"Бунт обреченных" - читать интересную книгу автора (Бартон Уильям)

ГЛАВА 12

Новый день занимался медленно. Сначала небо окрасилось в индиговый цвет, затем отблеск звезд превратил его в пепельный. Поднявшееся солнце изменило цвет неба на оранжевый, а затем превратило его в голубой.

Я сидел около открытой двери палатки, наблюдая за спящей Алике, за тем, как она двигается во сне, переворачивается на спину. Женщина раскинула руки и ноги, ее рот был приоткрыт, и отблески занимающейся зари блестели на зубах.

Я слышал, как, бормоча что-то друг другу, начинают просыпаться люди в соседних палатках.

Для меня ночь оказалась слишком длинной. Это была ночь раздумий о том, что мне сказала Шрехт, мои друзья, и о том, что может произойти. И произойдет… Моя подруга Шрехт прочитала личное дело Марша. Мне этого оказалось достаточно, чтобы понять, что его песенка спета. Ему теперь легче взобраться на высокий утес, на самое высокое дерево на нем, извиниться перед друзьями, помолиться и… Он уже мертв. Умереть совсем не трудно. Еще теплый, но уже мертвый, весь разбитый, с переломанными костями.

Алике во сне почесала бедро, звук громом раздался в предутренней тишине. Ее веки задрожали, глаза под ними задвигались взад и вперед.

Наверно, видит какой-то странный, безумный сон, а затем проснется, настраиваясь на пробуждение, на день, словно выключенные двигатели корабля, готовящиеся к длительному полету.

Я подумал о Дэви и его семье. Легко заметить, что ни его жены, ни детей нигде не видно. Следит, чтобы с ними ничего не случилось или отделяет мечты от реальности? Позади меня один из саанаэ встал на ноги и заговорил на своем родном, булькающем языке. Я научился кое-чему за то время, пока был на Рухазе, но моих знаний оказалось явно недостаточно.

Внезапно Алике открыла глаза, еще затуманенные ото сна. Отыскав меня взглядом, она начала осмысливать происходящее. Затем женщина закрыла рот, подняла руку, поправила прическу, подтянула ногу, сдвинула бедра, остановилась, расслабилась. Я видел, что Алике о чем- то думает, но о чем именно, не мог понять.

— Доброе утро, Ати, — наконец произнесла она.

Утром, искупавшись в ручье, одевшись и позавтракав, мы вместе с Дэви отправились на так называемые маневры. Командовал маневрами Марш, а проходили они за старой церковью. Мужчины и женщины, одетые в зеленое, двое обнаженных саанаэ с поблескивающей в солнечных лучах чешуей перебегали от дерева к дереву, учась прятаться и маскироваться.

Дэви, прикоснувшись к моей руке, указал на смутные тени разных размеров, видневшиеся вдалеке. Темные, словно мультипликационные персонажи, картонные люди с ружьями, силуэты саанаэ, какое-то полевое орудие и что-то совсем маленькое — несколько фигурок, Я пристально вгляделся — ими оказались поппиты. По их очертанию я понял, что на спинах они несут какое-то оборудование. Наверно, так поппиты должны выглядеть в настоящем бою, но дело в том, что эти твари крайне редко участвуют в боевых операциях. Я напряг зрение — еще дальше за деревьями прослеживались две тени огромных размеров хруффы в боевых скафандрах.

Дэви, наверняка, ничего не знает об этом. Марш?

Очевидно кое-что, но не все. Информация о поппитах, само участие фигурок в маневрах может исходить только от саанаэ, которые еще помнят сцены, подобные этой.

Итак, что мы имеем? Бой? Нет, не уверен. Эта небольшая группа саготов и саанаэ в сопровождении поппитов просто перебирается с места на место.

Скорее всего, засада. А как же хорошо замаскировавшиеся хруффы? Наверно, они для того, чтобы как следует обучить моих друзей внимательности и осторожности. Если они не обнаружат хруффов и не атакуют их первыми, то услышат много нелицеприятных слов от Мейса и Стоуншэдоу.

Я похлопал Дэви по плечу, взял у него из рук оружие, щелкнул затвором, осмотрел магазин и увидел белые пластиковые головки патронов. Человека этим убить можно только в том случае, если целиться в голову, шею или грудь. Саанаэ тоже можно лишить жизни, если быть осторожным и внимательным.

Если хочешь уничтожить хруффа, целься ему в глаз. Однако, они почти всегда облачены в боевые скафандры, и их голова защищена шлемом. Дэви прошептал:

— У нас полным-полно оружия класса X. Мы пользуемся этим для тренировки.

Отлично. Оружие такого класса хорошо для пробивания брешей в скафандрах. Во время учебных боев мне пробили шлем; наш отряд атаковал тогда укрепленный бункер, занятый «враждебной» стороной, чья технология копировала вооружение армии землян в 2159 году. После того, как меня «обласкал» условный противник, в моих ушах неделю звенело.

Над головами «врагов» находились люди Марша, но никто даже и не смотрел в сторону притаившихся хруффов, а двое саанаэ оставались позади, ожидая, обмениваясь взглядами, возможно, усмехаясь.

Я вставил магазин в оружие, поднял его, посмотрел на диапазон прицела. Он составлял тысяча двести метров, меньше действительного поражающего диапазона этого оружия. Один, два, три…

Я сделал один выстрел (ружье издало звук, напоминающий клацанье скоросшивателя) и увидел, как слетела картонная голова хруффа. От ветра, вызванного выстрелом, зашелестели листья. Еще одна попытка оторвала доги у второго макета. Бросив быстрый взгляд на колонну, затем на первые ряды, я сразил пятерых макетов-саанаэ, выбил веех гоплитов, снес головы неподвижным человеческим мишеням.

Потом вслушался в эхо, повторяющее выстрелы.

Последовало гробовое молчание.

Боевики сконфуженно оглядывались, удивляясь, куда делись их мишени? Двое живых саанаэ смотрели на меня, но не двигались с места. Женщина, уловив мой взгляд, положила оружие на землю. Мужчина, оказавшийся намного глупее и тупее, несколько помедлил.

Дэви пробормотал:

— Боже. Лэнк говорил, что ты умеешь стрелять, но кто бы мог поверить, что так здорово!

А Алике прошептала: — А если бы они оказались настоящими, Ати?

Я попытался заглянуть ей в глаза:

— Ну, тогда бы они открыли ответный огонь. — Я перевел глаза на Дэви. Он, казалось, никак не мог поверить в произошедшее, но Алике потом все ему растолкует, она даже уже начала это делать. Скоро до него дойдет.

У подножия холма люди Марша рассматривали сбитые мишени, хмурясь и бормоча что-то друг другу. Двое обнаженных саанаэ начали подниматься в гору, туда, где стоял я, оставив свое оружие лежать на земле.

Недалеко от лагеря находилась старая каменная шахта, сдишком маленькая для того, чтобы ее можно было назвать каменоломней XX века. Кто-то явно пытался недавно выкопать оттуда ее содержимое, добравшись аж до основания холма, обнажив гранитный выступ, на котором больше не вырастет ни деревца, ни травы. Только лед и корни могут сделать свое черное дело — подточить его устои, и лишь тогда утес рухнет вниз, как подкошенный.

Ниже кто-то выкопал в скале небольшую яму, оставив дыру с олимпийский плавательный бассейн. Вода из маленького ручейка, стекавшего с утеса, заполнила углубление чистой, прохладной влагой, переливающейся через край. Создался уже новый поток, стремительно убегающий вниз, теряющийся в лесу.

