"Жизненная сила" - читать интересную книгу автора (Уэлдон Фэй)

НОРА

Пожалуй, пора оставить Мэрион с ее проблемами и снова стать собой. Мне, Норе, должна была пойти на пользу попытка объяснить Сьюзен поступок Мэрион, но этого не произошло. Если я могу представить себя на месте Мэрион, это еще не значит, что другие способны или захотят понять ее.

— Ума не приложу, что тебя так шокирует, — сказала я Сьюзен, уже прекрасно зная ответ.

Сьюзен потрясло то, что женщина сама распорядилась собственной жизнью, не спрашивая позволения социальных работников. Сьюзен из тех, кто постоянно вмешивается в чужую жизнь, но никому не позволяет совать нос в ее дела, поэтому считает вмешательство обычным явлением.

— Ты сама понимаешь, — ответила Сьюзен. — Детей нельзя отдавать чужим людям из прихоти. Ты просто стараешься разозлить меня, Нора. Ты еще скажи, что любой человек вправе продать почку за разумную цену!

Я открыла рот и сразу закрыла. «Если решу продать свою почку, это никого не касается, — могла бы ответить я. — Если я предпочитаю почке большую кухню, что в этом плохого?» Но мне не хотелось спорить с ней. Я только подумала, что они с Винни не пара.

Мы сидели в доме Сьюзен на Кью-Гарденс-сквер, в одном из самых престижных районов, с точки зрения «Аккорд риэлтерс». Если бы Винни и Сьюзен пожелали продать дом, на него мгновенно нашлись бы покупатели. В этом и заключается отличие Кью-Гарденс от Ротуэлл-Гарденс, хотя сами дома очень похожи. Во времена спада на рынке недвижимости район решает все. В центре города еще можно продать здание стоимостью свыше двух миллионов фунтов, и, как на Ближнем Востоке после войны в Персидском заливе, дома с электронными системами безопасности пользуются особым спросом. Любую квартиру в большом доме, с охранником у входа, ведущим пристальное наблюдение, комнатой, где есть системы сигнализации и связи, а стены пуленепробиваемые, куда жилец может спрятаться при первых признаках опасности, можно продать сразу, избежав утомительного торга. Но добротные, крепкие дома на окраинах заметно упали в цепе. Они никому не нужны. Никто не желает покупать их. Только в пригородах, где можно дышать свежим воздухом и не опасаться террористов и просто преступников, на такие дома еще сохранился спрос.

Сад перед домом Сьюзен тщательно ухожен. Медный дверной молоток сияет. Связку ключей легко найти в одном из отделений опрятной сумочки. Долгие годы Сьюзен и Винни вели ожесточенную борьбу за каждую мелочь, и наконец его пристрастие к творческому беспорядку отступило перед упорядоченностью и аккуратностью Сьюзен. Я заметила, что они сумели прийти к некоторому компромиссу, но перемирие было заключено на условиях, более выгодных ей. Старые занозистые сосновые половицы заменили отличным отреставрированным паркетом, навощенным до блеска. Мы с Винни предпочитаем легкий беспорядок, старые любимые вещи, позицию «принимайте нас такими, какие мы есть» и «давайте поужинаем в кухне». Но Сьюзен совсем другая.

Мы устроились в гостиной. Комнату украшали скромные букеты. Вдоль стены тянулись стеллажи, полки прогнулись. Это была явная победа Винни — выигранная битва, если не война. Винни терпеть не мог зависеть от плотников, водопроводчиков, маляров и электриков. Он считал, что каждый настоящий мужчина обязан быть мастером на все руки. Сьюзен умоляла профессионалов: «Прошу вас, пожалуйста, сделайте все как следует!» А Винни заявлял: «Пустяки! Я справлюсь сам». Ему могли понадобиться годы, но он все-таки справлялся с задачей, поминутно сверяясь с самоучителями и пособиями. Зачем платить фунты, когда можно все сделать своими руками, потратив какие-то пенсы? Сьюзен только скрипела зубами; об этой привычке свидетельствовали очертания ее губ — уже не пухлых, мягких и уязвимых, а тонких и плотно сжатых. В битве за книги победу одержал тоже Винни; они были старыми и ветхими, изданными в пятидесятых годах, и содержать их в порядке было нелегко. Тряпка, которой вытирали пыль с полок, цеплялась за корешки и старые суперобложки и рвала их. Комната была из тех, что в «Аккорд риэлтерс» называют «самыми просторными», — в ней хватало места роялю с расставленными на нем семейными фотографиями и призом, который Винни получил за лучшую книгу года о правильном питании. Приз напоминал медную баранью ногу на постаменте. Сьюзен сказала, что пару лет Винни вел рубрику рецептов в воскресной газете. Это я знала. Я читала эту газету каждую неделю. Винни дома не оказалось, и я подавила разочарованный вздох. Ну конечно. Он уехал в Штаты исследовать взаимосвязь между молочными продуктами и катаром.

— Бедный Винни, — вздохнула Сьюзен, — он оказался меж двух жерновов. Он предпочел бы писать книги о природе реальности, но они не находят спроса.

Я придержала язык, не напомнила ей, что книгу Винни о природе сновидений быстро распродали. Однако эта книга не соответствовала представлениям Сьюзен о муже как человеке из плоти и крови, рядом с которым сама она могла бы казаться высокодуховным существом. Чтобы быть эфирным созданием, ей требовался реальный муж. На это Винни часто сетовал, ломая французский батон и зачерпывая ложкой абрикосовый джем, пока Сьюзен потягивала черный кофе. Это было летом, когда они не ладили, тем самым летом, когда Сьюзен уехала вместе с Лесли с его великолепным жезлом.

— Нора, — начала Сьюзен, — я хочу поделиться с тобой.

Я поняла, что она имеет в виду: она решила сделать из меня единомышленницу. Привлечь меня на свою сторону. И при этом уязвить. Я не сказала: «Понимаю. Поделиться не только картиной Аниты Бек». Если мой Колин и ее Аманда сидят в моей кухне голые, возможно, у нас с Сьюзен будут общие внуки. Винни и Сьюзен, Эд и Нора, Розали и… кто еще? Уоллес, свалившийся с горы? Или сумасшедший электрик мистер Кольер? Мы опять собрались, повесили на стену изображение интерьера спальни Лесли Бека, написанное Анитой Бек, и привели настоящее в полное соответствие с прошлым. Но вряд ли Мэрион захочет и впредь мыть нашу посуду: кое-что все-таки изменилось.

— Делись, Сьюзен, — ответила я и поняла, что привязана к ней. Я завидовала Сьюзен потому, что ее дом был вдвое больше моего, потому, что она возглавляла благотворительную организацию, а я работала в «Аккорд риэлтерс», потому, что Винни был энергичен и изобретателен, а Эд предпочитал сидеть дома, перед телевизором. А еще потому, что у нее есть дочь от Лесли Бека, а мне в лучшем случае достанется только его внук. Но то, что объединяло нас, перевешивало все остальное: наше прошлое. Я простила ее.

