слезы, мои плечи отяжелели, когда я глотнула воздух. Молодой полисмен смотрел на меня добрыми голубыми глазами.

– Это чувствительный удар для подростка ее возраста. Ей примерно столько же, сколько моей сестре, – произнес он.

– Эх, парень, – вздохнула офицер Картер, – ты прямо переодетый социальный работник.

– Мы будем за дверью, – предупредил патрульный Диккенс, – когда вы будете готовы.

Они оба покинули комнату.

– Я говорила вам, – сказала офицер Картер, – что, если вы не будете сотрудничать, вы только продлите все трудности, особенно для ваших приемных брата и сестры. Так вот, сейчас вы будете или слушаться, или я вынуждена буду задержать вас здесь на несколько часов, чтобы вы поразмыслили обо всем.

– Я хочу уехать домой, – простонала я.

– Вы и отправитесь домой, в ваш настоящий дом, к вашим настоящим родителям.

Я покачала головой.

– Теперь я должна снять отпечатки ваших ступней, – сказала она, – снимите туфли и носки.

Я снова села на стул и закрыла глаза.

– Черт, – услышала я, а потом почувствовала, как она снимает мою обувь. Я не сопротивлялась и не открывала глаза. Я решила держать их зажмуренными все время, пока все это не кончится.

Некоторое время спустя, когда все завершилось, вернулись два полисмена. Они ждали, пока офицер Картер заканчивала свой отчет. Потом она взглянула поверх блокнота.

– Капитан говорит, что пора ехать, – объявил патрульный Диккенс.

– Вы не хотите пройти в туалетную комнату, Дон? – спросила офицер Картер. – Уже пора отправляться.

– Куда мы едем? – Мой голос, казалось, отделился от меня. У меня кружилась голова и все плыло перед глазами. Я утратила чувство времени и места и даже забыла свое имя.

– Вы едете домой, к своей настоящей семье, – ответила она.

– Пошли, милочка, – сказал патрульный Диккенс, осторожно беря меня под руку и помогая мне встать. – Пошли. Воспользуйся ванной комнатой и умой лицо. У тебя от слез маленькие подтеки, и я знаю, что, когда ты их смоешь, тебе станет лучше.

Я посмотрела на его теплую улыбку и добрые глаза. Но где папа? Где Джимми? Я хотела прижать к себе Ферн и поцеловать ее пухлые розовые щечки. Я бы никогда больше не жаловалась, что она снова хнычет и плачет. Я бы даже хотела снова услышать это. Я бы хотела слышать, как она зовет: «Дон, возьми, Дон, возьми!», и видеть, как она тянется ко мне.

– Сюда, милочка, – патрульный указал мне, как пройти в туалетную комнату. Я умыла лицо. Холодная вода восстановила мою энергию и решимость. Побывав в туалетной комнате, я вышла и стала ждать полисменов.

Неожиданно другая дверь, напротив в холле, открылась, и я увидела папу, сидящего в кресле с низко опущенной головой.

– Папа! – закричала я и побежала к открытой двери. Он поднял голову и посмотрел на меня, глаза его были пустыми. Он был словно загипнотизирован и не видел меня.

– Папа! Скажи им, что это неправда, скажи им, что все это ужасная ошибка.

Он начал что-то говорить мне, но потом только покачал головой и снова опустил голову.

– Папа! – снова закричала я, когда почувствовала чьи-то руки на своих плечах. – Пожалуйста, не позволяй им забрать нас всех!

Почему он ничего не делает? Почему он не проявляет свой темперамент и силу? Как может он позволить, чтобы все это происходило?

– Пошли, Дон, – услышала я чей-то голос за собой. Дверь в комнату, где был папа, начала закрываться. Он взглянул на меня.

– Я очень сожалею, дорогая, – прошептал он. – Я так сожалею.

И дверь закрылась.

– Сожалею? – Я вырвалась из рук, держащих меня за плечи, и кинулась на дверь. – Сожалею? Папа, ты не делал того, что они говорили, ты не делал?

