"Бездна" - читать интересную книгу автора (Силверберг Роберт)
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. К ПУСТЫННОМУ МОРЮ 1
Первых четыре дня путешествия прошли спокойно, подозрительно спокойно.
– Странно, очень странно, вот что я вам скажу, – заметил Гейб Кинверсон и торжественно покачал головой. – К этому времени уже следовало бы ожидать неприятностей. Все не так просто посреди этой пустоты, – произнес он, посматривая на лениво-спокойные синевато-серые волны.
Небольшой ветерок раздувал паруса. Корабли держались вместе, не спеша продвигаясь по зеркальной поверхности моря на северо-запад, по направлению к Грейварду, их Новому Дому, новой жизни. Для семидесяти восьми путешественников, бездомных изгнанников это казалось вторым рождением. Но может ли рождение – неважно, первое или второе – быть таким легким? Сколько так будет продолжаться? День? Два? Неделю?
В первые сутки их плавания, когда они еще находились в заливе, Лоулер обнаружил, что его постоянно тянет на корму, чтобы взглянуть на удаляющийся и постепенно исчезающий Сорве.
Вначале остров возвышался за кораблем подобно огромному желто-коричневому кургану. Он все еще казался таким реальным и таким достижимым. Вальбен хорошо различал знакомую центральную часть и отходящие от нее загибающиеся боковые ответвления, серые шпили вааргов, электростанцию, беспорядочно разбросанные постройки верфи Делагарда… Ему даже порой казалось, что он видит сумрачный строй джилли, спустившихся к берегу, чтобы наблюдать за отплытием шести кораблей.
Затем цвет воды начал меняться. Густой насыщенный тон мелководья залива сменился фоном океана – темно-синим с сероватым оттенком. Это говорило о том, что они уже довольно далеко отошли от берега и остров остался позади. У Лоулера возникло странное ощущение: за его спиной захлопнули дверь, и он летит вниз с огромной высоты. Теперь, когда под ними больше не было искусственного дна залива, Сорве начал быстро уменьшаться в размерах, сделавшись узкой темной полоской на горизонте, и вскоре совсем исчез из поля зрения.
Потом океан станет приобретать другие цвета. Все будет зависеть от микроорганизмов, в нем обитающих, от климата, от выбросов на поверхность веществ из глубоководных слоев. Различные моря получили свои названия от цветового тона преобладающего оттенка: Красное, Желтое, Лазурное, Черное. Самым опасным считалось Пустынное море, бледного льдисто-голубого цвета, полностью оправдывавшее свое имечко: в нем не обитало никаких живых существ. Большие океанские просторы тоже не отличались обилием обитателей и в этом смысле напоминали Пустынное море. Но маршрут экспедиции пролегал вдали от сих мест.
Корабли плыли плотной группой в форме пирамиды, придерживаясь друг друга в любое время дня и ночи. Каждым судном командовал один из капитанов Делагарда, за исключением того, где поместили одиннадцать монахинь. Эти женщины сами справлялись с управлением. Нид предложил им одного из своих людей в качестве навигатора, но они, как и следовало ожидать, отказались.
– Управлять судном не так уж и сложно, – заявила Делагарду сестра Халла. – Мы будем наблюдать, что делаете вы, и станем все в точности повторять. Вот и вся наука…
Во главе флотилии, в самой вершине пирамиды, шел флагманский корабль Нида Делагарда «Царица Гидроса». Им командовал Госпо Струвин. За ним на одинаковом расстоянии следовали два других: «Звезда Черного моря» под руководством Пойтина Стайвола и «Богиня Сорве» с Бамбером Кэдреллом в роли капитана; за ними – еще три в ряд, на несколько большем удалении друг от друга: в середине – судно с монахинями, «Крест Гидроса»; его с обеих сторон окружали «Три луны» под командованием Мартина Янсена и «Золотое солнце», командиром которого назначили Дамиса Сотелла.
Теперь, когда Сорве полностью исчез из поля зрения, вокруг простирались только небо, океан, плоский горизонт и неторопливо катящиеся волны. Странное ощущение умиротворения снизошло на Лоулера. Он обнаружил, как, в сущности, легко отдаться чувству бесконечности всего этого и полностью раствориться в нем. Море абсолютно спокойно, ничего не предвещает опасности… Вот только Сорве более невидим… Исчез… Ну и что? Сей остров больше не имеет никакого значения.
Лоулер прошел по палубе, спиной чувствуя силу ветра, заставлявшего судно двигаться вперед и все более отдалявшего его от того, что он считал родным и до боли знакомым.
У фок-мачты стоял отец Квиллан, одетый в темно-синюю накидку из какого-то необычно легкого материала, воздушного и мягкого, который он, вероятно, привез с собой из другого мира. На Гидросе подобных тканей просто не существовало.
Вальбен остановился рядом с ним. Священник махнул рукой в сторону моря. Оно напоминало огромный голубой самоцвет, ослепительно сияющий, его слегка выпуклая зеркальная поверхность простиралась беспредельно, охватывая планету единой блистающей сферой.
