"Крах династии" - читать интересную книгу автора (Шхиян Сергей)

Глава 10

История моего знакомства с дьяком посольского приказа Дмитрием Александровичем Екушиным была незамысловата, но имела, как выяснилось, далеко идущие последствия. Должность дьяка, если перевести ее в современные реалии, была довольно значительна. Он служил чем-то вроде заместителя министра иностранных дел. В эту эпоху государственные сановники разделялись, грубо говоря, на два рода, родовую знать и собственно чиновников. Первые занимали высшие государственные посты де-юре, вторые де-факто. Простолюдин никак не мог стать думным боярином, но вполне мог выслужиться в окольничие, кравчие или дьяки.

Сначала дьяки были простыми писцами. Образование приказов, требовавшее постоянных и опытных дельцов; проведение в местном управлении государственного начала в более чистом виде, чем при системе кормления; столкновение власти московских государей с аристократическими притязаниями боярского класса, вынудившее первых искать себе опоры в неродовитых служилых людях — все это привело к возвышению дьяков, грамотных, деловитых, худородных и вполне зависимых от воли государя.

Уже великий князь Иван Васильевич первою статьею своего Судебника 1497 года предписывал, чтобы в суде бояр и окольничих присутствовали и участвовали дьяки. С учреждением приказов дьяки делаются их членами в качестве товарищей бояр или непосредственных начальников приказа. В XVI веке дьяки играют видную роль и в местном управлении, являясь товарищами наместников по всем делам, кроме предводительства войском (в отдельных случаях, впрочем, они участвовали и в военном деле), и сосредоточивая исключительно в своих руках финансовое управление.

Одним из таких больших чиновников по Посольскому приказу и был мой знакомец. Я сумел разобраться в его «служебном бизнесе» и выяснил, что Дмитрий Александрович курировал блок вопросов по связям с нашими беспокойными южными соседями. Московское государство, чтобы как-то защититься от их постоянных набегов, вынуждено было оказывать этим государственным образованиям финансовую «помощь», или, если говорить более точно, от них откупаться. Екушин, зная внутреннюю ситуацию в Москве, сам определял максимальные суммы, которые ханам можно было вытребовать у Московского царя. Все просто и, главное, очень доходно.

Имея огромное состояние, дьяк ни в чем себе не отказывал, жил на широкую ногу, вел себя, как удельный князь, и чувствовал себя неподсудным и безнаказанным. Со мной же у него вышла небольшая промашка и, каким-то образом обнаружив меня в столице, Екушин, видимо, не смог отказать себе в удовольствии раздавить досадившее ему насекомое. Судя по тому, что меня пытались убить возле дома царя, он уже так зарвался, что и государя ставил ни во что. Амбиции, безусловно, вещь хорошая, прогрессивная, но никогда не стоит пересаливать. Он же, как мне показалось, уже сильно перегнул палку.

Оставив выяснения статус-кво на вечер, я первым делом посетил дом Блудовых, поблагодарил хозяина за гостеприимство, после чего перевез своего оруженосца во дворец. Честно говоря, мне помощник нужен не был, однако мальчик был сиротою, так что иного выхода, кроме как идти в холопы, у него не оставалось. Пришлось взять Кнута «на воспитание».

К своей царевне я зайти не рискнул. Теперь, когда у нас появились «отношения», следовало проявлять максимальную осторожность. Хорошо хоть Матрена проинформировала, что у Ксении все в порядке, и она продолжает недомогать, что сулило мне еще одну незабываемую ночь.

Однако первым делом нужно было решить проблему с моим «заказом», чтобы не оказаться в канаве с проломленной головой. Готовясь к встрече с дьяком, я решил заменить свой броский гардероб самой что ни есть обычной московской одеждой, дабы не бросаться в глаза окружающим роскошным камзолом. Известно, что Москве, как и в Греции, есть все, были бы деньги. С ними у меня пока проблем не было, так что вскоре, после посещения нескольких лавок в охотном ряду, встречные женщины на меня перестали смотреть.

К договоренному времени я был полностью готов и экипирован. Отправляясь в ночную экспедицию, я оседлал лошадь Вани Кнута, с той же целью — как можно меньше привлекать к себе внимания. Зная дьяка Дмитрия Александровича, можно было быть уверенным, что так просто до него не добраться. При всех его недостатках по части юных красавиц и самомнения, когда дело касалось денег и безопасности, с головой у него было все в порядке.

Я выехал из Кремля в оговоренное время через Боровицкие ворота, но своих криминальных сторонников на условленном месте не обнаружил. Пришлось неспешно туда-сюда кататься по Красной площади, чувствуя себя то ли самозванцем, то ли мещанином во дворянстве. Хорошо хоть вскоре появились мои новые «сатрапы», иначе я вполне мог лопнуть от гордости.

Как утром у меня с Марусей, теперь тот же казус случился с ней. Девушка не узнала меня с двух шагов и угрожающе повернулась, когда я подъехал к ним.

— Чего тебе? — резко спросила она. — Езжай своей дорогой!

— А я думал, мы поедем вместе, — разочарованно протянул я.

— Это ты, что ли, боярин? Тебя не узнать, тоже богатым будешь!

— Постараюсь. Ну, что?

— Все узнали, даже посмотрели его усадьбу, только добраться до него будет нелегко!

— Как-нибудь с Божьей помощью справимся.

— Дьяка, кроме холопов, еще охраняют стременные стрельцы, — продолжила рассказ Маруся, — слышала, на ночь еще спускают собак. Кал бы нам вслед за Евграфом Рубленым на тот свет не отправиться!

— Ну, месть дело добровольное, не хотите, как хотите. Мне-то дом покажете?