На этот раз меня схватили за плечи сильнее. Офицер Диккенс оттянул меня назад.

– Пошли, Дон. Ты должна уйти.

Я повернулась и посмотрела ему в лицо, у меня снова хлынули слезы.

– Почему он мне не поможет? Почему он просто сидит там? – спросила я.

– Потому что он виновен, милочка. Я очень сожалею. А теперь ты должна уехать. Пошли.

Я еще раз посмотрела на закрытую дверь. В моей груди, там, где находилось сердце, словно была пробита дыра. Горло болело, а ноги стали как ватные. Офицер Диккенс практически выносил меня к входной двери полицейского участка, где уже поджидала офицер Картер с моим маленьким чемоданом.

– Я побросала в этот чемодан все, что, по моему представлению, было вашим, – объяснила она. – Кажется, этого не так уж и много.

Я посмотрела на него. Мой маленький чемодан, которым я пользовалась в наших частых путешествиях из одного мира в другой, чтобы аккуратно упаковать в него все, что принадлежало мне. Паника охватила меня. Я опустилась на колени, открыла его и стала искать в маленьком отделении. Когда мои пальцы нашли мамину фотографию, я облегченно вздохнула. Я сжала ее в ладонях, а потом прижала к груди. Я встала. Они снова потянули меня вперед.

– Подождите, – сказала я, остановившись. – Где Джимми?

– Он уже отправлен в приют для неблагополучных детей, где будет находиться до тех пор, пока его не пристроят, – сказала офицер Картер.

– Не пристроят? Не пристроят куда? – в страхе спросила я.

– В хорошую семью, которая может усыновить его.

– А Ферн? – У меня перехватило дыхание.

– То же самое. А теперь пошли. Нам предстоит долгая поездка.

Джимми и малютка Ферн должны были быть так напуганы, не зная, что ждет их впереди. Была ли это целиком моя вина? Или я была только причиной? Ферн все время звала маму, а теперь она, должно быть, все время зовет меня.

– Но когда я увижу их? Как я увижу их? – Я посмотрела на патрульного Диккенса. Он покачал головой.

– Джимми… Ферн… Я должна увидеть их… Пожалуйста.

– Слишком поздно. Они уехали, – мягко проговорил патрульный Диккенс. Я покачала головой.

Офицер Картер повела меня к ожидающей патрульной машине. Патрульный Диккенс взял мой чемодан и положил в багажник машины. Потом он сель за руль, а другой полисмен открыл заднюю дверцу для меня и офицера Картер. Он не проронил ни слова.

Офицер Картер указала мне на заднее сиденье. Между задним сиденьем и передним была металлическая решетка, а дверцы не имели ручек изнутри. Я не могла бы выйти, пока кто-нибудь не открыл бы дверь. Я была, как преступник, которого перевозили из одной тюрьмы в другую. Офицер Картер находилась справа от меня, и второй патрульный – слева.

Все это произошло так быстро, я была просто в оцепенении. Я снова начала плакать, когда патрульная машина тронулась с места и я осознала, что папа, Джимми и Ферн и в самом деле исчезли, а я осталась одна, переносимая в другую семью и другую жизнь. Меня охватила паника, когда я поняла, что должно произойти. Когда я смогу еще увидеть снова папу или Джимми, или малышку Ферн?

– Это несправедливо, – пробормотала я. – Это несправедливо.

Офицер Картер услышала меня.

– Вы только представьте, что чувствовали ваши настоящие родители, когда обнаружили, что вы пропали – что их служащие забрали вас и сбежали? Думаете, это было справедливо?

Я посмотрела на нее и покачала головой.

– Это ошибка, – пробормотала я.

Как могли мои папа и мама совершить такую ужасную вещь?

Папа… украл меня из другой семьи? Не обращая внимания на горе другой матери и боль другого отца?

И мама со всеми ее историями и воспоминаниями о том, как растила нас… Мама, которая работала так тяжело, чтобы нам всего хватало… Мама, которая становилась больной и худой, но не заботилась о себе, а думала только о том, чтобы у Джимми, меня и Ферн были одежда и пища. Мама, которая знала печаль и трагедии в своей собственной жизни.

