"Кровожадный Карнавал" - читать интересную книгу автора (Сникет Лемони)

Глава одиннадцатая

Я знаю еще одного писателя, которого многие считают, как и меня, умершим. Имя его — Уильям Шекспир, и писал он пьесы четырех родов: комедии, любовные пьесы, исторические пьесы и трагедии. В комедиях персонажи, естественно, много шутят и налетают на разные предметы. В любовных пьесах люди влюбляются и даже порой женятся. В исторических пересказываются события, происходившие в действительности, как и у меня в повести о бодлеровских си-ротах. В трагедиях же обычно сперва все идет вполне благополучно, но постепенно обстоятельства ухудшаются, и под конец всех персонажей либо убивают, либо ранят, либо причиняют им те или иные неприятности. Смотреть трагедии вообще не слишком весело, — как из зала, так и находясь на сцене. Но из всех шекспировских трагедий наименьшее веселье доставляет «Король Лир», где рассказывается о короле, который сходит с ума, и о дочерях, которые в это время замышляют убить друг друга, а также некоторых других людей, действующих им на нервы. В конце пьесы один из шекспировских персонажей говорит: «…доживем мы до того, что люди станут пожирать друг друга, как чудища морские», иными словами: «Как печально, что люди кончают тем, что нападают друг на друга, как будто они свирепые морские чудовища». И когда со сцены звучат эти горькие слова, зрители частенько плачут, или вздыхают, или дают себе обещание в следующий раз пойти на комедию.

С огорчением должен поведать, что история бодлеровских сирот достигла той точки, когда уместно воспользоваться удручающей шекспировской фразой, чтобы описать, как чувствовали себя бодлеровские си-роты, обращаясь к толпе, собравшейся на краю ямы со львами, и пытаясь продлить историю своих приключений, не превратив ее в трагедию, хотя все вокруг, казалось, жаждали напасть друг на друга. Граф Олаф и его сообщники жаждали видеть, как Вайолет и Клаус спрыгнут вниз, где их ожидала смерть от съедения, для того чтобы популярность Карнавала Калигари выросла и Мадам Лулу продолжала бы предсказывать Графу Олафу судьбу. Эсме Скволор жаждала, чтобы в яму столкнули Мадам Лулу, а тогда все внимание Олафа досталось бы только ей одной. А бодлеровские коллеги готовы были помочь Эсме в ее замыслах, так как жаждали присоединиться к олафовской труппе. Репортерша из «Дейли пунктилио» и публика жаждали видеть агрессивное поведение и неряшливую манеру есть, чтобы посещение Карнавала не прошло зря. Львы же, которых били хлыстом и морили голодом, жаждали пищи.

Казалось, все представители человечества, собравшиеся в этот день около американских гор, жаждали каких-то ужасов, и когда Вайолет с Клаусом двинулись к доске, притворяясь, будто и они жаждут того же, они все трое чувствовали себя ужасно.

— Спасибо вам, Граф Олаф, за то, что выбрали мою и другую голову первыми жертвами львиного шоу, — торжественно произнес Клаус писклявым голосом.

— Хм, на здоровье, — отозвался Граф Олаф с некоторым недоумением. — Ну, прыгайте в яму, а мы все посмотрим, как вас будут пожирать львы.

— И побыстрее! — добавил мужчина с прыщами на подбородке. — Чтоб я не зря пришел на представление!

— А разве не интереснее смотреть, если кто-то другой столкнет урода в яму, а не сам он спрыгнет? — Вайолет лихорадочно придумывала, что сказать. — Так было бы гораздо агрессивнее.

— Гррр! — заворчала Солнышко, выражая согласие.

— А что, неплохая мысль, — задумчиво заметила одна из женщин с напудренным лицом.

— Да! Да! — закричала женщина с разноцветными волосами. — Я хочу увидеть, как двухголового урода сбросят львам!

— Согласна, — Эсме кинула злобный взгляд на двух старших Бодлеров, а потом на Мадам Лулу, — я бы тоже хотела видеть, как кое-кого сбросят в яму.

