"Холоднее льда" - читать интересную книгу автора (Шеффилд Чарлз)

5. СОВИНАЯ ПЕЩЕРА

Для колонистов и исследователей, что прокрадывались наружу мимо Пояса астероидов в течение третьего десятилетия двадцать первого века, Ганимед представлял собой изюминку системы Юпитера. Самый крупный из четырех галилеевых спутников, имея радиус 2650 километров, он также являлся самой большой луной в Солнечной системе, размером практически с планету. На Ганимеде имелась масса всякой всячины, чтобы ее исследовать, оформлять и развивать.

Низкая плотность Ганимеда обеспечивала силу тяготения всего-навсего в одну седьмую земной — фактор, особенно привлекательный для привыкших к невысокой гравитации обитателей Пояса. И, наконец, Ганимед изобиловал летучими веществами: аммиаком, метаном и — самым драгоценным из всех — водой. Половина всего Ганимеда была свежей водой и льдом, причем последний покрывал почти всю жесткую, растрескавшуюся поверхность. Человек, который взялся бы расхаживать там в скафандре, смог бы откалывать куски льда, плавить их и вдоволь пить слегка отдающий серой результат.

Был там только один подвох. В небе, в миллионе километров от Ганимеда, нависал Юпитер. «Юпитер плювиус» — Юпитер, дожди приносящий. Но этот дождь не был охлаждающим бальзамом с небес. Это была бесконечная крупа протонов большой энергии, собранных из солнечного ветра, ускоренных демоном магнитного поля Юпитера и убийственным градом падающих на замерзшую поверхность Ганимеда. Человек, облаченный в скафандр, обеспечивающий солидную защиту на Луне или Марсе, на Ганимеде за считанные часы поджарился бы и умер.

Колонисты преодолели эту проблему одним броском. В конце концов, протонный дождь был куда хуже на маленькой водянистой Европе, расположенной ближе к Юпитеру и заметной в небе Ганимеда как диск в половину Луны. Еще хуже он был на плюющемся серой Ио, самом приближенном к Юпитеру из четырех галилеевых спутников.

Так что Ганимед должен был людям отлично подойти. Все твердые недра спутника были вполне доступны и безопасны; требовалось только немножко поработать. Пригоршня «фон Нейманнов» в виде туннельных роботов была разработана, сброшена на поверхность и на несколько лет оставлена редуцировать, а также делать свою работу, тогда как люди временно удалились и принялись совершенствовать свои скафандры.

Новые модели скафандров, в которых они вернулись, содержали в себе вшитые нити высокотемпературных сверхпроводников. Все заряженные частицы, следуя по линиям магнитного поля, безвредно огибали поверхность таких скафандров. А человеку внутри было уютно и безопасно. В тех высокопарных рассказах, без которых человеческая порода, похоже, никак не способна существовать, часто заявлялось, что, выйдя на поверхность, обитатель Ганимеда может сказать, в какую сторону он смотрит, исходя из давления, оказываемого отвращенными протонами на его скафандр.

Подобная наглая ложь могла выживать благодаря тому, что большинству жителей Ганимеда никогда и не снилось приближаться к поверхности. Это еще им, интересно, зачем? Снаружи были лед, холод и унылые скалы. Вся жизнедеятельность проходила в норах и подганимедских залах, вечно расширяющихся и сложно взаимосвязанных.

Причем колонистам никогда не случалось подумать о своем доме как о чуждом, стерильном или враждебном. Когда между Землей, Марсом и Поясом разразилась Великая война, жители Ганимеда оставались от нее в стороне, в ужасе наблюдая за тем, как три четверти человечества гибнет, и благодаря тех богов, которые только могли существовать, за то, что им так уютно внутри безопасного, цивилизованного Ганимеда.

К тому времени, как Вильса Шир получила звонок от своего агента и вылетела с Весты, война уже четверть столетия как закончилась, и инверсия естественной перспективы получила свою законченную форму. Сама мысль о жизни на истерзанной, разрушенной войной Земле с ее мертвым полушарием и костоломной гравитацией, представлялась ганимедцам отвратительной. Представления о Марсе и Луне, мрачно-пыльных и бесплодных, были немногим лучше. А мысль о том, чтобы жить где бы то ни было на открытой поверхности, чтобы стать добычей падающей бомбы, случайного урагана, приливной волны или солнечной вспышки, казалась хуже всего.

Свами Савачарья, тридцати семи лет от роду, был подлинное дитя Ганимеда. Он никогда не поднимался на голую поверхность. Хотя он работал главой отдела расписаний управления Пассажирского транспорта для Внешней системы от Юпитера до облака Оорта, он никогда не навещал другую планету или спутник. Савачарья просто не видел тому причины. Все жизненные блага были доступны ему в его личных покоях, причем в пределах нескольких минут. Из своей пещеры в семи километрах под поверхностью Ганимеда он стремительно получал доступ к любому открытому библиотечному файлу и источнику данных в Солнечной системе. А в его контору, когда оказия того требовала, любая важная персона легко могла найти дорогу.