— Затем и приехали. А в робости нас не кори, не таких, как твой дьяк, обламывали!

— Тогда о чем разговор, поехали.

Федор тронул коня, и мы двинулись к намеченной цели Маруся была сосредоточена и, видимо, думала о чем-то неприятном, это было заметно по тому, как у нее недовольно шевелились губы.

— Что, если его перехватить утром, когда он поедет в приказ. Холопов его перебьем, а самого зарежем, — предложила она.

— Он на чем ездит?

— Не знаю, когда мы встречались, был в возке Если верхами, так можно попробовать, как он тебя, из самострела.

— Ладно, давайте не торопиться, сначала все осмотрим, потом будем решать. Может, не так страшен черт, как его малюют!

На этом стратегические разговоры закончились. До имения Дмитрия Александровича оказалось рукой подать от Кремля, и минут через двадцать мы уже не спеша объезжали его владения. Пока не стемнело, мне нужно было сориентироваться, где у них тут что расположено. У моих разбойников к имению был свой интерес и собственная технология проникновения.

— Если собак отвлечь, то можно будет перебить стрельцов, подпереть двери и всех спалить! — предложила Маруся.

— Разве так можно, в доме полно народа. За что невинным людям страдать?

— Нам-то что, нас никто не жалеет! Поди, если поймают, так на казнь все глазеть сбегутся.

— Нет, я на такое не пойду, — твердо сказал я, — дьяк плохой человек, его не жалко, а невинную кровь лить не стану!

— Да брось ты, — с блатной прямотой сказала девушка, — нашел кого жалеть, холопов!

Объяснять ей нравственные, христианские принципы было совершенно бесполезно, потому я отговорился:

— Чего ты делишь шкуру неубитого медведя! Сначала за изгородь попади!

Потом я спросил у молчаливого Федора:

— А ты как думаешь? Стоит холопов жалеть?

— Мне что, я как Маруся. Она лучше всех знает!

Думаю, что именно в этот момент, после полного пафоса ответа «суженного», мне в голову пришла одна любопытная мысль. Даже и не мысль, а так, мелькнуло в уме что-то любопытное, какая-то загогулинка, непонятного пока, но интересного содержания.

За разговором мы медленно объезжали имение дьяка. Пока никаких пробелов в обороне видно не было. Вся площадь оказалась обнесенной высоким, глухим частоколом. Я подумал, что первая Марусина идея перехватить дьяка по дороге в приказ самая реальная. Однако высказываться не спешил, продолжал наблюдение. Темнело.

Конечно, никакой сложности в том, чтобы убить дьяка, не было. Самым простым было бросить ему в возок бомбу. Изготовить ее я мог, что называется, на коленке. К сожалению, такой способ устранения противника не гарантировал от лишних жертв. Я же, чем дольше обитал в этом суровом, неприютном времени, тем делался большим «человеколюбом». Никаких лишних жертв не должно было быть, как говорится, по определению. Стоит только проследить, во что обошлись нашей стране деяния великих национальных вождей от Ивана Грозного до Иосифа Сталина и сравнить их достижения с переписью населения. Возможно, они и создали великую империю, только непонятно, кто в ней будет обитать!

Дольше ездить кругами вокруг чужого забора было опасно. На нас могли обратить внимание, задержать превосходящими силами и прервать подготовку к операции в ее начале и уже навсегда. К тому же мне пора было возвращаться к больной царевне. Война, конечно, дело святое, но любовь мне все-таки милее.

— Пора разъезжаться, — сказал я, когда стало очевидно, что ничего нового мы не узнаем. — Сможете завтра проследить, когда дьяк выезжает в приказ, и кто его сопровождает?

Маруся промолчала, за нее после паузы ответил Федор:

— Можно, дело нехитрое.

— Вот и хорошо, утром встречаемся на старом мосте после заутрени.

— Хоть бы одним глазком взглянуть, как цари живут! — неожиданно сказала девушка.

Загогулинка от мелькнувшей давеча необычной мысли неожиданно стала толще и четче.

— Что, так хочется посмотреть?

— А то!

— Я подумаю, может быть, мне удастся тебя туда провести, — пообещал я.

— А меня? — просительно воскликнул Федор. — Мне тоже любопытно!

— Обещать не могу, но постараюсь. Глядишь, еще и с самим царем встретитесь!

— Ой, правда! — как маленькая девочка всплеснула в ладошки Маруся. — С самим царем! Если, боярин, не обманешь, век буду за тебя свечки ставить!

— Я же сказал, что не обещаю, но постараюсь. Сейчас царь Федор и царевна Ксения недужат, вот как поправятся, паду им в ноги, умалю пустить вас под их светлые очи.

На этом мы простились и разъехались в разные стороны.

Теперь, когда неприятные дела откладывались на завтра, меня волновало только одно, где сегодня будет ночевать Ксения. Еще утром мы договорились, что она попытается использовать вчерашнюю придумку с тишиной и покоем, однако, что из этого получилось, я мог узнать только в Кремле. Однако все мои планы едва не оказались перечеркнутыми закрытыми на ночь Боровицкими воротами. Не тратя времени на уговоры караульных, я доскакал да Фроловской башни, здесь ворота еще только собирались запереть, и за небольшую мзду меня впустили внутрь.

Порядком перенервничав, я добрался до Царского подворья, отвел лошадь в конюшню и спросил у сторожевого стрельца, где сегодня ночует царевна, Тот сначала не узнал меня в худом платье, хотел поднять шум, но потом осветил лицо факелом, успокоился и указал на дворец покойной царицы. Тамошние стрельцы меня вспомнили без таких сложностей, сказался тесный контакт:

— Здравствуйте молодцы, — поздоровался я со вчерашними караульными, — как служба?

