"Бездна" - читать интересную книгу автора (Силверберг Роберт)
22:4). 2
Смерть Струвина оказалась слишком неожиданной, – они находились в плавании так недолго – чтобы смириться с ней или даже просто осознать ее. На Сорве уход в мир иной был обыденной повседневностью: вы заплывали слишком далеко в залив на своей рыбацкой лодке, и внезапно начиналась буря; вы прогуливались по кромке защитной дамбы острова – поднимается Большая Волна и уносит в открытое море; иногда находите каких-нибудь вполне аппетитных, на первый взгляд, моллюсков, которые оказываются не такими уж безобидными и тому подобное. Создавалось, однако, впечатление, что корабль можно считать неуязвимой территорией. Возможно, именно поэтому все хватались за это ложное утверждение, хотя на самом деле судно было весьма беззащитно, подобно пустой деревянной скорлупке, маленькой щепке, плывущей посреди немыслимо огромного пространства.
Лоулер ожидал, что по пути на Грейвард, несомненно, будут трудности, нервное напряжение и всякого рода лишения, каких-нибудь два-три несчастных случая в качестве испытания для его порой весьма ограниченных познаний в медицине, _но смерть_… Здесь, в этих спокойных водах? Смерть _капитана_? И на расстоянии всего пяти дней от Сорве! Так же, как жутковатое спокойствие первых суток путешествия казалось странным и подозрительным, так и гибель Струвина теперь воспринималась словно зловещее предупреждение, даже предзнаменование, новых бедствий, которые не замедлят объявиться.
Путешествие сплотило всех, они еще больше сблизились, притягиваемые друг к другу так, как затягивается новая кожа вокруг заживающей раны. Люди стали заведомыми оптимистами с нарочито демонстративной надеждой на лучшее будущее и с не менее показной внимательностью к состоянию предельно напряженной психики своих товарищей.
Делагард объявил, что примет командование кораблем на себя. Чтобы уравновесить обе вахты, Оньоса Фелка перевели в первую. Ему пришлось самому возглавить группу Марталло – Кинверсон – Браун, а Нид управлялся с составом Гольгхоз – Хендерс – Тейн.
После того минутного срыва и утраты контроля над собой при известии о гибели Госпо Делагард старался сохранять видимость абсолютной уверенности в себе, холодного профессионализма и совершенной неустрашимости. Сильный и непоколебимый, он стоял на своем капитанском мостике, наблюдая за пересменкой вахт и за порядком в парусном хозяйстве.
Ветер дул с востока. Путешествие продолжалось.
Со дня смерти Струвина прошло четверо суток, а ладони Лоулера все еще продолжали саднить, обожженные живой «сетью», пальцы сгибались с большим трудом. Сложный узор из красноватых линий поблек и сделался бледно-коричневым, но, скорее всего, Тила оказалась права, и у него теперь навсегда останутся шрамы. Это его не слишком беспокоило – и без того тело покрывали следы порезов и ссадин как результат неосторожности в различные периоды жизни. Вальбена больше тревожила проблема с пальцами. В его профессии требовалась особая гибкость и чувствительность всей пятерни, причем не столько для проведения хирургических операций, сколько для осмотра и пальпирования тел пациентов, что являлось одной из главнейших составляющих процесса диагностирования. Он не сможет воспринимать ту информацию, что дают врачу организмы больных, с помощью негнущихся одеревеневших пальцев.
Тилу тоже беспокоило состояние рук Лоулера. Появившись на палубе, чтобы приступить к работе в своей вахте, она сразу заметила его, подошла и ласково взяла ладони Вальбена в свои руки, как тогда, в первые мгновения после гибели Струвина.
– Да-а… Они не очень-то хорошо выглядят, – с тревогой призналась Браун. – Ты пользуешься своей мазью?
– Естественно. Хотя теперь от нее совсем мало толку.
– А другое лекарство? Ну, те розовые капли? Болеутоляющие?
– О, да! Да. Я не могу представить себе существование без них.
Она слегка помассировала его пальцы.
– Ты такой хороший человек, такой серьезный мужчина… Если с тобой что-то случится, мое сердце разобьется. Я так испугалась за тебя, когда увидела, как ты борешься с этой тварью, убившей капитана. А когда узнала, что тебе обожгло Руки…
Ее не слишком правильное лицо со вздернутым носом озарилось выражением самой искренней преданности. Она выглядела несколько грубовато, но глаза сияли теплом участия. Очень здорово смотрелся контраст между золотистым цветом волос Тилы и оливковым оттенком ее гладкой кожи. Браун была сильной простой девушкой, и то чувство, которое она старательно демонстрировала в эту минуту, оказалось открытым проявлением любви, любви, не признающей никаких условностей.
