"Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу" - читать интересную книгу автора (Смирнов Леонид Леонидович)

Глава пятая Голубое облако

Я ни слова не сказал отцу о происшедших со мной событиях. Он слышал лишь официальную версию, которую сообщил по телефону инспектор. Господин Бобров выполнил свое обещание, и о нашей договоренности никто не узнал.

Отец наверняка раскусил бы меня — стоило только попристальней глянуть в мои еще не научившиеся врать глаза. Но сейчас ему было не до того. Ни секунды свободной. В городе началась операция, а он ею руководил.

Бешеных собак выслеживали сводные отряды — в составе одного и-чу и десятка вооруженных мирян. Таких отрядов было множество, счет отстрелянных и сожженных из огнеметов псов уже перевалил за три сотни, но собаки все прибывали и прибывали. Источник был неиссякаем.

Псы обнаглели до того, что стали появляться в самом центре города. По сути, это был вызов. Средь бела дня у парадного входа в Торгово-промышленный банк они напали на купца первой гильдии и его охранника. Последнему удалось застрелить двух псов, остальные бежали. Спустя час три собаки атаковали городового на углу улицы Пантелеймонова и Алтайского бульвара. На помощь ему пришел конный патруль, но слишком поздно — от полученных ран городовой скончался в больнице. А под вечер того же дня псы загрызли продавщицу мороженого в Архиерейском саду, после чего всякую уличную торговлю в Кедрине на время запретили.

Городской голова был взбешен. Военный комендант предложил вывести на улицы Кедрина бронеходы.

— Будете давить псов гусеницами? — осведомился отец, вызванный на экстренное совещание в Городскую Управу. Положение и без того хуже некуда, да еще приходилось сражаться с идиотами. — Над нами будет смеяться вся страна.

«Отцы города» пошептались, затем, извинившись, скрылись в соседней комнате. Пока они совещались, отец разглядывал фотографию жены, которую всегда носил с собой в бумажнике. Посмотрел на родное лицо — и легче стало. Наконец они вернулись, встали у стола (подумав, мой отец тоже поднялся), и городской голова торжественно объявил:

— Даем вам еще пять дней. Делайте что хотите, но чтоб… — Это была самая краткая и содержательная речь в его политической карьере.

И вот через сорок восемь часов после начала операции отец передал бразды правления в рати своему двоюродному брату Никодиму Ершову — официальному преемнику на посту Воеводы, а сам занялся поисками Источника.

На руководство боевыми действиями, понятное дело, претендовали полицмейстер и военный комендант, но отец поставил условие: во главе будет и-чу или никто. Городской голова согласился — ему-то деваться некуда. Ну а солдафоны затаили злобу. Они на время перестали грызться, объединились и стали что-то готовить. Не сумел отец раскусить их игру, да и своего человека не удалось к ним внедрить, хоть он и пытался. Не мог он разорваться и воевать на два фронта. А я тогда был уверен: отцу все по силам. Если бы…

У себя под рукой отец оставил десять и-чу. Эти лучшие из лучших — отец называл их «группа захвата» — пока что стонали от безделья. Круглые сутки они торчали у нас, заполонив сад. С перерывами на еду и упражнения бойцы вели бесконечную партию в особую разновидность преферанса с тремя колодами и джокерами — одно из многих изобретений и-чу. Наша Гильдия не участвует ни в мирских трудах, ни в мирских играх. У нас все должно быть свое, непонятное для посторонних, а потому завораживающее, усиливающее тот ореол таинственности, которым окружена наша жизнь от рождения и до смерти.

Гостиная была превращена в штаб. Туда стекалась информация со всего города. Каждые несколько минут прибегал фельдъегерь от Никодима, который вполне обоснованно не доверял телефону. Отец наносил на подробнейшую карту Кедрина пометки — где и когда видели собак, где и когда произошли нападения, с каким результатом, где и когда собаки отступили и в каком направлении скрылись. Вскоре карта, расстеленная на огромном обеденном столе, была испещрена красными и синими кружками, звездочками, стрелочками и датами.

Кроме старинного раздвижного стола и дюжины стульев с резными спинками в гостиной было высоченное зеркало в костяной оправе настоящей драконьей кости, столетний комод красного дерева (память о бабушке), такие же книжные шкафы — дверцы с бронзовыми ручками и узорными стеклами. А еще там стояли три пружинных полосатых дивана с расшитыми вручную подушками. На диванах теперь непременно кто-нибудь спал — фельдкурьер, порученец или денщик.

Я редко заходил в штаб — хоть меня и не гнали оттуда. Слишком много горечи висело в воздухе. Горечи разочарования. Сначала казалось: вот-вот — и все станет ясно, останется только ткнуть пальцем в такое-то место на карте и послать туда отряд Истребителей. Но момент истины не наступал, и постепенно у меня возникло ощущение, что не настанет он никогда.