— Вы не увидите здесь записей о моих путешествиях, ибо я, разумеется, не путешествую, — обратился Савачарья к генеральному инспектору Гобелю таким дружелюбно-терпеливым тоном, каким обычно обращаются к малому ребенку. — Путешествие — не более чем отвлечение внимания. Это средство, при помощи которого несовершенные умы обеспечивают себе иллюзию прогресса, тогда как на самом деле он отсутствует.

Магрит Кнудсен прикусила губу, чтобы сдержать улыбку. Савачарью возмущало присутствие Ярроу Гобеля — как возмущало его присутствие любого визитера в его личных владениях. Он знал, что этот человек должен постоянно путешествовать, дабы выполнять свою работу генерального инспектора. А потому Савачарья был умышленно рассеян и дерзок.

Но он попусту тратил время. Генеральный инспектор был ему не ровня. Тонкогубый, рыжебородый, лысеющий мужчина, Гобель был полностью лишен всяких признаков воображения или юмора. Он ясно дал Савачарье понять, что его интересуют цифры, и только цифры. Цифры говорили сами за себя. Гобель игнорировал объяснения, оправдания и запудривание мозгов. Кроме того, его невозможно было поколебать никакой силой личности.

Магрит по опыту знала, что Гобель весьма компетентен в своей работе. Делал он ее превосходно. Она настороженно наблюдала за генеральным инспектором, пока тот вперивался в пачку отчетов. Если он задавал вопросы, они всегда были нацеленными, часто несли в себе скрытый смысл и обычно в чем-то обвиняли. Магрит стало легче дышать, когда Гобель вернулся к изучению расписаний управления Пассажирского транспорта, рассматривая их пункт за пунктом с терпением и неколебимым упорством черепахи.

Сова против черепахи. Магрит с трудом сопротивлялась побуждению вмешаться. Вообще-то, как у чиновника правительственного уровня, у нее не было никакой причины здесь присутствовать. Ей следовало остаться в стороне и позволить Савачарье выкрутиться самому.

Тут Магрит вспомнила более ранние дни. Так было не всегда. Она унаследовала Сову дюжину лет назад, еще когда он был всего лишь младшим аналитиком по расписаниям, а она только-только получила свое первое повышение и стала главой филиала Транспортного департамента. Ей в первый же день поступил совет бывшего главы департамента: «Избавьтесь от Савачарьи. От него одни неприятности. Он ленив, прожорлив, надменен и помпезен, а кроме того, им невозможно руководить».

Что вызвало у Магрит острое побуждение сказать: «Отлично. Так почему же вы сами ничего с ним не сделали за все те два года, что он был у вас под началом?» Но ее предшественник также шел на повышение, а у Магрит Кнудсен уже имелось зерно политической проницательности.

Следующие несколько недель она наблюдала за Савачарьей и решила, что предложенный ей совет был вполне разумным. В свои двадцать пять лет Сова весил почти двести пятьдесят килограммов. На взгляд Магрит, на каждом очередном собрании он казался все более массивным и неопрятным. Она слышала, как другие сотрудники в глаза зовут его «Жирной Совой» или «Помесью Совы с Медузой». Клички были вполне подходящие, но он их спокойно игнорировал. К их изобретателям Савачарья относился с презрением. Он постоянно ел сласти; одежда его была сплошь черного цвета, и на три размера меньше, чем ему требовалось; его внешность была неряшливой, а его контора, на самом глубоком уровне ганимедских нор, представляла собой подлинное совиное дупло. Там содержался такой безумный беспорядок бумаг, компьютеров и самого немыслимого хлама со всей Солнечной системы, что Магрит не сомневалась: Сове нипочем не удастся найти в нем что-то, что может потребоваться ему по работе.

Так уволить жирного паразита!

Оставалась только одна проблема. Магрит еще никогда никого не увольняла. Она просто не знала, как это делается. Ей еще не хватало опыта, чтобы понять, что можно избавиться от нежеланной для вас персоны путем перевода ее в другой отдел.

Так что в первые три месяца в качестве главы филиала Магрит оказалась в весьма причудливом и неблагодарном положении, защищая Свами Савачарью на служебных совещаниях. «Конечно, он жирный, не так часто моется, как, например, я, и имеет не слишком много общественных добродетелей. Но его личная жизнь — это его дело, а не мое и не ваше. Он компетентен, ведет себя тихо и хорошо делает свою работу. Именно это имеет значение».

