"Шевалье" - читать интересную книгу автора (Хэррод-Иглз Синтия)

Глава 8

Аннунсиата отмечала свое возвращение в Англию тем, что слегла в постель с жестокой простудой и ознобом, и у нее не возникало никакого желания снова встать на ноги. Как будто изгнание было само болезнью, а она вернулась домой словно выздоравливающей – слабая, неуверенная в себе, утомленная. Ее кровать с серыми занавесями из тафты и алым парчовым покрывалом служило ей удобным и изящным приютом. Удобства и изящества ей не хватало во Франции. На противоположной от кровати стене висел портрет кисти Виссинга с изображением ее сына Руперта, передающего ей свой меч. Справа на черном лакированном столике стояли серебряные кувшины и чаши с выгравированным на них изображением оружия Баллинкри, которые ранее принадлежали ее сыну Хьюго. Слева в углу располагалась статуя негритянского мальчика почти в натуральную величину. Ее привез из Неаполя первый муж Аннунсиаты. Все сокровища вокруг принадлежали ей. Она вполне довольствовалась тем, что лежала мирно в постели и наблюдала, как Берч и Хлорис двигаются по комнате, распаковывают и проверяют ее вещи, вспоминая более счастливые времена.

Много посетителей приходило к дверям дома Челмсфордов. Несмотря на то, что присутствие графини в Лондоне было неофициальным, старые друзья желали приветствовать ее, карьеристы надеялись на успех, а другие просто хотели бесцеремонно поглазеть на известную даму. Но немногих допустили. Ее болезнь дала для этого удобную отговорку Гиффорду, великолепному в новой ливрее, произведенному за верность в мажордомы. Даже после того, как Аннунсиата поднялась с постели и отважилась даже погулять по саду и проехаться в небольшом фаэтоне по парку Сент-Джеймс, она сохранила свое уединение, общаясь с внешним миром посредством ежедневных визитов Кловиса. Кроме одного короткого визита в Морлэнд, он оставался в Лондоне безвыездно с июня.

– Как они будут управляться без тебя? – как-то спросила его Аннунсиата, когда они поздно неспешно завтракали в саду холодной говядиной, Венслидейлским сыром, белым хлебом и черной вишней. – Не остановится ли все без твоего руководства?

– Я надеюсь, что обучил своих помощников так, что лучше не надо, – успокоил ее Кловис. – Между прочим Матт взял на себя значительную часть дел в прошлом году. Думаю, скоро придет время, когда я смогу все оставить на него.

– Давно пора, я полагаю, – кратко заключила Аннунсиата. – Он уже взрослый.

– Ему едва исполнилось восемнадцать, запротестовал Кловис, – а управление всем имением Морлэндов – огромная задача для мальчика, который только недавно стал мужчиной.

– Его отец делал это с пятнадцати, – напомнила Аннунсиата.

– Но его отец исключительная личность, – мягко возразил Кловис.

– Да, – согласилась Аннунсиата.

Здесь в саду на этом самом месте она и Мартин сидели и ели вишни в тот день, когда пришел Хьюго и нарушил их покой.

Кловис разглядывал ее лицо некоторое время, а затем сказал:

– Он так желает увидеть тебя. Ты поедешь домой? Хотя бы ненадолго.

Аннунсиата вернулась из своего далека, слегка нахмурилась и попыталась понять значение его слов. Затем она произнесла:

– О, ты имеешь в виду маленького Матта?

– Не такого уж маленького сейчас. Он снова стал расти в прошлом году. Он будет выше своего отца. Ты навестишь Морлэнд? Мы могли бы подобрать тебе лошадь, – добавил он соблазнительно.

Аннунсиата улыбнулась очевидному подкупу.

– О, не сейчас, не сейчас, Кловис. Позволь немного побыть в покое. Я хочу просто насладиться домом, насладиться миром. На следующий год – после Рождества. И, – добавила она твердо, – я не только выберу себе лошадь, я хочу также выбрать собаку. Передай маленькому Матту, что я определенно приеду к нему погостить в следующем году.

Им предстояло большое дело. Кловис собирался представить детальный отчет о том, как он управлял ее собственностью все годы, пока она отсутствовала.

– Войны истощили всех нас, – сказал он ей в один из визитов. – Тебе досталось больше, чем основному имению Морлэндов, поскольку, как ты знаешь, существует налог на землю, который платится на цели войны. Для Матта этот налог частично уравновешивается более высокими ценами на поставляемые шерсть и одежду. Твои же доходы только от собственности. Тем не менее, я думаю, ты будешь довольна тем, как в целом шли дела. Кроме выплаты пособия тебе, я смог сделать удачные вложения в Восточно-Индийскую Компанию, и значительный остаток еще остался на руках.

– Хватит на перестройку Шоуза? – поинтересовалась Аннунсиата.

Кловис искоса смотрел на нее, не зная, говорит ли она серьезно, или нет. Аннунсиата заводила речь о перестройке Шоуза вот уже тридцать лет.

