"Взлет и падение короля-дракона" - читать интересную книгу автора (Абби Линн)Шестая Глава— Прошли столетия с того момента, когда у Гутея были две короны в течении семи суток, а потом еще три ночи одна корона. Вместе десять, Ваше Всеведение! Такого не бывало с года Мести Рала в 177-ом столетии Королей, — сказал Энвер, читая со свеженаписанного свитка. — Бюро высших темпларов требует еще половину пятой года для поиска в архивах, но они без сомнения только подтвердят то, что вы, Ваше Всеведение, и так помните. Хаману кивнул, но не потому, что согласился со словами Энвера, но потому, что когда Энвер медленно и монотонно произносил свою речь, пришло время для короля Энвера кивнуть своей головой… и вспомнить то, что сказал дварф. Хаману нужно обдумать то, что его инквизитор сказал ему, и некоторые слова или интонации уколят его, привлекут к себе его внимание. Со стороны, однако, казалось, что Хаману впоминал быстрее, чем говорил дварф. Он слушал с пустым ухом, собирая слова примерно так, как дырявая корзина собирает воду, пока не приходит время кивнуть и вспомнить. Кивнув и вспомнив, мысли Хаману опять пошли странствовать своими путями, пока Энвер читал то, что ученые выкопали из архивов Урика. Он не помнил точной даты, когда Гутей в последний раз выдал такое десятидневное представление — систематический подсчет лет и веков мало волновал его — но он совершенно точно помнил это событие. Оно произошло примерно через два года после того, как Борс, Палач Дварфов, стал Борсом, Драконом Атхаса. В тот год все покосы Центральных Земель превратились в пепел, но Гутей пообещал избыток воды и сдержал свое обещание. И в этот год он сдержал его, тоже. Пятьдесят восемь дней назад — двадцать дней после того, как Гутей опоясался короной — северные водоводы Урика начали наполняться. Десять дней спустя все обрабатываемые поля Урика получили двойную долю смешанной с илом воды. Во главе сажающей армии, большей чем первый военный призыв, который вместе с Командором Джаведом находился сейчас у южной границы, Король-Лев промаршировал через похожие на пруды поля, на которых работали согнутые, грязные рабы и свободные, сея годовой урожай надежды. Драгоценная вода текла еще десть дней. Водоводы не справлялись с ее наплывом, вода выплескивалась из желобов. Стены из обожженных на солнце кирпичей рассыпались, превращаясь в кучи желтой слизкой грязи. Потрясенные фермеры бродили посреди своих разрушенных домов по шиколотку в потоках холодной горной воды. Так как их только что засаженным полям угрожала невообразимая опасность — слишком много воды — фермеры обратились к жрецам земли и воды, которые, в свою очередь, восемнадцать дней назад прошли беспокойной процессией через городские стены к воротам дворца Хаману. Хаману ждал их — он мог видеть с крыши своего дворца намного дальше, чем любой жрец с верхушки своего храма. Он знал, что вода все еще поднимается, и после серьезных колебаний призвал второй призыв способных носить оружие граждан Урика — одного из каждых оставшихся пяти. Потом, что случалось крайне редко, Король-Лев объяснил свои намерения: второй призыв не отправится на юг, как первый. Вместо этого он отправится на север, за уже обрабатываемые поля, и, копая лопатами и кирками, используя драгоценное дерево и работая изо всех сил, сделает новые каналы, которые позволят распространить дар Гутея в пустыню и засеять новые поля. Таким образом будут освоены новые части пустыни, а старые поля спасены от излишка воды. Собравшаяся толпа разразилась радостными криками, приветствуя своего Короля-Льва — не самое частое событие, во всяком случае не более частое, чем потоки воды, вызвавшие его. К следующему восходу солнца около северных ворот стояли тысячи людей. Они пришли с радостью, как сказали регистраторы — еще одно нечастое событие — и добрая половина из них была добровольцами, что вообще было беспрецендентно. Страх и поклонение могут поддерживать живого бога, но ничто не сравниться с гордостью, которую Хаману почувствовал за них и вместе с ними, когда они пошли на север, чтобы спасти поля от затопления. Второй призыв копал двенадцать дней. Ров с темной от грязи водой появился за самыми последними полями Урика, спасая урожай, но вода Хаману отпустил второй призыв на милость Джаведа, и призвал третий. Один из пяти мужчин и женщин, любого возраста, был призван. Спустя пять дней четыре тысячи Уриктов собрались на внешном дворе дворца. Пока толпа глядела, могучий Король-Лев молотом разбил вдребезги запечатанные