Конечно, Магрит не смогла отвадить психологическую команду от Совы, чей странный и одинокий нрав служил для психологов настоящим магнитом. На этом поприще Савачарья, однако, оказался вполне способен за себя постоять. С тринадцати лет он «попусту тратил время» в Сети Головоломок Солнечной системы. Двенадцать лет научили «Мегахиропса» (его кодовое имя в сети) быть бесконечно бдительным на предмет логических ловушек и бесконечно изобретательным в устраивании их.

Психологическая команда и ее слабо замаскированные тайные подтексты не выдержали испытания.

— Вы весите двести сорок килограммов. Что вы испытываете в связи с потенциальным влиянием подобного веса на продолжительность вашей жизни?

— Оптимизм. Я применяю лучшие из известных профилактик по продлению жизни, включая внутренних симбионтов. По стандартам для любого человека сто или даже пятьдесят лет назад я до отвращения здоров. Мой жизненный стиль также способствует долговечности. Сравните, если пожелаете, мою вероятную продолжительность жизни с вашей. И, делая это сравнение, не упустите из рассмотрения те путешествия, которые вы предпринимаете, чтобы заниматься своей профессией. Путешествия, знаете ли, имеют свои неизбежные риски. Учтите фактор жизнеукорачивающего эффекта изменений суточного ритма жизнедеятельности, вносимый этими самыми путешествиями, и не проигнорируйте также умственный стресс, эндемичный вашей работе. Когда ваш анализ будет закончен, вы обнаружите, что я, скорее всего, переживу вас на десяток-другой лет.

Психологи провели все вычисления и, к ужасу своему, выяснили, что Сова совершенно прав. Тогда они попытались снова.

— Ваш интеллект имеет весьма высокую оценку. Почему у вас нет интереса к передаче вашего интеллектуального дара следующему поколению?

— Опять половой вопрос! Неужели психологи, кроме секса, больше ни о чем не думают? Но я вам отвечу. Прежде всего вы сделали неправомерное допущение. Моя сперма была передана в центробанк девять лет назад и остается в наличии сегодня. Она будет доступна для использования в течение столетий — но не, как вы предположили, для следующего поколения, ибо я дал инструкции, чтобы моя сперма оставалась замороженной еще пятьдесят лет после моей смерти. Видите ли, к тому времени, как мне стукнуло шестнадцать, я уже уяснил для себя то, что до многих так и не доходит: человеческие инстинкты размножения базируются на чудовищной логической ошибке, той самой, что встала на свое место задолго до любых представлений о генетике. Когда рождаются дети, их родители по-прежнему живы и все еще молоды — слишком молоды, чтобы все их жизненные свершения были сделаны или чтобы все фатальные изъяны их генофонда проявились в полной мере. Разве вы хотели бы запустить в Солнечную систему отпрысков Аттилы или Гитлера? Разве не логичнее подождать, пока жизнь человека закончится, и можно будет дать объективную оценку его пороков и добродетелей? Потенциальная ценность для человеческой расы любого мужчины или любой женщины содержится только в их генах, но никак не в их телах. А этот генетический материал — сперматозоиды или яйцеклетки — может быть заморожен на неопределенный срок. Совершенно неважно, существуют ли родительские тела в момент, когда рождаются дети, — а с большинства точек зрения лучше, если не существуют.

Психологическая команда уже собралась в отступление, но пара ее членов все-таки попыталась задать еще один вопрос с подвохом.

— Свами Савачарья, вы ведете одинокое и интровертированное существование. Думали вы когда-нибудь о самоубийстве?

Сова ненадолго задумался.

— Да. Довольно часто. Но только для некоторых других людей.

Психологи бежали с поля боя, чтобы спорить между собой, каким был этот ответ — утвердительным или отрицательным. Назад они уже не вернулись.

И в течение следующих трех месяцев Магрит Кнудсен открыла для себя великую тайну: то, что она сказала о Сове, было правдой и даже больше, чем правдой. Свами Савачарья носил в своей огромной и круглой, похожей на пушечное ядро голове все подробности движения пассажирского транспорта по всей Солнечной системе. Он обожал игры (но только те, которые не включали в себя никаких физических усилий), и опыт Мегахиропса в Сети Головоломок сделал Сову экспертом во всем — от шахмат до сонетов с двойными акростихами и секретных шифров. С точки зрения Савачарьи, составление сложных транспортных расписаний было просто еще одной разновидностью головоломок.

В один прекрасный день Магрит пришла к нему как к своему последнему прибежищу. У нее имелся набор диаметрально противоположных требований, а желаемый график, который она и аналитики всего отдела выжали из своих мозгов, никакого результата не дал.

Сова гневно глазел на оскорбительный документ. При этом он сидел в специально изготовленном для него кресле подобно громадному перекатывающемуся черному шару, который при более высокой гравитации обвис бы и растекся.

— Требуется немного работы головного мозга, мадам Кнудсен. И тишины. — Затем Савачарья раздул щеки, фыркнул и полузакрыл глаза.

