"Крах династии" - читать интересную книгу автора (Шхиян Сергей)

Глава 18

— Ну что, понял теперь, на кого мы охотимся? — спросил я Алексия. — Поверь на слово, один такой гаденыш десяти разбойников стоит. Парень такой серьезный, что я, пожалуй, еще и не встречал.

— И куда мы теперь? — спросил Алексий, задумчиво почесав затылок. — На Поганые пруды?

— Да, есть там у меня одна знакомая девушка. Может, ее родные смогут разузнать, где наш малыш прячется. Только сначала сходим в Кремль за лошадьми, а то пешком мы много не находим.

У Царского двора у меня произошла непредвиденная встреча. Только мы с Алексием начали подниматься по центральной лестнице, как меня окликнул по имени какой-то человек и, когда я обернулся, поманил рукой, Я пригляделся и узнал своего старого знакомого, холопа Екушина Кирилыча. Видимо, по случаю визита в Кремль, он приоделся и выглядел состоятельным горожанином.

— Здравствуй, боярин! — вежливо поздоровался он, отвешивая соответствующий случаю поклон. — А я к тебе по нашему делу.

— Вот уж кого не ждал, — ответив на приветствие, сказал я, — думал, ты про меня уже забыл.

— Как можно, договор дороже денег, обещал тебе дело сделать, и выполнил.

— Неужели дьяка привез? — поразился я.

Наш договор был именно о том, что Кирилыч возьмет по-тихому дьяка Екушина в плен и сдаст его мне.

— Вот привезти не привез, — сокрушенно сказал Кирилыч, — маленькая промашка вышла. Напоил я его, как ты советовал, беленой, а он возьми да помри. Так что я теперь и не знаю, как мы с тобой разойдемся.

— Получается, он умер? — уточнил я, невольно становясь заказчиком убийства.

— Завтра отпевают, — сняв шапку, доложил холоп. — Так я, значит, насчет денег, сразу отдашь или как?

Новость оказалась так неожиданна, что я не сразу нашел, что ответить. Мы с Кирилычем договаривались, что он напоит дьяка Дмитрия Александровича и привезет его мне. Сторговались на четырнадцати цехинах, они же по другому именованию дукаты или, как их еще называли в Москве, червонцы. Теперь же получался совсем другой расклад, выходило, что холоп его отравил, о чем мы с ним, понятное дело, не уславливались, и я ему, заплатив, приму этим как бы вину на себя.

— Мы же с тобой за него живого по рукам били, — сказал я, пытаясь придумать выход из казуистической проблемы.

— Живого, мертвого, какая разница, я исполнил, значит, ты заплати, — начиная заметно поддавливать, потребовал Кирилыч. — Ты сказал привезти хозяина, я привез.

Кирилыч явно торопился поскорее получить деньги, потому невольно сам подсказал мне отмазку.

— Где ты его привез, что-то я не вижу?

— Так он у себя в избе, его сейчас как раз обмывают. Как же я тебе могу его предоставить, если он помер.

— Так, может, он сам по себе помер, а ты деньги с меня требуешь. С этим сначала разобраться нужно. Тем более, что о мертвом дьяке у нас с тобой договора не было.

Кирилычу так не понравились мои возражения, что он от злости сузил глаза и так сжал зубы, что побелели щеки.

— Так ты что, отказываешься обещанное платить?! — с трудом взяв себя в руки, тихим голосом спросил он.

— Конечно, пока тебе не за что платить. Подожди, пока я сам в этом деле разберусь.

— Смотри, как бы жалеть не пришлось! — не выдержал он.

— Ты меня что, пугаешь?

— А если я тебя сейчас ножом пощекочу? — зловеще спросил он и демонстративно полез правой рукой в левый рукав кафтана.

Я. не дожидаясь нападения, ударил его в солнечное сплетение, и бедолага повалился в своем новом одеянии на грязную после утреннего дождя землю. Увидев свару, в нашу сторону побежало сразу несколько караульных стрельцов.