Однажды я понадобился отцу. Вестовой вытащил меня прямо из куча-мала: сборная нашей гимназии играла в ножник с Первой городской, где учатся сынки кедринского начальства. Сынкам приходилось несладко, мы их дожимали — однако насладиться победой я не успел.

В штабе отец кратенько объяснил мне, что и как нужно отмечать на карте. Он собирался укатить в город, взял с собой двоих и-чу, вооруженных автоматами «петров».

— В Кедрине есть места, где явно что-то происходит. Хочу понюхать сам, — сказал он, уже сбегая по каменной лестнице на тротуар; я бежал по ступенькам с ним рядом. — Если принюхаться как следует…

И запрыгнул в распахнутую дверцу вместительного черного «пээра», выделенного ему из городской «конюшни» на время операции. Персональный мотор рванул с места, выбросив пегое облако выхлопных газов. Мне вдруг почудилось, что он не вернется. Дурная мысль испарилась, но неприятное чувство осталось.

Фельдъегерь от Никодима Ершова должен был прибыть с минуту на минуту. Я мысленно репетировал разговор с ним. Мне надо выглядеть солидно, а то еще откажется передать донесение. Но гонец не появлялся. Я извертелся на стуле, но долго не решался позвонить двоюродному дяде. Непонятная робость. Наконец с трепетом поднял трубку, набрал номер, услышал гудок и щелчок переключения.

— Оперативный штаб слушает.

— Я — личный помощник Федора Пришвина. — С каждым словом я говорил все увереннее. — Хочу узнать: когда выехал фельдъегерь?

— Погоди-ка… Тридцать три минуты назад. Он уже должен вернуться. А разве?..

— Здесь он не появлялся.

— Сейчас вышлем патруль по его маршруту. Ждите. Тело фельдъегеря так и не нашли — только полевую сумку с донесением.

Я сидел и смотрел на карту. Час за часом. Отец не возвращался, и в доме начали беспокоиться. История со съеденным фельдъегерем не шла из головы. Я пытался отвлечься, роясь глазами в испещренной отцовскими заметками карте, и постепенно она меня захватила. Я словно окунулся в сражение, оказался в центре событий, стал полководцем, в резерве у которого изнывают от ожидания свежие полки. Нужно только найти слабые места в боевых порядках противника и двинуть в бой ударные отряды. Неповторимое ощущение — чувствовать в себе силы сдвинуть мир.

Внезапно я понял, что башку иссверливает вполне здравая мысль и надо непременно сказать о ней отцу. Едва дождался, когда он приедет, но заговорить с ним смог далеко не сразу.

Отец вернулся несолоно хлебавши, домашним ничего объяснять не стал. Остальным — тоже. Позже я узнал: целью его поездки была старая мельница у подвесного моста; старожилы звали это место Мучная Горка. По всему выходило, что хотя бы один из потоков бешеных псов зарождается именно там. Но ни единой бешеной собаки близ Мучной Горки обнаружить не удалось. И следов никаких.

Едва войдя в штаб, отец окунулся в работу: созвав и-чу, раздавал указания, рассылал гонцов. Разогнав половину «группы захвата», отец обнаружил, что список неотложных дел исчерпан, а он по-прежнему не знал, куда себя приложить. Тут как нельзя кстати мать позвала его обедать. Разогрела по второму разу — все уже были накормлены.

Поев круто заправленного специями борща, отец слегка размяк и повеселел. Я решился подойти к нему, доложиться и заодно задать свой вопрос:

— Папа, а почему мы не помечаем на карте пропажу людей? Ситуация в городе станет яснее.

Отец внимательно посмотрел на меня и позвонил Нико-диму Ершову. Тот запросил префектуру. Затребованная информация прибыла через час. И вот что выяснилось: как только появились псы, исчезновений стало в десять раз больше. Но в полиции тревогу не били — все списывали на бешеных собак.

Полицмейстер не скрывал, что в его ведомстве знают не обо всех исчезновениях: в городе немало одиноких людей, порой пропадают целые семьи, далеко не все соседи проявляют должную бдительность, а кое-кто и вовсе боится связываться с властями. С другой стороны, сотни людей просто-напросто удрали из Кедрина — туда, где поспокойней.

По настоятельной просьбе Никодима Ершова полицмейстер организовал обход всех частных домов в Кедрине. Это заняло больше суток. В итоге получилась страшная цифра: к полудню сегодняшнего дня в городе бесследно пропал пятьсот шестьдесят один человек.

Мы с отцом нависали над штабным столом, опираясь локтями на расстеленную карту. Я снова чувствовал себя стратегом.

