"История Византийской империи. Том 1" - читать интересную книгу автора (Успенский Федор Иванович)

Глава IX Маркиан и Пульхерия. Халкидонский собор. Общеисторическое значение 28-го канона. Лев I. Федераты. Аспар и Ардавурий, Экспедиция в Африку

Неожиданная смерть Феодосия в 450 г. открывала вопрос о престолонаследии, т.к. у него не было прямого мужского потомства. После него осталась дочь Евдоксия, находившаяся в замужестве за западным императором Валентинианом III; кроме того, оставалась в живых, хотя едва ли могла иметь притязания на власть, императрица Евдокия, проводившая жизнь в Иерусалиме; но всех ближе к престолу была августа Пульхерия, по всем сохранившимся данным имевшая сильное влияние на политику. В смутное время религиозных споров к ней обращается с письмами папа, равно она ведет переписку с влиятельными лицами по делам церковным. Вопрос о вакантности престола она разрешила весьма своеобразно, но в то же время и практично, пригласив к соучастию в правлении старого и опытного в делах Маркиана и утвердив его права браком с ним. Патриарх Анатолий, избранный на место умершего от горя и потрясений Флавиана, совершил над новым императором церковный обряд коронации, который с тех пор постепенно входит в обычай во всех европейских государствах.

Время было чрезвычайно тревожное, оно как раз совпадало с походом Аттилы на Таллию. Но для Византийской империи на первом плане стояли религиозные вопросы. Любопытно, что мысль, впервые высказанная в письмах папы Льва, согласно которой от правильной веры в единую Троицу зависят единство и прочность государства, вполне была усвоена на Востоке и сделалась руководящей в церковной политике. Ни для кого не оставалось сомнения, что со смертью Феодосия и устранением от дел евнуха Хрисафия должен наступить полный переворот в церковных делах. Слишком ставший в последнее время заметным склон на сторону египетских притязаний, чрезвычайно резкие и деспотические приемы Диоскора Александрийского, напомнившие его предшественника на престоле Феофила, подготовляли перемену в настроении высшего духовенства. В весьма оживленной переписке папы с императором Маркианом и Пульхерией начинает уже обсуждаться вопрос о Вселенском соборе, на котором и сам папа хотел бы быть лично, но только политические и военные события могут, говорил он, ему помешать осуществить это желание. Каким важным значением пользовалась царица Пульхерия, свидетельствует преимущественно 79 письмо, в котором ставится ей в заслугу победа над Несторием и Евтихием, воздаются похвалы за поддержку, оказанную папским легатам и притесняемым православным епископам, равно как за честь, оказанную умершему в ссылке архиепископу Флавиану перенесением его тела в Константинополь и погребением в храме свв. Апостолов. И в особенности нельзя не остановиться вниманием на тех советах, какие дает папа по отношению к устройству церковных дел, потрясенных учением Евтихия и разбойническим собором. Можно видеть, что подготовлялась радикальная реформа в Константинополе.

Почти год спустя по смерти Феодосия эдиктом от 17 мая 451 г. Маркиан назначил открытие собора на 1 сентября того же года в Никее. Но по случаю неспокойного положения дел и в желании иметь личное наблюдение за делами собора император, уступая также жалобам на неудобства жизни в Никее, перенес место собраний в Халкидон. Это знаменитый в истории Церкви IV Вселенский собор, положивший основание для многих существенных во всемирной истории течений и обусловивший развитие дальнейшего строя православной Церкви на Востоке и отношений Западной Церкви к Восточной. Имея в виду, что и по настоящее время по многим вопросам церковной жизни ученые канонисты должны обращаться к канонам Халкидонского собора, и что Восточная Церковь в своих отношениях к Западной, а равно и во всех спорах и притязаниях восточных национальностей на церковную и политическую самостоятельность имеет самые положительные точки опоры в постановлениях и практике эпохи Халкидонского собора, историк Византии обязательно должен дать значительное место в своем изложении деяниям этого собора.

В указе император так выражает цель созвания собора. «Польза истинной веры и православия предпочтительней всего в мире, ибо если Бог к нам милостив, то и царство наше будет благоустроено. т.к. возникли разногласия об истинной вере, то мы решили собрать священный собор в Никее, дабы истина была исследована в единогласном мнении всех и без пристрастия была выяснена истинная вера и дабы на будущее время никаких сомнений и никаких разномыслии об этом не имело места». Когда было получено в Риме приглашение принять участие в соборе, папа назначил своими представителями епископа Пасхасина и пресвитера Бонифация, приказав им действовать в согласии с бывшими уже в Константинополе легатами, епископом Люценцием и пресвитером Василием, прямое представительство и председательство. На соборе папа поручил епископу Пасхасину.

Императорские делегаты на соборе были следующие лица, оттененные в протоколе заседания{1}, состоявшегося 8 октября 451 г. в церкви св. мученицы Евфимии: стратилат и бывший консул, патрикий Анатолий, епарх претории Палладий, епарх города Татиан, магистр оффикий Винкомал, комит доместиков Спаракий, комит приватных дел Генефлий; сенаторы: бывший консул и патрикий Флорентий, Сенапор, Монн, Протоген, Зоил, Феодор, Аполлоний, Роман, Константин и Евлогий, т.е. 16 высших придворных и административных чинов. В какое отношение поставлены они были к папским легатам, занимавшим председательское место, это можно вывести лишь из делопроизводства представителей нигде точно не определены. По аналогии с тем, как обозначены обязанности царских делегатов на предыдущем Ефесском соборе, можно думать, что им принадлежало наблюдение за внешним порядком заседаний и за правильностью хода в делопроизводстве: какой вопрос ставить ранее, какой позже, когда закрывать заседание, как голосовать вопрос и т. п. По всей вероятности, им рекомендовано было не вмешиваться в обсуждение религиозных вопросов, ограничиваясь здесь лишь наблюдением за формой и предоставив весь авторитет папскому уполномоченному, который являлся на соборе не только первым членом, но от которого зависела самая постановка вопросов на голосование. Вообще нельзя скрывать, что на Халкидонском соборе было три латинских епископа, и что главенство Римской Церкви в делах веры неоднократно выставлялось на вид как самим папой и его уполномоченными, так и членами Халкидонского собора{2}. На соборе присутствовали затем архиепископы Константинополя, Антиохии, Александрии и Иерусалима и представители почти всех Восточных, за исключением Египта, Церквей числом свыше 600 епископов. По своему составу этот Вселенский собор был хотя многочисленнее всех предыдущих, но состоял почти исключительно из греков и сирийцев, т.к. египетский элемент представлен был весьма мало вследствие нашествия вандалов на Африку.