— Медовуху брать будешь? — тотчас поинтересовался нарушитель сухого закона. — Цена та же!

— Давай, — согласился я, рассчитался по высокой вчерашней таксе.

В покоях меня ждали. Ксения, ни обращая внимание на присутствие шутихи, бросилась на шею, обожгла поцелуем, после чего засыпала упреками. Смысл их, в переводе на наши понятия, был в бессовестном мужском эгоизме.

— Тебя утром едва не убили, а ты целый день неизвестно где пропадаешь, — со слезами на глазах выговаривала царевна.

Пришлось оправдываться, что всегда ставит в положение виноватого. Впрочем, сладость примирения вполне компенсировала несколько неприятных минут «семейной ссоры». Дальше все пошло по вчерашнему сценарию. Матрена уже забыла утренний похмельный синдром, пила, не щадя живота своего, а мы с Ксенией ждали, когда останемся одни. Наконец карлица сломалась и едва не свалилась со скамьи. Опять пришлось на руках нести ее в постель. Она что-то бормотала, всхлипывала и даже пыталась петь. Короче говоря, обычное счастливое состояние пьяного человека.

Я к вечеру устал и не проявлял вчерашнего нетерпения оказаться в постели. Ксения, напротив, была нервно возбуждена, и, не скрывая, ждала повторения вчерашней ночи. Мы сидели за столом друг против друга. Говорили на обычные застольные темы. Царевна попросила рассказать о покушении, мне пришлось восстанавливать в памяти подробности происшествий сегодняшнего дня. О мстительном дьяке пришлось упомянуть осторожно, как бы между прочим, чтобы не вызывать у царевны ненужную ревность к спасенной от его происков девушке. Хотя эта история и была в прошлом, женщины такие моменты отслеживают очень четко. Поэтому, чтобы не сболтнуть лишнего, мне приходилось контролировать каждое свое слово.

Однако я прокололся в другом. Как только в рассказе появилась Маруся, царевна тотчас стала внимательна к деталям и забросала вопросами, на мой взгляд, не имеющими никакого отношение к делу. Причем, чем уклончивей и небрежней я оценивал внешние данные неведомой ей женщины, тем меньше она мне верила.

— И она тебе совсем не понравилась? — выпытывала Ксения.

— Там нечему нравиться! — почти искренне отвечал я. — Обычная девушка, таких, как она, десять раз встретишь и не запомнишь в лицо.

— Но ты же ее, когда вы снова встретились, узнал?

— Конечно, узнал... по одежде, — неизвестно за что оправдывался я.

Постепенно у меня возникло чувство, что меня зачем-то загоняют в тупик. Кроме того, дело шло к альковным нежностям, а у меня после удара тяжелой стрелы сильно болела спина, левая рука плохо действовала. К тому же эту ночь мы с ней почти не спали, день выдался суетливый и напряженный, я был не в лучшей форме, так что у царевны могло появиться достаточно веских аргументов для ревности.

Я понимал, что Ксения едва ли не первый раз сильно влюбилась, ее мучат венценосные комплексы гордыни и боязни оказаться не первой и не лучшей, но мне от этого было не легче. Конечно, все, что я рассказываю, не входит в рамки традиционного романа с идеальными героями и романтическими отношениями, но из песни слов не выкинешь. Что было, то было. Во всяком случае, в какой-то момент разговора оправдываться я больше не захотел.

— Ты же сам сказал, что сначала она была одета как горожанка, потом как боярышня! И ты ее все равно узнал? — продолжала допытываться она.

— Ладно, — нарочито нахмурившись, сказал я, — ты хочешь знать всю правду?

— Да! — побледнев, что оказалось заметно даже в свечном освещении, ответила Ксения.

— Хорошо. Эта Маруся как две капли воды похожа на тебя, потому-то я ее сразу же и узнал!

Слово не воробей, когда оно вырвалось, я вслед ому подумал, что в том, что я сказал, есть довольно много правды. Действительно, когда Маруся переоделась и сменила «имидж», какое-то сходство с царевной у нее появилось. И, может быть, не такое уж мимолетное.

— Ты хочешь сказать, что эта городская девка похожа на меня! — возмущенно воскликнула дочь Бориса Годунова.

— А что в этом такого? Ты думаешь, что кроме тебя на Руси больше нет красивых женщин?

— Я хочу ее видеть! — подумав, сказала Ксения.

— Хорошо, я ей передам твою просьбу, надеюсь, она согласится с тобой встретиться.

Ксения вспыхнула и первое мгновение не нашлась, что ответить. Эту невежливую для августейшей особы фразу я сказал нарочно, чтобы сбить с принцессы спесь. Мне совершенно не светила роль быть царским подкаблучником и в постели соблюдать правила дворцового этикета, Впрочем, как и отчитываться за каждое слово, взгляд и знакомство. Нужно было сразу поставить точки над «i», и я их поставил. Понимаю, что многим особам прекрасного пола то, что я говорю, не понравится, покажется грубым и недостойным настоящего мужчины, но это уже не мои, а их проблемы. Реальная жизнь и отношения между женщинами и мужчинами не всегда похожи на женские романы и бразильские сериалы.

Однако далее необходимо отдать должное царевне. Ксения, как только у нее прошел первый приступ гнева, сразу же взяла себя в руки. Все-таки царское воспитание это вам не хухры-мухры! Царевна не только любезно улыбнулась, она улыбнулась ласково, нежно, даже застенчиво, так что у меня сразу же пропал Соевой запал, и стало стыдно, что я заподозрил такую добрую, хорошую девочку в высокомерии и пренебрежительном отношении к простым людям.

— Если я сделаю твоей Марии подарок, это ее не обидит? — спросила она, глядя не меня своими прекрасными, лучистыми глазами.