— Выходит, мы знаем только о половине нападений. Об остальных рассказать некому. Значит, и Никодимову статистику нужно каждый раз удваивать. Веселого мало. А по карте… — Сверяясь со списком, отец стремительно разбрасывал по ней черные звездочки. — По карте видно, что… — Еще полсотни звездочек испятнали рыжевато-зеленые кварталы Кедрина. — Ничегошеньки мы с тобой из этого не выудим. Сам смотри. Исчезают везде по чуть-чуть. Нет кучности. Ни малейшей. Не совпадает с учтенными нападениями собак.

— Я еще подумаю, — упрямо сказал я. — Здесь что-то нечисто.

— Ну-ну, — только и ответил отец.

Я снова и снова выписывал столбцами — по дням и по городским кварталам — число отмеченных нападений и число не объясненных пока исчезновений. И тут и там стремительный рост, слегка замедлившийся после входа в игру и-чу. Никаких зацепок. Я сам не знал, что надо искать.

— Аналитик ты наш… — Мать тихо вошла в оккупированный мною отцовский кабинет и ласково потрепала меня по шевелюре. — Шел бы ты спать, Аника-воин.

— Погоди… Еще полчасика. Вот-вот поймаю суть…

Она улыбнулась и покачала головой. Когда дверь кабинета закрылась, меня осенило: для полноты картины не хватает количества убитых в Кедрине псов. Я обнаружил эти данные в верхнем ящике письменного стола (отец узнает, что рылся без спросу, — убьет), выписал еще один столбец, глянул, и волосы у меня встали дыбом. Совпало!!! Совпало!!! Господи спаси!..

Ну не полностью, конечно. Исчезновений все-таки было больше, чем собачьих смертей. Разница — примерно одна шестая. Вполне логично: некоторых бедолаг могли сожрать целиком, кто-то, спасаясь от псов, утонул в реке, провалился в люк или, обезумев от ужаса, прячется в тайге. С другой стороны, десятки собак сейчас живехоньки…

Я не сразу решился сообщить о своем открытии отцу, хотя ошибки быть не могло — все видно невооруженным глазом. Подвох какой-нибудь искал — никак поверить не мог, что я один такой умный, а десятки кедринских логиков оказались слепы. Сидел за столом, собираясь с духом, затем переписал цифирь начисто и, зачем-то перекрестившись, спустился в гостиную.

Федор Иванович Пришвин еще не спал, сидел над картой, обхватив голову руками, — то ли обдумывал что-то, то ли башку лечил, уговаривал не болеть. Отец внимательно выслушал меня, ни разу не перебил, затем произнес раздумчиво:

— Магия чисел — штука привязчивая, по-своему опасная. Слышал небось о пифагорийцах?

И замолчал надолго. Словно выдерживал меня в собственном соку, надеясь, что рано или поздно я сам пойму всю глупость моей идеи и посрамленно поплетусь в спальню. Я терпеливо ждал, негромко постукивая пальцем по столу. Он крякнул и наконец спросил:

— Стоишь на своем?

— Стою, — ответил я.

— Молодец! — вырвалось у него.

…Беседа наша перевалила на второй час. Отец по-прежнему сомневался. Уж больно невероятна была моя гипотеза и основана на голом расчете. Тогда мы еще не знали, что скоро самыми ценными и-чу станут вовсе не стрелки, фехтовальщики или следопыты, а аналитики. Оперативников, по правде сказать, и среди мирян хватает.

Однако у отца не было выбора, ведь собственную версию он так и не изобрел. Назначенный градоначальником срок завершения операции истечет через сутки. И тогда у Гильдии будут крупные неприятности. Ну просто очень крупные.

Отец разбудил своих и-чу, шепнув каждому на ухо «подъем!». Спали бойцы в саду, чтобы не мешать нашей семье храпом и богатырским посвистом. Продирая глаза, парни вскакивали с раскладушек и выбирались из спальных мешков. А когда собрались в гостиной, сна ни в одном глазу — все собранные, подтянутые, ждут приказа.

— Игорь Федорович, изложи-ка отряду… — Отец положил руку мне на плечо.

И я изложил. Голос мой был спокоен, хотя и хрипловат, а сердце пойманной птичкой билось в грудной клетке.

— Прошу высказываться! — приказным тоном сказал отец.

— Так что же получается? — Первым заговорил Кирилл Корин, самый старший из отцовских и-чу. Седой уже, коротко стриженный, на одно лицо с командующим Каменским военным округом — правда, в два раза тоньше. — В бешеных псов превращаются обычные горожане. Значит, эта страсть будет продолжаться до тех пор, пока в Кедрине останется хотя бы один человек. И нас всех ждет эта участь.

— Или не совсем обычные, — подал голос Игнат Мостовой, потомок запорожских казаков. Был он коренаст, широкоплеч, носил длиннющие усы и брил голову, оставляя лишь русый чуб. — Еще проверить надо.