– Все зависит от грандиозности твоих планов. Ты действительно намерена это сделать? После всего и в настоящее время?

– Я же должна где-то жить, а Шоуз, в конце концов, мой дом.

– Ты можешь оставаться в Морлэнде.

– Нет, не думаю. Это будет слишком... больно. После всего, что случилось. Кстати, у маленького Матта будет своя семья, которую надо где-то размещать и о ней заботиться. Мне там нет места.

Она посмотрела на столбцы аккуратно написанных цифр и спросила, указав на них:

– Чья это рука? Это не твоя, я знаю.

– О, это почерк Кловер. Она подсчитывает очень аккуратно, не так ли? Она часто помогает мне.

Аннунсиата удивилась.

– Интересно, чему еще ты ее учишь? Держу пари, что не танцам и кокетству.

Кловис занял оборону.

– Она счастливый ребенок и занимается всем, чем и остальные дети. Если ей нравится быть со мной и помогать мне в управлении имением, то что в этом плохого?

– Ничего, кроме того, что математика не поможет ей выйти замуж.

– Она слишком мала для замужества. Придет время...

– Кловис, ей пятнадцать по моим подсчетам, – сказала Аннунсиата серьезно. – Ты не должен совершать ту же ошибку, какую Ральф и Мартин совершили с ее матерью. Она прелестная девушка с хорошими манерами и у нее приличное состояние. Ты должен привезти ее сюда этой зимой, и мы скоро найдем кого-нибудь для нее.

Кловис искал отговорку.

– Но ты не захочешь появиться в обществе даже по такой веской причине. Ты уверяла меня, что желаешь покоя.

Аннунсиата похлопала его по руке.

– Пожалуйста, не волнуйся обо мне. Я могу спокойно принимать подходящих кандидатов дома. Я достаточно влиятельна, даже несмотря на то, что здесь я неофициально.

Она взглянула на его потупленное лицо и добавила нежно:

– Твоя особая дружба с ней не разрушится, а только изменится. Ты не должен быть эгоистичным по отношению к ней.

Он положил свои руки поверх ее.

– Ты оставила Альену в Сен-Жермен. Как ты нашла силы?

Она посмотрела в сторону. Ее глаза опять блуждали далеко.

– Я подумала о своей матери. Она послала меня ко двору и никогда не беспокоила меня. Она даже не приехала на мою свадьбу, я имею в виду мою первую свадьбу. Но потом я поняла ее. Достаточно, что Альена существует. Я люблю ее. Она – все, что осталось от него. Но она принадлежит себе и должна жить своей жизнь, как я жила своей. Одиночество сделает ее сильной. Я не хотела бы ослабить ее своей тенью.

Наступило молчание. Кловис вздохнул.

– Конечно, ты права. Я привезу ее в Лондон. Думаю, она не захочет уезжать, пока Индия не родит, а потом...

Индия разрешилась 1 октября вторым сыном, названным Робертом. В доме Челмсфордов Аннунсиата и Кловис подняли тост за новорожденного, и Кловис уехал в Морлэнд, чтобы передать поздравления и привезти Кловер в Лондон на зиму.

– На кого она похожа, жена Матта? – спрашивала с любопытством Аннунсиата. – Ты о ней редко упоминаешь. Откуда она родом?

– Ее отец, Невиль, был купцом. Его большой красный дом стоял на улице Фоссгейт, – ответил Кловис.

– Я помню, – сказала Аннунсиата. – Он женился на этом бледном маленьком создании, чей отец владел имением в Холтби.

Кловис рассказал историю Индии, и Аннунсиата продолжила:

– Что ж, хорошо, Невили – респектабельная семья. А как выглядит девушка?

– Сильная и энергичная, – неопределенно проговорил Кловис, – симпатичная. Матт обожает ее, это очевидно. Я думал вначале, что он никогда не возьмется за дело, потому что он всегда околачивался около нее, когда надо было решать хозяйственные проблемы. Однако после рождения Джемми все изменилось. Думаю, что, может быть, она исправила его. Она умна.

– Сильная, энергичная и умная, – повторила Аннунсиата задумчиво, уголки ее рта опустились. – Однако она, очевидно, плодовита, а это главное.

Кловис взорвался смехом.

– Моя дорогая графиня, представь, что так бы сказали о тебе родственники Ральфа, когда ты выходила за него замуж!

– То был совершенно иной случай, – отвечала Аннунсиата с улыбкой.

Рождество в Морлэнде проходило весело, дом был полон гостей. Аннунсиата осталась в Лондоне, но настояла, на том, что Кловис на месяц возьмет с собой Кловер домой. Кэти слишком плохо себя чувствовала для путешествия и проводила время в Аберледи с Мавис и маленькой Мэри, с которой легче переносилось ее общество. Однако Сабина, которая охотилась в Эмблхоупе, приехала в Морлэнд с Франкомбом. Артур и Джон, оба были дома.