И она поделилась наболевшим.

Рассказала о том, что я уже знала, и сообщила несколько неизвестных мне фактов.

Она призналась, что была зла на Винни и всех нас в тот день, когда уехала в Бордо с Лесли Беком и леди Анджелой. И не потому, что мы чем-то досаждали ей, а потому, что мы, самодовольные сибариты, говорили только о еде и детях. Сьюзен была совсем другой — ее ждала работа, а ей приходилось торчать в деревне с мужем и двумя детьми, появившимися на свет по чистой случайности. Ей осточертели жаркое солнце и вино, она глохла от стрекота цикад, мозг отказывался работать, она повсюду натыкалась на полуголых детей.

— Мы же были в отпуске, — напомнила я. — Мы просто отдыхали.

— Нора, — заявила Сьюзен, — вы с Розали всю жизнь отдыхаете, а если чем-нибудь и занимаетесь, так только в постели с Лесли Беком.

И она высказала мне все. По пути к Каору, через реку Ло и возвышенность, которой начинался жаркий юг Франции и где пахло перезрелыми персиками, Лесли сказал Сьюзен и леди Анджеле, что может получить любую женщину, какую захочет. Леди Анджела рассмеялась, назвала Лесли Бека хвастуном, лжецом и мужланом, а он возразил, что покорить можно любую женщину, надо только иметь план: любой женщине недостает лишь шанса и мужчины, который захотел бы ее. А он — мужчина, который знает толк в женщинах. Они запоминают его раз и навсегда.

— Почему это? — спросила леди Анджела, и Сьюзен, которой давно надоела болтовня Лесли Бека, объяснила с заднего сиденья:

— Он имеет в виду размеры своего органа, леди Анджела.

— Откуда ты знаешь? — удивился Лесли Бек. — Пока ты не входишь в число моих женщин.

— Мэрион однажды случайно увидела его, — пояснила Сьюзен, — и рассказала мне, я — Розали, а Розали — Норе.

— И ты решила посвятить в нашу тайну леди Анджелу, — с довольным видом заключил Лесли Бек и посоветовал спутнице свернуть вправо, потому что она ехала прямо навстречу грузовику. Леди Анджела заявила, что ей, лесбиянке, вообще-то все равно, но она слышала, что гетеросексуальные женщины не придают никакого значения длине мужского органа. Что же ответила Сьюзен? Она сказала, что не ей судить.

Сьюзен призналась: она уже жалела, что не осталась с Винни и с нами. Болтовню о еде и детях она была готова предпочесть разговорам о сексе. Но эта беседа врезалась в ее память.

Потом она рассказала, что Лесли заметил на обочине написанный от руки указатель «Пещеры Мадонн» и они свернули на ухабистую проселочную дорогу к маленькой деревушке, состоящей преимущественно из кафе и сувенирных лавок. Указатели манили их променять солнечный день на тьму и холод, осмотреть сталактиты и сталагмиты. Леди Анджела отказалась от экскурсии, заявив, что предпочитает как можно дольше оставаться на поверхности земли. Пещеры вызывали у нее мысли о смерти.

— Только не вздумайте шалить, — предупредила она, и Лесли засмеялся, заявив, что для шалостей. он выбрал бы другое место. Сьюзен и Лесли спустились вниз в расхлябанном лифте и присоединились к группе туристов. Их перевезли в лодках через подземное озеро, вода в котором была черной, пугающе неподвижной и холодной. Над ними куполом выгибался каменный свод, повсюду виднелись глыбы самых причудливых форм — розовые, зеленые и лиловатые. В мерцающем свете фонарей Сьюзен позволила Лесли Беку взять ее за руку.

— Тебе не холодно? — спросил он.

Он прихватил с собой белый спортивный свитер с вертикальными декоративными полосами, идущими через плечи, Набросил его на спину и завязал рукава на груди. Сьюзен отказалась надеть его. На ней было тонкое летнее платье. Она поежилась.

— Я же предупреждал, — упрекнул Лесли. В лодке ей пришлось прижаться к нему, только чтобы согреться. Он обнял ее.

— У него руки, как у гориллы, — сказала мне Сьюзен. — Слишком длинные для тела.

— Посмотрите направо, — предложил гид. — Мать-природа придала этой глыбе форму монахини, а вон там — видите? — Дева Мария. Присмотритесь, и вы увидите, что она прижимает к груди младенца Иисуса. Как видите, Бог вездесущ.

И туристы изумленно и восхищенно вытаращили глаза, разглядывая символы, дарованные им Творцом, и накренили лодку, вытягивая шеи, чтобы увидеть острые каменные выступы, изображающие Иисуса. Его различили все, кроме Лесли и Сьюзен.

Лодка пристала к берегу. Экскурсанты последовали за гидом по извилистым подземным ходам, изумляясь сталактитовым Мадоннам — «Смотрите, смотрите, вот ручка младенца Иисуса!» — индейским вождям в замысловатых головных уборах, сталагмитовым канделябрам и половникам, нависшим над головами…

— Ты все перепутала, — сказала я.

— Не перебивай! — обиделась Сьюзен.

— Прости, — устыдилась я. — Продолжай.

Мне не хотелось слушать ее. В «Галерею Мэрион Лоуз» я пришла не ради того, чтобы увидеть картину Аниты или купить ее, а просто потому, что надеялась случайно встретить там Лесли Бека. Судьба недаром вновь свела нас. О любовь, любовь! Романы так глубоко врезаются в женскую память, что затмевают все доводы рассудка; у каждой из нас бывают минуты, когда хочется броситься в омут очертя голову. Память души не имеет ничего общего с похотью. Тем жарким летом на Беркли-сквер я совсем не любила Лесли Бека; я польстилась на тайну, похожую на истинную любовь, как сахарин на сахар, не содержащую калорий, но канцерогенную, имеющую не истинный вкус любви, а лишь послевкусие, свидетельствующее об обмане. Мошенничество. За все приходится платить. Бесплатных пирожных не бывает. Чем меньше калорий, тем выше вероятность рака.

Сьюзен сказала мне, что Лесли Бек позвал ее за собой и она подчинилась. Они зашагали по пещерам, между скользкими камнями, которые никто не протирал тряпкой, и наконец голоса затихли вдалеке, единственный источник света располагался где-то на высоком своде. Лесли прислонил Сьюзен к каменной стене, накрыл своим телом, чтобы согреть, и она забыла, как презирала его. Ей показалось, что это летучая мышь задела ее крылом, а не Лесли запустил пальцы в ее волосы. Сьюзен завизжала и вдруг поняла, что лежит на земле, в зеленоватой луже.

— Мы отбились от группы, — сказала она. — Здесь мы и погибнем. Никто не вспомнит о нас. Никто нас не хватится. Разве что леди Анджела, но будет уже слишком поздно.