Пока он думал, Магрит бродила по конторе и в конце концов подобрала один из наиболее загадочных объектов, которые сплошь загаживали пол.

— Вы держите в руке инфракрасный коммуникационный маяк, — у Савачарьи должны были быть глаза на затылке, поскольку она стояла в боковой части помещения позади его кресла, — изобретенный на Палладе и самый миниатюрный из когда-либо изготовленных. Будьте с ним предельно аккуратны. Есть еще только три экземпляра, и все они хранятся в Церерском музее.

До этого Сова что-то царапал на клочке бумаги, но теперь его жирные пальцы с поразительной скоростью забегали по клавиатуре, и в то же самое время он диктовал вербальный ввод в компьютер.

— Вот… — Он снова фыркнул, протянул ей бумажку и указал на вывод дисплея. — Можете проверить, удовлетворяет вас это или нет.

Магрит без особой надежды взглянула на экран. Ей потребовалась минута-другая, чтобы понять, что она видит перед собой простое и экономичное решение ее проблемы, которое соотносилось со всеми ограничениями в расписании.

— Это идеально.

Магрит по-прежнему держала в руке коммуникационный маяк. Сова аккуратно его у нее изъял.

— Вполне тривиальное решение. Однако это устройство мне кое о чем напомнило, — Савачарья вдруг заговорил с необычной для него робостью. — Согласно пассажирским расписаниям, вы через две недели побываете на Церере?

— Думаю, да. Мне предлагается посетить совещание глав по транспортировке.

— Тогда я думаю, вы могли бы оказать мне немалую личную услугу. Один съемщик генома с Паллады содержится в Церерском музее, ожидая моих коллекционных инструкций. Это устройство было разработано учеными Пояса в последние дни войны. Оно весит менее полукилограмма и оно, разумеется, инактивировано. Однако оно также весьма хрупко, и я с великой неохотой доверил бы его ортодоксальным методам транспортировки.

Сова сделал паузу.

— Я привезу его вам, безусловно привезу. Просто дайте им знать, что я за ним прибуду.

(Магрит сопротивлялась искушению напомнить Савачарье разговор, подслушанный ею несколько дней тому назад и состоявшийся между Совой и другим аналитиком: «Единственная причина, почему ты никогда не путешествуешь, жирная задница, это потому, что тебе никогда всю свою медузу в стандартный скафандр не упаковать».

«Гнусная клевета. — Савачарья был невозмутим. — Почему я должен сносить бродячее существование, когда вы и другие мои орудия всегда доступны, чтобы служить моим потребностям?»)

Магрит Кнудсен приняла от Савачарьи просьбу о доставке съемщика генома и триумфально унесла решение своей проблемы с расписанием. Все главы филиалов в департаменте могли бы поклясться, что это невозможно проделать. И теперь Магрит знала, что на следующем служебном совещании у нее будет кое-что реальное для отражения нападок на Савачарью. В этот момент она с облегчением решила, что может выбросить из головы все мысли об его увольнении.

И теперь, двенадцать лет спустя, Магрит наблюдала за тем, как Сова общается с Гобелем, и напоминала себе, что он уже не нуждается в ее защите ни перед кем и ни перед чем. Савачарья был признанным мастером решения всех хитроумных транспортных проблем, способным на такой уровень тонкости, который заставлял новичков изумленно разевать рты.

Если не считать того, что этот навык ровным счетом ничего не значил для генерального инспектора. Ярроу Гобель следовал своей собственной программе аудита. Он прокопался прямиком через санкции и расходы на работу Савачарьи по транспортному планированию, игнорируя все согласования и увертки. Очевидно, генеральный инспектор не обнаружил там ничего из ряда вон выходящего, поскольку вся та груда была проверена и сдвинута в сторону, но теперь перед ним оказалась последняя толстая папка.

Магрит вздрогнула. В этой папке содержалась оценка благоразумия Савачарьи. Или то, что она мысленно считала оценкой его благоразумия. Там перечислялись пункты расходов, которые ни в каком бюджете не значились. Эту папку уже пять лет не проверяли. Собственно говоря, когда Магрит Кнудсен опустилась на уровень реальности, ей пришлось признать, что это была именно та причина, по которой она сюда пришла. Она одобрила все пункты этого списка — по крайней мере, в принципе. Там стояли ее подписи. На практике же она не имела представления, чем большинство из тех пунктов является, хотя могла догадываться.

Все это, очевидно, было совершенно иначе для генерального инспектора Гобеля. Он недоуменно хмурился над статьями расходов и над вводами данных, которые имелись рядом с каждой статьей.

Наконец Гобель поднял голову и уставился на Свами Савачарью.