Индия, только что оправившаяся от рождения маленького Роберта, но полная энергии, пригласила несколько молодых холостяков из добропорядочных семей Йорка в дополнение к одной или двум семьям.

– Вместе с Кловер, только что вернувшейся из Лондона, – сказала она Матту, – Франчес и Сабиной, собирающейся остаться, мы должны будем устраивать танцы, а значит потребуются молодые люди в качестве партнеров.

– Как ты все продумываешь, – восхитился Матт. – Но если ты будешь в зале, девушкам все равно не хватит партнеров, потому что все молодые люди захотят танцевать только с тобой.

Индия рассмеялась, ее глаза заблестели от удовольствия.

– О, мой дорогой, я считаю себя теперь просто старой матроной. Они меня даже не заметят – мать двоих детей!

– Ты прекраснее, чем прежде, – заверил ее Матт и думал он то же самое.

Индия прильнула к нему и потерлась щекой о его щеку. Рука Матта потянулась беспомощно и машинально, чтобы дотронуться до нее и погладить. Если бы она не проявляла такую настойчивость, заставляя его заниматься делами имения, он был бы совершенно счастлив провести всю жизнь рядом с ней, целуя и лаская ее.

Все было сделано в наилучшем виде. Еду приготовили обильную и изысканную. Многие слуги восхищались Индией, а повар просто боготворил ее, ибо под управлением Кловиса у него было мало возможностей для демонстрации своего мастерства. Еда в Морлэнде готовилась обильная, но однообразная и простая – тесные рамки для большого художника. В это Рождество, вдохновленный Индией, он превзошел самого себя. Гвоздем всего пиршества явился колоссальный полуночный пирог, диаметров в три фута, украшенный миниатюрным замком Морлэнд с прекрасными деталями в виде павлинов, расправивших свои бумажные хвосты над сахарным мостом.

Кроме пиршества, конечно звучала музыка, устраивались разные развлечения, все любимые рождественские игры и танцы каждую ночь. Индия танцевала с лучшими партнерами. Матту не удавалось самому с ней потанцевать. Он стоял в сторонке и наблюдал за женой с гордостью и любовью, как она неутомимо порхала по залу в бросающемся в глаза ярко-синем атласном платье – и с королевскими изумрудами, сверкающими на ее шее.

Мать Индии тоже приехала на Рождество. Она больше не жила в Морлэнде. Индия сняла ей дом в Йорке, как только родился второй ребенок. Она говорила, что ей там лучше с ее старыми друзьями. Сейчас миссис Невиль сидела у большого камина в северном конце длинного зала, разделяя общество Сабины. Сабина растолстела до безобразия и больше не могла танцевать, но следила за Индией с проблеском одобрения в глазах.

– Клянусь Богом, она напоминает мне меня саму в этом возрасте, – сказала Сабина, непроизвольно доставая очередной засахаренный абрикос из стоящего рядом блюда. – Когда-то я танцевала каждый танец, хотя об этом трудно догадаться, глядя на меня сейчас, мадам. Танцевала всю ночь напролет, когда я была в этом возрасте.

Она вдруг громко расхохоталась, заставив миссис Невиль подпрыгнуть.

– Пресвятая Мария! Посмотрите, как она поднимается и приседает с моим мужем! Как она заставляет его скакать! Кто бы мог подумать, что он способен танцевать так проворно!

Пара повернула на последний тур в суматохе, и Сабина одобрительно помахала им липким пальцем.

– Я вам клянусь, ваша девочка действует на него благоприятно, мадам. Посмотрите на цвет их щек.

Миссис Невиль что-то пробормотала в ответ. В действительности она думала, что цвет лица Джека Франкомба больше свидетельствует об апоплексическом ударе, чем о хорошем здоровье. Сабина вздохнула...

– А на рассвете они снова будут на ногах, чтобы пойти на охоту. Я вам ручаюсь, я была такой же до этой проклятой полноты. Теперь двум мужчинам приходится потрудиться, чтобы взгромоздить меня на лошадь.

Танец закончился, и танцоры рассеялись, как рассыпавшиеся бусины для короткого отдыха перед следующим танцем. Франчес и дочь Кэти, Сабина, свалились на диванные подушки рядом с госпожой Сабиной, энергично обмахиваясь веерами. Им обеим скоро исполнялось четырнадцать, почти женщины, но еще не вполне леди, они от души веселились. Франчес – пухленькая, светловолосая и прелестно курносая, в то время как Сабина – тонкая, с темными волосами, считавшая себя заурядной рядом с кузиной, хотя в ее лице сквозила замечательная живость, что было гораздо более замечательным. Госпожа Сабина протянула руку и похлопала свою дочь, которая не могла отдышаться, по плечу:

– Что, Фанни, получила немного удовольствия? ты бы лучше пошла и освободила своего отца, а то его хватит апоплексический удар.