Небольшой импровизированный водопад размыл камень, и поверхность воды находилась на фут ниже краев ямы. Всюду разросся мох, мягкий, как бархат.

Сейчас, пока люди Марша собирались у бассейна, жуя паек, а саанаэ укрылись в лесу, подальше от меня, и набросились на свою странно пахнущую еду, я сидел на каменном краю ямы между Алике и Дэви и смотрел на поверхность водоема, на отражающиеся в нем утес, небо и облака, на безжизненное дно.

Вода, должно быть, здесь была кислотной.

Дэви, усиленно трудясь над огромным сэндвичем, спросил:

— Ну, что ты думаешь?

«О чем, о твоем глупом шоу?» — хотел я спросить, но вслух произнес: Дэви, мой брат замешан во все это?

— Кто, Лэнк? — Мужчина взглянул на Алике, сидящую позади меня. — Нет, не совсем. Он считает, что это огромная ошибка.

— Но он прекрасно обо всем знает, — подала голос женщина, больше не глядя на меня и уставив-шись на воду.

Плохо это все.

— Кто еще в курсе, событий? — Твоя жена? — продолжал я допрашивать его. Он удивленно взглянул на меня: — Мириам? Нет, она думает, что я хожу в клуб по спортивному ориентированию. Это наша отмазка.

Алике тихо произнесла:

— Ати, твой отец всегда был очень близок с шефом Каталано. Мы никогда…

В глазах Дэви мелькнула боль:

— Мой отец умер, потому что твой не захотел помочь ему.

Но меня-то там не было, и я не помню.

— И ты думаешь, что доведешь до конца однажды начатое?

Дэви удивленно, серьезно посмотрел на меня, затем едва слышно вздохнул:

— Возможно. В самом начале мы думали; что это просто игра, похожая на ту, детскую, в освободителей. Да ты же сам знаешь.

«Конечно, знаю, но…» — начал было мысленно возражать я, но мой друг перебил меня: — Даже после того, как мы нашли склад оружия, — рукой он любовно погладил черный пластиковый корпус ружья, — это все еще оставалось игрой. Мы не стали ничего трогать, закрыли вход, но это натолкнуло нас на одну мысль. Военные повсюду оставляют склады боеприпасов, особенно когда намереваются сдаться в плен. «Надежда умирает последней», — так говорят некоторые, но мы несколько видоизменили поговорку: «Надежда никогда не умирает».

— Ага, понятно. Но когда же игра перестала быть забавой? — Вообще-то я уже знал ответ.

Дэви взглянул на Мейса и Стоуншэдоу, укрывшихся в тени деревьев:

— Когда узнали, что произошло с цивилизацией саанаэ.

— Но вы же знали, как легко и быстро их разгромили, не так ли?

Мой собеседник пожал плечами:

— Похоже, что так оно и было, но саанаэ почему-то представляют все несколько иначе. Ну, ты сам знаешь их позицию: «Мы почти победили».

Однако я был не так глуп и, указывая на расположившихся на берегу искусственного пруда мужчин и женщин в зеленой форме, окруженных лесом и руинами, спросил:

— Тогда зачем все это?

— То, что произошло один раз, может повториться, причем не однажды. Рано или поздно…

«Что рано или поздно? Ты преклонишь колени перед каким-нибудь новым богом или умрешь, подражая древним персам», — подумал я.

Дэви, отрешенно глядя в небо, проговорил:

— Не имеет значения, что восстание саанаэ провалилось. Оно потерпело поражение, потому что люди, хруффы, подобные… тебе содействовали его разгрому. Также не имеет значения и тот факт, что и люди потерпят поражение. Имеет значение лишь сама идея восстания и мысль, что оно охватит и другие планеты.

— Ты понимаешь, что может произойти!

Он медленно кивнул:

— Мы потерпим поражение, мы падем, некоторые из нас погибнут. Может, людей и саанаэ отправят в ссылку на другую планету. Те, кто попадет туда, продолжат освободительную борьбу, объединясь с порабощенными туземцами. И мы всегда сможем сказать им, что наше восстание практически победило.

«Э, нет, Дэви, ты далеко не глуп… Ну, и что мы имеем теперь? Рассказать тебе о других планетах, о цивилизациях, что оказали упорное сопротивление, приведшее их к весьма плачевному концу? Есть миры, на которых больше никто не живет. Повелители Вселенной могут, если это необходимо, превратить население в рабок или оставить планету пустынной, или создать дымящийся ненаселенный мир для разработки и добычи полезных ископаемых, если больше нет выхода…»

— Чего ты ждешь от меня?

Алике положила руку на мое бедро, а Дэви произнес:

— Меня поразила твоя стрельба сегодня, Ати.

— И что?

— Существует десять миллионов людей, подобных тебе, вооруженных, тренированных, разбросанных по галактике. — У него перед глазами, наверно, встала полная панорама. Мне стало жаль этого человека, да и всех остальных тоже.

Я спрятался со своими солдатами в золотом лесу, находившемся в Мозельских горах Элисара, и рассматривал расстилающуюся внизу долину Pea. Co всех сторон нас обдувал ветер, разгоняя темно-серые облака в грязном, мутном, пасмурном небе. Внизу растянулся город Мохуз, через который протекала река Треме.

Мохуз — столица мира, где правил король Тури Амаг.

За пределами города находился космопорт, откуда гордые кентавры саанаэ улетали завоевывать свою черную, мертвую луну и безжизненные планеты, а затем, счастливые от своих достижений, отправлялись далее, к звездам. В космопорту что-то горело, высоко поднимался черный дым, ветер разносил его по округе.

Все уже почти закончилось: солдаты с неба сражались, покоряли, убивали, а саанаэ умирали. Через несколько дней закончатся бои. Какая гадкая работа, ненужное дело, бесполезное занятие!

В наушниках шлема раздался возбужденный возглас:

— Смотри вверх, будь осторожен.

Снаряд прочертил в небе красивую желтую полосу, в разные стороны посыпались яркие, аккуратные горошины и рассыпались далеко впереди нас, среди островов. Это выстрелила из гиперпространства, направляя свою разрушительную огневую мощь на Элисар, установка бомбометания ФТЛ.

Всего лишь одно орудие, предназначенное специально для Мохуза, сбило спесь с восставших полицейских.

Снаряд падал за снарядом, а опомнившиеся саанаэ наконец начали стрелять из своих допотопных несовершенных пушек. Но лучшее, что они могли сделать, это уповать на своего господа…

Что-то сверкнуло вокруг упавшего снаряда, и это что-то оторвало головы нескольким защитникам.

Самонаводящиеся снаряды летели прямо в центр Мохуза. Всюду сверкали вспышки, жерла пушек плевались огнем.

Дисплей, вмонтированный в шлем, погас, закрылись шоры, и я ощутил себя в полной темноте. Я услышал, как кто-то издал короткий стон или хрип — такой был испуганный голос.

— Эй, успокойся, — произнес я.

Задрожала земля, лес начал трещать, а потом наушники перестали работать. Я слышал только дыхание своих солдат, их шепот, пытающийся добраться до моих ушей через командную сеть. Затем до моего сознания донесся теплый вздох ветра, шелест листвы, будто перед бурей, и мои глаза открылись на исчезающий золотой свет. Мохуза больше не было — вместо него остались лишь разбросанные на многие мили остатки строений. По ним еще гуляли волны от взрыва, разрушая то, что уцелело.

