"Сплетающий души" - читать интересную книгу автора (Берг Кэрол)

Глава 9

Я знал, что у моей матери должны быть длинные блестящие волосы, заплетенные в свободную косу и спадающие до середины спины. Я знал это точно так же, как и то, что мой отец — настоящий отец, человек по имени Кейрон, — был стройным и темноволосым, и левое предплечье его ныло в холодную погоду. Я не должен был этого знать. Я никогда не видел портрета моего настоящего отца, и никто не рассказывал мне о том, как укладывала волосы моя мать до того, как его сожгли на костре.

И как же вышло, что, услышав, как правящая повозкой матушка рассмеялась себе под нос, я взглянул на нее — и увидел ее не в надетом для маскировки вдовьем чепце и пурпурном бархатном одеянии, но с волосами, заплетенными в косу ниже лопаток, в изумрудно-зеленом платье и с золотым медальоном, в котором, как я знал, хранились засушенные лепестки розы? Или же, когда принц Д'Натель прогуливался со мной по саду Вердильона, сцепив руки за спиной, и рассказывал, как это странно — снова вернуться в дом профессора Ферранта, почему я иногда видел вместо него невысокого темноволосого мужчину с высокими скулами, который никогда не сцеплял рук за спиной, но придерживал правой левое запястье там, где остался след от старого, неровно сросшегося перелома? Дневник профессора Ферранта лишь подтвердил то, что я и так уже знал о своем настоящем отце, хоть и не мог бы объяснить, откуда я это взял.

Это не было плодом воображения. Ни один портрет и ничей рассказ не могли открыть мне всего того, что я увидел, почувствовал и узнал из своих… видений. Другого слова я подобрать не мог.

Эти ощущения не были естественной частью жизни чародея. В этом я был уверен. Я бы предположил, что этот дар'нети, Радель, забавляется с моим разумом, если бы только мои видения не начались за несколько месяцев до того, как он объявился в Вердильоне. Кроме того, я не думаю, что кто-то смог бы вложить что-либо в мое сознание так, чтобы я этого не заметил, — разве что кроме отца, чье могущество было неизмеримо.

Но что бы ни послужило им причиной, я был уверен — видения как-то связаны с тем, что происходит со мной: с моими снами, кошмарами и всем прочим. Большую часть времени я чувствовал, что если не стану сдерживаться изо всех сил, то лопну, словно разложившийся коровий труп, разбрызгав повсюду мысли, воспоминания, все злые, неправильные поступки, которые я когда-либо совершал, так что все: моя мать, отец, друзья — смогут их увидеть. Я говорил себе, что меня не волнует мнение других, но, разумеется, это было неправдой, и, кроме того, я был убежден, что стоит мне только потерять самообладание, и лорды сразу же найдут меня.

Вот почему я больше никого не допускал в мой разум, вот почему не мог позволить принцу «помочь» мне справиться с кошмарами. Я был одним из лордов, несколько часов прожил как четвертое физическое воплощение их единого, исполненного злобы сознания, мое истинное «я» было утеряно, душу тронула гниль. В те часы я не чувствовал ничего: ни любви, ни боли, ни ужаса, ни отвращения, ни радости. Я мог не моргнув глазом погрузить ладони в пламя. Я мог каблуком раздавить новорожденное дитя и помнить об этом не дольше, чем ветер развеивает струйку дыма. Вся любовь и честь двух миров значили для меня тогда не больше, чем пыль на моем ботинке. Могущество было для меня всем. И даже четыре года спустя я так страстно жаждал его, что одна только мысль о нем повергала меня в трепет.

Единственной нитью, связующей меня с моим прежним «я», был голос моей матери, которая рассказывала мне правду о моей прошлой жизни и о людях, бывших ее частью. Я цеплялся за эту спасительную нить и со временем осознал, как она прочна и как яростно лорды стремились оборвать ее, заставив меня убить мать. Паоло убедил меня довериться ей, и я позволил ей увлечь меня за собой.

