"Телечеловек" - читать интересную книгу автора (Кашшаи Ференц)8Первым заговорил теледвойник. — Безотчетное состояние продолжалось всего несколько минут… — Скажите, когда вам пришла мысль о существовании еще одного Бирминга? — Теперь я был осмотрительнее и тщательно подыскивал выражения. — Я знал об этом с самого начала своего сознательного бытия не хуже вас самих, — спокойно ответил он. — Ведь вы же не сомневались в его существовании? — Тогда вы должны чувствовать себя уязвленным, если вас считают установкой… — Ничуть. Напротив, я воспринимаю это как нечто чрезвычайно интересное. В конце концов, — он оживился, — человек — самый удивительный и совершенный механизм, созданный природой. С помощью особого и весьма оригинального метода вам удалось скопировать творение природы. Но повторяю: скопировать. — Позволю себе заметить, я и раньше проводил с вами пробные сеансы… — Знаю. — Откуда? — Из ваших записей, расчетов… и вашей собственной памяти. — Моей памяти? — Разумеется! Ведь я уже говорил: я — это вы. — Гм… — Я понимаю ваше состояние, профессор. Человеку не так уж часто приходится говорить по душам со своим собственным «я». Вы что-то хотели сказать? — Во время экспериментов по репродуцированию, то есть… — Договаривайте. — …аппарат неизменно копировал только то, что я проделывал перед телекамерами. Сколько я ни бился, мне никак не удавалось решить проблему его самостоятельных действий. Вроде бы все отрегулировано идеально: биокамеры функционировали превосходно, передавая биотоки центральной нервной системы. Аппарат-приемник приобрел контуры вашей фигуры, внешний облик, но способностью самостоятельно ощущать и мыслить не обладал. Он лишь механически копировал, правда со скрупулезной точностью, но не больше. — Ну что ж, не следует недооценивать и этого исключительно важного, я бы сказал, феноменального достижения, профессор. Хотя, по правде говоря, если проанализировать возможные последствия вашего замечательного открытия, становится страшновато. — Черт возьми, сколько ни ломаю голову, до сих пор не могу понять, чем вызваны столь неожиданные изменения в работе аппарата на заключительной стадии! — Боюсь, что не многим смогу вам помочь, ведь я же, естественно, не помню самого момента своего зарождения. Не скрою, я и сам задумывался над этой загадкой. Я понимаю, профессор, как усложнил для вас решение всей проблемы, когда захватил с собой ваши записи и расчеты. Не судите меня строго, ведь молодости свойственна любознательность… — Если говорить начистоту, — перебил я его, — я и сам сгорал от любопытства. И, как ищейка, выслеживал каждый ваш шаг, следил за каждым поступком. Теледвойник помрачнел. — Это бы еще полбеды, но вот когда за ищейкой следуют вооруженные полицейские… У меня пересохло во рту. — Ваша любознательность мне понятна, — продолжал он. — В вас пробудился обостренный интерес к собственной жизни. И вызвал его я. Да, я поставил перед собой именно эту задачу и достиг ее. — В чем же вы видите смысл жизни? Он бросил на меня пронзительный взгляд. — Вы опять за свое? А я-то думал, что для вас это пройденный этап. Скажите, профессор, откуда у вас такой скептицизм? Перед вами сидит некто, всем своим существованием обязанный вам! Понимаете, вам одному! И разве одно то, что он рассуждает с вами о смысле бытия, ничего не говорит вам? Неужели даже этого вам мало? Он встал и подошел к окну. Я молча ждал. После некоторого раздумья он неторопливо повернулся ко мне. — Пора бы вам понять, что смысл бытия — сама жизнь. А за жизнь, полнокровную, радостную, достойную человека, надо бороться. Люди должны воевать не друг с другом, а ради человека, во имя высших идеалов всего человечества. Вот в чем смысл жизни. Подперев кулаками голову, он сел и весь подался вперед, словно намереваясь сдвинуть с места какую-то тяжесть. Затем снова встал и выпрямился во весь рост. — Простите, я немного увлекся. Однако, если позволите, я продолжу. Мы скоро кончим. Вам неясно, каким образом я обрел самостоятельность. А помните, в процессе экспериментов вы упорно концентрировали свое внимание на одной конкретной задаче? С этой целью вы знакомились со специальной литературой, размышляли над решением научной проблемы, консультировали своих сотрудников. И только в момент моего «оживления» вы на какое-то мгновение оказались не столь целеустремленным. Ваш ум и ваша воля не были сосредоточены на какой-то определенной проблеме, вы размышляли о смысле жизни в целом и своей, в частности. Словом, мысли ваши витали где-то далеко. — Вы умышленно подчеркиваете «витали где-то далеко»? — Да. — Следовательно, именно этим объясняется то, что вы сами где-то «витали»? — Разумеется. По