Как могла она причинить страдание другой маме?

– Тут нет никакой ошибки, Дон, – сухо сказала офицер Картер. Она покачала головой. – Я все размышляю, зачем они это придумали?

– Что это? – Мое сердце снова забилось. Оно стучало как барабан в марширующем оркестре, и удары разносились по всему моему телу.

– Ваше имя. Это не настоящее ваше имя. Они украли вас после того, как вас принесли домой и вас уже назвали.

– Какое же мое имя? – спросила я. Я чувствовала себя как больной амнезией, к которому медленно возвращается его память, возвращается из мира, где все лица были пустыми, только глаза, нос и рот. Словно лица на офортах, отпечатанных на белой бумаге.

Офицер Картер открыла свой блокнот и перевернула несколько страниц.

– Евгения, – ответила она через несколько секунд, – может быть, вам лучше уже перестать быть Дон.

– Евгения? Евгения, а дальше?

– О, Господи, как глупо, что я не назвала вам ваше имя полностью. – Она снова открыла блокнот. – Евгения Грэйс Катлер, – объявила она.

Мое сердце остановилось.

– Катлер? Вы сказали Катлер?

– Да, именно это и сказала. Вы дочь Рэндольфа Бойса Катлера и Лауры Сю Катлер. В самом деле, дорогая, вы будете очень хорошо устроены. Ваши родители владеют знаменитым курортом. «Катлер'з Коув Отель».

– О, нет! – закричала я. – Этого не может быть! Этого просто не может быть!

– Не надо так выходить из себя. Все могло быть гораздо хуже.

– Вы не понимаете, – я думала о Филипе. – Я не могу быть Катлер, не могу!

– О, да! Вы сможете и уже можете. Все встанет на свои места.

Я не могла говорить. Я откинулась на спинку, чувствуя себя так, словно мне нанесли сильный удар под дых. Филип был моим братом. Сходство между нами, которое было, как я думала, чудом, предназначенным судьбой, чтобы соединить нас как юношу и девушку, на самом деле оказалось сходством брата и сестры.

И Клэр Сю… ужасная Клэр Сю… была моей сестрой! Судьба заставила меня обменять Джимми и Ферн на Филипа и Клэр Сю!

Все то, что казалось мне таинственной загадкой в прошлом, теперь встало на свои места. Неудивительно, что мама и папа никогда не хотели возвращаться к своим семьям. Они знали, что за ними идет охота, как за преступниками, и что полиция будет там их искать. И теперь я поняла, почему мама кричала на меня со своей больничной койки после того, как я рассказала ей, что Филип отвезет меня на концерт. Я поняла, почему она сказала: «Ты никогда не должна плохо думать о нас. Мы любим тебя. Всегда помни об этом».

Все это было правдой. Мое упрямое утверждение, что это не так, должно быть отброшено. Я должна признать это, даже хотя я этого не понимала. Да и пойму ли когда-нибудь?

Я снова закрыла глаза. Я так устала. Этот плач, эти слезы, переживания от того, что позади остались Джимми, и Ферн, и папа, смерть мамы, а теперь еще и эта новость тяжело навалились на меня. Я чувствовала себя опустошенной, апатичной, пустой скорлупой от самой себя. Мое тело словно превратилось в дым, меня подхватил бриз и понес куда-то.

Лицо Джимми и личико Ферн улетели куда-то, словно листья, сорванные порывом ветра с ветки. Я едва могла теперь их различить.

Патрульная машина неслась вперед, неся нас к моей новой семье и к моей новой жизни.

Поездка заняла, казалось, вечность. К тому времени, когда мы прибыли в Вирджиния-Бич, облачное ночное небо чуточку прояснилось. Стали проглядываться звезды, но я не испытывала радости от их блеска. Неожиданно они стали мне больше напоминать замерзшие слезы, крохотные капли льда, медленно тающие на черном и мрачном небе.

