"Крисп Видесский" - читать интересную книгу автора (Тертлдав Гарри)

Глава 5

Петроний, по своему обыкновению, проснулся с рассветом. Спина и плечи его ныли; за долгие годы, что он спал на мягких перинах не только в городе Видессе, но и в поле, – тело его отвыкло от постелей в виде раскатанного одеяла. Ему повезло больше, чем большинству оставшихся его соратников, – у него остался шатер, кое-как защищающий от ночного холода. Их палатки были теперь добычей армии Криспа.

– Крисп! – В устах Петрония это имя превратилось в проклятие.

Проклинал он и себя – за то, что сначала взял Криспа к себе на службу, а потом представил Анфиму.

Он вообразить себе не мог, что влияние Криспа на его племянника сравняется с его собственным, – пока однажды не обнаружил себя бритоголовым монахом в обители святого Скирия. Петроний машинально пригладил волосы. Только теперь, почти через год после побега, поросль на его голове была вновь достойна мужчины.

Он представить себе не мог, что Крисп осмелится захватить трон или, захватив, сохранить за собой, – он был уверен, что вся империя соберется под его знамена. Но все оказалось иначе.

Петроний проклял себя еще раз – за то, что оставил толстого дурака Маммиана на ключевой, как оказалось, позиции.

И вместе с этим толстым дураком Крисп разбил его дважды – и уж этого, видит благой бог, Петроний не мог представить себе даже в кошмарном сне! Только теперь, едва ли не слишком поздно, до бывшего Севастократора начало доходить, насколько же он недооценил Криспа и его умение управлять людьми.

Петроний сжал кулаки.

– Нет, Фосом клянусь, еще не поздно! – произнес он вслух.

Он встал, употребил по назначению ночной горшок – наверное, последний во всей армии – и облачился в императорские одежды.

Вид предводителя в одеяниях, принадлежащих ему по праву, вселит в войско боевой дух, – решил он.

Пригнувшись, он вышел из шатра, подошел к привязанному рядом коню и вскочил в седло. Это наполнило его гордостью – пусть ему почти шестьдесят, но он еще всадник! Петроний сардонически усмехнулся, вспомнив Гнатия, дрожавшего от страха на любой скотине ростом повыше мула.

Но по мере того, как Петроний объезжал лагерь, улыбка его таяла.

Многие годы он учился определять настроение войска, и то, что он видел сейчас, ему совсем не нравилось. Солдаты были беспокойны, обескуражены; они боялись глянуть ему в глаза – очень дурной знак. А когда один из солдат все же осмелился повернуться к нему, взгляд его понравился Петронию еще меньше.

– Что выпучился, лед тебя побери? – рявкнул он.

Рядовому явно было страшновато отвечать в одиночку.

– П-прошу прощения вашего величества, но почему ваше величество надели черные сапоги к мантии и короне?

– Ты с ума сошел? – Петроний вытащил из стремени левую ногу и пнул ею воздух. – Этот сапог цвета задницы после доброго дня скачки.

– Еще раз прошу прощения вашего величества, но по мне, так он черный. И правый – тоже, ваше величество. Лед меня побери, если я лгу.

– Ты хочешь сказать, что я черного от красного отличить не могу? – опасным голосом осведомился Петроний. Он вновь оглядел оба сапога – самый что ни на есть алый цвет, тот самый, что полагалось носить императорам. Петроний видел такие сапоги на своем отце, брате и племяннике; их оттенок был знаком ему, как собственная ладонь, – не лицо, ибо в зеркало он не заглядывал месяцами.

Вместо того, чтобы ответить императору впрямую, солдат обратился за поддержкой к приятелям:

– Парни, скажите его величеству, какого цвета эти сапоги?

– Черные! – воскликнули солдаты в один голос.

Настала очередь Петрония пялиться на них; солдаты явно не шутили.

– Нехорошо это, что император носит простецкие сапоги с мантией и всякими императорскими одеждами, – добавил один солдат.

– Да, это недобрый знак, – согласился второй, и все дружно очертили на груди солнечный круг Фоса.

Петроний опять осмотрел свои сапоги. Те по-прежнему казались ему красными. Если его солдатам кажется иначе… Петроний вздрогнул.

Воистину недобрый знак – словно он не имеет права на императорский трон. Он скрежетнул зубами при мысли о том, что Фос отвернулся от него, оказав свою милость этому выскочке Криспу…

Стоило имени соперника промелькнуть в мыслях Петрония, и тот понял, что подстроил это знамение отнюдь не Фос.

– Скепарн! – окликнул он чародея, и, когда тот не появился, взревел во весь голос:

– Скепарн!!! Колдун протолкался через строй солдат. Был он худ и высок, имел тощую, вытянутую физиономию, навощенную бородку и самые длинные пальцы, какие Петронию только приводилось видеть.

– Чем могу служить вашему величеству? – спросил он.

– Какого цвета мои сапоги?! – потребовал ответа Петроний.

Ему редко приводилось видеть Скепарна ошарашенным, но сейчас чародей сморгнул и даже отступил на полшага.

– Мне, ваше величество, они видятся алыми, – осторожно ответил он.

– Мне тоже, – подтвердил Петроний. Но прежде чем он выговорил эти два слова, солдаты загомонили, утверждая, что сапоги черные.

– Молчать! – взревел император и обратился к Скепарну: По-моему, Крисп зачаровал их, этот вонючий сын гадюки!..

– А-а… – Скепарн наклонился вперед, точно башня после землетрясения. – Да, это был бы хитрый ход, не так ли? – Руки его уже сплетались в немыслимых пассах; пальцы колдуна только что не завязывались узлом.

– Сапоги покраснели, ваше величество! – воскликнули внезапно солдаты.

– Вот видите! – торжествующе рявкнул Петроний.

– Изящнейшее заклятье, и весьма хитроумное, – сообщил Скепарн с видом знатока. – Оно не только не имело влияния на вас, но было незримо также и для тех, кто мог окинуть ваши одежды волшебным зрением, возможно, затрудняя тем обнаружение и позволяя заклятью произвести как можно больше сумятицы.

– Очень мило, мать его! – огрызнулся Петроний и, повысив голос, обратился к солдатам:

– Видите, мои герои – в этом нет знамения! Это лишь работа проклятого Криспа, пытающегося запутать вас, заставить шарахаться от каждой тени. Всего лишь базарный трюк, и бояться его не стоит.

Он подождал, ожидая радостных криков. Криков не последовало, но Петроний упрямо продолжил объезжать лагерь, точно слышал их со всех сторон: махал солдатам рукой, поднимал коня на дыбы и гарцевал.

– Откуда нам знать – а не были ли те сапоги черными, пока колдун их не зачаровал? – спросил один солдат другого, когда Петроний проезжал мимо. Император не остановился, но по лицо у него было такое, будто он только что получил копьем в живот.

Трокунд пошатнулся, но удержался на ногах.

– Они сломили чары, – выдохнул он. – Ради бога благого, дайте мне вина. – По лицу чародея стекал липкий пот.

Крисп самолично налил ему полный кубок.

– И каков результат?

– Понятия не имею, – ответил Трокунд, осушив кубок одним глотком. – Вы же знаете, ваше величество, – если солдаты полностью верны Петронию, то не обратят внимания, а если колеблются, то им каждая мелочь дурным знаком примерещится.

– О да. – Крисп все больше убеждался, что искусство правления тоже относится к области магии, только не той, что изучают чародеи. То, что подданные думают о своем правителе, оказывается подчас важнее, чем то, каков он на самом деле.