В дни и недели, которые последовали за моим бегством, отец раз за разом проникал в мое сознание и плоть и с колдовской силой, какой я не ожидал от дар'нети, разрушал то, что сделали со мной лорды. Но он не мог коснуться того, что осталось от моей бытности лордом Зев'На. Я запер эти несколько часов за дверью, которую даже ему не под силу было открыть. Если б ему удалось хотя бы заглянуть туда, он бы понял, кем я был, а если он и в самом деле таков, каким его считает моя мать, он бы попробовал исцелить и эту часть меня. Я не мог этого допустить. Гниение проникло слишком глубоко. Я бы наверняка умер или сошел с ума, и он, скорее всего, тоже. Диете Разрушитель стал частью меня, и я не верил, что его можно удалить успешнее, чем остатки принца Д'Нателя из души моего отца. Я должен был научиться жить вместе с Диете, держа разделявшую нас дверь закрытой и запертой.

Иногда владеть собой было легче — во время занятий, усердной работы или наших с Паоло поездок. Порой это становилось намного труднее — когда я злился или уставал. Но бывали времена, когда это было почти невозможно — если я касался меча или пытался сотворить даже самое пустяковое колдовство. Поэтому мне и пришлось бросить Паоло и Раделя защищать мою мать от разбойников во время нашего путешествия. Последнее место, где я мог позволить себе находиться, — это в гуще битвы, с мечом в руке, в окружении боли и крови. Когда я видел чужие страдания, я вспоминал вкус боли, скорби, отчаяния, как, заполняя ими темные уголки своей души, я мог призывать молнии, проникать в глубины океана или исследовать звездные просторы. Именно тогда я начинал слышать коварный шепоток ищущих меня лордов, и мне с большим трудом удавалось снова запереть дверь в сознании. Лорды были слишком близко.

Я не мог истолковать свои сны, равно как и то, что виделось мне наяву. Сны начались сразу после того, как я покинул Зев'На. Когда отец, исцеляя меня, сделал все, что только мог — и что я мог ему позволить сделать, — и я снова начал жить, спать, есть и чувствовать, как человек, мне стала сниться бесплодная страна с пурпурно-черным небосводом и зелеными звездами. Этот сон не пугал, просто место как место. Но оно снилось мне каждую ночь, и это казалось мне странным.

Постепенно, в течение следующего года, пейзаж моего сновидения изменялся. Так, в одну из ночей я мог увидеть голую пустошь, в следующий раз по ней уже тянулась тропа, могло появиться чахлое деревце или валун. На другую ночь у тропы вырастал каменный курган, или она превращалась в подобие дороги, или же начинала петлять по скалистому предгорью. Года через два мне начал сниться одноглазый карлик с парой товарищей — они сидели на валуне или стене или занимались каким-нибудь обыденным делом: точили нож, вырезали что-то из дерева или чинили башмак.

Разумеется, это были не те сны, из-за которых я поднимал на ноги весь дом, словно ревущий младенец, боящийся медведя или змей. Кошмары были связаны с лордами. Я просыпался слепым и знал, что смогу видеть только через золотую маску с алмазными глазами, которую они мне дали, или чувствовал себя вмурованным заживо в исполинскую каменную статую, изваянную для меня ими, или же я видел раненую мать и склонялся, чтобы отведать ее крови, ощущая в себе иссушающую жажду могущества.

Хотя вся моя жизнь была связана с Мостом Д'Арната, я никогда его не видел. Когда я был совсем еще ребенком и Зиддари нес меня через Пропасть, он оглушил меня чарами. Но после того как тем вечером в Вердильоне принц поделился со мной своей тайной и в тысячный раз повторил, как он надеется, что вскоре я смогу перебраться в Авонар, любопытство одолело меня. Что бы там ни думал принц, я никогда не собирался жить в Гондее. От мысли, что мне придется сидеть во дворце Д'Арната и править дар'нети, меня мутило. Поэтому я решил воспользоваться возможностью и просто посмотреть на него.

Ужасная ошибка. Путешествие оказалось занимательным, как я и сказал матушке, но я прежде никогда не чувствовал себя настолько не в своей тарелке, таким уязвимым, словно в тот же миг, как мы вступили на Мост, с меня содрали плоть, оголив кости. И с той ночи, когда я вернулся домой, мои сны про карлика и его мир тоже сделались кошмарами.