Первая задача собора была чисто вероисповедная, предстояло разрешить вопрос, возбужденный учением Евтихия и осложненный разбойническим собором. Легат папы прямо и поставил этот вопрос своим заявлением: «Мы имеем приказания блаженнейшего и апостолического епископа Рима, главы всех Церквей, которыми воспрещается Диоскору заседать с членами собора. Если он позволит себе это, то должен быть изгнан. Мы должны настоять на исполнении этого приказания и имеем честь вам заявить: или он пусть оставит место, или мы». Этот вопрос имел очень резкую постановку и встретил замечание: какая провинность ставится на счет Диоскору? На это получился ответ со стороны второго легата: «Мы не можем допустить такого оскорбления ни себе, ни вам, чтобы заседал с нами тот, которого будем судить. Он позволил себе без разрешения папы составить собор, чего никогда не бывало и не должно быть». Вследствие протеста папских представителей Диоскору было приказано оставить свое место и занять другое, не с членами собора. Этот инцидент может служить характеристикой того влиятельного положения, какое занимали папские легаты. Затем непосредственно было предоставлено слово Евсевию дорилейскому, главному деятелю на Константинопольском соборе против Евтихия. Он представил записку с подробным изложением несправедливостей и насильственных действий, допущенных Диоскором как по отношению к Евсевию, так и к другим лицам на разбойническом соборе. Кроме того, на Диоскора поступила жалоба со стороны некоторых египетских епископов, в которой были изложены разнообразные вины Диоскора: безнравственное поведение, жестокости и несправедливые действия, насилия и попрание всяческих прав.

Суд над Диоскором сопровождался прочтением соборных деяний и разных актов и окончился осуждением его и постановлений собора, на котором он председательствовал, а равно лишением его сана. По отношению к членам разбойнического собора, подписавшим его деяния, Халкидонский собор оказался более милостивым. Как раскаявшиеся и как действовавшие под угрозами Диоскора они были прощены и оставлены в своих званиях. В конце первого заседания прочитано было следующее определение: «Из прочтения актов и из признания многих епископов, бывших на Ефесском соборе и сознавшихся в заблуждении, ясно, что Флавиан и другие осуждены неправильно. Посему было бы справедливо, если будет на то воля императора, присудить к тому же наказанию руководителей прежнего собора: Диоскора александрийского, Ювенала иерусалимского, Фалассия кесарийского, Евсевия анкирского, Евстафия бейрутского и Василия селевкийского – и объявить их лишенными епископского сана». Но часть епископов просила о снисхождении, ссылаясь на то, что и они все согрешили. К ним присоединилось большинство, подавая голос за лишение сана одного Диоскора и за прощение остальных.

Второй вопрос, предстоявший обсуждению Халкидонского собора, касался вероучения. Нужно было найти такое изложение учения о двух естествах во Христе, которое было бы далеко от крайностей несториан-ства и монофизитства. Папа Лев I изложил это учение в знаменитом послании Epistola dogmatica, отправленном к архиепископу Флавиану в 449 г., но оно не получило на Востоке значения до Халкидонского собора. Теперь оно было прочитано на соборе и послужило вместе с учением Кирилла Александрийского материалом для определения, состоявшегося на пятом его заседании 22 октября 451 г. Чрезвычайно важное в догматическом отношении место определения собора, направленного против неправильных учений по христологическому вопросу, заключается в следующем: «Последуя свв. отцам, все согласно научаем исповедовать одного и того же Сына Господа нашего Иисуса Христа, совершенного в божестве, совершенного в человечестве, истинно Бога, истинно человека, того же из разумной души и тела, единосущного Отцу по Божеству и того же единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха, рожденного прежде веков от Отца по Божеству, а в последние дни ради нас и ради нашего спасения от Марии Девы Богородицы по человечеству, одного и того же Христа, Сына Господа единородного в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого (εκ δύο φύσεων ασυγχύτως, άτρέπτως αδιαιρέτως, άχωρίστως γνωριξόμενον), не в два лица рассекаемого или разделяемого, но одного и того же Сына, Единородного, Бога Слова, Господа Иисуса Христа, как в древности пророки о Нем и как Сам Господь Иисус Христос научил нас, и как передал нам символ отцов»{3}.

Самым торжественным было шестое заседание 25 октября, на которое прибыли царь и царица с многочисленной свитой, и на котором происходило официальное утверждение вероопределения. Таким образом, решены были два вопроса, для которых, собственно, и собирался IV Вселенский собор: разобрано дело о разбойничьем соборе и о самовольных действиях Диоскора и составлено определение веры по христологическому вопросу, наделавшему много смут в Церкви. По связи с этими двумя главными следствиями деятельности собора нужно рассматривать определения по отношению к отдельным лицам. Таково определение по отношению к блаженному Феодориту, осужденному собором Диоскора и восстановленному в сане Халкидонским собором; таково же определение относительно Ивы, епископа эдесского. Некоторым нарушением строя представлялось на соборе положение египетских епископов, по случаю низложения Диоскора оставшихся как бы без руководителя. Но им было предоставлено дать свои подписи впоследствии, когда будет поставлен на александрийскую кафедру новый архиепископ.

