"История ленивой собаки" - читать интересную книгу автора (Уилльямс Алан)

Глава 4 История сержанта

Они оказались в маленьком старом городке. Городок был серый и никудышный, но все еще носил на себе следы французской цивилизации. Там была крошечная площадь, окруженная облупленной колоннадой, в центре на потрескавшемся бетоне — ноги какой-то статуи, возможно, это был генерал, а может, и поэт, голени все в выщерблинах, под ними поднимались ростки какого-то неприглядного вида растения.

У американцев, как оказалось — здесь их число измерялось одним человеком, в одном из старых французских домов был свой штаб USAID, внутренности штаба освежили, выкрасив стены в цвет плоти. Единственный представитель Америки был даже больших, чем обычно, размеров и более коротко подстрижен. Долговязый мужчина с широкой белозубой улыбкой по фамилии Веджвуд. На стенах в его кабинете висели примитивные плакаты с изображением мужчин в униформе, с квадратными коричневыми лицами, квадратными плечами и прямыми руками. Плакаты были нарисованы очень плохо, словно ребенком. Под каждым надпись: «ЗНАЙ СВОЕГО ВРАГА. СВА РЕГУЛЯРНЫЕ ВОЙСКА. СВА НЕРЕГУЛЯРНЫЕ ВОЙСКА. ПАТЕТ ЛАО РЕГУЛЯРНЫЕ ВОЙСКА» и т. д. А затем следовал список оружия, которым могут воспользоваться эти мужчины. Один угол кабинета был отведен под фотографии с разворотов «Плейбоя» (как минимум, за шесть месяцев).

Мюррей проковылял к бачку с ледяной питьевой водой и выпил пару бумажных стаканчиков. В голове с одной стороны тупо стучало, однако он четко сознавал все, что происходит. Снова сев на стул, он заметил, что у Жаки Конквест как раз за левым ухом родинка. Она сидела рядом с ним возле свернутого звездно-полосатого флага; теперь, когда она избавилась от газет, френч снова свободно облегал ее фигуру.

Веджвуд позвал помощника-лаосца, и тот ушел приготовить кофе, а Райдербейт и Нет-Входа начали долгое, но не совсем полное описание своих воздушных неудач. Они ни слова не упомянули о пересечении границы с Северным Вьетнамом, сконцентрировавшись полностью на отказавшем левом двигателе и на том, как они провели самолет в горах и приземлились на рисовом поле.

Веджвуд делал какие-то записи, качал головой и удивленно говорил, что ему трудно представить, как вообще кто-то из них остался жив. Когда вернулся помощник с кофе, Райдербейт улыбнулся одной из своих самых обворожительных улыбок и сказал:

— Может, мы могли бы выпить чего-нибудь покрепче, мистер Веджвуд?

— О, ребята, конечно! — и через минуту американец вернулся с полной квартовой бутылкой бурбона «Фо Роузес» и неизбежными бумажными стаканчиками.

Выпили все, кроме Нет-Входа, а Веджвуд начал планировать их возвращение во Вьентьян. Он мог отправить их вертолетом, и еще до заката они могли бы добраться хотя бы до Луангпхабанга. Для тайских толкачей, которые загадочно исчезли, транспорт найти было труднее.

Бурбон начал убывать, а с ним и головная боль Мюррея. Потом Веджвуд, прихватив бутылку, провел их по грязной, узкой улочке к дому с арками и витиеватыми балконами, который, как он выразился, больше других заведений в этом городке напоминает ресторан. Американец не смог остаться с ними, так как ему надо было отослать несколько радиосообщений, но он оставил им бутылку бурбона.

Внутри было очень жарко, пахло рыбой и летали ленивые, толстые мухи. Через минуту они переместились в патио с мелким прудом, в котором поблескивали три золотые рыбки. Хозяин, вежливый полукровка, вынес стол, стулья и четыре стакана. Еда, которую он подал, была отвратительной, но у них и так не было аппетита. После второго стакана бурбона Райдербейт откинулся на стуле и увлекся тем, что, отщипывая кусочки жесткого хлеба, скатывал их в комочки, окунал в бурбон и кидал в пруд, а потом наблюдал, как рыбки быстро поднимаются на поверхность и проглатывают корм. Каждый раз он радостно ухмылялся и напряженно ждал их реакции. Одна из рыб всплыла на поверхность с разинутым ртом, две другие ушли ко дну, немного подергались и замерли.

— Вот так! — воскликнул Райдербейт, разворачиваясь на стуле. — Вот вам пример поведения человека в сложных ситуациях: одни на плаву, другие тонут. Думаю, мы относимся к тем, кто на плаву, верно, Нет-Входа? Нет-Входа, ты не пьешь, ничтожный ублюдок!

Негр поднял голову со скрещенных на столе рук, он снова был в черных очках:

— Сэмми, ты знаешь, я не могу пить.

— После такого полета, как этот, ты еще как можешь выпить! — взревел Райдербейт.

— Перестань, Сэмми. Я устал.

Райдербейт нахмурился и плеснул себе еще бурбона.

— А вы пьете? — спросил он, поворачиваясь к Мюррею и Жаки Конквест, которые сидели в тени и баюкали свои стаканы. — Давайте, их надо освежить, — добавил Райдербейт и потянулся за бутылкой.

— Нам и так хорошо, — сказал Мюррей, ему совсем не хотелось смотреть на родезийца.

Бравада и веселость, которые он демонстрировал в USAID, по мере уменьшения бурбона переходили в раздражение и дурное настроение. Все, кроме Райдербейта, предпочитали молчать.

— Расскажи нам о Конго, — вяло сказал Мюррей, его волновало больше всего то, что и Райдербейт стал пить молча.

— Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать о Конго, Мюррей, мой мальчик, но позже. Сначала я хочу услышать, что делала на моем самолете эта миленькая маленькая миссис Конквест. Ты шпионила за мной, дорогуша? Собралась бежать к своему мистеру недоношенному Максвеллу Конквесту и донести ему, что этот Сэмюэль Райдербейт сунул свой нос на несколько миль за границу Северного Вьетнама, а потом посадил самолет на рисовое поле, и все потому, что он пару раз нюхнул фляжку с бренди! Так, дорогуша?

— Успокойся, — пробормотал Нет-Входа с другого края стола.

— Я спокоен и мил, Нет-Входа, — улыбнулся Райдербейт. — Просто хочу знать, что этой сладкой замужней леди было нужно на моем самолете.

— Вы сами знаете, — натянуто сказала Жаклин. — У меня было официальное разрешение, такое же, как у мастера Уайлда. Я фотографировала.

— Фотографировала чертовы облака или горы Северного Вьетнама? Как много снимков ты сделала?