Она взглянула на Матта, стоящего неподалеку, и сказала:

– Как тебе не стыдно, Матт, позволять своей жене мучить старика.

– С папой все в порядке, мама, – заступилась за отца Франчес. – Ему нравится танцевать с госпожой Морлэнд.

– О, я знаю, что ему это нравится, но боюсь, что его сердце не справится. А теперь, хозяин Матт, потанцуй со своей милой женой, из сострадания.

Молодая Сабина вскочила и схватила Матта за руку.

– О, нет, он обещал потанцевать со мной. Не правда ли, Матт? Ты обещал!

И Матт, глядя на ее разгоряченное лицо, не решился опровергнуть ее:

– Да, я обещал.

Госпожа Сабина заметила Артура, который подошел в поисках партнерши, и заявила ему с властностью человека, которому нечего опасаться:

– Пойди и потанцуй с Индией, Артур. Не то она убьет моего бедного Джека. А ты, Фанни, принеси мне немного вина, да побыстрее, пока снова не заиграла музыка.

– Я как раз собирался это сделать, – произнес Артур сквозь зубы, в то время как Франчес сердито надула губки из-за того, что ее отправили за вином. Но музыканты заиграли прежде, чем она успела отойти на ярд. Молодой человек поклонился ей, и она унеслась в вихре танца, не оглянувшись на мать.

– Зачем ты танцуешь с этим клоуном Франкомбом? – хмуро спросил Артур Индию, когда они плавно двигались в танце.

– Только из сострадания, мой дорогой. Простая любезность, – ответила Индия невозмутимо. – Я должна была спасти его от его старой толстой жены. Ужасное старое создание! Как она могла выйти замуж за него, не знаю. Ей должно быть стыдно.

– Ты, кажется, принимаешь его благополучие близко к сердцу, – проворчал Артур.

Индия сжала его руку:

– Не смотри так мрачно. Люди подумают, что мы ссоримся. Лорд, вы не можете думать, что у меня есть какой-то интерес к человеку в штанах по крайней мере пятилетней давности и украшения которого хуже, чем у моей лошади! Да, действительно, Полночь – гораздо лучшая компания и красивей.

Артур невольно улыбнулся, и она развила успех:

– Между прочим, дорогой, ты весьма много танцевал с Кловер, не так ли? Теперь было бы неплохо, если бы ты на ней женился. Как ты думаешь? В конце концов тебе пора жениться. А она наследница, замечательная девушка, к тому же, не причинит тебе хлопот...

– Индия, ради Бога, – взмолился Артур, крепче схватив ее за руку, – я не хочу говорить о Кловер или женитьбе. Я хочу тебя. Ты знаешь, как сильно я хочу тебя. Ты мне позволишь сегодня ночью? Ради Бога, я вырву свои жилы для струн твоей скрипки. Чего еще ты желаешь?

– Нет, дорогой, не сегодня ночью. Артур! Не держи мою руку так крепко, мне больно! Нет, послушай меня. Я не могу сегодня ночью. Пока не могу. Ты знаешь, я легко могу забеременеть.

– Ладно. А когда?

– Не сейчас, – ответила раздраженно Индия. – Лорд, я делаю все возможное. Тебе нравится, что мы делаем, правда?

– Ты знаешь, что нравится. Но я хочу тебя всю. Полумеры меня убивают.

– Тише, больше ни слова, а то я рассержусь. Я скажу тебе, когда. Не докучай мне, иначе ничего не будет. Теперь улыбнись немного – люди удивляются.

В ту ночь Индия сидела на краю большой кровати в большой спальне, закрыв глаза от страдания и держа у лба холодную примочку. Матт смотрел на нее с беспокойством, а она слабо улыбалась.

– Все будет хорошо, дорогой, – успокоила она его. – Слишком много вина и слишком много танцев. Ты знаешь мои головные боли.

Матт сидел около нее и нежно поглаживал ее руку.

– Бедняжка. Это слишком тяжело для тебя после маленького Роберта.

Он посмотрел на ее пылающее лицо, на мгновение закрыл глаза, а затем сказал:

– Можно я устроюсь в холостяцком крыле этой ночью, чтобы ты смогла действительно хорошо и спокойно выспаться? И минуты не пройдет, как постель будет готова.

Индия открыла глаза и трепетно улыбнулась ему:

– О, дорогой, ты так добр ко мне. Знаешь, я думаю, мне действительно следует побыть одной этой ночью. Это пойдет мне на пользу.

Она поднесла его руку к своим губам, ее глаза блестели от влаги.

– Ты так добр ко мне. Я этого не заслужила.

– Напротив, дорогая.

Он привлек ее к себе и поцеловал в лоб.

– Ты так много значишь для меня, а твое здоровье – моя самая большая забота. Спи до позднего утра. Я распоряжусь, чтобы тебя не беспокоили. Когда проснешься, можешь послать Миллисент за завтраком.