лицу теледвойника пробежала тень, а едва заметная улыбка казалась печальной. — Теперь вы успокоились, профессор? Постигли наконец тайну моего зарождения? — Не совсем. — В тот момент вы восстанавливали в своей памяти воспоминания далеких лет, вспомнили все пережитое… Именно в этом состоянии вы стали передавать мне биотоки своего мозга. Помните телерекордер? — Разумеется. — Прежде чем запрограммировать свою лекцию, вы включили телерекордер. Так? — Совершенно верно. Я хотел зафиксировать изображение. — Вот видите! Это удалось, вы сами в этом убедились. Итак, второй фактор, обусловивший необычайный эффект и дающий ключ к разгадке, — это телерекордер. Когда вы включили программное устройство, я должен был исчезнуть с экрана. Ведь так? — Да, да… все ясно! — Но этого не случилось, так как зафиксированное на ленте телерекордера изображение подверглось воздействию передаваемых биотоков. Я притушил сигарету. Табачный дым оставил во рту горьковатый привкус, с непривычки меня мутило. Точь-в-точь как в тот раз, когда я, десятилетний мальчишка, решил тайком от отца покурить в чулане, но был пойман с поличным. Как сейчас помню его слова: «Ну-с, молодой человек, — сказал он, — сигарета пришлась не по вкусу? Тогда, может, попробуем гаванскую сигару?..» — Теперь, кажется, я понимаю, отчего вы решили вести неравную борьбу, но… — я запнулся. — Продолжайте, — бросил теледвойник. — Не обижайтесь, но коллективистская идея… Не помню, чтобы я придерживался в молодости подобных взглядов. — Коллективистская, или коммунистическая, идея — это идеал общественного строя, основанного на солидарности и единомыслии равноправных членов общества. — Но единомыслие, то есть полная тождественность взглядов… не превратит ли она человека в автомат? Надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать? Прошу вас, не принимайте это на свой счет: мне меньше всего хотелось бы уязвить вас. — Ничуть. Ведь мы уже выяснили, что, в сущности, я только ваша аккумулированная творческая энергия, стало быть, способен подойти и к этой проблеме с научных позиций. Конечно, вы, профессор, нечто меньшее и вместе с тем большее, чем я… Вы еще не дошли до понимания идеи рационально организованного общества, но уже осознали, что по определенным вопросам разноречивые взгляды и толкования недопустимы. — Позвольте, но как можно говорить о гармоничном согласии между людьми, если у каждого индивидуума имеются свои желания, стремления? Не придут ли в неизбежное столкновение эти подчас противоположные индивидуальные интересы? Что ждет отдельного индивидуума в обществе, где будут нивелированы противоположные желания и стремления людей? Теледвойник на мгновенье опустил глаза, как бы пытаясь скрыть от меня свой пытливый взгляд. — Большинство своих желаний человеку потому и не удается осуществить, — возразил он, — что часто люди, как вы справедливо заметили, становятся друг другу поперек дороги. В сутолоке повседневной жизни они локтями пробивают путь к лакомому пирогу, пытаясь захватить кусок побольше. Чего только не сделает человек ради собственной выгоды! Он не остановится даже перед тем, чтобы подмять ближнего своего, а если нужно, то и перешагнуть через него. Каждый человек стремится к лучшей жизни. Разве это противоестественно? — Разумеется, нет. — А если он усвоит, что имеется только один путь к поистине счастливой жизни — через сплочение, солидарность? Если осознает, что без свободы личности нет и не может быть полнопенной жизни? Понимаете, полноценной! — Да, — задумчиво произнес я и после короткой паузы добавил: — И все же, по-моему, ваша позиция несколько идеалистична. — Что вы имеете в виду? — Вы упустили один очень важный фактор — человеческую натуру. — Неужели в моей памяти есть пробелы? И он вполголоса произнес несколько слов. В первый мом. ент мне показалось, что я ослышался. Но он внятно повторил фразу» «Ну-с, молодой человек, сигарета пришлась не по вкусу? Тогда, может, попробуем гаванскую сигару?» Я не нашелся, что ответить, и только проговорил: — Вот вы… ищете идеальных взаимоотношений среди людей… Теледвойник прервал меня: — А разве вы не идеалист? Неужели у вас нет никаких идеалов? Одиночество — это тоже своего рода идеал. Человек замыкается в собственную скорлупу и пытается жить сообразно своим идеальным представлениям, в отрыве от окружающих. Он ведет уединенный образ жизни, избегая светской суеты, повседневной житейской сутолоки. Или вы и впрямь уверовали, что ни в чем не похожи на меня? Правда, между нами имеется существенное различие: ваш идеализм несостоятелен. Чем больше человек замыкается в себе, тем в большей мере он беспомощен, тем больше зависит от