Халкидонский собор продолжался до 1 ноября включительно, когда происходило последнее и заключительное его заседание. На этом заседании произошел довольно неприятный инцидент, вызванный протестом папских легатов против некоторых соборных постановлений, касающихся канонических правил. Именно епископ Пасхасин сказал, что «вчера, после удаления с собора царских уполномоченных и папских легатов, составлены, по-видимому, какие-то акты, которые мы находим происшедшими вопреки канонам и церковной дисциплине. Следует прочесть их, чтобы все собрание могло судить, правильны они или нет». Тогда с разрешения царских уполномоченных архидиакон Аэций объяснил, что были приведены в порядок акты, касающиеся веры. «Вошло в обычай, – продолжал он, – что после решения-*лавных вопросов обсуждаются и утверждаются и некоторые другие необходимые дела. Такие дела есть и в Церкви Константинопольской, и мы предлагали епископам Рима принять участие в обсуждении оных, но они уклонились, ссылаясь на то, что не получили на то полномочий. Об этом было доложено царским уполномоченным, которые разрешили предложить на обсуждение собора, что окажется потребным. Так как собор единогласно постановил заняться этими делами, то ясно, что деяния его не составляют тайны и не сделаны украдкой, но происходили в полном и каноническом порядке».

После этого заявления было прочитано известное 28-е правило Халкидонского собора, состоящее в следующем: «Во всем согласуясь с постановлениями святых отцов и принимая во внимание только что прочитанный канон 150 боголюбезнейших епископов, то же самое и мы определяем по отношению к преимуществам святейшей Церкви Константинополя, нового Рима. Святые отцы по справедливости наделили преимуществами кафедру древнего Рима как императорской столицы, подобными же основаниями руководимые 150 боголюбезнейших епископов таковые же преимущества уделили святейшему трону нового Рима, с полным основанием рассуждая, что город, удостоившийся чести иметь у себя царство и сенат и пользующийся одинаковыми преимуществами с Римом, древним столичным городом, должен и в церковном отношении быть поставлен на ту же высоту, как Рим, и быть вторым после него. Посему определяем, чтобы вышепоименованный святейший престол Константинопольской святейшей Церкви имел право посвящать митрополитов диоцез Понта, Азии и Фракии, а в тех областях этих епархий, которые заняты варварами, и епископов. Каждый митрополит названных диоцез посвящает епархиальных епископов в соучастии епископов епархии, согласно божественным канонам; что же касается митрополитов вышесказанных диоцез, то они, как объяснено, принимают хиротонию от архиепископа Константинополя, после того как получат по обычаю законное избрание, и когда представлено будет об этом уведомление».

Прежде чем излагать последовавшие на соборе пререкания по поводу 28-го канона и связанную с ним переписку между папой и императором, остановимся вниманием на содержании этого акта, бесспорно составляющего эпоху в истории Византии по его разнообразным последствиям и приложениям, частью в ближайшие столетия, а частью и весьма отдаленные от V в. Значение этого канона важно по политическим из него выводам. Собственно, канон редактирован применительно к случаям, уже имевшим место в практике и соответственно историческим притязаниям Константинополя. Нельзя, кроме того, не указать на весьма выгодную именно для Константинополя постановку вопроса об усвояемых ему церковных преимуществах ради его гражданских и политических прав. Идет речь не об уравнении его в правах с старым Римом, хотя и он также стал столицей империи, а лишь о возвышении его в чести и о назначении ему места прямо после Рима. Составитель окончательной редакции этого канона как будто предвидел, что скоро наступит пора, когда древний Рим не будет более пользоваться теми политическими преимуществами, ради которых ему усвояются преимущественная честь и преобладание, и что тогда новый Рим будет иметь все основания претендовать на его положение в христианском мире. Известно, что эту точку зрения приводил в IX в. патриарх Фотий в своем споре с Римом.

Не менее важные последствия могли быть выведены из той части рассматриваемого канона, которая предоставляет константинопольскому архиепископу право посвящения епископов в тех областях Понта, Азии и Фракии, которые заселены варварами. Достаточно припомнить, что сюда могли относиться все христианские миссии на Востоке, в Южной России и на Балканском полуострове и все те приобретения восточного духовенства, которые с течением времени могли быть сделаны в указанных областях. Во всяком случае на этой точке зрения стоят последующие греческие канонисты, отстаивающие права константинопольского патриархата. Вот в кратких словах всемирно-историческое значение 28-го канона, который был заслушан в Халкидоне 1 ноября 451 г.

