"Бунт обреченных" - читать интересную книгу автора (Бартон Уильям)

ГЛАВА 13

Всe утро следующего дня я тренировал свою маленькую команду мятежников. Мирное голубое небо лишь кое-где было затянуто золотисто-коричневой дымкой. День стоял жаркий и сухой. Жару лишь несколько смягчал холодный северо-восточный ветер.

Я научил своих подопечных, как нужно управляться с оружием, а маленького парня в скафандре защищаться от пластиковых пуль. После каждой атаки я отводил бойцов в сторону и показывал небольшие белые вмятины — следы попадания, попутно объясняя, какие именно места тела наиболее уязвимы. Шли часы, и наш маленький человечек становился все опытнее и опытнее, опуская голову, чтобы лучше переносить удары в лицо, прижимая руки к груди, двигаясь быстрее, чтобы не позволить никому зайти за спину.

Да, но саготы тоже могут научиться воевать.

Можно, конечно, предположить, что события будут разворачиваться по их плану, что ни один вооруженный до зубов монстр не упадет на них с неба и не покончит с этими глупыми, детскими играми. Притворство, возведенное в квадрат, — так я называю подобные ситуации.

А сейчас повстанцы разбрелись по полю и уселись группами, жуя завтраки, обсуждая учебный бой с человеком в скафандре, который на время отдыха снял с себя свою вторую кожу. Он блестел от пота, лицо приобрело свекольно-красный оттенок. Я мысленно отметил, что после завтрака мне необходимо будет показать ему, как отрегулировать систему охлаждения.

«Притворство похоже на наваждение», — теперь я понимаю истинность этого высказывания.

Мы с Алике шли через широкое желто-коричневое поле долины Дорво, держась за руки, что уже вошло у нас в привычку, неся с собой завтрак, который собирались уничтожить на высокой скале. Эта скала находилась на самом краю леса, ее ласкало солнце, обдувал ветер. Мы сели на вершине и обратили свои взоры вниз. Там, подобно муравьям, копошились друзья-повстанцы, которые, очевидно, тоже решили перекусить сэндвичами с печеночным паштетом и сыром, домашней выпечки хлебом грубого помола и тому подобной, нехитрой снедью.

Мы сидели друг напротив друга и смотрели, как ест другой. Палящее солнце выжало из нас пот, кожа от него казалась глянцевой. Алике время от времени протягивала руку и дотрагивалась до моего колена.

Ее прикосновения вызывали у меня волну возбуждения. Меня так и подмывало швырнуть сэндвич в траву, схватить ее, услышать треск расстегивающейся на джинсах молнии и увидеть появившееся лоно.

Далее мне представилось, как я бросаю Алике на спину, кладу одну руку на горло, другой сжимаю колени, заставляя подругу видеть меня и вхожу в нее, содрогаясь от страсти.

Женщина нервно рассмеялась и сказала:

— Боже, какой у тебя странный взгляд, Ати! Где витают твои мысли?

Встряхнувшись, отгоняя видения, я снова различил перед собой средних лет улыбающуюся женщину, которая с аппетитом что-то жевала, запивая еду лимонадом из бутылки.

И тут я услышал, как рушится наш маленький мирок.

Вдали послышался гул, эхом разнесшийся по пустыне, словно внезапно появился призрак какой-то давно забытой войны. Я сразу понял, что это такое.

Алике неожиданно подалась вперед:

— Ати, что это?

Низкий звук, похожий на отдаленное рычание, медленно приближался.

Направив свой взор вниз, я увидел, что Стоуншэдоу оторвалась от еды и застыла, склонив голову набок, вслушиваясь. Она никак не могла поверить своим ушам. Затем… Саанаэ повернулась к Мейсу, тот непроизвольным образом вздрогнул. В один момент оба вскочили на ноги, схватили оружие и побежали по направлению к лесу.

«Ах, проклятые куски дерьма! Оставайтесь со своими друзьями!» хотелось мне крикнуть им вслед.

В голосе Алике чувствовалась паника, правда, пока еще тщательно скрываемая:

— Что случилось, Ати?!

Внезапно над головами встревоженных людей раздался рокот электрических моторов — серия глухих, пульсирующих звуков, и повстанцев обдало воздушной волной от пролетевшего корабля.

Женщина взглянула на меня блестевшими от страха глазами и чуть слышно прошептала:

— О, боже…

Сегодня фортуна отвернулась от тебя, Александра Морено.