Старший хавилъдар высказался по этому поводу достаточно определенно:

— Дерьмо собачье…

Повелители имели в своем техническом лексиконе название этому фактору: «нерадиоактивное энергетическое поражение». Мы же называли такие снаряды «тарахтелками» из-за шума, который они производили.

Настало время добивать оставшихся в живых. Мы шли по битому камню какой-то деревушки, от которой ничего не осталось. Под ногами скрипели доски, камни размером не больше ногтя. Над руинами курился дымок. Всюду валялись изуродованные трупы, походившие на помесь дракона и тарантула. Один из таких трупов лежал рядом с переломанным телом саанаэ. Его голова мирно покоилась на мертвом туловище собрата по несчастью, а конечности были выдраны с мясом. Мои солдаты что-то бормотали, вспоминая родственников по матери в нескольких коленах.

На склоне округлого коричневого холма они нашли довольно большой кусок материала, напоминающего мрамор, очевидно, часть статуи саанаэ. Рядом с обломком местного произведения искусства лежало изуродованное тело кентавра женского пола, вдвое меньшее, чем тело взрослой особи: левая рука оторвана по локоть, правая передняя нога сломана, челюстная кость торчит наружу, лицо в запекшейся желтой крови.

А глаза смотрят на нас не мигая…

— А, мать твою! — выругался мой хавилъдар.

Да, по-моему, нам придется трудно, труднее, чем я мог предположить.

Никто не произнес ни слова и не сдвинулся с места. Девочка саанаэ что-то прошептала, держа здоровой рукой обрубок левой.

— Хавильдар?

— Сэр?

— Отведите команду к реке, разбейте на ночь лагерь. Нас заберут утром и отправят в следующую горячую точку. Здесь мы сделали почти все.

— Да, сэр, — в голосе подчиненного явно послышалось облегчение.

Мы все время делали и делаем эту работу. Нам никогда не было легко. Y людей болела и будет болеть душа, пусть они отдохнут.

Я слышал, как медленно, бряцая оружием, уходит мой отряд. Настроение у них явно упало. Моральный упадок, желание отдохнуть движет после боя многими из наемников.

Маленькая девочка не сводила с меня глаз. Думаю, она знала, что ее ждет, и ждала.

Когда я поднял огнемет, она даже не вздрогнула и не отвернулась. Направив его на жертву, я нажал на курок, и только тогда услышал ее крик короткий, пронзительный, превратившийся в горловое бульканье и хрип. Огонь охватил маленькое тельце…

Утром мы отправились восвояси на Сантулиг — там нас ждал отдых, переформирование и поездка на Боромилит, где мне предстояло командовать гарнизоном.

Днем я нашел двух саанаэ, сидящих в гордом одиночестве, вымытых, аккуратно сложивших свои шали и одеяла. Может, они готовились танцевать, может, нет. Кентавры ласкали друг друга, заглядывали в глаза партнеру.

Женщина кивнула мне и отрывистым, лающим голосом произнесла:

— Добро пожаловать, джемадар-майор.

— Привет, Стоуншэдоу. — Я стоял, прислонившись спиной к дереву, перенеся тяжесть тела на пятки. — Я не знаю твоего чина.

— Чин — это дело прошлое. У нас сейчас есть работа, что дал твой местный господин. Это все.

— Мой господин?

— Ну, один из повелителей, находящихся на Земле, тот, что купил наши контракты.

Интересные слова. У расы господ нет ничего, похожего на деньги, просто существует система распределения внутренних ресурсов. Я слышал, как ее называли «системой размещения подчиненных». Насколько название соответствует содержанию, то есть смыслу, я не имел понятия, да это и не столь важно.

Стоуншэдоу проговорила: — Что ты думаешь о нашей маленькой… операции, джемадар-майор?

— Думаю, что ты собираешься позволить моим друзьям да и себе тоже умереть. А может, даже всему населению Земли… Если таких, как вы, будет несколько.

Она не произнесла ни слова, только молча посмотрела на меня.

— Ну, а как ты думаешь, чем это все закончится?

— Думаю, ты слышала, что по этому поводу говорил капитан Итаке. Пусть живет мечта, и когданибудь…

— Ты считаешь, никто не знает о Юлир Вей и это мечта одних лишь саанаэ? — Свое восстание они называли Юлир Вей.

Через некоторое время существо проговорило:

— Нет, джемадар-майор, это всеобщая мечта: жизнь, смерть, успех, провал. Какое значение будут иметь эти извечные истины, если мы не будем постоянно пытаться изменить положение? Они всех не смогут убить, а так вечно продолжаться не может.

— Итак, ты хочешь видеть весь свой народ мертвым? Или весь мой народ?

— Неужели ты считаешь, что мне хочется видеть гибель людей только потому, что ты именно так поступил с моими соплеменниками? — Стоуншэдоу поднялась, подошла ко мне вплотную, возвышаясь надо мной, как скала. В ее глазах отражалось солнце, передние лапы сжались в кулаки: — Нет, джемадар-майор. Когда-нибудь мы вернемся в Элисар, но не ты и не я. К тому времени мы уже будем мертвы. Но туда придут люди и саанаэ, вместе, даже хруффы… — Мечтать, конечно, здорово, пока мечта не превратилась в гнусную реальность.

Лунный свет плясал на воде, сверкал в маленьком водопаде, освещая деревья, наполняя мир тенями. Луна медленно плыла по огромному, бесконечному небу, усыпанному медленно поворачивающимися звездами, идущими своими проторенными путями, далекими и холодными. Кое-где в небе встречались облака, превращаемые ветром в серые кружева.

Треск сучьев в отдалении, плеск водопада, музыкальный, мелодичный, журчание воды, переливающейся через край пруда и сбегающей вниз…

А Александра, стоя в воде по плечи, смотрела на меня, и мне, находившемуся рядом с ней, прекрасно были видны се сверкающие глаза, ее белые зубы, черные вьющиеся волосы, разметавшиеся по плечам, с которых стекали капельки воды, сверкающие в лунном свете, как бриллианты.

Мы молчали, хотя по дороге сюда, шагая через лес, говорили очень мало.

— Я так рада, Ати, что ты здесь. Я так боялась…

Время от времени мы останавливались, обнимались и целовались, шепча друг другу разные глупости. Руки скользили по телам, которые двигались, подставляя нужные места. Тела живут отдельно от мыслей, они всегда знают, чего им надо.

Мы подошли к краю пруда и остановились. Алике тем временем расстегнула мою рубашку, начала гладить мою обнаженную грудь, ее рука скользила по спине, нащупывая мускулы, женщина что-то удовлетворенно шептала, когда я напрягал их и они перекатывались под кожей.

Я чувствовал себя абсолютно пустым, будто не было у меня ни внутренностей, ни мыслей, когда она, встав на колени, расстегнув ремень, сняв с ног ботинки, помогла мне выйти из брюк. Женщина прижала лицо к моему животу и начала массировать его языком, затем поднялась и отошла. Ночной ветер приятно холодил влажные следы, оставленные ею.

— Боже, как ты прекрасен, — прошептала Алике, глядя на меня, словно на икону.

Шагнув к ней, я расстегнул ее блузку, лифчик, упавший к ногам, на груду моей одежды, и, держа ее за талию, начал целовать грудь. Потом, наклонившись, развязал шнурки ботинок и снял их, спустил вниз брюки своей подруги и провел языком по ее коже, почувствовав, как Алике дрожит от моих прикосновений.