— Во-первых, она не моя, а во-вторых... — Что во-вторых, я так и не сказал. Наши отношения внезапно перешли в иную стадию, в которой не оказалось места ни Марусе, ни царской гордыни. Меня захлестнула волна нежности, которая сначала с головой утопила в розовом тумане, потом еще в чем-то, не менее сладком. Так что, когда мы оказались обнаженными в пушистом объятии перин, инцидент был полностью исчерпан.

— Бедненький, — шептала Ксения, рассматривая огромный синяк на моей спине, — тебе очень больно?

— Ничего, до свадьбы заживет, — со скромным мужеством успокаивал я возлюбленную. — Шрамы украшают мужчину!

— Я так и не поняла, за что дьяк Екушин хочет тебя убить? — опять вступила она на скользкую тропу.

— Мне кажется, из-за гордыни. Я не оправдал его надежд, вот он и решил наказать ослушника, — вполне логично, не углубляясь в нежелательные подробности, объяснил я.

— Можно попросить Федора, чтобы он его наказал, — задумчиво сказала царевна. — Только ему теперь не до чего. Брат совсем плох, сегодня целый день не выходил из покоев. Кажется, ты был прав, когда предупреждал о Петрушке Басманове. Сегодня из войска прискакал лазутчик с донесением, что он перешел к Самозванцу.

— Что же ты сразу не сказала? — дернулся было я и разом потух — буду я знать или нет об этой измене, дело не изменится.

— Мать плачет и молится, а Федор сам не свой, никого к себе не допускает, сидит один и что-то читает.

— Понятно. Не вовремя умер Борис Федорович, Ты знаешь, у меня есть кое-какие мысли, как нам следует поступить. Не знаю, понравятся они твоему брату и тебе, но мне кажется, это лучший вариант.

— Что за мысли?

— Пока об этом говорить рано, как только я смогу определиться, расскажу. А с дьяком, — перешел я на прежнюю тему, чтобы отвлечь девушку от разговора о моих планах, — я сам справлюсь. Он, мне кажется, слишком высоко себя вознес и потерял осторожность, Подсылать убийцу к лекарю царя и царевны, да еще возле их дворца, это совсем глупо. Престол, все-таки, пока еще у вас.

— Да, именно, что пока, — задумчиво произнесла Ксения. — Не зря говорят: «Тяжела ты, шапка Мономаха!».

На этом мы прекратили политические разговоры и занялись своими личными отношениями. Нависшая смертельная опасность делала их острыми и откровенными. Все это напоминало пир во время чумы, когда не остается времени на мелочную суетность и дань условностям. Кажется, что нужно успеть попробовать все, чтобы потом не обидно было умереть. Хотя, возможно я и не прав, цари и без того часто позволяли себе то, что заказано простым смертным. Я даже подумал, что Ксения и в наше время не выглядела бы зажатой провинциалкой.

Потом утомленная ласками девушка затихла в объятиях, а я лежал без сна, перебирая в уме варианты расправы с коварным дьяком. Как обычно, их было несколько, и мне необходимо выбрать самый простой и оптимальный.

Утром нас подняла Матрена. Она опять маялась с похмелья. Я, предвидя утреннее развитие событий, припас ей остатки медовухи на опохмелку, так что мы без задержки смогли заняться своими делами: Ксения продолжила болеть и отправилась в свои покои, отсыпаться, а я поехал на встречу со своими разбойниками.

Однако все сложилось совсем не так, как я рассчитывал.

К условленному месту возле рва с большим опозданием явился один Федя. Был он встрепан, с расцарапанным лицом, устрашающим фингалом под глазом и рукой на перевязи.

Выглядел парень несчастным и старался не смотреть мне в глаза.

— Что это с тобой? — удивился я.

— Видно, Господь наказал за грехи, — первым делом свалил ответственность за то, что с ним произошло, Федор. — Попали мы с Марусей, как кур в ощип!

Парень своим видом начал обращать не себя внимание, и несколько человек, то ли просто любопытные, то ли соглядатаи, подошли к нам поближе и навострили уши.

— Поехали на Москву-реку, поговорим, — предложил я, чтобы ни привлекать к себе ненужное внимание.

Федя сразу же согласился. Мы проехали площадь, спустились к Москве-реке и медленно двинулись вверх по течению.

— Рассказывай, что случилось, — сказал я.

— Значит, нынче утром, как вчера говорили, поехали мы туда, где давеча были. А там, откуда ни возьмись, двое и на нас. Я бам, бух, а они как заорут, тут набежало их видимо-невидимо. Ну и пошло, а я что? Я, значит, раз, раз, туда-сюда и деру, а оттуда еще бегут. Маруся кричит, а здесь еще стрельцы. Бьют. Если б я один, а то куда побежишь! Ладно, мы туда, мы сюда, вижу, все попусту. Никак не одолеть. А здесь еще Марусю хвать и на двор тянут. Я, конечно, туда, только не тут-то было. Ну вот, я еле вырвался и сюда, — окончил свой эмоциональный рассказ Федор.

Что же, рисунок произошедшего боя был довольно ясен, несмотря на то, что рассказ не строился по классической схеме с членораздельными словами и оборотами. Впрочем, все это было неважно, главная загвоздка состояла б том, что он точно не знал, куда дели нашу шуструю девицу, а без ее участия весь хитроумный план по спасению Годуновых, который я вынашивал последнее время, оказывался невыполним.

— Когда Марусю потащили к дьяку во двор, ты где был? — пытался я хоть как-то прояснить обстановку.