Когда в доме, наконец, стихло, Индия накинула широкий халат и вышла через гардеробную, где на низкой кровати спала Миллисент. Она спустилась по лестнице к комнате управляющего. Огонь в камине все еще тлел красным светом, поэтому от мужчины на стену падала темная тень, а его лицо было похоже на маску клоуна.

– Все тихо? – спросил он.

– Абсолютно, – ответила она и шагнула в его объятия.

Она ощущала твердое бочкообразное тело в своих руках, его теплый мужской запах, острую сладость его языка во рту. Красная и темная комната окружала ее как лоно, и она отдалась исступлению растущего желания. Однако после довольно долгого промежутка времени она сказала:

– Нет.

– Что значит – нет?

Она не могла видеть его лицо, но слышала бесстыдное довольство в его голосе.

– Не все. Не сейчас. Я боюсь забеременеть. Между прочим, у нас много времени.

– Неужели? – спросил он с тем же ленивым юмором. Ей было неловко, будто он знал все, что она скажет, даже до прихода к нему.

– А разве нет? – парировала она немного едко. – В конце концов, если ты так сильно хочешь меня, есть возможность это устроить. Здесь, в Йорке, в Лондоне, в Нортумберленде. Если ты не будешь слишком увлекаться той толстой бабой – твоей женой.

Руки от ее груди медленно поднялись к ее шее и сжали чуть-чуть. В этом его жесте чувствовалась угроза, хотя голос не изменился.

– Мы здесь не для того, чтобы обсуждать мою жену.

– Знаю. А ты? Если ты хочешь меня, ты можешь обладать мной, но в мое время.

– И на твоих условиях, – хохотнул он, будто не было решено, кто должен диктовать условия.

Он снова ткнулся языком в ее рот, затем произнес с мрачным смехом, все еще звучавшим в его голосе:

– О, но от тебя веет запахом суки, моя любимая, так что я не упущу свой шанс. Я возьму тебя.

Индия снова отдалась его ласкам, хотя с некоторым беспокойством, что дела идут не так, как она рассчитывала. Он должен был умолять ее, глубоко благодарный, что некто богатый и красивый, занимающий высокое положение в свете соизволил снизойти до него. Однако получилось так, будто за ним осталось последнее слово. Но какое-то властное обаяние исходило от него. Ее разум проявлял осторожность, но тело хотело его, и пока она могла его контролировать, все было в порядке.

Первый год войны закончился, когда зима закрыла сезон боевых походов в нидерландских землях. Карелли приехал на Рождество в Венецию, где Морис обещал ему «самый безумный праздник в жизни». Морис забрал свою ученицу Джулию из Пьеты в октябре и женился на ней. Они оба все еще жили в Паллаццо Франческини с герцогом, его дочерью и дочерью Аориса, Алессандрой. Карелли встречали с теплотой, заставившей его благодаря резкому контрасту осознать, каким он был одиноким.

– Как проходит служба? – весело спросил его Морис.

– Так себе, – ответил Карелли, пожав плечами.

– Мы ни победили, ни проиграли. Осады, обходы, тактические маневры. Ничего похожего на великие кавалерийские атаки наших дедов. Скажу тебе, Морис, воинская служба не та, что была прежде.

– Осмелюсь заметить, что люди так говорят от начала мира, – улыбнулся Морис. – По крайней мере одно осталось неизменным. Однако, зима в твоем распоряжении. Надеюсь, ты сможешь остаться на карнавал послушать мою новую оперу.

– Она удалась? Ты ею доволен? – поинтересовался Карелли.

– Да, да. Но я не знаю, понравится ли она публике. Это не то, к чему они привыкли. Но мы должны искать новые формы, мы должны экспериментировать. Я доставляю удовольствие моим покровителям небольшими безделушками для банкетов и дней рождений, однако, – его взгляд стал холодным.

– Видишь ли, проблема в том, что струнные инструменты грубы. С ними ничего нельзя сделать, только производить шум. И у клавесина очень маленькие возможности. Я переделал оркестр, Карелли, – флейты, гобои, фаготы, даже трубы – все они будут играть свои партии.

– Да? – спросил Карелли с выражением готовности помочь, и Морис рассмеялся.

– Ты не знаешь, о чем я говорю, не так ли? Но посмотри, вот страница моей новой пьесы. Теперь видишь, вместо того, чтобы на две трети каждый исполнитель вел свою партию, независимую от других, как это было обычным для полифонической музыки, у меня две третьих – это мелодия и гармония, это совместное исполнение, взаимная поддержка, переходы, сплетения.

Он посмотрел на своего брата горящим взглядом.

– Как любовь к женщине, Карел. Подумай об этом. Один наступает, другой сдается!

– Сейчас ты говоришь военным языком, – рассмеялся Карелли. – Все это выглядит слишком сложным.