— Я не прочь закончить жизнь здесь, — заметил Лесли. — А ты?

Эти слова тронули Сьюзен. Она призналась, что в душе донельзя сентиментальна; за Винни она вышла потому, что он объяснил, что испытывает к ней такую же любовь, как к морю, безбрежному и непостижимому. То же самое он говорил мне, но я об этом умолчала. Мне было стыдно — я отняла у нее то, во что она верила, к чему привыкла, ради чего родила детей.

— Мы безнадежно заблудились, — сказала она Лесли, шагая вслед за ним, огибая холодные на ощупь каменные глыбы, доверяя ему, потому что в такие минуты женщинам свойственно доверять мужчинам. А потом пещера вдруг стала шире, в глаза им ударил свет, их овеял теплый воздух. Навстречу шла еще одна группа экскурсантов с другим гидом.

— Ты знал дорогу, — заявила Сьюзен. — Это был короткий путь.

— Откуда я мог его знать? — возразил Лесли. — Нам просто повезло.

Счастливчик Лесли Бек.

Но когда они добрались до виллы на окраине Бордо и леди Анджела сообщила Аните, что они побывали в пещерах, Анита, страдающая аллергической реакцией на солнечный свет, Анита, глаза которой на красном опухшем лице казались крошечными, откликнулась:

— А, мы с Лесли часто там бываем!

Сьюзен покраснела и поспешила отвернуться. На ужин подали вареные бобы, привезенные из Англии, повидло, чай в пакетиках и увесистые свиные отбивные. Со Сьюзен Лесли Бек вел себя так же, как с леди Анджелой: даже не пытался флиртовать, не подмигивал, не брал за руку. Вскоре она попросила подвезти ее до аэропорта Бордо.

Сьюзен призналась мне, что только за ужином осознала: они с Лесли занимались любовью, не предохраняясь, как она выразилась, а дни были самые опасные. Ей пришлось немедленно вернуться в Дордонь, к Винни, чтобы скрыть возможные последствия. И последствия действительно возникли — в виде рыжеволосой Аманды.

Я не стала объяснять Сьюзен, как меня огорчило ее неожиданное возвращение: к чему бередить старые раны, ворошить воспоминания? То, чего она не знала, не могло ранить ее. Анита и без того взбудоражила всех нас, оставив нам в наследство упреки и угрызения совести. Анита Бек отомстила нам, заставила признать истину: мы кичились своей верностью и требовали ее, но сами были изменницами.

Сьюзен поделилась со мной тревогой: если Колин — сын Лесли Бека, тогда его связь с Амандой — не что иное, как инцест. Я заверила ее, что беспокоиться не о чем. Тревогу вызвало ее чувство вины, которое объединяло нас.

— Колин может быть только сыном Эда, — объяснила я. — Достаточно взглянуть на них обоих.

— Ты думаешь? — нерешительно переспросила она. — А Эд в этом всегда сомневался.

Это потрясло меня. Я похолодела, но не подала и виду.

Сьюзен объяснила: когда Винни сообщил ей, что я соблазнила его на берегу Дордони, она от возмущения рассказала Эду то, что узнала от Лесли, — подробности нашего с Лесли летнего романа.

Поцелуи и признания. Вступая в тайную связь, каждая сторона верит в существование баланса сил, равенство перед страхом, важность сдерживающего фактора. И как часто люди ошибаются! Бух, бац — и ты оказываешься среди руин, в которые превратилась чужая жизнь и в которых теперь копошатся оборванные дети.

Я положила конец исповедям со Сьюзен. Мне показалось, что взаимности в них нет и в помине.

Я не заводила подобных разговоров с Эдом. Он никогда не считал нужным обсуждать такие темы со мной. Я чувствовала себя униженной и оскорбленной. Либо он пережил невыносимые душевные муки, а я просто ничего не заметила, либо был настолько порядочен, что не ревновал, и в этом случае порядочность можно приравнять к безразличию. Так или иначе, это мне не нравилось. Я поняла, что безмятежной, уютной любви у нас никогда не было, существовала лишь привычка — потребность Эда в женщине-компаньонке, которая ходила бы за покупками, готовила еду, была вежлива, откладывала деньги на черный день, смотрела вместе с ним телевизор, пыталась отучить детей курить в доме, лежала рядом в кровати ночь за ночью, откликалась на его редкие сексуальные порывы.

А может, он просто оказал мне добрую услугу — остался со мной, сделал все, чтобы сохранить семью. Простил меня, но перестал любить и доверять и теперь жил вполсилы — по вине Лесли Бека. Из вечера в вечер он кивал мне, сидя перед телевизором, но редко открывал рот; воодушевлялся в присутствии друзей, — но был апатичным рядом с мной. Сколько мужчин поступают со своими женами так, как Эд? В конце концов на мне отразились все его страдания.

Анита Бек, месть получилась превосходной.

Этот отрывок я написала в понедельник. В субботу Розали заявила.

— Нора, ты не в себе. Со вчерашнего дня ничто не изменилось, а еще вчера ты была всем довольна. Так в чем же дело?

Этот день Розали предстояло провести у мистера Кольера. В честь ее визита он наполнил водой плавательный бассейн. Об этом Розали вовсе не просила. Она боялась предстать перед мистером Кольером в купальнике, опасалась, что его оттолкнет ее целлюлит.

— Мой брак построен на лжи, — печально призналась я.

— Значит, тебе повезло, — резко отозвалась Розали. — По крайней мере лжешь ты, а не твой муж.

Она приводила в порядок ноги: прижимала к коже длинные полоски тонкой липкой бумаги и сдирала их вместе с темными волосками, портящими все впечатление. Это зрелище завораживало меня и вместе с тем внушало отвращение.

— Я уже опаздываю, — продолжала Розали. — Мы с Мэрион провисели на телефоне несколько часов. Лучше бы Лесли Бек вообще не появлялся. Из-за него все словно помешались. Вот и Мэрион подумывает уволить Барбару. Представляешь? А где сегодня Эд?

— На работе, — ответила я.

— Да? — переспросила она, и я сообразила: Винни в отъезде, Сьюзен — в доме на Кью-Гарденс-сквер, и, значит, Эд не в издательстве, а у нее. А может, у меня просто развилась паранойя. Порой мне казалось, что я теряю способность рассуждать здраво. От любви остался только страх быть брошенной, и я напоминала ребенка в истерике, потерявшего всякую связь с реальностью.

Сегодня в офисе не было ни мистера Кольера, ни мистера Рендера. Я могла сколько угодно шуршать бумагами, перечитывать рукопись и вносить исправления в описание очередной сцены в «Галерее Мэрион Лоуз», о которой Мэрион рассказала Розали, а та — мне. Несомненно, в текст вкрались ошибки и неточности, но это мне нравилось. Истина — слишком суровый хозяин, которого приятно обманывать. Лично я позволяю себе хотя бы на время забыть, в каком положении очутилась сама.