Осторожно, не желая причинять ей излишнюю боль, жестоко и поспешно отталкивая от себя, Лоулер с доброй и одновременно уклончивой улыбкой убрал руки. «Как же легко принять от Тилы ее дар, – подумал Вальбен, – а затем найти где-либо укромный уголок в грузовом отсеке и предаться наслаждениям, в которых я так долго себе отказывал… Ведь я же не монах, – напомнил себе он. – Я не принимал обетов безбрачия и воздержания, но зато утратил веру в собственные чувства. Не хочу полагаться на них даже в столь безопасном приключении, каким может оказаться эта любовная интрижка».
– Как ты думаешь, – неожиданно спросила Браун, – мы выживем?!
– Выживем? Конечно.
– Нет, – сказала она, нервно покусывая губы, – я все еще продолжаю бояться… Вдруг мы все погибнем в океане? Госпо открыл счет…
– Все будет хорошо, – поспешно перебил ее Лоулер. – Я говорил об этом раньше и повторяю сейчас. Струвину не повезло, вот и все. Всегда есть кто-то, кому приходится отдуваться.
– Я хочу жить, хочу добраться до Грейварда. Там меня ждет жених… Мне сказала об этом сестра Фекла. Она предсказала мое будущее перед самым отплытием… сказала, что в конце путешествия я найду себе мужа.
– Сестра Фекла многим наговорила массу глупостей по поводу завершения экспедиции. Не следует придавать большого значения болтовне гадалок. Но если тебе очень хочется найти себе мужа, Тила, то я могу только пожелать, чтобы слова Феклы сбылись.
– Я хочу, чтобы он был старше меня… Умный и сильный, способный многому научить меня и по-настоящему полюбить… Да и кто меня учил чему-то, кроме корабельных работ? Вот и приходится гнуть спину на Делагарда, плавать на его судах. Я никогда не выходила замуж, но теперь… пришло мое время. Меня можно назвать привлекательной, не правда док?
– Да, да, очень привлекательной, – промямлил Лоулер и подумал: «Бедная девушка…» Неожиданно он почувствовал себя виноватым за то, что не может полюбить ее.
Браун отвернулась от него, словно осознав, что беседа развивается не в том направлении. Спустя мгновение она произнесла:
– Я все думаю о тех маленьких вещицах с Земли, что ты показал мне в своей каюте… О тех красивых штучках… Как они милы! Я попросила тогда одну из них, и ты отказал мне, мягко, но отказал. Так вот, теперь я передумала. У меня нет больше желания иметь их, потому что они – прошлое, а мне нужно будущее! Доктор, вы слишком много живете в прошлом!
– Гм-м… Прошлое – значительно более просторное место, чем будущее. В нем много любопытного.
– Нет! Нет! Будущее огромно, оно никогда не кончается. Вот подожди, ты увидишь, насколько я права. Тебе следовало бы выбросить это старье, но ты никогда не решишься… – Тила улыбнулась ему нежно и немного застенчиво. – Извини, мне нужно идти на реи. Ты очень приятный человек. Мне казалось, что я должна сказать об этом, чтобы ты знал – у тебя есть верный друг.
Выпалив последнюю фразу, она повернулась и убежала.
Лоулер наблюдал, как девушка быстро поднимается на мачту, а в голове звучало: «Бедная Тила. Бедная Тила… Бедная…» Неожиданно мысли Вальбена изменили свой бег: «Какая же она очаровательная девушка, но я никогда не смогу полюбить ее. Полюбить той любовью, что она заслуживает. И все-таки она очень хороша, очень».
Браун ловко и быстро карабкалась по вантам и через мгновение оказалась уже высоко у него над головой. Она взбиралась по веревочным лестницам, подобно одной из обезьянок, которых он помнил из детских книжек с картинками, повествовавших о непостижимом мире суши, рассказывавших о том, какой была Земля с ее джунглями, пустынями, ледниками, обезьянами и тиграми, верблюдами и быстроногими лошадками, полярными медведями и тюленями, козами, скакавшими с утеса на утес. Что же такое «козы»? Ему приходилось рисовать их в своем воображении, основываясь на тех туманных намеках, которые он запомнил из детских историй. Они были косматыми и длинноногими… Да, да, с длинными ногами, в них словно кто-то вставил упругие стальные пружины. Утесы представлялись, как большие неровные выступы скал, чем-то похожие на огромные куски древовидных водорослей, но во много-много раз тверже. Обезьяны походили на маленьких уродливых человечков коричневого цвета, волосатые и хитрые, они прыгали по ветвям деревьев, визжа и тараторя. Тила нисколько не напоминала их, но двигалась там, на реях, словно находилась в своей родной стихии.