— Большинство этих покупок и заявок не соответствуют ничему в бюджетных документах Транспортного департамента. Похоже, что они сделаны на… — тут выражение его лица стало таким, какое Магрит еще никогда у него не видела, — реликвии Великой войны и на военные архивы.

Это не был откровенный вопрос, а потому Сова опять решил прикинуться непонятливым и трактовать его как высказывание. Он очень твердо посмотрел в лицо генеральному инспектору и ничего не сказал. Последовало очень долгое молчание, пока Магрит не решила вмешаться.

— Существует дополнительный список одобренных расходов, специфичных для отдела координатора Савачарьи. Я уверена, что все его пункты охвачены тем, что вы видите вокруг.

Гобель обратил на нее свое прохладное внимание.

— Тогда вам должно быть очевидно, что мне необходим этот список. И я также требую докладные записки, которые показывают, каким образом подобная аномалия могла иметь место.

— Список есть в компьютере. Оригиналы докладных записок хранятся в моем кабинете. Если вы хотите, я могу туда сходить и их принести. Разумеется, мы готовы к полной открытости.

Гобель медленно кивнул.

— Не сомневаюсь, что вы готовы. Но пока вы будете искать докладные записки, мы с мистером Савачарьей осмотрим описанные в этих документах материалы. Во всех подробностях.

Двое мужчин уставились друг на друга, игнорируя Магрит. Вздохнув, она направилась из конторы Совы к подвесной трубе, которая перенесла бы ее на пятьсот метров вверх в главный отдел. Интересно, сколько объяснений будет необходимо — или достаточно, — чтобы удовлетворить Гобеля? Некоторые из этих данных и запросов на оборудование казались странными даже для терпимых глаз Магрит. Только Сова мог их удостоверить. Все, что могла сделать Магрит, — это поискать свои письменные свидетельства и понадеяться, что они достаточно точны и достаточно полны, чтобы удовлетворить такого крохобора, как генеральный инспектор.

Оценка благоразумия прошла очень долгий путь. Давным-давно, еще до того как она привезла с Цереры съемщик генома, Магрит выяснила, что внутри вечно размышляющего мозга Совы имеются и другие бездны. Его контора могла казаться ей и всем остальным заваленной грудами случайного мусора, но для Савачарьи каждый предмет имел свое место, ценность и значение.

Добрая половина Совиной Пещеры была посвящена реликвиям Великой войны. Савачарья был рьяным поклонником войны, хотя совершенно в своем роде. Общеганимедский взгляд на войну был таков, что она стала катастрофой немыслимой цены, но что она также послужила в качестве поворотного события, необходимого для того, чтобы смогло произойти смещение фокуса человеческой психологии с Земли на всю Солнечную систему.

Сову совершенно не интересовали ностальгия, философия или исторические императивы. Он видел войну совсем по-другому. Хотя Внутренняя система понесла гораздо больше жертв, в сознании Савачарьи именно Пояс понес самую огромную и, скорее всего, безвозвратную потерю. Война разразилась в то самое время, когда технология Пояса как раз прорывалась к периоду невероятного изобилия изобретений. Все это было разнесено на кусочки. Многие открытия Пояса были уничтожены заодно с их авторами. Но не все из них с необходимостью были утрачены навеки. Сова был убежден, что их тайны могут быть подвергнуты систематическому поиску и тщательному анализу. Это была головоломка из головоломок.

Посредством филиала Савачарья делал крошечные вложения в старые архивы — те, которые Магрит при необходимости могла удостоверить как свидетельства прежних образчиков пассажирского движения вокруг Пояса. Он изучил истертые распечатки в уединении Совиной Пещеры и в конце концов запросил, чтобы определенная орбита была обследована на предмет объектов конкретного описания. Магрит одобрила поиск. Найденные там обломки грузового корабля Пояса содержали в себе процедуры разработки и образцы неизвестного класса связующих веществ, далеко превосходящих все известные ныне.

Магрит Кнудсен удостоили восхвалений за открытие. Она отказалась от такой чести и позаботилась о том, чтобы подлинный источник достижения был распознан. Сова стал героем отдела — на несколько дней; затем людям опять стало тяжело выдерживать его возросшую надменность и помпезность.

По второму запросу Савачарьи отдел был уже чуть более щедр с отчислениями. Последовавший поиск не выявил никаких новых изобретений, зато Церерский музей щедро расплатился за маленького и древнего «фон Нейманна». Это была оригинальная модель, использовавшаяся при рудничных разработках на Троянских астероидах — до того, как закон Фишеля и знаменитая Эпитафия («хитроумный суть тупой: нет мудрости в том, чтобы встраивать слишком много разума в самовоспроизводящийся аппарат») стали общепризнанными догмами. Все думали, что эта конкретная модель «фон Нейманна» была уничтожена и безвозвратно пропала, однако данный образец все еще функционировал после сорока лет космического дрейфа. Музей выставил его в качестве экспоната — в инертной оболочке с тройной закупоркой. Лишенный доступа к сырью, этот «фон Нейманн» не считался опасным.