– Да, – согласился Морис, – зато бодрит! Словно управляешь четверкой лошадей, запряженных в колесницу. Иногда она может опрокинуть тебя, но когда она вся тебе послушна, ты ощущаешь несравненное чувство власти!

Он перевернул страницу, читая ее и слушая в своей душе. Потом взглянул на брата, наблюдающего за полетом его мысли.

– Конечно, – произнес он, как бы отмахиваясь от чего-то, – мой бывший тесть отстаивает мнение, что контрапункт – единственно настоящая музыка. Он упрям как осел. Но прислал мне такое любезное письмо, когда я женился на Джулии.

– Как она? Ты счастлив с ней? – робко спросил Карелли. Морис чуть дотронулся до нот пальцами, словно трогал ее лицо.

– Она восхитительна и большая помощница мне. Ты знаешь, она может играть на любом инструменте и читает, что я написал сразу же. Если я не уверен в пассаже, я зову ее и прошу сыграть его для меня.

– И ты ее любишь?

Морис слегка поднял голову, не вполне понимая, что подразумевал Карелли, потом ответил:

– Тебе самому надо жениться, брат. Пришла пора обзаводиться наследником. В Венеции столько много восхитительных женщин. Нам надо посмотреть, не можем ли мы решить дело до того, как ты снова уедешь воевать. Если узнают, что маршал граф де Челмсфорд здесь, недостатка в кандидатурах не будет.

Но Карелли только смущенно смотрел.

– Нет Морис, не надо. Я не могу. Я... Карелли отрицательно покачал головой. Он не мог выразить словами свои чувства к женщинам, как они страшат его своей мягкостью, сильным телом, своим темным, скрытным, вероломным умом. Он не мог объяснить, что он освобождает себя от их мрачной, похожей на паутину, цепкой магии, плотно закрывая свое сердце и разум, когда завоевывает их тела. С товарищами по оружию или проститутками, с детьми или старухами он чувствовал себя в безопасности, но все остальные...

Морис, видя, что он не может или не желает объяснять, пожалел его и снова сменил тему разговора.

– Тебе известно, что матушка опять говорит о перестройке Шоуза? Ты знаешь, что она вернулась домой в Англию?

– Да, – резко ответил Карелли. – Слышал.

– О, Карелли, почему ты против ее возвращения? – спросил Морис, снова неудачно выбрав тему.

– Это предательство... всего, – ответил Карелли и отвернулся.

Морис беззащитно смотрел на него.

– Ты слишком категоричен. Так нельзя. Карелли круто повернулся.

– Ты так не поступишь.

– Ты не прав. Могу. Легко могу. Может быть, когда-нибудь я так и сделаю.

Однако не было никакого смысла продолжать этот разговор, поэтому Морис весело сказал:

– Сейчас ты должен подняться и посмотреть детей, или я о них начну беспокоиться. Алессандра целый день учится произносить твое имя, и я должен представить тебя ей, прежде чем она забудет его.

В Двенадцатую ночь[21] обменивались традиционными подарками, и Карелли ждал своей очереди вручить подарок маленькой Диане. Он не пропустил ни одного рынка во Фландрии в поисках подходящей вещи и теперь наблюдал, как девочка разворачивает красную шелковую коробку. Карелли так волновался, словно выбирал подарок для повелительницы. Это было ожерелье из плоских серебряных звеньев, покрытых эмалью глубокого голубого цвета, с четким узором из цветов в середине каждого звена. Она разглядывала ожерелье так долго, что Карелли подумал, что он, должно быть, совершил роковую ошибку. Затем Диана посмотрела на него. Она не улыбнулась, но подарила ему сияющий взгляд голубых глаз, который проник до самого его сердца.

– Наденьте его на меня, милорд граф, – сказала Диана, вставая и поворачиваясь к нему спиной.

Ему пришлось опуститься на колени, чтобы выполнить ее просьбу, и когда он надел ожерелье, он поцеловал ее нежную шею около затылка. Девочка повернулась со смущенным видом, который она быстро сменила на насмешливую ярость.

– Вы позволяете вольности, сэр, – крикнула она.

Карелли умудрился сохранить спокойное лицо, хотя его удивило и тронуло, как этот семилетний ребенок копирует знатных дам.

– Прошу вашего прощения, герцогиня. Вы должны простить меня, ибо именно ваша красота покорила меня.

Она сразу же улыбнулась улыбкой ребенка и протянула ему руку.

– Я вас прощаю.

– В таком случае я осмелюсь просить о милости. Не откажетесь ли вы спеть для меня?

Герцог, наблюдавший за ними в кресле у камина, рассмеялся и захлопал в ладоши.

– Вы нашли путь к ее сердцу, милорд! Она готовила для вас песню с тех пор, как только мы узнали, что вы собираетесь приехать. Да, да, спой для нас, cara[22].