Толпа разразилась одобрительными криками, многие захлопали. Солнышко не спускала глаз с брата и сестры, которые сделали шаг к доске, нависавшей над ямой, где в ожидании томились голодные львы. Есть такие зануды, которые твердят, что если вдруг вы оказались в трудном положении, следует остановиться и сообразить, как правильнее поступить. Но трое детей и так знали, как правильнее было бы поступить: броситься к американским горам, впрыгнуть в тележки, пристегнуть приводной ремень и мчаться в Пустошах вместе с Мадам Лулу и ее газетной библиотекой, сперва спокойно объяснив собравшейся толпе, что кровопролитие — не лучший способ развлекаться и что Графа Олафа вместе с его труппой следовало бы немедленно арестовать. Однако в нашем безалаберном мире выпадают моменты, когда сообразить, как поступить правильно, не трудно, но вот поступить соответственно — нет возможности, и тогда приходится поступать как-то по-другому. Трое Бодлеров, стоявших в своих маскарадных костюмах посреди толпы, которая жаждала агрессивности и неряшливого обжорства, знали, что не могут поступить правильно, но они думали, что сумеют до-вести толпу до белого каления и во всеобщей сумятице попытаются улизнуть. Они, правда, не были уверены, правильно ли сейчас применять свое знание психологии толпы и умение оттягивать главное событие, но другого способа им в этот момент не приходило. Но правильно это было или нет, только план их начал срабатывать.

— Потрясающе! — возбужденно выкрикнула репортерша. — Так и вижу заголовок: «Уроды сброшены в львиную яму!» Подождите, вот прочтут это читатели «Дейли пунктилио»!

Солнышко издала самое громкое рычание, на какое была способна, и показала пальчиком на графа Олафа.

— Чабо хочет сказать на своем полуволчьем языке, что столкнуть нас в яму должен Граф Олаф. Ведь именно ему принадлежит идея львиного шоу, — объяснил Клаус.

— А ведь и правда! — воскликнул прыщавый. — Пускай Олаф столкнет Беверли-Эллиота в яму!

Граф Олаф бросил свирепый взгляд на Бодлеров, а потом оскалил свои грязные зубы в улыбке, глядя на толпу.

— Я бесконечно польщен вашим предложением, — он слегка поклонился, — но, боюсь, с этим ничего не получится.

— Почему это? — осведомилась женщина с пестрыми волосами.

Граф Олаф с минуту помедлил, а потом издал короткое пронзительное «апчхи», такое же искусственное, как ворчание Солнышка.

— У меня аллергия на всех кошачьих, — объяснил он. — Слышите? Я уже чихаю, хотя еще не ступил на доску.

— Почему-то аллергия не мешала вам бить львов хлыстом, — заметила Вайолет.

— Верно, — вставил крюкастый. — Первый раз слышу, что у вас аллергия, Олаф.

Граф Олаф сверкнул глазами на своего пособника.

— Леди и джентльмены… — начал он, но толпа больше не желала слушать никаких речей.

— Давай толкай урода в яму, Олаф! — раздался крик, и все одобрительно зашумели.

Граф Олаф нахмурился, но все же схватил Клауса за руку и подвел старших Бодлеров к доске. Толпа вокруг ревела, львы внизу рычали. Бодлерам стало ясно, что Графу Олафу не больше их хочется приближаться к голодным львам.

— Вообще-то сбрасывать людей в ямы не моя работа, — нервно сказал Граф Олаф, обращаясь к толпе. — Я, собственно, актер.

— У меня есть идея, — неожиданно проговорила Эсме фальшиво-сладким голосом. — Мадам Лулу, почему бы вам не пройти по доске и не столкнуть ваших уродов вниз?

— Не моя работа тоже, пожалуйста, — запротестовала Мадам Лулу, с беспокойством глядя на детей. — Я гадаю, а не сбрасываю уродов в яму.