Внизу все люди вскочили на ноги и, глядя в пустое небо, принялись сканировать горизонт. Дэви, прикрыв глаза рукой, рассматривал голубую пустоту; маленький парень, чье имя я так и не узнал, внезапно упал на колени и, покопавшись в своем скафандре, открыл заднюю панель. Я поймал себя на мысли, что одобрительно киваю — что ж, он все-таки кое-чему научился. Марш спокойно стоял, положив руки на бедра, и смотрел вслед убегающим друзьямсаанаэ.

Ну хорошо, Марш, теперь-то ты все знаешь.

Он внезапно повернулся и взглянул на меня. С такого расстояния его глаза превратились в две маленькие, блестящие точки. Я поднял руку и указал на оружие, лежащее на земле рядом с ним.

Мужчина снова на мгновение застыл. Звук приближающихся кораблей становился все громче и громче. Затем приятель отсалютовал мне по всем правилам военного искусства, на лице сверкнула белозубая улыбка: «Nos morifuri te salutamus!»[ «Идущие на смерть, приветствуют тебя!» (лат.) (здесь и далее примечания переводчика)] Да, Марш, теперь ты точно все знаешь.

Он что-то прокричал, повернулся и ринулся к серому ящику с вооружением, стоящему недалеко от его палатки. Там находилась коробка с патронами к оружию класса X, принесенному из тайника в горах.

Интересно, сумеет ли Марш ее вовремя открыть? И кто будет его первой мишенью, уж не я ли?

Я схватил Алике за руку, оттащил ее от края площадки и укрылся в тени. Там мы могли лечь на камни и наблюдать за происходящим.

Из-за леса показались шесть больших истребителей, пилотируемых саанаэ. Они летели с шести разных сторон. Их пушки изрыгали огонь. Вокруг еще недавно праздной толпы поднялась пыль. Это были всего лишь предупредительные выстрелы, предлагающие повстанцам сдаться без боя, чтобы потом быть арестованными, допрошенными, а затем брошенными в тюрьмы.

В кораблях уже открывались люки, в них виднелись солдаты — вооруженные саготы и саанаэ, ждущие и готовые убивать.

Я видел, как Марш, согнувшись над коробкой, достал патрон, вставил его в рейнджерское ружье, повернулся и выстрелил с бедра, даже не целясь. Один из кораблей вспыхнул, осенив людей на мгновение бело-фиолетовой вспышкой, и развалился на части.

Горящие обломки, ломая и круша деревья, упали на лес, другие дымящиеся части, прочертив дугу, подожгли траву.

Рядом со мной, закрыв ладонями уши, зажмурив глаза и открыв рот, лежала дрожащая, испуганная женщина. Она, должно быть, кричала, но из-за шума я не мог слышать ее криков.

Остальные пять машин, неуклюже подпрыгивая, приземлились, обороты двигателей уменьшились, турбины заработали на холостом ходу. Из открытых люков стремительно выскочили плохо обученные полицейские.

Марш выстрелил снова, теперь с колена, и взорвал одного, облаченного в скафандр сагота. Его черный шлем с находящейся внутри головой вращался в разные стороны. Из щелей лилась ужасная смесь из крови и какой-то технической жидкости. Саготы немедленно бросились на землю и начали отстреливаться. Их бело-зеленые тела являлись прекрасной мишенью для повстанцев, милых моему сердцу учеников. Они уверенно осыпали их пластиковыми пулями. Тут заговорило орудие на борту корабля. Пули чиркали по траве, срезая стебли и заставляя людей залечь.

Поднялся ужасный гвалт. Бойцы вскрикивали, когда их тело прошивал полурасплавленный пластик, подобный раскаленному электроду.

Так, наверное, кричат дети в аду.

Марш выстрелил третий раз. Снаряд его оружия класса X улетел в лес; ярко-белый шар, клубы дыма и кусочки дерева просвистели над нашими головами. Затем люди в черных скафандрах сбили моего друга детства, и кто-то из них ударил его прикладом по голове — раз, другой, третий. Я мог видеть кровь, ярко-красное пятно, испачкавшее зеленую форму.

Алике спрятала лицо у меня на груди, трясясь, тяжело дыша и сдавленно рыдая. Я нежно гладил ее по спине:

— Шш… Все будет хорошо.

Казалось, что прошло несколько часов, но солнце в небе находилось все еще высоко. Значит, минули лишь какие-то минуты. Жертвы боевой операции уже были аккуратно разложены по рядам: саанаэ, саготы и повстанцы. Оставшиеся в живых мои ученики, здоровые и раненые, все вместе стояли в длинной шеренге, закованные в цепи, и ждали.