— Это не ваше дело! — ее темные глаза засверкали, подчеркивая резкую белизну щек. — То, что вы спасли мне жизнь, еще не означает, что вы можете обращаться со мной, как со служанкой! — выкрикнула она. — Я сама могу позаботиться о себе, можете не волноваться, мистер Райдербейт!

Райдербейт криво ухмыльнулся в сторону пруда:

— Естественно, вы можете позаботиться о себе, миссис Конквест. Муж-цээрушник дает вам некоторое преимущество перед нами. Что касается меня, я готов умереть в любой день недели, — он скатал еще один комочек хлеба, окунул его в бурбон и на этот раз съел сам. — Я просто хочу знать, что вы делали на борту моего самолета, вот и все.

— Я вам уже сказала. Я записалась к вам на борт, чтобы фотографировать сброс риса. И вообще, какое вам до этого дело?

— Мне есть до этого дело, миссис Конквест. Потому что я — главный пилот, я один отвечаю за самолет — и мне есть дело до того, кто садится ко мне на борт и зачем.

— Я вам все объяснила.

— Остынь, Сэмми, — снова подал голос Джонс.

Мюррей напрягся, наблюдая за Райдербейтом и понимая, что родезиец нарывается на неприятности. Стакан Райдербейта был пуст. Он потянулся к бутылке и снова наполнил его, потом, рискованно откинувшись назад вместе со стулом, достал из портсигара, обтянутого свиной кожей, сигару, достал зажигалку и при ее пламени улыбнулся Жаки, как змея птичке:

— Ну так что ты собираешься рассказать своему ублюдочному муженьку, когда вернешься?

— Он даже не знает, что я с вами полетела.

— Ах, он даже не знает! — Райдербейт с грохотом опустился вместе со стулом на пол, он был сильно удивлен. — Почему, черт возьми?

— Оставь, — вмешался Мюррей. — Она тебе все объяснила. Хотела пофотографировать, развлечься скучным утром. Давай на этом закончим.

Райдербейт повернулся к нему и загадочно улыбнулся:

— Хорошо, солдат. Хорошо! Если ты так считаешь, я не буду спорить. Твой бизнес — мой бизнес. Если тебя не волнует присутствие жены цээрушника, меня оно тоже не волнует. Но, — он снова качнулся в сторону Жаки и направил на нее, как пистолет, свою горящую сигару, — если ты выдохнешь хоть одно слово, противоречащее рапорту мальчика Веджвуда, если хоть слово скажешь о Северном Вьетнаме, я сниму с тебя штанишки и задам твоей раскрасивой заднице такую порку, что ты неделю будешь кушать стоя!

Жаклин густо покраснела, а Мюррей сжал кулаки. Но не успел никто из них сказать ни слова, как Райдербейт вдруг рассмеялся, откинулся снова на стуле и выпустил в серый квадрат неба струю дыма.

— Хочешь послушать про Конго? Я расскажу тебе. В этой стране я провел лучшие дни своей жизни.

«Все, что угодно, — думал Мюррей, — лишь бы убить время, пока не прилетел вертолет и не забрал их в Луангпхабанг». От воспоминаний Райдербейт смягчился. Он рассказывал о том, как летал на легком «Пайпер Каманче», как симба, воя, как собаки, убегали в своих львиных головных уборах, а он расстреливал их из пулемета, иногда почти разрезая пополам, а иногда позволял одному из них пробежать около мили и выжидал, когда он попытается укрыться в зарослях, после чего укладывал беглеца одной короткой очередью.

Некоторые из историй родезийца были достоверны до ужаса, казалось, он насмехается над слушателями, ожидая от них бурной реакции, хотя ее так и не последовало. Даже постоянное упоминание мантов и кафров оставляли Джонса без движения, негр спал, положив голову на руки, словно уже не раз все это слышал, Жаки очень прямо сидела на стуле, она была бледна и курила, попивая из стакана, лицо ее не выражало ничего, кроме скуки.

Когда бутылка опустела наполовину, Райдербейт, казалось, подустал от историй о пытках, насилии и каннибализме и перешел к длинной диссертации на тему «Наемники в Конго», Мюррей почти не слушал, он довольствовался бурбоном, тихим жарким днем и думал о том, что худшее, что можно было ожидать от Райдербейта, позади, возможно, это была просто вспышка раздражительности после аварии. А потом произошло нечто странное.

Райдербейт признался, что недолюбливает бельгийцев: они самодовольные и толстые, и слишком быстро бегают, когда начинает пахнуть жареным. В Конго было также несколько британцев, в основном бедняги белые, сбежавшие из Кении и Новой Зеландии, и парочка образованных мальчиков, которые хотели стать героями, и толку от них было, как от двух левых бутс на одноногом манте. Ребята из Южной Африки и Родезии тоже были не ахти — безработные отбросы, желающие заработать легкие деньги, убивая черных. Нет, кем он восхищался больше всего, так это французами, теми, кто прибыл из Алжира.

— Особенно Легион. Эти ребята из Легиона дьявольски хороши! — Райдербейт сидел, откинувшись на стуле, пил бурбон, и в голосе его слышались почти слезные ностальгические нотки. — Жестокие, но отличные ребята. Среди них, конечно, было много настоящих негодяев! Но хорошие солдаты. С этими ребятами не могло быть и речи ни о какой розовой чепухе типа Женевской конвенции. Они действительно знали, что такое воевать.

И вдруг Райдербейт замолчал. Жаки Конквест плакала. Это был сдержанный плач: две слезы скатились на френч до того, как она успела их смахнуть. Затем Жаклин тут же взяла себя в руки, она выглядела такой же смущенной и разозлившейся, как и в самолете, когда ее вырвало. На какую-то секунду Райдербейт растерялся. Потом он склонился вперед и тронул ее за руку.

— В чем дело, дорогая? — голос его звучал почти нежно.

— Ни в чем. Ни в чем! — Жаки резко тряхнула головой и потянулась за носовым платком.

— Это из-за того, что я сказал? — спросил он. — Из-за того, что я сказал про Легион?

— La Legion, — повторила она деревянным голосом. — Мой отец двадцать два года командовал Легионом. Он покончил с собой в 1961 году после восстания в Алжире. Отец предпочел умереть, чем пережить позор и продаться этому длинноносому предателю де Голлю! — Жаки оглядела сидевших за столом, глаза ее вдруг стали сухими и очень яркими. — Понимаете, я из Алжира. Родилась в Оране, то, что мы называем «piednoir» — «черноногая», — она хрипло рассмеялась, глаза ее сверкали, и Мюррей подумал, что, может, она слегка захмелела, а может, сказался запоздалый шок от аварии. — Вы можете мне ничего не рассказывать о Легионе! — продолжала Жаки, и Райдербейт наполнил ее стакан, он был слегка смущен.