Сомнение закралось в мою душу. Почему-то мне всегда кажется, что это должно что-то означать, особенно если произносятся какие-то слова. Однако наложницы тоже трепещут от моих прикосновений и говорят что-либо приятное, если их попросить.

Мы скользнули в воду, ее холод заставил нас содрогнуться, а конечности онеметь. Затем кожа приобрела сверхчувствительность. Я прижал Алике к себе, ощутил ее грудь, почувствовал ее руку на своих гениталиях. И вновь на меня нахлынули воспоминания: Алике и я, немного повзрослевшие, исследуем начало совместной жизни в развалинах. Юные герои, строящие воздушные замки, а сами такие счастливые, находящиеся в мире грез…

Я просунул руку между ног женщины и, приподняв ее на ладони, начал целовать; пространство перестало для меня существовать, а время превратилось в вечность.

Я ощутил, как внутри Алике начинает разгораться пламя страсти. Вложив пальцы в ее сокровенное место, я начал целовать ее почти бездумно, подчиняясь только каким-то импульсам, возникшим в мозгу.

Мы вышли из пруда и, упав на землю, яростно занялись любовью, подчиняясь древнему инстинкту, крича от страсти. На нас взирали равнодушные, холодные звезды. Испытав блаженство, я понял, что внутри меня осталась ничем не замененная пустота.

Поднявшееся солнце робко заглядывало в нашу палатку. Алике сидела напротив меня, прислонившись спиной к тенту, подтянув одно колено к груди, а руку положив на лоно. Волосы, обрамлявшие его, делились на две части, и их с трудом можно было представить в форме треугольника, о котором постоянно пишут в книгах.

Отвечая на ее вопрос, я произнес:

— Да, я думал об этом.

Она никак не отреагировала, только-смотрела на меня, ожидая продолжения. Воспоминания о прошедшей ночи нахлынули на меня. Мы лежали в объятиях друг друга, наблюдали за перемещением звезд, слушали ночные звуки и биение двух сердец. А потом гуляли по лесу, под ногами пищали какие-то зверьки или насекомые. Забравшись в палатку, мы сбросили одежду, свернулись клубком и натянули легкие одеяла.

Стук наших сердец перекликался с криками ночных птиц.

Я медленно погружался в сон, постоянно ощущая присутствие Алике. В сознание вмешивалась отдаленная мысль: «все практически закончилось».

Но я чувствовал ее ягодицы у своих бедер и исходящее от нее тепло. Какое значение имеет будущее?

Оно еще не наступило.

Мне нравилась эта ночь, наполненная полузабытыми мечтами и снами. Пробуждение тоже к числу неприятных нельзя было отнести: Алике повернулась в моих руках и прижалась ближе, бормоча что-то вроде «как приятно проснуться в твоих объятиях, ощутить тебя рядом и понять, что это не сон».

Потом действительность, горькая и суровая, вступила в свои права — она вопрошающе посмотрела на меня своими серьезными глазами:

— Ну, скажи, что ты решил, Ати. Думал ли ты об этом?

Последовала продолжительная пауза. Наконец мне надоело мучить свою подругу:

— Не знаю, смогу ли я чем-нибудь помочь твоим лесным друзьям, Алике. Не знаю, верю ли я в мечту Дэви. Многие пытались осуществить ее, воплотить в жизнь, но сама понимаешь, к чему это привело.

В ее глазах появилось сожаление, сменившее страх: — Но…

Протянув руку, я дотронулся до колена женщины.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе, Алике, тебе и моим старым друзьям, научить вас всему, что знаю и умею. И подумать обо всем остальном. — Трудно произносить такие слова, будучи уверенным в их фальши.

Женщина подалась вперед, и моя рука оказалась на ее бедре, дотронулась до интимного места. Она обняла меня, прижав лицо к моей шее:

— Я знала, что ты приедешь и будешь с нами, Ати, я знала…

Дэви сиял от счастья и от переполнявших его надежд. Стоуншэдоу казалась задумчивой и серьезной, обмениваясь со своим партнером ничего не выражавшим взглядом. Марш был задумчив и молчалив. Вчера за ужином он накачался пивом и, вероятно, сегодня его мучило похмелье.

Все остальные возбужденно переговаривались, смеялись. Предметом их веселья являлся я: «Наемник с нами, научит нас бороться, чтобы снова стать свободными».

Большинство этих людей до Вторжения были малышами, а некоторые и вовсе еще не родились.

Поэтому они не помнят, как раньше жил мир людей, и рассказы стариков о нем для них, словно сказка для малышей.

— Я сделаю все, что смогу, обучу пользоваться имеющимся у вас оружием, основам тактики. Эти знания немного помогут вам выжить, ну хотя бы на первых порах, — заявил я.

Марш впервые серьезно взглянул на меня. Вполне возможно, что он понял, о чем я говорю.

— Я не знаю всего остального и не могу ни в чем быть уверенным, Дэви. Поживем-увидим…

Мейс все так же смотрел в небо, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Может, размышлял по поводу того, выступим ли мы в открытую с таким устаревшим и неэффективным вооружением. Дэви, радуясь, как ребенок, счастливо смеясь, хлопнул меня по плечу. Мне немедленно захотелось стукнуть его. но я передумал — пустая трата времени.

Я построил повстанцев, раздал ружья. Взяв одно у Дэви, проверил магазин и удостоверился, что там нет ничего, кроме обычных пуль. В небе постоянно кружат наблюдатели, и вспышку из ружья класса X они непременно бы засекли. Если кого и поймают с такими игрушками, то всегда можно отговориться — мол, нашел ящик с оружием, которое решил использовать для охоты. Между прочим, эти штуки и предназначались для охоты. За такой проступок виновнику назначат несколько сотен плетей и пожизненное заключение с отбыванием наказания в какой-нибудь каменоломне, может, пару месяцев он потаскает плуг на полях.

Передернув затвор, я прижал ружье к груди и спросил:

— Видите ту птицу? — Никакой реакции не последовало. — Она на верхушке вон той сосны.

Несколько человек посмотрели в нужном направлении.

— Птица сидит на последней ветке, серая, с белыми полосками на крыльях.

— Пересмешник, — вмешался Марш.

Я взглянул на него:

— Ты видишь ее? — Тот кивнул. — Стоуншэдоу? — Она также кивнула.

Дэви спросил:

— Где? — И посмотрел вверх, прикрывая глаза рукой. Я поднял ружье, прицелился и выстрелил, выбив кусок ветки из-под птицы. От неожиданности пересмешник камнем рухнул вниз, но затем, взмахнув крыльями, выпрямился и полетел. Дэви не скрывал восхищения: — Ого!

Я выстрелил снова, почти не целясь, и птица, упав, исчезла за деревьями.

— Когда вы сможете это сделать, то будете имееть полное право записаться в наемники.

Глаза Дэви округлились.

Стоуншэдоу протрусила ко мне, зажав ружье под мышкой, и уселась рядом, все еще глядя на верхушку дерева. Немного подумав, она сказала: — Меня захватили после сражения с наемниками. Шестеро из восьмидесяти одного бойца остались в живых.

— Сражалась когда-нибудь с хруффами?

Кентавр повернулась и глянула мне в лицо:

— Я ведь жива, не так ли?

Хороший ответ, ничего не скажешь.

На нас внезапно обрушилось послеполуденное солнце, согревая наши спины, когда мы наконец подготовились к выполнению задачи.

Я и Марш стояли рядом с человеком в черном боевом скафандре с опущенным лицевым щитом.