— А сделав ноги после неудачного нападения, псы что, снова могут стать людьми? — вошел в разговор Иван Раков, лучший в городе стрелок. — Или в псах — уже навсегда? Это обратимый процесс или нет?

Я развел руками.

— Кабы знать… — протянул Иван. — Можно попытаться их вернуть.

— Кишка тонка! — буркнул отец.

Самое главное, что с гипотезой моей никто не спорил.

Все утро отец возился с картой, но ему так и не удалось определить очаг метаморфизма — место, где люди превращаются в бешеных псов. Дед называл это его занятие игрой в бирюльки. Но — если, конечно, моя гипотеза верна — имелся простой и очень быстрый путь: обнаружить одного из потенциальных оборотней и проследить за ним.

Шел последний отпущенный нам день. Когда я выходил из дому, мне показалось, что патрулирующие улицы городовые сегодня смотрят на и-чу как-то иначе — кто с презрением, кто с жалостью, а кто и с угрозой.

Пикеты и-чу были выставлены во всех подозрительных кварталах Кедрина. Для этого пришлось отозвать половину наших бойцов, занятых выслеживанием и истреблением псов. Комендант и полицмейстер не хотели обезглавливать летучие отряды, и отцу пришлось поклясться градоначальнику, что победа будет у нас в кармане еще до полуночи. Теперь мы просто не могли проиграть.

Господина Пупышева и-чу обнаружили за полкилометра от узла метаморфоз. Завороженных ни с кем не спутаешь. Почему раньше никто из и-чу не удивился, увидев этаких сомнамбул на улицах, — вот вопрос. Быть может, до сих пор нам успешно отводили глаза.

Потом мы кое-что узнали о Пупышеве. Бухгалтер землеустроительного департамента, весьма занудный, но въедливый на службе, в семье — тише воды ниже травы, подкаблучник, отец троих бесцветных ребятишек, учащихся в Третьей гимназии. Не был, не состоял, не участвовал. Может быть, в этом все и дело?

Он неторопливо шел к узлу, подняв невидящие глаза к пасмурному вечернему небу, как будто оттуда нисходила божья благодать. Под ноги не смотрел, но ни разу не поскользнулся на арбузных корках и картофельных очистках, не споткнулся на досках и камнях, валяющихся на раздолбанных тротуарах, а потом и вовсе начались сгнившие деревянные мостки, где и зрячему ноги сломать — раз плюнуть.

Гонец примчался к нам домой через каких-то семь с половиной минут. Отец вскочил в машину. «Пээр» стоял у входа, водитель не глушил мотор. Я сунулся следом.

— Куда?! — гаркнул отец, но меня теперь не так-то легко было приструнить.

Еще вчера я бы покорно захлопнул дверцу «пээра» и пошагал топить обиду в лимонаде — спиртное мне тогда еще не дозволялось. В очередной раз я проклинал бы свой юный возраст, зависимость от родителей и грозил небесам, что, когда меня наконец признают взрослым, уж я… Отныне будет по-другому.

— Я тоже еду!

На отцовском лице отразилась крутая внутренняя борьба.

— Черт с тобой! — буркнул он после секундной заминки.

Я юркнул в салон.

Для участия в ликвидации были отмобилизованы все кедринские и-чу, способные носить оружие. «Отцы города» навязывали Гильдии свою помощь, уверены были, что без артиллерии нам не обойтись. Отец наотрез отказался.

— С огнем играешь!.. — не сдержал бешенства градоначальник. — Гордыня и не таких сгубила — покрупнее были фигуры.

— Я же не учу вас ремонтировать водопровод, — не остался в долгу отец. Кстати, каждое лето с водой в городе перебои.

Это были руины — так мне показалось поначалу. Вот не думал, что в Кедрине есть подобное место. В нашем городе мало богачей, но еще меньше голытьбы. В Кедрине живет, выражаясь терминами академика Хагарта, укорененный народ. Тот самый, что обладает хотя бы небольшой собственностью, формирует в обществе наиболее прочные неформальные связи, являясь своего рода стальным каркасом весьма рыхлого и аморфного с виду сибирского государства.

А здесь, в бывшем поселке спецпереселенцев, развалюхи, сто лет назад утратившие цвет, покосившиеся и грозящие рухнуть. Порой их удерживали подпорки, потрескивающие от напряжения. Щелявые сараи, сарайчики, сараюшки с таким дырами в крышах, что сквозь них вороны свободно пролетят. Разошедшиеся серыми веерами и держащиеся на честном слове заборы, к проломам в которых ведут тореные тропы. Сухие, пыльные, нередко обломанные ветром деревья, словно перенесенные сюда из пустыни злым волшебником. И груды мусора: обломки мебели, тележные колеса, ворохи тряпья, стопки пожелтевших газет.