– Попробовать еще раз после обеда, ваше величество, или завтра утром? – спросил Трокунд.

Подумав, Крисп покачал головой.

– Так мы только убедим противника в том, что это наше чародейство. А если чудо случается один раз, ни в чем нельзя быть уверенным.

– Как пожелаете, – ответил Трокунд. – А что теперь?

– Пусть Петроний поварится пару дней в собственном соку, ответил Крисп. – А когда я нанесу удар, пусть побережется.

Здешние крестьяне уже сообщили мне обо всех перевалах, а у Петрония не хватит солдат перекрыть их все. Если он не двинется с места, я могу оставить здесь достаточно солдат, чтобы перекрыть ему выход на равнину, а сам ударю по нему сзади остальными силами.

– А если он отступит?

– Если он побежит сейчас, после двух поражений, он мой, ответил Крисп. – Останется только поймать его.

Покуда Петроний варился в собственном соку, Крисп несколько дней изучал донесения, непрерывной струйкой шедшие из столицы. Он одобрил торговый договор с Хатришем, внес в закон о наследовании несколько изменений, прежде чем приложить к нему свою печать, отменил один смертный приговор, где улики показались ему шаткими, и оставил в силе второй.

Он написал Мавру письмо о второй своей победе и прочел многословные отчеты побратима о последних событиях в городе Видессе. Сколько он мог судить по этим донесениям и коротким запискам Дары, Фостий рос здоровым, хоть и некрупным. Криспа это радовало и успокаивало: никогда нельзя сказать заранее, сколько проживет младенец.

Кроме того, Мавр слал донесения и о ходе войны с Арвашем Черным Плащом. Их Крисп перечитывал по несколько раз. Упреждающий удар Агапета захлебнулся, но генерал все еще стоял на вражеской земле. Крисп надеялся, что крестьяне на северной границе смогут спокойно собрать урожай.

Приходили из города и другие свитки. Запечатанные синим воском Крисп открывал с ужасом, потому что каждый раз ему приходилось читать, как Пирр сместил очередного священника или настоятеля за провинности все более мелкие. Изгнать проповедника из храма лишь за коротко постриженную бороду… Крисп решил, что это уж слишком. Он написал патриарху несколько писем, в которых все более откровенно призывал его к умеренности. Но слово «умеренность», казалось, было незнакомо бывшему настоятелю.

Криспа засыпали письма от священников изгнанных, священников, опасающихся изгнания, и знатных жителей нескольких городов, ищущих защиты для своих иерархов.

Криспу все больше и больше жалел, что не мог оставить вселенским патриархом Гнатия. Он никогда бы не подумал, что так разочаруется в одном из самых верных своих сторонников. Но все же Пирр ревностно поддерживал Криспа. Подумав, император решил оставить патриарха-фанатика на посту, пока не разделается с мятежом Петрония.

Он послал полк Саркиса перекрыть перевал, которым бежал самозваный император, а остальную армию повел на северо-запад, другим проходом, чтобы выйти противнику в тыл. Они едва начали подниматься на второй перевал, как примчался на загнанном, роняющем пену коне гонец от Саркиса. Посланник дышал так тяжело, словно пробежал всю дорогу сам.

– Возрадуйтесь, ваше величество! – крикнул он. Возрадуйтесь, мы победили!

– Победили? – Крисп уставился на него. – Ты хочешь сказать, что Саркис одолел перевал? – Такой удачи он и ожидать не мог.

Петроний славился умением находить оборонительные позиции.

Горстка упорных бойцов могла много дней удерживать перевал, если по ней не ударить с тыла.

Но гонец сказал иное.

– Господин Саркис просил передать, что мятежники, похоже, легли брюхом кверху. Одни бежали, другие сдаются в плен. Сражения не будет.

– Боже благой, – прошептал Крисп, раздумывая, насколько помогло в этом чародейство и помогло ли вообще. «Надо будет расспросить пленников», – напомнил он себе, прежде чем более срочные дела изгнали эту мысль. – Что стало с Петронием? Он сдался?

– Нет, ваше величество. Ни следа – ни его, ни Гнатия. Господин Саркис просит вас поторопиться, чтобы окружить как можно больше дезертиров.

– Хорошо. – Крисп повернулся к Твари, капитану халогаев-телохранителей. – Сядете ли вы на вьючных лошадей, отважный господин, чтобы мы двигались быстрее?

Твари переговорил со стражниками на неторопливом, певучем халогайском языке. Те радостно закричали в ответ, ухмыляясь и потрясая топорами.

– О да, – ответил Твари без особой на то нужды. – Боя мы никогда не пропустим.

– Отлично. – Крисп отдал приказ сигнальщикам. Колонна остановилась ненадолго, пока обозники снимали тюки с нескольких вьючных лошадей и перекладывали груз на остальных. Пытавшихся помочь солдат отгоняли – лишенные опыта в вязании узлов и укладке тюков, те только путались бы под ногами.

Трубачи проиграли «рысью!». Армия вновь двинулась вперед.

Халогаи были никудышными всадниками, но большинство все же исхитрилось не свалиться со своих скакунов и двигаться в нужном направлении. «Большего от них и не требуется», – подумал Крисп.

Сражаться они все равно станут пешими.

– Как по-твоему, что станет делать Петроний теперь, после разгрома? – спросил Крисп Маммиана.

Толстяк задумчиво подергал бородку.

– Некоторые неудачливые мятежники могли бы бежать в Макуран, но я не представляю, чтобы Петроний таскал каштаны из огня для Царя царей. Он скорее с утеса спрыгнет. Это, кстати, для него тоже выход, ваше величество – чтобы вы не смогли глумиться над ним.

– Я не стал бы глумиться, – ответил Крисп.

Маммиан задумчиво глянул на него.

– М-мм… наверное. Но он на вашем месте стал бы точно, а каждый судит других по себе. Но скорее всего Петроний попытается забиться в какую-нибудь нору и вредить вам оттуда, чем сможет.

Дайте подумать… Была тут неподалеку старинная крепость, названием… как бишь ее, обледенелую?! Антигонос, вот. Неплохое место, получше многих других.

– Туда и направимся, – решил Крисп. – Дорогу знаешь?

– Найти смогу, но, честно говоря, у вас найдутся проводники и получше.

После нескольких вопросов Крисп выяснил, что генерал более чем прав. К Антигоносу армию повели несколько пехотинцев родом из здешних мест. Поначалу Крисп волновался: а что, если Петроний направился вовсе не в Антигонос? – потом прекратил волноваться; путь войска так или иначе должен был пересечься с дорогой, выбранной беглыми мятежниками.

По дороге они нагнали несколько отрядов рассеявшихся мятежников.

Самозваного императора среди них не было, и никто из пленных не признавался, что знает, куда делся Петроний. По их словам выходило, что тот вместе со своими ближайшими приспешниками просто сбежал из лагеря прошлым утром, оставив свою армию на произвол судьбы.

– Если бы я знал, что эта скотина нас бросит, – горько промолвил один из пленных, – в жизни бы не пошел за ним!

– Для Петрония важнее всего собственная шея, – заметил Маммиан. Вспомнив прежние свои встречи с бывшим Севастократором, Крисп не мог не согласиться.

Крепости Антигонос армия достигла незадолго до заката. Крепость стояла на высоком холме, озирая окрестности, точно стервятник с ветки сухого дерева. Окованные железом створки ворот были захлопнуты; за стенами поднималась в небо тонкая струйка дыма из очага.

– Из трубы идет дымок – видно, варится обед, – пробормотал Крисп. – Здесь нас встретят или нет?