На заднем плане виднелись Дэви и Алике, позади них сидели саанаэ; остальные повстанцы расположились кто где, беззаботно держа в руках ружья. Я глянул на свою тень и отправился осматривать человека в военном облачении. На одном его плече виднелся изящный знак Североамериканской армии Обороны в форме двойной звезды с номером соединения и части. Может, эту форму носил армейский рейнджер, однако на ней не наблюдалось следов участия в каком бы то ни было бою. На левом локтевом сочленении имелась небольшая течь, то есть пятнышко влажного силикона, которому там не место.

Костюм был почти готов к употреблению, когда придет время.

Я взглянул на Марша:

— Ты имеешь чин капрала в сиркарской туземной полиции?

Сузив глаза, он кивнул.

— А в, гм… мятеже?

Под его непроницаемым лицом-маской я сумел разглядеть искорку оживления и озабоченной настороженности — ему удалось понять, к чему я клоню.

Сказались годы работы в полиции и природная сообразительность, которую мы никогда не брали в расчет. Старый добрый Марш. Он проговорил:

— Мы вообще-то не пользуемся системой воинских званий. Просто командир отделения. Таких групп, как у Дэви, много.

— Он знает это?

Марш бросил неприязненный взгляд в его сторону: — Догадывается.

— А саанаэ? — Молчание на этот раз несколько затянулось…

Марш посмотрел на меня, словно чувствуя себя не в своей тарелке:

— Они знают о нас больше, чем мы о них.

Я спросил: — Ты думаешь, вам следовало говорить мне обо всех этих вещах?

Лицо старинного приятеля оставалось спокойным, глаза холодными, но…

— Я должен доверять тебе, Ати. Ты — наша единственная надежда.

— Ну, тогда вы в большой беде.

Никакой реакции с его стороны не последовало.

Я повернулся к скафандру:

— Думаешь, что знаешь, как пользоваться этой ерундой?

— Некоторые саготы из служащих почтовых частей специально обучены пользоваться старым вооружением, в частности, скафандрами. Их вокруг спрятано огромнйе количество, еще со времен Вторжения.

Повелители не привезли практически никакого оборудования, кроме собственного, надеясь на то, что воспользуются имеющимся.

— Почему?

Мой собеседник пожал плечами: — У тебя есть глаза, Ати. Все не так тихо и спокойно.

— Думаешь, они подозревают?

— Возможно.

«Да, больше, чем ты думаешь», — мысленно произнес я.

Я постучал по лицевому щиту шлема мужчины в скафандре, размышляя, выключил ли он наушники и слышал ли нашу беседу. Я не знал этого человека раньше, только видел несколько раз в баре.

— Оружие класса X откроет это в два счета.

Он обеспокоено посмотрел на меня: — Инструкция говорит: «Нет».

Я взглянул на прозрачный пластик на лицевой части шлема:

— Откинь назад голову. — Мужчина задрал подбородок. «Как ты глуп Март, если, конечно, этот парень не читает с губ», — мелькнула у меня мысль.

Пришлось пуститься в объяснения:

— Этот скафандр не очень хорошо сконструирован. Самые слабые его места это сочленения на изгибах — у горла, поверхности локтей и задней поверхности колен. Про суставы бедер я вообще молчу. Перчатки и ботинки, если ты хочешь, чтобы они функционировали хорошо, должны разрабатываться отдельно и привариваться к скафандру.

Мужчина поднял лицевую пластинку — в выражении его лица читался профессиональный интерес:

— Почему же они так плохо разработаны?

— Все огрехи и недостатки видны только в бою, лучшая проверка знаний практика. А в бою он побывал всего лишь один раз.

— Итак, вы хотите сказать, что скафандр бесполезен.

Я пожал плечами:

— Старые рейнджеры говорили, что они быстро научились опускать подбородки как можно ниже и крепко прижимать согнутые в локтях руки к туловищу, когда разрывались мощные снаряды и бомбы. — Постучав по нагрудной пластине, я услышал глухой звук, так гремит не железо, а пластик. — Ты же не хочешь поворачиваться спиной к вооруженному противнику, хотя в этом нет ничего зазорного.

— Саготы могут этого и не знать.

Я вновь пожал плечами: — В ваших рядах много бывших солдат?

— Несколько, но они совсем старенькие.

— Ну, тогда я не доверяю вашему вооружению.

— Нет, — произнес мужчина. — А как же боевые скафандры спагов. Они похожи на этот?

— Нет. В их производстве использована высокоразвитая технология хруффов. Можно спокойно раздавить снаряд от оружия класса X между перчатками. — О том, как болят после этого руки, я, естественно, умолчал. В мире чудес не бывает.

— А что насчет ракеты «земля-воздух», сбивающей корабли?

Я отрицательно покачал головой:

— Ты меня замучил. — Хлопнув мужчину по плечу, я прислушался к звукам, издаваемым скафандром, и заявил: — Для этого требуется ядерный снаряд.

Марш улыбнулся: — Интересно, почему саанаэ не носят скафандров?

Я даже не взглянул в его сторону и, задрав голову, посмотрел в ясное голубое небо, уже начинавшее темнеть: — Потому что они только полиция, и все.

— Ой, перестань, Ати. Давай, покажи нам, как убить человека, облаченного в скафандр.

Солнце садилось и наполняло лес тенями и призраками. Я стоял между двумя высокими, шершавыми старыми соснами и мочился, слушая, как журчит струя, поглощаемая ковром из сосновых иголок. Меня охватило ощущение гармонии и полноты чувств, несколько болезненное, напоминающее облегчение после долго сдерживаемого оргазма.

Может, это и глупо, но у меня частенько проскальзывают такие мысли, будто я навсегда остался маленьким и витаю в глупых мечтах. По возвращении надо будет поинтересоваться у Соланж: «Эй, Солли, тебе никогда не приходилось ощущать, что твое лоно живет отдельной жизнью?» И она наверняка скажет, что тоже не раз ощущала подобное.

Я закончил процесс общения с природой и стоял, запрокинув голову, глядя на испещренное полосами оранжевое небо, ощущая под пальцами нежную кожу.

У меня из головы не выходила чертова улыбка Марша. Так без причины никто не улыбается. Итак, он хочет расправиться со своими приятелями-саготами. Почему? Дэви я еще могу понять — эти ублюдки убили его отца.

Нет, это дело рук моего отца. Я заставил себя сосредоточиться, разгадка где-то рядом. Мне-то ясно, что делать… Я заправил свое сокровище в брюки, застегнул молнию и вытер руки о старую фланелевую рубашку, которую с незапамятных времен хранили мои родители. Интересно, как они узнали, что это моя любимая вещь? Сейчас рубашка была мне немного маловата, и в такую жару носить ее не следовало бы, но лишь только эта одежда попалась мне на глаза, я не мог удержаться. Позже, когда похолодает, фланелевая рубашка пригодится. Здесь, в горах, осень наступит недели через три.

«Они думают, что я с ними, потому что показываю им, как владеть оружием, делать дыры в скафандрах саготов. Как я буду чувствовать себя сейчас, зная…» Представляю себе бой между повстанцами, руководимыми Дэви с Маршем, и окталом спагов. Все будет кончено через двенадцать секунд. Один солдат может справиться с ними секунд за двадцать.

Вот Дэви стоит передо мной на коленях, волосы охвачены пламенем. Это больно, правда, приятель?

Раньше мы об этом не думали, воображая себя освободителями, даже когда играли в ковбоев и индейцев. Закричал, что ты убит, упал, притворившись мертвым, полежал немного, закрыв глаза, вытянувшись, оскалив зубы — ни дать ни взять труп. Затем поднялся, отряхнулся и как ни в чем не бывало сменил имидж.