Сидя с противоположной стороны стола, Нет-Входа слушал и наблюдал сквозь темные очки. Он сидел не шевелясь, трезвый и тихий, над бутылкой с минеральной водой. Мюррей был благодарен ему за это.

Что касается Жаки Конквест, ее вспышка все объясняла. Дерзкая средиземноморская красотка, безразличный вид, с которым она села на борт С-46, а теперь этот неожиданный всплеск эмоций по поводу умершего отца — потерянного сына потерянной империи. После последнего поражения в Алжире было нетрудно понять, почему она вышла замуж за американца. Однако вместо того, чтобы попасть в Великое общество, она снова оказалась на обломках бывшей французской колонии и жила в клаустрофобической убогости американского Сайгона. Загадкой было то, как она вообще там оказалась. Жены служащих США были редкостью во Вьетнаме. Мюррей задавался вопросом, как это удалось старине Максвеллу? И как это переносит его жена? Хотя, может быть, ей просто больше некуда податься. Для девушки, выросшей на пляжах и бульварах французского Алжира, видимо, было действительно мрачной перспективой в двадцать с небольшим лет превратиться в соломенную вдову цээрушника, проживающую в чистеньком американском пригороде среди ухоженных газонов и гаражей на две машины, и толкать в супермаркете переполненную тележку в компании домохозяек в перманенте.

Райдербейт бросил еще несколько смоченных в бурбоне комочков хлеба в пруд рыбкам, одна из которых, к его неудовольствию, снова вернулась к жизни и теперь рассказывал о своем неудачном приключении в Европе.

— В Генуе я пытался продать сирийцам авианосец. Только представьте себе — еврей продает оружие арабам!

Мюррей мрачно ухмыльнулся, в случае с Райдербейтом он мог представить это без особого труда.

— Какого рода авианосец? — спросил он.

— Одна из громадин, построенных янки. Замечательная сделка. Сорок миллионов баксов и два с половиной процента комиссионных. Видите ли, проблема была в том, что авианосца не существовало. Я потел, скажу вам, и целый месяц сидел на таблетках «скорость-стресс», пока сделка не провалилась. Только эта последняя сделка Сэмюэля Д. Райдербейта, которая провалилась. Самая последняя, — он обвел глазами сидящих и остановил хитрый взгляд на Мюррее.

Мюррей не отвел глаз, через миазмы бурбона он помнил, что на борту самолета до того, как возникли проблемы, Райдербейт пообещал, что они еще вернутся к разговору о «деловом предложении». «Что известно этому человеку? — спрашивал себя Мюррей. — Как много ему рассказал Финлейсон?» Предположим, Финлейсон рассказал ему все, все, что он сам узнал от Пола, насколько в этом случае можно довериться Райдербейту?

Мюррей был слишком сонным, чтобы его это могло волновать. Нет-Входа снова заснул, а Райдербейт продолжал потчевать Жаки рассказами о своих приключениях. На этот раз речь шла о Южной Америке, где он работал змееловом. Если бы Мюррей был более бдителен, он бы заметил тревожные сигналы в темных, задумчивых глазах Жаклин. Они выражали не просто неприязнь по отношению к родезийцу, но глубокую бескомпромиссную ненависть. А Райдербейт, оставив в бутылке меньше двух дюймов бурбона, казалось, был совершенно равнодушен к ее реакции. Может быть, сознание того, что она — Дочь Легиона, ослепило его? Но Жаки не забыла грубой угрозы выпороть ее и не собиралась позволить забыть это и Райдербейту.

— Я продавал их по два доллара за штуку, — рассказывал он ей, — платили не за шкуру, а за мясо, которое шло на консервированные деликатесы. Я подкрадывался сзади к этим маленьким тварям, хватал за хвост, а потом бил, как кнутом, об камни так, что у них отлетали головы.

— Могу я задать вам один вопрос, мистер Райдербейт? — прервала его Жаки Конквест.

— Все, что захочешь, дорогая, если только это не «тсс-тсс» информация для старины Максвелла.

Жаки затушила сигарету, которую только что прикурила, и по ее напряженному взгляду Мюррей понял, что вот-вот что-то произойдет.

— Мистер Райдербейт...

— Для друзей — Сэмми, дорогая, — родезиец осушил стакан, все еще ничего не замечая.

— Мистер Райдербейт, вы садист?

Он посмотрел ей прямо в глаза и сказал опасно мягким тоном:

— Я не знаю, миссис Конквест, может, вы скажете?

— Перестаньте, хватит, — вмешался Мюррей, но Жаки не обратила на него внимания.

— Если вы не садист, значит вы — патологический лжец. Мне кажется, таких, как вы, называют психотиками. А каково ваше мнение?

— Перестаньте, хватит уже! — снова сказал Мюррей, чувствуя себя неуместным британцем.

— Не вмешивайся, — все тем же мягким тоном сказал Райдербейт. — Это касается только меня и леди.

Очень неторопливо он вылил себе в стакан все, что оставалось в бутылке, и несколько секунд сощурившись разглядывал темно-золотую жидкость, его голова была наполовину повернута к девушке, будто он ждал, что она еще скажет. Потом мягким взмахом руки Райдербейт выплеснул содержимое стакана ей в лицо.

Жаки тихо вскрикнула, и Мюррей ударил Райдербейта через стол. Он сильно ударил его по носу и губам и почувствовал, как треснула кожа на костяшках кулака; потом еще раз в левый глаз. Когда он взглянул на мокрое лицо Жаки, бледное и злое, его охватило бесконтрольное бешенство. Выскочив из-за стола, Мюррей попытался еще раз ударить Райдербейта — финальный удар в челюсть, чтобы заткнуть пьяное быдло, но вместо этого перед ним замаячила худая фигура Джонса, и что-то столкнулось с его головой, пронзая череп кинжальной болью. Мюррей отключился.

Придя в себя, он увидел перед собой смешение ног, — ножки стульев, ноги в брюках, ноги в черных замшевых ботинках. Мюррей начал подниматься, хватаясь за столик, что-то бормоча под нос и волнуясь о девушке, и в этот момент кто-то снова ударил его. Низкий, подлый, хорошо рассчитанный удар воскресил в памяти Мюррея Райдербейта и его сломанную экспертом по каратэ Максвеллом челюсть.

В этот раз на то, чтобы встать на ноги, у него ушло гораздо больше времени. Он моргал, пытаясь что-нибудь увидеть сквозь пелену крови. Ему помогли пройти несколько шагов мимо ряда вонючих баков с пищей, после чего он проблевался через деревянный парапет в выгребную яму, полную пузырящегося месива, напоминающего влажную, черную кожу в прыщах. Мюррей блевал, и ему казалось, что он слышит, как лопаются эти мерзкие пузыри. Он понятия не имел о том, как долго он там оставался. Наконец, моргая и качаясь, он встал. «Вот до чего доводит рыцарство», — подумал Мюррей. Когда все кончилось, он осознал, что миссис Жаки Конквест исчезла.