Мы подбирались к узлу медленно, крадучись, словно нашими противниками бьии обыкновенные люди, способные прозевать умелого врага, а не сверхчуткое ведъмино отродье. Человек склонен надеяться на чудо. Мы беззвучно перебирались через покосившиеся заборы, протискивались сквозь щели, огибали мусорные кучи высотой в человеческий рост. Окружали, сжимая плотное кольцо, чтобы не дать ни одному чудовищу вырваться в город.

Узел был все ближе. Мы уже поняли: он возник в недрах большущего дровяного сарая. Все подступы к нему были завалены влажными опилками и щепой.

И-чу надеялись подобраться к распахнутой двери сарая по шатким крышам соседних развалюх, чтобы бить псов сверху. Но развалюхи начали рушиться с душераздирающим треском и скрипом, складываясь как карточные домики. Пришлось атаковать бешеных собак в лоб.

По сигналу отца бойцы ринулись вперед. Но ворваться внутрь сарая им не удалось. Псы словно летели навстречу и-чу. Они выныривали из облака голубого тумана, который клубился в центре сарая. Псы рвались наружу. И-чу убивали их на пороге, разрубая длинными, идеально наточенными самурайскими мечами. Прекрасные фехтовальщики — в тесноте ни один не задел соседа. Открывать огонь и-чу не решались: за каждой пулей не уследишь, а внутри могут оставаться живые люди. Стрелки матерились про себя, но терпели — приказ есть приказ.

Внезапно собачий поток иссяк. Мы вздохнули с облегчением. В глубине сарая, за голубым облаком, копошилась непонятная куча.

— Надо спасать людей! — воскликнул Игнат Мостовой и сунулся в дверь.

Облако вспыхнуло, выбросив колючие спицы лучей, ослепило Игната и еще троих бойцов. Из обожженных глаз текли слезы. Уцелевшие бойцы под руки поволокли раненых к моторам.

Бешеные собаки тотчас хлынули из сарая. Пользуясь возникшим замешательством, они вырвались в узкий проход между покосившимися заборами. Рубщики трудились, не зная устали. Вскоре у их ног громоздилась куча окровавленных собачьих трупов. Новые псы карабкались на ее вершину и оттуда кидались на и-чу — убивать собак было все труднее. И вот уже бойцы начали медленно отступать от сарая.

Однако нет худа без добра — теперь можно было вести огонь, не рискуя попасть в людей.

— Стрелки — вперед! — гаркнул отец. Мне он приказал держаться рядом.

Иван Раков вскинул карабин и бил без промаха: одна, две, три, четыре… Сколько же их? Когда будет конец? Обойма кончилась. Ивана сменил Кирилл Корин, чемпион Кедрина в стрельбе по бегущему кабану.

Автоматчики были в резерве — на экстренный случай. Настоящий и-чу никогда не станет стрелять в собак из автоматического оружия. Оно бьет кучно, но не прицельно. Хороший стрелок остановит бешеного пса, продырявив ему голову или сердце. Когда он тебя выбрал, толкнулся и летит по воздуху, стрелять нужно наверняка.

Собаки полезли из дверей сарая сплошным черно-бурым потоком. Кирилл уже не успевал. Слева и справа к нему подступили и-чу из отцовской команды и тоже открыли огонь. На третьем патроне у левого стрелка заело затвор карабина. Он судорожно пытался передернуть затвор — не вышло. Тут-то пес на него и напрыгнул — целился в горло, но хватил зубами лицо. А у Корина как раз кончилась обойма. И только правый стрелок продолжал исправно валить собак, но в одиночку он не мог сдержать бешеный напор.

Левый стрелок взвыл от боли. Он пытался оторвать от себя собаку, изо всех сил сжимая ей шею, но песья хватка была мертвой. Кирилл Корин должен был сделать шаг назад, освобождая место Ракову, который стоял за его спиной. Но Кирилл не смог пропустить его — он выхватил из ножен кинжал и ударил собаку под лопатку. Даже сдохнув, она не разжала зубов.

Патроны кончились и у правого стрелка. На несколько секунд огонь смолк. Одна из собак прыгнула, ударила Корина в грудь. Он пошатнулся, потерял равновесие и начал заваливаться на спину. Иван Раков выстрелил в упор и разнес псу голову. В эту секунду на стрелков бросились сразу три бешеные собаки. Сейчас поток захлестнет нас… И тут в бой вступил отец. Выхватив из большущей деревянной кобуры серебристый маузер, он ринулся на помощь к стрелкам. Один за другим отец сделал двадцать выстрелов. Наповал, наповал, наповал. Пока отец и Иван, сомкнувшись крепкими плечами, вели огонь, отступившие к мотору рубщики прикончили прорвавшихся к ним в тыл псов. Атака вдруг прекратилась. Посреди прохода теперь громоздилась баррикада из собачьих трупов в сажень высотой. Мы еще не знали, что время работает против нас.