Наверно, так люди поверили в идею перевоплощения. Очевидно, это пошло от древних, которые играли в охотников и медведей со своими друзьями.

«Ррр! Я убил тебя, глупый ублюдок!» А глупый ублюдок встает и говорит: «А вот и нет!» Я повернулся и направился к лагерю, где горели походные костры. Будет чудесный ужин, приятная беседа. А позже Алике и я отправимся в нашу палатку, или на берег пруда, или же в поле, где будем лежать и смотреть на звезды.

Долина Дорво… и холодный внутренний голос, не дающий покоя ни днем ни ночью: «Ты знаешь, что ты должен сделать».

Наблюдение за ней, спящей в полоске лунного света, пробивающегося сквозь открытую дверь, стало моей привычкой, но из числа тех, которые не длятся долго. Бело-желтая луна, видимая едва на дюйм в это время года, когда август становится сентябрем, деликатно освещала верхушки деревьев и палаток. Когда она станет полной, круглой, как блин, ее назовут урожайной. Затем наступит зима. Может, в этом году на Чепел Хилл выпадет снег, и дети, как и раньше, смогут поиграть в снежки и вылепить снежных баб.

Кто знает, может вместе с ними будут лепить снежных саанаэ маленькие зеленые ящерицы. Вообще-то я не помню, есть ли снег на Элисаре.

Алике свернулась клубком, лежа на левом боку, отвернувшись от меня. Правая нога женщины была прижата к груди, рука лежала на бедре. Ягодицы иногда перекатываются под кожей — наверно, видит сны.

Млекопитающее мужского рода, живущее, руководствуясь инстинктом, — это я. Я даже не в силах изменить свое отнощение к ней, если, конечно, возможно назвать это чувствами. Глядя на ее аппетитные ягодицы, я начал возбуждаться, хотя и испытал уже несколько оргазмов за час до этого.

Некоторое время у меня была наложница, огромная блондинка по имени Мэнди, родом откуда-то со среднего Запада, из Айовы или Миннесоты. Мне очень нравился ее голос, похожий на голоса известных дикторов и певцов, достаточно музыкальный, женственный.

Она пыталась быть внимательной, старалась исполнять то, что я хотел и просил, но ни взглядом, ни выражением лица не показывала своих чувств.

Это хорошо? Как это? Но она не смогла заставить себя находиться сутки на ногах, потакая моим прихотям, когда после очень напряженного дня я получил день на отдых и закрылся в своей лачуге. Я видел, как она пыталась подавлять зевки и как ее глаза стали стеклянными.

Вскоре после этого она уснет, и плевать хотела Мэнди на мои чувства.

Сначала мне это нравилось, потом стало раздражать. Тогда я просто перекатывал ее на спину, раздвигал ноги и делал свое дело. Между прочим, это и ее дело, для того я и покупал эту красотку. Иногда Мэнди просыпалась, изумленная и испуганная, но в большинстве случаев она спала, безвольное тело подчинялось мне.

Мне это начинало нравиться, но девушка просыпалась посреди ночи, напуганная до смерти, с половыми органами, полными семени, а иногда огромной тушей, лежащей на ней и слегка похрапывающей.

Бедняга, не выдержав, разорвала контракт, выплатила штраф и отправилась домой не с таким набитым деньгами кошельком, как надеялась.

После ухода этой женщины я понял, что любил насиловать ее во сне. То же я пытался проделать со следующей наложницей, но она спала чутко и просыпалась от малейшего прикосновения, улыбаясь, готовая принять меня.

Немногим погодя, я оделся и отправился на прогулку при лунном свете, пробрался через лагерь между тлеющими кострами, мимо спящих на открытом воздухе саанаэ и вышел, наконец, на середину большого, холмистого поля долины Дорво. Там сейчас было тихо, лишь слышался плеск ручья и шелест ветра в траве. Из одной палатки донеслось бормотание, сменившееся храпом, который, в свою очередь, сменился тишиной.

Я нашел место на возвышенности, там, где трава едва доходила до щиколоток, и уселся, отвернувшись от луны, глядя на самую темную часть неба: звезды и еще раз звезды, Млечный путь, склонившийся к горизонту.

Не надо было мне сюда приезжать. Но в этом случае я снова так и не увидел бы Алике. Стоит ли игра свеч? На этот вопрос я не смогу ответить до тех пор, пока все не закончится. Подумаю снова лишь тогда, когда включатся двигатели, из сопла вырвется огонь, отъедут подъемники, и ракета ринется в небо, возвращая меня к звездам. Я обсужу этот вопрос с Соланж, сидя с ней за стаканчиком в каком-нибудь баре на Карсваао. Если, конечно, у них есть бары.

Нет, черт возьми, должны быть. Если Соланж это интересно. Мне не к кому больше обратиться.

За несколько дней отпуска, проведенных на Земле, я полюбил Алике, полюбил так, как любил в молодости, о чем еще сохранились полустершиеся, полузабытые воспоминания. Мне даже безразлично, если она не принимает мои чувства и наши новые отношения всерьез.

Я попытался переключиться на Хани, представить, как я займусь с ней любовью. Я уже видел, как она лежит передо мной, раскинув ноги, улыбаясь, прикрывая руками лоно и время от времени приоткрывая его, чтобы я мог видеть…

Я энергично встряхнул головой. Наваждение исчезло. Можно размышлять о чем-нибудь другом, например, о вкусной чесночной похлебке, о вареной картошке в сметане с маслом; о теплой ванне и о мягких руках, моющих спину; о купании в бассейне в жаркий, душный день.

Можно думать и о сне, когда по-настоящему устанешь.

Тут мои размышления прервал тихий звук: что-то копошилось в траве неподалеку от меня. Полевая мышь, или крот вылезли из своей норы, или какаято маленькая ящерица, может, даже змея. Я глянул вниз…

Внезапная боль в груди заставила ускорить выработку адреналина в крови и бросила меня на колено рядом с этой проклятой штукой. Внизу стоял поппит, в лунном свете его голубая чешуя отливала серым, глаза-бусинки внимательно смотрели на меня, поблескивая красным. Рот существа был открыт, слышалось тяжелое дыхание.

Я опустился на второе колено и вгляделся: у поппита не имелось никакого оборудования, никакого передатчика. Чертова тварь заблудилась. Если они бродят таким образом, отделившись или отстав от группы, то ведут себя подобно животным. Вот и сейчас он стоял передо мной, тяжело дыша, словно маленькая, набегавшаяся собачка. Может, радуется, что обнаружил знакомые очертания в ночи и надеется, что я отнесу его к месту расположения.

Я огромной глыбой навис над ним — глазки существа следовали за моим передвижением, поппит немного переместился, чтобы держать меня в центре поля своей видимости. Я наступил на него ногой.

Тварь издала звук, похожий на детские пищалки, звук ломаемых костей, и умерла.

У меня перехватило дыхание.

Наклонившись, я поднял труп, почувствовал, как по пальцам потекла жидкость, и брезгливо швырнул раздавленное тельце в разросшиеся кусты шиповника.

Потом вытер испачканную руку о сухую траву.

«Но это не поможет, ослиная задница. Ты ведь знаешь, что должен сделать. Просто ты откладываешь это так долго, как можешь… Ты можешь лежать на Алике и притворяться еще некоторое время», — мелькали у меня в мозгу тревожные мысли. Взглянув в последний раз на сверкающие мириады звезд, я повернулся и размеренным шагом отправился в палатку.