Когда прочитано было 28-е правило, римские легаты заявили, что оно незаконно и стоит в противоречии с постановлением Никейского собора, что отцы собора введены в обман, подписавшись под этим правилом. Но оказалось, что под протоколом заседания находится до 200 подписей, причем многие подписались за нескольких членов. Императорские уполномоченные пригласили обе партии представить подлинные акты, на которых основываются их положения. Прочитаны 6-е правило Никейского и 1–3 правила Константинопольского собора. Так как в пользу притязаний константинопольской кафедры определенно говорило только 3-е правило Константинопольского собора, то папские легаты утверждали, что Рим не знал и не утверждал подобного правила. «Если бы, – говорили они, – эти преимущества были за Константинополем, то не настояло бы необходимости вновь подтверждать их, а если их не было, то их следует отвергнуть как неканоническое нововведение». В конце концов, оказывалось, что обе партии основывались на канонах, только римская на 6-м правиле никейском, а греческая на 3-м правиле Константинопольском. Примирить партии не было возможно; ссылка на то, что подписи под 28-м правилом были вынужденные, также не подтвердилась. Тогда царские уполномоченные предложили следующий проект определения. На основании вышеизложенного и принимая во внимание показания обеих сторон, «мы признаем, что первенство перед всеми и преимущество чести по канонам сохраняется за боголюбезней-шим архиепископом старого Рима, но что и честнейший архиепископ Константинополя, нового Рима, должен пользоваться теми же преимуществами чести, и что ему принадлежит самостоятельная власть в праве рукоположения митрополитов провинций Азии, Понта да Фракии при том условии, чтобы назначение происходило между клириками каждой митрополии, ктиторами и лучшими гражданами, а равно благочестивейшими епископами каждой епархии, и чтобы по избрании достойного для занятия митрополичьей кафедры уведомить об этом архиепископа Константинополя, от которого будет зависеть, пригласить ли его в Константинополь для посвящения, или предоставить посвящение епископам епархии…». Собор единогласно принял это определение, сопровождая его многолетием императору. Папский легат епископ Люценций сделал следующее заявление: «Апостольский престол препоручил нам присутствовать на всех заседаниях. Таким образом, если что во вчерашнем заседании в нашем отсутствии принято было вопреки канонов, то просим считать это как бы несостоявшимся. В противном случае наш протест просим внести в соборные акты, дабы нам знать, какой сделать доклад апостольскому и всей Церкви начальствующему епископу, дабы он сам принял решение как об оскорблении, нанесенном его престолу, так и о нарушении канонов». Этим протестом закончился Халкидонский собор.

Ближайшими последствиями Халкидонского собора было благоприятное решение церковной смуты. Два важных вопроса – о соборе Диоскора и учение о двух естествах во Христе – решены собором окончательно и подтверждены авторитетом папских легатов; это считалось бесспорно важным результатом, и на эту сторону обращает главное внимание императорский эдикт от 7 февраля 452 г., которым утверждены постановления собора. «Исполнилось, – говорится в эдикте, – всеобщее ожидание, борьба о правой вере прекратилась, и наступило единение в народах. Теперь нет более места для вражды, ибо только безбожник может думать, что после приговора столь многих епископов осталось еще что-нибудь для решения собственного ума. Никто, какого бы звания и состояния ни был, не смеет заводить о вере публичные споры. Если клирик будет обвинен в публичных спорах о вере, то извергается из духовного сана, если военный – лишается звания, всем частным людям угрожает изгнание из столицы и предание суду».

Еще суровей были меры против монофизитов, придерживавшихся учения Евтихия. Им запрещены собрания, устройство общежитии и монастырей; собственники домов, давшие им помещение, подвергаются телесному наказанию и конфискации имущества. Еретикам запрещается наследовать по завещаниям и самим делать завещания. Книги еретические осуждены на сожжение, и всем сочинителям и распространителям их угрожает конфискация имущества и ссылка.

Но чрезвычайно важны были сношения с Римом, вызванные 28-м каноном и протестом против него легатов папы. По окончании собора к папе было отправлено послание, в котором делался ретроспективный взгляд на постановления Халкидонского собора и которым испрашивалось утверждение оных. Это послание было рассчитано на то, чтобы победить упорство папы ласкательством и внешним раболепием и побудить его не делать разрыва из-за второстепенных вещей. Здесь его восхваляли как истолкователя мнений апостола Петра, как искусного руководителя для членов Халкидонского собора в показании истины. Чрез своих легатов он владел гегемонией над всем собранием. Переходя затем к деяниям собора, послание характеризует «дикого зверя», бывшего александрийского архиепископа, и его нечестивые поступки, как он дерзнул проявить свое бешенство относительно того, кто самим Спасителем поставлен пастырем божественного винограда и кто старается объединить тело Церкви.

Наложив на Диоскора справедливое наказание, собор устроил и другие дела при помощи Божией и св. Евфимии. Затем послание переходит к самой главной части, возбудившей протест римских легатов. «И другое нечто определено нами ради упорядочения и утверждения церковных уставов в убеждении, что ваше святейшество благоволите принять и утвердить наши постановления. По установившемуся с давних лет обычаю святая Константинопольская Церковь посвящала митрополитов провинций Азии, Понта и Фракии; ныне мы утвердили этот обычай соборным определением, не столько имея в виду преимущества константинопольской кафедры, сколько заботясь о добром порядке в означенных митрополиях, ибо по случаю смерти епископов там часто возникают смуты, и клирики и миряне, находясь без власти, возмущают церковный порядок, что небезызвестно и вашему святейшеству, так как беспорядки, особенно в Ефесской Церкви, нередко доставляли вам беспокойство. Точно так же мы утвердили канон свв. отцов Константинопольского собора, которым усвояются Константинополю преимущества второго города после вашего святейшего и апостольского трона в том убеждении, что так как свойственный вам апостольский луч уже часто попечительно обнимал Константинопольскую Церковь и обильно изливал на нее присущие вам блага, то и ныне ваше святейшество благоволите одобрить те решения, кои нами приняты к уничтожению смуты и к утверждению церковного строя, как близкие вам, дорогие и способствующие прекрасному порядку мероприятия. Представители вашего святейшества пытались сильно возражать против означенных постановлений в той, вероятно, мысли, чтобы как в делах вероучения, так и в вопросах благочиния почин зависел от вас и заслуга вменялась вам. Мы уже в уважение к тому, что таково было желание благочестивейших и христолюбивых царей, сената и всего царственного города, нашли благовременным утверждение чести этой кафедры на Вселенском соборе, и как бы дело, начатое твоей святостью и всегда согреваемое твоим участием, мы решились его принять на утверждение. Зная, как всякое событие, случающееся с детьми, восходит к родителям, просим почтить наше решение своим согласием, и, подобно тому как мы своей главе засвидетельствовали полное согласие, так и глава да исполнит должное по отношению к своим детям. Так доставлено будет удовольствие и благочестивым царям, которые к решению твоей святости относятся как к закону, так будет оказано воздаяние и трону константинопольскому, который в деле веры идет с вами в полном согласии и ревностно соединился с вами в единомыслии. Дабы вы убедились, что мы ничего не сделали из ласкательства или из нерасположения к кому, а лишь повинуясь внушениям Божи-им, мы довели до вашего сведения все содержание наших деяний в наше оправдание и в доказательство и в утверждение наших постановлений»{4}.