После четвертого успеха Савачарьи никто уже не ставил под сомнение его хобби и не дивился аномалии связанных с Великой войной расходов внутри обычного транспортного отдела. Если кто-то это и делал, элементарный экономический анализ показывал, что инвестиции в сотни раз окупались сделанными открытиями.

Однако докладные записки отдела оставались совсем другим вопросом. Возвращаясь назад по подвесной трубе и разглядывая тощую папку, Магрит Кнудсен чувствовала, что активность Совы в отношении военных реликвий была не столько оправданной и запланированной, сколько просто растущей. Магрит была слишком опытна, чтобы проявлять нервозность, но последние шаги обратно в Совиную Пещеру оказались для нее нелегкими. Она помедлила у порога, оглядывая помещение и пытаясь что-то понять по прощупывающему взгляду генерального инспектора. Стены и потолок из гранулированных панелей, скрытое освещение солнечного спектра, а также мягкий, но непроницаемый серый пол не привлекали ее внимания. Предметы и выражения, которые искала Магрит, относились исключительно к Савачарье.

Она осмотрела всю длину узкого, уродливого каземата, который являл собой и жилое помещение, и контору. Совиная Пещера составляла всего три метра в вышину и четыре в ширину, зато она была по меньшей мере тридцать метров в глубину. Полезную ширину уменьшали книжные полки и картотечные шкафчики, что тянулись и вдоль правой, и вдоль левой стены. Там хранились тысячи непереплетенных рулонов пыльных распечаток, результаты исследований тральщика на Поясе, причем все рулоны явно были разложены как попало.

В дальнем конце располагались маленькая, хорошо оборудованная кухонька и громадный холм постели Савачарьи. Чтобы туда добраться, визитер должен был одолеть весь центральный коридор, широкий ровно настолько, чтобы там прошла собственная туша Совы. Этот коридор был оторочен столами и скамейками, покрытыми хаосом разнокалиберной аппаратуры и всевозможных устройств, причем многим из них явно чего-то не хватало, а некоторые были сплавлены и искорежены до полной бесполезности.

Это была уникальная коллекция, рог изобилия реликвий и обломков Великой войны. Недоставало там только одной вещи — теперь Магрит ясно могла это видеть, хотя годами этого не замечала. Недоставало там любого свидетельства каких-либо расписаний движения пассажирского транспорта. Свидетельства, по сути, исполнения Савачарьей своих служебных обязанностей. Недремлющее око Гобеля, каким бы острым оно ни было, не могло заглянуть внутрь черепной коробки Савачарьи, куда все эти расписания были надежно засунуты. Зато генеральный инспектор в изобилии наблюдал свидетельства отвлеченного внимания, недостатка надзора, злоупотребления финансами отдела…

Магрит оставила мужчин сидящими за столом, где Гобель сложил в пачку рапорта о запросах на транспорт. Она ожидала найти их по-прежнему там сидящими. Рапорта явно не сдвинулись ни на миллиметр, зато Сова был на полпути по каземату. Гобель торчал у него под боком, вглядываясь в какую-то штуковину вроде видоискателя.

— У меня есть требуемые вами докладные записки.

Продвигаясь по помещению, Магрит пыталась прочувствовать атмосферу. Это ей не удалось. Сова был, как всегда, бесстрастен, а черепашья физиономия Гобеля, похоже, вообще не предназначалась для выражения каких-либо человеческих эмоций. Наконец генеральный инспектор оторвал свое око от штуковины типа видоискателя и повернулся к Магрит.

— Благодарю вас. — И тут Гобель внезапно выдал эмоцию, которую Магрит Кнудсен с легкостью смогла прочесть. Раздражение. Он взял протянутую Магрит папку и сунул ее себе под мышку. — С вашего разрешения, администратор Кнудсен, я заберу это с собой для внимательного изучения и верну вам завтра.

И генеральный инспектор прошел мимо Магрит, направляясь к двери.

— Но обзор дополнительного списка…

— …у меня в руках, — Гобель снова повернулся к Савачарье. — Значит, в восемь часов?

— Приходите, когда вам будет удобно. Я безусловно буду здесь.

— Тогда в восемь часов, — и Гобель ушел, не сказав Магрит ни единого слова.

— Что вы ему наговорили? — Она повернулась к Сове. — Когда я уходила, он просто не испытывал к вам симпатии, но теперь он откровенно на вас обозлен.

— Это не так, — Сова аккуратно укладывал видоискатель обратно в футляр. На его смуглом лунообразном лице читалось редкое выражение удовлетворения. — Он на меня не обозлен — ни в малейшей степени. Это как раз ваше возвращение спровоцировало его враждебность.