Лоулера поразило, что он никак не мог вспомнить собственные ощущения в то время, когда занимался любовью с Аней, матерью Тилы, двадцать лет тому назад. Вальбен помнил только сам факт этих отношений, но все остальное: слова, которые Анна произносила в те минуты, то, как она двигалась, форма ее груди – все ушло, исчезло из его памяти. Ушло и исчезло, как Земля. Словно между ними ничего и не происходило. Лоулер припомнил, что Аня имела такие же золотистые волосы, как и ее дочь, и такую же гладкую темную кожу, только глаза были голубыми. Вальбен тогда чувствовал себя очень несчастным, страдая от тысячи душевных ран, причиненных исчезновением Мирейль. В сей миг на его пути и повстречалась Анна, и предложила ему небольшое утешение. «Какова мать, такова и дочь, – подумал Лоулер. – А может, Тила и любовью занимается так же, управляемая бессознательной генетической памятью? Не исчезнет ли она в моих объятиях, превратившись в собственную мать? А если я обниму Тилу, то, возможно, в моей душе воскреснут утраченные воспоминания об Анне… Может, все-таки провести эксперимент? Нет, не стоит… Не стоит».
– Рассматриваете водяные цветы, доктор? – поинтересовался отец Квиллан, неожиданно оказавшись рядом.
Лоулер оглянулся. Священник обладал неприятной способностью приближаться неслышной, скользящей походкой. Казалось, он материализуется из воздуха, словно состоял из эктоплазмы, незримо перемещавшейся вдоль ограждения борта.
– Водяные цветы? – переспросил рассеянно Вальбен. Его почти рассмешило, что отец Квиллан застал его погруженным в сладострастные помыслы. – О, да…
А ведь он и не заметил их. В это роскошное солнечное утро водяные цветы усеяли всю океанскую гладь. Они представляли собой прямые мясистые стебли примерно с метр длиной с яркими, величиной с кулак, споросодержащими образованиями на верхушках. Все они отличались кричащей, режущей глаз цветовой гаммой: ярко-алые с желтоватыми лепестками, покрытыми зелеными полосками, и со странно раздувшимися черными воздушными пузырями под «бутонами», которые находились под водой, удерживая цветы на плаву. Даже высокая волна не могла потопить их – они тут же выныривали, подобно неутомимым куклам-неваляшкам.
– Чудо устойчивости, – заметил Квиллан.
– Урок всем нам, не так ли? – произнес Лоулер, внезапно ощутив желание прочесть проповедь. – Мы должны постоянно состязаться с ними в этом умении. В жизни нам приходится получать удары и всякий раз выпрямляться, принимая прежнее положение. Водяные цветы, прекрасные в своей неуязвимости, стойкости и способности переносить любые толчки, – отличный пример для подражания. Но и мы не менее упруги и выносливы, не правда ли, святой отец?
– Если это касается вас, доктор, то совершеннейшая правда.
– Неужели?
– Вы-пользуетесь очень большим уважением, надеюсь, вам сие известно? Все, с кем бы мне ни приходилось беседовать, высоко ценят ваше терпение, выдержку, мудрость, силу воли. Особенно, силу воли. Мне говорили, что вы один из самых крепких, сильных и выносливых людей в нашем сообществе.
Казалось, священник описывает какого-то другого, совершенно другого, значительно менее уязвимого и более непреклонного человека, чем Вальбен Лоулер.
Доктор хмыкнул и смущенно произнес:
– Возможно, я и произвожу подобное впечатление со стороны, но как же все ошибаются.
– А я всегда полагал, что личность – это именно то, каким предстает в жизни человек перед окружающими, – резонно заметил священник. – Ваши мысли о самом себе – вещь абсолютно ненадежная и не имеющая никакого значения. Вас могут оценить объективно и по достоинству только другие люди.
Лоулер бросил в его сторону удивленный взгляд. Длинное суровое лицо Квиллана казалось совершенно серьезным.
– И вы в это верите? – поинтересовался Вальбен, замечая, что в его голосе начинают проскальзывать нотки раздражения. – Давно уж не слышал подобной ерунды. Но нет, конечно, нет… Вы просто шутите, не правда ли? Знаю, вам нравятся шутки такого рода.
Священник промолчал. Они застыли рядом, освещаемые первыми лучами утреннего солнца. Лоулер уставился в пустоту за бортом, которая утратила четкость очертаний и превратилась в большое расплывчатое пятно, состоящее из множества подпрыгивающих разноцветных клякс, – бессмысленный танец водяных цветов.
Несколько секунд спустя Вальбен принялся уже более пристально всматриваться в происходящее на поверхности океана.
– Думаю, что даже водяные цветы не так уж неуязвимы, – заметил он, указывая на воду. Пасть какого-то огромного подводного существа показалась в дальнем конце пространства, заполненного разноцветными водорослями. Оно медленно двигалось среди них, не поднимаясь на поверхность и образуя темную зияющую пропасть, в которую десятками проваливались яркие цветы. – Какими бы ни были ваши стойкость и сопротивляемость, но настанет момент, и появится нечто такое, что обязательно проглотит вас. Разве не так, отец Квиллан?