— Вот я сейчас велю отвезти тебя в Разбойный приказ и там прикажу пытать на дыбе, тогда посмотрим, как ты еще ножом угрожать будешь.

Будто в подтверждении моих слов стрельцы подняли Кирилыча на ноги и заломили ему руки. Весь пыл у него тотчас прошел, и он по холопской привычке даже попытался бухнуться на колени, но стражники этого сделать не дали. Тогда Кирилыч, глядя на меня не только умоляюще, но даже как-то влюбленно, завопил:

— Прости, боярин, не вели казнить, вели слово молвить!

Меня всегда поражала удивительная способность идейных носителей холопско-холуйской идеи, в зависимости от ситуации, за считанные мгновения менять отношение к людям от чванливо-презрительного, до принижено-раболепного.

Однако скорость, с которой трансформировался Кирилыч, дорого стоила.

— Ладно, молви, — разрешил я.

— Зарезали нынче ночью моего боярина злые недруги! — заверещал он. — Осиротили нас, сирот горьких! На тебя только надёжа, благодетель ты наш!

— Говори толком, что случилось, кого зарезали? — ничего не понял я в той белиберде, что он выкрикивал.

— Боярина нашего Дмитрия Александровича сегодня ночью злые недруги до смерти зарезали.

— Ладно, отпустите его, — сказал я стрельцам. Те неохотно повиновались и, дав холопу просто так, для вразумления, пару тумаков, оставили нас вдвоем.

— Рассказывай толком, что случилось, — велел я Кирилычу, который, кажется, уже начисто забыл о своих имущественных претензиях и сочился липкой сладостью, как гниющий в жаркий день фрукт.

— Нынче ночью сегодня дьяка нашего и трех стрельцов, что с ним вместе в светлице спали, насмерть зарезали.

Новость оказалась сногсшибательной.

— И кто же их зарезал? — только и смог задать я обычный, в такой ситуации подразумевающийся, но глупый вопрос.

— Вот кабы то знать! Никого чужих в подворье не было, а как сегодня пришли боярина будить, глядь, они все вчетвером в крови купаются, остыли уже.

Мне сразу же подумалось, что это похоже на работу Версты.

— Твой дьяк нанимал людей меня убить? — прямо спросил я.

— Нанимал девку Маруську из Гончарной слободы.

— Нет, других людей?

— Чего не знаю, того не знаю!

— А приходили к дьяку двое, один здоровый с меня ростом, а второй вот такой? — я указал себе чуть выше пояса. — Маленький с желтым лицом?

— Всякие к нам ходят, всех и не упомнишь. Хотя маленького вроде как видел. Совсем щуплый как ребенок?

— Вот этот ребенок твоего дьяка и зарезал.

— Шутишь, что ж такой тщедушный против Дмитрия Александровича и трех стрельцов сможет. Дадут раза, и поминай как звали.

Что-то объяснять Кирклычу мне неинтересно, потому я его отпустил:

— Ладно, можешь идти.

— Как это идти, а деньги, что ты посулил?!

— Денег не дам, а вот на дыбу могу отправить, пусть тебя попытают, может, это ты своего хозяина зарезал.

И опять холоп Кирилыч смирил свой крутой нрав и беспримерную жадность, изогнулся, льстиво улыбнулся, поклонился до земли и затрусил в сторону Боровицких ворот.

— Это кто был? — спросил Алексий, когда я освободился и подошел к нему.

— Холоп дьяка, которого мы вчера собирались навестить. Кажется, нам крупно не повезло, нас опередил Верста.

— Как это опередил, в чем?

— Попал к дьяку раньше нас и зарезал его вместе с тремя стрельцами охраны.

— Этот, маленький? — недоверчиво спросил он. — Быть того не может! Один четверых! А точно он, может быть, кто другой?