Челюсти искромсанного мечом пса — того, что вцепился в и-чу, удалось разжать только с помощью стальных клещей. Загрызенного бойца положили на носилки, накрыли рогожей и отнесли к стоящей наготове медицинской летучке. Отец вернулся к моторам — его место занял Корин.

Игнат Мостовой сидел на земле, прислонившись спиной к колесу. Он прижимал к глазам мокрую тряпицу, по щекам стекали капли целебного настоя.

— Что было там, за облаком? — спросил отец Мостового. — Успел разглядеть?

— Страшное дело, Федор Иванович. Люди там, много людей. Упрессованы — обрубки, не тела, и копошатся, как черви. Жуть…

— Ч-черт! — выдохнул отец. — Пока мы их всех не искрошим, до облака не добраться.

Будь мы не и-чу, а солдаты или городовые, ни один не ушел бы живым из западни, которую устроили нам бешеные псы. Когда из сарая, отвлекая наше внимание, снова полезли поджарые острозубые псины, подоспевшая из города стая кинулась бы на и-чу с тыла. Но отцовская команда вовремя почуяла опасность.

В каждой боевой группе и-чу есть специалист по вынюхиванию врага. Их зовут «носами» и в бою берегут пуще командиров. «Носы», конечно, обижаются. Они тоже хотят сражаться, но любой командир будет до последнего удерживать их в резерве. И хотя порой бешеные собаки могут проходить даже сквозь стены, они не сумели подкрасться к нам незаметно.

И-чу заняли круговую оборону. Вот тут-то пришло время автоматчиков. Пистолет-пулемет «петров» имеет хорошую кучность, диск у него вместителен, а вес не очень велик. О таком оружии мой дед мог только мечтать. Ему-то приходилось сражаться с монстрами с помощью трехлинейки и фитильных гранат, набитых гвоздями и стальными шариками.

Бешеные собаки перли, казалось, изо всех щелей. Они были стремительны, но, по счастью, не умели летать. Пули были быстрее… И-чу делали из бросающихся на них псов ситечко. Дюжина «петровых» долбили руины поселка спецпереселенцев, руша висящие на честном слове карнизы и заборы, кромсая гнилые доски, выбивая облачка пыли из громоздящейся всюду рухляди.

Наконец песий напор ослаб, и пришло время покончить с голубым облаком. Вскарабкавшись на гору трупов, пятеро бойцов ринулись внутрь сарая. Они жарили в пять стволов, сметая все на своем пути. Когда диски «петровых» закончились, некому было кинуться на перезаряжавших автоматы и-чу. Облако не исчезло, однако перестало слепить. Позади него теперь не копошилась груда тел — создавать собак было не из кого.

— Пора заканчивать, — громко сказал отец, когда перестали трещать «петровы».

И-чу оттаскивали собачьи трупы, чтобы расчистить дорогу в сарай. Поганая работенка.

— Интересно, кто все это устроил? — спросил я.

— Ты думаешь, узел не мог возникнуть сам собой? — поднял на меня глаза отец.

— А кто меня учил, что всегда надо предполагать наихудший вариант?

— Хм.

Время от времени радист передавал отцу сообщения из штаба. На подходах к оцепленному району полицейские кордоны десятками задерживали сомнамбул. Всего около двухсот несчастных устремились сюда с разных концов города. Они вяло сопротивлялись городовым, солдатам и добровольцам, позволяли усадить себя в летучку и отвезти в городскую психиатрическую больницу. Там-то их приведут в чувство. «Дурочистом» скорее всего — грубым, но надежным средством, снимающим порчу и сглаз.

Наконец путь был свободен. Перешагивая лужи крови, отец вошел в сарай и стал раскладывать вокруг облака белые пирамидки размером с каравай хлеба, с торчащими из вершин стержнями, которые концентрируют логическое поле. Ему помогал Кирилл Корин. Меня отец не допустил внутрь, и теперь я стоял у забора рядом с дверью сарая.

Генератор поля, заключенный в специальный защитный кокон, лежал на заднем сиденье «пээра» под усиленной охраной. И-чу называют его «Алтарь». Согласно легенде, реакция внутри этого идеально круглого золотого шара была инициирована самим Аристотелем. Зарядить его с нуля можно лишь одновременным усилием двенадцати Великих Логиков. А вот подзарядка происходит регулярно — раз в полгода. Когда мой отец отдает «Алтарю» свою логическую энергию, он валится с ног и неделю не встает с постели.

Внезапно один из пятерых автоматчиков, что прикрывали теперь вход в сарай, бросил на землю «петров» и кинулся внутрь.

— Вася! — закричал кто-то из парней. — Стой, дурак!

Боец налетел на стоящего к нему спиной Корина и толкнул его на один из концентраторов логической энергии.