Ответ священника унес внезапный порыв ветра, и вновь воцарилось холодное молчание. В памяти Лоулера продолжали звучать слова святого отца: «Личность – это именно то, каким предстает в жизни человек перед окружающими. Ваши мысли о себе – вещь абсолютно ненадежная и не имеющая никакого значения». Совершенная чушь! Не правда ли? Конечно, чушь. И тут Вальбен услышал свой собственный голос, зазвучавший помимо его воли.
– Отец Квиллан, почему вы решили прибыть на Гидрос?
– Почему?
– Да, почему? Это ведь чертовски неуютная и негостеприимная планета для любого человека. Она создана не для нас… Мы живем в крайне стесненных условиях. Кроме того, попав сюда, вы обречены остаться здесь навеки. Эту планету нельзя покинуть. Почему вам захотелось навсегда застрять в подобном мире?
Глаза священника странным образом оживились, и он с жаром произнес:
– Я прибыл сюда, потому что ощутил неотразимое очарование Гидроса.
– Ну-у, это не ответ.
– А вы… – в голосе Квиллана послышалось нечто новое, словно он почувствовал, что Лоулер подталкивает его произнести вслух то, о чем не хотелось говорить. – Давайте определим мой приезд следующим образом… Э… Я прибыл сюда потому, что это место, где собираются все отбросы Галактики. Здесь мир, населенный всякого рода изгоями, отщепенцами, отребьем космоса. Так выглядит Гидрос, не правда ли?
– Конечно, нет.
– Все вы – потомки преступников. В остальной части Галактики больше нет подобных людей, в других мирах все мыслят и живут более здраво.
– Я очень сомневаюсь в вашем утверждении. – Лоулер не мог поверить, что Квиллан говорит совершенно серьезно. – Да, мы действительно потомки преступников, вернее, некоторые из нас. Сие – не тайна. Мы все знаем… Моего прапрадеда выслали сюда из-за какого-то несчастного стечения обстоятельств, вот и все… Правда, он случайно убил человека. Но предположим, что вы правы, и мы – просто отбросы и потомки отбросов. Почему же тогда вам захотелось поселиться среди нас?
Холодные голубые глаза священника сверкнули.
– Неужели вам не все ясно? Это мой мир, он близок мне.
– Гм-м… Здесь вы можете вершить свои святые дела и вести нас к спасению?
– Ни в малейшей степени. Я прибыл на Гидрос ради себя, а не ради вас.
– Ах, так! Вы прилетели сюда из чистейшего мазохизма и желания наказать себя за какое-то прегрешение… Верно, отец Квиллан? – Тот промолчал, но Лоулер чувствовал, что, должно быть, попал в самую точку. – Но за что? За преступление? Вы же только что сказали об отсутствии преступности там…
– Мои преступные действия оказались направленными против самого Бога, – перебил собеседника священник, – и это сделало меня фактически одним из вас, то есть изгоем, отщепенцем по природе.
– Преступления против Бога, – задумчиво повторил Вальбен. Господь представлял для него понятие столь же туманное, далекое и загадочное, как и джунгли, обезьяны, утесы и козы. – Что же вы могли совершить против него? Если Он всемогущ, то, следовательно, неуязвим, ну а если не всемогущ, то какое имеет право называться Богом? Кроме того, неделю или две назад вы говорили, что не верите в него.
– Что само по себе уже является преступлением против Него.
– Но только в том случае, если вы являетесь убежденным верующим. А вдруг Его нет? Тогда какой вред вы можете причинить чему-то несуществующему?
– У вас стиль священника при ведении казуистического спора, – одобрительно заметил Квиллан.
– Вы серьезно заявили тогда о своей нетвердости в собственной вере или пошутили?
– Да, вполне серьезно.
– Вы не играли в словесные игры? Не предлагали мне немного дешевого цинизма ради мгновения пустого развлечения?
– Нет. Ни в коем случае. Клянусь! – Священник протянул руку и пожал запястье Лоулеру – странный, излишне доверительный жест, который в другое время Вальбен мог бы счесть за недопустимую бестактность, но сейчас показавшийся необычайно искренним, идущим от чистого сердца. Очень тихо священник произнес:
– Я посвятил себя служению Господу, будучи еще совсем молодым человеком. Возможно, это звучит довольно высокомерно, я знаю… Но в реальности сие означало тяжелую и неприятную работу, не просто долгие молитвенные собрания в холодных, продуваемых всеми ветрами залах в самые неподходящие часы дня и ночи, но также выполнение обязанностей настолько мучительных, что только врач, я полагаю, способен по-настоящему понять мое прошлое состояние. Омовение ног нищим, так сказать. Но таков наш крест. Я прекрасно знал, на что иду, и не ждал за это никаких наград. Но чего совершенно не представлял, Лоулер, о чем поначалу ни в малейшей степени не догадывался, оказалось то, что чем больше и самоотверженнее я служил Богу, трудясь на благо страдающего человечества, тем больше подвергался периодам абсолютного духовного опустошения. В течение длительных промежутков времени я чувствовал себя отрезанным от Вселенной, окружавшей меня, человеческие существа делались противны мне и чужды, равно как и представители инопланетных цивилизаций… Я терял последние крохи веры в ту Высшую Силу, которой поклялся посвятить всю свою жизнь. Появлялось чувство полного одиночества… Описать словами такое просто невозможно. И чем больше я работал, тем более бессмысленными начинали казаться все усилия… Жестокая грубая шутка: я надеялся стяжать Божью благодать, а вместо этого Он одарил меня крепчайшими дозами неверия и откровенного безбожия. Лоулер, вы слушаете?