Точка зрения этого послания повторяется в письмах императора и епископа Константинополя Анатолия, отправленных к папе. В письме последнего в особенности сказано много лестного для римского престола: «Подтверждая на соборе канон собора 150, мы думали, что честь этого престола папа примет за свою собственную честь, так как он столько оказывал заботы и попечения о константинопольской кафедре». Желая, далее, побудить папу дать свое согласие на утверждение 28-го канона, патриарх Анатолий говорит, что даруемые его престолу преимущества он будет рассматривать как особенную милость, идущую от римской кафедры, и что постановления, касающиеся посвящения митрополитов в трех провинциях, скорей могут быть рассматриваемы как умаление тех прав, какими Константинополь пользовался уже 60–70 лет, посвящая и большую часть епископов тех провинций. Но папа Лев не менее хорошо понимал значение проведенного на Халкидонском соборе канона, как и константинопольское светское и духовное правительство. Поэтому все представления и ходатайства перед ним остались тщетны. Ответ из Рима последовал от 22 мая 452 г. и по своему содержанию был вполне отрицателен по отношению к 28-му канону.

Основания к несогласию приведены следующие: 1) Константинополь не имеет никакого права на такое увеличение прав. Хотя в нем находится царская резиденция, но константинопольская кафедра не апостольского происхождения. Гражданское преимущество города не имеет влияния на его церковное положение. 2) Канон 28-й находится в противоречии с привилегиями Александрии и Антиохии и с правами провинциальных митрополитов, не согласен с 6-м правилом Никейского собора и постановлениями отцов. 3) Это постановление есть следствие честолюбивых домогательств и угрожает опасной смутой для Церкви. Таким образом, одобряя постановления собора по отношению к Диоскору и утверждая вероучение, папа авторитетом св. Петра признал недействительным 28-й канон Халкидонского собора.

Тем не менее, постановления Халкидонского собора по отношению к константинопольской кафедре получили капитальное значение в истории Византии и легли в основание дальнейших церковных отношений между Римом и Константинополем. Легко понять, что здесь мы не исчерпали всех последствий занимающего нас всемирно-исторического факта и будем иметь случай неоднократно к нему возвращаться. Ближайшие следствия Халкидонского собора обнаружились в том, что последовал ряд строгих законов против еретиков и главным образом против монофизитов. Их стали наказывать ссылкой и заточением, еретические сочинения подверглись уничтожению. Виновники церковного нестроения Диоскор и Евтихий сосланы в отдаленные области страны. Но оказался сильный протест против халкидонских постановлений в самой Византии. Египет, Сирия и Палестина, а также Армения отделились от церковного единения и усвоили себе монофизитство, которое частью остается в указанных странах и до сих пор.

Постановления Халкидонского собора дали повод к обнаружению этнографических особенностей в составе Византийской империи. Чрезвычайно важным обстоятельством для дальнейшей эволюции нужно признать то, что следствия халкидонских постановлений обнаружились в эпоху самого процесса организации византинизма. Сильное преобладание эллинских элементов на самом соборе имело следствием то, что важные национальные элементы – египетский и сирийский, – игравшие первостепенное значение в первые четыре века христианской эры, отделяются во второй половине V в. от господствующей Церкви и лишают ее, а равно и созданное по церковным началам Византийское государство, творческой созидающей силы.

Один эпизод, последовавший за Халкидонским собором, чрезвычайно ярко характеризует положение дела. Монах Феодосии египетского происхождения, бывший в соборе, поднял в Палестине народное восстание, во главе которого стояло до 10000 палестинских монахов. Феодосии говорил, что собор изменил вере и принял несторианство. Итак, утверждая во Христе одно естество, Феодосии и его приверженцы начали восстание в пользу осужденного на соборе учения. Им подала руку жившая в Иерусалиме супруга императора Феодосия II Евдокия, может быть, выразившая тем свое нерасположение к царице Пульхерии. Изгнав из Иерусалима епископа Ювенала, повстанцы избрали на его место Феодосия и начали гонение на Диофизитов. Движение распространилось на Египет, где против собора были даже некоторые епископы. Хотя принятыми правительством мерами политический характер движения был уничтожен, но религиозная рознь нашла себе выражение в национальных особенностях восточных народностей, так что монофизитство удержалось здесь во весь период существования Византийской империи и насчитывает даже ныне не менее 5 миллионов.

Переходя к внешним событиям кратковременного царствования Маркиана (450–457), можем заметить, что они не имеют ни той напряженности в преследовании раз поставленной цели, ни того значения, как Церковная политика. Важнейшим событием в это время было движение Аттилы на Запад, освободившее Константинополь от грозной опасности гуннского нашествия и давшее царю Маркиану возможность провести и защитить халкидонские постановления. Мирная политика вполне отвечала и наклонностям царицы Пульхерии, которая умерла, впрочем, Скоро после собора, именно в 453 г., и самого Маркиана. Но можно Догадываться, что внешняя политика была направляема в это время весьма искусной рукой, что сказалось в обстоятельствах, при которых вступил на престол преемник Маркиана Лев I.