Маммиан за его спиной коротко хохотнул. Крисп повернулся к сигнальщику:

– Труби «переговоры».

Сигнал прозвучал несколько раз, прежде чем на стене крепости возникла чья-то фигура.

– Сдаетесь? – спросил Крисп. Небольшое чародейство Трокунда пронесло его голос дальше полета стрелы. – Я обещаю прощение солдатам, а Петронию и Гнатию – безопасное возвращение в монастырь.

– Я никогда не предамся в твои руки, мерзавец! – ответил стоящий на стене.

Крисп вздрогнул, узнав голос Петрония, разносившийся так же далеко. «Что ж, – подумал Крисп, – я знал, что он таскает при себе колдуна, с тех пор, как тот снял чары с сапог». Он машинально взялся за амулет, который носил вместе с золотым на счастье. Петроний использовал колдовство не только для того, чтобы усиливать свой голос. Без Трокунда Крисп побоялся бы так приближаться к противнику.

– Я мог приказать казнить тебя в тот час, когда принял корону.

– Может, так и стоило сделать. Крисп пожал плечами и продолжил:

– Я не жажду твоей крови. Поклянись, что проведешь остаток дней среди монахов, и оставь империю мне.

– Мою империю?! – взревел Петроний.

– Твоя империя – крепость, куда ты забился, – ответил Крисп.

– Весь остальной Видесс признает мою власть – и власть моего патриарха. – Раз уж он не может избавиться от Пирра, надо его использовать – хотя бы для того, чтобы позлить Петрония.

– Да в лед твоего патриарха, Фосом опоенного маньяка!

Крисп усмехнулся. Хоть в чем-то они с Петронием согласны. Однако Крисп не собирался дать знать об этом сопернику.

– Ты заперт так же надежно, как в обители святого Скирия. Как ты собираешься выбраться? Мог бы сдаться и уйти в монастырь.

– Никогда! – Петроний сошел со стены, но его ругань оставалась слышна. Вероятно, самозванец заметил это и отдал приказ чародею, потому что проклятья прервались на полуслове.

Крисп кивнул Трокунду, и тот прочел короткое заклинание.

– Да, вытащить его оттуда будет нелегко. – Теперь слова Криспа звучали не громче обычного.

– Без осадных орудий – да, а их у нас нет, – ответил Маммиан.

– Разве что голодом его уморим.

Стоявший рядом Ризульф смотрел на стену, откуда только что сошел Петроний. Он покачал головой.

– У него там припасов на несколько месяцев. Всю зиму он укреплял крепость на случай, если судьба обернется против него.

– Очень умно с его стороны. – Маммиан покосился на крепостные стены Антигоноса. – Он почти так хитер, как о себе мнит.

– Тогда пошлем за осадными машинами, благим богом клянусь, и будем сидеть вокруг, пока не выкурим его оттуда! – сказал Крисп. – Если Петроний хочет поиграть в Автократора, пока тараны не пробьют стену, я не против.

– Возможно, Петроний только и ждет, что вы останетесь тут, заметил Трокунд. – Помните, однажды он пытался убить вас чародейством. Повторить попытку будет проще, когда вы рядом. А мы только что видели, что его колдун пока при нем.

– А я не могу уехать, пока Петроний не схвачен, если хочу сохранить собственную армию, – ответил Крисп.

Маммиан и Ризульф разом отдали честь и недоуменно воззрились друг на друга.

– Пусть вас и не учили властвовать, ваше величество, – сказал Маммиан, – но у вас врожденный талант.

– Может быть. – Крисп постарался скрыть удовлетворение. Он повернулся к Трокунду:

– Надеюсь, что ты защитишь меня надежнее, чем в тот раз.

– О да, ваше величество, конечно. В тот раз я в спешке использовал временные талисманы и благодарю бога благого и премудрого, что их силы оказалось достаточно. Но с тех пор, как вы овладели троном, мы с товарищами окружили вас куда более мощными апотропными инкантациями.

– Чем-чем? – Криспу захотелось проверить, сумеет ли маг повториться, не запнувшись.

Но Трокунд предпочел объяснить.

– Охранными чарами, ваше величество. Надеюсь, что их будет достаточно. В чародействе никогда нельзя быть ни в чем уверенным.

– Кстати, мы не уверены даже, станут ли Петроний и его чародей вообще нападать на меня, – заметил Крисп.

– Станут, ваше величество, – уверенно заявил Ризульф. Другого случая стать Автократором ему не представится.

– Ну, если так посмотреть… – Крисп озабоченно пощелкал языком. – Да, наверное. Но я останусь, так или иначе. Трокунд охранит меня. – Он не стал упоминать, что, если он вернется в город Видесс, Петроний может переманить на свою сторону часть солдат и вновь вырваться на свободу.

– Может быть, – с надеждой сказал Маммиан, – у него не хватило времени наполнить цистерны. Лето в здешних местах жаркое и сухое. Если нам повезет, его люди скоро взбунтуются от жажды.

– Может быть. – Но Крисп в этом сильно сомневался. Он уже убедился, что как стратег Петроний был ему ровней. Но как армейский снабженец бывший Севастократор оставался несравненен.

Если он скрылся в Антигоносе, то крепость готова выдержать любую осаду.

Крисп приказал разбить лагерь вокруг холма, на котором стояла крепость. Днем и ночью он отправлял своих людей в ложные атаки, стремясь измотать защитников крепости. Трокунд измотался сам, накладывая одни за другими защитные чары на Криспа и армию в целом. То, что чародей Петрония выжидал, только убеждало Трокунда, что удар его будет страшен.

Тянулись дни осады. Жрецы-целители больше занимались кровавым поносом, чем кровавыми ранами. Гонец принес Криспу весть, что осадный поезд из таранов и катапульт выехал из города Видесса и движется к Антигоносу. Под белым щитом перемирия к воротам крепости вышел офицер и прочел письмо вслух, прибавив:

«Берегитесь, мятежники! Близится ваш роковой час!» Приспешники Петрония со стен осыпали его насмешками.

Трокунд удвоил предосторожности, увешав Криспа амулетами и талисманами так, что цепочки казались тяжелее любой кольчуги.

– Да как мне во всем этом спать? – жаловался Крисп. – Те, что не колют спину, в бок упираются!

– Ваше величество, – с терпением мученика ответил Трокунд, Петроний прекрасно знает, что, когда прибудут осадные машины, ему не продержаться и дня. Поэтому он определенно попытается уничтожить вас до этого срока. Мы должны быть готовы ко всему.

– Я буду не только готов, я горбат к этому времени буду, ответил Крисп. Мученический взор Трокунда не смягчился.

Император воздел руки к небесам и ушел, слегка позвякивая на ходу.

Тем вечером, пытаясь заснуть в своем шатре, Крисп вертелся и крутился, пока кристалл аметиста не уткнулся острием ему под лопатку. Крисп выругался, потер пострадавшее место; когда он отнял руку от спины, пальцы его были испачканы кровью.

– Ну все, – рявкнул он, – с меня хватит!

Крисп вскочил с кровати, откинув легкое шелковое покрывало, сорвал дерзкий талисманчик и швырнул на пол. Звякнули другие амулеты, кольцом окружавшие ложе. Немного успокоившись, но все еще тяжело дыша, Крисп лег.

– Может, Петрониев колдун и попробует меня убить этой ночью, пробормотал он, – но хрусталиком больше или меньше – неважно.

По крайней мере, я хоть умру, выспавшись.

Но гнев не давал ему заснуть даже без колючего амулета, Крисп ворочался, вертелся, то задремывая, то просыпаясь вновь. Спина ныла.