Ужас начинался всегда с того, что снившийся мне мир распадался на части, словно мозаика, брошенная на стол. Карлик, в панике размахивающий руками, мог оказаться на одном ее кусочке, дорога разбивалась между несколькими, гора оставалась еще на одном, а между всеми ними вспыхивало жгучее белое пламя. Оно сжигало осколки моего сна, словно сухие листья, и всякий раз я чувствовал, что и я горю вместе с ними. Я просыпался, жаждущий, опустошенный, словно белый огонь выжег все, что во мне было.

Если бы эти сны выжигали все темные закоулки за дверью, все бы было в порядке. Но они лишь пробуждали во мне желание распахнуть ее и сбежать туда, в холод и тьму. Я не знал, почему я кричал — из-за белого пламени или холодной тьмы. Прогулка по проклятому Мосту Д'Арната лишь еще больше исковеркала мое сознание, и я не знал, что с этим делать.

Потом мы приехали в Прайдину, где полупьяный скотник описал карлика и мир из снов. Я рассказывал Паоло о них и о том, что я полагал их реально существующими, но я никак не ожидал, что о них будет знать еще кто-то. Я едва не рванулся тут же искать место, где пропал сын пастуха. Мне казалось, что, увидев его, я смогу избавиться от этих снов или, по крайней мере, понять, что они означают. Но я не мог бросить матушку, пока она не окажется в безопасности.

Она и понятия не имела о том, как неистово ненавидят ее лорды. Единственной причиной, по которой она осталась жива после того, как они обнаружили ее в Зев'На, была их убежденность, что я убью ее и тем самым завершу свое обращение ко злу. Их беспокоило — точнее, пугало — в ней то, что они совершенно не понимали ее, не понимали, как кто-то, не наделенный колдовским даром, может столь успешно им противостоять. Они возненавидели ее с той самой встречи у Ворот, когда они привели ее и принца к Мосту. Вместо того чтобы посмеяться, наблюдая, как последний Наследник Д'Арната губит свой мир, они увидели, что Мост укрепился, Ворота раскрылись, а их мерзкий замысел обратился прахом.

Однако это разочарование было несравнимо с тем, что они испытали, когда я шагнул следом за ней в созданный принцем портал из Зев'На. Они были на волосок от столь желанной полной победы, от власти над обоими мирами. Если бы я одновременно стал и Наследником Д'Арната, и лордом Зев'На, мы с лордами уничтожили бы Мост одной лишь мыслью, нарушив равновесие, которое, как полагают дар'нети, он сохраняет между Гондеей и миром людей. Затем мы раскрутили бы латунное кольцо, то, огромное, что называется Великим оком, и оно бесконечно питало бы нас сотворенным нами хаосом. Никто ни в одном из миров не смог бы противостоять нам.

Но моя мать положила этому конец, и лорды не успокоятся, пока она не умрет. Так что я не мог оставить ее, убежденный, что никто другой не сможет узнать лордов, когда они придут за ней. После того как мы с отцом перешли Мост, Я лишь сильнее уверился в этом. Они обязательно придут.

Разумеется, меня тревожило приглашение лейранского короля. Возможно, это было уловкой, чтобы выманить ее, хотя она казалась слишком простой для лордов. Они предпочитали более тонкие игры, потому что их занимало не только достижение результата, но и развлечение. Как бы ни мечтал охотник убить кивернийского тигра, в том, чтобы брать его в логове во время зимней спячки, удовольствия мало. Совсем другое дело: выследить его в дебрях Кивернии и увидеть в глазах пойманного зверя осознание поражения — только такая победа позволит охотнику распробовать вкус торжества, зная, что каждый признает его мастерство.

Так что я не стал возражать, когда матушка предложила съездить в Монтевиаль, но собирался держаться поблизости во время ее встречи с королем Эвардом. Сторожевой пес дар'нети тоже был с нами, разумеется, и я готов был признать, что он может оказаться полезным в минуту опасности, но его взгляд все время были прикован ко мне — не к матушке, не к кому-либо другому, кто мог бы ей угрожать. Принц приказал ему охранять меня — а не оберегать. Тонкая разница, слишком тонкая — и она беспокоила меня куда больше, чем приглашение короля. А матушка ее не замечала вовсе.

