"Король снов" - читать интересную книгу автора (Силверберг Роберт)

10

— Ну, что, Деккерет, с праздниками и фестивалями наконец-то покончено, — заметил Престимион. — Начинается настоящая работа.

Эти недели традиционных празднеств и официальных церемоний, отмечавших окончание старого правления и начало нового, вернули его память к прежним временам. Он уже однажды прошел через все это, разница заключалась только в том, что в тот раз праздновалось именно его восхождение на трон. Поток подарков к коронации со всех континентов, — смог ли он распаковать и разглядеть хотя бы одну сотую из тех бесчисленных коробок и корзин? — обряд принятия короны, коронационный пир, чтение из Книги Изменений, пение из Книги Властей, драгоценные кубки, вновь и вновь наполняющиеся не менее драгоценным вином, съехавшиеся со всех концов царства важнейшие правители, то и дело вскакивающие с мест, чтобы сделать знак Горящей Звезды и выкрикнуть приветствие в адрес нового короналя…

«Престимион! — кричали они. — Лорд Престимион! Да здравствует лорд Престимион! Живи вечно, лорд Престимион!» Как же давно это было! Ему казалось, что весь срок его царствования на троне короналя промелькнул, уложившись между двумя взмахами ресниц, и все же за этот миг он успел превратиться в мужчину средних лет, утратившего значительную часть некогда присущей ему жизнерадостности и импульсивности, а также и добродушия — наоборот, следует признаться, что он временами бывает излишне вспыльчив, — но вот сейчас все это повторялось вновь, все незабываемые ритуалы разыгрывались наново, только имя, которое провозглашали на сей раз, было именем Деккерета. «Деккерет! Лорд Деккерет!» — тогда как он наблюдал за происходившим со сторону, милостиво улыбаясь и охотно отдавая новому монарху долю своей славы.

Но какая-то часть его существа навсегда останется короналем, это он знал точно.

В зеркале памяти перед ним стоял он сам, только гораздо более молодой, сравнительно мало кому известный, непоседливый Престимион, каким он был двадцать лет назад: обладавший неисчерпаемым запасом жизненных сил человек, переживший страшное унижение после того, как Корсибар узурпировал власть, а затем ужасные кровопролития гражданской войны и, несмотря ни на что, ставший короналем. Как он боролся за это! Это стоило ему жизни брата и жизни возлюбленной, а до того — бесчисленных телесных мучений: он жил в лагерях, разбитых на топких болотистых берегах рек, много дней странствовал по пустыне, ужаснее которой можно было найти разве что на Сувраэле, под ним убивали скакунов на полях сражений, шрамы, полученные в битвах, сохранились на его теле по сей день. Деккерет, к счастью, был избавлен от любого из подобных испытаний, не говоря уже о полном повторении всей трагедии давних времен. Его восхождение к трону происходило нормальным, упорядоченным образом. Так стать королем намного легче

У меня тоже все должно было пройти просто, подумал Престимион. Но мне Божество уготовило не такую судьбу.

Он стоял рядом с Деккеретом — лордом Деккеретом — в гулком тронном зале Конфалюма. Больше там никого не было. Оба одновременно посмотрели на возвышавшийся над полом из блестящего золотом дерева гурны трон, массивный блок черного опала с рубиновыми прожилками, взгроможденный на ступенчатый пьедестал из темно-красного дерева

— Я знаю, что вам этого будет не хватать. Так что, Престимион, если хотите, поднимитесь туда в последний раз Я никому не скажу

Престимион улыбнулся.

— Я старался как можно реже пользоваться этим троном, когда был короналем. А сесть на него сейчас было бы еще большей ошибкой.

— Но вы достаточно часто занимали это место, когда были короналем, и никто не мог бы сказать, что у вас был при этом недовольный вид.

— Деккерет, это была моя работа — всегда, при любой игре делать хорошую мину А теперь это ваша работа. А мне там больше совершенно нечего делать; я не питаю к этому сиденью даже сентиментальных чувств.