— Не скромничайте, Мадам Лулу, — проговорил Граф Олаф с гадкой усмешкой. — Конечно, идея львиного шоу принадлежит мне, но вы самое главное лицо на Карнавале. Займите мое место на доске, а мы все посмотрим, как кто-то будет падать в яму, где его ждет смерть.

— Какое любезное предложение! — вскричала репортерша. — Вы удивительно великодушный человек, Граф Олаф!

— Сейчас посмотрим, как Мадам Лулу сбросит Беверли-Эллиота к львам! — закричал прыщавый, и все опять поддержали его одобрительными возгласами.

По мере того как начинала срабатывать психология толпы, возбужденные зрители становились все более управляемыми, и гадалку встретил громкий взрыв аплодисментов, когда она, нервничая, заняла место Олафа. Доска затряслась под тяжестью такого количества людей, и Бодлеры с трудом удержались на ногах. Толпа ахнула в напряженном волнении, а затем застонала, когда двум замаскированным детям удалось устоять.

— Ах, как волнующе! — взвизгнула репортерша. — Может, и Лулу тоже упадет?

— Да, — процедила Эсме, — может, и упадет.

— Мне наплевать, кто свалится! — заорал грубиян, раздосадованный задержкой зрелища агрессивности и неряшливого обжорства. Он швырнул стакан с холодным напитком в яму, облив нескольких животных. Недовольные львы зарычали. — По мне так, дамочка в тюрбане такой же урод, как двухголовый. Мне все одно, кто это будет.

— Мне тоже! — присоединился к нему зритель в шляпе, на которой красовалась надпись «Карнавал Калигари». — Прямо не терпится, чтоб шоу началось! Надеюсь, у Мадам Лулу хватит храбрости столкнуть урода в яму.

— При чем тут храбрость? — хихикнул лысый олафовский приспешник. — Все обязаны делать то, чего от них ожидают. Разве у них есть выбор?

Вайолет с Клаусом достигли конца доски. Они изо всех сил старались придумать ответ на вопрос лысого. Под ними толпились рычащие голодные львы, так тесно прижатые друг к другу, что они казались клубком когтистых лап и разинутых пастей; кругом сгрудилась ревущая людская масса, и на лицах зрителей застыли выжидающие улыбки. Бодлерам удалось-таки довести их до белого каления, но пока не представлялось никакой возможности улизнуть в сумятице, и похоже было, что благоприятный случай вряд ли представится. Вайолет с трудом повернула лицо к брату, а Клаус скосился на нее, и Солнышко разглядела слезы в глазах брата и сестры.

— Кажется, наше везение кончилось, — шепнула Вайолет.

— Головы, прекратите шептаться! — страшным голосом приказал Граф Олаф. — Мадам Лулу, сейчас же столкните их!

— Мы стараемся усилить напряжение! — в отчаянии крикнул Клаус.

— Напряжения и так хватает, — с нетерпением в голосе ответил мужчина с прыщавым подбородком. — Надоела мне вся эта тягомотина!

— И мне тоже! — закричала женщина с пестрыми волосами.

— И мне! — крикнул кто-то, стоящий поблизости. — Олаф, хлестни-ка Лулу! Живо перестанет тянуть!

— Одну минуту, пожалуйста. — Мадам Лулу сделала шаг к Вайолет и Клаусу. Доска снова закачалась, львы зарычали, надеясь наконец заполучить свой ланч. Мадам Лулу взглянула на старших Бодлеров безумным взглядом, и дети заметили, что она еле заметно пожала плечами под мерцающей тканью.

— Хватит! — крюкастый в нетерпении шагнул вперед. — Похоже, у одного меня хватит храбрости это сделать!

— Ну нет, — проговорил Хьюго, — у меня тоже хватит, да и у Колетт и Кевина тоже.

— Чтоб уроды были такими храбрыми? — фыркнул крюкастый. — Не смеши меня.

— Мы в самом деле храбрые, — настаивал Хьюго. — Граф Олаф, дайте нам это доказать, и тогда вы наймете нас на работу!

— Найму вас? — Граф Олаф нахмурился.

— Чудесная идея! — воскликнула Эсме, как будто не она сама это придумала.