Ближе к рассвету его разбудил слабый хруст. Крисп нахмурился, еще на открыв глаз, – звук раздался совсем близко, словно внутри шатра. Слуга, разбудивший императора посреди ночи особенно такой мерзкой ночи, – пожалеет, что на свет родился.

Но тот, кто стоял в трех шагах от кровати, не был слугой. Он был одет в черное – даже лицо покрывала сажа – и сжимал в руке длинный кинжал. А под башмаком его поблескивали осколки раздавленного талисманчика. Если бы не разбросанные по шатру амулеты, Крисп не узнал бы о приближении убийцы, пока нож не вонзился бы между его ребер.

Лицо наемного убийцы исказилось, когда он понял, что император не спит. Он бросился на Криспа. Император швырнул в лицо нападавшему смятое покрывало и заорал благим матом. Снаружи зашумели в ответ халогаи.

Пока убийца выпутывался из покрывала, Крисп намертво вцепился в руку с ножом. Противник лягнул его в голень так, что у Криспа лязгнули зубы. В ответ он попытался пнуть убийцу в пах, но тот извернулся, и удар пришелся в бедро.

Противник попытался вывернуться из захвата, но Крисп недаром с юношеских лет учился борьбе. Он держал врага крепко. Пусть противник вертится, как хочет, пока не может орудовать кинжалом.

Хлюп! Топор звонко рассек плоть; звук удара наполнил шатер, отдавшись у Криспа в ушах. Горячая кровь плеснула Криспу на живот. Убийца дернулся и обмяк. Запахло выгребной ямой.

Кинжал упал на землю, и Крисп отпустил мертвое тело.

– Твое величество! – воскликнул Вагн, с ужасом глядя на забрызганного кровью Криспа. – Ты ранен?

– Нет, если он мне ногу не сломал, – ответил Крисп, пробуя пострадавшую конечность в действии. Больнее не стало, из чего император заключил, что перелома все же нет. Он глянул на лежащий в кровавой луже труп и присвистнул:

– Благим богом клянусь, Вагн, ты из него едва двоих не сделал.

Словно не слыша похвалы, халогай повесил голову и сунул Криспу свой окровавленный топор:

– Убей меня, твое величество, прошу тебя. Я не сумел охранить тебя от этого, этого… – Не найдя в видесском достаточно хулительного слова, он нагнулся и плюнул мертвому убийце в лицо.

– Убей меня, прошу.

Крисп понял, что Вагн говорит всерьез.

– Я этого не сделаю.

– Тогда мне нет чести, – Вагн выпрямился; на лице его застыла абсолютная решимость. – Раз ты не даруешь мне сего утешения, я убью себя сам.

– Нет, ты… – Крисп оборвал себя, прежде чем успел обозвать Вагна идиотом. Переполненный стыдом северянин просто согнулся бы под бранными словами, как солдат под градом стрел, думая, что заслуживает любого оскорбления. Крисп постарался изгнать из памяти ужас ночной схватки и мыслить логично. Жестокая халогайская честь обычно бывала ему весьма полезна; сейчас надо было найти способ обойти ее.

– Если не ты охранил меня, то кто же? – спросил он. – Убийца лежит у моих ног, и я не убивал его.

Вагн покачал головой.

– Это неважно. Он не должен был и близко подойти к твоему шатру.

– Ты стоял у входа, а он, наверное, прокрался сзади, прорезав стену. – Крисп еще раз глянул на скорченный труп и попытался представить себе, каково было, даже несмотря на маскирующую одежду, выползать из крепости и красться через вражеский лагерь в самое его сердце. – Это был по-своему храбрый человек.

Вагн сплюнул снова.

– Это был подлый убийца. Он должен был умереть медленнее и страшнее, чем я ему позволил. Прошу, твое величество, последний раз молю, убей меня, чтобы я умер достойно.

– Нет, чтоб ты обледенел! – рявкнул Крисп. Вагн медленно развернулся и шагнул к выходу. Крисп понял, что если халогай сейчас выйдет, то живым не вернется. – Стой, – торопливо сказал он. – Я знаю, что тебе делать – как вернуть утерянную честь.

– Мне этого не сделать, – объявил Вагн.

– Выслушай меня, – сказал Крисп, и, когда Вагн сделал еще один шаг к выходу, взорвался:

– Слушай, я тебе приказываю! Халогай неохотно остановился. – Вот что ты сделаешь: отсеки этому парню голову и – если пожелаешь, безоружным – отнеси ее к воротам Антигоноса и оставь там, чтобы Петроний знал, какая судьба постигла убийцу. Вернет ли это твою честь?

Несколько минут Вагн молчал, отчего нарастающий за стенами шатра ропот казался еще громче. Потом халогай с ворчанием опустил топор на шею убийцы. В невысоком шатре ему негде было по-привычному размахнуться, и голова отлетела лишь с третьего или четвертого удара.

Крисп отвернулся. Накинув тунику, он вышел, чтобы показать армии, что еще жив. Солдаты, разбуженные его отчаянным воплем, встретили рассказ императора гневными криками. Крисп уже завершал свою историю, когда из шатра вышел Вагн, держа за волосы голову неудачливого убийцы. Солдаты приветствовали стражника так радостно, что Вагн удивленно моргнул. Одобрение товарищей сослало то, что не смогла сделать похвала Автократора: он выпрямлялся на глазах. Молча он двинулся к крепости Антигонос.

– Обожди, – посоветовал Крисп. – Сделай это днем, чтобы Петроний видел, какой подарок ты ему приготовил.

– О да, – согласился Вагн после минутного раздумья. – Я подожду. – Он положил голову в пыль и потыкал носком башмака.

– И он – тоже. – Шутка показалась Криспу несколько безвкусной, но он был рад и тому, что халогай снова шутит.

К императору протолкался Трокунд.

– Мы были правы, решив, что Петроний попытается предательски убить вас, – заметил он, – ошиблись только, предполагая, что он предпочтет чародейство коварству. Однако понадейся мы на убийц обычного рода, он, без сомнения, нанес бы удар волшебством.

– Вероятно, так и есть, – ответил Крисп. – Можете порадоваться, чародейный господин – без ваших амулетов я был бы уже мертв.

– Что вы имеете в виду? – Трокунд потер бритый затылок. Ведь Петроний подослал к вам обычного убийцу.

– Я знаю; но если бы этот тип не наступил на один из талисманов, которые ты так предусмотрительно разбросал по всему шатру, я не проснулся бы вовремя.

– Всегда рад услужить, – ответил Трокунд сдавленным голосом.

Только заметив, как старательно Крисп сдерживает смех, чародей позволил себе сухой смешок, сохраняя, впрочем, собственное достоинство. «Тем хуже для него», – подумал Крисп и громко расхохотался.

Когда осадный поезд достиг, наконец, Антигоноса, Крисп получил удовольствие полюбоваться, как мятежники на стенах наблюдают за инженерами, сооружающими рамы баллист и навесы, прикрывающие таранщиков от летящих со стен камней или кипящего масла.

Люди Петрония позволили Вагну прийти и уйти с миром. Голова убийцы все еще лежала у ворот. После стольких дней на нее даже мухи не садились.

Как только была готова первая баллиста, солдаты приволокли большой валун и установили его в кожаной петле на конце рычага.

Вращая скрипучий ворот, они изготовили баллисту к стрельбе.

Дернулся рычаг. Баллиста содрогнулась. Валун взвился в воздух и с грохотом ударился о стену крепости. Солдаты начали подтаскивать новый камень.