двери одного из десяти зернохранилищ Урика, а потом послал третий призыв в поля, которые были спасены вторым, с мешками зерна на плечах. Третий призыв продолжал работу на затопленных полях; Хаману видел сотни темных точек, медленно движущихся через грязь. Среди них был и Павек, сеющий зерна по колено в грязи. На его плече небрежно висел золотой медальон. Рядом с ним работали двадцать жителей Квирайта. Потайная деревня послала добрую часть своих жителей — фермеров и друидов — хотя у них хватало проблем с их собственной землей. Все это было очень рискованной игрой, старой как само сельское хозяйство: если зерно из зернохранилища сумеет подняться и созреет, они получат урожай, не меньше четырех мешков на каждый, которым они рискнули, совершенно замечательный результат для земли, которую не обрабатывали многие столетия. Будет что продавать своим менее удачливым соседям, завоевывая их не оружием, а торговлей. Быть может зерна будет столько, что удастся даже построить одиннадцатое зернохранилище. Если зерно взойдет… А если будущий урожай погибнет, например в случае, если в Урик придет война или случится какое-нибудь другое несчастье, все еще останутся девять других хранилищ, в каждом из них достаточно зерна, чтобы кормить весь Урик целый год. Хаману не играл в игры, один из результатов который была судьба его города. — Ваше Всеведение, ораторы составили новый панегирик.[1] — Энвер продолжал читать свои заметки. — Они называют вас Хаману Повелитель-Воды, Создатель Океанов. Они желают включить панегирик в завтрашнюю литанию. У меня здесь полный текст, Ваше Всеведение; могу прочитать, если вам интересно. Текст достаточно хороший — немного напыщенный на мой вкус — но я уверен, что народ найдет его вдохновляющим. — Создатель Океанов, — повторил Король-Лев, опять перенеся свое внимание на крышу дворца. Океан было словом, которое его ученые выкопали в архивах, и больше ничем. Лев из Урика сомневался, что на свете есть кто-нибудь, кто видел океан — не считая Раджаата, конечно, если он еще жив в своей Пустоте. Хаману вытащил из памяти воспоминание о нем, которое он сам когда-то видел в кристалле Раджаата: синяя вода, раскинувшаяся от горизонта до горизонта, пенистые волны, одна за другой разбивающиеся о песок, который не сохнет никогда. Грязный водяной ров, опоясывающий Урик, не только не был океаном, он не был даже обещанием океана. Все, что он обещал — а живой бог осмеливался надеяться на его обещание — зеленые поля и небывалый урожай. Что бы этот океан хотел, прежде чем родиться? Что для этого надо? Безусловно больше, чем десять ночей с серебряными кольцами вокруг золотой луны. Надо больше, чем целый год потоков мутной воды, льющихся с неба, чтобы появилось озеро настолько широкое, что невозможно увидеть его противоположный берег. Борсу потребовалось больше столетия, чтобы прекратить разрушение, которое начали Очистительные Войны. Зато через совсем немного лет после этого Дракон начал странствовать по Центральным Землям Атхаса. Сколько лет надо, чтобы пещера Урика больше не смогла вместить всю воду и вместо Урика на земле появится безграничное озеро? Может быть тогда Хаману начнет верить в океаны. — Храмы Адаркина и Улидмана. Храм было словом, которое гарантированно привлекало к себе внимание Хаману. Он не полностью запретил почитание других богов, кроме себя — Лев из Урика не был ни богом ни дураком — но он не поощрял их. Пока священники храмов элементалей оставались в своих освященных временем местах, Лев из Урика терпел их присутствие в городе. И эти места были далеко от места в ежедневном списке Энвера. Терпение никогда не было добродетелью Хаману, но этим утром он был невероятно милосерден — и невероятно любопытен — и дварф без помех продолжил свой рассказ. — провозгласили существование демиурга по имени Бербоут. — Грязь, дорогой Энвер, — со вздохом поправил его Хаману. — Правильное слово Безволосые брови Энвера сошлись вместе под неодобряющим углом. Он сжал свой свиток в кулаках, которые стали белыми от напряжения. После того, как Дракон приказал долго жить и изменения стали неизбежными, Хаману рассказал своему почтенному исполнителю правду: Король-Лев Урика родился как самый обычный человек в одной из долин горной системы Кригилл примерно тринадцать веков назад. Он был бессмертным, но не был богом. Дварф очень тяжело воспринял это разоблачение. Энвер, сын, внук и правнук одетых в желтое темпларов, предпочитал верить в ложь о божественности — и всезнании — которую он