– И что же, по вашему мнению, вызывает у вас это чувство пустоты?
– Поэтому-то я и прибыл сюда… Хочу попытаться понять это.
– Но почему именно на Гидрос?
– Потому что здесь нет Церкви… Лишь несколько рассеянных по планете человеческих общин… Да и сам Гидрос враждебен нам. И не потому, что отсюда никуда не уйдешь. – Во взгляде Квиллана теперь светилось нечто особенное, выходящее за пределы понимания Лоулера, озадачивавшее не меньше, чем свеча, горящая пламенем вниз. Казалось, он взирал на Вальбена из глубин некой всепожирающей вечности, порождением которой являлся сам и в которую жаждал вернуться. – Понимаете, я хотел потерять себя здесь и через это найти собственное "я"… Или, по крайней мере, отыскать Бога.
– Бога? Где? На дне этого громадного океана?
– Почему бы и нет? Кажется, в других местах Его наверняка не найдешь.
– Не знаю… – начал Лоулер, но тут сверху раздался крик:
– Земля!
Тила Браун словно пропела это слово и продолжила:
– Остров с северной стороны! Остров с северной стороны!
В этой части океана не было никаких островов ни к северу от того места, где они сейчас находились, ни к югу, ни к востоку, ни к западу. Если бы дело обстояло иначе, все уже давно жили бы предвкушением этой встречи. Но никто никогда не упоминал о том, что здесь есть какие-то плавучие сооружения.
Оньос Фелк, находившийся в рулевой рубке, издал возглас откровенного недоумения. Качая головой, хранитель карт направился к Тиле, тяжело ступая по палубе своими кривыми ногами.
– Что ты там такое болтаешь, негодная девчонка? Какой еще остров? Что ему делать в этой части океана?
– А мне откуда знать? – огрызнулась Браун, уцепившись одной рукой за ванты и повиснув над головами людей. – Не я же его сюда поместила.
– Но там не может быть никакого острова!
– Залезайте сами сюда, старая сушеная рыба, и посмотрите!
– Что?! Что ты сказала?
Лоулер приставил ладонь ко лбу и стал пристально всматриваться в указанном Тилой направлении. Единственное, что он узрел, – водяные цветы, подпрыгивающие на волнах. Но вдруг Квиллан толкнул его в бок.
– Док! Во-он там! Видите?
Видел ли он? Ну да, конечно. Лоулеру показалось, что он рассмотрел вдали нечто похожее на тонкую желто-коричневую линию в северной стороне горизонта. Но остров ли это? Можно ли говорить об этом с уверенностью?
К этому времени все выбежали на Палубу и носились взад и вперед. В центре всей этой суеты возвышался Делагард, несмотря на свой небольшой рост, с драгоценным глобусом-картой в одной руке и подзорной трубой из желтоватого металла в другой. Оньос Фелк, семеня ногами, подбежал к капитану и потянулся за глобусом. Нид бросил на него уничтожающий взгляд и, что-то прошипев, отмахнулся от хранителя карт.
– Но мне же надо взглянуть…
– Убери руки!
– Девчонка говорит, что там какой-то остров. Я хочу ей доказать невозможность подобного предположения.
– Она ведь что-то видит, не так ли? Возможно, это действительно остров. Оньос, ты же ничего не знаешь, ничего…
Преисполненный неистовой, прямо-таки демонической энергии, Делагард оттолкнул ошалевшего Фелка и начал взбираться по реям, помогая себе локтями и зубами, при этом он не выпускал из рук глобус и подзорную трубу. Нид быстро достиг нужной ему перекладины, устроился на ней поудобнее и приставил трубу к глазу. Внизу, на палубе, воцарилась гробовая тишина. Казалось, прошло бесконечно много времени, прежде чем Делагард глянул на столпившихся людей и растерянно сказал:
– Черт меня побери, но там действительно остров!
Он передал подзорную трубу Тиле и стал лихорадочно водить пальцем по глобусу, прослеживая маршруты соседних плавучих сооружений.
– Не Вельмизе? Нет! Не Салимин? Может, Каггерам? Нет… Нет… Кентруп?