Крисп послал к инженерам гонца с кратким приказом: «Ждать». Один из офицеров приблизился к воротам крепости с белым щитом перемирия. После короткой свары на стену вышел Петроний.

– Что тебе от меня надо? – воззвал он к Криспу, а вернее, к знамени, под которым стоял император. Как и в предыдущий раз, голос его был чародейски усилен.

Рядом с Криспом стоял оказывавший ему ту же услугу Трокунд.

– Хочу, чтобы ты огляделся хорошенько, Петроний. Гляди внимательно – я даю тебе последний шанс сдаться и сохранить жизнь. Посмотри на эти машины. Тараны и камнеметалки снесут твои стены, пока копьеметы будут бить твоих людей с безопасного расстояния.

– Я сказал, что никогда не сдамся тебе, негодяй! – Петроний погрозил Криспу кулаком.

– Оглянись, – повторил Крисп. – Ты же солдат, Петроний.

Оглянись и подумай, много ли у тебя шансов выстоять. И еще скажу тебе: когда мы пробьем твои стены, – а мы их пробьем, – пощады не будет ни тебе, ни твоим прихвостням. -«Может быть, подумал он, – его люди взбунтуются и заставят сдаться».

Но Петроний еще правил своей крошечной империей. Он медленно обошел стены кругом, вернувшись на то место, откуда начал.

– Я вижу машины, – признал он таким тоном, словно жаловался на дневную жару.

– Что ты сделаешь, Петроний? – осведомился Крисп.

Петроний ответил, но не словами. Он взобрался на парапет, постоял там с минуту, обозревая просторы, которыми он – так необъяснимо – не правил. А потом, медленно и уверенно, так же умело, как все, что делал, шагнул вниз.

В стенах крепости и за ними солдаты одинаково вскрикнули от изумления. Но когда несколько солдат Криспа подбежали к распростертому под стеной телу, мятежники открыли стрельбу.

– Перемирие сохраняется! – заорал Крисп. – Мы не причиним ему вреда, клянусь благим богом, – мы спасем его, если сможем.

– Глупое обещание, – заметил Маммиан. – Лучше бы избавить его от мучений. Думаю, он этого и хотел.

Крисп понимал, что генерал прав. Но клятва дала мятежникам предлог не тратить стрелы. Когда Крисп заметил, что его солдаты, столпившиеся вокруг тела Петрония, ничего не делают, он подумал, что им тоже присуща грубоватая мудрость Маммиана. Потом прибежал запыхавшийся пехотинец и выдохнул: «Ваше величество, бедняга на голову упал».

Рука Криспа сама собой очертила на груди солнечный круг.

– Война закончена, – произнес он.

Он и сам не знал, что чувствует. Облегчение, конечно, – погиб опаснейший его враг. Но именно Петроний возвысил его, вначале в собственном доме, а потом при дворе Анфима. Конечно, он делал это прежде всего в собственных интересах, но Крисп не мог забыть этого и те годы, когда он и Петроний вместе усмиряли Анфима. Он вновь очертил солнечный круг.

– Я оставил бы ему жизнь, – пробормотал он себе.

– Он дал вам свой ответ на это, – отозвался Маммиан, и Криспу пришлось кивнуть.

Лишенные вождя, мятежники решили спасать собственные шкуры.

Ворота могучей крепости Антигонос отворились, оттуда вышел солдат с белым щитом. За ним тянулся весь гарнизон. Крисп послал отряд занять Антигонос от своего имени.

Внимание императора привлек блеск бритого темени. Крисп нехорошо усмехнулся.

– Притащите ко мне Гнатия, – приказал он своим телохранителям.

В простой синей рясе и сандалиях вместо патриарших риз, которые – Крисп готов был поклясться – он носил внутри крепости, Гнатий выглядел маленьким, хрупким и донельзя перепуганным. Двое могучих халогаев вытащили его из толпы и подволокли к императору. Гнатий рухнул ниц под ноги Криспу.

– Да будет на все, что случится со мной, воля вашего величества, – пробормотал он, не поднимая головы.

– Встаньте, святой отец, – сказал Крисп. – Лучше бы вам было поверить в меня. Вы бы до сих пор носили синие сапоги вместо Пирра.

В глазах Гнатия промелькнула искорка ехидного удовлетворения.

– Насколько мне известно, ваше величество, новый патриарх не вызвал у вас восхищения.

– Но он и не предавал меня, – холодно ответил Крисп. Гнатий вновь увял.

– Что вы сделаете со мной, ваше величество? – выдавил он тихонько.

– Отрубить тебе голову на месте – столько шуму будет, что ты его не стоишь. Придется вернуть тебя в город. Отречешься прилюдно, скажем, в Амфитеатре, чтобы потом не вздумал от своих слов отказываться, – признаешь Пирра патриархом и, по мне, можешь доживать остаток дней в монастыре святого Скирия.

Гнатий покорно склонил голову. Крисп знал, что он согласится.

Пирр – тот скорее отправился бы на плаху, распевая псалмы, чем изменил бы свои взгляды хоть на йоту. Крисп готов был признать его сильнее Гнатия духом, но жить с ним было не в пример труднее.

– И если ты выберешься за стены монастыря без письменного разрешения от меня и Пирра, познакомишься с палачом на месте, Гнатий, – предупредил Крисп.

– Да это же пожизненное заключение, – слабо возмутился Гнатий.

– Именно. – Крисп сложил руки на груди. Еще один протест, и он готов был кликнуть палача. Гнатий это понял. Прикусив губу до крови, он вновь поклонился.

– Уведите его, – распорядился Крисп. – И закуйте в кандалы.

– Гнатий негодующе хрюкнул. Крисп сделал вид, что не замечает.

– Один раз он уже сбежал, и второго шанса я ему не дам. – Он повернулся к Гнатию:

– Святой отец, я поклялся, что не причиню вреда вам, но ничего не говорил о вашем достоинстве.

– Я понимаю почему, – оскорбленно ответил Гнатий.

– Усеченное достоинство отрастает быстрее отсеченной головы, заметил Крисп. – Помните это. Скоро вы вернетесь к своим хроникам.

– Верно. – Криспа весьма позабавило, как просветлел при этих словах Гнатий. Несмотря на политические амбиции и интриганские наклонности, он оставался истинным ученым. Без единого слова жалобы бывший патриарх поплелся вслед за халогаями.

Крисп внимательно оглядывал выходящих из ворот Антигоноса. Когда поток мятежников прекратился, император, нахмурившись, двинулся к ним. Халогаи сомкнули вокруг него кольцо.

– Где колдун Петрония? – вопросил Крисп.

Мятежники переглянулись, потом обернулись к крепости.

– Скепарн? – Один из них пожал плечами. – Я думал, он с нами, но его тут нет. – Остальные шумно поддержали его.

– Он мне нужен! – бросил Крисп с жестокой радостью. По милости колдуна он полгода провалялся в постели наподобие дохлой рыбы.

Только защитные чары Трокунда сохранили ему жизнь. Смертные заклятья считались государственным преступлением.

Явившийся по приказу Криспа Трокунд, прищурившись, оглядел толпу ободранных и грязных бывших обитателей крепости.

– Чародей может спрятаться на самом виду, – объяснил он Криспу, – под личиной другого человека. – Волшебник вытащил две монеты. – Та, что в моей левой руке – позолоченный свинец.

Когда я коснусь ею настоящего золотого в правой руке с соответствующим заклинанием, согласно закону сродства будут выявлены и другие подделки.

Трокунд прочел заклинание и сжал обе монеты, настоящую и фальшивую, вместе. Волосы нескольких солдат из черных внезапно стали седыми, что вызвало хохот телохранителей, но иных изменений не произошло.