Он еще некоторое время постоял, разглядывая большой трон Он ничего не мог с собой поделать — даже сейчас — и все так же продолжал изумляться претенциозностью этого обошедшегося в совершенно немыслимые деньги помещения, которое Конфалюм с грандиозным размахом поместил в самом сердце Замка. А трон был величайшей драгоценностью, и оправой ему служил тронный зал. Таким образом Конфалюм стремился создать могучий символ законной власти, что ему и удалось, кроме того, место служило в мыслях Престимиона одним из средоточий воспоминаний о Конфалюме, который, в некоторых отношениях, мог считаться его отцом даже в большей степени, чем кровный родитель.

— Знаете, Деккерет, — проговорил он после долгой паузы, — когда нам приходится сидеть на этом безвкусном троне, мы должны относиться к нему с величайшей серьезностью. Мы должны быть абсолютно убеждены в его величии. Поскольку мы с вами прежде всего актеры, а это наша сцена. Впрочем, вы и сами прекрасно это знаете. Так что в течение того непродолжительного времени, которое нам приходится проводить на этой сцене, мы должны верить, что наша пьеса реальна и важна, ибо если мы сами не будем в это верить, то и никого не сможем заставить уверовать.

— Да. Да, Престимион, я понимаю.

— Но теперь у меня появилась новая сцена, по которой я буду передвигаться невидимо для всех остальных. Давайте уйдем отсюда. — Престимион еще раз окинул большой трон долгим, чуть ли не любящим взглядом.

Они перешли из тронного зала в судебную палату, выстроенную им самим. Это помещение тоже обладало своеобразным великолепием и никак не проигрывало по сравнению с тронным залом. Интересно, будут ли когда-нибудь считать, что древний лорд Престимион так же любил показную роскошь и величие, как и его предшественник лорд Конфалюм? Ну и пусть себе считают. Думать и гадать на этот счет было бы очень глупо. История создаст своего собственного Престимиона, как она создала своего собственного Стиамота, своего собственного Ариока, своего собственного Гуаделума. Человек был бессилен каким-либо образом повлиять на ход этого процесса. А сам он, вероятно, уже успел хорошо продвинуться по пути превращения в мифический персонаж.

— Комнаты с той стороны… — Деккерет указал рукой. — Я собираюсь снести их и выстроить часовню для короналя. Я чувствую, что она здесь необходима.

— Хорошая идея

— Вам тоже кажется, что здесь подходящее место для часовни?

— Нет, я имею в виду саму мысль о строительстве. Мне нравится, что вы уже думаете об этом. Если хотите, чтобы здесь была часовня, постройте ее. Оставьте свой след в Замке, Деккерет. Возьмите все в свои руки. Преобразуйте Замок по своей прихоти. Ибо он — некое суммарное воплощение всех королей, которые здесь жили. Мы никогда не закончим его постройку. Пока существует мир, здесь будет продолжаться строительство.

— Да. Маджипур ожидает этого от нас.

Престимиону было приятно совершать прощальную прогулку по этим священным залам в обществе крепкого решительного человека, которого он выбрал своим наследником. Деккерет окажется замечательным короналем, в этом он был уверен. Ему было совершенно необходимо знать, что он оставил миру такого преемника. Иначе, как бы велики ни были собственные достижения, история не простит ему, если следующим королем Маджипура окажется слабак или глупец.

Не один великий корональ прошлого оказался виновен в такой ошибке. Однако Престимион был уверен, что его выбор никто и никогда не поставит ему в вину.

Деккерет должен соответствовать всем ожиданиям. Конечно, он будет заметно отличаться от своего предшественника, будет более честным и прямым в тех ситуациях, где Престимион часто предпочитал полагаться на хитрость и искусные манипуляции. Деккерет являет собой величественную и героическую фигуру, своим внешним видом он вызывает к себе уважение, уже когда просто входит в помещение, тогда как Престимион, на создание которого Божество выделило куда меньше материала, всегда помнил о том, что должен создавать впечатление величественности прежде всего силой своей личности.

Что ж, благодаря этой несхожести людям будущего будет легче отличать их друг от друга. «Во времена Престимиона и Деккерета… » — будут говорить они, называя годы их правления Золотым веком, как иногда говорили о временах Трайма и Вильдивара, Синьора и Меликанда, Ажиса и Клэйна. Но те короли существовали только как взаимозаменяемые и взаимосвязанные имена, а не как отдельные личности. Престимион надеялся, что судьба окажется к нему более милостивой. Они с Деккеретом были настолько различны, что те, кто будет жить в будущем, говоря о них, неминуемо будут представлять себе образы быстрого, подвижного низкорослого Престимиона, редкостного стрелка из лука, мастера создавать стратегические планы, и рядом с ним — широкоплечего, крупного Деккерета, и хорошо знать, кто из них кем являлся. По крайней мере, Престимион на это надеялся.