Большую часть пути полицейские офицеры разговаривали друг с другом и редко обращались ко мне. Они едва глядели в мою сторону. Никогда я не чувствовала себя такой одинокой и потерянной. Я дремала время от времени, хотела заснуть, потому что сон стал бы коротким бегством от ужаса происшедшего. Каждый раз, когда я просыпалась на мгновение, я сохраняла какую-то надежду, что все это было сном. Но мерный звук шин автомобиля, пролетающая за окнами темная ночь, тихие разговоры полисменов каждый раз возвращали меня обратно к ужасной реальности.

Я ничего не могла с этим поделать, но у меня появилось любопытство к новому миру, в который меня буквально втащили. Мы ехали так быстро, дома и люди мелькали раньше, чем я успевала воспринять то, что видела. Через какое-то время мы уже выехали на хайвей и удалились от оживленных районов. Я знала, что где-то прямо перед нами в темноте должен быть океан, и я вглядывалась в пейзаж, пока земля не уступила место огромному темно-синему зеркалу моря. Я различила крохотные огоньки рыбацких судов и прогулочных яхт. Вскоре дорожный знак сообщил о береговой линии Вирджиния-Бич, и через несколько минут мы уже ехали по морскому берегу курорта с его неоновыми огнями, ресторанами, мотелями и отелями.

Потом еще один дорожный знак сообщил, что мы въезжаем в Катлер'з Коув. Это было вовсе не селение, а скорее длинная улица со всевозможными маленькими магазинами и ресторанами. Я не могла все разглядеть, но то, что я видела, выглядело привлекательно и уютно.

– Это должно быть уже здесь, – сказал офицер Диккенс.

Я подумала о Филипе, который еще был в школе, и размышляла, сказали ли уже ему об этом. Возможно, его родители позвонили ему. Как он воспринял эту новость? Конечно, он был так же расстроен этим открытием.

– Выглядит все очень приятно для нового старта, – сказал полисмен, сидящий рядом со мной, наконец сообразивший, что происходит, и почему мы находимся в автомобиле, следующем в «Катлер'з Коув Отель».

– Это уж точно, – кивнула офицер Картер.

– Вот он, – показал офицер Диккенс, и я подалась вперед.

В этом месте береговая линия изгибалась, и я увидела великолепный пляж с белым песком, который блестел так, словно был дочиста подметен. Даже волны набегали на него мягко и нежно, словно океан опасался причинить здесь какие-нибудь повреждения. Когда мы проехали вход на пляж, я заметила щит с объявлением, которое гласило: «Только для гостей «Катлер'з Коув Отель». Потом патрульный автомобиль повернул направо, на длинную аллею, и я увидела впереди отель, воздвигнутый на небольшом возвышении на ухоженной земле.

Это был огромный трехэтажный особняк, голубой, словно веджвудская керамика, с молочно-белыми ставнями и большим, охватывающим со всех сторон портиком. Большинство комнат были освещены. По верху портика и над спиральной парадной деревянной лестницей протянулись японские фонарики. Фундамент здания был из полированного камня. Омываемый подсветкой снизу, он сверкал, словно был построен из жемчуга. Гости бродили по прекрасным лужайкам, над которыми возвышались две небольшие смотровые площадки. Тут были деревянные и каменные скамьи и столы, фонтаны, некоторые в форме больших рыб, некоторые в виде блюдец со струей посредине, и сады, полные прекрасных цветов. Прогулочные аллеи окаймлялись низеньким ограждением и подсвечивались наземными огнями.

– Это получше того, к чему вы привыкли, не так ли? – сказала офицер Картер. Я только взглянула на нее.

Как могла она быть такой бессердечной? Я не ответила ей, отвернулась и стала глядеть в окно.

– Подъезжай сзади, – велела офицер Картер, – нам говорили, что надо туда.

«Подъехать сзади?» – подумала я. Но где мои новые родители, мои настоящие родители? Почему они не поспешили в Ричмонд забрать меня, вместо того, чтобы поручить полисменам привезти меня, словно я была преступница? Были ли они взволнованы предстоящей встречей со мной?