Нид отрицательно покачал головой. Все внимательно, затаив дыхание, наблюдали за ним. «Целый спектакль», – подумал Лоулер.
Делагард передал глобус Браун и забрал у нее трубу, похлопав ее при этом по ягодицам.
– Дьявол всех нас возьми! Новый остров, вот что это такое! Они его строят прямо у нас на глазах! Вы только посмотрите… Бревна! Леса! Дьявол всех нас возьми! – Он бросил подзорную трубу на палубу, Данн Хендерс ловко подхватил ее, не дав приземлиться на настил палубы, и приставил к глазу. Остальные столпились вокруг.
Делагард спускался вниз, бормоча себе под нос:
– Дьявол всех нас возьми! Дьявол всех нас возьми!
Труба переходила из рук в руки. Через несколько минут корабль приблизился к новому острову на достаточно близкое расстояние, чтобы видеть воочию происходящее впереди. Лоулер смотрел на приближающееся сооружение с удивлением и благоговейным трепетом.
На данный момент это была еще довольно узкая постройка, возможно, в двадцать-тридцать метров шириной и около ста – в длину. Самая высокая точка острова поднималась над водой метра на два, напоминая холм или горбатый спинной хребет какого-то колоссального морского животного, основная часть тела которого скрывалась в пучине океана. Примерно дюжина джилли неторопливо сновала по нему, таская бревна и скрепляя их при помощи специальных волокон.
Море вокруг буквально кипело жизнью и активной деятельностью. Некоторые из существ, копошившихся там, несомненно, джилли. Лоулер хорошо разглядел их. Маленькие купола их голов то поднимались над поверхностью воды, то исчезали под ней подобно чашечкам водяных цветов. Но, кроме того, Вальбен узнал и длинные, гладкие и блестящие тела ныряльщиков, суетившихся среди двеллеров. Они выносили стволы древовидных водорослей из глубины, передавали их прямо в воде джилли, а те тут же обтесывали заготовки, придавая им нужную конфигурацию. Затем двеллеры передавали готовые детали по цепочке на берег, где другие существа-рабочие уже тащили их дальше и подготавливали к установке.
К правому борту флагмана приблизилась «Звезда Черного моря», на палубе которой тоже метались человеческие фигуры, размахивая руками и показывая в сторону строящегося острова. К другому борту быстро подплывали «Богиня Сорве», на небольшом расстоянии от нее следовали «Три луны».
– Во-он там – платформа, – указал Гейб Кинверсон. – С северной стороны, налево.
– Господи, да! – восхищенно отозвался Делагард. – Боже, какой она величины!
За островом, словно на буксире, следовало то, что на первый взгляд казалось вторым плавучим сооружением. На самом же деле это было огромное морское животное, на которое походил поначалу строящийся новый «дом» для джилли. Платформы являлись самыми крупными обитателями океана на Гидросе из тех, о которых приходилось слышать людям. Они превосходили по размерам даже всепожирающих, похожих на китов, существ, именовавшихся «ртами», выглядевших тоже крайне своеобразно: огромные и плоские, глыбообразные, по форме близкие к прямоугольнику, и настолько малоподвижные, что вполне могли сойти за настоящий остров. «Рты» бесцельно дрейфовали по морям, пассивно процеживая воду и добывая таким образом живущие в ней микроорганизмы. Они как бы отфильтровывали жидкость сквозь щели, расположенные по всему периметру их тел и напоминающие оригинальные сетки от насекомых. Как им удавалось в течение дня поглощать достаточное для поддержания жизни количество пищи даже при условии непрерывного питания, выходило за пределы любых рациональных объяснений. Лоулер полагал, что они, будучи столь же неповоротливы, как плоты при сплаве, с точки зрения обмена веществ являлись просто гигантскими кусками почти лишенного всякой чувствительности мяса. Тем не менее в их громадных лиловых глазах, расположенных в три ряда (шесть в каждой линии) на спине – каждое «око» по величине превосходило ширину плеч среднего человека, – казалось, дремал некий таинственный разум.
Время от времени платформа заплывала в залив Сорве, почти касаясь брюхом настила основания. Однажды Лоулер рыбачил на мелководье на своей лодке и, сам не понимая как, оказался прямо над этим морским чудовищем. Посмотрев вниз, он, к своему глубочайшему изумлению, встретился взглядом с рядом этих огромных печальных глаз, взиравших на него сквозь прозрачную воду с отстраненностью божества и даже – по крайней мере так ему показалось – с каким-то загадочным состраданием.
Все внимание людей, столпившихся на палубах кораблей, было приковано к кипевшей на поверхности моря работе. Создавалось впечатление, что платформа используется в качестве обычной строительной площадки. Группы джилли прилежно трудились на ее широкой спине. Они сновали по колено в воде, сплетая и скручивая длинные волокна водорослей, подававшихся на эту живую опору из моря блестящими зелеными щупальцами, не уступавшими по толщине человеческой руке. Эти извивающиеся конечности отличались удивительной гибкостью и были снабжены пальцевидными выростами на концах. Никто – даже сам Кинверсон – не мог сказать, какому животному они принадлежат.