– Его здесь нет, – объявил Трокунд, и внезапно нахмурился. Или мне так кажется…

Он снова коснулся золотого свинцовой фальшивкой и крепко зажал обе монеты в кулаке. Теперь его заклинание звучало сурово и мрачно, требовательно, грозно.

– Богом благим клянусь… – потрясенно прошептал Крисп. Черты одного из мятежников текли, как воск над огнем. Солдат на глазах становился выше и худее. Трокунд хрипло завопил от радости.

Лицо колдуна страшно исказилось, когда он понял, что обнаружен.

Он вытянул в сторону невысокого чародея когтистую руку, и тот, пошатнувшись, застонал. Монеты упали на землю.

Но и Трокунд был мастером чародейских наук; будь иначе, Анфим не выбрал бы его своим учителем в колдовском деле. Вцепившись в воздух, он удержался на ногах и нанес ответный удар. Скепарн согнулся, точно под огромной тяжестью.

Чародейское единоборство захватило обоих. Силы волшебников были равны – ни один не мог причинить другому большого вреда, если только тот не совершит роковой ошибки. Ни тот, ни другой не обращали внимания на окружающих, сосредоточившись по необходимости на своем противнике.

– Взять его! – Крисп указал на Скепарна. – Взять живым или мертвым!

Императорские телохранители повиновались, не раздумывая. Они едва не схватили колдуна прежде, чем тот понял, что происходит.

Скепарн начал было накладывать проклятье на них, но при этом ему пришлось оторваться от Трокунда, став уязвимым для нападения. С воплем он повернулся, пытаясь бежать. Поднялись и опустились секиры халогаев. Вопль оборвался.

Трокунд шатался, как пьяный.

– Вина, кто-нибудь, умоляю! – прохрипел он. Крисп отстегнул флягу и передал чародею. Трокунд осушил ее одним глотком и опустился сначала на колени, а потом на четвереньки. Крисп обеспокоенно нагнулся к нему.

– Теперь я понимаю, – прошептал Трокунд едва слышно, – что такое оказаться под лавиной.

– Ты в порядке? – спросил Крисп. – Тебе что-то нужно?

– Для начала новое тело. – Трокунд с явным усилием поднял уголки рта в улыбке. – Силен был этот Скепарн, как мул упряжной. Если бы халогаи его не отвлекли… знаете, ваше величество, я очень рад, что они успели.

– Я тоже. – Крисп глянул на труп Скепарна. Мятежники расступились вокруг него, точно от жертвы чумы. – Наверное, его совесть замучила.

– Желанием встретиться с вами он явно не горел. – Вымученная улыбка Трокунда немного ожила. Чародей поднялся на ноги, отмахнувшись от попытки Криспа помочь ему, и устало покачал головой. – Да уж, ваше величество, я очень рад, что северяне его отвлекли.

Крисп глядел на восток, на стены города Видесса за Бычьим Бродом. Со стороны моря укрепления города едва ли уступали тем, что защищали его с суши. За ними на семи холмах раскинулся сам Видесс. Сверкали на ясном весеннем солнце позолоченные шары на куполах бесчисленных храмов, точно множество крохотных солнышек.

«Возвращаюсь домой», – подумал Крисп, всходя на борт императорского парома, который должен был перевезти его через пролив. Мысль эта все еще казалась ему странной. Еще немало лет предстоит прожить ему в городе Видессе, прежде чем он, а не родная деревушка, покажется Криспу истинным его местом в этом мире. Но здесь были его обиталище, его жена, его сын наверное, его сын, но уж точно его наследник. Если это не дом – то что же?

Гребцы взялись за весла. По спокойным водам Бычьего Брода паром заскользил к городу. Крисп был настолько рад вернуться, что даже не обращал внимания на жалобы возмущенного качкой желудка.

Паром причалил к самым западным воротам морской стены, самым близким к дворцу. Створки распахнулись в тот самый миг, когда паром ударился бортом о причал. Крисп уже привык, что имперский церемониал осуществляется с подобной гладкостью. По взмаху руки капитана матросы пришвартовали корабль, спустили сходни и низко поклонились императору. Крисп сошел с парома на берег.

Помимо дворцовых слуг, за воротами Криспа ожидала группа аристократов.

– Побдилъ еси, Крисп! – вскричали они, простираясь перед императором ниц. Хоть раз, подумалось Криспу, древнее приветствие оказалось не просто фигурой речи. – Побдилъ еси!

Встречавшие поднялись. Среди них Крисп заметил Яковизия. Одетый в яркие шелка, безупречно ухоженный, аристократ вновь был похож на себя, хотя пополнеть еще не успел. Но, пока его товарищи славили императора, он поневоле стоял молча. Несправедливость эта особенно задела Криспа. Он подозвал Яковизия к себе, выделив тем самым среди товарищей. Аристократ надулся от гордости, вышел вперед и поклонился.

– Малая, но неизбежная война окончена, – проговорил Крисп. Теперь пора начать войну большую и отомстить за тебя. Я клянусь в этом вновь, именем владыки благого и премудрого.

Он полагал, что это даст встречающим возможность поликовать еще немного. Вместо этого они стояли молча, точно лишенные, подобно Яковизию, языков. Сам Яковизий отстегнул от пояса табличку украшенную эмалью и самоцветами и покрытую, как подсказал Криспу нос, надушенным воском. Искалеченный, Яковизий приспосабливался к увечью с обычным своим изяществом.

«Так вы не слыхали, ваше величество? – написал он торопливо. Как это возможно?»

– Не слыхал о чем? – переспросил Крисп.

Несколько человек, поняв, о чем идет речь, попытались ответить одновременно, но Яковизий взмахом руки заставил их смолкнуть. С тихим шорохом его стиль торопливо забегал по табличке. Закончив, вельможа передал табличку Криспу.

«Десять дней назад Агапета разгромили к северу от Имброса.

Собрав все войско, какое мог, Мавр отправился ему на выручку».

Крисп уставился на табличку, как на исповедь предателя.

– Благой бог знает, сколько гонцов приносили мне письма из города, пока я был на западе. По сравнению с этим, все их вести – пустая болтовня. Так почему мне никто ничего не сообщил?! – Он грозно воззрился на Барсима.

Вестиарий побелел, как молоко.

– Но, ваше величество, – пробормотал он, – севаст уверил меня, что держит вас в курсе всех событий, прежде чем отбыть с войском на север, и обещал отсылать вам сообщения из похода.

– Не верю, – сказал Крисп. – Как он мог пойти на такое… он поискал подходящее слово, – …безрассудство? – Еще не договорив, он понял ответ. Его побратим знал, что Крисп не желает выпускать его из города, но не знал почему. Если Мавру примерещилось, что Крисп сомневается в его отваге или способностях, то доказать обратное он мог, только одержав победу. А чтобы Крисп не мог остановить его – отправился тайно.

Но Крисп знал, что Мавр и храбр, и умен, – иначе он не назначил бы его севастом. Беспокоился он за безопасность своего побратима. Танилида не стала бы посылать пустых предупреждений.

Вкус торжества превратился в горечь. Крисп развернулся и, не обращая внимания на удивленные крики, бросился на пристань.

Капитан и команда императорского парома изумленно воззрились на него.

– Греби быстро на ту сторону Бычьего Брода, – приказал он капитану. – Передай Маммиану приказ: пусть готовит армию к переправе, как только прибудут корабли. Скажи ему, что я намерен двинуться на Арваша, как только вся армия окажется здесь. Все понял?