— Да, — подтвердила Колетт, — нам бы так хотелось заняться чем-то другим, а этот случай дает нам чудесную возможность.

Кевин выступил вперед и вытянул обе руки.

— Я знаю, что я урод, — сказал он Олафу, — но думаю, что смог бы приносить вам такую же пользу, как человек с крюками вместо рук или ваш лысый помощник.

— Что-о-о? — вскинулся лысый. — Чтобы такой урод, как ты, приносил пользу, как я? Не мели чепухи!

— Я могу быть полезным, — настаивал Кевин. — Сейчас увидите!

— Хватит пререкаться! — раздраженно перебил их прыщавый. — Не для того я пришел на Карнавал, чтоб слушать, как обсуждают свои рабочие дела.

— Вы отвлекаете меня и мою вторую голову, — своим низким, измененным голосом вмешалась Вайолет. — Давайте мы сойдем с доски и все спокойно обсудим.

— Не хочу я ничего спокойно обсуждать! — возмутилась женщина с разноцветными волосами. — Я это у себя дома могу делать.

— Вот именно, — поддакнула репортерша из «Дейли пунктилио». — «Люди спокойно обсуждают проблемы» — какой скучный заголовок! Кто-нибудь, столкните наконец кого-нибудь в яму, и мы все получим то, что хотим!

— Мадам Лулу это сделает, пожалуйста, — объявила Мадам Лулу звучным голосом и схватила Вайолет с Клаусом за рубаху.

Бодлеры подняли лица кверху и увидели слезинку, катившуюся у нее по щеке. Она нагнулась и тихо, без малейшего акцента, пробормотала: «Простите меня, Бодлеры», после чего протянула руку и отобрала у Вайолет приводной ремень.

Солнышко так разволновалась, что забыла ворчать.

— Тренчет! — крикнула она, желая сказать нечто вроде «Как вам не стыдно!» Но если поддельная гадалка и испытывала в душе стыд, то никак этого не обнаружила.

— Мадам Лулу всегда говорит: всегда надо давать людям, что они хотят, — величественно произнесла она с деланным акцентом. — Она будет бросать прямо сейчас, пожалуйста.

— Не говорите глупостей! — Хьюго с энтузиазмом рванулся вперед. — Это сделаю я!

— Это ты говоришь глупости! — Колетт изогнула тело в сторону Лулу. — Это сделаю я!

— Нет, я! — закричал Кевин. — Моими обеими руками!

— Это сделаю я! — крикнул лысый, загораживая дорогу Кевину. — Не хочу я работать с уродом в одной компании!

— Это сделаю я! — крикнул крюкастый.

— Я сделаю! — закричала одна из женщин с напудренным лицом.

— Нет я! — крикнула вторая.

— У меня найдется кому это сделать! — крикнула Эсме Скволор.

Граф Олаф развернул хлыст и громко щелкнул у всех над головами. Оглушительный свист заставил всех съежиться, что в данном случае означает «присесть и нагнуть голову, чтобы увернуться от удара».

— Тихо! — рявкнул страшным голосом Олаф. — Стыдитесь, вы все! Ведете себя как скопище детей! Я сию же минуту желаю видеть, как львы кого-то пожирают! У кого хватит смелости выполнить мой приказ, тот получит особую награду!