– Как здорово, что все эти животные работают вместе!
Лоулер повернулся к священнику.
– Никто никогда не видел раньше, как строится остров. Например, я ни разу об этом не слышал. Насколько мне известно, всем плавучим сооружениям Гидроса по нескольку сот или даже тысяч лет. Так вот оно, строительство! Боже, какое зрелище!
– Когда-нибудь настанет день, – заметил Квиллан, – и на этой планете возникнет своя суша… Пройдут миллионы лет – морское дно поднимется… Создавая эти искусственные острова и выбираясь на них из океана, джилли готовят себя к следующей стадии эволюции.
– Откуда вы сие знаете? – Вальбен от изумления захлопал ресницами.
– В семинарии на Санрайзе мне пришлось изучать геологию и теорию эволюции. Вы ведь не думаете, что служители церкви занимаются только обрядами и священным писанием? Или, по-вашему, мы должны понимать Библию буквально? Гидрос отличается весьма спокойной геологической историей, знаете ли… Здесь не наблюдалось значительных сдвигов коры, которые могли бы создать горные цепи и целые континенты, выбросив из пучин первозданного океана огромные массы пород, как это произошло в тех мирах, где есть суша. Поэтому все здесь осталось на первоначальном уровне, и большая часть планеты находится под водой. Со временем океан способен уничтожить любую сушу, которая поднялась над его поверхностью, но все подвержено переменам… Давление в планетарном ядре нарастает, внутреннее гравитационное напряжение постепенно вызывает колебания – и через тридцать миллионов лет, сорок миллионов или пятьдесят…
– Подождите, – прервал его Лоулер. – Что там такое происходит?
Внезапно Делагард и Даг Тарп принялись орать друг на друга. Данн Хендерс, покраснев от волнения, тоже ввязался в эту перепалку. Маленький радист слыл очень нервным и вспыльчивым человеком, постоянно спорившим с кем угодно и по любому вопросу, но то, что обычно спокойный и уравновешенный Данн пришел в такое неистовство, сразу же привлекло внимание Лоулера. Естественно, он подошел к ним.
– Что происходит?
– Небольшой случай неповиновения, вот и все. Док, я сам справлюсь с этим.
Похожий на клюв нос Тарпа побагровел, складки кожи на шее затряслись от возмущения.
– Мы с Хендерсом предложили подплыть к острову и попросить у джилли убежища, – пояснил он Вальбену. – Нам показалось, что можно стать на якорь поблизости и помочь им в строительстве. Тогда между нами с самого начала возникнут партнерские отношения… Но Делагард запротестовал и приказал продолжать плавание на Грейвард. А вы знаете, сколько еще времени нам находиться в пути, сколько еще коварных «сетей» смогут забраться к нам на борт, прежде чем мы доберемся туда?! Только Бог в курсе того, что ожидает нас в будущем. Кинверсон говорит о везении… Он прав – мы не встретили почти ничего по-настоящему нам враждебного, но в дальнейшем…
– Мы плывем на Грейвард, – ледяным тоном оборвал его Нид.
– Вот видите, видите?!
– По крайней мере, мы должны поставить этот вопрос на голосование, как вы думаете, док? Чем дольше нам придется находиться в плавании, тем больше растет опасность попасть под Большую Волну или встретить каких-нибудь жутких существ, о которых нам рассказывал Гейб, или угодить в страшный ураган… Да мало ли что может случится! А здесь строят остров. Если джилли и пользуются помощью ныряльщиков и всяких других животных, даже платформы, почему бы им не принять и нашу помощь?
Делагард бросил на инженера свирепый взгляд.
– С каких это пор двеллеры стали нуждаться в нашей помощи? Хендерс, вы же прекрасно помните, как обстоят дела на Сорве.
– Но здесь же не Сорве!
– А какая разница? Везде одинаково.
– Откуда такая уверенность? – резко возразил Данн. – Послушай, Нид, нам нужно переговорить с другими кораблями, вот и все. Даг, пойди и свяжись с Янсеном, Сотеллом и с остальными…
– Тарп, ни с места! – отрывисто бросил Делагард.
Радист переводил взгляд с одного на другого и не шевелился, его лицо покраснело, а щеки подергивались от гнева.
– Послушайте меня! – заорал Нид. – Неужели вы на самом деле хотите поселиться на этом несчастном маленьком плоском островке, для завершения строительства которого потребуются еще месяцы и даже годы? А где вы будете жить? В хижинах из водорослей? Или вы видели здесь ваарги? Есть ли здесь залив, из которого мы сможем добывать все необходимое для жизни? Да и потом… Они же просто не примут нас, прекрасно зная, что мы выселены с Сорве! Каждому джилли на Гидросе это известно. Уж поверьте мне.