Возведение на престол Льва, как и его предшественника, было делом военного сословия. Со времени Феодосия Великого военная система в империи подверглась радикальной перемене, которая состояла в том, что правительство стало приглашать на службу империи или целые варварские, по преимуществу германского происхождения, племена, или отдельных военных людей с дружинами, находящимися под их командой. Эта новая система имела ближайшим последствием то, что как столица, так и отдаленные провинции империи получили значительный наплыв иностранных военных людей, которые начали играть роль даже во внутренних делах империи. Уже в конце IV в раздаются жалобы на этот порядок вещей и на опасность, угрожающую государству от чрезмерного усиления варваров. В течение V в., однако, новая система продолжала оставаться в полной силе, не сопровождаясь теми вредными последствиями, на которые намекали патриоты в IV в и которые в Западной империи неминуемо привели империю к падению.

До последней четверти V в. наиболее обычными были отряды германского и чаще готского происхождения, нанимаемые из племен, населявших Балканский полуостров. Здесь нас по преимуществу занимает та часть германских и других варварских племен или просто военных дружин, которая долго была известна в Византии подттенем федератов. Как показывает самое имя, это были племена или отряды, стоявшие в определенного рода договорных отношениях к правительству и служба которых обусловливалась статьями договора. Большею частью федераты служили за жалованье, выдаваемое предводителю или князю племени, на обязанности которого было содержать в порядке дружину и предоставлять ее в распоряжение империи, судя по обстоятельствам и потребностям времени.

Более выдающиеся германцы, в особенности предводители колен и начальники дружин, переселялись в большие города и столицу, усво-яли язык и обычаи империи, получали вкус к образованию, так что через два-три поколения вполне ассимилировались с господствующим населением. В V в. находим в военной и гражданской администрации варварские имена консулов, предводителей войска и сенаторов, ближайшие предки коих были свободными сынами германских лесов. Федераты оказали громадное влияние на военную организацию империи и произвели в ней крупные изменения. В царствование Льва I особенной известностью пользуется могущественный род готского происхождения, который в течение трех поколений последовательно от отца к сыну владел высшими гражданскими и военными должностями и который поставил империи не одного императора. В этом знатном роде, идущем от Аспара, в трех поколениях повторялись имена Аспара и Ардавурия. Судьба фамилии Аспара на византийской службе в высшей степени ярко характеризует описываемую эпоху, и потому мы должны остановить на ней внимание. Первое упоминание об этой фамилии имеется при Феодосии II под 421 г. Тогда стратиг Ардавурий был во главе отряда, посланного против персов.

Несколько лет спустя Ардавурий и сын его Аспар командовали войсками в Италии против бунтовщика Иоанна, причем отец стоял во главе пехоты, а сын во главе конницы. В 427 г. Ардавурий назначен консулом. Сын его Аспар в 431 г. стоял во главе флота и войска-отправленного в Африку против Гензериха, короля вандалов, причем позднейший греческий писатель Феофан приписывает неуспех экспедиции измене Аспара и его арианству. В 434 г. Аспар был патрицием и консулом; в 441 г. он упоминается в звании главнокомандующего войсками Востока, в каковом звании участвует в 447 г. в походе против Дттилы; в том же году был консулом сын Аспара, Ардавурий. В 450 г., по смерти Феодосия, фамилия Аспара выдвигает Маркиана на императорский престол. С тех пор звание главнокомандующего восточными войсками остается за представителем этой фамилии при Маркиане и Льве I. Особенным авторитетом пользуются представители этого рода при восшествии на престол Льва. Было мнение, что они дали отраву Маркиану. Во всяком случае, единственным препятствием к занятию императорского трона для этой могущественной фамилии был религиозный вопрос: Аспар и Ардавурий и их приверженцы исповедовали ариан-ское учение. Говорят, что Лев состоял в личной службе у Аспара, и что последний, возводя на престол свою креатуру, надеялся посредством Льва достигнуть высшей власти и влияния. Одним из условий было дарование сана кесаря сыну Аспара. Но это чрезмерное возвышение недавних варваров встретило недовольство в сенате и народе.

Аспар принимал серьезные меры, чтобы заявить себя благодетелем народа и патриотом. В 459 г. им построена в Константинополе цистерна, сохранившая его имя; в 465 г. по случаю бывшего в столице пожара, истребившего 8 кварталов, Аспар подавал пример человеколюбия, сам нося воду и поощряя других денежными выдачами тушить пожар. Но императору нередко приходилось ограничивать притязания Аспара, вследствие чего между ними происходили иногда горячие объяснения. Так, раз Лев не исполнил желания Аспара относительно назначения префекта, тогда Аспар, касаясь царской одежды, сказал: «Кто ее носит, тот не должен лгать!» По всем вероятиям эта фамилия пользовалась еще всем влиянием в 468 г., когда состоялась экспедиция в Африку против вандалов, имевшая чрезвычайно печальные последствия. За неудачный исход этой экспедиции и за назначение во главе ее Василиска современники обвиняли, главным образом, Аспара. Насколько справедливы эти обвинения, мы увидим это ниже. Несомненным следует признать то, что в V в. была в Византии серьезная попытка захватить политическую власть и сделать царский престол игрушкой в руках предводителей варварских военных отрядов, состоявших на службе империи. Германские предводители дружин, достигавшие высших военных мест в империи, каковы Аспар и Ардавурий, соединенные племенными и родственными узами с другими вождями, например, Ариобинд и Феодорих, сын Триария, ставили на императорский престол своих приверженцев и сами не решались возложить на себя корону лишь из-за религиозных причин.

В высшей степени любопытно, что в Византии против этого порядка вещей оказалась оппозиция. Император Лев I, понимая опасность в Усиливающемся германском влиянии, подготовил ему противовес в национальных военных элементах. Будущий император Зинон, происходящий из горного и воинственного племени исавров, постепенно приближается ко двору и оттесняет германский элемент. За него была выдана дочь Льва Аркадия, на 469 г. он состоял консулом. В 471 г. окончательно сломлено могущество германцев в армии, причем в кровавой катастрофе погибли Аспар, Ардавурий и Патрикий. Это было роковым обстоятельством для германского преобладания, которое никогда уже не достигало более в Византии такой силы, и, вместе с тем, поворотным пунктом в системе организации военных сил империи.