Может быть, они так же нервничали, как и я. Рассказывал ли им Филип обо мне? А Клэр Сю? Она могла настроить их против меня.

Патрульная машина остановилась. Мое сердце учащенно билось в груди, словно маленький барабанщик отбивал дробь по моим костям. Я едва могла дышать. «О, мама, – подумала я, – если бы ты не заболела и не была помещена в эту больницу, я бы не была сейчас здесь. Ну почему судьба так жестока? Это не могло случить, ты и папа просто не могли быть похитителями младенцев. Тут должно быть какое-то другое объяснение, которое могут знать мои подлинные родители, и которое они могут рассказать мне. Пожалуйста, пусть так и будет», – молила я.

Как только мы остановились, офицер Диккенс быстро вышел и открыл нам дверцы.

– После того, как я получу их подписи на этом, – сказала офицер Картер, указывая на бумаги в своей папке, – я тут же вернусь.

«Подписи на этих бумагах?» – Думала я, глядя на документы. Со мной обращались, словно я была чем-то, что следовало доставить, и доставить к служебному подъезду.

Я смотрела на служебный вход в отель. Это была маленькая дверь. К ней вели четыре деревянные ступеньки. Офицер Картер направилась к двери, но я не последовала за ней. Я стояла на месте, держа свой чемодан.

– Идем, – скомандовала она. Она увидела мои колебания и уперла руки в бока. – Это ваш дом, ваша настоящая семья. Пошли, – выпалила она и протянула мне руку.

– Удачи тебе, Дон, – крикнул офицер Диккенс. Офицер Картер потянула меня, и я пошла за ней к двери. Неожиданно она распахнулась и нас встретил почти лысый высокий мужчина, с кожей такой бледной, что он мог бы быть гробовщиком. На нем был темно-синий спортивный пиджак, соответствующий галстук, белая рубашка. В нем было по крайней мере шесть футов роста. Когда мы подошли ближе, я увидела, что у него густые брови, длинный рот с тонкими губами и нос, словно клюв орла. Мог он быть моим настоящим отцом? В нем не было никакого сходства со мной.

– Пожалуйста, идите туда, – сказал он, отступив назад. – Миссис Катлер ждет вас в своем кабинете. Меня зовут Коллинс. Я здешний метрдотель, – представился он. Он с любопытством смотрел на меня темно-карими глазами, но не улыбнулся. Он сделал жест своей длинной рукой, двигаясь так грациозно и тихо, словно все это происходило в замедленной съемке.

Офицер Картер кивнула и направилась к узкому коридору, который вывел нас к тому, что, очевидно, было частью кухни с кладовками. Некоторые двери были открыты, и я видела коробки с консервированными продуктами и ящики со всякой бакалеей. Коллинс указал налево, когда мы достигли конца коридора.

Почему меня ведут сюда украдкой? Мы повернули за угол и двинулись по другому длинному коридору.

– Я надеюсь, что мы дойдем туда до того, как я выйду в отставку, – пошутила офицер Картер.

– Сейчас-сейчас, – откликнулся Коллинс. Наконец он остановился перед дверью и постучал в нее.

– Войдите, – услышала я твердый женский голос. Коллинс открыл дверь и заглянул внутрь.

– Они прибыли, – доложил он.

– Пусть войдут, – сказала женщина. Была ли это моя мать?

Коллинс отступил в сторону, и мы вошли. Первой – офицер Картер, за ней медленно последовала я. Мы находились в кабинете. Я огляделась вокруг. Стоял приятный аромат лилий, но цветов я не видела. Комната выглядела строгой и простой. На паркетном полу лежал толстый темно-синий овальный шерстяной ковер перед обтянутым синим ситцем диваном, который стоял перпендикулярно большому столу из темного дуба, на котором все было аккуратно разложено. Единственный свет в комнате исходил от маленькой лампы на столе. Она отбрасывала мрачное, желтоватое пятно на лицо немолодой женщины, глядящей на нас.