— Будь я проклят, если останусь здесь вместе со сторожевым псом. Кто-то должен пойти с ней.

— Тебе нельзя. Она просила тебя держаться подальше. Я бы сам с ней остался, ты же знаешь, если б она только не велела мне понаблюдать снаружи. И мне кажется разумным проследить, чем будет занята свита.

Паоло протянул мне свою серую седельную сумку, в которой он хранил припасы для возвращения в Валлеор.

— И что же ты сделаешь, если они соберутся хватать нас? Закричишь?

Несправедливо было говорить так с Паоло. Но я слишком устал от Раделя, который вместо того, чтобы охранять нас, не сводил глаз с меня, как будто я вот-вот превращусь в чудовище. И за исключением прошлой ночи, когда я рухнул, словно гнилой забор, я неделями спал не больше часа-двух в день. Но ночной сон оставил меня лишь еще более усталым. В голове царила неразбериха. Что-то в этом проклятом месте было не так, но я никак не мог понять, что именно.

Мы с Паоло стояли в дверях виндамской сторожки. Он оглянулся туда, где разговаривали матушка и Радель, и понизил голос:

— Если б ты только слушал — ну, ты знаешь, как ты сможешь, если захочешь, — я бы закричал прямо тебе в голову, а дар'нети даже не узнал бы.

— Я не могу. — Я зашвырнул сумку в сторожку, взметнув с пола пыль и листья так, словно по ним пронесся маленький ураган. — Для чтения твоих мыслей так же нужны чары, как и для превращения тебя в слона. Во мне нет силы, стоящей упоминания, и я не хочу ее приобретать, а те жалкие крохи, что у меня есть, я не осмелюсь использовать. Никогда.

— Слушай, почему бы тебе не лечь вон там в уголке и не попытаться заснуть? Мы не потревожим тебя, пока не соберемся уезжать.

Я вытаращился на Паоло, удостоверяясь, не рехнулся ли он ненароком, но он дернул бровью в сторону дар'нети, который направлялся к нам, ведя на поводу свою лошадь.

— А мы что-нибудь придумаем.

— Придумаем что? — Радель отвязал поводья наших с матушкой лошадей от высохшего дерева возле крыльца.

— Как сделать так, чтобы господин Герик смог проспать дольше часа, — объяснил Паоло. — Я предложил ему бренди, но ему не нравится вкус. Говорит, что прекрасно заснет, если только мы оставим его одного. Гляньте-ка, — он спрыгнул с крыльца и пересек стоянку для экипажей, увлекая за собой Раделя, — я нашел местечко за домом, где можно оставить лошадей. Хорошая трава, есть немного воды, и с дороги не заметно. Дома прямо с земли не разглядеть, но ежели вы взберетесь вот на тот вяз, увидите и ворота, и дорогу, и сторожку. Я вам покажу.

Отобрав у Раделя поводья, он вскочил на спину Молли и завернул за угол сторожки. Я никак не мог понять, как ему удается взбираться в седло с такой легкостью. Радель, как обычно, посмотрел на Паоло так, словно он был комком грязи, но оказался не настолько гордым, чтобы не последовать за ним. Матушка помахала рукой и пошла по дороге к главному зданию.

Воспользовавшись подсказкой Паоло, я быстро сгреб листья в самом темном углу сторожки, снял плащ и набросил его на эту груду. Потом выскользнул из двери в заросли кустов и последовал за матушкой в сад.

Я едва не вернулся, чтобы спрятаться под своим плащом, когда впервые увидел поместье. Еще одно видение. Два образа, один поверх другого. Первый был тихим, мертвым остовом, стоящим передо мной, второй — огромным, залитым светом домом, и пение флейт и скрипок и звонкий смех разносились над его садами. Я готов был поклясться, что танцевал там, хотя даже не умел это делать. Меня кидало то в жар, то в холод; мой нос утверждал, что эти одичавшие заросли пахли розами, духами и горящими свечами. Злость, радость, волнение и любопытство, совершенно не связанные с моим собственным настроем, учинили такое смятение в моей голове, что я едва не принялся биться ею о дерево, только чтобы остановить это. Несколькими мгновениями позже видение рассеялось, оставив меня в холодном поту.