– Морис, вы должны аккомпанировать мне, – властно объявила Диана, занимая свою позицию рядом с клавесином, и Морис услужливо скользнул на место и стал ждать ее кивка. Песня была восхитительной, в голос Дианы – чистый и звонкий. Но больше всего Карелли поразил ее вид. Он знал, что никогда этого не забудет. Она стояла прямо и гордо, руки сжаты как раз у талии, голова откинулась немного назад, а пламя свечей превращало ее рыжеватые волосы в чистое золото.

Закончив петь, она повернулась к Карелли с нетерпением, опять по-детски, и спросила:

– Ну как, сэр, что вы думаете о моем исполнении?

– Оно более чем замечательно. Оно божественно, – ответил он, – я назвал бы вас, если можно, Божественной Дианой.

Девочка была польщена и засмеялась, потом дотронулась рукой до ожерелья.

– Мне нравится ваш подарок. Вы должны приехать на следующее Рождество.

Ее отец рассмеялся:

– Как, такая молодая и такая корыстная? Пригласи милорда ради него самого, малютка, а не ради его подарков.

Карелли, наблюдавший за ней, увидел, что ее задели слова отца и понял, что она вовсе не имела в виду нечто подобное, и быстро вставил:

– Если вы прикажете, герцогиня, я приеду. Я буду приезжать каждый год, если смогу.

Она кивнула и улыбнулась, посмотрев на него сияющими глазами. Герцог заметил простосердечно:

– Может быть, ты еще выйдешь за него замуж, малютка, когда вырастешь.

На этот раз она была уязвлена слишком сильно. Она повернулась к отцу разгневанная и оскорбленная.

– Я никогда не выйду замуж! – крикнула она яростно. – Я стану великой певицей!

Это была Двенадцатая ночь – ночь пророчеств. Карелли вспомнил об этом и вздрогнул от мгновенного и неожиданного предчувствия.

– Спойте снова для нас, герцогиня, – попросил он. – Спойте нам что-нибудь из сочинений Мориса.

Смягченная, она опять взялась за стансы, высокая для своего возраста, в прямом белом кружевном платье. «Если бы я женился, когда и Бервик, – подумал Карелли, – у меня сейчас могла быть дочь ее возраста». Теперь он уже чувствовал себя менее одиноким.

Первый новогодний день был таким замечательным и мягким, таким подходящим для преследования зверя, что все в семье встали пораньше, даже Сабина, которую общими усилиями подняли на спину крепкой кобылы-тяжеловоза, чем она безмерно гордилась.

– Я слышала, что королева Анна следует на охоту в двухколесной коляске. Она слишком толста, чтобы ездить верхом, – громыхала Сабина, и ее голос раздавался по всему двору. – Да, я почти на десять лет старше ее, но все еще могу сама сидеть в седле. Что скажешь, муженек? Мы покажем этим молокососам, где раки зимуют!

Индия, великолепная в темно-зеленом охотничьем костюме, в шляпе шириной в два фута и почти скрытая перьями, сжала губки, услышав речь своей вульгарной тетушки, но Франкомб, еще не севший на лошадь, подошел к своей жене, положил руку на ее ногу и улыбнулся ей.

– Ну что ж, голубка, мы им покажем. Разве у них охота по сравнению с Блайндберном. Это ловля бабочек на лужайке, почти что наша игра в охоту дома.

Сабина посмотрела на него с благодарной привязанностью и выпрямилась на лошади, чувствуя силу его большой руки на своей лодыжке долго после его ухода.

Индия скакала во главе процессии рядом с Мат-том. Их лошади почти не отличались друг от друга, за исключением того, что у лошади Матта была белая звезда, а у лошади Индии – белые бабки. Обе лошади шли в ногу и выгибали шеи так, словно танцевали. Их морды почти соприкасались, украшения уздечек звенели в унисон и рассыпали искры от раннего солнца. Матт глаз не спускал со своей жены, восхищаясь грацией ее осанки, длинной, красиво изогнутой шеей, ярким румянцем ее щек, которых то там, то здесь касались свисающие перья ее нелепой шляпы. Прошлой ночью – воспоминание о прошлой ночи согревало его с головы до ног – прошлой ночью они возобновили брачные отношения. Матт пребывал в нерешительности, хотя жаждал ее. Он сказал:

– Моя дорогая, ты не боишься забеременеть? Так мало времени прошло после Роберта. Я могу подождать, если надо.

Но она положила свои пальцы на его губы и прильнула к нему, шепча:

– О, мой дорогой муж, я во власти Бога. Если он пожелает, так тому и быть. Но я больше не могу вынести разлуку с тобой.

Ночь была прекрасна, а в это утро – вы только посмотрите на нее! Он думал, что любовь, которую она дает ему, делает ее прекрасной. Яркая, как павлин, стремительная, как ласточка, центр внимания. У нее зрелый ум. Ее смех, красота – все в ней притягивало взгляд каждого. И она принадлежала ему! В душе у него было смятение. Полночь и Звезда продолжали танцевать, высоко поднимая передние ноги и неся свои хвосты, как знамена.