– Глядя на все это, трудно поверить, что на свете существуют и другие вещи, кроме воды, не правда ли?
– Да, безусловно.
– Такой огромный океан… Такая пустота повсюду…
– И сие заставляет поверить в то, что Бог действительно существует, не так ли? Иначе и не подумаешь, созерцая величие и безграничность этой бездны.
Квиллан удивленно взглянул на собеседника.
– Неужели?
– Не знаю. Ведь я вас спрашивал.
– Лоулер, а вы верите в Бога?
– Мой отец верил.
– Но не вы?
Вальбен пожал плечами.
– У папы была Библия. Он часто читал ее нам. Но она уже давно утеряна… А может, кто-то ее украл. Я кое-что помню из нее: «И сказал Бог: „Да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды…“ И назвал Бог твердь небом». То небо, которое над нами, отец Квиллан? Или выше обычного? А те воды, которые за ним, – это океан Вселенной? – Священник посмотрел на него с нескрываемым удивлением. – «И сказал Бог: „Да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша“. И стало так. И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями».
– Вы что, знаете всю Библию наизусть? – изумленно поинтересовался Квиллан.
– Только этот маленький отрывок, первую страницу. Оставшуюся часть я так и не смог понять. Всех этих пророков, царей, битвы и тому подобное…
– А Иисуса?
– Повествование о нем находилось в самом конце. Я до него просто не добрался. – Лоулер взглянул в сторону бесконечно удаляющегося горизонта, голубого изгиба в вечность. – Так как здесь нет суши, это, очевидно, означает, что Бог собирался создать на Гидросе нечто другое, совсем не похожее на твердь Земли. Как вы думаете? «И назвал Бог сушу землею…» А сушу, покрытую водой, – Гидросом, так, наверное? Какой же это великий труд – творить огромное множество разных миров! Не одну Землю, а все космические тела Галактики! Ириарте, Феникс, Мегало Кастро, Дарма Барма, Ментироза, Копперфилд, Набомба Зом – все это великолепие, миллион и одну планету… Причем с разными целями для каждой из них. В противном случае зачем было создавать такое количество? Ведь их сотворил один и тот же Бог, не так ли?
– Не знаю, – растерянно ответил Квиллан.
– Ведь вы же священник!
– Но сие не значит, что я должен все знать, и даже не означает, что мне что-либо известно об этом.
– А сами вы верите в Бога? – спросил Лоулер.
– Не знаю.
– А вообще во что-нибудь верите?
Некоторое время отец Квиллан молчал. Его лицо подернулось маской непроницаемости и смерти, словно душа на мгновение покинула тело.
– Не думаю, – наконец ответил он.
Здесь море казалось более плоским, чем с острова. Темнота наступала внезапно, буквально обрушиваясь на океан. Солнце проносилось по западной части неба, на секунду зависало над головой и погружалось в его пучину. Практически мгновенно мир вокруг них чернел, и на небосклоне появлялось созвездие Креста.
Команда «Царицы Гид роса» делилась на две вахты: четыре часа на посту, затем – столько же для отдыха. Люди каждой смены вместе завтракали, обедали и ужинали. В состав первой подкоманды входили Лео Мартелло, Гейб Кинверсон, Тила Браун, Гхаркид, Даг Тарп и Госпо Струвин; второй – Нейяна Гольгхоз, Сандира Тейн, Данн Хендерс, Делагард, Оньос Фелк, Лис Никлаус и отец Квиллан. Для офицерского состава не существовало отдельного стола; Делагард и Струвин, хозяин корабля и его капитан, питались на камбузе вместе с другими членами экипажа.
Лоулера, не имевшего строго фиксированного расписания работы, так как необходимость в его услугах могла возникнуть в любое время дня и ночи, полностью освободили от дежурств. Такая ситуация позволяла ему не нарушать привычные биоритмы: утром он ел на рассвете со второй вахтой, вечером – с первой сменой, на закате. Но сие «послабление» вызывало в нем ощущение некой свободы и отсутствия реальной связи со всем происходящим вокруг. Уже в первые дни плавания в каждой подкоманде стал формироваться дух коллективной общности. Вальбен же не принадлежал ни к той, ни к другой.
– Сегодня похлебка из зеленых водорослей, – сообщила Лис Никлаус, когда первая вахта заполнила помещение камбуза, – запеченные плавники рыбы-часового, пироги с рыбной начинкой, салат из мягких «ягод».
Шла третья ночь плавания. Меню по-прежнему оставалось неизменным; Лис каждый раз делала одно и то же веселое объявление, словно ожидая всеобщей радости по поводу, ее заявления. Большей частью она сама готовила пищу, иногда ей помогал Гхаркид или сам Делагард. Питание было скудноватым и вряд ли можно рассчитывать, что в ближайшем будущем что-то изменится. Оно состояло в основном из сушеной рыбы, пирогов с рыбой, водорослей и хлеба, приготовленного из них же. Дополнением к этому рациону служил очередной улов Гхаркида: свежие водоросли и морская живность. Пока в его сети не попадалось ничего интересного, кроме рыбы-часового. Стаи внимательных, словно чего-то с нетерпением ожидающих копьеносых тварей, следовали за флотилией от самого Сорве. Главными рыбаками на судне являлись Кинверсон, Тила Браун и Хендерс. Их рабочее место, оборудованное всеми необходимыми снастями, располагалось на корме.