Из моего укрытия в заросшей беседке я слышал, как королева описывает тех самых существ из страны моих снов, объявившихся в Лейране. Тот же карлик, и звероподобный человек, и еще тот, кого я звал бегуном, — темнокожий человек, высокий и тощий, что носился туда-сюда по черным дорогам и горным тропам моих снов. Они не были творениями лордов. Я не чувствовал в их магии искусства Нотоль, в их проделках — стратегии Парвена, в их общении — уловок Зиддари. Они были чем-то совершенно иным. Просто я не знал, чем именно.

Королева уже уехала в Монтевиаль, а матушка все сидела в раздумьях на перилах моста. Я тоже размышлял в своем укрытии, пытаясь решить, рассказать ли ей о моих снах про одноглазого карлика и его приятелей. Мои колебания спасли мне жизнь.

— … Он остался тем же, кем был в Зев'На. Но этой ночью он приблизится на длину моего клинка, и я уничтожу его, как велит мне долг, прежде чем он причинит новое зло.

Итак, принц Авонара хочет убить меня. Все его заявления о доверии и желании помочь мне оказались ложью. Ему почти удалось одурачить меня. Впервые после Зев'На я пожалел, что не ношу меча. Что ж, пусть даже и безоружный, так просто я не сдамся. Я кое-что умею. И, как постоянно напоминал мне сторожевой пес-дар'нети, я учился у настоящих мастеров.

Но, продолжая бушевать, отец начал убеждать матушку, и я внимательнее прислушался к его обвинениям.

— Лорды никогда не марают собственные руки… иногда вселяются… вторгаются в человека и вытесняют его душу… пользуются жизнью другого, как собственной…

Он действительно рассказал мне про тайник в заброшенной купальне, а лорды и в самом деле вселялись в чужие тела, осуществляя свои замыслы. Я проделывал это, будучи одним из них, и назвать это приятным значило бы не сказать ничего. Но я ни разу не вторгался в тело дар'нети и не использовал ни толики чар с тех пор, как покинул Зев'На. Это было слишком опасно и слишком болезненно, и мне не хватало на это сил, потому что бездеятельные пути накопления силы, которыми пользовались дар'нети, претили мне.

Что же произошло?

Даже сразись я с принцем, это все равно не даст ответа. Мне нужно было скрыться до тех пор, пока я не докопаюсь до истины. Матушка не сможет защитить меня от принца, а мертвым я не смогу уберечь ее ни от кого.

Итак, используя все, что я узнал о бесшумном передвижении, обучаясь в Зев'На, я выскользнул из беседки, прочь от моста и заросшей травой ложбинки, в глубь сада. Двигаться приходилось медленно, следя за ветками, сучьями и листвой. Слабый лунный свет не мог пробиться сквозь кроны. Прошлой ночью опавшие листья промокли под дождем, и это помогало мне красться тише, несмотря на хлопанье рукавов, мокрых от осевшей на кустах и лозах влаги. Я шел прочь от сторожки, решив, что смогу перебраться по какому-нибудь дереву через стену и скрыться в лесу. Я наверняка сумею прятаться дольше, чем они будут меня искать.

Я обошел стороной разросшийся кустарник и направился к ольховой рощице. Приблизившись к кольцу деревьев, я споткнулся в потемках обо что-то плотное и мягкое и рухнул лицом в сырую траву. Чем бы это что-то ни было, пахло оно неважно, так что я счел его мертвым — пока оно не зашипело и не рванулось в сторону. Я поборол искушение вскочить и броситься бежать. Вместо этого я тихо пополз вперед на животе. Тусклое зеленоватое свечение пробивалось сквозь листву. Я едва отваживался дышать. И тут ветки передо мной вдруг раздвинулись, а чья-то рука дернула меня за волосы, задирая лицо так, что свет ударил мне прямо в глаза.

— Это еще кто? Еще один лазутчик? Прислужник меченосца? — раздался над ухом скрипучий голос.