– Если эти не примут людей, – тихо и зловеще произнес Тарп, – то почему, по-твоему, на Грейварде нас встретят иначе?
Лицо Делагарда побагровело. Какое-то мгновение казалось, что сей аргумент действительно уязвил его. Лоулеру впервые пришла в голову мысль, находившаяся до сего времени в уголках подсознания: «А ведь Нид ничего не сказал о ходе переговоров с Грейвардом… Уладил ли он вопрос о переезде с истинными хозяевами острова? Лишь люди, живущие там, согласились нас принять, а…»
Но Делагард очень быстро овладел собой.
– Даг, ты ни черта не смыслишь в том, о чем говоришь! С каких это пор мы должны испрашивать разрешения на эмиграцию у джилли? Если они разрешили людям поселиться на своем острове, то их уже больше не интересует, кто именно будет жить у них под боком. Они едва ли могут отличать одну группу людей от другой. До тех пор, пока мы не посягаем на ту территорию, где живут на Грейварде джилли, я не думаю, что существование с ними будет представлять для нас какую-то сложность.
– Ты слишком самоуверен, – отрезал Хендерс. – Зачем нам плыть в такую даль, если у нас нет такой необходимости. Может быть, удастся высадиться на каком-либо более близком острове, на котором пока нет человеческого поселения. Эти джилли вполне могут согласиться принять нас. Возможно, они обрадуются нашей готовности помочь им в строительстве.
– Ну, конечно! – отозвался Делагард раздраженно. – И особенно им понадобятся радист и инженер. Именно о них аборигены давно уже мечтают! Ладно, хорошо… Вы, двое, желаете жить на этом острове? В таком случае, плывите к нему. Ну! Вы, оба, прыгайте за борт! Живо! – Он схватил Тарпа за воротник и потащил к ограждению. У Дага от неожиданности отвисла челюсть и глаза стали огромными, как блюдца. – Ну! Отправляйтесь!
– Подождите! – спокойно вмешался Лоулер.
Нид отпустил Тарпа и наклонился вперед, покачивая головой.
– У вас есть свое мнение по данному вопросу, док?
– Если они прыгнут за борт, я отправлюсь вслед за ними.
Делагард рассмеялся.
– Черт возьми, док! Да никто не собирается прыгать! За кого вы меня, черт побери, принимаете?
– Вы действительно имеете желание услышать мой ответ?
– Послушайте, – уже более спокойным тоном произнес Нид, – все эти разговоры сводятся к одной простой вещи… Корабли принадлежат мне… В настоящее время я являюсь капитаном этого судна и главой всей экспедиции в целом и никому не позволю это оспаривать. По своей душевной щедрости и из чистого благородства я пригласил всех жителей Сорве воспользоваться моим флотом для путешествия к новому дому на острове Грейвард. Именно туда мы и направляемся, поэтому голосование по поводу того, следует ли нам попытаться обосноваться на этой щепке, принимаемой за остров, совершенно исключено. Если Даг и Данн хотят остаться здесь, – превосходно, я сам их туда препровожу. Но никаких голосований и изменений не потерплю! Их просто не будет! Ясно? Данн? Даг? Док, вы все поняли? – Делагард сжал кулаки, готовясь дать отпор любому, кто станет противоречить.
– Насколько я помню, именно из-за твоих амбиций мы и попали в сию переделку, Нид. Это ведь тоже произошло по твоей душевной щедрости и чистому благородству?
Он взглянул в сторону нового острова. Корабль подошел настолько близко к нему, что без особого труда можно было разглядеть желтоватый отблеск в глазах джилли. Казалось, аборигены занимаются своим делом и не обращают никакого внимания на приближающуюся флотилию с людьми на борту.
Внезапно Лоулер понял, что Делагард абсолютно прав, а Хендерс и Тарп глубоко заблуждаются. С какой бы радостью он ни принял известие о завершении их путешествия, но Вальбен прекрасно знал: предложение обосноваться на этом недостроенном клочке псевдосуши не стоит принимать всерьез. Остров представляет собой, как правильно заметил Нид, крошечную деревянную щепку, едва выглядывающую из воды. Даже если джилли согласятся принять их, для людей просто не найдется места.
– Хорошо, – спокойно сказал Лоулер, – в данном вопросе я полностью согласен с вами, Нид. Здесь нет места для нас.
– Прекрасно! Прекрасно! Очень разумно с вашей стороны, док. Я всегда могу положиться на вас при принятии разумных решений, не правда ли? – Делагард сложил руки рупором и крикнул Тиле, все еще остававшейся на реях. – Паруса по ветру! Уходим отсюда!
– Нам следовало бы поставить вопрос на голосование, – пробурчал Даг Тарп, потирая руку.
– Забудьте, – посоветовал ему Лоулер. – Мы всего лишь гости на приеме у мистера Делагарда.