Византийское правительство должно было, однако, считаться с приверженцами Аспара и Ардавурия как в самом Константинополе, так и на границе империи. Прежде всего в городе поднялась смута, один из дружинников Аспара по имени Острый пытался завязать бой с дворцовой стражей, причем были убиты многие. Когда германское движение было усмирено, Острый успел спастись из города вместе с наложницей Аспара и подверг грабежу некоторые местности во Фракии. Более серьезным защитником германских привилегий и вместе претендентом на имущество Аспара явился вождь Феодорих, сын Триария, которого не следует смешивать с соименным основателем готского королевства в Италии и который открыто говорил, что германцы одни, без греческих войск, в состоянии удовлетворить потребностям империи. Упомянутый Феодорих, состоявший на службе империи в качестве федерата, выступил с притязаниями на наследство Аспара. Византийское правительство, соглашаясь дать ему удовлетворение, вступает с нити в договор, о котором сохранились весьма подробные известия, рисующие институт федератов. Имперское казначейство обязывалось выдавать федератам жалованье и содержание, а предводителя федератов облекало военным титулом. Эти выдачи были довольно обременительны и не всегда исправно производились. При возникших недоразумениях с правительством вождь федератов угрожал движением на столицу и вообще бунтом.

Узнав, что Феодорих, сын Триария, собирает дружину и готовит нападение, правительство обращается к нему с предложением оставить враждебные замыслы, дать сына в заложники и жить спокойно, довольствуясь прежними денежными выдачами. Этот же указывал, что он не может жить скромно на свои средства, что пока он был частным лицом и не имел у себя такой дружины, еще мог бы по нужде удовлетворяться скромным состоянием; ныне же, когда его поставили в необходимость собрать народ, он вынужден или давать пропитание своей дружине, или воевать с империей. Когда все меры к замирению с Феодорихом на более выгодных для империи условиях оказались безуспешными, император решился исполнить предъявленные к нему требования. Именно, выдавать жалованье 13 тыс. военных людей, подвластных Феодориху, назначить его командиром двух частей, записать на него те владения, которые прежде были ему пожалованы, и, наконец, дать ему титул стратига. Окончательные распоряжения в этом отношении сделаны были уже при Зиноне, который находился по отношению к германским вождям в более независимом положении, чем его предшественник. Вместе с низвержением Аспара и Ардавурия лишились своего самостоятельного положения в Константинополе арианская Церковь и богослужение.

Во Флоренции, во дворце dei Uffici хранится серебряное блюдо, изображающее семью Аспара-Ардавурия во всем их официальном блеске. В середине на кресле сидит одетым в тогу консул Аспар. Правая его рука поднята и держит маппу – знак его власти на публичных собраниях и праздниках; в левой – жезл с изображениями двух тогдашних императоров, восточного и западного, т.е. Феодосия II и Валентиниана. По правую его сторону – юноша, одетый в тогу, с маппой в левой руке: подпись обозначает, что это Ardabur iunior pretor. По ту и другую сторону от этих фигур два изображения: в мужском с шаром в одной руке и с алебардой – в другой можно бы видеть воина, в женской же, у которой в левой руке ветка растения, в правой – такое же, как у мужской фигуры, оружие, никак нельзя усматривать символ вооруженной охраны, тем более, что головное убранство этой фигуры состоит из колосьев и цветов, символизующих плодородие и обилие. До сих пор даваемое объяснение этим фигурам не вполне установилось. По одним, это – Рим и Константинополь, по другим – Сила и Обилие; некоторые, наконец, объясняют эти фигуры в смысле Рима и Равенны{5}. Но указанными объяснениями не исчерпывается сюжет, очевидно, следует ждать дальнейших изысканий по объяснению нашего памятника. Над центральными фигурами находятся еще два медальона с бюстами, представляющими лиц из той же фамилии. Один бюст имеет надписание Ardabur, другой – Plinta. Ардавур и Плинта также в консульских облачениях и с императорскими изображениями на жезлах, находящихся у каждого из них в левой руке. Таким образом, здесь представлены четыре члена семьи, державшей в своих руках высшую власть в Константинополе в V в. до катастрофы 471 г. Кругом блюда надпись, посвященная главному лицу: Flavius Ardaburius Aspar vir inlustris comes et magister militum et consul ordinarius. Нельзя, конечно, не обратить внимания на ргаепо-men Flavius, которым украсили себя Аспары-Ардавурии; это – царский praenomen династии, которая доставила им могущество и власть. Внизу, под главными фигурами находятся несколько предметов, в которых нужно видеть или символы консульской власти – таковы три наконечника копья, или символы щедрых даров, раздаваемых консулом, или, наконец, эмблемы занятий.

Весьма важным политическим событием времени Льва I была морская экспедиция в Африку, предпринятая совокупными силами обеих половин империи. Вандалы, как и ближайшее к ним племя готы, играли в судьбах империи крупную роль, первые, впрочем, более разрушительную, чем созидательную. Это именно наиболее даровитые и близкородственные между собой германские народы, принявшие арианство и принесенные в жертву идее религиозного единства в VI в. Вандалы погибли бесследно как народ, память о них хранится в звучном слове «вандализм», имеющем всемирную известность. В V в., увлекаемые течением, созданным гуннским движением, вандалы в союзе с свевами и аланами перешли из Галлии в Испанию и, поделив между собой эту цветущую страну, вытеснили из нее римское правительство. Вождь вандальского племени астингов успел в 418 г. соединить под своей властью алан и вандалов и образовал в Испании германское королевство.