узнал в детстве. — Если вы так говорите, Ваше Всеведение, значит так оно и есть, — сухо сказал он, обычные слова в том случае, когда ответ бога разочаровывал его. — Жрецы воды и земли хотели бы воздвигнуть храм, чтобы отметить высочайший уровень воды, но безусловно они посвятят его тому, кому вы пожелаете, даже грязи. — Объявили ли они, что вода уже достигла самого высокого уровня, дорогой Энвер? Начал ли поток воды спадать? — Ваше Всеведение, я не знаю. Хаману не смог устоять перед искушением и слегка подколол своего самого верного слугу. — И я тоже, дорогой Энвер. — Мое упущение, Ваше Всеведение. — Дварф так окостенел, что казалось треснет и развалится при малейшем порыве ветра. — Что я должен сказать им, Ваше Всеведение? Что они должны переименовать своего демиурга? Или сказать им не делать ничего, пока поток не спадет? — Нет, я думаю, что не надо говорить им ничего. Это самое мудрое — насколько я могу судить, дорогой Энвер, Бербоут может пожрать все наши земли, отсюда до Дымящейся Короны. А еще он может разбухнуть и утопить нас всех… Кстати, Бербоут это — Очень хорошо, Ваше Всеведение. Как вы хотите, Ваше Всеведение. Я проинструктирую жрецов Адаркина и Улидмана получше распросить своих оракулов. Они не узнали правильное имя своего демиурга, и пускай они точно убедятся в его мужественности… или женственности… прежде чем начнут молиться ему или строить храмы. Этого достаточно, Ваше Всеведение? Энвер был образцом усидчивости и честности, и практически полностью лишен чувства юмора. Но бог, который хорошо помнит все совершенные им ошибки, должен быть терпим к слабостям своих помошников — или жить в полном одиночестве. — Этого должно хватить, дорогой Энвер. Обязано хватить. Внимание Хаману опять начало бродить по совсем другим дорогам еще до того, как Энвер произнес первые три слога следующей заметки из своего длинного свитка. Между наводнением и приготовлениями к войне, большую часть этой пятой части года он не обращал внимания на своих любимцев. Они выжили, конечно — большинство из них. Когда он не жил их жизнью, они жили сами, точно так же, как тогда, когда он еще не вплел свое любопытство в их существование. Забросив свою Невидимую сеть, Хаману коснулся их всех, одного за другим. Нищий умер. Аристократ неумно переел и страдает от последствий в самом темном и грязном уголке своего роскошного дома. Лорд Урсос наслаждается незванным гостем. У дочки Киссы режется еще один зуб. Ноери сын Ноери усыновил своего нищего и поставил его работать за прилавок своей булочной. Монотонный рассказ Энвера плавно перешел от религии к беженцам; этот предмет не возбудил любопытства Хаману и не требовал его внимания. Хотя Королю-Льву было приятно думать, что страдающие граждане Раама, Драя и даже далекого Балика выбрали Урик своим убежищем, его темплары привыкли иметь дело с незнакомцами. Границы Урика, конечно, официальны были закрыты для всех, но Хаману вполне доверял своим желторубашечникам; они точно знают как, где и против кого применять этот закон. Он опять вернулся к своим любимцам, пока еще одно небрежно сказанное слово не зацепило его пустое ухо: стрелы. Мастера по изготовлению луков из Кело повздорили с мясниками из Кодеша из-за цены на перья для тысячи луков, которые заказало военное бюро. — Скажи мясникам, чтобы они продали свои проклятые перья по стандартной цене, или их Отдаленное эхо многих голосов проникло в сознание Хаману. Его сознание заскользило обратно, вдоль серебряной нити, протянувшейся через нижний мир, к источнику вызова. Серость пронзили жгучие иголки, и когда Хаману открыл свои зеленовато-желтые глаза над отчаявшимся темпларом, его зрение было испещрено пылающими цветами. Поблизости была могучая магия — чужая магия. Прищурившись из-за излишка магии, Хаману вгляделся в хаос и кровопролитие на земле: на полную когорту его темпларов набросились какие-то бандиты, и очень много. Нет, не бандиты. Мгновенный анализ показал, что это хорошо вооруженные и отлично обученные воины, переодетые бандитами. В середине еще сражавщегося, но уже почти побежденного отряда Урикитов стоял военный, мужчина-человек, охваченный паникой, по его щекам текли слезы, руки с медным медальоном были подняты к небу. В третий раз он воззвал к Королю-Льву. Мудрая просьба — по своему. Землятресение — если бы Хаману действительно решил бы использовать заклинание и заставил бы землю пойти волнами — могло поглотить всех, кто был на поле боя, друзей и врагов без разбора, за исключением того темплара, у