Даже несмотря на то, что она сидела, я догадалась, что это высокая, величественная женщина. Голубовато-стальные волосы ее были зачесаны назад мягкими волнами и завивались под ушами. В мочках ушей были грушевидные бриллиантовые серьги. На шее у нее было золотое колье с бриллиантовой подвеской тоже в форме груши. Хотя она была худой и, возможно, весила не больше ста пятнадцати фунтов, она казалась такой прямой и ухоженной, что выглядела массивнее. На ее развернутые плечи поверх блузки с белым воротником в оборках был наброшен ярко-синий хлопковый жакет.

– Я офицер Картер, а это – Дон, – произнесла офицер Картер.

– Что надо сделать? – Спросила женщина, которая могла быть моей настоящей бабушкой.

– Мне нужна подпись.

– Позвольте мне посмотреть, – сказала моя бабушка и надела очки в перламутровой оправе. Она быстро прочитала документ и подписала его.

– Благодарю вас, – сказала офицер Картер. – Что ж, – она посмотрела на меня. – Я должна ехать. Счастливо, – пробормотала она и удалилась.

Ничего не говоря мне, моя бабушка встала и вышла из-за стола. На ней была синяя юбка до колен и кожаные белые туфли. Они больше походили на мужские. Единственным дефектом в ее внешности, если так можно сказать, была легкая морщинка на нейлоновом чулке на правой ноге.

Она включила напольную лампу в углу, чтобы было больше света, и стала разглядывать меня своими холодными серыми глазами. Я искала в ее лице какое-то сходство с собой и подумала, что рот ее тверже и длиннее, чем мой, а в глазах не было и намека на синеву.

Лицо ее было почти таким же гладким и столь же совершенным, как у мраморной статуи. Только на правой скуле было несколько крохотных возрастных пятнышек. Ее губы были чуть-чуть тронуты розовой помадой, а щеки слегка нарумянены. Ни один волосок в ее прическе не был в беспорядке.

Теперь, когда в комнате стало больше света, я огляделась и увидела, что стены были отделаны дорогим деревом. За столом, справа, находился маленький книжный шкаф. На стене висел большой портрет, как я думаю, моего настоящего дедушки.

– У тебя лицо твоей матери, – объявила она. – Невинное, – добавила она презрительно, как мне показалось. Когда она закончила свою сентенцию, уголок ее рта чуть поднялся.

– Садись, – властно сказала она.

Когда я села, она скрестила руки на своей узкой груди и откинулась в своем кресле, но по-прежнему держалась так прямо, что я подумала, не сделана ли ее спина из холодной стали.

– Как я понимаю, твои родители были скитальцами все эти годы и твой отец никогда не задерживался нигде на солидной работе, – резко заявила она. Я была удивлена, что она назвала их моими родителями и упомянула папу как моего отца. – Никчемный, – продолжала она, – я поняла это в тот же день, когда увидела его, но мой муж был благодарным существом для заблудших душ и нанял его и его шушеру-жену, – сказала она с отвращением.

– Мама не была шушерой-женой! – возразила я. Она не ответила и пристально посмотрела на меня, проникая в глубину моих глаз, словно впитывая мою сущность. Я начала очень раздражаться тем, как она глядела на меня, изучала, словно искала что-то в моем лице, разглядывала всю очень заинтересованными, пронзительными глазами.

– У тебя нет приличных манер, – наконец произнесла она. У нее была привычка кивать после каждого своего утверждения, что, по ее мнению, было абсолютной истиной. – Тебя когда-нибудь учили уважать старших?

– Я уважаю людей, которые уважают меня, – сказала я.

– Ты должна заслужить уважение. И должна тебе сказать, ты его еще не заслужила. Я вижу, что тебя надо перевоспитывать, заново развивать, одним словом, правильно воспитывать, – заявила она с уверенностью, от которой у меня закружилась голова. При всей своей хрупкости, она обладала самым сильным взглядом, какой я когда-либо видела у женщины, более жестким и сильным, чем у миссис Торнбелл. Эти глаза были пронизывающими, холодными и такими острыми, что, казалось, они могут резать и высасывать кровь.

– Лонгчэмпы когда-нибудь говорили тебе что-нибудь об этом отеле или об этой семье? – спросила она.