— Это холоп видел его в имении несколько дней назад. Скорее всего, дьяк нанял Версту с товарищем убить меня, они не смогли, да еще Филипп погиб, вот Верста и сорвал зло на заказчике, — поделился я своей версией преступления.

— А вдруг его кто-то другой убил. Мало ли, ты же сам рассказывал, что дьяк имел дела со степняками, вдруг они деньги не поделили.

— Все может быть, но суметь без шума, в чужом доме зарезать четверых здоровых мужиков...

Договорить нам не дали, ко мне подошел боярин Иван Воротынский и сказал, что меня требует к себе царь Федор. Отказаться было нельзя. Я оставил Алексия дожидаться в центральных сенях и пошел в покои царя.

Когда я вошел, Федор хмуро на меня взглянул и натянуто поздоровался. Мне было понятно его состояние, но заниматься его сексуальными проблемами я не мог и не хотел.

Я остановился в дверях, ждал, что он скажет. Однако он заговорил не на тему сходить вместе к барышням, а спросил о сестре, как ее здоровье.

— Не знаю, — ответил я, — я ее со вчерашнего утра не видел.

— Ксения сказала, что ты вчера не приходил ее лечить, и ей за ночь стало хуже.

— Ты знаешь, что меня пытались убить? — не отвечая на претензии, спросил я.

Он утвердительно кивнул головой.

— Так вот, тот, которого я заколол, один из самых страшных убийц в Москве. А самый страшный — его оставшийся в живых товарищ. Ты слышал, что сегодня ночью у себя дома зарезали посольского дьяка Екушина с тремя стрельцами?

Федор вновь утвердительно кивнул.

— Это его работа. Я убил его товарища, и он хочет мне отомстить. Пока не удастся с ним сладить, ни тебе, ни царевне нельзя находиться рядом со мной, он охотится на меня, но не пожалеет никого, кто будет рядом. Поэтому пока обходитесь без меня.

То, что я сказал, было чистой правдой, ну, может быть, я чуть сгустил краски, чтобы Годуновы не мешали мне решить вопрос с Верстой.

— Так вот почему ты вчера не захотел пойти со мной! — просветлел лицом царь.

— Именно! Потому прости, государь, но у меня совсем мало времени. Я узнал, где этого разбойника недавно видели, и если не поспешу, он улизнет.

— А если я прикажу его изловить?

— Его все так боятся, что никто ничего не станет делать. Он очень страшный человек.

— А ты сможешь с ним справиться? — с тревогой спросил он.

— Не знаю, мне помогает товарищ, надеюсь, вдвоем совладаем.

— Ладно, только будь осторожнее. Да, а что мне сказать Ксении?

— Передай, что я все время думаю о ней и, как только управлюсь с душегубом, сразу же продолжу лечение.

— Счастливо тебе, возвращайся скорее, а то нам без тебя скучно.

Я уже хотел уйти, но подумал, что неизвестно как сложатся обстоятельства и решил предпринять еще одну попытку хоть как-то пробудить его к действию.

— Федор, — сказал я, подойдя к нему вплотную, — ты что-нибудь собираешься делать для спасения семьи?

Лицо его сразу же приобрело страдальческое выражение.

— Ну, что ты от меня хочешь, что я могу! Пусть как Господь даст, так и будет!

Начинать разговор о смысле жизни, судьбе и противодействии обстоятельствам у меня не был времени, потому я заговорил на конкретную тему:

— Федор, я не знаю, как сложатся обстоятельства, потому советую тебе на всякий случай подготовиться к побегу. Возьми из казны деньги, поговори с матерью и Ксенией. Если появится опасность, бегите в Европу. Только не через Литву...

Я говорил, а Федор слушал с таким скучающим выражением лица, что я понял всю бесполезность своих усилий.

— Ладно, если у меня все обойдется, тогда и обсудим, что делать дальше, — сказал я, обнимая его за плечи.