— Но я всего-навсего принесла ему докладные записки, которые он просил.

— Верно. Однако раздражение вызвало не то, что вы принесли. Его вызвал простой факт вашего возвращения. — Савачарья перебрался к груде перечней и вытащил оттуда одну бумажку. — Поскольку генеральный инспектор на некоторое время ушел, нельзя ли мне привлечь ваше внимание еще к одному делу?

Скачки Совиного разума всегда выбивали Магрит из равновесия. А сегодня Савачарья выражался еще туманней обычного. Она тупо уставилась на документ, который он ей вручил. Там докладывалось об обследовании тральщиком некоторых зон Пояса. Поиск был закончен два года назад, но результаты только недавно поступили к Сове из банка данных Цереры.

— Это что-то, о чем вас Гобель расспрашивал?

— Вовсе нет. Генеральный инспектор ничего об этом не знает. Я как раз просматривал это исследование, когда его прибытие прервало мою работу. Теперь я хотел бы привлечь ваше внимание вот к этому пункту.

Жирный палец обвел дюжину строк письменного описания на полпути вниз по странице.

— Прочтите это. Внимательно.

Магрит прочла. Один из тральщиков, кораблей, ответственных за предотвращение возможных угроз для навигации на путях сообщения до самого Урана, зафиксировал и исследовал некий искусственный объект. Это был кусок рудовоза глубокого космоса под названием «Океан», ближе к концу войны переоборудованного в пассажирский транспорт. Судно было атаковано и уничтожено. Тральщик нашел только один небольшой фрагмент, которому случилось включить в себя неповрежденный полетный самописец. Изучение самописца выявило, что «Океан» был судном Пояса, которое в момент его уничтожения несло в себе всего десять членов команды и пассажиров. Были также описаны природа повреждения и оружие, которое его вызвало.

Магрит дважды прочла все это.

— Итак, тральщик нашел кусок космического мусора, оставшегося после войны. Ну и что? Таких должны быть миллионы.

— Действительно. Тральщик записал приблизительное положение и скорость для будущего отслеживания, но не снял объект с орбиты и не уничтожил его. Мне бы хотелось получить ваше разрешение на немедленное начало операции по снятию и доставке сюда полетного самописца.

— Сколько это будет стоить?

— Такое вычисление пока еще недоступно. Однако расходы будут существенными, ибо положение известно только примерно.

Скверно для начальника было выходить из себя в общении с кем-то из своих подчиненных. Если не считать некоторых случаев. Особенно как сейчас, когда в округе больше никого не было.

— Черт вас побери, Сова, я не понимаю, почему это должно меня интересовать. Где ваш трижды проклятый интеллект? Генеральный инспектор дышит вам в затылок и мечтает найти хоть что-нибудь, чем бы вас в задницу уколоть. Он не видел ни одной строчки в вашем контракте, где говорилось бы, что вы должны проявлять хоть какой-то интерес к военным реликвиям. И вот, когда он не на шутку взялся перепахивать ваши архивы, вы хотите сунуть ему под нос новый запрос на финансирование. Что вы предполагаете поведать ему, когда он завтра вернется, чтобы с пристрастием пройтись по вашему реквизиту?

«Надменный» было еще ладно. «Помпезный» тоже ладно. Но сюда еще добавлялось «безумный», поскольку Савачарья безмятежно ей улыбался.

— Генеральный инспектор Гобель завтра сюда не вернется.

— Сам он, однако, уверен, что вернется.

— Нет. Он сказал, что вернет вам завтра вашу папку и увидится со мной в восемь часов. Сегодня вечером. Он придет со мной пообедать. Я пообещал ему гуляш, который, как вы знаете, особенно мне удается. Что же до списка, который вас так тревожит, то он изучил его, пока вас не было, и объявил, что полностью удовлетворен.

В перевернутом мире Совиной Пещеры, где подчиненные творили с начальством все, что хотели, а логика, точно летучая мышь, свисала вниз головой с потолка, ты брал за пуговицу узколобого, неподкупного генерального инспектора и умасливал его обещаниями гуляша.

Но Сова продолжал.

— Ярроу Гобель, как вам должно было стать очевидно из выражения его лица, когда он впервые увидел пункты дополнительного списка, страстный любитель Великой войны. Куда более страстный, нежели я. Он убежден, что Пояс в последние дни войны разрабатывал секретное оружие — такое устройство, которое выиграло бы войну, если бы только что-то фатальным образом не пошло вкривь и вкось. Я, конечно, упомяну при нем за обедом о фрагменте «Океана». — Он похлопал по листку, который держал в руке. — И, учитывая его пристрастие, невозможно себе представить, чтобы он не одобрил финансирования, когда я покажу ему это свидетельство и объясню его важность.