Между нами и кораблем ходила пара саготов с огнетушителем и гасила горевшую траву. Остальные разбирали обломки сбитого аппарата, разыскивая оставшихся в живых. Они предполагали, что одного или двух могло просто-напросто выдуть из люка.

Некоторые из находившихся внизу женщин были по-настоящему хороши: высокая грудь, узкая талия.

Многие мужчины отличались красотой лица и тела, но подавляющее большинство их составляли рыхлые, с кожей, похожей на дрожжевое тесто, пухлые слуги, не слишком утруждающие себя работой. Дэви постоянно крутил кольцо, сжимающее горло, к которому была прикована цепь, и поглядывал на вершину СКалы, где мы укрылись.

Алике, сжавшись в комок, прошептала:

— Что с ним будет? — Ее голос стал низким, вибрирующим, усталым.

Я нежно похлопал свою подругу по плечу, но ничего не сказал.

Между тем саготы приволокли Марша. Его руки были заломлены за спину, одна, явно, была сломана. Я ясно слышал всхлипы и стоны мужчины, когда полицейские с силой стягивали его конечности. Хрустели кости, на щеках Марша блестели слезы. На нем все еще находилась рубашка, вся пропитанная кровью, и один ботинок. Брюки, однако, отсутствовали.

Победители поставили Марша перед группой людей и саанаэ и что-то резко говорили ему. Один из саготов ткнул его штыком в пах, заставив согнуться пополам и всхлипнуть.

Я услышал смех негодяя и его голос:

— Что? А, тебе не нравится это, Марш, приятель?

Сагот вновь пустил в ход свой штык. По ногам истязаемого потекла кровь.

Полицейские заставили несчастного выпрямиться, крепко держа его, затем отпустили. Марш шатался из стороны в сторону, оглядывался на Дэви, на друзей, на скалу, где прятался я.

Главный сагот расстегнул кобуру, вытащил пистолет и приставил его к голове несчастного. Я видел, как шевелились его губы, вынося краткий приговор.

Марш резко помотал головой не соглашаясь.

Грянул выстрел, одиночный хлопок, эхом пронесшийся над деревьями.

Марш Донован сел, а потом упал навзничь. Руки и ноги его затряслись в конвульсиях, рот открылся, и черная кровь, как вода, потекла на траву.

Алике с силой сдавила мне локоть и издала короткий, тихий звук, похожий на кашель. Он показался мне отголоском недавнего выстрела.

Когда саготы притащили из леса двух саанаэ — это уже выглядело, как развязка. Свои же соплеменники волокли окровавленных Мейса и Стоуншэдоу. Те, хоть и испачканные желтой кровью и порядком избитые, все еще сопротивлялись. На спине у мужской особи зияла огромная рана. Ко всему прочему, Мейс еще и прихрамывал на заднюю ногу.

Офицеры-саанаэ собрались вокруг пленников, послышались отрывистые, лающие звуки их речи, гневные крики Стоуншэдоу, которые я сумел разобрать.

— Суки! — кричала она. — Если бы вы были настоящими саанаэ, то находились бы здесь, в лесу, вместе с нами!

Я схватил Алике за руку, уводя ее, за скалу, шепча:

— Нам лучше убраться отсюда… — Женщина неохотно последовала за мной. Она все еще находилась в сильнейшем шоке.

Позади мы слышали тяжелые, ритмичные, глухие звуки, голоса, жуткие, нечеловеческие крики — Мейс и Стоуншэдоу забили до смерти их же соплеменники.

В лесу было прохладно и тихо. Высоченные деревья нависали над нами, воздух между ними стал туманным, словно пар. Деревья, находившиеся в отдалении, почти совсем скрылись за светло-голубой дымкой. Шелест наших шагов перекрывали крики птиц, предупреждающих друг друга о появлении чужаков. Сюда добавлялся неумолкающий стрекот насекомых, маленьких биороботов, живущих по программе, созданной Богом.

Мы шли долго, километр за километром. Прошло двадцать, тридцать, сорок минут. Наконец мы остановились, чтобы Алике могла прислониться к дереву и передохнуть. Ее одежда была пропитана потом, лоб прорезали глубокие морщины, а глаза смотрели на меня с тоской и печалью.

— Ты даже не запыхался… — Голос женщины не выражал никаких эмоций, просто констатировал факт.