— Я же говорю, туда побежал, а на меня двое с саблями: раз, два, я одного рублю, а тут еще стрельцы. Ну, что ты будешь делать? Здоровый, раз, кулаком в глаз. Маруся кричит, беги к боярину. Ну, а дальше ты сам знаешь.

— Значит, она у дьяка в усадьбе? — сделал я еще одну попытку.

— У кого? — не понял Федя. — У того?

— Ну да, в той усадьбе, где мы вчера ездили. Вы ведь там были, когда на вас напали?

— Нет, мы себе ехали, а тут двое...

— Где вы ехали? — начиная терять терпение, уточнил я.

— Как где, по шляху.

— Там, где мы вчера вместе были?

Федя уставился на меня непонимающим взглядом.

— Ты помнишь, где мы вчера вместе ездили?

— Помню, а что?

— На вас там напали?

— Да нет, я же тебе, боярин, уже час толкую, — в свою очередь начал сердиться парень, — едем мы с Марусей, никого не трогаем, а тут, откуда ни возьмись, те двое. Я же тебе о них уже говорил!

— Хорошо, чем без толку разговоры разговаривать, поедем, и ты покажешь место, где на вас напали. Это ты сможешь сделать?

— Если б не Маруся, стал бы я от тебя обиды терпеть! Думаешь, ты самый умный? — окончательно обиделся Федор. — А к ней станешь подъезжать, поберегись, не посмотрю, что во дворце живешь!

— Успокойся, не буду я к твоей Марусе подъезжать, не нужна она мне, у меня своя краля есть.

— То-то! — довольно сказал Федор. — А то все вы умные, а толку чуть.

На этом суть конфликта была исчерпана, и мы стремя в стремя поехали осматривать место происшествия. Федор успокоился и, уже не торопясь, во второй раз поведал о своих утренних злоключениях. Особой разницы в стилистике этих былинных рассказов нет, так что нет смысла повторять все услышанные мной междометия. Смысл во втором подробном пересказа не изменился: на них неожиданно напали, Федор бился как лев, но не смог справиться с превосходящими силами противника; Марусю взяли в плен, а он по ее приказу поехал предупредить меня.

Не доезжая полверсты до имения Екушина, Федор остановился и, склонившись с лошади, как следопыт начал рассматривать дорогу.

— Вот тут и напали, — коротко объявил он, — видишь следы?

Я посмотрел, ничего необычного на земле не заметил, однако уточнять не стал, чтобы лишний раз ни нарваться на непонятный монолог, поверил априори:

— Предположим, и что?

— А потащили туда.

Федор концом кнута указал на небогатое подворье, с худой оградой.

Теперь стало понятно, что нашего появления здесь ожидали и устроили засаду на подступах к имению дьяка.

— Ладно, пойдем, узнаем у хозяев, что здесь было, — предложил я.

— А как там стрельцы? — засомневался Федор. — С холопами ладно, а стрельцы, шалишь! Нас порубают, кто Марусю выручит?!

По сути, он был прав. Однако Самозванец уже двигался к Москве, и у меня не было времени готовить и проводить долгие операции. С Марусей и дьяком нужно было решить по возможности быстро.

— Возьми мою лошадь и жди в конце улицы, — решился я на небольшой риск. — Если меня схватят, поедешь в царский дворец и расскажешь все карлице Матрене. Ее там каждый знает.

Я соскочил с коня, передал парню поводья и, не скрываясь, вошел в приоткрытые ворота. Тотчас раздался свирепый лай и из глубины двора, от избы ко мне кинулся крупный дворовый пес. Пока он бежал к воротам, я мельком осмотрел владение. Это было типичное городское подворье с небольшой избой посередине и несколькими дворовыми постройками в глубине. Когда пес был уже в нескольких шагах, я вышел на улицу и прикрыл ворота. Он, как и положено собаке, начал на них бросаться, сатанея от лая. Теперь оставалось ждать, когда на зов сторожа отреагируют хозяева.

Федор был уже в конце улицы и, оставаясь в седле, наблюдал, что у меня здесь происходит. Я махнул ему рукой и застучал в ворота каблуком. Собака зашлась лаем с новой силой, однако никто из обитателей не спешил узнать, что нужно незваному гостю.

Я терпеливо ждал, периодически взбадривая пса стуком.

Наконец петли тихо скрипнули, и в щель между створок выглянула недовольная физиономия мужчины лет сорока с заспанным глазами. Он сначала уставился на меня, потом прикрикнул на пса и, наконец, спросил, что мне нужно.

— Извини, хозяин, заблудился, укажи дорогу на Киев, — попросил я.

— Куда дорогу? — удивился он, выходя на улицу.

— На Киев, — повторил я.

— На какой еще Киев?

— Обычный, матерь городов русских. Слышал поговорку, язык до Киева доведет?

Ожидаемый мной эффект был достигнут. Мужик смотрел на меня, как на юродивого, и, кажется, успокоился.

— Ты, друг, не того? — поинтересовался он. — Тебе точно в Киев нужно?

— Можно и в Путивль, — улыбнулся я. — Да ты не думай, я заплачу.

От такого предложения хозяин совсем обалдел, а я вынул большую серебряную монету и подкинул ее на ладони.

— Ты, добрый человек, только скажи, чего хочешь, — ласково проговорил он, не отрывая взгляда от ефимки. — Мы хорошему человеку всегда помочь рады!

Горожанин явно был из тех, кто ложку мимо своего рта не пронесет. Да и по виду выглядел тертым калачом.

— Скажешь, куда девку дели, дам две ефимки, — посулил я, доставая на свет вторую монету.

— Это беглую, которую надысь на улице поймали? — уточнил он, сглатывая застрявший в горле ком жадности.