— Не прогуляться ли нам к парапету Морвендила? — спросил он, указав в сторону северо-западных ворот. — Я часто любил смотреть оттуда по ночам.

— И еще много раз будете любоваться этим видом, — откликнулся Деккерет. — Вы собираетесь часто навещать нас?

— Полагаю, настолько часто, насколько для понтифекса прилично совать нос в Замок. А это на самом деле совсем не означает множество поездок, не так ли? К тому же вам и не захочется, чтобы я слишком часто появлялся здесь. Что бы вы ни чувствовали сегодня, вам вскоре перестанет нравиться, если я буду чересчур внимательно присматриваться к тому месту, которое вы уже будете считать своим.

Деккерет усмехнулся в ответ, но ничего не сказал.

Они быстрыми шагами прошли по череде залов и вышли наружу, где уже сгустились сумерки. Стражники издали приветствовали их. И другие темные фигуры, среди которых могли быть влиятельнейшие принцы царства, глядели на них с почтительного расстояния, но никто не смел приблизиться: у кого могло хватить решительности без крайней необходимости прервать частную беседу понтифекса и короналя? Крытый проход, датировавшийся временами лорда Дульсинона, привел их во двор Газнивина; в нижней стороне дворика имелся балкон, через который можно было выйти на парапет лорда Морвендила.

Каким правителем был лорд Морвендил, и даже когда он жил и царствовал — обо всем этом Престимион не имел ни малейшего понятия, однако выстроенный им парапет — длинная и узкая ограда из черного велатисского камня — много лет был одним из любимых мест Престимиона, где он позволял себе отдыхать от забот правления. Здесь Гора сходилась в узкий утес, круто ниспадавший вниз от стены Замка, и отсюда открывался захватывающий вид на несколько Высших городов и часть кольца Внутренних городов, расположенных чуть ниже. Снизу стремительно надвигалась темнота, и на склоне гигантской горы зажигались острова света. Престимион всегда испытывал какое-то особое удовольствие, которое было сродни радости от узнавания нового, когда напоминал себе, что вот это небольшое световое пятно слева на самом деле — город с шестимиллионным населением, а эта точка — еще семь миллионов человек А вон та лужица света, уютно прижавшаяся к изгибу склона и окруженная полукругом чернильной тьмы, — милый сердцу Престимиона прекрасный Малдемар.

На мгновение в голове у него промелькнули воспоминания о юности, проведенной в этом красивом городе, о счастливой жизни в кругу семьи, рядом с ласковой и любящей матерью и сильным, благородным отцом — как же рано смерть унесла его! — казавшимся не менее царственным, чем любой корональ. Каким теплым было их сообщество, каким прекрасным — их существование! Он в то время совсем не знал, что такое печаль или тем более отчаяние. Если бы Замок своей властной силой не вызвал его к себе, он был бы сейчас принцем Малдемарским, счастливым своей вечной занятостью делами виноградников и винных погребов.

Но ему казалось естественным и нормальным стремление оторваться от груди своего семейства и пренебречь обязанностями правителя родного города ради служения всему человечеству. И тогда он почувствовал стремление стать короналем и, таким образом, обхватить весь Маджипур в теплом родственном объятии, оказаться в средоточии всеобщих дум, оказаться отцом мира, его милосердным вождем.

Так ли он понимал все это тогда, или же то была простая жажда власти — то, что побудило его стремиться к трону? Он не мог сказать определенно. Конечно же, некоторый компонент желания властвовать, несомненно, сыграл определенную роль в его возвышении в иерархии Замка. Но это было далеко не главным мотивом — в этом он был твердо уверен… далеко не главным. Престимион доподлинно узнал это во время войны против Корсибара.