– Нет, ничего, – ответила я. На глазах моих навернулись жгучие слезы, но я не хотела показать ей, как мне больно или как ужасно она заставила меня чувствовать себя. – Может быть, все это ошибка, – добавила я, хотя у меня оставалось очень мало надежды после того, как я увидела папу в полицейском участке. Я чувствовала, что, если бы это была какая-то ошибка, он был бы в состоянии исправить ее. Она выглядела так, словно обладала силой повернуть время.

– Нет, не ошибка, – сказала она почти с такой же печалью об этом, как сказала бы я. – Мне говорили, что ты хорошая ученица в школе, несмотря на ту жизнь, которую вы вели. Это так?

– Да.

Она придвинулась к столу, положив на него руки. У нее были длинные худые пальцы. Золотые часы с большим циферблатом, похожие на мужские, свободно болтались на узком запястье.

– Поскольку учебный год уже почти закончился, мы не собираемся посылать тебя обратно в «Эмерсон Пибоди». В любом случае все это каким-то образом привело нас в замешательство, и я не думаю, что твое возвращение при этих обстоятельствах пойдет на пользу Филипу и Клэр Сю. У нас есть время, чтобы решить, что делать с твоим образованием. Сезон уже начинается, и у нас здесь много дел, – сказала она. Я взглянула на дверь, размышляя: где же мои настоящие отец и мать, и почему они предоставляют ей все решения.

Я всегда мечтала встретить своих дедушек и бабушек, но моя настоящая бабушка не имела ничего общего с моими видениями. Это не была добрая и любящая бабушка, которая печет пироги и утешает тебя, когда тебе плохо. Эта не была бабушка моего воображения, которая научила бы меня и жизни, и любви, и милосердию, как бы она это делала со своей собственной дочерью, или любила бы меня даже больше.

– Ты должна научиться всему в отеле, начиная с азов, – поучала меня бабушка, – здесь никому не дозволено бездельничать. Тяжелая работа формирует хороший характер, и я уверена, что ты нуждаешься в хорошей работе. Я уже говорила со своим домоправителем о тебе, и мы отпустим одну из наших горничных, чтобы обеспечить тебе место.

– Горничной? – «Это то, что здесь делала мама, – подумала я. – Но почему моя мама хочет, чтобы я занялась тем же самым?»

– Ты не потерянная принцесса, ты понимаешь, – сказала бабушка коротко. – Ты снова становишься частью этой семьи, хотя ты была ею очень короткое время, и, чтобы все делать правильно, ты должна все изучить в нашем бизнесе и нашем образе жизни. Каждый из нас работает здесь, и ты не будешь исключением. Я полагаю, что ты ленивая штучка, – продолжала она, – учитывая…

– Я не ленива. Я могу работать так же напряженно, как вы или кто угодно другой, – заявила я.

– Посмотрим, – кивнула она, снова пристально разглядывая меня. – Я уже обсудила твое устройство с жильем с миссис Бостон. Она заботится о наших квартирах. Она скоро придет сюда, чтобы показать тебе твою комнату. Я ожидаю, что ты будешь содержать ее аккуратно и опрятно. То, что мы имеем слуг, которые убирают наши комнаты, не означает, что мы можем быть неорганизованными и неряхами.

– Я никогда не была неряхой, и я всегда помогала маме убирать и поддерживать в порядке наши квартиры, – сказала я.

– Мама? Ах, да… ладно. Пусть это будет правилом, а не исключением. – «Она сделала паузу и почти улыбнулась, – подумала я, – потому что у нее поднялись уголки рта».

– Где мои отец и мать? – спросила я.

– Твоя мать, – это слово прозвучало в ее устах неприлично, – переживает очередной из эмоциональных срывов… удачно, – сказала бабушка Катлер. – Твой отец скоро увидится с тобой. Он очень занят, очень. – Она глубоко вздохнула и покачала головой. – Ситуация нелегкая для всех нас. И все это произошло в самое неподходящее время. – Она заставляла меня чувствовать себя так, словно это я виновата в том, что папа был опознан и полиция нашла нас. – Мы находимся в разгаре подготовки к новому сезону. Не ожидай, что у кого-нибудь будет время нянчиться с тобой. Делай свою работу, содержи свою комнату в порядке, слушай и учись. У тебя есть вопросы? – спросила она, но раньше, чем я успела ответить, раздался стук в дверь. – Войдите.