других и нуждается в их поддержке. Уединение и тяга к людям — две противоположные стороны бытия. Только одиночество — весьма рискованный путь, чреватый пагубными последствиями. Оно не приносит удовлетворения. Он вдруг широко раскрыл глаза, словно неожиданно вспомнил о чем-то очень важном. — Мне страшно захотелось сделать что-нибудь такое, чего я еще никогда не пробовал, — неожиданно произнес он. — Что же именно? — И сам толком не знаю. Может, выпить бокал старого доброго вина. Или, пожалуй, вздремнуть часок в кресле. А может, прогуляться с кем-нибудь, подышать свежим воздухом… Или выкурить сигарету. Словом, обуревают какие-то неосознанные желания… Как быстро пролетело время! Ведь только моя память хранит воспоминания обо всем этом… Он помолчал. — Как сейчас помню привкус табака и приятную прохладу в чулане, ощущение домашнего уюта… Мною вновь овладело чувство неловкости, какое я испытал в театре, во время разговора с Дотти о Нилле. Но теперь оно не было таким острым. На душе было смутно. Вспомнились слова теледвойника: «Вы, профессор, нечто меньшее и вместе с тем нечто большее, чем я». Он встал и, как человек, твердо решивший взять себя в руки, взглянул на часы. Я почувствовал, что должен сказать ему хоть что-нибудь. — У вас еще многое впереди… успеете наверстать… — Вы полагаете? — скептически спросил он. «Какого дьявола! Ведет себя, как обреченный на смерть, — я разозлился. — Как будто я палач, который должен привести приговор в исполнение!» — Послушайте, уж не думаете ли вы, что я отключу вас… так просто возьму и выключу живого человека! По его лицу скользнула едва заметная горькая улыбка. — Вы забыли, профессор, что это уже невозможно. — Какого черта вы тогда отчаиваетесь? Что у вас за манера хныкать?! Теперь его усмешка стала откровенно иронической. — С чего вы взяли? У меня и в мыслях не было. Просто я устал. Господи, неужто вы и в самом деле не поняли, о чем я твержу все время? Энергия на исходе. Скоро все мои ресурсы иссякнут. Как по-вашему, неужели я могу прожить столько же, сколько и вы, с тем ничтожным количеством биотоков, которое у меня осталось? Только человек, созданный самой природой, способен непрерывно восполнять биотоки. Впервые я пришел в отчаяние во время званого обеда. Подумать только, ведь я же не могу есть, хотя и ощущаю вкус пищи во рту! Потом-то я привык и отговаривался плохим самочувствием. Когда весь город засыпал, меня тоже клонило ко сну, ибо я находился во власти воспоминаний о сладком сне и приятных сновидениях прежних дней… Так вот в чем дело! Мои смутные опасения полностью подтвердились: «репродуцированный Бирминг» оказался не биологическим, а энергетическим существом! Да, действительность подчас опрокидывает все наши абстрактные научные измышления. — В моей памяти запечатлелось все, только ощущение усталости было мне незнакомо, — продолжал он. — Ну, что ж, теперь я познал и это чувство. — Бирминг, — я впервые назвал его по имени. Странно было произносить собственную фамилию, но у меня не было иного выхода. Однако он понял меня без слов. — Вы должны помнить одно, профессор, я не умру, как обычно умирают люди. Моя центральная нервная система не знает самого факта смерти. Если выразиться яснее — вы продолжите то, чем я кончу… — Вы уверены? — Разумеется. Ведь вы — это я. Все ваше поведение за последние дни лишний раз подтверждает незыблемость закона сохранения энергии. Мне удалось вас убедить, тем самым я выполнил свою миссию. Что же касается меня самого… Через некоторое время после «смерти» я вновь обрету прежний вид: превращусь в аппарат. Если подобная метаморфоза вас ужасает, то вспомните, что вид мертвого тела тоже производит неприятное впечатление. Не случайно посетителей Луна-парка устрашают скелетом. Так уж повелось, профессор. Смерть пугает даже одним своим внешним видом. Однако мой «скелет» будет несколько отличаться от обычного. Именно это и послужит решающим, вещественным доказательством вашего алиби… Вы должкы остаться на свободе… Он умолк. Я хотел было сказать ему, что не все еще потеряно, как вдруг снизу донесся какой-то шум. Он выразительно взглянул: «Уже пришли». В комнату вошел седоусый полицейский инспектор. Подойдя ко мне, он твердо произнес: — Вы арестованы. — На каком основании? — Таков приказ. — Я — Денни Бирминг. — Вы хотите сказать, репродуцированный Денни Бирминг. — Нет, настоящий… — Я запнулся. Это не ускользнуло от его внимания. Он прищурился: — Итак? — Повторяю, я — настоящий Денни Бирминг. — Где же ваш двойник? И тут я заметил, что тот бесследно исчез, словно провалился сквозь землю! Полицейскому инспектору было невдомек, что произошло нечто поразительное… |
||
|