Она попыталась отвлечься от ужасной действительности, оградить себя от кошмара реальной жизни и даже от меня. Ее голос являлся тому прекрасным доказательством.

Я чувствовал, как прохладные струйки пота стекают по бокам, ощущал жар, исходящий от кожи: боевая готовность номер 1. Я помню, как в первый раз на тренировке мне надо было пробежать 100 километров. Хотя я знал, что это будет очень тяжело, но все же не мог предположить, как плохо буду себя чувствовать.

Алике внезапно села и начала плакать. Слезы смешивались с потом, собирались на подбородке, падали на колено, из носа тоже текло.

На меня женщина больше на смотрела, а устремила свой взгляд куда-то поверх деревьев.

Можно было предположить, что она видит: Дэви в цепях, Марш, лежащий на земле, трясущийся в конвульсиях, с глазами, устремленными в небо, а затем, по мере того как оно начало чернеть, — вникуда. Может, моя подруга представляла закованную в цепи Сэнди, беспомощно наблюдающую за смертью возлюбленного…

Что мне следовало делать в этот момент? Стать на колени рядом с ней, обнять и шептать: «Ну, будет…»? Или же, едва прикоснувшись к ней, снова почувствовать возбуждение от одной только мысли, что дотронулся до ее тела? Что, интересно она тогда подумает? Может, ничего. Может, ей наплевать, и она просто ничего не заметит. Опять все окажется обыкновенной мыльной оперой, дешевой мелодрамой.

Лес вокруг нас внезапно сделался белым; ослепительный свет пробивался сквозь стволы, которые отбрасывали резкие, отчетливые тени друг на друга и на землю. Птицы замолчали, биороботы-насекомые перестали стрекотать.

Свет исчез, и лес внезапно стал казаться совершенно темным. Земля под ногами задрожала.

Взрыв походил на отдаленный раскат грома.

— Мне кажется, — произнес я спокойным голосом, — это взорвали склад оружия.

Алике минуту или две сидела, не отрывая от меня глаз, затем шмыгнула носом, вытерла его рукавом, медленно встала и направилась следом за мной по склону холма.

Солнце уже садилось за дальнюю гору, и нам открывалась великолепная перспектива оранжевых холмов, освещаемых уставшим за день светилом.

Пищи у нас с собой не было, карманы, и у меня и у нее, оказались пусты, поэтому костер нам разводить было незачем, да и нечем. Алике сидела, прислонившись к теплой, нагревшейся за день скале. Она вытянула ноги и наблюдала, как солнце скользит по небу, освещая нижний слой тонких облаков.

Я же, испытывая угрызения совести, жалость и сожаление, стоял от нее на некотором удалении, на выступе скалы, глядя на верхушки деревьев, растущих в нескольких сотнях метрах от меня.

Итак, что же мне делать теперь? Крикнуть? Может, Алике начнет первой и подтолкнет меня? Представляю себе падение с края скалы. Летишь эдак, видя попеременно то небо, то землю, опять небо, а потом — ничего… Пролетаешь сквозь деревья, оставляя на них клочья одежды и куски мяса, а в конце концов плюхаешься об землю и лежишь там мешком с переломанными костями…

А может, лучше пойти через лес к железнодорожному подогну, что находится не так далеко отсюда, сесть в поезд и уехать домой, потом сесть на.

другой поезд, добраться до космопорта и улететь на другую планету, туда, где теперь мой второй дом?

Очевидно, надо взять с собой Алике, довести до двери ее домика, поцеловать на прощание и убраться восвояси. И забыть о ее существовании. В душе я лелеял надежду, что и она забудет обо мне. Я пытался внушить себе, что это был обычный, приятный, маленький отпуск, после окончания которого мне необходимо вернуться.

Я обернулся, чтобы взглянуть на женщину, сидевшую спиной к скале. Она не смотрела на меня, а бездумно уставилась на заходящее солнце.

Между нами все кончено? Очень может быть.

Наконец я решился, подошел к женщине и встал прямо перед ней, загораживая обзор. Первое время мне казалось, что я стал стеклянным, потому что Алике не замечала моего присутствия. Все-таки, подумав, она взглянула на меня. Ее глаза были сухи и безжизненны.

Взяв руку Алике, я помог ей подняться, расстегнул блузку, спустил ее с плеч. Тонкая ткань упала на землю. Встав на колени, я расстегнул ее пояс, молнию и стащил джинсы. Снимая ботинки, я ощущал на своих плечах ее руки. Легким движением Алике освободилась от брюк, затем отступила на шаг и посмотрела на результат.