Следующее утро мы тренировались, вновь и вновь проигрывая ту ситуацию с их глупой засадой. Я пытался объяснить им, что необходимо делать, как научиться видеть и думать в подобных переплетах.

Построив отряд перед наспех отремонтированным муляжом хруффа, я пытался внушить этим идиотам, что они должны запомнить уязвимые места противника и узнавать их со спины, с боков, однако понял, что немногие из них помнят, как выглядит живой хруфф.

Мне представилось, как повстанцы, разбредясь по лесу, следят за ничего не подозревающими саготами и нападают на них. Следом за этой картиной идет другаж все они лежат мертвые и поджаренные, а на них маленькие черные муравьи, поедающие самые вкусные, сочные части тел, затем остальное…

Как там поется в детской песенке о червяках: «Ты никогда не видел катафалк, проезжающий мимо?» Она учит детей тому, чему надо.

Позднее я шел по лесу с Дэви и Маршем. Алике, как всегда, держала меня под руку, сзади трусили Мейс и Стоуншэдоу, разговаривая на одном из наречий саанаэ, полном, звуков, чуждых человеческому уху. Мы шли по узкой горной тропинке, уводившей от долины Дорво на многие километры. Она проходила через старый лес, иногда через молодые заросшие кустарником рощи, мимо пустых башен старых электростанций, еще сохранивших серую окраску, но красная пыль уже как следует их припорошила. Нигде не было видно проводов. Их, очевидно, убрали многие годы назад, еще до Вторжения, а башни оставили, потому что металл никому не был нужен.

Наконец мы почти добрались до вершины следующей горы, возвышающейся над всеми остальными, и остановились, глядя на затянутый дымкой ландшафт, холмы, чьи округлые вершины напоминали зеленые застывшие старые моря. Долина Дорво казалась маленьким и голым пятнышком на стороне отдаленного холма, а над ней клубились низкие, пушистые, белые облака.

Ущелье трудно было обнаружить как с воздуха, так и с земли. Вокруг Дорво и вплоть до следующего ущелья, где тяжелые камни нависали над тропинкой, росли деревья, отлично его маскирующие. Внизу, в маленькой, заросшей травой И кустарником впадине еще виднелись обломки упавшего гиганта; с веток давно облетела листва, а ствол раскололся на мелкие части. Когда стены ущелья медленно, сдаваясь ветру и времени оседают, деревья одно за другим умирают.

Внизу рос шиповник, абсолютно нетипичный для этих мест. Бог знает каким ветром занесло его сюда.

Он мне напомнил стража или ворота, ведущие в подземелье.

Дэви проговорил:

— Мы нашли его совершенно случайно, Ати. Около трех лет назад мы с Маршем охотились здесь. Поднялись в горы в неподходящее время, когда хороший хозяин и собаку на улицу не выпустит. Начался дождь…

Вмешался Марш:

— Не дождь, а настоящая буря с ливнем и дождем. Страшнее я еще не видел. Мне казалось, что небесный огонь изжарит нас.

Мне представилось, как над головами этих двоих сверкает молния, озаряя их искаженные лица ясным, искусственным светом, как бьет по барабанным перепонкам гулкий гром, отдающийся эхом в горах, будто раскаты орудий.

— Мы испугались до смерти.

Отодвинув кусты шиповника рукой, затянутой в перчатку, держа их таким образом, чтобы можно было наклониться и шагнуть вниз, я скользнул в заросли; над моей головой, словно потолок, нависали ветки.

Выпрямившись, я наблюдал, как следом за мной спускается Марш, затем двое саанаэ, став на колени, тоже медленно сползли вниз.

На дне было достаточно темно: свет почти не пробивался сюда. Мне показалось, что пещера не имеет дна, но потом глаза смогли различить там несколько фигурок или очертании чего-то.

— Хорошо… — Марш вытащил фонарик на длинной ручке, непременный атрибут сиркарского полицейского, включил его и поводил им из стороны в сторону, высвечивая те или иные углы комнаты.

— Черт его знает, может, здесь уже поселился какой-нибудь медведь…

— Почему же вы не закроете вход?

Дэви проговорил:

— Мы думали об этом. Те, кто придумал все это, так не сделали. Поблизости нет больших камней — Однако, довольно опасно. Как-нибудь надо собраться и построить дверь.

В разговор вмешалась Стоуншэдоу: — Или перенести все на другое место.

Пещера оказалась не такой огромной, как заставила меня вообразить темнота, даже не щель, а низкая, широкая отдушина в более-менее твердом граните. Когда-то она была наполнена глиной, но ее вымыла оттуда вода. Однако отдушина оказалась совершенно сухой.

Всюду стояли ящики, и на некоторых из них все еще сохранился отличительный знак Североамериканской Армии.

Там же находилось несколько вещиц, напоминающих гробы, какие-то квадратные серые металлические ящики с ручками.

При виде этого по моей спине пробежал холодок. Я почувствовал, как Алике повернулась, чтобы взглянуть на меня. Может, она догадалась или сработал инстинкт?

Подойдя к первому стеллажу, я начал, прищурившись от недостаточного освещения, считывать этикетки: полевые установки, легкое вооружение рейнджеров, дополненное полным комплектом боеголовок, оружие класса X, разрывные пули, огнеметы, какие-то аэрозольные препараты, химическое оружие, вызывающее тяжелое поражение головного мозга.

Присутствовал даже нервно-паралитический газ, не действующий, однако, на хруффов, но действующий на саанаэ.

В «гробах» находились двенадцать боевых скафандров для рейнджеров. На половине из них имелись фабричные этикетки, значит, ими еще не пользовались. Остальные были помечены для отправки в ремонтные мастерские, их повреждения описывались на прикрепленных к ним ярлыках.

Рядом находился открытый ящик с термоядерными патронами, контрольное устройство и защищенный контейнер с тритием. Я проверил дату выпуска: 12 декабря 2158 года. Горючее, очевидно, распалось, несколько вышло из строя, но все еще было годно. Я посмотрел на Марша — тот пожал плечами.

Стоуншэдоу пояснила:

— У нас есть запасы дейтерия, но мы не можем переделать термоядерные патроны на этот вид топлива.

Им бы лучше поостеречься с такой гремучей смесью из полутрития, он продолжает распадаться…

— Наверно, я смогу показать, что надо делать. Но тогда пострадают скафандры.

Марш спросил: — Мы сможем последовательно зарядить патроны?

Я взглянул в его глаза, находившиеся в тени:

— Последовательно — нет, но избирательно — да. — Я указал на «гробы». У нас мало подходящего оборудования.

Мне казалось, будто все это говорит кто-то другой. С этой пещерой и находившимся в ней снаряжением я мог собрать небольшую, но хорошую команду, хотя команда — это группа отлично обученных бойцов. Что касается этих людей, то они сумеют продержаться перед соответственно вооруженным солдатом лишь минуту.

Я направился в дальний конец комнаты. Там лежала старая пушка 2140 года выпуска. Скорее всего, эта ерунда принадлежала какой-нибудь резервной части. Это объясняет Наличие зачехленного первоклассного оборудования, нескольких ракет без боеголовок, двух ручных ракетных установок, все еще в чехле и без прицела, наборов средств для чистки прицелов в заводской смазке и упаковке, шести тонких голубых ракет «земля-воздух» радиусом действия 80 километров, аккуратно прислоненных к стене.