Итак, попробуем вообразить эту сцену. Мэрион стоит перед картиной Аниты Бек. В руках у нее свежий номер «Гардиап» с обзорной статьей «Групповая выставка у Мэрион Лоуз», написанной Мелани Дойч. Статья невелика, но и выставка — отнюдь не сенсация. И все-таки это не заметка, а полновесная статья, хотя выставка в ней называется «маленькой и добротной». К статье даже прилагается фотография — снимок картины Аниты Бек, которая, к удивлению Мэрион, выглядит в черно-белом исполнении весьма пристойно. Несомненно, поэтому ее и выбрали. Почти весь текст посвящен «теории апекса» в интерпретации Мелани Дойч, а именно — тому, сколько картин требуется создать в одном жанре, чтобы количество перешло в качество. Вывод очевиден: картина Аниты Бек — вершина пирамиды. Обычно подобные теории выводят Мэрион из равновесия, и, чтобы успокоиться, она обводит взглядом галерею, останавливаясь на табличках «продано» под восемью картинами из десяти. По крайней мере никто не скажет, что Мэрион Лоуз пала духом и выбрала путь наименьшего сопротивления; когда начинается спад, планку приходится снижать.

Она уже получила четыре предложения купить эту картину: два от постоянных клиентов, одно от Норы и одно от Сьюзен. Обычно она не так разборчива, скорее напротив. Видимо, ей просто хочется досадить Лесли Беку или оставить картину себе. Мэрион могла бы повесить полотно у себя в доме, в самом темном углу, где его никто не заметит. Но с появлением фотографии в «Гардиан» все изменилось. Ей придется хорошенько задуматься.

Входит Лесли Бек, потрясая газетой.

Лесли . Следовало оценить ее по меньшей мере на две тысячи фунтов дороже. Я же говорил тебе!

Мэрион . Ты, случайно, не спал с Мелани Дойч?

Лесли . Мэрион, с этим покончено. Я уже старик. Ты непременно должна побывать у меня: в доме еще не меньше двух сотен холстов.

Мэрион . Должно быть, перед смертью Анита трудилась не покладая рук.

Лесли . Верно. И я поощрял ее. Я был источником ее вдохновения. Без нее моя жизнь утратила смысл. Мне грозит одинокая старость… Разве тебе никогда не бывает одиноко, Мэрион? Или тоскливо? Ты не чувствуешь, как угасает жизненная сила?

Мэрион . У меня есть галерея, друзья и работа. Со мной все в порядке.

Лесли . И еще кошки. Я слышал, ты завела двух кошек. Это меня тревожит. Обычно кошек заводят старые девы, Мэрион.

Мэрион . Откуда ты знаешь, что у меня есть кошки?

Лесли. Слышал от кого-то… Да, от твоей милой помощницы. От Барбары. Той самой, у которой скандалист муж. Она сказала мне, что училась в колледже вместе с Мелани Дойч. Кстати, а где Барбара?

Мэрион . Не знаю. Она опаздывает.

Входит Афра.

Афра . Приветствую отъявленного подлеца! Как дела?

Лесли . Привет, лучик света в моей жизни.

Афра . А кто главный луч? Погоди, угадаю сама. Барбара. Твое поколение неисправимо. Вы едите слишком много красного мяса. — Мерзость! Знаешь, что вы оставили нам в наследство? СПИД. Об этом я прочла в поезде, заглянув в чужую газету.

Звонит телефон. Мэрион берет трубку. Ее спрашивают из «Галереи Тейт», хотят разузнать про Аниту Бек: в каком жанре написано большинство полотен, можно ли на них взглянуть, кто ее наследники, законны ли их притязания? Вместо того чтобы сразу передать трубку Лесли Беку, Мэрион обещает перезвонить. Она ненавидит Лесли Бека. Мэрион спрашивает, оставила ли Анита Бек завещание, Лесли отрицательно качает головой, и Мэрион заявляет, что он не вправе распоряжаться ее картинами, пока его не признают законным наследником, а для этого понадобятся годы.

Лесли . А ты на чьей стороне, Мэрион?

Мэрион . На стороне Аниты.

Ей становится легче. Лесли удаляется, подгоняемый вспышкой тревоги. Входит Барбара с ребенком на руках.

Барбара . Простите, Мэрион. Я просто не знаю, что делать. Бен наотрез отказывается сидеть с Холли. А я считала его любящим, заботливым отцом! Но в его конторе отменили скользящий график, и он заявил, что его работа важнее моей: я все равно зарабатываю только на булавки, и потом, ребенку нужна мать. Но на самом деле мы ссоримся с тех пор, как родился ребенок. Мы оба измучились, нам не по карману нанять няню. Я даже не предполагала, что все закончится вот так.

Афра . Почему же ты не спросила у меня? Я бы тебе все предсказала.

Мэрион . Идите работать, Афра. Барбара, я больше не желаю слушать о ваших семейных ссорах. Это ваше место работы, а не кабинет психоаналитика. И вы должны были позвонить и предупредить, что принесете с собой ребенка.

Барбара . Телефон все утро был занят. Нам необходима еще одна линия.

Мэрион . Я обойдусь и без ваших советов.

Барбара . А я думала, вы в хорошем настроении, ведь про картину Аниты Бек написали в «Гардиан». Вам следовало бы порадоваться.

Мэрион . Барбара, вы же взрослая женщина. Это не игра.

Барбара . Вы просто завидуете — потому, что Лесли Бек показал мне картины Аниты. А еще потому, что у меня есть связи в «Гардиан», а у вас их нет. Лесли говорил, раньше вы были его прислугой. Это правда?

Ребенок начинает плакать.

Мэрион . Лучше отнесите ребенка домой, и немедленно. Люди ходят по галереям, чтобы отдохнуть от младенцев. Думаю, ваш муж прав: место матери — дома, рядом с детьми. Видимо, работа в галерее не для вас.

Барбара тоже ударяется в слезы.

Барбара . Но мне нравится работать здесь! Я хочу здесь работать. Но разве я могу успеть все сразу? Отработать день в галерее, вернуться домой и заняться домашними делами и при этом не рассчитывать даже на похвалу; никому нет дела до того, каково приходится мне! Всех волнует только ребенок. Я позволила себе всего один вечер отдыха, только один, — и посмотрите, что из этого вышло! Бен впал в истерику, вы недовольны. Почему бы вам не поладить с Лесли Беком, Мэрион? Ведь это ваш последний шанс. Бедняга, ему так грустно. У него умерла жена. Я лишь попыталась утешить его, но не смогла. Он сравнивал себя с царем Давидом, спрашивал, не соглашусь ли я согревать его всю ночь, но мне пришлось вернуться к Бену. А я думала, все мы друзья…

Афра берет ребенка и дает ему пососать свой палец.