– Сегодня легкий день, – небрежно заметил Струвин.
– Слишком легкий, – недовольно пробурчал Гейб, склоняясь над тарелкой.
– А ты что, хочешь ураганов? Или желаешь искупаться в Большой Волне?
Кинверсон пожал плечами.
– Просто не доверяю спокойному морю.
Даг Тарп, поддев вилкой еще один кусок пирога, поинтересовался:
– Лис, как на сегодня обстоят дела с водой?
– Еще по нескольку глоточков, чтобы запить эту трапезу, – и все.
– О, черт! Такая пища, знаешь ли, возбуждает жажду.
– Нас она еще больше замучает, если за первую неделю выпьем весь наш запас пресной воды, – заметил Госпо. – И ты знаешь это не хуже, чем я. Лис, принеси, пожалуйста, немного сырого филе рыбы для радиста.
Перед тем как покинуть Сорве, островитяне нагрузили на корабль столько емкостей с пресной водой, сколько только смогли втиснуть в трюм. Но даже при этом условии они располагали всего лишь трехнедельным запасом на момент отплытия, да и то при весьма экономном пользовании. Их дальнейшее существование полностью зависело от дождей во время плавания, но если их не будет, придется искать другие источники пресной воды или иные способы утоления жажды. Употребление в пищу сырой рыбы оказалось вполне удачным приемом. Все это знали, но Тарп не хотел даров моря.
Он нахмурился и поднял глаза, окинул недовольным взглядом сидящих за столом и проворчал:
– Оставим это. К черту отвратительную сырую рыбу-часового!
– Ты не будешь испытывать жажды, – спокойно заметил Кинверсон.
– И аппетита! – заключил Даг. – К черту! Предпочитаю жажду!
Гейб пожал плечами.
– Как угодно. Через недельку-другую у тебя изменится мнение на сей счет.
Лис поставила на стол тарелку с мясом бледного зеленоватого цвета. Влажные куски сырой рыбы она завернула в свежие водоросли. Тарп угрюмо уставился на блюдо, затем покачал головой и отвернулся. В отличие от него Лоулер через несколько минут принялся за поданное средство для утоления жажды. Сырая рыба показалась Вальбену прохладной на вкус. Она успокаивала, почти заглушала желание пить. Почти…
– Док, а у вас какое мнение по данному вопросу? – недовольно спросил Даг.
– Не так уж и плохо.
– Гм… Может, я просто лизну? – предположил радист.
Кинверсон расхохотался, не поднимая головы от тарелки.
– Ну и болван!
– Что ты сказал, Гейб?
– Хочешь, чтобы я повторил?
– Вы, двое! Если собираетесь подраться, отправляйтесь на палубу, – потребовала Никлаус, с отвращением поглядывая на мужчин.
– Драться? Я с Дагом? – изумился Кинверсон (он мог одним пальцем свалить Тарпа). – Лис, не говори глупостей.
– Ты хочешь почесать кулаки?! – крикнул тщедушный радист, его маленькое красное личико с острыми чертами еще больше налилось кровью. – Давай! Думаешь, я испугался тебя?
– А следовало бы, – мягко порекомендовал ему Лоулер. – Он раза в четыре сильнее, чем ты. – Вальбен широко улыбнулся и бросил взгляд в сторону Струвина. – Если мы исчерпали нашу сегодняшнюю квоту на питьевую воду, то как там насчет бренди, Госпо? Он явно облегчит наши страдания.
– Правильно! Бренди! – заорал капитан.
Лис протянула ему фляжку. Госпо какое-то мгновение рассматривал емкость с кислым видом.
– Это же бренди с Сорве! Давайте побережем его до более тяжелых времен. Дай мне напиток с Кхувиара, пожалуйста.
Никлаус достала из шкафа другую флягу, смахнула с нее пыль. Струвин провел по бутыли рукой и расцвел улыбкой ценителя.
– Кхувиар, да! Они там по-настоящему знают толк в бренди. Да и в вине тоже… Бывали на этом острове, док? Ага… Выходит, что никто не посетил сии райские кущи! Они там пьют день и ночь! Самые счастливые люди на всей планете.
– Почему же? Мне приходилось заглядывать в те места, – откликнулся Кинверсон. – Они там вечно пьяные… Ничего не делают, только пьют и блюют, а потом снова пьют.
– Но что эти бездельники пьют! – зашелся в восторге Струвин. – Ах, что они пьют!
– Но как же жители острова могут существовать, а тем более выполнять какую-то работу, если никогда не бывают трезвыми? – удивился Лоулер. – Кто у них занимается рыбной ловлей и починкой сетей?