Он сражался тогда за трон, да, сражался отчаянно, но не столько потому, что просто стремился занять его, как Корсибар, сколько потому, что был уверен в том, что заслужил эту власть, что он предназначен для этого места, что он — необходимый и уникальный человек своей эпохи. Конечно, не может быть сомнений: многие ужасные тираны и чудовищные злодеи были о себе точно такого же мнения; об этом свидетельствовала долгая человеческая история, восходившая к почти забытым временам Старой Земли. Ну и пусть. Престимион верил в собственное понимание мотивов своих поступков. И, насколько ему было известно, ему верил весь Маджипур. Он был любим всеми, и всё служило подтверждением этому. Он умело служил миру в качестве короналя и так же был намерен продолжать свое служение, став понтифексом.

Он посмотрел на Деккерета, который стоял чуть поодаль, явно не желая прерывать размышления старшего монарха.

— Вы уже думали, с чего начнете?

— Вы имеете в виду новые декреты и законы? Отмену древних прецедентов, аннулирование существующих протоколов и вообще — сразу перевернуть мир вверх тормашками? Я думаю, что мог бы с этим немного подождать, а пока что следовать прежним курсом.

Престимион рассмеялся.

— Мне кажется, это очень верная позиция. Мудрейшим из правителей является тот корональ, который управляет меньше всего. Лорд Пранкипин, начал приводить мир в порядок, уменьшив власть правительства; Конфалюм придерживался той же самой политики, да и я тоже следую этому примеру. И вижу от этого одну только пользу. Но нет-нет, я хотел спросить не о законодательных вопросах, а лишь о символических. Прежде всего, намереваетесь ли вы закрыться здесь, в Замке, до тех пор, пока полностью не разберетесь со своими делами, или покажетесь народу?

— Если я решу сидеть в Замке, пока не почувствую, что я полностью разобрался с делами, то, скорее всего, мне придется умереть, так и не показав миру свое лицо. Но, конечно, Престимион, время для великого паломничества еще не подошло!

— Я с вами согласен. Отложите паломничество на традиционный пятый год, если обстоятельства не вынудят вас совершить его раньше. Хотя я, как только стал короналем, не откладывая поспешил посетить близлежащие города; впрочем, далеко не забирался. Конечно, я всегда был очень непоседливым человеком. Вы, вероятно, без большого труда согласитесь пройти через те же двери и выглянуть в те же окна, что и я когда-то, на несколько недель позже. Однако следует сказать, что короналю важно уезжать подальше от Замка настолько часто, насколько это позволяют приличия. С высоты в тридцать миль мир видно не так уж хорошо.

— Мне тоже так кажется, — согласился Деккерет. — А где вы побывали в первые месяцы правления?

— В самом начале я просто убегал в обществе Септаха Мелайна и Гиялориса, никому ничего не говоря. Мы уезжали на ночь в такие места, как Банглкод, Грил или Бибирун. Мы носили парики и накладные бакенбарды, зато уши держали открытыми, и узнали много полезного о том мире, которым нам поручили управлять. Ночной рынок в Бомбифэйле — ах, какое же это было время! Мы пробовали продукты, которые, наверное, не ел еще ни один корональ за всю историю. Мы посещали торговцев колдовскими товарами Именно в одном из таких походов я встретил Мондиганд-Климда, которого моя маскировка ни в малейшей степени не обманула. Не то чтобы я советовал вам пуститься в такие авантюры…

— Да, такие вещи, как парики и фальшивые бакенбарды, боюсь, не в моем стиле.

— Немного позже я стал выезжать более официально. Я брал с собой Теотаса или Абриганта, Гиялориса, Навигорна, других членов моего совета. И посещал города Горы — Перитол, Стрэйв, Минимул, даже спускался в Гимкандэйл. Нигде не задерживался надолго, чтобы не вовлекать горожан в излишние расходы; просто являлся, произносил одну или две речи, выслушивал жалобы, обещал сотворить чудеса и уезжал. Именно в этот период правления я навестил Норморк, если помните.

— Разве я могу когда-нибудь об этом забыть? — серьезно сказал Деккерет.

— Во время одной поездки я обнаружил Мондиганд-Климда, в другой — вас, а ведь была еще третья поездка, в Сти, где я познакомился с леди Вараиль. Случайные встречи — все три ничем не примечательные, — и все же, как они преобразовали мое правление и мою жизнь! Тогда как оставаясь в Замке…

Деккерет кивнул.

— Да. Я понимаю, что вы хотите сказать

— Еще один вопрос, а то нам уже пора вернуться, — сказал Престимион. — Полагаю, Мондиганд-Климд уже приходил к вам со своим рассказом о том, что он видел Барджазида как одного из властителей царства? Что вы думаете об этой истории?