— Ее, родимую. Она моя племянница, ехала по улице, а ее лиходеи в плен взяли. Говорят, разбойники. Я узнавал, мне на твою избу указали. Хотел уже в разбойный приказ пойти с ябедой, да подумал, зачем хорошего человека на правеж выставлять, когда можно и так договориться!

— Мое дело сторона, я к твоей девке касательства не имею, — спешно заговорил хозяин. — Мне сказали, что беглая холопка, а кто она такая, не моего ума дело.

— Так я на тебя и не в претензии, а коли поможешь сироту найти и освободить, за ценой не постою.

— Сколько? — сразу взял быка за рога хозяин.

— Сколько спросишь, любую половину.

Предложение понравилось, он осклабился и хлопнул меня по плечу:

— Вижу, договоримся. Знаю я, где твоя племяшка, только так легко до нее не добраться. Сосед ее в погреб посадил на холод, чтобы успокоилась. А девка боевая, чуть его холопам глаза не повырывала.

— Расскажи толком, — попросил я, — что у вас тут произошло?

— Так ничего такого. Утром пришел человек, сказал, что тати собираются против приказного дьяка, моего соседа, разбой учинить. Спросил позволения слугам у меня в усадьбе за воротами укрыться. А как тати, прости, твоя племяшка с парнем на конях появились, они на них и напали. Парень горячий оказался, начал дьяковых холопов саблей крестить, двоих поранил, тут от соседа стрельцы подоспели, парень-то в бега, а девку схватили.

— Ну, и что дальше было?

— Сначала хотели с ней по-хорошему разговор завести, да она еще горячей парня оказалась, стрельца ножом пырнула и бежать! Если бы в юбках не запуталась, нипочем бы не поймали. А так свалили, связали по рукам и ногам и отнесли в дьяков дом, а там слышал, посадили в погреб, на холодок, до разбора.

Если он не врал, а было похоже на то, то Маруська своим неуемным темпераментом и умение владеть ножом заварила порядочную кашу. За убийство стрельца у нее вполне могли быть неприятности, «несовместимые с жизнью». Нужно было, пока маховик судопроизводства не закрутился, вытаскивать ее из этой истории.

— И как ее оттуда выручить? — спросил я, передавая серебро хозяину.

— Если есть чем заплатить, то можно кое с кем поговорить. Дьяк-то не больно щедр, людишек своих серебром не балует.

— За деньгами дело не станет, если поможете, и нужного человека, и тебя отблагодарю.

В подтверждении серьезности намерений, я отсчитал и показал ему десяток ефимок, сумму, по этим временам огромную. Глаза хозяина загорелись ярким пламенем.

— Хорошо, подожди час, будет тебе племянница, — торопливо сказал он. — Пока иди, посиди у меня на подворье, в тенечке.

Я помахал рукой Федору, он подъехал, и мы оба укрылись во дворе. Как только дело коснулось реальных денег, все сразу же завертелось. Спешно куда-то побежали два мальчишки, засуетились возле избы женщины. Нам даже принесли скамью и предложили испить кваса. Хозяин не вызывал у меня полного доверия, потому я выбрал место вблизи забора, так, чтобы на всякий случай иметь пути отхода Федор мрачно наблюдал за общей суетой, не снимая руки с эфеса сабли. Я рассказал ему о договоре, но это его не успокоило.

— Думаешь, не обманут? — спросил он.

— Надеюсь, — без большой уверенности ответил я.

Вообще-то, так напрямую использовать только денежный рычаг я решился впервые. Поджимало время, и организовывать нападение на укрепленный дом, потом устраивать похищение с неминуемыми жертвами, погонями, вероятным вмешательством властей я не хотел. Поэтому и решил попробовать самый стандартный во все времена путь решение проблемы. И, кажется, не ошибся.

Не прошло и двадцати минут, как во двор быстрым шагом вошли два прилично одетых человека в кафтанах из дорогого сукна, расшитых шелком сапогах и, внимательно оглядев нас с Федором, торопливо исчезли в избе. Спустя пару минут они выскочили наружу и, не глядя по сторонам, спешно вышли за ворота. Из избы вскоре вышел хозяин, подошел к нам, сказал как бы скучающим голосом:

— Готовь денежки, скоро вашу девку привезут. Только расчет, как договорились, со мной.

— А не обманешь? — недоверчиво спросил Федор. — А то смотри у меня!

— Не бойся, не обману. Это ты давеча сечу на улице устроил? Славно, я смотрю, тебя разукрасили!

Парень сердито фыркнул и потрогал синяк под глазом. Я подумал, что неплохо бы оставить хозяина при нас, на случай, если понадобится заложник.

— Садись, отдохни, — пригласил я его, теснясь на скамье.

Тот тотчас присел. Это обнадежило. Говорить нам с ним было не о чем, разве что о погоде, однако он тему разговора нашел, вспомнил придуманный мной повод для знакомства, спросил:

— Сам-то из Китежа?

— Какого еще Китежа? — удивился я.

— Ты же сам спрашивал, как туда проехать.

— Я спрашивал о Киеве.

— А где это?

— Там, — махнул я рукой на запад, — за тысячу верст.

— Не знаю, не бывал. И как там у вас?

— У нас хорошо.

Разговор, как и всякий ни о чем, был глупый но позволял скоротать время.

Напряжение постепенно нарастало. Хозяин держал себя уверено и спокойно.

— Скоро девку приведут? — нетерпеливо, спросил я. — Сам дьяк-то не помешает?

— Ускакал еще ночью, у него крестьяне бунтуют, так что ему сейчас не до девок. А как приедет, холопы соврут, что померла или убежала. Ты не сомневайся, у нас все без обмана.

— Твоими бы устами мед пить, — похвалил я.

— Можно и курное вино, я не откажусь, — засмеялся он.