– Да никто, – ответил Госпо. – Это мерзкое и грязное место. Они находят в себе силы протрезветь ровно настолько, чтобы выйти в залив и собрать охапку винных водорослей, которые затем перегоняют в бренди или делают из них вино. После сих трудов праведных островитяне вновь напиваются. Вы бы не поверили, что так можно жить! Они одеты в лохмотья, ютятся в лачугах из водорослей, как джилли… В резервуарах у них гадкая солоноватая водица… Отвратительное место! Но кто сказал, что острова должны быть похожи? Они всегда разные, один отличается от другого. Мне всегда казалось, что каждый остров имеет свое собственное лицо, не похожее на другое… Правда, Кхувиар не назовешь личиком. Скорее, это пьяная морда. Вот так-то, Тарп. Ты говоришь, хочешь пить? Попробуй немного бренди с Кхувиара. Будь моим гостем, угощайся.
– Я не люблю бренди, – угрюмо ответил Даг, – и тебе это хорошо известно, Госпо. Кроме того, от него только еще сильнее хочется пить. Он сушит слизистые оболочки полости рта. Не так ли, док? Вы должны знать об этом. – Он с шумом выдохнул воздух из легких. – Черт с вами! Давайте сюда сырую рыбу!
Лоулер передал ему тарелку. Даг подцепил вилкой кусок, окинул его изучающим взглядом так, словно никогда ничего подобного не видел, и наконец откусил крошечную частичку, повертел ее языком во рту, проглотил – и задумался. Затем откусил еще.
– Э! – сделал он глубокомысленный вывод. – Вполне… Не так уж и плохо.
– Болван! – повторил Кинверсон, улыбнувшись на этот раз.
После окончания трапезы все поднялись на палубу для смены вахты. Хендерс, Гольгхоз и Делагард, копавшиеся в снастях, отправились на камбуз, а Мартелло, Тила Браун и Кинверсон заняли их места.
Яркое сияние Креста делило ночное небо на четыре части. Море было настолько спокойным, что созвездие отражалось в нем подобно ровной полосе белых огоньков, зажженных прямо на воде и уходящих куда-то в неизведанные дали, постепенно тускнея, теряя яркость и наконец исчезая совсем.
Лоулер стоял, облокотившись на леер ограждения, и смотрел на мерцающие точки фонарей на других пяти кораблях, следовавших за флагманом четким треугольником. «Вот и весь Сорве, – подумал Вальбен, поеживаясь от прохладного ветерка, – переселившийся на воду. Здесь все жители маленького острова, разместившиеся на шести кораблях: Тальхеймы и Таналинды, Катцины и Янсены, Свейнеры, Сотеллы и все остальные… Знакомые имена, старые добрые приятели…»
После наступления темноты на всех судах на леерах ограждений зажигались специальные факелы, изготовленные из сушеных водорослей. Они очень долго горели, выбрасывая дымные оранжевые языки пламени. Делагард с особым пристрастием следил за тем, чтобы все корабли держались вместе, ни в коем случае не нарушая заданное им расположение. На каждом судне имелась рация, и они всю ночь, до самого утра, поддерживали непрерывную связь друг с другом. Никто не должен отстать и тем более сбиться с курса.
Лоулера приводило в восторг искусство моряков лавировать против ветра. Он жалел, что так плохо разбирается в этом. Мореходство представлялось ему почти волшебством, мистической завораживающей тайной. На кораблях Делагарда, значительно более внушительных, нежели те мелкие рыбацкие ялики, на которых островитяне выходили в залив и совершали робкие вылазки за его пределы, на каждой из двух больших мачт находился огромный треугольный парус из плотно переплетенных бамбуковых волокон, под которым, в свою очередь, располагался четырехугольный, закрепленный на рее. Еще одно треугольное полотнище меньшего размера устанавливалось между мачтами. Главные паруса крепились к тяжелым деревянным рейкам-боковинам и удерживались при помощи сложной сети канатов, снабженных специальными приспособлениями, включавшими и зажимы разнообразной формы. Они управлялись посредством фалов, пропущенных сквозь систему блоков.
При обычных условиях для поворота парусов требовалась группа из трех человек, четвертый при этом находился у руля и подавал команды. Команда, в которую входили Мартелло, Кинверсон и Браун, работала под руководством Госпо Струвина; в другой смене Нейяна Гольгхоз, Данн Хендерс и сам Делагард меняли конфигурацию парусов, а Оньос Фелк, хранитель карт и навигатор, занимал место Струвина в рулевой рубке. Сандира Тейн выступала в роли запасного члена экипажа во время вахты Госпо, а Лис Никлаус – в подкоманде Фелка.
Лоулер обычно стоял где-нибудь сбоку и наблюдал за тем, как они бегают, выкрикивая фразы вроде: «Паруса ставить! Марсовые к вантам! Каждая секунда дорога! Марса фалы отдай! Крепи!» Снова и снова, по мере того, насколько менялся ветер, вахтенные опускали паруса, поворачивали и закрепляли их в новом положении. Каким-то образом, независимо от того, дул ли попутный бриз или нет, люди добивались того, что судно двигалось строго по намеченному курсу.
В этой работе никогда не принимали участия только Даг Тарп, Натим Гхаркид и Лоулер. Радист был слишком хрупок и хил для манипуляций с канатами, кроме того, ему постоянно приходилось отлучаться в свою рубку, чтобы поддерживать контакт с другими судами.