Речь эта, само собой разумеется, являлась очередным образцом однообразной философии Графа Олафа насчет упрямого мула, который идет в нужном направлении, если перед мордой у него держат морковку. Обещание особой награды окончательно раззадорило толпу. В мгновение ока карнавальная публика превратилась в орду добровольцев, рвущихся к яме, чтобы наконец сбросить хоть кого-то на съедение львам, Хьюго прыгнул вперед, намереваясь спихнуть Мадам Лулу, но налетел на ящик, который держали две женщины с напудренными лицами, и все трое попадали друг на друга на самом краю ямы. Крюкастый бросился вперед, чтобы схватить Вайолет и Клауса, но зацепился крюком за шнур от микрофона репортерши и безнадежно запутался. Колетт изогнула руки так, чтобы схватить Лулу за щиколотки, но вместо того нечаянно ухватила за щиколотку Эсме, и руки ее обвились вокруг высоченного каблука одного из модных туфель. Женщина с пестрыми волосами тоже решила попытать счастья и нагнулась, чтобы столкнуть старших Бодлеров, но они отступили в сторону, и женщина повалилась на своего мужа, а тот от толчка нечаянно ударил по лицу прыщавого, после чего эти трое затеяли громкую перебранку. Стоявшие вокруг (а их было не-мало) решили тоже принять в ней участие и, подойдя поближе, начали выкрикивать оскорбления прямо в лицо друг другу. За какие-то секунды после последнего заявления Графа Олафа Бодлеры оказались в гуще разъяренной массы людей, которые, не обращая на них внимания, орали, толкались и нападали друг на друга, подобно морским чудищам, между тем как в яме рычали в бешенстве львы.

Но тут вдруг дети услыхали какие-то новые звуки, доносившиеся снизу, — жуткий треск и хруст, и звуки эти были гораздо хуже рычания зверей. Зрители перестали ссориться и стали смотреть, откуда взялись эти звуки, но Бодлеры не желали ничего видеть, они попятились подальше от жутких звуков, прижались друг к другу и крепко зажмурились. Но даже и так до них снизу доносились жуткие, страшные звуки сквозь смех и радостные крики карнавальной публики, столпившейся на краю ямы, чтобы не пропустить долгожданного зрелища. Поэтому дети отвернулись от столпотворения и так, не открывая глаз, покинули, пользуясь сумятицей, это место. С трудом пробравшись через ликующую толпу, они наконец оказались вне опасности, что в данном случае означает «подальше от американских гор, чтобы больше не слышать и не видеть происходящего».

Но они, конечно, все равно могли представить себе, как все там происходит, и даже я могу это себе представить, хотя и не находился рядом в то время и только читал описания происходившего. В «Дейли пунктилио» сообщалось, что первой упала Мадам Лулу, но газеты всегда полны неточностей, поэтому неизвестно, так ли было в действительности. Быть может, первой упала она, а вслед за ней лысый, а возможно, Лулу ухитрилась спихнуть лысого, когда вырывалась от него, но пошатнулась и тоже оказалась в яме. А быть может, они как раз боролись друг с другом, когда доска сильно качнулась и до обоих допрыгнули львы. Возможно, я так никогда и не узнаю этого, как, вероятно, не узнаю, куда делся приводной ремень, сколько бы я ни возвращался на Карнавал Калигари. Сперва я думал, что Мадам Лулу выронила резиновую полосу неподалеку от ямы. Однако я обыскал весь этот участок с фонариком и лопатой и никаких следов его не нашел, да и никто из посетителей Карнавала, чьи дома я обыскал, явно не унесли ремень с собой в качестве сувенира. Потом я подумал — не подбросили ли его в воздух во время всей кутерьмы, а он упал, скажем, на рельсы американских гор. Но я облазал там каждый дюйм без малейшего результата. Существует, конечно, возможность, что приводной ремень сгорел, но поскольку устройства, производящие молнию, обычно делаются из особой, несгораемой резины, то такая возможность маловероятна. В общем, должен сознаться, что не знаю наверняка, где приводной ремень, и узнать это мне, скорее всего, никогда не удастся, равно как и то, кто упал первым — лысый или Мадам Лулу. Но я склонен предполагать, что резиновая полоса кончила там же, где и женщина, которая сняла ее с устройства для молнии и отдала бодлеровским сиротам, а потом, в последний момент, забрала обратно, — там же, где и приспешник Олафа, которому не терпелось получить особую награду. Если я зажмурю глаза, как зажмурили их Бодлеры, пока брели, спотыкаясь, прочь, подальше от трагических событий, то мне представляется, что приводной ремень вместе с лысым и с моей бывшей коллегой Оливией упал в яму, которую выкопал Олаф с сообщниками, и очутился в чреве зверя.