Афра . На вашем месте я бы…

Мэрион . Вы обе уволены.

Но они не обратили на нее ни малейшего внимания, прошли к ней в кабинет и заварили чай, чтобы избавиться от стресса. Мэрион готова расплакаться, но телефон продолжает звонить, ей приходится работать за троих, а она не в состоянии собраться.

Довольно о Мэрион. Вернемся к Розали. Субботнее утро; она заканчивает эпиляцию ног, болтает со мной, а я гадаю, на самом ли деле Эд на работе. Ноги Розали стали совсем гладкими, но это мало ей помогло — Розали не мешало бы похудеть. Я задумалась: если Эд бросит меня, найду ли я ему замену, сумею ли ужиться с другим человеком и захочу ли этого?

— Розали, — начала я, — ты должна кое-что узнать про мистера Кольера.

— Он говорил, что рано или поздно все вокруг начнут предостерегать меня, — отмахнулась Розали. — Я знаю, он серийный убийца. Он сам сказал.

— Это не шутка.

— Его жена получила по заслугам, — возразила Розали. — Никто не заставлял ее обманывать мужа, наставлять ему рога в его собственном доме, в его ванной. Ванны гораздо хуже супружеских постелей. По крайней мере Лесли Бек соблазнил меня вне дома, а не в постели своей жены.

Она злилась на меня. Ничего другого я и не ожидала. Она уставилась на свое отражение в зеркале.

— Лесли Бек или серийный убийца — какая разница? — пожала плечами Розали, затем оттаяла, улыбнулась мне и поцеловала в щеку. Должно быть, я уже пропахла тысячью лосьонов и духов — ароматами прошлого. — Никакого преступления он не совершал, — продолжала она. — Просто встретил ужасную женщину и женился на ней, а теперь познакомился со мной, и мы вместе будем заботиться о пекинесе.

— А как же Бинго?

Бинго — кличка ирландского сеттера, принадлежащего Уоллесу. Розали предлагала назвать его Гектором, но Уоллес настоял на своем. Я задумалась, есть ли что-нибудь общее у Уоллеса и мистера Кольера, и пришла к выводу, что оба притягивают трагедии. Оба ухитрились попасть в газеты.

— Бинго я кому-нибудь отдам, — решила Розали, и я подумала, что таким образом будет покончено и с Уоллесом, и, вероятно, с Бинго. Розали всегда недолюбливала его. — Не волнуйся, — продолжала она, — если понадобится, я возьму его с собой, но, надеюсь, до этого не дойдет. — И она снова поцеловала меня. — По-моему, Уоллес не случайно сорвался со скалы, а сам прыгнул в пропасть, — добавила она. — Перед отъездом мы поссорились. Он посмотрел на Кэтрин, которая как раз подстриглась и у нес начали виться волосы, и заявил, что она ему кого-то напоминает. Кто бы это мог быть? Я назвала пару теток с обеих сторон, но он только качал головой. И я сказала, что, должно быть, это лицо он видит, когда смотрит в зеркало, напомнила, как Джослин Бек уверяла, что Кэтрин — вылитый Уоллес, и, видимо, у меня дрогнул голос, потому что Уоллес воскликнул: «Вот именно! Бек во времена Примроуз-Хилл. Вот кого она мне напомнила. Лесли Бека». И он замолчал. За всю ночь и следующее утро он не проронил ни слова. А потом уехал на Маттергорн. Взобраться на Маттергорн — проще простого, это маршрут для туристов, но на пленке скала выглядит впечатляюще. Кажется, восхождение Уолесса снимали для рекламы диет-колы.

— Как низко все мы пали, — произнесла я. — Когда-то на вершины гор взбирались ради духовного очищения и чтобы побыть в одиночестве, а теперь — чтобы снять рекламный ролик.

— А может, это была диет-пепси, — задумчиво отозвалась Розали. — Мы оба предпочитали ее. Она не такая приторно-сладкая, как кола. Так или иначе, последними словами, которые я услышала от Уоллеса, были слова «Лесли Бек».

И Розали отправилась в замок Синей Бороды, сумасшедшего электрика мистера Кольера — загорать у бассейна и стесняться целлюлита. А я вернулась домой, где в саду застала Эда — он читал рукопись. Траву на газоне давно следовало скосить, но я промолчала. Лично я не смогла бы преспокойно читать на запущенном газоне, и меня удивляло, что Эд на это способен.

— День слишком хорош, чтобы торчать в издательстве, — объяснил Эд, — вот я и прихватил рукопись домой.

Не выдержав, я спросила:

— Ты видел фотографию картины Аниты Бек в «Гардиан»? Помнишь супругов Бек с Примроуз-Хилл?

— А мне казалось, ее зовут Джослин, — отозвался он. По крайней мере в отличие от Уоллеса Эд соглашался разговаривать со мной.

— Так звали первую жену Лесли Бека.

— По-моему, мы удивительные люди, — протянул он. — Мы так давно женаты и до сих пор вместе — в это трудно поверить, если вспомнить, как изменился мир.

И он улыбнулся мне настолько ласково, что мне стало легче. Но у меня мелькнула мысль, что улыбки сродни цветам, которые дарят, чтобы загладить вину. Пожалуй, верный признак счастливой семьи — кривые усмешки и пустые вазы.

Следующий день был выходным, и Эд отправился с Колином и Амандой на прогулку в парк. Как обычно, мой муж был невозмутим, сдержан и жизнерадостен. Я старалась не смотреть на Колина: незачем в очередной раз убеждаться, что он — сын Эда, иначе и быть не может, я просто взвинчиваю себя. Колин никак не мог быть сыном Лесли Бека — разве что сперма сработала с опозданием. Говорят, что так не бывает, но откуда нам знать? Думать о происхождении взрослеющих детей было слишком тревожно; настоящее чудо, что они появились на свет и выросли. На этом и остановимся.

Глядя им вслед из окна, я убедилась, что Колин сложен в точности как Эд, только выше ростом, и пришла в себя. Он держал за руку Аманду, которая унаследовала ярко-голубые глаза Лесли Бека и густые прямые волосы, живость и способности матери, но, слава Богу, не ее бесчувственность. Я решила, что при встрече буду любезна со Сьюзен, но постараюсь по возможности избегать ее общества.

Как только они скрылись из виду, я направилась к телефонной будке за углом и позвонила Лесли Беку. Чтобы набраться смелости, мне понадобилось несколько минут. Номер я хорошо помнила. Казалось, я вновь стала школьницей, вновь испытала почти забытое ощущение: мне представлялось, что я стою на перекрестке тысячи дорог и за каждым углом меня подстерегают приключения. Я понимала: время лишило меня альтернативы, и сознавать это было неприятно. «Я уже старая, — думала я, — но не такая старая, как Лесли Бек, который уже ни на что не способен; что же мне нужно от него?» Но кое в чем я нуждалась — мне требовалось признание, хотелось вновь помолодеть, увидеть себя его глазами. В глазах Эда я давным-давно перестала отражаться.