Привлекать отца Квиллана к выполнению обязанностей по кораблю считалось не совсем приличным; работа Гхаркида ограничивалась дежурством по кухне и ловлей водорослей.
Лоулер же, который с радостью оказал бы любую помощь в этом деле, стеснялся попросить своих товарищей научить его сему прихотливому искусству и потому оставался в стороне, ожидая приглашения, но оно так и не последовало.
Как всегда, Вальбен стоял у ограждения палубы и наблюдал, как работает команда. Совершенно неожиданно что-то с шумом и свистом вылетело из темных морских вод и ударило его по лицу. Он сразу же почувствовал боль ожога на щеке, болезненное ощущение жжения и рези охватило всю поверхность кожи, словно по ней прошлась грубая и острая чешуйчатая терка. Все вокруг наполнилось сильным и неприятным кисловатым запахом моря, который постоянно усиливался. У ног Лоулера что-то шлепнулось на палубу. Он опустил глаза – крылатое существо величиной с ладонь билось о доски настила. В первое мгновение Вальбен подумал, что это – скиммер, но те элегантны и грациозны, с радужным отливом чешуи красивого тела, отличающегося великолепными аэродинамическими данными. Кроме того, они никогда не выпрыгивают из воды после наступления темноты. Это же маленькое ночное летающее чудовище больше напоминало бледного и дряблого омерзительного червяка с крошечными черными глазками-бусинками и извивающейся лентой коротких твердых колючек на спине. Именно этими шипами-колючками тварь и царапнула Лоулера по лицу.
Морщинистые крылья остроугольной формы двигались в неприятном пульсирующем ритме, с каждым мгновением замедляя судорожные подергивания. Извиваясь у ног Вальбена, это мерзкое существо оставляло на палубе влажный след из черноватой слизи. Хотя оно производило явно отталкивающее впечатление, теперь создание казалось вполне безобидным и даже жалким, издыхая на борту корабля.
Омерзительность сей твари ошеломила и потрясла Лоулера. Он встал на колени, чтобы получше рассмотреть ее. Но мгновением позже Делагард, оказавшийся рядом, поддел тело маленького монстра носком своего грубого башмака и одним ловким движением перебросил его через ограждение в воду.
– Зачем вы это сделали? – удивился Вальбен.
– Чтобы оно не смогло подпрыгнуть и откусить вам нос, док. Разве вы не узнали знаменитую рыбу-ведьму?
– Рыбу-ведьму?
– Да. Правда, это всего лишь детеныш. Вырастая, они становятся довольно крупными и весьма коварными. – Делагард развел руки примерно на полметра, демонстрируя длину взрослой особи. – Если вы не знаете, что за существо перед вами, док, не подходите к нему на расстояние, с которого оно может укусить. Запомните это надежнейшее правило.
– Буду иметь в виду.
Нид прислонился к ограждению и широко улыбнулся Лоулеру, но в глазах промелькнуло что-то заискивающее.
– Ну, как вы находите жизнь в море? – Он вспотел во время своего дежурства на реях, раскраснелся и был разгорячен работой. – Согласитесь, океан – чудесное место.
– Да, не лишен очарования, – не совсем довольным тоном пробурчал Вальбен.
– Что-нибудь не так? Слишком маленькая каюта? Недостаточно веселая компания? Однообразный пейзаж?
– Нид, убирайся к черту!
Делагард вытер следы слизи рыбы-ведьмы со своего башмака.
– Э? – удивленно произнес он. – Я ведь просто пытался поговорить по-дружески…
Лоулер спустился в трюм и прошел в свою каюту, расположенную на корме. В этой части судно освещалось чадящими лампами с рыбьим жиром, установленными в костяные патроны. Он шел по узкому затхлому проходу, где темноту почти не рассеивал свет этих довольно мощных светильников. У него защипало в глазах от чада и духоты. Он слышал, как волны разбиваются о борт корабля, эхом отдаваясь во всем его теле, резонируя и искажаясь. Сверху доносился глухой звук мачт, скрипевших в гнездах своих креплений.
Как корабельный врач, Лоулер имел право на отдельную каюту, одну из трех, расположенных в кормовой части судна. Рядом располагался-капитан Струвин. Делагард и Лис занимали самое большое помещение, располагавшееся дальше, напротив переборки правого борта. Все остальные жили в носовой части, теснясь в двух узких отсеках, которые обычно использовались для размещения пассажиров во время регулярных межостровных рейсов. Первой смене достался угол у левого борта, второй – у правого.
Кинверсон и Сандира оказались в разных вахтах, и оттого им приходилось жить раздельно. Лоулера это удивляло. Не то чтобы это имело какое-то значение, кто и где спит – в этих переполненных жилых отсеках оставалось так мало возможностей для уединения, что если кому-то вдруг захотелось бы заняться любовью, то пришлось бы заползать в грузовое отделение, расположенное под каютами, и совокупляться там, забившись в щель между ящиками. Но являются ли они супружеской парой, как утверждал Делагард, или все-таки нет? Очевидно, нет, и Вальбен начинал понимать это. Если их что-то и связывает, то сия связь явно не очень-то крепка. Гейб и Сандира почти не замечали друг друга с самого начала плавания. Возможно, произошедшее между ними на Сорве – если вообще что-то произошло – являлось коротким эпизодом, мимолетной связью, случайным, поспешным соединением тел, способом убить время.