Ему кто-то помогал медленно подниматься по ступенькам, но он не мог точно разобрать, кто же это был. Кое-что он видел действительно четко. Он прошел мимо кипящих баков с едой и увидел гиббона на цепи, сидящего верхом на очень худой кошке. Гиббон украдкой посмотрел на Мюррея яркими бусинками глаз, словно понимая, что занят тем, чего не следует делать.

Мюррею помогли подняться по ступенькам, провели в каменную комнату и усадили на кровать. Это была низкая двуспальная кровать, накрытая одной серой простыней, с натянутой москитной сеткой с такими дырами, что в них могла пролезть здоровая крыса. Стены были обшарпанными, в комнате стояло биде, а в углу под полуоткрытым окном — огромное кресло.

В кресле сидел мужчина. Дверь закрылась, Мюррей поднял глаза и, увидев Нет-Входа Джонса, догадался, что именно он помогал ему подниматься по ступенькам. Мюррей снова посмотрел на человека в кресле. Это был Райдербейт, но теперь он выглядел немного иначе. Сатанинские, тонкие черты лица исчезли, одна половина лица распухла и приобрела оттенок сливы.

— Привет, солдат! Как себя чувствуешь?

— Прекрасно. А ты выглядишь неважно.

Райдербейт выдавил однобокую улыбку:

— На себя посмотри!

— Есть что-нибудь выпить? — спросил Мюррей. — Что-нибудь быстро приводящее в чувство?

На кровать рядом с ним плюхнулась фляжка.

— Угощайся. Коньяк с виски — не самая лучшая комбинация, но это должно помочь.

Мюррей сделал только один глоток и тут же был вынужден отойти к биде. Когда он вернулся к кровати, ему стало немного полегче.

— Знаете, там внизу, в кухне, обезьяна трахает кошку. Серьезно. Я сам видел.

— Отвратительно, — сказал Райдербейт, — кинь-ка бренди.

Мюррей бросил фляжку на удивление аккуратно.

— А ты ничего держишься, солдат, — сказал Райдербейт. — Значит, скоро мы сможем перейти к серьезному разговору.

Мюррей молчал и тяжело дышал.

— Это ты меня ударил? — наконец сказал он. — Я не имею в виду старину Мохаммеда Али. Я говорю о второй работе.

Райдербейт кивнул:

— Я. Впечатляюще, а, солдат?

— Почему ты не испробовал это на Максвелле Конквесте? Почему на мне?

— Может, потому, что ты не так хорош, как Конквест.

— Может, и нет, — задумчиво сказал Мюррей. — Где девушка?

— Вернулась в офис USAID ждать вертолет. У нас есть еще примерно полчаса.

— Ты не должен был это с ней делать, — сказал Мюррей.

— Она оскорбила меня. Ты слышал, что она сказала? Обычно я не трачу попусту хороший бурбон даже на таких сучек, как она.

— Это не оправдание, — слабо сказал Мюррей. — Это никакое не оправдание... — вдруг он вспомнил, что обязан жизнью Райдербейту и негру, который стоял возле двери.

— Ты приходишь в себя, солдат. Выглядишь все лучше и лучше! Еще один глоток горячительного, и мы сможем поговорить «по делу», как говорят в большой великой стране за океаном.

Мюррей снова глотнул из фляжки, на этот раз гораздо больше, и после этого не последовало никаких болезненных ощущений. Он взглянул на сидящего под окном Райдербейта, и вдруг ему стало на все наплевать. На все. Как после Хюэ, когда он напился в базовом лагере Да Нанг и оскорбил двух полковников морской пехоты. Казалось, эти крутые мужики от нечего делать хотят помахать кулаками в этот длинный вечер после дня сражений, но вдруг они поняли, что он тоже прошел через это и захотели и успокоить, и ублажить его. Это взбесило Мюррея еще больше, так же, как и избитый Райдербейт, разговаривающий мягким голосом.

— Когда мы встретимся с тобой один на один, Сэмми, — медленно сказал Мюррей, — без твоего телохранителя, я переломаю тебе задние ноги!

— Давай оставим любезности на потом, солдат, — улыбнулся Райдербейт. — Сначала я хочу услышать небольшую историю, которую ты рассказал нашему общему другу Джорджу Финлейсону, который, как мы оба знаем, является честным английским джентльменом и занимает ответственный пост в Международном валютном фонде.

— Я ничего не рассказывал Финлейсону.

— Хорошо. Ты повстречал некоего француза в Камбодже, и он рассказал Финлейсону. Правильно? — Мюррей не отвечал. Муха жужжала и билась о потолок. — Я только хочу знать, что знает Финлейсон, — продолжал Райдербейт. — То, что ты рассказал французу, а француз рассказал ему.

— Почему бы тебе самому у него не спросить?

— Потому что он мне не расскажет. Говорит, это не его дело. Наш Бензозаправка — человек чести.

— Мне следует пожать ему руку.

Райдербейт отвинтил крышку фляжки:

— Послушай, солдат, я так же терпелив, как и мои напарник. Но мы здесь далеко от дома, как говорят янки, «на задворках». Здесь некого звать на помощь, если не считать миссис Конквест и этого придурка из USAID.

Мюррей с мрачным видом смотрел на Райдербейта. «Их двое, я — один», — подумал он. Негр намертво стоит у двери, а второй, в кресле, делает предложение и сопровождает его неопределенной угрозой. Мюррею стало интересно, каков характер этой угрозы, и он спросил об этом родезийца.

Райдербейт усмехнулся:

— Мюррей, старина, ты только что подрался. Это видел хозяин, я даже дал ему пять тысяч кипов, чтобы смягчить чувства маленького негодяя. Ему не нравится, когда его ресторан превращают в место, где дерутся нажравшиеся мужики, особенно когда один из них норовит свалиться в выгребную яму на заднем дворе. Ведь если бы Нет-Входа не поддержал тебя, ты бы точно провалился туда ко всем чертям. И тебе некого было бы винить, кроме себя самого. Некого.

— Но еще остается миссис Конквест.

Райдербейт покачал головой:

— Она ничего не видела. Так быстро убежала, что даже не видела, как тебе помог Джонс. Вот какая верная помощница твоя миссис Чертова Конквест!

Вдруг Мюррей сильно испугался. Конечно, было возможно, что Райдербейт блефует или говорит так, потому что выпил лишнего и получил по морде, не считая катастрофы. Но было также возможно, что Жаки Конквест права: Райдербейт ненормален, он садист и психопат и вполне может утопить Мюррея в выгребной яме. Он с отчаянием посмотрел на Нет-Входа.