— Да, можно сказать, совсем не думаю. — Деккерет не скрывал своего удивления тем, что Престимион решил вспомнить о такой невероятной вещи. — Все три позиции заполнены, и будем надеяться, что пройдет еще много лет, прежде чем среди нас появятся вакансии.

— Я вижу, вы воспринимаете его слова очень буквально.

— Су-сухирис сказал мне то же самое. Но как еще я могу воспринимать слова? Только как выражение определенных осмысленных значений. Вам, судя по всему, кажется интересным время от времени слушать, что бормочут волшебники, а для меня все они — ничего не стоящие бездельники и паразиты, даже ваш любимый Мондиганд-Климд, а их предсказания — простое сотрясение воздуха. Если ко мне приходит маг и говорит, что видел во сне Барджазида, обладающего аурой властителя царства, то с какой стати я буду искать скрытые значения и спрятанные подтексты? Лучше сначала рассмотреть само сообщение. А это конкретное сообщение показалось мне форменной глупостью. Так что я выкинул его из головы.

— Вы совершаете большую ошибку, игнорируя предупреждение Мондиганд-Климда.

В голосе Деккерета теперь нетрудно было угадать нотку раздражения.

— Нам не следует ссориться в этот счастливый день, Престимион. Но, простите меня, какой смысл может быть в его пророчестве? Все Барджазиды, за исключением моего друга Динитака, — тошнотворные негодяи. Мир никогда не примет ни одного из них как короля.

— Но Динитака мог бы принять?

— Это было бы очень неправдоподобно. Заверяю вас, что я мог бы назвать его своим преемником, что действительно сделало бы его одним из властителей царства, и в этом случае, думаю, он был бы очень даже неплохим правителем, разве что излишне строгим. Но ручаюсь вам, Престимион, что пройдет не один и не два года, прежде чем я начну думать о поиске замены для себя, и очень сомневаюсь, что тогда я мог бы выбрать Динитака. Два простолюдина подряд — это чересчур У Динитака много достоинств, и, я полагаю, он самый близкий мой друг, но мне кажется, что он не обладает достаточно щедрой душой, чтобы рассматривать его как потенциального короналя. Он жесткий человек с очень малым запасом милосердия. Поэтому… Престимион поднял руку.

— Постойте! Я прошу вас, Деккерет, давайте пока совсем отбросим все, что касается Сил царства и властителей. Вы только что исключили Динитака, а что касается Хаймака Барджазида, то мне так же трудно представить его короналем, как и вам. Лучше сосредоточиться на той части предупреждения Мондиганд-Климда, согласно которой начало вашего правления будет омрачено серьезными трудностями, к которым окажется причастен некий Барджазид.

— Я готов к тому, чтобы справиться с трудностями, когда они возникнут. Но пусть они сначала возникнут.

— Значит, вы будете начеку?

— Конечно, буду. Это должно быть ясно и без клятв. Но я не стану вооружаться против призраков, как бы вы ни хвалили мне мудрость вашего мага. И еще, должен сказать вам, Престимион, я не стану вооружаться вообще, независимо от того, какие неприятности могут возникнуть, если буду видеть хоть малейшую возможность разрешить трудности мирным путем. А теперь, Престимион, может быть, закончим этот разговор? Нам еще следует подготовиться к прощальному обеду.

— Да. Так мы и поступим.

В любом случае Престимион ясно видел, что не было никакого смысла продолжать разговор на эту тему. С таким же успехом можно было бы бодать головой великую норморкскую стену. Бодай сколько влезет, но стена все равно не поддастся. Как и Деккерет.

«Возможно, я слишком чувствителен ко всяким угрозам? — спросил себя Престимион. — Неудивительно, если учесть два восстания, состоявшихся в ранние годы моего правления. Мой собственный несчастливый опыт приучил меня всегда ожидать неприятностей; а когда их не было — а их не было долгие годы после гибели Дантирии Самбайла, — я не верил до конца в их отсутствие. Деккерет обладает более бодрым духом, так что пусть он относится к мрачному пророчеству Мондиганд-Климда, как сочтет нужным. Не исключено, что Божество, несмотря ни на что, все же одарит его счастливым началом царствования. К тому же нас и впрямь ждут к обеду».