Лоулер плечом толкнул дверь своей каюты и вошел. Помещение имело площадь чуть больше встроенного стенного шкафа. В нем находилась койка, стояли тазик для умывания и маленький деревянный сундучок, в котором доктор хранил немногочисленные личные вещи, захваченные с Сорве. Делагард не позволил ему взять нечто большее, и Лоулер прихватил с собой одежду, рыболовные снасти, несколько кастрюль, сковород и тарелок, зеркало и, конечно, земные реликвии. Он хранил их на полке рядом со своим ложем.
Все остальные вещи: свою скромную мебель, лампы, украшения, которые Вальбен собственноручно изготовил из разных морских материалов, – пришлось оставить джилли. Его медицинские принадлежности, лекарства, небольшая библиотечка рукописных текстов по специальности находились наверху, в передней части судна, в каюте, служившей изолятором. Главные же запасы медикаментов хранились внизу, в грузовом отсеке.
Лоулер зажег свечу и осмотрел при помощи зеркала, представлявшего собой грубый бесформенный кусок морского стекла, свою щеку; его много лет назад изготовил для него Свейнер. Отражение в нем выглядело довольно приблизительно, нечетко и туманно. Стекло высокого качества считалось на Гидросе большой редкостью, где единственным источником кремния служили груды особых водорослей, добытых со дна заливов. Но Вальбену нравилось это зеркало, каким бы неровным и мутным оно ни было.
Столкновение с рыбой-ведьмой, по-видимому, не причинило серьезного вреда. Над левой щекой у него остался небольшой порез, который немного саднил в том месте, где красноватые колючки мерзкой твари вонзились в кожу, – и это все. Лоулер продезинфицировал ранку бренди. Его шестое – врачебное – чувство подсказывало, что причин для беспокойства нет.
Рядом с бутылкой спиртного стояла фляга с настойкой «травки». Несколько мгновений Вальбен задумчиво рассматривал ее: он уже принял свою дозу транквилизатора перед завтраком и сейчас не испытывал особой нужды, чтобы вкусить забвения и отрешения.
«Но какого черта?! – мелькнула мысль в возбужденном мозге. – Какого черта ты смотришь на наркотик?!»
Спустя полчаса Лоулер уже шел по направлению к жилому отсеку команды в поисках собеседника, хотя еще даже не знал и не представлял точно, с кем бы ему хотелось пообщаться.
Только что снова произошла смена вахт. На дежурство вышла вторая смена, и отсек по правому борту, естественно, оказался пуст. Лоулер заглянул в другую каюту и увидел там Кинверсона, спящего на своем месте, Натима Гхаркида, сидящего, скрестив ноги и закрыв глаза, словно медитируя, Лео Мартелло, что-то пишущего при скудном свете лампы (листы бумаги лежали перед ним на низеньком деревянном ящике). «Работает над своим бесконечным эпосом», – решил Лоулер.
Поэту исполнилось тридцать лет. Он обладал крепким телосложением и энергией, бьющей через край. Лео летал и прыгал по кораблю, словно на пружинах. Выглядел Мартелло очень оригинально: большие карие глаза, живое открытое лицо, вечно полностью обритая голова… Его отец прибыл на Гидрос по собственной воле. Как добровольный изгнанник, он спустился на поверхность в космической капсуле и появился на Сорве, когда Вальбен еще бегал в коротких штанишках. Прибыв на остров, быстро обжился и женился на Джинне Сотелл, старшей сестре Дамиса. Обоих уже не было в живых: их поглотила Большая Волна, когда они на маленькой лодочке вышли в море в неположенное время.
С четырнадцати лет Мартелло работал на верфи у Делагарда, но главным предметом гордости и самым важным делом своей жизни он считал огромную поэму, в которой, по его словам, рассказывалось о великом переселении с обреченной Земли в другие миры Галактики. Лео говорил, что трудится над ней уже много лет, но никому пока не удавалось услышать или прочитать что-то большее, чем несколько строчек из этой таинственной эпопеи.
Лоулер остановился в дверях, не желая помешать поэту.
– О! Доктор! – обрадовался Мартелло. – Вы как раз вовремя. Именно вы-то мне и нужны. Послушайте, дайте какое-нибудь средство от солнечных ожогов. Знаете, перегрелся сегодня.
– Давайте посмотрим.
Лео сбросил с себя рубашку. Его тело покрывал отличный загар, но теперь под ним начали проступать красные пятна. Солнце Гидроса было намного ярче того, под которым происходила эволюция человеческого рода, и поэтому Лоулеру приходилось непрерывно заниматься лечением рака кожи, солнечных ожогов и других дерматологических заболеваний.