Женщина стояла в белом хлопковом белье. Она сразу как-то постарела, фигура стала немного расплывчатой, но Алике все еще оставалась прекрасной. Ее бездонные глаза таинственно поблескивали, волосы разметались в художественном беспорядке.

Она не улыбалась и не хмурилась, просто стояла, босая, и смотрела на меня.

Я обнял Алике, расстегнул лифчик, снял его и бросил на груду одежды, затем то же проделал и с трусиками. Вернувшись на прежнее место впереди женщины, я посмотрел на нее.

Передо мной находилась обычная женщина: грудь и интимный треугольник, странное лицо постаревшего ребенка, тонкие, без мускулов, руки, неспособные бороться со мной, даже если их обладательница сильно этого захочет.

Боже всемогущий, какие мысли лезут мне в голову!..

Алике молча наблюдала за моим стриптизом. Глаза женщины, когда я избавился от одежды и взору представилась восставшая плоть, даже не замерцали.

Положив ее на спину, раздвинув ноги и встав на колени, я взял в руку свой член и нежно потер его о мягкий треугольник и лоно, а потом ввел его в то самое, надлежащее место, где он должен находиться в подобных случаях. Мне показалось, что я занимаюсь любовью сам с собой или с резиновой куклой.

Лицо Алике абсолютно ничего не выражало.

Я продолжал смотреть ей в глаза и когда испытывал оргазм. Женщина протянула руку и провела ею по черным волосам на моей груди. Потом закрыла глаза и обняла меня, прижав к себе, дыша прямо в ухо.

Солнце село, небо потемнело, а мы шли совершенно раздетые, наблюдая торжественное появление звезд. Алике пригрелась под моей рукой, прижалась ко мне, но все еще хранила молчание. Я же не знал, что и думать.

Мне было отлично известно, что я пользуюсь ею, как пользовался наложницами, наши отношения подошли к концу. Но все же…

Мечта никак не желала умирать: смеющаяся Алике, которая так счастлива со мной… Я провел рукой по ее телу, дошел до ягодиц, изгиба бедра и добрался до влажных волос лона. Что она подумает, если я снова брошу ее на спину? Я почувствовал легкое возбуждение и понял, что буду готов, если возникнет необходимость.

Интересно, черт побери, о чем она сейчас думает? Я ласкал тело женщины, размышляя о приезде домой, о Соланж, Хани и других наложницах, о том, что, наконец, я смогу нормально поесть.

Молчание нарушила Алике:

— Я отлично помню тот день, когда убили Майка Итаке.

От звука ее голоса, громом прогремевшего в ночи и заставившего застыть мои пальцы, покоящиеся на женской ягодице, я чуть не подпрыгнул. Последовало продолжение:

— Твой отец тоже был там, стоял в недостроенной голубой станции. Шеф Каталано тоже был там, в компании нескольких саготов и хруффов. Саанаэ они с собой почему-то не взяли.

Я довольно легко представил эту сцену.

— Это случилось зимой. За несколько дней до убийства выпал снег. Земля была покрыта им на дюйм или два. Конечно, потом он почти весь растаял, лишь там, где была тень, остались небольшие участки.

Голос Алике походил на голос сонного или спящего человека:

— Ты же знаешь, твой отец говорил, что проклинает тот день, извинялся перед Дэви за то, что произошло. Он тогда стоял и смотрел. Шеф Каталано выстрелил из маленького пистолета в голову Майка… Так же сегодня саготы убили Марша. Он застрелил его, и мужчина рухнул, как рухнул сегодня наш общий друг, содрогаясь в конвульсиях и глядя чна окружающих. Когда жертва затихла, саготы завернули тело в окровавленную простыню и бросили его в огонь…

Так люди могли описывать скучный и напряженный обед или вечеринку.

— Дэви был там? — спросил я.

Алике покачала головой:

— Он в это время находился с матерью. Майк предупреждал их, чтобы не приходили. Старик знал, что произойдет.

— А Марш?

На сей раз Алике кивнула:

— К моменту убийства он прослужил в рядах сиркарской полиции уже шесть месяцев.

Ага, значит, наш общий друг испытал шок, который сменился затем синдромом выживания. Своими чувствительными пальцами женщина провела по моему животу, паху и обнаружила, что я уже возбужден. Обхватив мой член руками, она вопросительно посмотрела на меня:

— Хочешь, займемся оральным сексом?