– К-кажется, да, в-ваше величество. – Заикаясь, капитан повторил приказ. Крисп резко кивнул. Повинуясь командам капитана, матросы отдали концы, взялись за весла, и паром, развернувшись, точно боевая галера, на месте, устремился на запад.

Крисп обернулся. В воротах стоял Барсим.

– Что с завтрашней триумфальной процессией по Срединной улице, ваше величество? – спросил он. – Что с благодарственной службой в Соборе? С раздачей праздничного подаяния?

– Все отменить! – рявкнул Крисп и через секунду поправился: Нет, деньги пускай поразбрасывают – пусть повеселятся горожане.

Но когда северная граница разваливается, праздновать особенно нечего.

– Как пожелает ваше величество, – печально ответил Барсим с поклоном; он жил ради церемоний. – Чем вы в таком случае намерены скрасить свое краткое пребывание в городе?

– Посоветуюсь с военачальниками, – брякнул Крисп первое, что пришло в голову, и добавил:

– С Дарой повидаюсь. – Он не просто соскучился по жене. Ему жизненно важно было сохранять с ней добрые отношения, особенно теперь, когда на его сторону встал отец Дары. Почти походя Крисп добавил:

– И с Фостием.

– Превосходно, ваше величество. – Теперь Барсим был явно доволен. Лишенный возможности зачать собственного ребенка, евнух обожал императорское чадо. – Поскольку ваши генералы пока находятся по ту сторону Бычьего Брода, могу ли я проводить вас в императорские покои?

– Хорошо. – Крисп улыбнулся непоколебимой деловитости Барсима.

Вестиарий махнул рукой, и перед Криспом выстроились в два ряда положенные Автократору двенадцать зонтоносцев. В тени разноцветных шелковых зонтов Крисп двинулся к вишневой роще, окружавшей его личные палаты, – если только у императора вообще может быть хоть что-то личное.

– Твое величество! – Стоявшие на страже халогаи при виде императора вытянулись по стойке «смирно».

– Ваши родичи рьяно рубились, рассекая ряды мятежников, сказал Крисп.

Северяне заухмылялись.

– Как он говорит по-нашему! – заметил один из них.

Крисп ухмыльнулся в ответ, довольный, что его усилия не пропали даром. Он поднялся по лестнице и распахнул двери. Барсим обогнал его.

– Позвольте мне позвать кормилицу с вашим сыном, ваше величество. – Евнух ринулся по коридору, выкликая кормилицу. Та выглянула из комнаты, сжимая в руках Фостия, и при виде Криспа изумленно взвизгнула.

– Ваше величество! Мы вас так рано не ждали. Поглядите-ка, какой у вас крепкий сынок!

Она приветливо протянула Криспу младенца. Император взял сына на руки. С той поры, когда Крисп уезжал на запад, Фостий изрядно подрос.

Крисп вглядывался в лицо Фостия, пытаясь, как всегда, определить, кого же напоминает ребенок. Словно нарочно, Фостий походил только на мать – и на самого себя. Теперь его лицо казалось намного более индивидуальным, чем сразу после рождения.

Но глаза он унаследовал от матери – и от деда.

Фостий тоже вглядывался в Криспа, с любопытством, но не узнавая.

Взгляды их встретились, и Фостий улыбнулся. Крисп восхищенно улыбнулся в ответ.

– Как вы ему приглянулись, – ворковала кормилица. – Славный наш…

Малыш сосредоточенно нахмурился, и по руке Криспа потекло что-то горячее. Он поспешно вернул ребенка кормилице.

– Кажется, он обмочился. – На самом деле никаких сомнений в этом не оставалось.

– Есть у них такая привычка, – ответила кормилица радушно.

Крисп кивнул: выросший в деревне, он был близко знаком с привычками младенцев. – Я сейчас его перепеленаю. А вы, наверное, хотите повидаться с госпожой?

– Да, – ответил Крисп. – Не думаю, что долго пробуду в городе.

Кормилицу это не удивило; впрочем, она узнала о разгроме под Имбросом раньше него.

– Ее величество в это время дня занимается вышиванием, сообщил Барсим, ведя Криспа мимо портрета Ставракия. Криспу было бы интересно узнать, как оценил бы старый воин Автократор его первую войну.

Большое окно вышивальной выходило на север. Дара сидела под ним, низко склонясь над гобеленом. Работа эта могла и не быть завершена до ее смерти; когда гобелен будет готов, он займет место в Тронной палате. Дара черпала немало гордости в том, что лучшие вышивальщицы города сочли ее мастерство достойным такого ответственного труда.

Дара не услышала, как отворилась дверь. Она подняла взгляд, только когда Крисп встал перед окном, заслонив свет, и даже тогда она не сразу оторвалась от павлина, чей роскошный хвост распускался все шире с каждым стежком.

– Прекрасная работа, – похвалил Крисп.

Дара без ложной скромности кивнула.

– Сегодня у меня хорошо шло. – Она воткнула иглу в основу, отложила вышивку и встала. – Но это не значит, что я не отложу работу, чтобы поприветствовать триумфатора. – Она прижалась к нему так сильно, что Крисп шумно выдохнул, и с улыбкой подставила губы для поцелуя.

– Да, одна победа за нами, – проговорил наконец Крисп. Руки его скользили по телу супруги, не желая отрываться. Он видел, что Дара не против, но сведенные брови говорили, что она не всем довольна. Крисп знал, почему. – И, как мне только что сказали, поражение к ней в довесок, – мрачновато добавил он.

– О да, – печально согласилась Дара и, чуть помолчав, спросила:

– Что значит – только что сказали? Ведь Мавр должен был сообщить тебе о том, что случилось с Агапетом.

– Ни словечка я от него не услышал, – резко бросил Крисп, как и о том, что он сам собрался на войну. Наверное, он скрыл это от меня, думая, что я запрещу ему рисковать собой, помнишь письмо его матери?

– Я и забыла. – Глаза Дары расширились. – И что ты будешь делать?

– Поеду за ним, – ответил Крисп, злой и на Мавра, и на себя, – и попытаюсь вылечить от глупости. Надо было сразу сказать ему, что писала Танилида. Но я боялся, что он рванется в бой, чтобы показать какой он независимый. И я молчал – а он все равно сбежал у меня из-под носа.

Он испытывал недоброе предчувствие – словно злая судьба поработала здесь. Чураясь, Крисп очертил на груди солнечный круг; Дара сделала то же.

– Слава богу благому и премудрому, не все предсказания сбываются. Как иначе мы могли бы жить, зная, что будущее открыто не только богу благому? Может быть, Танилида преувеличила материнские страхи. Теперь, с Фостием, я знаю, как это бывает.

– Может быть. – Но Крисп ни на минуту не поверил бы в подобное. Танилида назвала его «ваше величество», когда лишь безумец мог бы представить его в императорских одеждах и императорских палатах. Только безумец – или тот, кому будущее и в самом деле открыто.

– Потребуются ли вам в дальнейшем мои услуги, ваши величества?

– осведомился Барсим. Не сводя друг с друга взглядов, Крисп и Дара одновременно покачали головами. – Тогда, если вы мне позволите… – Вестиарий откланялся и ушел.

– И сколько покорных деревенских красавиц грели тебе постель, пока ты гулял по западным землям? – поинтересовалась Дара, стоило евнуху удалиться.

Судя по тону, это могла быть и шутка. Но Криспу в это верилось с трудом. После брака с Анфимом Дару трудно было упрекать за то, что она сомневалась в верности супруга, пока того нет рядом – и когда он есть.