Словом, я вошла в телефонную будку, решив не пользоваться домашним телефоном. Сказались давняя привычка, притягательность, тайны. Мне нечего было скрывать, но я боялась, что меня подслушают — что, если каким-то загадочным образом наш разговор запишется на автоответчик? Техника — друг человека, но враг женских тайн.

Лесли Бек подошел к телефону. Его голос ничуть не изменился.

— Лесли, это я, Нора! — выпалила я. — Мы с Эдом сожалеем о смерти Аниты. Должно быть, ты убит горем. — Эту фразу я придумала заранее.

Ответом мне стала длинная пауза. Я продолжала тараторить:

— Мэрион говорила, что перед смертью Анита занялась живописью. Где можно увидеть ее работы? Ты намерен выставлять их только в галерее Мэрион? Я видела снимок в «Гардиан» — но разумеется, звоню не поэтому… — Я разволновалась. Разговор не клеился.

Наконец Лесли произнес:

— Ты отрепетировала свою речь, Нора.

— О Господи, Лесли! — выдохнула я обычным голосом. Только что он звучал сдавленно и почти визгливо.

— Почему же, черт возьми, ты не пришла на похороны?

— Терпеть не могу похороны. — Оправдание было жалким. Меня охватило чувство вины.

— Никто из вас не заметил одного, — сказал Лесли Бек, — Анита понимала меня. Почему бы тебе не приехать сюда?

Мне только хотелось услышать его голос. Происходящее напоминало разглядывание старых семейных снимков в альбоме, я казалась себе другим, незнакомым, человеком.

— Мне надо приготовить воскресный обед, — неловко возразила я, словно опять стала девятнадцатилетней девчонкой.

Лесли Бек сказал, что мне надо почаще упражняться в остроумии. Оно присуще мне с рождения. Им восхищалась Анита. Я вернулась домой и оставила на кухонном столе записку такого содержания: «Я ушла к Розали, ей нездоровится, мы могли бы всей семьей пообедать не дома, а в ресторане „Золотой монах“, там мы и встретимся». На самом же деле я села в поезд и поехала к Лесли Беку.

Дом номер двенадцать по Ротуэлл-Гарденс заметно обветшал. Перед ним стояла табличка «Продается» — как и перед другими четырьмя домами на этой улице. Экономический спад больно ударил по тем людям, которые еще недавно процветали и покупали подобные особняки, — старшим менеджерам, ведущим архитекторам и юристам. Любой бизнес шел туго, благоденствовали лишь сборщики налогов.

Лесли Бек открыл дверь. Он был в халате и босиком. Он сразу извинился и сообщил, что у пего, кажется, грипп. Его лицо избороздили морщины, волосы потускнели, приобрели скорее песочный, нежели рыжий цвет и утратили пышность. Полные губы стали тоньше.

— Ты прекрасно выглядишь, Нора, — сказал Лесли. — А у меня выдался неудачный день. Я страдаю от депрессии, она то усиливается, то отпускает меня. Без Аниты так одиноко. Я совсем запустил дом.

Он не солгал. Полы давно пора было подмести, ковры — пропылесосить. Вещи валялись где попало, беспорядок нагонял тоску. По какой-то причине вся мебель была сдвинута в центр комнаты, комод стоял на расстоянии шести дюймов от стены, диван — напротив двери, словно Лесли гонялся за мышью и вдруг утратил всякий-интерес к погоне. Пол усеивали грязные носки и апельсиновые корки, на столе горой высились старые газеты, счета, вскрытые конверты с нацарапанными на них телефонными номерами. Среди бумажных пакетов из супермаркета попадались еще не разобранные, с кошачьим кормом. Все растения в горшках завяли.

— Разве Полли не приходит помогать тебе? — спросила я.

— Мы с Полли рассорились, — объяснил Лесли. — Она свинья. Все мои дочери — свиньи.

Только не Аманда, хотелось возразить мне. И не Кэтрин. Но я промолчала. Мне осточертели исповеди. Я не стала даже спрашивать Лесли, из-за чего он поссорился с дочерью.

— И конечно, незадолго до смерти Анита перестала заниматься домом, — продолжал Лесли. — Каждый день она запиралась в студии и работала. Она наконец-то стала самой собой.

— Что нам нужно, — сказала я, оглядывая замусоренную кухню, — так это позвать Мэрион и попросить сделать здесь уборку.

— А я думал, уборкой займешься ты. — Лесли коснулся узловатым пальцем моего рукава.

— Ты ошибся.

— У тебя, случайно, нет свободных денег? — поинтересовался нищий старый Лесли Бек. — Пока я не получу деньги за картины, мне не на что жить.

Я сказала, что денег у меня нет. В банке у меня лежало пять тысяч долларов — все, что осталось от отцовского наследства. Остальное съели повседневные расходы. До меня вдруг дошло, что мы с Эдом не можем позволить себе развестись. Он зарабатывал нам на хлеб, я обеспечивала комфорт.

— Почему бы тебе не купить какую-нибудь картину прямо сейчас? — спросил Лесли. — И не платить комиссионные галерее?

Это было бы несправедливо по отношению к Мэрион, но все мы знали, что Мэрион богата, как Крез, к тому же она продала ребенка Лесли Бека и не заслуживала снисходительности.

Лесли повел меня наверх по пыльной лестнице, тяжело опираясь на перила. Я решила, что он переигрывает, изображая старика, добивается, чтобы я посочувствовала ему и в конце концов легла с ним в постель, но надеялась, что этого не случится. Он не будил во мне желания, и это меня печалило. Во мне образовалась пустота, темный уголок, из которого, как от объявления о вакансиях в окне дешевого отеля, тянуло ветерком неудач, несбывшихся надежд и уменьшающихся доходов.

Мы поднимались по узкой винтовой лестнице, к пыльным ступеням которой присох кошачий помет. Я задумалась о том, что стало с кошкой: Лесли их терпеть не мог. Лесли открыл дверь студии, и солнечный свет хлынул потоком со всех сторон, всепроникающий, как радиация. Я поняла, почему Лесли Бек выглядит так жалко: ему слишком долго пришлось быть сильным, и его силы иссякли. В воздухе еще витал запах масляной краски и скипидара. Студия помещалась на чердаке, это была большая комната с огромными квадратными окнами в крыше.

Я надеялась, что прогулка Эда в ричмондском парке прошла приятно; зной и духота проникали даже сюда, в студию, вместе с выхлопными газами. Должно быть, теперь Эд дома. Он собирается с детьми в ресторан и жалеет, что меня нет с ними. Наверное, они даже позвонили Розали, но трубку никто не взял. Розали сегодня обедала с мистером Кольером, которого мне когда-нибудь придется называть Сэнди, по ее примеру.