Боеголовки имели странной формы заряд, о котором я раньше ничего не слышал. Кое-кто из пилотов саанаэ, поддерживающих с воздуха атаку соплеменников, может чувствовать себя в полном дерьме, пока все это не закончится и повстанцев не разгромят.

Я остановился и посмотрел на своих компаньонов. Никто не произнес ни звука — они во все глаза глядели на меня. Интересно, чего эти люди ждут?

Направившись к дальнему углу, где были сложены серые металлические коробки, сопровождаемый Маршем и его фонариком, я обнаружил там странные вещички, отмеченные незнакомым клеймом Североамериканской Армии, поставленной поверх старого знака. Я смахнул рукой пыль, покрывшую надпись: «Дата выпуска: 18 августа 2104 года».

Внезапно меня осенило: это случилось через три недели, после того как мы удрали от нашедшего нас господина. Я поднял затвор прислушиваясь, как щелкнула гидравлическая пружина:

— Посвети-ка мне, Марш.

Он исполнил мою просьбу. Шифр на оружии говорил в пользу одного из многих агенств США, набор какой-то абракадабры из букв под знаком вооруженных сил страны — старой белой этикеткой, сморщенной и пожелтевшей от времени. Около контрольной панели находился отсек с инструкцией, объясняющей правила пользования оружием.

Дэви посоветовал:

— Ты бы лучше закрыл крышку, Аги. Они заряжены ураном 235. Здесь уже полно направленной радиации.

Марш проговорил:

— Мы думаем, они все еще годны.

Да, одна такая штуковина может проковырять в матушке Земле громадную дыру.

Следующее утро я провел, вновь обучая взрослых детей военным играм: сражаться и умирать, наблюдая, как они падают, притворяются мертвыми, приоткрывают зубы в посмертной гримасе, затем, смеясь, поднимаются и мечтают о светлом будущем.

«По всей галактике, — говорили эти чудаки, — есть люди, подобные нам, ждущие, когда раса повелителей споткнется и упадет. Вселенная — это деревянная коробка, и мы разожжем в ней огонь».

Я показал Дэви, как подключить термоядерные патроны, чтобы горел дейтерий, посоветовал не трогать тритиевую смесь 5 лет и только затем включить установку. Я видел, как заблестели его глаза, глаза Алике, а сам испытал леденящий душу ужас.

Прошел еще один вечер, еще один чудесный закат, причем каждый раз он становился все краснее и краснее. Близился сентябрь с его багровыми захода ми солнца. Скоро, косяки гусей и уток прочертят осеннее небо, летя на юг, следуя за солнцем.

Хотел бы еще раз посмотреть на них. Но я постоянно терзал себя мыслями, подобными этой: «Все скоро закончится, и ты прекрасно понимаешь это.

Не имеет значения ни то, что ты делаешь, ни то, сколь труден будет твой выбор».

Обед прошел, как всегда, замечательно: вкусная еда, обилие веселья и шуток. Я видел, как люди любят двух саанаэ, обступают их, непринужденно болтая.

Некоторые из повстанцев знали несколько слов на их языке. Стоуншэдоу это, казалось, нравилось.

Марш чувствовал себя гораздо лучше, чем раньше — он расслабленно сидел рядом со мной и потягивал домашнее пиво из тяжелой стеклянной кружки с эмблемой школы Чепел Хилл выпуска 2139 года.

В том году мой и его отцы закончили школы.

Майк Итаке закончил ее в 2143 году. Все они были умными, блестящими молодыми людьми, подающими огромные надежды в мире неограниченных возможностей. Иногда у них возникали вопросы: «Придут ли чужаки снова, или тот одинокий поврежденный корабль-разведчик взорвался среди звезд». И тут же находились ответы: «Может быть, мы потеряны для них, чужаки не смогут нас отыскать до тех пор, пока мы не подготовимся к отражению нападения».

Когда оно произойдет?

Никто не знал, что оборудование, которое мы захватили, было изготовлено по военной технологии хруффов. Оно оказалось воздушными ружьями и деревянными безвредными мечами по сравнению с высокоразвитой технологией расы господ, повелителей Вселенной. Никто из землян ни разу не видел Шенадаз.

Следующий вечер я провел с Алике на холме, лежа и глядя на звезды, закрывая ей рот поцелуями и усугубляя ее счастье огнем желания. Я полураздел Алике, не обращая внимания на ее протестующие крики, что нас якобы могут увидеть люди, игнорируя тени у костров. Вдруг женщина. успокоилась, положила руку мне на плечо и посмотрела на меня своими серьезными, печальными глазами:

— Что-то случилось?

У меня в груди сильно кольнуло, меня мучило нечто, похожее на угрызения совести. «Эти люди — твои друзья, а эту, женщину ты любишь».

— Что бы там ни было, ты можешь мне все рассказать, Ати.

Да, почти, но не все. Я отложил свои переживания далеко в область подсознания и сказал себе: «Спрячь их в сейф, закрой крышку, крепко запри, выброси ключ, сверкающий, как серебряная звезда, в черное море какой-либо выдуманной ночи».

Женщина проговорила:

— Я знаю, ты, возможно, должен вскоре уехать, Ати. — Она бросила на меня печальный взгляд. Печальный, но храбрый, затем посмотрела в глаза, явив моему взору затаившиеся слезы, а губы раздвинула в широкой улыбке: — Время от времени ты будешь приезжать, я знаю это…

Я медленно кивнул, положил руку ей на живот и, расстегнув молнию ее брюк, добрался до мягкой ткани трусиков.

— Прости, Алике. Если я останусь, они…

«Что? Что я должен сказать ей? — Если я останусь, они начнут следить за мной. И все это…» — Я обвел взглядом большую территорию внизу, где копошились люди и горели костры.

Алике обняла меня, крепко прижала к груди и продержала так некоторое время. Затем мы занялись любовью под звездным небом, люди у подножия, может, и наблюдали за нами, но женщину это не волновало. Ее больше заботили наши чувства.

Была полночь. Я сидел на вершине холма, окруженный гнездом из коричневой травы, сделанным нашими совместными с Алике усилиями, и смотрел вниз, на спящий лагерь, на палатки, едва освещаемые светом звезд и луны. Луна находилась прямо над западными горами.

В лагере не наблюдалось никакого движения. Не раздавалось ни звука. Ветер нежно обдувал мою спину, угрожая вызвать мурашки, пожухлая трава колола ступни. Алике, должно быть, спала, лежа в нашей палатке.

Когда я вышел по малой нужде, то увидел Марша, стоящего в одиночестве. Он улыбнулся, хлопнул меня по плечу и отправился в свою палатку, чтобы очутиться рядом с Сэнди, свернуться около нее калачиком и уснуть.

Наступит завтра, и работы полным-полно… Наблюдая за его уходящей спиной, я сдерживался, чтобы не попрощаться с ним: «До свидания, Марш Донован».

Я взял трубку и через сеть попросил соединить со Шрехт.

— Привет, Ати. Я так и знала, что ты позвонишь.

— Не удивляюсь.

Послышался другой голос, ровный, спокойный и деловитый: — Включается система слежения, уровень третий высокий.

Пусть так и будет. Я рассказал Шрехт все, что я видел, что хотел сделать и что мне надо сделать.

Последовало долгое молчание.

— Хорошо, мой друг. — Ее голос звучал нежно и мягко, несмотря на двойную преграду: транслятор и телефон. — Увидимся завтра около местного полудня.

Я сидел до тех пор, пока не установилась луна, а потом отправился спать рядом с Алике.