– Ничего страшного, – произнес Вальбен, закончив осмотр. – Зайдите утром ко мне в каюту, и я что-нибудь придумаю, хорошо? Если боитесь не уснуть, могу дать средство от бессонницы. Прямо сейчас…
– Все будет в порядке. Я обычно сплю на животе.
Лоулер кивнул.
– Кстати, как продвигаются дела со знаменитой поэмой?
– Медленно. Переделываю пятую Песнь.
– А можно мне посмотреть? – произнес Вальбен, удивляясь собственной просьбе.
Казалось, Мартелло тоже очень удивился, но подвинул к нему один из листков, изготовленных из водорослей. Лоулер расправил его. Лео писал, как неумелый школьник: неаккуратно, неровно и волнообразно.
Длинные корабли устремлялись вперед
В ночь ночей, в бесконечную тьму,
К призывному свету золотых, сияющих звезд.
Так уходили наши отцы…
– И наши матери тоже, – тихо добавил Вальбен.
– Да, и они тоже, – согласился Мартелло, не скрывая своего раздражения замечанием доктора. – О них будет другая Песнь, немного дальше.
– Ну что ж, хорошо, – прокомментировал Лоулер. – Это сильная поэзия. Конечно, я не считаю себя большим знатоком в данной области, но вижу, вам не очень-то нравится рифма?
– Она устарела много столетий тому назад, доктор.
– Неужели? Я и не знал. Отец частенько читал мне наизусть стихи, написанные на Земле. В то время еще любили творить в рифму.
Вот старый мореход. Из тьмы
Вонзил он в гостя взгляд.
"Кто ты? Чего тебе, старик?
Твои глаза горят!"
– Что это за стихотворение? – поинтересовался Лео.
– Оно называется «Сказание о старом мореходе» и в нем рассказывается о путешествии по морю, об очень трудном плавании.
И мнится, море стало гнить, -
О Боже, быть беде!
Ползли, росли, сплетясь в клубок,
Слипались в комья слизняки
На слизистой воде.
– Очень здорово! Вы его до конца помните?
– Всего несколько случайных отрывков, – ответил Лоулер.
– Нам нужно как-нибудь встретиться и поговорить о поэзии, доктор. Я и не предполагал, что вы знаете стихи. – Счастливое выражение лица Мартелло на мгновение омрачилось. – Мой отец тоже любил старинную поэзию. Он привез с собой сборник земных поэтов… Вы в курсе этого?
– Нет, – ответил Лоулер, явно взволнованный этой новостью. – И где же этот сборник?
– Его больше нет. Он находился в лодке с моими родителями, когда они погибли.
– Как бы мне хотелось перелистать его! – разочарованно воскликнул Вальбен.
– Иногда мне кажется, что я жалею об исчезновении этой книги не меньше, чем о смерти отца и матери, – тихо произнес Лео и искренне добавил:
– То, что сказано сейчас мною, чудовищно, не правда ли, доктор?
– Нет, я так не думаю. Мне хорошо понятно твое состояние…
«Кругом вода, но не испить ни капли, ни глотка», – подумал Лоулер и сказал:
– Послушайте, Лео, зайдите ко мне сразу же после окончания вашей утренней смены. Я постараюсь что-нибудь сделать с вашей обожженной спиной.
Кругом вода, но не испить
Ни капли, ни глотка.
Немного позже Вальбен вновь оказался один на палубе, под ночным небом с пульсирующей темнотой над головой и прохладным бризом, упорно дувшим с севера. Полночь уже миновала. Делагард, Хендерс и Сандира вновь оседлали корабельные реи, обмениваясь загадочными словами. Созвездие Креста располагалось прямо в центре небесного свода.
Лоулер взглянул на него, не переставая удивляться тому, как точно воспроизводится в небе геометрически правильный крест. «Боже, – мелькнула сумасшедшая мысль в голове Вальбена, – как же велика твоя сила! Только ты мог так идеально верно разместить эти тысячи немыслимо громадных шаров взорвавшегося водорода!» Он все еще помнил неуклюжие строчки стихов Мартелло:
Длинные корабли устремлялись вперед
В ночь ночей, в бесконечную тьму…
"А может быть, одно из солнц в этом грандиозном созвездии – земное? Нет, нет… Говорят, эту звезду нельзя увидеть с Гидроса, – продолжал размышлять Лоулер. – Сияющие точки, составляющие Крест, совсем иные. Но где-то там, далеко, в этой вселенской тьме, сокрытое в ярких лучах звезд этого созвездия, находится маленькое желтое солнце, под живительным светом которого началась великая человеческая сага…
К призывному свету золотых, сияющих звезд.
Так уходили наши отцы.
И наши матери тоже… То солнце, неожиданная вспышка свирепой жестокости которого уничтожила им же самим когда-то бережно взращенную жизнь… Оно, обратившееся в конце концов против собственного творения, направило на Землю смертоносные стрелы жесткой радиации, мгновенно превратив мир, где зародилось человечество, в почерневший огарок".
Он всю свою сознательную жизнь грезил о Земле. Это началось с тех пор, как дед рассказал ему историю о мире их предков. Но и до сего времени Терра оставалась для Вальбена величайшей загадкой.