— Стой!!! — закричал отец.

Кирилл, падая, напоролся грудью на стержень, торчащий из пирамидки. Отец успел подставить бегущему ногу. Боец упал. Отец навалился на него, прижав к земле. И-чу резко мотнул головой, ударив отца затылком по носу, и сумел освободиться. Сила у него сейчас была нечеловеческая. Вскочив на ноги, боец оттолкнулся от пола и нырнул в голубое облако.

Четверо автоматчиков стояли за порогом и как завороженные смотрели на происходящее, даже не пытаясь остановить своего товарища. Остальные парни из отцовской команды были слишком далеко, чтобы помочь отцу. А я растерялся — очень уж мало походила на тренировку настоящая жизнь. Никогда не думал, что придется поднять оружие на своего.

Превращение началось. Поднявшись, отец выхватил свой знаменитый маузер. Он грохнет новорожденного пса у всех на глазах.

Второй автоматчик нагнулся, аккуратно положил свой «петров» на землю и тоже пошел к облаку. Отец не видел его и не слышал, а потому обернулся, когда тот был всего в двух шагах. Боец ткнул отца пальцем в шоковую точку на шее, и знаменитый Истребитель Чудовищ Федор Иванович Пришвин кулем повалился на пол. Сейчас и-чу шагнет в голубое облако… А до рождения первого пса оставались считанные секунды.

И тут словно пелена упала с моих глаз: я сообразил, что нахожусь ближе всех к облаку, и понял, что постыдно струсил. Ощутив, что снова владею своим телом, я оттолкнулся от забора и перепрыгнул через отца. Схватил, недолго думая, один из логических атрибутов — пирамидку, бросился к бойцу, готовому шагнуть в облако, и шанда-рахнул ему по башке. И-чу охнул, качнулся, я едва успел подхватить его. Еще мгновение — и он рухнул бы туда, куда стремился.

Из голубого облака высунулась морда новорожденной собаки. А у меня — пустые руки. Проклятие! Разозлившись на себя, я отшвырнул оглушенного и-чу и кинулся навстречу псу. Мы столкнулись в воздухе. Сжатая в кулак правая рука вошла в его разинутую пасть, протолкнулась в гортань.

Мы рухнули на пол и покатились. Задыхаясь, псина рвала когтями мою куртку и брюки, полосовала кожу на груди и бедрах. Я бил ее свободной рукой — резкими, короткими ударами. Казалось, схватка никогда не кончится и собака не оставит на мне живого места… Наконец пес захрипел, у него пошли судороги.

Я навалился на собаку и продолжал молотить, молотить уже бездыханное тело, пока ребята не схватили меня за плечи. Потом они осторожно высвободили мою руку. Бывало и хуже.

Тем временем Иван Раков занимался отцом. Привести в чувство выключенного для опытного и-чу — пара пустяков.

Придя в себя, отец вырвался из заботливых рук Ивана, пружинно вскочил на ноги и протолкнулся сквозь толпу к облаку и пирамидкам. Восстановил круг, вернув на место атрибуты. Теперь порядок… Подскочил к лежащему на земле Корину, спросил:

— Дышит?

Иван Раков как раз щупал Кириллу пульс.

— Живой!

— Слава богу, — выдохнул отец, будто вынырнув с глубины. Распорядился: — Тащите в мотор — и в больницу! Живо!

И-чу бегом приволокли носилки, уложили на них раненого и вчетвером понесли к «пээру».

— А что с этим? — Отец показал на оглушенного мною бойца.

— Сотрясение мозгов, наверное-Когда раненых увезли в гарнизонный лазарет, отец вернулся к прерванному занятию. На сей раз он заставил бойцов отойти подальше от сарая с облаком, и теперь именно я помогал ему расставлять и настраивать пирамидки. Узнай мать, что он подвергает смертельному риску ее первенца… Но ведь мы ей не скажем. И никто не скажет. Среди и-чу не бывает болтунов.

И вот белые пирамидки образовали полный круг, стержни концентраторов поля нацелились в сердцевину облака. Отец осторожно, на вытянутых руках, внес «Алтарь» в хибару. Прочитал ключевое заклинание активации, и золотой шар, генерирующий логическое поле, стал раскаляться, наливаясь краснотой, словно стальная болванка в кузне. Отец уже с трудом его удерживал и в тот момент, когда пальцы начали разжиматься от нестерпимой боли, выпустил из рук. «Алтарь» не упал, а медленно поплыл по воздуху вперед — к облаку.

Не обращая внимания на боль в скрюченных пальцах, отец читал одно заклинание за другим. «Алтарь», не встретив сопротивления, вошел в центр голубого облака, и оно тоже засветилось красным. В облаке пошла реакция, и вско-Ре его излучение приобрело страшноватый сиренево-бордовый цвет.