Чьи-то руки вцепились мне в плечи. Я извернулся, чтобы ослабить их хватку, и попытался пинками сшибить врагов с ног. Но это мне не удалось, и мои противники выдернули меня из кустов и поставили на колени, заломив руки за спину.

Матерь ночи! Прямо передо мной, словно только что вылезший из моего сна, стоял одноглазый карлик. С одной стороны, сжимая мою руку хваткой, сделавшей бы честь и воину-зиду, стоял широкий, темный человек. А напротив него — тощий чернокожий бегун, нисколько не уступающий в силе своему косматому приятелю.

— Кто вы? — прошептал я, от изумления даже перестав сопротивляться.

— Это он! — тихо объявил карлик, прижимая палец к губам и ухмыляясь в бороду. — Вот радость-то! О, только скажи нам, великий хозяин, что мы не причинили тебе вреда!

Великаны не выпустили меня, но ослабили хватку так, что я перестал опасаться за сохранность своих конечностей.

— Я в порядке. Откуда вы взялись? Что вам от меня надо? Мне снилось…

— Еще не время для ваших вопросов, великий хозяин. Вы должны попасть в Пределье… если вы тот, кого мы ищем. Идемте же. Скорее! Мы здесь, чтобы помочь вам найти дорогу!

Он низко поклонился и беспечно рассмеялся. Двое других поддержали его — коричневый сухо и отрывисто заблеял, а его высокий спутник разразился раскатистым хохотом, глубоким, как полуночный цвет его кожи.

— Кейрон, нет! — закричала за деревьями матушка, отвлекая меня от загадочной троицы. — Герик, беги!

В этот миг радость пронзила меня. Принцу не удалось переубедить ее; она все еще верила в меня. Я не мог ее разочаровать.

Я стряхнул черную и коричневую руки и вскочил на ноги. Трое незнакомцев по-прежнему весело хихикали. Я был уверен, что они не желают мне зла.

— Мне нужно убраться отсюда, — сообщил я им. — Кое-кто хочет мне навредить.

— Отсюда? — переспросил карлик, еле сдержав смех. — Мы можем увести вас отсюда. Недалеко отсюда. Но не совсем отсюда. Наш путь — это не ваше «отсюда». Вы должны найти свой. Но пойдемте…

Его прервал треск ломающихся веток у меня за спиной.

— Кто вы? Что вы здесь делаете? Меч Аннадиса! Скажите мне, что это сон.

Матушка.

Трое снова расхохотались и попрятались за ствол огромного дуба, а я тем временем повернулся, чтобы рассказать ей, что я задумал. Она стояла в тени сиреневых кустов, я плохо видел ее. Луна блеснула на лезвии кинжала в ее руке. Возможно, на ее счет я тоже ошибался.

Но пока я колебался, она выронила оружие и протянула ко мне руки.

— Герик! Твой отец… Герик, скажи мне, кто ты?

Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но все вдруг оказалось слишком запутанным. Мне нужно было подойти к ней. Из теней доносились звуки — я узнал их: тихий удар, треск распоротых мышц и хруст кости, резкий выдох и торопливо, от нахлынувшей боли, втянутый воздух. Эти звуки всегда сопутствовали выпаду и ощущению прохладной рукояти ножа в ладони и удовлетворенному облегчению, когда упругая плоть и жесткий хрящ подавались под отточенным лезвием.

Я бросился к ней; сплетенные колючие заросли рвали мою одежду.

— Матушка? С тобой все в порядке?

Но это было не так. Ее одежда пропиталась кровью. Широко распахнув глаза, она коснулась груди, откуда торчала рукоять ножа, и отдернула руку, испачканную красным. Я подхватил ее, прежде чем она упала.

Я не наделен даром Целителя, и в моем распоряжении была лишь та малая толика силы, которая сама дается в руки каждому дар'нети. Этого хватить не могло. Есть лишь один способ помочь ей. Призвав всю магию и волю, которые я смог в себе найти, прижавшись спиной к двери в моем сознании, я с помощью чар воззвал к принцу.

Отец, сюда. Скорее…

Какой гнев… испепеляющую ярость… смертный холод я встретил, коснувшись его мыслей. Только столкнувшись с его отсутствием, я наконец понял, с каким расположением ко мне отец взялся тогда за мое исцеление.