которого было бы непобедимое оружие. Хотя жертвы неизбежны в битве, Король-Лев Урика не имел привычки вознаграждать командиров, которые спасали себя и бросали на произвол судьбы других темпларов меньших рангов и наемников, которыми руководили. Он уже решил вызвать землетрясение не давая непобедимого оружия — и насладиться смертью этого жалкого командира — но тут же ощутил колебания нижнего мира, которые не пропустили бы вообще никакое заклинание, которое он мог даровать. На Атхасе было очень мало псиоников способных вызвать в нижнем мире настолько сильные колебания, что Доблестные Воины не смогли бы связаться со своими темпларами. Конечно, в этой маленькой группе были сами Доблестные Воины. Хаману знал особенности заклинаний каждого из них. Внезапно колебания прекратились, заменившись страстным голосом, полным обольщения и, хотя Иненек постаралась скрыть это, ненавистью. По нижнему миру со скоростью ветра пронесся визжащий кулак, удар которого мог бы сравнять с землей гору щебня. Иненек всегда была черезчур уязвима к насмешкам. Нижний мир осветился бесполезным ударом молнии; она так и не научилась контролировать свой темперамент. Хаману легко отразил молнии, как мгновение назад развеял визжащий кулак. Иненек — Оба из Галга, так она называла себя сейчас — была, бесспорно, самой слабой среди Доблестных Воинов. Как она ухитрялась уничтожать огров, было загадкой, для решения которой Хаману так и не нашел времени. Он подозревал, что она переодевалась в женщину-огра и всаживала ножь в сердце любому мужчине-огру, после того, как завлекала его в свою кровать. Стирательница-Огров не могла повредить ему, но его темплары были обречены, если он не вмешается. Со все еще пылающими глазами Хаману повернулся к Энверу, который даже не подозревал ни о чем плохом вплоть до этого мгновения. — Я вернусь, очень скоро. — Он успел поймать потрясенный взгляд расширившихся глаз дварфа, потом разрезал воздух на крыше когтем и вошел в Серость. Из Урика Хаману вышел черноволосым человеком. На поле битвы он возник Львом Урика, с черной гривой, выше и сильнее, чем любой великаныш, и намного более смертельный. В его правой руке сиял золотой меч. Несколько воинов с оружием в руках бросились на него. Он рассек их оружие, вместе с ними. Хаману владел своим волшебным мечом с мастерством, отточенным многими годами практики, каждый его удар был смертелен, враги валились один за другим. Хаману не старался защитить свою спину и даже не отбивал удары, сыпавшиеся на него. Лев из Урика был иллюзией, очередной личиной, скрывающей его настоящую форму. Спокойный и внимательный наблюдатель — если бы такой мог быть на поле боя — заметил бы разрыв во времени, между моментом, когда металлическое оружие проходило через эфемерную внешнюю форму Льва и тем мгновением, когда оно разлеталось на куски, ударившись о невидимое тело дракона. Оружие сделанное из дерева или костей ждала другая судьба: оно сгорало в недолго живущих языках пламени, наталкиваясь на внутреннюю ауру. Со своим королем, сеющим хаос среди врагов, темплары Урика воспряли духом. Они бросились вперед, добивая и так павшего духом противника. Хаману приветствовал их вновь-обретенное мужество; он наградит их, сохранив им жизнь. Но офицер, который вел их… Его львиные уши слегка пошевелились, когда золотой меч принес смерть еще пяти солдатам Галга. Он хотел услышать два звука: биение сердца своего офицера и лязг его металлического меча. Первую оплошность командира еще можно простить — если бы его паника не была сильнее Невидимого вмешательства Иненек, Хаману никогда бы не узнал, что его темплары нуждаются в нем. Вторая оплошность будет непростительной и последней в его жизни. Хаману напряг слух. Наконец он нашел половину того, что искал: сердце смертного, бившееся под бронзовым медальоном. Хаману не любил убивать своих собственных темпларов. Это была, по меньшей мере, бесполезная трата жизни смертного. А в самом худшем смысле из-за уз, которые медальон создавал между ними, их смерть потакала самым темным аппетитам его существа, выводила их на передний план. Если бы такое услышал разумный человек, он бы все понял и бросился бы на солдат Иненек даже с голыми руками, но Бахир больше не был разумным человеком. Иненек начала, а Хаману ненароком закончил. Сознание Бахира покачнулось и разлетелось на куски. В последний раз ударило его сердце, в последний раз его сознание вспыхнуло мыслью, и последний Доблестный Воин Раджаата насладился его смертью. Крошечный кусочек