— Почему бы вам не рассказать нам, мистер Уайлд, — сказал Джонс, растягивая слова. — В конце концов все обошлось только шишками и царапинами. Мы с Сэмми не держим на вас зла. Вы ничего не потеряете, если расскажете нам.

Мюррею это показалось разумным. По крайней мере, более разумным, чем все, что приходило ему в голову в этот момент. История эта довольно фантастична и всегда есть шанс, может быть, опасный, что они все равно не поверят.

— Я бы выпил еще бренди, — сказал он, облокачиваясь на подушку.

Райдербейт швырнул ему фляжку.

— У нас примерно сорок кинут, солдат. Не трать зря время.

— Ну вот, дело было так. Два месяца назад я был Бангкоке и разговорился с одним парнем в В-и-В баре на Питчбури Роуд. Этот парень сержант военизированной полиции, расквартированной в Сайгоне, они охраняют аэропорт Тан Сон Нхут. Он в основном охраняет главные ворота и транспортный комплекс. А примерно четыре месяца назад с ним случилась смешная история. Как-то вечером его поставили охранять склад. Обычный склад, размером в три этих комнаты, без окон и с двойными стальными дверями. На летном поле их сотни, но этот был особенный.

В комнате стало очень тихо. Мюррей глотнул еще бренди и продолжил:

— Вскоре после того, как он заступил на дежурство, к складу подъехала машина и из нее выскочил майор. Парень сказал, что он был очень возбужден. Майор спросил сержанта, сколько у него людей. Тот ответил, что трое, что нормально, а майор приказал удвоить наряд. Он также приказал сержанту забраться на крышу и наблюдать оттуда за подъездами к складу следующие три часа, пока не прибудет спецнаряд под началом полковника и не возьмет под вооруженную охрану то, что было на складе. Ну, майор уехал, сержант забрался на крышу и провалился.

— То есть?

— Крыша провалилась. Обычная вьетнамская работа — они размочили цемент. Во всяком случае, этот парень из бара — перебравший мальчишка лет двадцати двух — показал мне свою ногу, она была еще в гипсе. Поэтому он и был в В-и-В. А потом он сказал: «И знаете, на что я упал?» Я ответил, что нет, и он сказал: «Четыре фута денег».

Мюррей замолчал. Никто из пилотов не сказал ни слова.

— Я спросил его, что за деньги? — он сказал: «Зелененькие». Я спросил, в каких купюрах? — он ответил: «Всякие — пять, десять, двадцать, и так до сотенных».

— У него было время пересчитать их?

— Только несколько упаковок. Но у него хватило времени на то, чтобы увидеть, что внутри.

— Так откуда он знает, что все деньги в упаковках зелененькие? Он что, их все проверил? — Райдербейт склонился вперед и говорил жадно и нетерпеливо. — Как они были упакованы?

— В водонепроницаемую бумагу. Сержант прорвал одну из них башмаком, и там оказались двадцатидолларовые купюры.

— Использованные?

— Использованные. Ему стало любопытно, и он, даже со сломанной ногой, вскрыл еще пару упаковок, и везде были доллары, в основном в крупных купюрах, по пятьдесят и сотенные, и почти все использованные.

— Он рисковал, этот парень, когда открывал их.

— Он сказал, что некоторые из них так и так порвались из-за упавших обломков крыши. А его напарник был озабочен тем, как вытащить сержанта, а не тем, что внутри склада.

— И сколько он прикарманил?

— Нисколько, так он сказал. Там было слишком много других военных, и его могли обыскать.

— Обыскали?

— Нет. Он сказал, что потом очень сожалел, что не сделал этого. Деньги были упакованы плотно, и Дядюшка Сэм вряд ли бы обеспокоился, если бы пропало пару дюймов.

— И сколько же там было? — Райдербейт сидел, вцепившись пальцами в колени, и отрывисто дышал. — Сколько?

— Четыре или пять тонн. В ту ночь их должны были перегрузить с помощью грузовика с подъемником на самолет и переправить на Филиппины. А потом кораблем в Штаты.

— Сколько? Сколько наличными?

Мюррей посмотрел на потолок. Он располагал только тем, что ему сказал сержант, плюс слухи, которые распространялись в комнате служащих военизированной полиции.

— Около миллиарда, — медленно сказал он. — С большой буквы. Что означает американский миллиард, тысяча миллионов, хороших, законных банковских билетов, — Мюррей закрыл глаза, — плюс-минус несколько миллионов, — добавил он.

Райдербейт растянул в напряженной улыбке потрескавшиеся губы:

— Это очень хорошо, солдат. Действительно очень хорошо! Только непонятно, откуда твой приятель сержант знает, что там был миллиард, если он не считал?

— Он просто посмотрел на упаковки. Он сказал, что со временем набиваешь глаз на таких вещах. Как раз за месяц до этого, вечером, он стоял на посту в центральном транспортном комплексе. Подъехал «форд»-фургон, из него вышли два банковских охранника и попросили его присмотреть за фургоном, пока они выпьют по чашечке кофе в столовой. Они даже не закрыли двери, и пока их не было, сержант заглянул внутрь. Пол сзади был завален упаковками долларов, в этот раз новенькими, прямо из банка. Когда охранники вернулись, он спросил, сколько там денег. Они ответили — восемь миллионов долларов.

Райдербейт присвистнул:

— Судя по твоему рассказу, на этом летном поле проблемы с безопасностью.

— Сержант сказал, что они каждый день перевозят деньги таким образом. И это количество можно приравнять к одному полному чемодану. Но на складе денег хватило бы как минимум на сотню чемоданов.

Лицо Райдербейта было в тени.

— Один миллиард, — выдохнул он. — Боже правый! — потом последовала долгая пауза. — Боже праведный в аду! — воскликнул он. — Они не могут иметь в стране одновременно такое количество денег! Это безумие!

— Совсем не безумие. Они избавлялись от них. Это называют «выплеск». Тотальный отток валюты. Это делают в любой стране, где слишком много американцев и слишком велика экономическая нестабильность — эти понятия очень часто ходят парой. А кого уж действительно не разлить водой, так это американских солдат и доллары. Вы можете пытаться любыми путями регулировать валюту — запускать в оборот скрипы[14], заявлять, что держать доллары у себя не законно, — но зелененькие остаются на месте.