— Удачи тебе, — пожелал он, ласково глядя мне в глаза и виновато улыбаясь. — Не сердись, но...

Что он хотел сказать этим «но», я так и не узнал, повернулся на каблуках и вышел из комнаты.

В царских сенях мне встретился Федя из Гончарной слободы. Он был в новом кафтане и шапке, выглядел довольным и цветущим. Единственно, что осталось от былого облика, — повязка на щеке, которой они менялись с царем, когда тот выходил из Кремля.

Похоже, было на то, что за время моего короткого отсутствия тут многое изменилось, о чем царь забыл мне рассказать.

— Ну, как у тебя дела? — задал я обычный при случайной встрече вопрос.

Федя довольно улыбнулся.

— Сам посмотри! — ответил он и как модель повернулся на каблуках, давая мне возможность полюбоваться своей новой экипировкой. — Живем, не тужим! Вчера я за батюшку царя к обедне ходил!

— Понятно, — машинально ответил я. Кажется, мощнейший из человеческих стимулов, тяга к воспроизводству вида, побудил «батюшку» самому проявить инициативу.

— А как Маруся?

— Она сейчас у царевны, ты знаешь, они подружились! Так-то, брат, выходит, не боги горшки обжигают, — снисходительно сказал Федя, употребив не совсем привычное в наших отношениях обращение «брат». Раньше он себе такой фамильярности не позволял. Люди росли на глазах!

— А чем они занимаются? — не без элемента ревности, поинтересовался я. Как-то у меня не очень складывалось представление, что могли найти общего Ксения и Маруся.

— А чем девкам заниматься, наряды, поди, меряют.

— Дай-то Бог, ну ладно, удачи тебе.

Мы разошлись, и я направился в главный «вестибюль», где оставил дожидаться своего приятеля. Изменения в отношениях между главными персонажами, свидетелем которых я стал, заставили задуматься, не выпускаю ли я из рук инициативу. Маруся была не слишком подходящей советчицей для пылкой, избалованной царевны.

В дворцовых сенях, как обычно в такое время толклось много народа, и я не сразу увидел Алексия. Он стоял в дальнем углу и разговаривал с каким-то священником. Я хотел подойти, поторопить, но узнал в его собеседнике патриарха. Архиерей стоял ко мне спиной и, склонив голову набок, внимательно слушал моего приятеля.

Тот что-то увлеченно говорил, помогая себе рукам. Пришлось ждать конца их разговора.

Как известно, что хуже нет ждать и догонять. Беседа Алексия с патриархом Иовом затягивалась. Я без дела слонялся по сеням, жалея, что не зашел увидеться с царевной. Наконец затянувшийся разговор подошел к концу. Патриарх благословил Алексия, тот поцеловал ему руку, и Иов прошел в царские покои. Я подошел к Алексию.

— Видел, с кем я говорил? — спросил он каким-то неестественным для него взвинченным голосом.

— Да, с патриархом.

— Ты понимаешь, я говорил с самим патриархом! — как-то благостно проговорил он, смотря мимо меня затуманенными глазами. — Его Святейшество рукоположил меня в сан священника!

— Поздравляю. Очень рад за тебя! — искренне поздравил я Алексия с осуществлением мечты.

— Теперь мне и смерть не страшна, — сказал он со слезами на глазах.

Я и раньше, до его рукоположения, не очень замечал за ним робости и страха смерти, но оставил комментарии при себе. Единственно, чего боялся я, это того, что сейчас вместо поисков Версты мы начнем праздновать посвящение. Однако отец Алексий даже не вспомнил о своей пагубной страсти, напротив, его потянуло на подвиги.

— Давай быстрей ловить душегуба и врага рода человеческого! — переходя из одной крайности в другую, воскликнул он, нетерпеливо топая ногой.

— Давай, — с облегчением согласился я и пошел на конюшню за лошадьми.