– Ты думаешь, – ответил Крисп после минутного раздумья, – я такой дурак, чтобы изменять тебе, когда палатка твоего отца стоит рядом с моей?

– Вряд ли, – неохотно признала Дара. Она уперла руки в бедра и подняла голову – иначе ей было не глянуть мужу в глаза. – Так ты, значит, все это время спал в гордом одиночестве?

– Именно.

– Докажи.

Крисп зашипел сквозь зубы.

– Да как я, интересно…

Как именно, Крисп понял на середине фразы. В четыре шага он подошел к двери, захлопнул ее, запер, так же торопливо вернулся и стиснул жену в объятьях. Их губы сомкнулись…

Потом, значительно позже, Дара прошептала:

– Слезь с меня. Пол тут не просто твердый – он холодный. А мозаика у меня, наверное, на спине отпечаталась.

Крисп сел на корточки. Дара перекинула через него ногу и откатилась в сторону.

– Так и есть, – заметил он.

– Вот и мне так показалось, – мрачно согласилась Дара. Но изобразить раздражение ей не удалось. – Я и не ожидала, что твое доказательство будет таким… бурным.

– Это? – Крисп картинно поднял брови. – После столь долгого воздержания – это только начало.

– Хвастун, – ответила она, не отрывая от него глаз. Потом взгляд опустился, а брови взлетели. – Это еще что? – Она протянула руку, пощупать, что это там. Это последовало примеру бровей.

– Не подождет вторая часть доказательства, пока мы не доберемся до спальни? – осведомилась Дара, прежде чем они вернулись к прерванному занятию. – Там будет удобнее.

– Верно, – согласился Крисп. – Почему бы нет?

Преимущество императорских одеяний состояло в том, что снимались – а в данном случае надевались – они легко и быстро. Основной недостаток становился очевиден, когда наступали морозы.

Крестьяне работали в рубашках и штанах. Крисп поежился, представив, как он загоняет зимой овец, а ледяной ветер свищет под туникой и покусывает за срамные места.

Но сейчас это не было проблемой. Служанки улыбались, видя, что Крисп и Дара направляются в спальню рука об руку. Крисп старался не обращать на улыбки внимания. Он уже почти примирился с тем, что его личная жизнь быстро становится достоянием общественности. Не скованному предрассудками Анфиму это было легко, а вот Криспа порой нервировало. Особенно мысль, что слуги ведут счет.

Когда они вновь оказались за надежно запертой дверью, мелочи перестали беспокоить императора. Он вновь сбросил тунику, помог раздеться Даре. Они легли вместе. Теперь они занимались любовью медленнее, не столь яростно, с поцелуями и ласками, сплетаясь и расплетаясь, растягивая наслаждение.

– Наверное, когда мы двинемся на север, – сказал Крисп после, – я возьму с собой твоего отца.

Дара расхохоталась.

– Если ты ради меня – не надо. Вряд ли я смогу представить себе – или получить – более надежное доказательство твоей любви. – Ее пальцы скользнули по его телу. – Или могу?

– Боюсь, что с этим подтверждением тебе придется подождать, вздохнул Крисп.

Дара фыркнула, сжала доказательный орган почти до боли, потом, внезапно посерьезнев, села.

– Знаешь, я подумала… это хорошая мысль, насчет моего отца.

Если он останется в городе в твое отсутствие, то может и позабыть, кому на самом деле принадлежит корона.

– Это я уже понял, – ответил Крисп. – Он способный человек способный, помимо всего прочего, быть себе на уме. Может, это оттого, что он с западной границы. Среди горожан, сколько я могу судить, это редкость. Здесь каждый готов выдать все, что знает, чтобы показаться важной персоной.

– Ты всегда мог хранить тайны, – заметила Дара. Крисп не мог не кивнуть: об этом свидетельствовала та самая кровать, на которой они лежали. – Почему это удивляет тебя в других?

– Я не сказал, что удивлен. – Крисп помолчал, пытаясь высказать то, что чувствует. – Мне это было легче. На меня все смотрели сверху вниз. Долго не принимали всерьез – по-моему, Петроний не принимал меня всерьез, пока под стенами Антигоноса не показались осадные машины. Но твоего отца он знал много лет и доверял ему полностью до той самой минуты, когда тот перешел на мою сторону.

– Отец всегда был скрытен, – сказала Дара. – Он может… удивлять.

– Верю. – Крисп не хотел, чтобы Ризульф удивлял его. Чем больше он думал, тем более хорошей казалась ему идея держать тестя при себе. Он тяжело вздохнул.

– Что-то случилось? – озабоченно спросила Дара. – Обычно ты не грустишь после этого.

– Я… я не о том. Просто хотелось бы чаще выкраивать минуты, когда не надо беспокоиться обо всем, что творится во дворце, и в городе, и в империи, и во всех соседних землях – и во всех землях, соседних с ними, благим богом клянусь! – добавил Крисп, припомнив, что об Арваше Черном Плаще он услыхал впервые, когда тот разорил Татагуш, далеко к северо-западу от границ Видесса.

– Ты можешь поступать, как Анфим, – заметила Дара. – Не брать в голову.

– И посмотри, где сейчас Анфим – и где из-за него империя, ответил Крисп. – Нет, так уж я устроен – волнуюсь обо всем, что того заслуживает.

– И обо всем остальном заодно, – лукаво добавила Дара.

Крисп невесело хохотнул, признавая долю правды в этой шутке.

– Только подумай, от скольких неприятностей я избавил бы себя, если бы знал заранее, что Гнатий поможет Петронию бежать из монастыря. Как оказалось, я и Петрония избавил бы от горя.

Дара покачала головой.

– Нет. Он жил ради власти; не ради видимости, а ради власти самой. Ты это видел. Ты оставил бы его жить монахом, но он скорее умер бы, чем согласился – и умер.

Подумав, Крисп понял, что она права.

– Я на его месте побрил бы голову и ушел из мира.

– Даже оставив женщин? – ехидно осведомилась Дара и прижалась к нему.

Крисп сморгнул.

– Кто из нас больше скучал в разлуке – ты или я?

– Не знаю. Меня радует, что мы вообще скучали. Мы вынуждены жить друг с другом; если нам это в радость – тем лучше.

– А в этом что-то есть, – признал Крисп. – Если ты подождешь еще немного, я, пожалуй, представлю еще одно доказательство.

– Да ну? – Дара встала на колени и нагнулась над Криспом. Может быть, я могу скрасить тебе ожидание…

– Может быть… да… – Крисп погладил ее. Черные кудри Дары, как змеи, обвивали его пальцы.

Потом они лежали и глядели, как удлиняются тени – солнце уже клонилось к закату. Наконец голод превозмог лень. Крисп потянулся было к алому шнуру, потом все же накинул тунику. Он, в конце концов, не Анфим.

Дара так же неторопливо оделась.

– Чем займешься после ужина? – спросила она, когда Барсим отправился передавать заказы повару.

– Проведу ночь за военными картами со своим штабом, – ответил Крисп, ради Дары изображая мрачность. На самом деле он ждал этого с нетерпением – не северной кампании, а совещания. До того, как он пришел в город Видесс, он никогда не видел карты.

То, что мир можно запечатлеть на пергаменте, восхищало его неимоверно; то, что на том же пергаменте он может начертить свой будущий путь, давало ему чувство власти воистину императорской.

– Только подумай, чем бы ты мог заниматься вместо того, заметила Дара.

– Ты мне льстишь, – отозвался Крисп. – Удивительно, как я еще ходить могу.

Дара показала ему язык. Крисп рассмеялся. Несмотря на дурные вести, день прошел совсем неплохо.