жизни смертного возбудил давно и жестко подавляемый аппетит Хаману. На какое-то мгновение на поле перед ним не осталось ни Урикитов ни врагов, только страстное желание, и живые пылинки, которые могли удовлетворить его. Лев из Урика прорычал какие-то слова, слишком громко и зло, чтобы ухо смертного могло понять их. — Будь ты проклят! Хаману отвернулся от искушения и от поля боя. Оставив своих темпларов сражаться с противником, он скользнул в нижний мир… где его уже поджидал вихрь. Иненек угадала его выбор — его предсказуемую слабость — и приготовила ему псионическую ловушку. Хаману скинув с себя внешнюю личину, принял свою настоящую форму, став длинной и тонкой тенью, и дал вихрю засосать себя. Он не удивился, когда далеко внизу под его ногами появилась черная пасть, становившаяся все больше и больше с каждым оборотом вихря. Иненек послала его в Пустоту под Серостью, в объятья Раджаата. Хаману мог себе представить, чем Раджаат пообещал наградить ее. Но, говоря по правде, Оба из Галга не могла повредить ему. Ее довольно значительная сила, не могда сравниться с его, когда он решил использовать ее. От длинных скелетоподобных пальцев Хаману пошло сияние, кокон света полностью окружил его. Вихрь Иненек больше не мог удержать его, и он начал подниматься обратно, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока вихрь полностью не рассосался. В Серости время текло самым странным образом. Дни, недели, даже года могли пронестись за один чих в нижнем мире, а иногда, наоборот, время шло вдвое быстрее, и Доблестный Воин мог вновь появиться на поле боя — как и сделал Хаману — спустя удар сердца после того, как исчез из него. Хаману воспользовался преимуществом растерянности и удивления своих врагов. Двое умерли сразу, после сильного удара мечом, снесшего их головы. Еще двое бросились бежать; он догнал их и убил ударом в спину. Побитая в нижнем мире, неспособная доставить Хаману к Раджаату, побеждаемая на поле боя, Иненек перестала помогать своим темпларам, которые, чувствуя что удача в бою ушла от них, бросились бежать от неизбежной смерти. Малая часть, те воины, которые сражались на самом краю битвы, могли бы спастись; впрочем, их трудно было назвать счастливчиками. Иненек никогда не приняла бы их обратно из страха, что Хаману перевербовал их, а обычные люди были уверены, что жизнь темплара-предателя не будет ни долгой ни приятной. Темплары Галга, попавшие в руки Хаману, знали какая судьба ожидает их: быстрая смерть, если повезет, медленная и мучительная, если нет. Они не знали, кто такие на самом деле короли-волшебники и почему они презирают один другого. Они знали только, что жизнь темплара заканчивается, когда он предстает перед другим королем-волшебником. Двое или трое темпларов Иненек упали на колени, отрекаясь от своего города; они предлагали свои клятвы в верности могучему королю Урика. Но в их сердцах не было надежды, а в головах никакой полезной информации — и он никогда не возьмет себе на службу тех, кто отказался от своего города. Он предложил им ту же возможность, которую всегда предлагал своим пленным темпларам — смерть от своей собственной руки, а не от его. Все без исключения выбрали еще более простой и надежный вариант: разбежаться и прыгнуть на мечи и копья, которые держали Урикиты. — О Могучий, ваша воля исполнена, — сообщил Хаману юный адьютант, когда все дела были закончены. Яркая желтая рубашка эльфа и правый рукав в металлическими нитями были изрядно потрепаны и запятнаны кровью. Мысли на поверхности его сознания были болезненно ясны. Его звали Калфен, и это была его первая компания. Он вырос до звания адьютаната не из рядовых темпларов военного бюро — эмалированный медальон ему достался благодаря связям семьи. — Темплары Обы мертвы, все до одного за исключением… за исключением раненых… Голос Калфен прервался, а мысли заметались. Он представил себя в менее удачный день, раненым, страдающим от боли, и ждущим, пока другой живой бог распутает его воспоминания. Хаману не обратил внимания на душевные страдания юноши. Он допускал протекцию в рядах темпларов, потому что это не давало молодым, вроде этого Калфена, никаких настоящих преимуществ. — Жди здесь, — приказал он, и добавил, для надежности, жесткий мысленный приказ, который заморозил юного эльфа на месте. — Когда я закончу с ранеными, ты расскажешь мне все, что случилось здесь, с самого начала. Эльфы были самым проблематичным народом среди смертных. Добрая часть из них умирала сразу, как только Хаману