Шар в облаке завертелся, с каждой секундой наращивая скорость. Теперь голубое облако наматывалось на него, как паучья сеть. Крыша с треском просела, но магический шар удержал ее на весу. И пока отец не вывел его из хибары логическим притяжением ладоней, рухнувшая крыша висела в воздухе вопреки закону всемирного тяготения.

Облако несло слишком большой заряд зла. Компенсируя его, «Алтарь» потерял львиную долю запасенной энергии, и его придется заряжать сызнова. И где — после Мировой войны — прикажете сыскать двенадцать Великих Логиков? Но это уже совсем другая история…

Прошло две недели. Руки у отца зажили, я тоже был как огурчик. И оглушенный боец быстро поправился. А вот Кирилл Корин поначалу был очень плох, но теперь и он пошел на поправку. Все-таки и-чу — крепкие ребята. К тому же они знают множество лечебных упражнений, самозаговоров и рецептов целебных снадобий.

После спасения Кедрина городские власти вздохнули с облегчением и принялись громогласно воспевать свой подвиг по уничтожению сонмищ бешеных собак. И исподволь клеймили и-чу, прозевавших появление чудовищ в их горячо любимом городе. Ни слова благодарности мы не дождались. Такой наглости не помнил даже мой дед, Иван Пришвин, проживший долгую и многотрудную жизнь.

Ненависть, которую власть имущие испытывали к и-чу, была мне понятна. Кому охота иметь на подвластной тебе территории сообщество гордых и сильных людей, не привыкших ни перед кем склонять головы? Но до недавнего времени начальство было вынуждено помалкивать в тряпочку. Что оно может — без нас? Как оправдается перед народом за тысячи жертв? Ведь чудовища нападали на людей в Сибири испокон веку, нападают ныне и всегда будут нападать. Это данность, с которой вынужден считаться любой политик, если он, конечно, не свихнулся.

Так что же изменилось? Какие тайные козыри приобрели наши «князьки», что могут теперь плевать против ветра? Неужто мы больше им не нужны? Или они утратили разум? И кто в этом виноват? Безответные вопросы мучили тогда не меня одного.

Свидетели былой растерянности и бессилия первых лиц с каждым днем вызывали у них все большее раздражение. Будь их воля, выслали бы они и-чу вместе с друзьями и родственниками куда-нибудь в таежную глушь, чтобы тыщу верст пёхом — и все равно назад не добраться. Да вот время не пришло. Пока…

Слишком опасно оставить страну, которую захлестывает нашествие чудовищ, без профессиональных защитников. И особенно — ее пограничье. Это первое. Чересчур много губернских и тем паче столичных шишек по рукам и ногам повязаны тайнами, которые известны лишь им самим и и-чу. Всплыви любая из них в свете или попади в газеты, тотчас полетят головы. Это второе. Слишком много влиятельных старцев, бывших имперских сановников, живы только благодаря восстановительной терапии и-чу. Цепляясь за жизнь, они пуще глаза берегут своих врачей, как бы ни относились к ним в глубине души. Это третье. Очень уж сильно боялся наш Президент остаться один на один с всесильным Корпусом Охраны. И потому — на крайний случай — припас несколько тузов в рукаве, включая и нас, и-чу. Это четвертое. Так что Гильдию голыми руками не возьмешь.

Но Каменск далеко, а столица и того дальше. Отец понимал: подвернись удобный случай, «отцы города» не упустят возможности свести с нами счеты. Спокойной жизни теперь не жди. И потому главной его заботой стали поиски того, кто создал в Кедрине узел метаморфоз, кто инициировал голубое облако. От этого существа можно ждать любых пакостей. Снова напав на город, оно в первую очередь подставит под удар Гильдию. Необходимо упредить, но для этого нужно найти врага. Ищи ветра в поле…

Лучшие «носы» Гильдии неустанно дежурили на въезде в Кедрин, прощупывая каждого нового человека. Разъезды и-чу кружили в окрестностях города, проверяя заброшенные деревни и хутора, руины мельниц и спаленные войной лесопилки. Ни-че-го.

Понятное дело, отец чувствовал за собой вину. И-чу действительно прозевали чудовище, которое породило бешеных собак и убило больше тысячи ни в чем не повинных горожан. Однако, как гласит древняя мудрость, не ошибается лишь тот, кто не работает.

Отец не мог мириться с тем, что жителей Кедрина изо дня в день настраивают против и-чу. А потому одновременно с поисками чудовища он отобрал шесть особо надежных бойцов Гильдии и поставил во главе отряда Игната Мостового. Они получили секретный приказ и в безлунную ночь незаметно для городской стражи отбыли из Кедрина. Я, как и прочие и-чу, мог сколько угодно ломать голову, строя предположения одно невероятней другого.