Индия повернулась, чтобы поймать его взгляд.

– Муж, я в раздумье. Сейчас Кловер уже пятнадцать. Самое время выдать ее замуж. Что ты думаешь?

Матт улыбнулся в душе и спросил:

– Что заставило тебя вдруг подумать об этом?

– Это не вдруг. Я наблюдала за ней все Рождество. Я вышла замуж в пятнадцать, любовь моя, и ни минуты не пожалела об этом. И я придумала замечательный план. Она должна выйти замуж за твоего кузена Артура!

Довольная, она ждала его реакции. Он проворачивал сказанное в голове, и она подтолкнула его соображения:

– У нее есть состояние, но она не из знатной семьи.

– Эйлсбери очень уважаемый и старый род в стране, – поправил ее Матт.

Индия продолжала, будто не замечая его слов:

– А Артур обладает титулом и военным мундиром, но у него нет имения, и, настолько, насколько я могу судить, никакого дохода, кроме того, что он зарабатывает сам. Не к лицу лорду Баллинкри зарабатывать себе на жизнь. Если он женится на Кловер, ему не надо будет искать заработок, а она станет виконтессой Баллинкри.

Индия остановилась с видом человека, только что открывшего сокровища для публичного осмотра.

Матт усмехнулся.

– Ей бы это понравилось, – заметил он. – Полагаю, любой женщине это понравилось бы. Пожалуй, это хорошая мысль. Я согласен. Весьма любезно с твоей стороны заботиться о моей семье...

– О моей семье тоже. Твои заботы – мои, дражайший супруг.

– ...Ты знаешь, не я опекун Кловер, а Кловис. Но я сообщу ему, не бойся. Я поговорю с ним сегодня попозже.

Индия наклонилась ближе.

– Не говори, что это моя идея, муж. Представь все как свои собственные мысли. Я бы не хотела, чтобы он думал обо мне как о нахалке. Я ужасно боюсь наглости.

– Моя дорогая скромница, – улыбнулся Матт. – Очень хорошо. Я сделаю все, как ты хочешь.

Охота была быстрой и неистовой, так как след был хороший, а земля твердой. Семья вскоре рассеялась. Матт каким-то образом разделился с Индией и сам не знал, как это могло случиться, поскольку он почти все время не сводил с нее глаз. «Должно быть, это произошло, когда мы пересекали ручей и надо было прыгать через заросли дрока, – решил он. – Вероятно, она пробиралась через деревья своим путем и отделилась от нас».

Они потеряли самца оленя где-то в чаще, а когда выехали с другой стороны, остановились, чтобы дать перевести дух лошадям.

Матт водил Звезду кругами, потому что конь был взмылен, и Матт не хотел, чтобы он простыл, одновременно он следил за остальными. Дочь Кэти, Сабина, выскочила из-за деревьев на гнедой кобыле, которую он дал ей для охоты, и легким галопом направилась к нему. Она была в плотном черном костюме, маленькой шляпке с изогнутыми краями. Единственное цветное пятно – малиновое перо, облегающее край шляпки и ее ухо. Она повзрослела, он должен был это признать, и превратилась в привлекательную молодую женщину.

Сабина подошла, и он оставил Звезду. Две лошади соприкоснулись носами, и Звезда опустила голову, чтобы пощипать траву.

– Хорошая езда? – спросил ее Матт весело. Она кивнула, заставив перо колыхнуться.

– Я рад, что ты с нами. Мы, кажется, потеряли мою жену. Надеюсь, с ней все в порядке. Думаю, не послать ли мне одного из слуг на ее поиски. Она могла забыть, где мы собирались завершить охоту.

Сабина посмотрела на него довольно странно, как он подумал. Не относится ли эта странность к безопасности его жены?

– Я уверена, с ней совершенно все в порядке, – сказала Сабина. – Я видела ее некоторое время назад. С ней был господин Франкомб.

– О, хорошо. Он позаботится о ней. Он замечательный охотник.

– Да, – проговорила Сабина, все еще со странным выражением.

Она наклонилась вперед к нему через седло.

– Матт, – начала она нерешительно. Он удивленно поднял брови.

– Матт, я...

– Да, Сабина, что?

Она закусила губу, но потом потрясла головой.

– Нет, ничего. Не бери в голову.

Матт посмотрел на нее с беспокойством на какое-то мгновение, а затем дотянулся и похлопал ее по руке. Что бы ни волновало ее, он полагал, что она расскажет ему в свое время.

– Я думаю, что лошади передохнули. Не пора ли нам тронуться к рощице на верх холма? Держись сбоку от меня, маленькая кузина, не отставай. Я чувствую себя не совсем в порядке, когда это место пустует.

– Ты пошлешь слугу? – поинтересовалась Сабина слабым голосом.

– О, нет. Если ты сказала, что Франкомб с ней, мне не стоит волноваться. Он позаботится о ней.