Дверь открыла приятная чернокожая женщина. У нее были аккуратно сколотые и связанные в пучок волосы. Она была одета в белую хлопковую форму горничной, в белых чулках и черных туфлях. Это была маленькая женщина, почти моего роста.

– О, миссис Бостон, это… – Моя бабушка замолчала и посмотрела на меня так, словно я только что появилась. – Как насчет твоего имени? Это глупое имя. Мы должны называть тебя твоим настоящим именем – Евгения. В конце концов, ты была названа в честь одной из моих сестер, которая умерла от оспы, когда она была не старше, чем ты.

– Мое имя не глупое, и я не хочу менять его! – вскричала я. Она взглянула на миссис Бостон, и потом снова на меня.

– Члены семьи Катлер не носят прозвищ, – твердо проговорила бабушка. – Они носят имена, которые выделяют их, имена, которые приносят им уважение.

– Я думала, что уважение это то, что должно быть заслужено, – отрезала я. Она откинулась так, словно я ударила ее.

– Тебя будут называть Евгенией до тех пор, пока ты будешь жить здесь. – Ее голос был холоден и резок, словно у меня не было ушей, чтобы расслышать. – Покажите Евгении ее комнату, миссис Бостон, и… – она взглянула на меня с выражением отвращения на лице, – проводите ее служебным ходом.

– Да, мэм, – миссис Бостон взглянула на меня.

– Мое имя подходит мне, – сказала я, не в состоянии больше сдерживать свои слезы и воспоминания: сколько раз папа рассказывал мне о моем рождении. – Потому что я родилась с рождением дня.

Конечно, это не могло быть ложью, так же, как и рассказы о птицах, и музыке, и мое пение.

Моя бабушка улыбнулась так холодно, что у меня побежали мурашки по спине.

– Ты родилась в середине ночи.

– Нет, – возразила я, – это неправда.

– Поверь мне, я знаю, что правда, а что неправда о тебе. – Она наклонилась, ее глаза удлинились и стали похожи на кошачьи. – Всю свою жизнь ты жила в мире лжи и фантазий. Я говорила тебе, что у нас нет времени нянчиться с тобой и притворяться. Мы в середине сезона. А теперь немедленно соберись, возьми себя в руки. Члены нашей семьи не показывают свои эмоции или проблемы гостям. Во всем, что касается гостей, здесь всегда все чудесно. Я не хочу, чтобы ты выходила отсюда и шла через лобби, истерически рыдая, Евгения. Я должна вернуться в столовую, – сказала она, вставая из-за стола и останавливаясь перед миссис Бостон. – После того, как вы покажете ей ее комнату, отведите ее на кухню и дайте что-нибудь поесть. Она может есть с персоналом кухни. Потом отведите ее к мистеру Стенли, чтобы он подобрал ей форму горничной. Я хотела бы, чтобы завтра она начала работать.

Бабушка повернулась ко мне спиной, развернув плечи и держа свою голову высоко, взирая на меня сверху вниз. Несмотря на мое желание отвести взгляд, я не смогла сделать это. Ее глаза притягивали и удерживали мои, завороженные ее взглядом.

– Вы должны быстро вставать в семь часов утра, Евгения, и идти завтракать на кухню. Потом доложиться мистеру Стенли, нашему домоправителю, и он сообщит тебе твои обязанности. Все ясно? – спросила бабушка. Я не ответила. Она повернулась к миссис Бостон. – Проследите, чтобы она запомнила все это, – добавила она и вышла.

И хотя дверь закрылась тихо, для меня то было как выстрел из ружья.

«Добро пожаловать в вашу настоящую семью, в ваш настоящий дом, Дон», – сказала я себе.