Залитые солнцем холсты, прислоненные к стенам, излучали сияние, которое поразило меня, едва Лесли Бек распахнул дверь. Здесь были ковры, книги и фотографии, засушенные цветы и расписные ширмы, сухие краски в банках и прочие атрибуты мастерской художника — именно к такому творческому беспорядку стремился Винни и потерпел фиаско. Но разве он мог позволить себе беспорядок, живя бок о бок со Сьюзен? Когда я была молода, считала, что наши неудачи проходят незамеченными. Мы маскировали их плодовитостью, смехом, хмелем, оливковым маслом и чесноком, персиками и помидорами, спорами и болтовней — всем тем, в чем мы отказывали Аните Бек потому, что презирали ее. А она старалась сберечь все, что могла, и теперь дарила нам свои сокровища.

Анита любила яркие цвета. Картина, которую Лесли Бек принес в галерею Мэрион Лоуз, была самой светлой из ее работ и по-ученически робкой. Я так и не поняла, нравятся ли мне ее полотна. И потом, какое отношение имело мое мнение к самим картинам? Мэрион не терпела, когда кто-то заявлял при ней, что та или иная картина ему нравится. «Субъективной оценке здесь не место, — заявляла она, — вы не имеете никакого отношения к картине. Это нечто объективное, существование чего вам придется признать; человек либо обладает эстетической восприимчивостью, либо нет». А когда мы пытались выяснить, в чем состоит суть эстетической восприимчивости, она отвечала только, что все дело в способности человека совершать высоконравственные поступки. И мы отступали, подозревая ее в попытке возвыситься над нами, даже над Сьюзен.

На одной картине был изображен каркас недостроенного здания, с платформой на высоте четвертого этажа и тесной клетью, и где-то наверху угадывались фигурки людей. Анита густо накладывала краску, мазки разного цвета застывали один поверх другого. Здесь была комната одного из дешевых захудалых отелей, каких много в окрестностях вокзала Кингс-Кросс. Был и морской пейзаж с приливом, бьющимся о скалы на мысу, и узкой светлой полосой песчаного пляжа. Была удивительная пещера со сталактитами и сталагмитами причудливой формы, сросшимися и переплетенными, как фигуры на картинах Иеронима Босха. И множество спален — довольно скромных, почти заурядных, но уютных, как будто художница видела их мельком, но все-таки решила проявить снисходительность и внимание к ним. И одна подвальная комната со странным грибом, выросшим посреди нее. Я и не подозревала, что Анита была настолько талантлива.

— Я был источником ее вдохновения, — пояснил Лесли Бек. — Никто не верит мне, но это правда. Ей нравилось быть со мной, она нуждалась во мне, использовала меня. Жизненная сила принадлежала ей, а не мне. Я был ничтожеством. Чем-то вроде одной из ее кистей. Она оставалась здесь, а я покидал дом. Она отсылала меня прочь.

Он заплакал. Мне было больно видеть это. Пожалуй, мне следовало бы обнять его, но я не решилась.

— Конечно, — добавил Лесли, — женщины редко удостаиваются признания, которого заслуживают. Пожалуй, мне следовало просто сжечь все картины. Какой в них прок?

Я спросила, какая картина ему особенно правится, и он указал на изображение недостроенного здания с дощатой платформой на высоте четвертого этажа. Неожиданно для себя я обрадовалась. Я поняла, зачем приехала сюда: за чувством превосходства, за особым отношением, за тем, чтобы перестать быть женщиной, с которой жил Эд и без которой сумел обойтись Винни, женщиной, презираемой Сьюзен и подвергающейся насмешкам Розали. Мне хотелось сделаться той, чью энергию Аните Бек удалось лучше всего запечатлеть на холсте. Я тоже заплакала, хотя давно разучилась делать это изящно.

— Эта картина стоит двенадцать тысяч фунтов, — сообщил Лесли Бек, успокоившись.

— Она мне не по карману.

— Но я не могу позволить себе продать ее за бесценок.

— Об этом не может быть и речи.

— Почему бы тебе не купить ее в складчину со Сьюзен? — предложил Лесли.

— Пожалуй, нет, — отказалась я.

— Тогда возьми какую-нибудь подешевле, — настаивал он, — с интерьером спальни, например.

— Вряд ли такая меня удовлетворит, — ответила я, и Лесли хватило ума засмеяться.

Мы вышли из студии, захлопнули дверь источника энергии и зашагали по захламленным, грязным комнатам и коридорам, которые оттеняли студию, как, по словам Мэрион, унылая, ничем не примечательная рама порой подчеркивает прелесть яркой картины.

Я вернулась домой. Открыв дверь, я лицом к лицу столкнулась с Колином. Он был взволнован и зол.

— Неужели в «Золотом монахе» вас так скверно накормили? — изумилась я.

— Нора, нам не до шуток, — вмешалась Аманда. — Это ужасно!

— Дрянь! — выпалил мне в лицо обычно вежливый и ласковый Колин, бросился к себе в комнату и хлопнул дверью.

— Что случилось? — встревожилась я. — Где Эд?

Я устала, вымоталась, не знала, что еще сумею вымести. Год за годом жизнь идет мирно, все вокруг улыбаются, а потом словно просыпается спящий вулкан. У меня заболела голова.

— Кажется, Эд ушел, — ответила Аманда, и меня будто внезапно переключили на другую скорость. Голова болела по-прежнему, по я перестала обращать на это внимание. — Мы с Колином — брат и сестра, — продолжала Аманда. — Так говорит Эд. Точнее, сводные брат и сестра. Значит, мы не можем ни спать вместе, ни жить под одной крышей. Эд был в ярости.

— Но это неправда! — воскликнула я. Метнувшись к двери спальни Колина, я барабанила по ней кулаками, пока он не открыл мне. — Это нелепость! — заявила я. — Ты — сын Эда, и больше ничей!

— Колин, успокойся, — просила Аманда. — Не надо расстраивать родителей.

Она явно не собиралась предоставлять мне право во всем разобраться самостоятельно. Она никуда не желала уходить. Заявив, что Эд ошибся, утверждая, что она не дочь Винни, она пришла к выводу, что и насчет Колина он заблуждается. Видимо, Эд просто спятил. Я отметила, насколько Аманда похожа на свою мать.

— Колин, — продолжала я, — сделай анализы крови, образцов тканей, что хочешь. Я не обижусь. Но ты действительно сын Эда.

— Тогда почему папа сказал, что я не его сын? — возразил Колин. — И вообще кто этот Лесли Бек?

Я увидела, как мир перед моими глазами поплыл: плавно наклонился влево, затем начал медленно крениться вправо. Заметив, что я покачнулась, Аманда поддержала меня. Мне казалось, время остановилось навсегда.

— Ты пьяна, — процедил Колин. Он был самым младшим из моих детей. Ричард и Бенджамин учились в колледже. Колин с детства был самым послушным и покладистым. Меня подмывало отвесить ему пощечину, но я удержалась. Все-таки Колин — самый рослый из моих сыновей. Я заплакала. Точнее, разрыдалась.