Она здесь, в ольховой роще, за разрушенным погребом… раненая…

Это все, что я успел произнести, прежде чем волна его гнева захлестнула меня. Я разорвал связь, задыхаясь и обливаясь потом, словно полдня бежал по пустыне. Нет смысла говорить ему, что я не делал того, в чем он меня подозревает, или даже что матушка умрет, если он сию же минуту не придет, чтобы позаботиться о ней. Он придет. И мне стоит убраться отсюда прежде.

Я вглядывался в густые заросли, напрягая слух, чтобы уловить шаги… кашель… дыхание — любое указание на то, что негодяй, совершивший это, все еще в пределах досягаемости моего возмездия. Три странных создания по-прежнему хихикали, спрятавшись за своим дубом. Несколько пар сапог уже топотали по усыпанной листьями земле, но направляясь ко мне, а не прочь. Трое. Паоло. Радель. Принц. Куда же подевался убийца?

Я положил матушку на влажную листву под сиренью. Она тяжело дышала, ее руки похолодели, хотя я безостановочно их растирал. Глаза помутнели. Что я мог сказать ей? Мне было нужно, чтобы она знала…

— Держись. Верь мне.

Я не мог больше ничего придумать. Ей не захотелось бы слышать о том, что я собираюсь сделать с человеком, ранившим ее.

Так я и оставил ее, пытаясь не обращать внимания на рокот в голове, словно от надвигающегося землетрясения, и поспешил туда, где меня ждали карлик и его спутники.

— Мне нужно немедленно убраться отсюда.

— В какое «отсюда» вы желаете попасть, великий хозяин?

— За стены этого сада, к внешним воротам. Вы можете показать мне дорогу туда?

— Мы можем это в точности. Но не дальше? Не в дубравье или в травяное раздолье? Не в место со множеством стен?

Я понятия не имел, что он имеет в виду.

— Нет. Просто покажите мне, как выбраться за стены и вернуться к главным воротам так, чтобы меня не заметили.

Крики все приближались.

— И это стоит сделать прямо сейчас.

— Сейчас! — повторил карлик.

— Сейчас! — эхом вторили ему коричневый человек и бегун.

Эти двое схватили меня за руки и дернули. Едва я успел сообразить, что они не собираются вести меня обычным путем, как на пару вздохов земля ушла у меня из-под ног, а потом я вернулся на нее у самых ворот Виндама.

Единственным неприятным последствием этого странного перемещения стала легкая тошнота. Еще хуже меня замутило, когда я увидел у себя в руке окровавленный нож. Матушкин нож. Глупо было его вытаскивать. Я с отвращением отбросил его. Мои ладони были липкими, от меня пахло кровью. Благодарение всем богам, что мой отец — Целитель.

— Расстраивает брюхо, — заметил карлик, усмехаясь, похлопал по собственному солидному пузу, а потом шлепнул по животу и меня.

— Это точно, — согласился я. — Но зато у меня из живота не торчит меч — а это расстроило бы его еще сильнее.

Я отвесил всей троице подобающий поклон и подумал, что, возможно, когда я закончу следующую часть своего плана бегства, мы могли бы снова опробовать их чары.

— Благодарю вас, сэр…

— Вроун? — замешкавшись, неуверенно произнес карлик.

— Благодарю вас, сэр Вроун. Отличная работа.

Карлик выпятил грудь и расплылся в улыбке.

— Имя! Вы слышали это? Великий хозяин дал мне имя! Мой долг перед вами неизмерим, сир. Для меня будет честью служить вам всегда, пока не придет конец Беспределью, а Пределью не минет множества лет.

У меня просто не было времени разбираться в его странных речах. Ярость отца раздирала ночь в клочья. Если бы только мне хватило силы сделать то, что мне было нужно. Такую простую вещь…

У меня получилось. Спустя несколько долгих мгновений Ясир вылетел из ворот и остановился прямо передо мной, дрожа и мотая головой, точно так же, как когда я пробовал ускакать от своих сновидений. Единственным осложнением было то, что за ним последовала и другая лошадь. И на ней сидел всадник.