касался их сознания. Зато самые лучшие из них были такими же мужественными, независимыми и решительными воинами, как Джавед. Если бы он сделал усилие, он мог бы научиться отделать слабых от сильных еще до того, как устраивать им проверку, но было намного проще — и быстрее — мысленно вбить Калфена в землю и посмотреть, выживет ли он. Никто из раненых темпларов Обы не будет жить. Те, которые еще остались в живых, приветствовали освобождение от мук, которое им обеспечивали два одетых в желтое сержанта-хирурга, обычно быстрым ударом в яремную вену. Два сержанта с длинными ножами низко поклонились, когда тень Хаману упала между ними. Не сказав ни единого слова, они отступили назад и объединились со своими товарищами, стоявшими рядом с ранеными Урикитами. Они оставили своего короля молчаливо пройтись среди истекавших кровью темпларов Галга, аккуратно перерезая духовные нити, связывавшие тело с духом. Хаману уже поглотил дух одного человека, он не хотел — и не нуждался — добавлять хотя бы еще одно имя к своему бесконечному списку жалоб против Раджаата. Он действовал очень тщательно, потому что эти темплары принадлежали Инеенек, так что она легко могла внедриться внутрь одного из них. Он сам так делал, как с мужчинами, так и с женщинами, когда посылал их на войну. С Нибенаем между их владениями Урик и Галг — Король-Лев и Оба — редко сражались друг с другом. Пока Борс был жив, Доблестные Воины Раджаата воевали только с ближайшими соседями, а с другими заключали договоры о мире, в основном вынужденные. До последнего момента Галг и Нибенай были врагами и только врагами, до последнего момента… Хаману погрузил свой мысленный щуп глубоко в землю, чтобы определить место боя. Холод сковал его сердце. Битва произошла далеко от любой дороги, еще дальше от любой фермы или оазиса, глубоко внутри разоренных, пустых пограничных земель, которые являлись предметом спором между Уриком и Нибенаем по меньшей мере тринадцать сотен лет. Хаману не сомневался, что Галлард знал, куда Иненек послала своих темпларов, но он очень сомневался, что его старый друг-враг знает, что она вступила в заговор с Раджаатом. В другие времена контакт с Принесшим-Войну был единственным преступлением, за которое Доблестные Воины единогласно осуждали и наказывали. Да, но времена изменились. Все изменилось — за исключением Хаману, Льва из Урика. Пока Хаману думал о драконах и Доблестных Воинах, последний из темпларов Галга тяжело вздохнул в послений раз и перешел от жизни к вечному сну. Король Урика тяжелым шагом подошел к временному лазарету, где хозяйничали двое его сержанта-хирурга. После битвы он предоставлял неограниченную магию целителям военного бюро для излечения раненых, и ожидал от них, что они сделают все, что возможно. Тем не менее, не имея прямого доступа к магии, сержанты-хирурги были не слишком умелы в своем деле. Темплары стонали и визжали, пока хирурги обрабатывали их раны. После их лечения оставались огромные отвратительные шрамы, вроде того, который пересекал когда-то симпатичное лицо Павека. Хаману использовал полный потенциал Невидимого мира, когда решил подлечить своих темпларов. Как восстановитель жизни и здоровья, он был более, чем компетентен, но даже его гибкое сознание не могло исполнить то, что надо для всех сразу. Он решил не выбирать немногих счастливчиков. И еще он решил сохранить свое сострадание темпларам, верой и правдой служивших ему, в тайне, и он мысленно оправдал свой выбор мыслью, что для самих смертных будет лучше, если они не будут опираться и ждать его милодсердия. Бледный, истекающий холодным потом, Калфен ожидал его в точности там, где Хаману оставил его. — Рассказывай, — скомандовал Лев, закидывая Невидимые псионические нити в сознание юноши. Волшебство Хаману удерживало Калфена на ногах. Собственная воля эльфа только формировала слова и мысли, которые король собирал с поверхности его сознания. Несчастье началось прошлой ночью, совершенно невинно, когда горстка беженцев подошла к лагерю темпларов. Они выглядели не такими истощенными, как обычные беженцы, и в их карманах было достаточно металла, чтобы купить себе ночную защиту у огня темпларов. — С ними были дети, — объяснил Калфен. Несмотря на то, что каждый эльф из племени был сильно привязан к своему роду и родственникам, по отношению к своим потомкам эльфы были совершенно не сентиментальны. Они могли оставить в пустыне любого, если было надо вставать и идти. С другой стороны племена, на попечении у которых были дети, были