Внутри меня все сжалось в комок. Я ощутил к ней чувство жалости. И, что самое главное, я хотел этого, но отвел руку и предложил:

— Может, чуть позже. Почему бы тебе не поспать?

Последовала долгая пауза, затем Алике вновь начала плакать, тихо всхлипывая, разрывая мое сердце на части.

Ночь в горах, окруженных лесом, со сверкающими звездами на черном бархатном небе, была прекрасна. Интересно, почему это мы испытываем такие сложные чувства по поводу всяких бессмысленных и эфемерных вещей? За моей спиной поднялась луна, ее неверный свет порождал длинные тени и заполнял лес призраками.

Мы с Алике оделись — летняя ночь становилась холодной, и ветер заставил наши тела покрыться мурашками. Потом долго сидели, вглядываясь в темноту. Наконец женщина повернулась, ее ягодицы уперлись мне в бедро, и она заснула.

Боже мой, а я вряд ли когда-нибудь усну! Если да, то меня всю ночь будут мучить кошмары.

«Господи, не будь таким глупым, Атол Моррисон, джемадар-майор из Девятого Непобедимого легиона спагов, солдат армии повелителей! Повстанцы не находились в стане твоих друзей, ты едва их знал. А Алйкс?» — пытался я урезонить себя.

Положив на нее руку, я почувствовал, как в такт дыханию движется ее тело. Неужели до сих пор она будет делать все, что заблагорассудится? Я уже чувствовал на своем теле ее губы и язык. Да, ну а если отложить это в сторону….

А как же быть с моими чувствами?

Это обычный инстинкт, только и всего. И мифология говорит о том, что, если у человека есть сексуальный партнер, это должно что-то означать. Если же нет, то в этом случае…

Когда у наложницы заканчивается контракт и она собирает свои пожитки, намереваясь отправиться домой, где ее ждет свобода, семья и беззаботная жизнь, я всегда чувствую какую-то боль, пусть не сильную, но все же боль… Я думаю… думаю… Потом приходит другая, раздевается перед тобой, расставляет ноги, улыбается, шепчет ободряющие слова…

А я просто настраиваюсь на еще одно расставаниеА Скользнула тень, движение…

Внезапно я напрягся и всмотрелся в край скалы.

Что-то, похожее на паука, появилось там, остановилось, посмотрело в мою сторону. Большой паук с оборудованием, привязанным к спине, сверкающие глаза…

О, Боже! Я громко рассмеялся:

— Привет, долго идешь за нами?

Ответом была тишина.

Разбуженная Алике зашевелилась, протянула руку, дотронулась до меня и пробормотала:

— С кем ты разговариваешь? — Ее голос был глух, как у еще не проснувшегося человека.

Ответа не последовало. Она повернулась, приподнялась на локте и полузакрытыми глазами посмотрела на меня: — Ати?

Я указал на поппита.

Женщина взглянула, резко отскочила назад, но, ударившись головой о скалу, глухо вскрикнула и закрыла рот руками.

Поппит повернулся, чтобы взглянуть на нее, но объектив его аппарата был направлен на меня. Раздался нежный, безликий голос:

— Оставайтесь здесь, 10х976-ой. Завтра на рассвете прибудет флиттер и заберет вас. — Послышался тихий перезвон, приглушенные команды — знакомая музыка. Поппит отправился назад и скрылся за скалой.

Алике, как клещами, тяжело дыша, вцепилась в мою руку.

— Как он нашел нас? И почему… — быстро проговорила она.

Я хотел было вытащить из кармана телефонную трубку и показать ей, но передумал.

В глазах женщины появилось выражение панического ужаса:

— Неужели твое присутствие здесь связано с этим нападением… — Алике не смогла закончить, не смогла отвести своих глаз от моего лица.

Интересно, знает ли она правду или нет? Впрочем, какое это имеет значение…

— Нет, возможно, нет. Уверен, что они уже долгое время знали о существовании вашей группы… — Вообще-то это являлось правдой. Досье Марша было заполнено уже довольно давно, и все, что я сделал — всего лишь назначил дату его Казни.

Я убеждал себя: «Ну, продолжай, внушай себе эту мысль, может, в конце концов, ты и сам поверишь…» Алике обняла меня, прижалась ко мне, вся дрожа. Через некоторое время она расслабилась и уснула. Я же до рассвета не сомкнул глаз.