— Как чудесные весенние семена, — пробормотал Райдербейт, — распространяются во всех диких уголках планеты. Выплеск, отток валюты, да-а, я слышал об этом. Даже мечтал об этом. Каждые несколько месяцев ты собираешь всю наличность из всех банковских подвалов и частных сейфов страны и отправляешь все морем в Штаты. Потом печатаешь то же количество в скрипах и уповаешь на то, что черный рынок и рэкет перестали существовать, — он снова подался вперед, сцепив руки и улыбаясь распухшей физиономией. — Но они продолжают существовать, верно? Как старая проблема вирусов и антибиотиков, Во Вьетнаме дела со скрипами и черным рынком обстоят так же, как и с пенициллином и триппером. А ты знаешь, как распространен триппер в этой проклятой стране? — так сильно, что рискованно даже мастурбировать, — он начал раскачиваться взад-вперед, как в кресле-качалке. — Но миллиард долларов, — Райдербейт тряхнул головой. — Это слишком много, Слишком много даже для моего воображения.

— Почему? Забудь свою доморощенную венерическую философию и займись простой арифметикой. Американцы ведут здесь дорогую войну. Она обходится им в среднем, по последним подсчетам, в тридцать миллиардов долларов в год. Так что же странного в том, что три процента от этих денег циркулируют внутри самой страны?

— Мистер Уайлд, — неожиданно сказал Нет-Входа со своего места у двери, — если у какого-нибудь Джи-Ай[15], проходящего службу во Вьетнаме, найдут хотя бы одного Дж. Вашингтона, его отправят прямиком в тюрьму.

— Совершенно верно, — кивнул Мюррей. — Но, с другой стороны, когда бы я ни играл в покер с американскими солдатами, не было случая, чтобы мне отказали, если я хотел получить выигрыш в зелененьких. Доллары есть у всех, потому что снаружи всех интересуют только доллары. Они есть у всех от премьер-министра до мальчишки — чистильщика обуви. Вы знаете, что даже девчонки с Ту-До-стрит теперь не берут ничего, кроме зелененьких, даже на чай?

Райдербейт покачал головой:

— Бедные солдаты. Но полмиллиона Джи-Ай не могут иметь миллиард долларов.

— Не о Джи-Ай и речь. Я имею в виду большой бизнес: американские строительные корпорации заключают самые жирные контракты века, строят аэродромы, искусственные гавани, целые города, — и все с десятипроцентным возвратом гонорара федеральным властям. А этим ребятам платят не в пиастрах или скрипах, или еще в каких-нибудь монопольных деньгах. Существует еще много других компаний: французские, британские, тайские, японские, индийские, китайские, не говоря уж о торговцах золотом и наркотиками, и о тех вьетнамцах-патриотах с бесчисленными счетами в швейцарских банках, которые занимаются грязными делишками, пока рефери в Париже не свистнул в свисток и война не закончилась. Не волнуйтесь, во Вьетнаме сейчас долларов больше, чем в любой другой стране мира, кроме Штатов. А что касается Государственного банка США, для них доллар всегда доллар, грязный он или нет.

— Даже если им подтирал задницу Мао Цзэдун, — сказал Райдербейт, — потом он вдруг встал, ощупывая кончиками пальцев свое лицо. — Но один миллиард — это примерно четыреста миллионов фунтов стерлингов. По моим расчетам в 160 раз больше, чем ваше Великое ограбление поезда. А эти бедные трезвенники гнили в тюрьме тридцать лет за какую-то мелочь!

Он стоял напротив полуоткрытого окна и смотрел на уголок маленького жаркого города.

— Думаю, по юридическому счетчику мы можем схлопотать по пятьсот лет каждый. По британским законам. Или даже по американским. Только вряд ли это будут американские, да?

— Я не консультировался в верховном суде по этому вопросу. Возможно, что это сложная статья в международном законе.

— И, кроме того, это очень важно, если мы посмотрим на мрачную сторону вещей. Например, если Нас арестуют здесь, в Лаосе... — он повернулся, все еще почесывая челюсть, но теперь уже улыбаясь. — Ты знаешь, около года назад во вьентьянском аэропорту сперли кучу долларов. Банда французов. Ухватили три миллиона долларов, когда их грузили на один из наших самолетов «Эйр Америка» для отправки в Бангкок. Но они допустили ошибку: не подкупили местную полицию, и их заблокировали на дороге. Судил лаотянский суд, и знаешь, по сколько они получили? По три года с правом выхода из тюрьмы на выходные при условии, что они не будут выезжать из города. Их иногда можно увидеть в баре «Des Amis». Неплохая жизнь, если учесть, что половина денег не найдена. Я хочу сказать, если нас схватят, будет лучше... — Райдербейт отвернулся к окну и задумчиво продолжил: — Хотя меня удивляет, почему эти янки так стремятся переправить все эти деньги обратно в Штаты. Почему они просто не сожгут их, как Бензозаправка на своем заднем дворе?

Мюррея это тоже волновало, пока Чарльз Пол не объяснил ему в чем дело.

— Это очень дорого — переиздать четыре тонны наличных, особенно если это международная валюта. Если бы это были банкноты по 1000 долларов, особой проблемы бы не возникло, так как их регистрируют. Но стодолларовые и пятидесятидолларовые банкноты — другое дело. Гораздо дешевле выделить один самолет и оплатить груз до Сан-Франциско.

— И рискованнее.

— Может быть, в госказначействе просто скупы? Сэмми, мы были женаты на богатых девицах, и ты знаешь, что у богатых странный подход к мелочам. Их не беспокоят несколько «роллсов» и «рено», но они готовы экономить на дешевом шерри.

Райдербейт все еще стоял лицом к окну, но по движению его плеч Мюррей понял, что родезиец беззвучно смеется.

— Мне нравится твоя аргументация, солдат. Это так фантастично, что может оказаться правдой. Но я хотел бы знать, со сколькими еще журналистами трепался твой сержант-янки?

— Он сказал, что до меня никогда не встречался с журналистами.

— Хорошо, тогда он болтал со своими приятелями из военизированной полиции, те со своими, потом заболтал весь город, несколько городов. Бангкок, Сайгон, Гонконг, Вьентьян, может быть, даже Токио, Лос-Анджелес, Бронкс. Так почему мы до сих пор ничего об этом не слышали?

Мюррей пожал плечами:

— Может, это секретная информация. Может, он никому об этом не рассказывал.

— Тебе он рассказал.

— Тогда он слишком много выпил.

— И как часто он слишком много выпивает?

— Откуда мне знать? Может, он уже говорил об этом раньше, но никто не обратил внимания. Может, все слишком заняты войной.

— К черту войну! Если этот сержант не трепло и через Сайгон действительно проходят такие деньги, почему до сих пор не нашелся гений, который бы додумался украсть их?