более преуспевающими и меньше боялись за свое будущее. Мысли Калфена были горькими от стыда. Он поддался взятке металлическими монетами, уступил женским чарам и предрассудкам своей собственной расы. Хаману еще усилил его стыд, тысячи острых иголок пронзили сознание Калфена изнутри. Юноша не мог даже вздохнуть. — Я умираю, — прошептал он. Доверие и предрассудки — это еще одна двусторонняя монеты. Когда Лев из Урика доверяет своим смертным темпларам, он получает взамен их предрассудки. Калфен был не первым Урикитом, который купился на хитрость Обы из Галга. Заклинание Хаману сохранило юношу живым, и даже стоящим на ногах. — Рассказывай, — потребовал он. — Что было дальше? Говори! Увы, остальное было просто и предсказуемо: один из мнимых беженцев незаметно подлил что-то в вино. Неподверженные действию своих ядов, беженцы растворились в ночи, оставив темпларов умирать на восходе солнца. Но командир выпил меньше, чем Калфен и остальные. Он заметил говорящую без слов пыль на востоке и протрубил тревогу. А потом пинал, ругаясь, каждого в бок, пока все не встали. К тому времени, когда Калфен встал на ноги, звук сандалей, хлопающих по земле пустыни, был повсюду. Больше сказать или узнать было нечего. Хаману освободил Калфена. Эльф падал на землю постепенно: сначала на колени, потом на локти, и наконец на лицо. С опозданием он прижал свои ладони с длинными пальцами к ушам и волосам, как если бы плоть смертного могла защитить его от вопросов Хаману. Его вырвало, и даже хуже, но он остался в живых. Огонь Льва испытывал его, и сумев не умереть, он был осужден на жизнь. Мысли Хаману уже были далеко от эльфа. Быстрым шагом он ходил по остаткам лагеря, в поисках остальных частей головоломки, которую Иненек оставила для него. Ее план не удался, все у нее пошло наперекосяк: он появился слишком рано, пытаясь спасти своих темпларов, и ее ловушка сработала не в том порядке. Но она То есть ключом был командир темпларов, его собственный офицер. Иненек хотела, чтобы темплар использовал свой медальон и призвал его в этот отдаленный уголок пустыни, хотя и не для боя. Отравленное вино и колебания в нижнем мире, все это было предназначено для того, чтобы держать его подальше, пока убивают его темпларов… Пока все, кроме одного единственного темплара не были бы перебиты… Не считает ли Оба из Глага темпларов Урика идиотами? Ни один темплар военного бюро не согласится быть единственным выжившим, памятником чудовищной глупости. И он безусловно не вызовет своего бессмертного короля только для того, чтобы тот полюбовался на паническое бегство и разгром своей когорты. У командира должны была быть причина получше. — Смирно! — голос Хаману загрохотал над полем боя. Сержанты-хирурги продолжали свою работу, но темплары, которые собирали оружие, доспехи и вообще все ценное с трупов как друзей, так и врагов, встали, вытянув руки вдоль боков. Голова Хаману пульсировала — как она пульсировала все время, с тех пор как он вышел из нижнего мира. Боль была, можно сказать, совсем незначительная, по сравнению с той воистину смертной болью, на которую он привык не обращать внимания, и совершенно не удивительная, учитывая сколько волшебных сил было потрачено в этом негостеприимном месте. Помассировав иллюзорный лоб рукой, на этот раз похожей на руку человека, Хаману разобрался в своей боли. Магия и псионика, его и Иненек, вызвали большую часть этой боли, но сыграл свою роль и след Принесшего-Войну под этим местом. Однако запах Раджаата шел не только из нижнего мира, где Хаману мельком увидел Черноту, пока боролся с вихрем Иненек, но и был где-то здесь, между остатками боя. Хаману шагнул к своему бездыханному командиру, который упал в точности там, где стоял, подняв свой медальон. Сознание человека было темное и холодное; когда Доблестный Воин захотел исследовать дух смертного, от того уже ничего не осталось, даже некроманту здесь делать было нечего. С ревом Лев Урика обругал всех, включая себя, Иненек, Раджаата и бесполезного офицера. Со злости он пнул труп ногой и еще до того, как тот опять упал на землю, понял, что нашел недостающую часть. Завернутый в шелк и кожу, второй осколок был меньше чем тот, который нашел Джавед в лагере темпларов Нибеная. Его темная энергия билась в точно таком же ритме, как пульсирующие вены Хаману — и все остальное вокруг. Она хотела все разрушить, но он не осмелился сделать хоть что-нибудь с ним, пока сержанты-хирурги выкачивали из него магию для исцеления его темпларов. Беспокойно Хаману