Магрит подошла к огромному пухлому креслу Совы и уселась в самую его середину. Сова был как пить дать гений или идиот. Проблема заключалась в том, что сам он считал себя гением. И она тоже.

— Для начала вы можете объяснить его важность мне. Ведь именно мне предполагается изыскать наличность. И я не вижу никакой причины тратить хоть один цент на то, чтобы притащить сюда кусок корабля, который был разорван на части двадцать пять лет тому назад.

— Так получается только потому, что вы прочли отчет не так внимательно, как я вас просил. Пожалуй, чем просить вас внимательно перечесть его снова, я просто суммирую факты. Во-первых, «Океан» был судном Пояса. Не просто сделанным на Поясе, а действовавшим в пользу Пояса во время войны. Чтобы подтвердить этот факт, я проверил архивы Внутренней системы. Нет никаких свидетельств того, что «Океан» когда-либо захватывался Внутренней системой.

Во-вторых, отчет о повреждениях оставшегося фрагмента «Океана» не оставляет никаких сомнений в том, какое оружие их причинило. «Океан» был уничтожен особым типом разумной ракеты, известным как «искатель».

— Я слышала о таких. Тысячи кораблей были уничтожены «искателями».

— Действительно. Кораблей Внутренней системы. «Искатель» был оружием Пояса, — Савачарья пододвинулся к Магрит и положил документ ей на колени. Его надменность и помпезность почти исчезли, сменившись острым любопытством. — Итак, судно Пояса было разорвано на куски оружием Пояса. «Океан» был уничтожен собственной воюющей стороной. Почему?


Не только у Великой Совы была в тот вечер назначена встреча. Как правительственного уровня чиновник, ответственный за транспортировку, Магрит Кнудсен не могла себе позволить остаться в стороне от вечернего собрания Генеральной Ассамблеи, хотя она уже устала. Она покинула Совиную Пещеру в шесть пятнадцать, давая себе всего сорок пять минут на то, чтобы поесть, принять душ, переодеться и обдумать свою позицию по главному вопросу, стоящему в тот вечер перед Ассамблеей.

Дальнейшее развитие одного из галилеевых спутников, да еще в предложенных масштабах, должно было изменить транспортные маршруты вокруг всего Юпитера. Причем необратимо. Как это можно было оправдать? С трудом. Магрит почувствовала, что склоняется к оппозиции проекту, но ей все же хотелось услышать все аргументы, прежде чем принять свое решение.

Впрочем, были в Генеральной Ассамблее и другие, для которых никакие аргументы ничего не значили. Змеи, подумала Магрит, проглатывая несколько ложек супа и пригоршню крекеров. Имперские строители, которые стали бы публично выступать против развития, а приватным образом всячески его лоббировать и продвигать. Змеи и волки. Сегодняшнее собрание будет буквально ими кишеть, потому что проекты развития, имея запах прибыли, притягивали их стаи. Магрит гневно взглянула на свое лицо в зеркале, расчесывая длинные черные волосы сильнее необходимого. Змеи, волки и свиньи. Плевать им было на то, что случится с системой Юпитера лет через тридцать, поскольку монеты должны были именно сегодня закатываться в их кошельки. Магрит могла назвать дюжину таких подонков — и все они сегодня вечером непременно должны были присутствовать.

И нравилось ей это или нет, но Магрит Кнудсен приходилось с ними работать. Либо так, либо сдаться и совсем освободить им дорогу.

Магрит подумала о Свами Савачарье и его гуляше. Блюдо было определенно деликатесное. Сова был настолько же гурманом, насколько и обжорой. Уж ему-то на обед никаких крекеров не подсовывай.

Как обычно после встречи с Совой, Магрит испытывала наполовину раздражение, наполовину зависть. Савачарью не волновало продвижение по службе. У него не было ни малейшего интереса к политическому противоборству или к борьбе за власть. Если бы ему дали должность на уровне кабинета министров, Сова не выдержал бы там и двух дней. Но сегодня именно Свами Савачарья будет одолевать четыре-пять порций гуляша, отдыхая в Совиной Пещере и показывая все свои игрушки генеральному инспектору Гобелю, тогда как Магрит Кнудсен будет сидеть и вежливо кивать людям, компанию которых она терпеть не могла.

Магрит в последний раз проверила свою внешность, взглянула на часы и направилась к конференц-залу. Савачарья жил мирной, интеллектуальной, лишенной стрессов жизнью, делая только то, что он хотел и отказываясь даже рассматривать возможность чего-то еще. Время от времени Магрит думала, как было бы чудно поменяться с ним должностями.

Время от времени. Примерно раз в год. И длилось это максимум час.

Она ускорила шаг. Кровь уже бурлила. Магрит не терпелось дождаться встречи с этими алчными сукиными сынами, чтобы ринуться в самую гущу перепалки по поводу проекта развития Европы.