В 427 г. вандалы были приглашены в Африку возмутившимся против своего правительства римским наместником Бонифацием. Вследствие этого произошло движение всего народа вандалов в провинцию Африку и завоевание ее королем Гейзарихом (он же Гензерих). Правительница Западной империи, вдовая императрица Плацидия, и Валентиниан III должны были признать акт завоевания Африки, уступив эту Провинцию вандалам по договору 435 г. Карфаген стал столицей германского королевства. Богатая по плодородию и по высокой культуре страна не изменила, однако, национального духа вандалов и не приучила их к мирным занятиям. Вандалы обратились к морским набегам на Сицилию и Италию и на острова и сделались известными морскими разбойниками. В 450 г., пользуясь смутными событиями в Риме, Гейза-рих захватил этот город и подверг его страшному разграблению. В числе отменной добычи была императрица Евдоксия, дочь Феодосия II, бывшая за императором Валентинианом III, с двумя дочерьми, Евдокией и Плацидией. Они оставались у вандалов до 462 г., когда, наконец, были выпущены на свободу и препровождены в Константинополь, за исключением принцессы Плацидии, вышедшей замуж за Гунериха, сына Гейзариха. Это было крайне тяжелым фактом, взволновавшим общественное мнение на Западе и Востоке и в особенности оскорбительным для авторитета императорской семьи в Константинополе. Вандалы не обнаруживали никакого желания удовлетвориться сделанными завоеваниями и распространяли свои набеги далее и далее, угрожая границам Восточной империи. Африка, бывшая житницей для империи, была теперь отрезана от Рима и Константинополя и угрожала страшными морскими разбойниками прибрежным областям Средиземного моря.

Легкий успех, с каким вандалы утвердились в Африке, стране весьма густо населенной и хорошо организованной в административном отношении, объясняется, главным образом, религиозными смутами и суровыми законами против еретиков. Донатисты, часть ариан и другие несогласные с господствующим вероучением видели в германских завоевателях арианского исповедания освободителей от религиозной нетерпимости и оказывали им всяческое содействие в надежде под господством вандалов свести счеты с православными.

Между тем царь Лев I не мог оставаться равнодушным к потере Африки и к систематическим притеснениям Гейзарихом православного населения и православной Церкви. Хотя он имел мир с вандалами, и его владения были пощажены от корсаров, но тем печальней было положение Италии и Сицилии. Рицимер, который два года распоряжался судьбами Западной империи, ограниченной, впрочем, одной только Италией, не назначая императора после Л. Севера, нашелся, наконец, вынужденным обратиться к авторитету императора в Константинополь и просить его дать Западу императора. Выбор Льва пал в 467 г. на патрикия Анфемия, которого приближали к царской семье как личные заслуги, так и то обстоятельство, что он был женат на дочери Маркиана Евфимии. Со времени воцарения Анфемия восточный и западный императоры стали подготовлять план общего похода в Африку с целью ослабления Гейзариха.

Все, по-видимому, обещало благоприятный исход широко задуманному предприятию. Из полунезависимой Далмации вышел флот под командой Марцеллина; освободив от вандалов Сардинию, он успел соединиться с главными силами у берегов Африки. Сухопутные войска набраны были в Египте и шли под предводительством Ираклия к Триполи, где одержали над вандалами победу, и направились к столице вандальской, Карфагену. Таким образом, и морской и сухопутный отряды успешно начали дело и должны были затем продолжать войну в согласии с главными силами, двинутыми царем Львом. К сожалению, в Константинополе оказался недостаток в организации и особенно в достойном исполнителе широкого плана. Что касается материальных средств, они были собраны в громадном количестве. Можно изумляться богатству источника, из которого правительство могло черпать такие большие средства. Правда, затронуты были и частные средства императорской казны, и те сбережения, которые оказались в казначействе, но, во всяком случае, византийское правительство в состоянии было собрать на морскую экспедицию против вандалов громадную сумму до 40 миллионов рублей золотом. Изготовлен был громадный флот из тысячи с лишком больших судов, на которые посажено было войско и распределены военные запасы и продовольствие. Нужно догадываться, что пользовавшийся еще в это время всем авторитетом Аспар-Ардавурий оказал на подготовляемое предприятие вредное влияние. Говорили, что он втайне придерживался партии Гейзариха, к которому его влекли и германское происхождение, и арианское исповедание, и что он был против подготовляемой экспедиции. Когда зашла речь о назначении главнокомандующего, будто бы он указал на Василиска, брата царицы Вирины, т.е. шурина царя. Этот молодой человек, ничем себя не заявивший, гордый своим родством и связями, оказался злым гением Византии.

Василиск стал во главе громадного флота и благополучно дошел до Африки, остановившись в 4 верстах от Карфагена и начав переговоры с Гейзарихом. Последний, очутившись в отчаянном положении, притворился готовым на все требования византийского главнокомандующего и попросил лишь 5 дней перемирия, чтобы затем начать переговоры. Неизвестно, был ли Василиск подкуплен или исполнял совет Аспара, так или иначе, он согласился на пятидневное перемирие и тем испортил свое положение. Гейзарих воспользовался изменившимся ветром, подогнал к византийским судам несколько своих лодок, наполненных горючими веществами, и произвел пожар в громадном флоте, стоявшем близко к берегу. Трудно сказать, сколько кораблей погибло и сколько уцелело, но окончательный результат был непоправим: флот погиб, и все предприятие рухнуло. Началось беспорядочное бегство, спасались, кто мог, на оставшихся судах.

В Константинополе не могли не почувствовать всю тяжесть потери, с погибелью флота пропала надежда обеспечить приморские области от морских пиратов, нужно было окончательно и надолго отказаться от прекрасной, густонаселенной и плодородной провинции, которая доставляла империи запасы хлеба. Прямой виновник постигшей империю катастрофы Василиск, возвратившись в Константинополь, искал спасения в церкви св. Софии, откуда вышел только тогда, когда императрица испросила ему у Льва прощение{6}.