Гидрос был слишком изолирован, слишком удален от каких угодно научных центров. Рядом – никого, кто смог бы поведать ему об истинной Земле. Почти все земное недоступно: музыка, книги, искусство, история… Только отрывочные сведения доходили до него, разрозненные сведения. Например, Вальбен знал, что существовало нечто, называвшееся оперой, но он не мог представить себе, что это за зрелище. Люди, поющие какую-то историю? И при этом одновременно играет сотня инструментов? Лоулер никогда не видел, чтобы в одном месте собиралась сотня мужчин и женщин. Соборы? Симфонии? Подвесные мосты? Шоссе? Он слышал эти слова, но вещи, ими обозначенные, казались загадочными. Загадки, загадки, одни загадки… Загадки Земли, ответы на которые давно утеряны.
Этот маленький шарик, – значительно меньше Гидроса, по крайней мере, так говорили – породивший империи и династии, царей и генералов, героев и преступников, сказки и мифы, поэтов, певцов, великих мастеров искусства и науки, храмы и башни, статуи и обнесенные крепостными стенами города – словом, все то таинственное великолепие, которое Лоулер едва ли мог вообразить, проведя всю свою жизнь на жалком и нищем, заполненном водой Гидросе. Земля, породившая людей и после столетий труда и дерзаний пославшая их в ночь, в бескрайнюю тьму, к отдаленным мирам равнодушной Галактики…
И снова перед внутренним взором Вальбена предстала страшная картина из его сна: мгновенная вспышка радиации, выжженные земные просторы, опустевшие выгоревшие города… «Да, дверь нашего дома захлопнулась за спиной, и мы уже никогда не сможем вернуться и открыть ее, – с горечью подумал он. – Человечество осталось в одиночестве, брошенное на произвол судьбы, затерянное среди звезд».
…К призывному свету золотых, сияющих звезд…
И вот мы здесь, на борту крошечной песчинки, влекомой волнами огромного и бескрайнего моря, на планете, которая сама по себе не более чем такая же песчинка в огромном темном океане, облекающем нас всех.
И не плеснет равнина вод,
Небес не дрогнет лик.
Иль нарисован океан
И нарисован бриг?
Лоулер не помнил следующие строчки, но и прозвучавшего было достаточно.
Тряхнув головой, словно избавляясь от одолевших его мыслей, он спустился в трюм, в свою каюту, чтобы хоть немного поспать перед наступлением следующего дня.
Вальбену приснился новый сон о Земле, совсем не похожий на те, виденные им раньше в течение многих лет. На этот раз сновидение принесло с собой не картины гибнущей прародины человечества, а огромное полотно, изображающее исход с нее, полет к звездам. И вновь он парил над знакомым голубовато-зеленым шаром из своих снов.
Взглянув вниз, Лоулер увидел тысячи изящных сияющих иголочек, поднимающихся с Земли, может быть, целый миллион. Словом, так много, что было невозможно подсчитать их. Все они устремлялись к нему, взмывали с поверхности голубой планеты, устремляясь в космос непрерывным потоком. Мириады крошечных световых точек, пронзающих тьму, окружавшую Землю. Это корабли странников Вселенной, тех, кто решил покинуть родной шарик, корабли исследователей, путешественников, переселенцев, отправляющихся в неизведанное, прокладывая путь от своей прародины к бесчисленным звездам Галактики.
Лоулер следил за ними, отыскивая взором по всей Вселенной, провожая взглядом до самого конца перелета, до множества тех миров, названия которых известны большинству, но для него они оставались столь же таинственными, волшебными и недостижимыми, как и сама Земля: Набомба Зом, где море алого цвета и солнце – голубое; Альта Ханналанна, на которой огромные неповоротливые черви с самородками драгоценного желтого самоцвета во лбу роют туннели в пористой почве; Галгала, золотой мир; Ксамюр, где воздух напоен восхитительными ароматами, а наэлектризованная атмосфера мерцает и лучится красотой; Ириарте, Ментирозо; Мулано, мир двойного солнца; Рагнарок, Олимпус, Малебольге, Энсалада Верде и Санрайз… И даже Гидрос, тупиковый мир, из которого нет возврата.
Космические корабли устремлялись с Земли во все концы Вселенной. И где-то в пути свет Терры навсегда гас для них.
Лоулер метался в беспокойном сне и вновь – уже в который раз! – видел эту страшную вспышку пламени, за ней опускалась непроглядная тьма и звучал последний вздох по погибшей планете. Но, казалось, никто не замечает ее гибели. Все спешили все дальше, дальше, дальше…
Следующее утро принесло тот самый роковой день, когда Госпо Струвин пнул ногой то, что ему показалось сваленными в беспорядке мокрыми канатами желтого цвета, и выкрикнул свой последний вопрос: «Эй, кто здесь оставил эту сеть?»
– Я же говорил вам, – повторял потом Кинверсон несчетное количество раз, – что не верю спокойному морю.
А отец Квиллан вновь произнес:
– «Да, и если я пойду долиною смертной тени, не убоюсь зла» (псалом