— Я так и знал, ты, кровавый ублюдок! Я тебя убью за это. Как ты мог так поступить?

Он спрыгнул с Молли и накинулся на меня, не успел я и глазом моргнуть. Я испугался, что мне придется сломать ему обе руки. Глаза у него сверкали, и его явно не заботило, что я с ним сделаю, если только я не успею убить его раньше, чем он меня.

— Я этого не делал, — выдохнул я, скрутив его и убедившись, что он и пальцем не сможет пошевелить, прежде чем я с ним объяснюсь. — Ничего из этого. Клянусь.

— Она мертва. Ты убил ее, бессердечная тварь.

— Она не умрет. Он спасет ее. Если это возможно, он справится. У меня нет целительского дара, так что я позвал его. Стал бы я его звать, если б хотел, чтобы она умерла? Нет. Конечно нет.

— Я не верю тебе! Ты весь в ее крови!

Вроун и его друзья схватили Паоло и вытащили его из-под меня, но он даже не заметил этого, как не замечал и кровь, капающую из носа на землю, и полуразорванную рубашку. Он не сводил глаз с моего лица.

— С какой стати тебе верить мне? — ответил я. — Я на твоем месте тоже не поверил бы. Так что верь, во что хочешь, — правды это не изменит.

— Я не хочу в это верить. Я думал, что знаю тебя.

— Тогда выслушай, что я тебе скажу. Клянусь тебе всем, чем хочешь, что я не причинял вреда своей матери. Я никогда бы этого не сделал.

— Все твои клятвы не стоят и куска навоза с моих сапог, если в тебе нет ни крохи правды. — Он пнул ко мне окровавленный нож. — Возьми его и убей и меня тоже. Иначе ты со всем этим не разделаешься.

— Возвращайся и помоги им. Передай моей матери то, что я сказал. Мне нужно уходить, или я погибну. И тогда мы никогда не узнаем, кто на самом деле всему виной и что вообще происходит. Посмотри, кто держит тебя. Они объявились этой ночью и помогли мне выбраться оттуда. Ты помнишь, что я рассказывал тебе о своих снах?

В конце концов он угомонился достаточно, чтобы заметить троих странного вида мужчин, которые завернули ему руки за спину и удерживали ноги так, чтобы он не мог подняться с колен. Вид тонких черных и толстых коричневых рук и одноглазого лица, хмурящегося прямо над ним, изумил его настолько, что он даже начал слушать.

— Кровавый Джеррат!

— Паоло, я должен пойти и разобраться в происходящем. Все это связано: сны, исчезновения в Лейране, рассказ овцевода о пропавшем сыне… Бьюсь об заклад, что те происшествия, из-за которых принц собрался убить меня, — тоже часть всего этого. Я не делал того, в чем он меня обвиняет, и не я ранил мою мать. И если ты под конец все еще будешь уверен в том, что я сделал хоть что-то из этого, можешь свернуть мне шею. А пока уходи.

— Не собираюсь.

— Дело твое. Сиди тут, пока не сгниешь.

Я взобрался на Ясира и жестом велел троице отпустить его.

Он кинулся по истоптанной траве к ожидающей его Молли. Я зажмурился, пытаясь отогнать видение тощего веснушчатого мальчишки, болезненно хромающего при каждом шаге. И другое. Вспышка стыда опалила мою кожу, когда злые насмешки «осел», «ворюгино отродье» и «калека» эхом отозвались на пыльной улице, на которой я никогда не бывал. Всеми известными мне способами я прогонял эти видения. У меня не было времени на безумие.

Когда я вновь открыл глаза, я увидел Паоло таким, каким он был этой ночью: высокого, жилистого, удивительно крепкого, взлетавшего в седло при помощи обеих здоровых ног, которые принц — нет, мой отец, Кейрон, — подарил ему. Он оторвал болтающийся клок рубахи, утер с лица кровь и бросил лоскут на землю.

— Я еду с тобой.

— С убийцей-то? Предателем? Хочешь проехаться с лордом Зев'На?

— Может быть. Или нет. Тебе придется кое в чем меня убедить.

Он так и не сказал, как именно я должен его убеждать.