— Ты можешь также спросить, почему какой-нибудь блистательный юноша из Древнего Рима не изобрел порох и почему греки не изобрели пишущую машинку. Не спорю: во Вьетнаме все воруют и все продают. Оружие, виски, сигареты, бензин, запчасти, грузовики, драгоценности, даже меха, если они там их носят. Один американский интендант заключил стотысячный контракт на лесоматериалы для постройки домов для военных и превратил все дома в бордели. Но это мелкая и кратковременная операция. Идет война, и все, кроме законченных идеалистов, хватают все, что могут. Никто не думает о больших операциях. Никому в голову не приходит продавать несуществующие авианосцы, — он почтительно кивнул в сторону Райдербейта, и тот кивнул в ответ, — потому что такого рода преступления не совершаются во время войны, они из другой лиги. Действительно крупное, организованное преступление совершается в мирное время. Для этого требуется время и стабильность. Во время войны у людей просто нет времени додуматься до такого.

Райдербейт кивнул, все еще глядя в окно:

— А ты тот гений, у которого оно есть? — он резко развернулся и шагнул вперед. — Ты дьявольски хитер, Мюррей Уайлд! Ты умен и напичкан фантазиями, но ты мне так ничего и не сказал. Только какой-то блевонтин, который ты услышал от упившегося сержанта-сосунка в бангкокском баре.

Мюррей облокотился на подушку, боковым зрением наблюдая за стоящим у двери Нет-Входа и приготовившись двинуть родезийца ногой в пах, как только тот приблизится на нужное расстояние.

— А что еще ты хочешь услышать? — спросил он с притворной слабостью в голосе.

— Как ты собираешься пройти на самое строго охраняемое летное поле в мире и угнать самолет с миллиардом долларов на борту, чтобы при этом к тебе не обратился полицейский: «простите, сэр...»

— Мы будем этими полицейскими, — тихо сказал Мюррей. — Мой приятель сержант предложил мне неофициальную прогулку по полю. Он даже согласен одолжить мне форму и пистолет и провести к складу, где с ним все это случилось. Ты прав: Тан Сон Нхут — наиболее строго охраняемое поле в мире, но его охраняют от вьетконговцев, а не от таких, как мы.

Ни у одного вьетнамца нет ни малейшего шанса приблизиться к этим деньгам хотя бы на милю. Но в этом и вся прелесть. Они не хранят деньги там, где складируют оружие, потому что эта территория частая цель ракетных ударов Вьетконга. Они складируют их на задворках. Что же касается нас, журналиста или пилота «Эйр Америка», мы можем пройти на поле, махнув карточкой у ворот. А переодетые в форму военизированной полиции, мы, возможно, даже сможем подобраться к самолету. Главное — узнать время и место.

— И как мы это сделаем? — Райдербейт все еще был напряжен и заметно агрессивен, но он не сделал ни шага в сторону Мюррея.

— Я над этим работаю.

— С помощью Бензозаправки? — усмехнулся Райдербейт. — Или вашего француза из Камбоджи?

— Может быть, только им нужно время.

— Понимаю. Так, значит, твой сержант готов рискнуть нашивками ради того, чтобы переодеть тебя и показать летное поле? Никогда в жизни не слыхал о таких полицейских.

— Ну, может, он считает, что обязан мне, так как я его угощал. И потом у него зуб на старших офицеров. Во время нашей последней встречи я предложил ему одно дельце. Для того чтобы проверить, как у них обстоят дела с безопасностью, я и двое моих друзей-журналистов останутся после комендантского часа на поле и будут его патрулировать по периметру. Сержанту понравилась моя идея, он решил, что из этого может получиться неплохая история за счет штаба.

— Еще бы, черт возьми. И, патрулируя, мы просто-напросто остановимся возле самолета с миллиардом на борту и попросим команду покинуть самолет?

— У тебя есть идея получше?

Райдербейт вздохнул и снова сел в кресло.

— Кинь мне бренди, — Мюррей бросил фляжку, и Райдербейт сделал большой глоток. — Чертовщина какая-то. Это настолько невероятно, что может сработать. Мы захватываем самолет, взлетаем, а потом что? Ты что думаешь, они не поднимут все, что имеют, в воздух, чтобы нас обнаружить?

— Это следующий пункт, над которым предстоит поработать, — сказал Мюррей. — Но от Сайгона до камбоджийской границы пятьдесят миль прямого полета. Им придется действовать очень быстро.

— Твой сержант сказал, каким самолетом они пользуются?

— quot;Карибоуquot;.

Райдербейт кивнул:

— Замечательный самолет. Загруженный под завязку развивает скорость до ста восьмидесяти — двухсот узлов. Со времени взлета у нас будет пятнадцать минут. И что потом? Приземлимся в Пномпене и задекларируем все на таможне?

— Мы полетим во Вьентьян. Ты знаешь намнгумскую плотину в двадцати милях к северу от города? — Райдербейт кивнул. — Отличное место. Пятьсот футов в длину и достаточно широкое, чтобы посадить тяжелый самолет. При наличии удачи и хорошего пилота. Там полно самой разнообразной техники, чтобы разгрузить самолет и столкнуть его в резервуар. Это очень важно. Мы должны спрятать самолет по крайней мере на сорок восемь часов. Резервуар достаточно глубокий и темный, чтобы скрыть его на недели.

Райдербейт замер в кресле. Мюррей понял: теперь он заинтересован полностью.

— Мы загружаем грузовик на десять тонн и до рассвета перевозим все в аэропорт. Пакуем все в мешки для риса, загружаем их на один из ваших обычных благотворительных рейсов и взлетаем так же, как сегодня утром. С той лишь разницей, что мы не вернемся.

Физиономия Райдербейта растянулась в болезненной улыбке:

— Мне нравится, солдат. Мне все это очень и очень нравится, — он посмотрел на Джонса. — А ты что думаешь, Нет-Входа?

Негр кивнул:

— Мне кажется, вероятность очень велика, мистер Уайлд.

Откуда-то издалека донеслись глухие хлопающие звуки.

— Похоже на вертолет, — пробормотал Мюррей, но никто не сдвинулся с места.

— Итак, это будет наш последний «роллер-коастер» на север, — наконец сказал Райдербейт. — Еще одна команда бедняг из проклятой «Эйр Америка» исчезнет без следа. А что потом?

— Мы оказываемся на территории, где, по твоим же словам, закон не так силен, и можем попробовать сделать многое, за настоящую цену. Опиумные пути. Например, через Бирму в Индию. С такими деньгами мы можем купить все бирманское правительство.

Райдербейт негромко хохотнул:

— Да, мне это нравится. Все больше и больше. Я полагаю, у твоего французского друга есть кое-какие идеи на этот счет?

— Он работает. Вас должен волновать только полет.