Однако развить тему выпивки и, как я заподозрил, «„магарыча“, он не успел. В открытые ворота въехала крестьянская телега, запряженная малорослой крестьянской лошаденкой. Ее под уздцы вел один из давешних гостей.

— Вот и привез, давай деньги, я с ним сам разочтусь, — сказал хозяин.

— Погоди, кого он привез, где племянница?

— В телеге, да ты не сомневайся, у нас без обмана.

Однако деньги я отдать не спешил, сначала хотел увидеть «товар». Мы подошли к телеге. В ней лежало два завернутые в рогожу продолговатые тюка. Мелькнула мысль, что девушку убили.

— Распеленай девку, Кирилыч, — обратился к подводчику, хозяин. — Пусть удостоверятся, что у нас всё честно.

Кирилыч «распаковал» один из тюков. Там оказалась связанная по рукам и ногам Маруся. Рот ей перевязали тряпкой, и она могла только мычать и угрожающе таращить глаза.

— Ваша? — поинтересовался Кирилыч.

— Наша, — в один голос воскликнули мы с Федором..

— Тогда денежки предоставь и можешь забирать, — со значением произнес хозяин, тревожно наблюдая за нашим поведением.

Я без торга пересыпал ему в ладонь серебро, и он сразу же обмяк, заулыбался. Федор начал спешно перерезать путы, освобождая свою суженную.

Маруся, наконец поняв, что здесь происходит, подкатила глаза и потеряла сознание.

— А вторую брать будете? — неожиданно спросил меня Кирилыч.

— Вторую, — повторил за ним я, — какую вторую?

— Мы вам обеих девок привезли, что в погребе сидели, на выбор. Нужно, можем и другую уступить, Дашь пару ефимок и владей.

— А ну-ка покажи, — попросил я.

Тот распаковал и вторую пленницу. Эту девушку я никогда раньше не видел. Вид у нее был совершенно безумный. Она не понимала, что происходит, и с ужасом смотрела на нас красными от слез глазами. Волосы у нее были всклочены, лицо распухшее, так что «торговец» сам, рассмотрев свой товар, сбавил цену:

— Так возьмешь? Я уступлю.

— Зачем она мне? — отказался я.

— Бери, девка хорошая, — без уверенности в голосе сказал он. — Хотя пол-ефимки дашь, и твоя.

— Ладно, — согласился я, — за столько возьму. Федя, освободи девушку.

Пока я рассчитывался за новое приобретение, Федор наклонился над пленницей. Она увидела в его руке нож и забилась в испуге.

— Да не бойся ты, — попытался успокоить ее парень, — никто тебя больше не обидит!

Однако девушка неожиданно, вслед за Марусей, потеряла сознание.

— Ишь, ты какие они нежные! — осуждающе произнес Кирилыч. — Вы забирайте их как-нибудь, телега у меня непродажная.

Внезапно у меня в голове мелькнула безумная идея.

— А ну-ка, давай отойдем на два слова, — предложил я продажному холопу.

— Чего еще? — недоверчиво сказал он, как мне показалось, опасаясь не столько меня, сколько себя. — Больше ничего продавать не буду, и не уговаривай.

— А если дам хорошую цену? — спросил я, отходя от подводы.

Лицо Кирилыча приобрело страдательно-несчастное выражение. Холоп попытался бороться с собой, но это продолжалось недолго, и он как загипнотизированный двинулся следом за мной. Еще не зная, что его попросят продать, он внутренне оказался готов к любому нехорошему поступку.

— Ну, никак не могу, лошадь-то не моя, что я Евсеичу скажу? — просительно бормотал он, сам в уме продумывая цену, чтобы, упаси Боже, не продешевить.

— Мне лошадь не нужна. Отвезешь девок до дома и забираешь назад, — успокоил я его щепетильность. — Мне твой дьяк нужен. Вот за него я хорошо заплачу!

— Дмитрий Александрович? — пораженно воскликнул Кирилыч. — Да как же я его тебе продам?

— Сам подумай, — продолжил искушать я, — его можно беленой опоить или просто напоить вином. Не мне тебя учить, ты человек мудрый, опытный. А потом положишь его, как девок, в подводу и привезешь ко мне. Он и не узнает никогда, кто его продал.

— Вот ни гадал, ни чаял, — ошарашено бормотал Кирилыч, — чтобы своего боярина взять и продать. Нет, это никак невозможно! Да его же стрельцы охраняют, с ними придется делиться.

— Ну, как знаешь, мое дело предложить. Не хочешь ты, другие купцы найдутся. Я же не о своей, а твоей выгоде думаю.

— Оно, конечно, если цена хорошая, подумать можно. Только я не пойму, на что он тебе сдался?

— Вдове одной хочу услужить. Она узнала, что боярин твой на девок зело лют, вот и загорелась себе его заполучить, — начал я врать с чистого листа. — Заставит его на себе жениться, ну, а дальше сам знаешь!

— И богатая вдова? — хитро посмотрел на меня Кирилыч.

— Не бедная, раз такими делами интересуется.

— И сколько ты на такое положишь? — окончательно внутренне сломался холоп. — Дело, сам понимаешь, опасное, за него и под кнут угодить можно! Здесь не серебром, а золотом платить придется!

— Даю без торга десять венецианских цехинов, — предложил я.

— Нет! Какая это цена! — тотчас включил домашнюю заготовку Кирилыч. — Двадцать, меньше не возьму.

— Да ты что, за двадцать я всех московских дьяков куплю! Бери десять, больше тебе за Екушина никто не даст!

— Нет, мне за него дюжину франкских луидоров предлагали, я и то не отдал. Ты настоящую цену давай, товар-то отменный, дьяк и сам представительный, и с лица гладкий. Такого даром не получишь!