— Прости, мама, — пробормотал Колин, но по-прежнему смотрел на меня с ненавистью, а Аманда, похоже, готовилась к моей продолжительной исповеди. Я присела на стул в кухне.

Постепенно я собрала воедино всю мозаику.

Место действия: ресторан «Золотой монах», бойкое заведение без претензий в той же торговой аркаде, что и «Аккорд риэлтерс». Его любят дети, здесь подают ската в черном масле, которого обожает Эд.

Колин . Я закажу пикшу с картошкой и горошком.

Аманда . А я — цыпленка-гриль и салат без заправки.

Эд . Сначала дождемся маму.

Дети удивленно уставились на него. Обычно Эд охотно идет у них на поводу. Они стали ждать. Даже не заказали кока-колу. Прошло пятнадцать минут. Мама не появлялась.

Колин . Это, случайно, не Розали — вон там, в углу!

Эд . Да, Розали.

Аманда . С кем это она?

Колин . С мистером Кольером. Мама работает у него.

Аман да. Это у Розали муж однажды исчез, и до сих пор неизвестно, жив он или нет? По-моему, она вправе встречаться с другим мужчиной. Что ей еще остается?

Колин . Ждать мужа.

Эд встал и направился к Розали. Дети посовещались и быстро заказали кока-колу, рыбу с картофелем, цыпленка и салат, а ската с черным маслом попросили принести, когда вернется Эд.

Аманда . А твоя мама не предупредила, куда уходит? Не к Розали, которая вроде бы заболела?

Колин . Самое забавное, так и было.

Принесли кока-колу. Вернулся Эд. Увидев бутылки, он швырнул их через весь зал, повсюду разлетелись осколки стекла и брызги. Гул голосов утих.

Эд . Твоя мать — тварь. Но больше она никогда не выставит меня на посмешище. И вы двое тоже. Хватит трахаться в моем доме. За кого вы меня принимаете?

Колин . Папа, пойдем отсюда.

Эд . Ты мне даже не сын. Только посмотри на себя! Что за дурацкие кольца у тебя в носу?

Аманда . Сейчас все так ходят, Эд. Пожалуйста, успокойтесь.

Эд(язвительно ). «Эд, Эд»! Ты только посмотри на себя, послушай, что ты несешь! «Эд»! И ты тоже дочь Лесли Бека, а не Винни. Как этот подкидыш. Это кровосмешение, и мне противно, что ни у кого не хватает духу открыто заявить об этом. Где, по-твоему, сейчас твоя мать, черт бы ее побрал? У нее опять течка!..

Молодые парни, знакомые Колина, помогли вывести Эда из ресторана. Розали заплатила за кока-колу. Мистер Кольер стряхивал мелкие осколки со штанин. Почти все стекло полетело в его сторону.

По дороге домой Эд попросил у детей прощения, объяснил, что не смог сдержаться, что с него довольно, что дети ни в чем не виноваты, но добавил: насчет отцов он сказал правду. Потом Эд ушел к себе в комнату. Аманда приготовила тосты с фасолью, но Колин был слишком взвинчен, чтобы есть. Эд покинул дом с чемоданом в руке. Аманда и Колин решили, что, если инцест самое страшное из того, что с ними случилось, им наплевать. Все равно никто не запретит им жить вместе, и чем скорее они уйдут из родительского дома, тем лучше. Потом домой вернулась я. И так далее.

Наша спальня показалась мне пустой. Я проспала три часа. Мне снилось, что я в «Галерее Мэрион Лоуз», роюсь в пустом кошельке, пытаюсь занять денег у Розали. Проснувшись, я узнала, что Эд так и не вернулся. Я стала обзванивать друзей, которые выражали удивление и беспокойство, но не представляли, где он. Дозвониться до Сьюзен мне не удалось номер был постоянно занят.

Колину и Аманде я сказала то, что должна была сказать: они еще слишком молоды для серьезных отношений. И он, и она так разозлились, что мне пришлось замолчать. В этот момент я беспокоилась не за них, а за себя. К поступку Эда у меня было двойственное отношение. С одной стороны, жизненная сила Лесли Бека ликующе забила ключом, напомнила о свободе, с другой — дом превратился в пустыню, в нем царил невыносимый зной. Телевизор работал, но его никто не смотрел.

Ко мне зашла Розали.

— Колин, — сказала она, — ты на самом деле сын своего отца. Мы с твоей матерью знакомы с давних пор. Никому и в голову не пришло бы утверждать, будто ты чужой сын. Просто твой отец помешался. Скоро он вернется.

Аманда смотрела в зеркало и твердила:

— Я не похожа на своих родителей, и никогда не была похожа. В своей семье я всегда чувствовала себя чужой.

Колин обратился ко мне:

— Тогда где же ты была? Ты написала, что уходишь к Розали, но где была на самом деле? Неужели все женщины такие?

Чертов Эд, думала я. Я была готова убить его. От этого мне стало бы легче.

— Почему ты меня не предупредила? — спросила Розали. — Мы выбрали «Золотой монах» только потому, что надеялись не встретить там знакомых. Кому придет в голову обедать в этом ресторане?

И так далее и тому подобное.

— Если Эд никогда не вернется, как мне получить образцы его тканей для анализа? — поинтересовался Колин.

Аманда сказала, что ее мать тоже лицемерка и вообще, кто такой Лесли Бек? Что мне известно о нем?

Я не стала объяснять, что это мужчина с самым огромным членом на земле. Это уже не казалось мне забавным и к тому же перестало быть правдой.

Розали уложила меня в постель и дала снотворного. Я услышала ее голос:

— Кстати, Нора, я почему-то стала бояться мистера Кольера. Больше не хочу встречаться с ним, а приходится. Я опасаюсь сердить его. Он очень странно смотрит на меня — знаешь, как спаниели, не поймешь, то ли они преданы тебе, то ли задумали тебя искусать. Вот такой у него взгляд. А может, мне просто показалось.

Она еще не успела переспать с ним; с этим она не торопилась. Я уснула.

Проснулась я внезапно, от странных звуков. Прислушавшись, я поняла, что в них нет ничего странного. Просто Колин и Аманда демонстрировали, как мало их волнует мнение окружающих. Чтобы доказать свою правоту, они наверняка решат зачать ребенка.

Снотворное произвело неожиданное действие: парализовало тело, приковало к постели, но взбудоражило разум. Видимо, так чувствуют себя люди, перенесшие инфаркт и способные только открывать и закрывать глаза, отвечая на вопросы. Уж лучше умереть. Но как?

Мой левый бок замерз — сказывалось отсутствие Эда. Я нашла убежище в теле Мэрион, мысленно перевоплотившись в нее. Широко открыла ее глаза и взглянула на мир под другим углом.