— И приземление на пятистах футах. Остается только надеяться, что это будет «Карибоу», у него столько подкрылков. Я видел, как один приземлялся поперек взлетно-посадочной полосы. Но если это будет что-то потяжелее... — Райдербейт тряхнул головой и взглянул на часы. — Ну, ребятки, пора на вертолет, — он встал и улыбаясь подошел к кровати. — Никаких болезненных ощущений, солдат? Меня порадовал наш разговор. Гораздо больше, чем я ожидал, — он взял Мюррея за руку и провел мимо Нет-Входа Джонса, который придержал открытую дверь, а потом закрыл ее за ними.

— Ну что ж, — продолжил Райдербейт, когда они спускались по лестнице, — думаю, мы можем считать себя партнерами, две пятых от миллиарда долларов — и мы поладим.

Им еще предстоял пятнадцатиминутный разговор в штабе USAID, который располагался на небольшой затопленной водой французской площади. Начался дождь. Они опаздывали на пятнадцать минут. Вертолет летел за ними от самого Луангпхабанга, и пожилой пилот с седеющим ежиком был взбешен из-за их опоздания, но не сказал ни слова.

Появление троицы не помогло. Веджвуд был ошеломлен; он сразу представил ужасный инцидент, связанный с местным населением, с которым по работе он был обязан жить в мире и гармонии до конца срока службы здесь. Но объяснение Райдербейта было настолько неискренне правдивым, что Веджвуд был окончательно обезоружен. По Райдербейту, они выпили слишком много преподнесенного им бурбона, что повлекло за собой небольшой кулачный бой, из которого Мюррей вышел победителем. В это можно было поверить, так как все ушибы Мюррея в основном были скорее в брюшной области, нежели в области лица.

Райдербейт был в прекрасной форме. Он предложил пустую фляжку пилоту вертолета, рассмеялся и извинился, потом предложил американцу деньги за бурбон, на что тот, отказываясь, беспомощно замахал руками. Все это время Жаки тихо сидела на стуле у стены с выражением скуки и легкого презрения на лице. Мюррей попробовал перехватить ее взгляд, но попытка не удалась, и он решил больше не пробовать. Потом они гуськом пошли за пилотом к вертолету — изящному скелету со стеклянным пузырем-черепом. Таиландцы так и не появились, «Бедолаги, — подумал Мюррей. — Вот что значит быть привилегированными».

Когда они удивительно спокойно, если вспомнить почивший С-4 6, летели через тучи, Жаки взяла Мюррея за руку. Никто этого не заметил. Райдербейт и Джонс погрузились в глубокий сон, пилот вертолета был занят управлением.

— Спасибо за то, что вы сделали, — сказала она. — Это было очень благородно, — а потом добавила: — У вас из-за меня много неприятностей, да?

— Нет. Ничего серьезного.

— Они избили вас, да?

— Не очень сильно, — сказал он и кивнул на распухшую физиономию Райдербейта. — Я его тоже избил.

Жаки сжала его руку:

— Он сумасшедший. И опасен. Ему должны запретить оставаться в этой стране. У него нет никаких принципов, он обыкновенный убийца. Он рассказывал о Легионе, но он ничего о нем не знает. Он знает только худших из них — накипь, подонков — немцев и выходцев из Восточной Европы, которые ничего не помнят и только знают, как убивать. Я презираю этих людей. Ненавижу их.

Хотя она говорила негромко, склонившись к Мюррею, в голосе ее было столько эмоций, что он прорывался сквозь шум двигателя вертолета. Мюррей не спускал глаз с Райдербейта и думал, не слышит ли их родезиец, пусть даже его африканский французский из рук вон плох. Но Райдербейт спал. «Интересно, какие кошмары являются ему во сне?» — подумал Мюррей.

Жаки поцеловала его в щеку и тихо промурлыкала:

— Извините. Мне следовало остаться.

— Вы ничего не смогли бы сделать.

— Но их было двое, еще этот негр. Я должна была остаться.

— Нет, нет, — разговор был бессмысленным: она не осталась, и говорить было не о чем.

А потом она преподнесла ему сюрприз:

— О чем вы говорили после того, как я ушла?

Мюррей отодвинулся от Жаки и внимательно посмотрел на нее:

— Говорили? — повторил он.

— Вы так долго там оставались, наверное, что-то обсуждали.

— Просто зализывали раны. Я неважно себя чувствовал, — Мюррей постарался улыбнуться, но что-то, должно быть, выдало его.

— Вас что-то беспокоит, — сказала Жаки. — Что-то не так?

— Ничего.

— Вы о чем-то говорили, и это вас беспокоит.

— Merde! Мы ни о чем не говорили. Подрались, и все. Подрались из-за вас.

Она вдруг крепко его обняла и снова поцеловала в щеку холодными губами, ее зубы коснулись его. У Мюррея сжалось горло и пересохло во рту, он попробовал сглотнуть. Сейчас он многое бы отдал за глоток бренди. Жаки прижалась к Мюррею и не отпускала. В ее поведении было что-то истеричное. Он попытался отодвинуться, но она быстро прошептала:

— Не уходи, не оставляй меня!

Мюррей не двигался, он не мог двигаться. Если бы он захотел оставить ее, было только одно место, куда он мог отправиться — на несколько тысяч футов вниз, в джунгли. Ему вдруг пришло в голову, что, возможно, она испытывает какую-то беспричинную страсть к нему, поэтому решил быть осторожным. Он предпочитал сам проявлять инициативу в этих делах. Женщина, первая делающая шаги навстречу, обычно «плохая новость», особенно если она состоит в несчастливом браке с американским агентом.

Райдербейт и Нет-Входа спали, Жаки все еще не отпускала его. Было около пяти часов. До Луангпхабанга оставалось совсем немного, и Мюррей с некоторым опасением подумал о том, будет ли вечером какой-нибудь транспорт до Вьентьяна. В королевской столице было только одно место, где можно было остановиться, — отель для туристов, построенный французами, и Мюррей уже думал о предстоящем вечере. Еще одна кварта виски, выпрошенная у местных американцев; трое мужчин и одна девушка; проблемы. И Максвелл Конквест должен начать интересоваться, что произошло с его женой.

И еще одна мысль пришла в голову Мюррею, она беспокоила его даже больше. Может ли быть так, что именно муж послал Жаки на «роллер-коастер», чтобы она обольстила его и шпионила за ним? Не были ли эти сцепленные руки и эта страсть очередной хитростью ЦРУ? Может, Максвелл Конквест что-то пронюхал и решил копнуть дальше?

— Почему ты отправилась на этот «роллер-коастер?» — спросил Мюррей.

— Захотелось.

— Но почему?

— Мне было скучно и нечем заняться.

Он почувствовал щекой ее теплое дыхание и вспомнил, как увидел ее на приеме в свой первый вечер во Вьентьяне, ее гибкое тело в темно-синем шелке... и Мюррею вдруг захотелось, чтобы в этот вечер не было самолетов из Луангпхабанга.