— Хорошо, пусть будет двенадцать цехинов.

— Ладно, будь по-твоему, еще парочку накинь, и по рукам!

— Хорошо, договорились!

Оба довольные выгодной сделкой, мы вернулись к подводе. Маруся уже пришла в себя и ругалась последними словами. После жестокой вязки у нее еще не действовали руки и ноги. Голосок у нашей красавицы оказался такой визгливо-пронзительный, что от избы начали подтягиваться любопытные. Мне даже пришлось на нее прикрикнуть:

— Маруся, замолчи! Сейчас здесь соберется вся улица, хочешь опять попасть в погреб?

— Где вы столько времени были?! Я уже с белым светом распрощалась! — сразу сбавила обороты, но эмоции пока перехлестывали, и сдержаться ей было трудно.

— Прикажи, чтобы принесли воды, — попросил я хозяина. Тот распорядился. Возле избы засуетились женщины и тотчас притащили тяжеленную бадью с водой. Две тетки со жгучим любопытством, во все глаза, разглядывали лежащих на подводе женщин. Так что мне пришлось прикрикнуть на них:

— Помогите им напиться!

Одна из женщин кинулась к избе за кружкой, а вторая указала на вторую пленницу и сказала:

— Я ее знаю, она возле Поганых прудов живет. Батюшка ее из кожевников будет! Думаю, за дочерь любимую денег-то не пожалеет!

Меня информация не заинтересовала. Тем более, что вторая тетка уже возвращалась с кружкой. Как обычно бывает, удовлетворив первое любопытство, женщины поспешили оказать помощь пострадавшим, Маруся первой утолила жажду и обессилено откинулась на спину. Напарница еще была без памяти, Ей смочили губы, и она открыла глаза.

— Попей, милая, — предложила пленнице опознавшая ее женщина. Та, продолжая с ужасом смотреть на окруживших подводу мужчин, с жадностью выцедила из кружки воду, неожиданно воскликнула:

— Живой я не дамся! Тронете — утоплюсь!

От неожиданного заявления все невольно засмеялись. Все это связалось с тем, как она только что, захлебываясь, пила воду, а та была только в бадье.

— Не бойся, никто тебя не тронет, — пообещал я. — Ну что, можно ехать?

— Что ж не ехать, можно и поехать, — задумчиво поддержал Кирилыч, — я за подводу дорого не возьму, дашь ефимку, и ладно...

— Сколько?! Да твоя подвода вместе с лошадью столько не стоит!

Однако коварный холоп, пользуясь нашим безвыходным положением, упрямо наклонил голову:

— Не хочешь, как хочешь.

— Ладно, мы их тогда пока здесь оставим, — решил я, не потому, что стало жалко денег, а из расчета на будущее, если с ним впредь придется иметь дело. Непомерный аппетит нужно было умерить сразу, дабы потом не возникло проблем. — Зачем девок в крестьянской телеге везти, лучше наймем возок.

— Где ты его здесь возьмешь, — сразу пошел на попятный Кирилыч, — да и вообще, чего тебе возок. На телеге-то куда сподручней. Хоть десять московок посулишь?

— Ладно, восемь заплачу, хотя возок, и тот стоит не больше пяти.

— По рукам. А везти-то куда? — с довольным видом спросил он.

— Куда везти? — в свою очередь спросил я Марусю.

— В гончарную слободу.

— Нет, за восемь московок в такую даль не поеду, — опять заартачился холоп. — Если два конца оплатишь, тогда еще куда ни шло!

— Разгружай! — опять воскликнул я, разом подавив начинающийся бунт.

— А я и за пять отвезу, — неожиданно вмешался в разговор здешний хозяин.

Затравленный, обиженный Кирилыч чмокнул губами и повел лошаденку под уздцы к воротам. Мы с Федором распрощались с хозяевами, сели на своих скакунов и поехали следом. Я мог считать свою миссию выполненной и вернуться в Кремль, но решил посмотреть, где живут мои соратники, и проследить, чтобы освобожденная девушка из одной неволи не попала в другую.

Кирилыч не лукавил, на телеге до Гончарной слободы добираться было далековато. Располагалась она в районе Таганки, возле земляного вала. Худая лошаденка еле тащила телегу, лениво перебирая ногами. Зато наши пленницы окончательно пришли в себя и о чем-то оживленно говорили, развалясь в выстеленной сеном телеге. Мы же с Федором ехали молча, глядя в разные стороны не столько из соображений бдительности, сколько оттого, что говорить нам с ним было решительно не о чем.

Чем ближе к окраине города, тем меньше тут было полностью застроенных улиц. Пошли пустыри, кое-где засеянные злаками, и слободы, составляющие как бы отдельные поселковые образования, часто окруженные собственными тынам.

— А почему вы живете в Гончарной слободе? — спросил я Федора.

— Дед гончаром был, — ответил он, — а Марусин отец до сих пор глину мнет, зверушек лепит.

— Каких зверушек? — не понял я.

— Разных, на печи, а то и на избы. Красоты они неописуемой.

— А ты хотел бы в царский дворец попасть? — задал я парню новый вопрос.

— Не знаю, это как Маруся скажет. Она у меня дока, а мне и в своей избе хорошо.

Позиция была знакомая.

— Люба тебе Маруся? — задал я очевидный вопрос.

— Еще как! — тотчас расцвел парень. — Такой завидной невесты на всей нашей слободе не сыскать!

— И что в ней такого завидного?

Парень задумался, видимо, не умея передать в слове все необычные качества суженой, потом все-таки нашел одно емкое общепонятное достоинство:

— Приданое за ней дают богатое!

Вот вам и вся, можно сказать, романтика!