забросил сеть в нижний мир. Почти пятая часть года прошла с тех пор, как Хаману послал тролля в Ур Дракс — не сликом много времени, учитывая как коварна может быть цитадель, если Раджаат ухитрился с ней что-то сделать не покидая свою тюрьму. Хаману не беспокоился об слишком долгом отсутствии тролля. В прошлом бывало, и не раз, что Виндривер исчезал на год, даже на десять, вынюхивая самые разнообразные секреты. Бестелесный, ни живой ни мертвый, странствующий тролль почти не влиял на мир вокруг него и, одновременно, был практически неуязвим. А если бы Виндривер был уничтожен — Хаману опять потер свой лоб; под иллюзорным обликом льва он чувствовал кусок камня — он бы заметил исчезновение тролля. Третий призыв пронесся через серость и благополучно умер без ответа. Хаману принялся взвешивать вероятность совершенно невероятных событий: Виндривер попал в ловушку. Виндривер в плену. Виндривер нашел возможность отомстить ему. Хаману готов был поставить на кон свою бессмертную жизнь, что Виндривер не предаст его Раджаату и другим Доблестным Воинам, но в последнее время он уже несколько раз ошибся, так что кто его знает… Ничего. Ни шепота, ни обещания из нижнего мира. На закате солнца сержанты-хирурги закончили свою работу с ранеными. Хаману подобрал завернутый осколок и сломал его о свое бедро. Он вдохнул отравленный дым и сжег заклинание Раджаата своим. Когда на поле боя не осталось ничего, что мешало бы ему, Хаману прокричал имя тролля к началу времени и к концу пространства. Он получил в ответ бесчисленное количество прерванных мыслей, но ни одна из них не вышла из сознания тролля. После тринадцати сотен лет жизни враг так же хорош, как и друг. В эту ночь, когда обе луны вместе плыли по небу, вернувшийся в Урик Хаману был не один, но одинок. Он позвал Энвера, Джаведа и Павека с их отдельных ужинов. Они сидели, тихие и напряженные, на крыше дворца, пока он ходил в облике человека рядом с балюстрадой, не обманывая этим никого. Он видел их мысли, явственно читал их убеждение, что произошло что-то ужасно плохое, но он не мог поговорить с ними так, как он говорил с Виндривером. И они не могли отвечать ему так, как старый тролль. — Что за печальное собрание, О Могучий Хозяин. Кто-нибудь собирается умереть, или уже умер? — Как тень, нарисованная в темноте серебряным пером, Виндривер вывернулся из тьмы. — Я услышал тебя, О Могучий Хозяин, и подумал, что это может быть важным. Хаману скрыл свое облегчение. — Что ты узнал в Ур Драксе? Ты нашел источник осколков? Толстые серебряные губы разошлись, обнажив еще более толстые серебряные зубы. — Осколки, О Могучий Хозяин? Вы нашли еще несколько? Хаману в свое время разгромил троллей Виндривера и полностью уничтожил их, но никогда ему не удавалось перехитрить старого генерала, чей ум и сейчас был не менее остер, чем в юности. — Иненек. Сегодня. Уничтожен, как и первый. — Если их было два, О Могучий Хозяин, ясно, что есть и другие, — сказал Виндривер таким тоном, что его легко было по ошибке принять за беспокойство. — Что с Ур Драксом? Удалось ли тебе узнать что-нибудь? — Мужчины дураки во всем, что касается женщин, О Могучий Хозяин. — Сохрани свои поучения для себя. Рассказывай! Хаману сжал свое собственное предплечье, и серебряный силуэт Виндривера стал тверже и материальнее. — Шторм Узурпатора все еще бушует, О Могучий Хозяин. Холодный дождь падает на плавящиеся камни. Пар и лед существуют рядом, бок о бок над поверхностью черного озера, внутри которого заключены кости Принесшего Войну. Сердца Хаману прыгнуло. — — Это была совершенно замечательная идея, О Могучий Хозяин, похоронить кости вашего врага в озере лавы, а потом бросить туда Темную Линзу. Невероятно замечательная. Разве, после всего, лава не что иное, как нерожденный обсидиан? Кто может сказать теперь, где заканчивается Линза и где начинается тюрьма, О Могучий Хозяин? И когда тюрьма становится дворцом? А дворец тюрьмой? Под рукой Хаману один из львов баллюстрады лопнул и превратился в пыль. — Очень трудно сказать, из-за дыма, тумана и пара, но мне кажется, О Могучий Хозяин, что поверхность озера больше не плоская. В центре, я думаю, она приподнимается, что-то похожее на десну ребенка, когда зубы собираются выходить наружу — О, прошу прощения, Могучий Хозяин: у вас нет детей. Вы ничего не знаете о том, как выходят зубы… — Они его удержат? — требовательно спросил Хаману. — Заклинания, которые наложила — При свете солнца они напрягаются, О Могучий Хозяин, но по-прежнему сильны. |
||
|