"История Византийской империи. Том 1" - читать интересную книгу автора (Успенский Федор Иванович)

Глава II Войны с германцами: вандалы и остготы. Поход в Испанию

Война в Африке и Италии, окончившаяся полным покорением двух германских народов и подчинением провинции Африки и итальянского полуострова, наиболее поразила современников и полнее всего характеризует внешнюю политику Юстиниана. Внешних поводов к войне не подавали ни вандалы, ни остготы; напротив, и Хильдерик, и королева Амаласуна признавали в императоре друга и союзника и старались сохранять с Византией добрые отношения. Но византинизм в VI в. стремится к универсальной империи и задается целью восстановить Римскую империю в ее прежних границах. Готы и вандалы стояли на дороге, препятствуя осуществлению этой честолюбивой мысли, воспринятой Юстинианом, душа которого не могла выносить, «чтобы православные христиане под игом арианских властителей продолжали терпеть притеснения за веру»{1}. Участь того и другого арианского королевства решена была в уме Юстиниана уже давно, и он лишь выжидал удобного случая, чтобы начать против них наступательные действия.

Хотя далеко не одинаковы были отношения вандалов и остготов к империи, т.к. первые были часто страшными и всегда опасными соседями, постоянно высылавшими в море корсаров, между тем как последние все меры употребляли к тому, чтобы не возбуждать против себя итальянского населения и жить в добром согласии с Византией, тем не менее, в первые годы Юстиниана как в Италии, так и в Африке наступил кризис, подававший повод к брожению и недовольству и к образованию партий. Нам следует прежде всего ознакомиться с положением остготов, которые по смерти короля Феодориха в 526 г. переживали весьма критическую эпоху своей истории.

Выше мы видели, что в последние годы жизни Феодорих должен был убедиться, как мало успеха он достиг в своей политике братского единения между готами и итальянцами. И тем более должны были получить значение внутренние недоразумения, происходившие из-за религиозных и национальных разногласий, что Феодорих сошел со сцены, не успев восстановить доверчивых отношений с царем. Между тем и самый вопрос о престолонаследии не был обеспечен в той степени, как того хотел Феодорих. С преждевременной смертью зятя его Евтариха вопрос о престолонаследии оставался открытым. Призвав в Равенну лучших людей готского племени, король рекомендовал им избрать в короли своего десятилетнего внука Аталариха, сына Евтариха и Амаласунфы, и принести ему присягу на верность. До совершеннолетия сына Амаласунфа назначена была регентшей – и это вопреки германским обычаям. С точки зрения германского права на престол имел вступить племянник Феодориха Феодат, который потом действительно и достиг престола, как видно будет далее.

Новое правительство отправило в Константинополь в 526 г. посольство с извещением о последовавшей перемене и с просьбой утвердить Аталариха. т.к. вступивший на престол в следующем году Юстиниан в характере обращения в Константинополь Аталариха усматривал мотивы для своего вмешательства в итальянские дела, то любопытно рассмотреть здесь некоторые места из письма к императору Юстину, отправленного вслед за смертью Феодориха{2}.

Письмо принадлежит перу Кассиодора, и тем важней остановить внимание на тех местах, которые можно находить неосторожными: «Всемилостивейший государь! По справедливости я заслуживал бы порицания, если бы менее горячо желал вашего мира, чем мои родители. Не столько нас возвышает ряд предков, носивших пурпур и сидевших на королевском престоле, сколько возвеличивает ваше расположение, изливающееся на нас давно и в широких размерах… Моего деда вы в вашей столице почтили высокими курульными должностями, а моего родителя в Италии наградили консульскими пальмами. В целях соблюсти его в согласии вы пожаловали его военным усыновлением, хотя по возрасту он был почти вам сверстник. Было бы согласней с обстоятельствами это имя, каким вы почтили моего родителя, пожаловать юноше; вместе с родством тогда перешло бы на него и ваше чувство, ибо рожденный вашим сыном, по законам природы, я не могу быть вам чуждым. Я прошу у вас самого искреннего мира на том основании, что пользуюсь счастием быть вашим внуком с того времени, как моему родителю вы предоставили радость усыновления. Позволяя себе обратить ваше внимание на переход к нам королевского достоинства, я считал бы выше этой власти уверенность иметь в вас высокого и благорасположенного руководителя. Вступая в управление, мы нуждаемся в поддержке умудренного летами государя: отрочеству свойственна опека, и, опираясь на такую защиту, мы не вполне лишаемся родительской помощи. Пусть будет наше царство соединено с вами узами расположения; любовно распоряжаясь, вы будете здесь властным господином. Почему отправляем к вам наших послов на тот конец, чтобы вы дали нам вашу дружбу на тех условиях, на каких ваши предшественники имели договор с блаженной памяти дедом нашим».

Мы будем иметь случай снова вспомнить об этом письме, а теперь лишь обратим внимание на заключительные слова, которые ясно показывают, что Аталарих не желал давать императору никаких особенных оснований к вмешательству в дела Италии, а ссылался на старые договорные отношения Зинона и Анастасия и просил применить их к его престолонаследию. Но как мало фактически приписывалось цены этому формальному акту, видно из того, что новое правительство истребовало присягу от сената и от всех итальянцев на верность Аталариху еще до получения ответа из Константинополя, и что перемена царствования прошла в Италии без всякого потрясения. Кассиодор продолжал заправлять всеми делами именем Аталариха и обещал римлянам соблюдение их прав и вольностей. Чтобы загладить память о тяжелых казнях последних лет Феодориха, возвращены были права и имущества детям казненных сенаторов Боэция и Симмаха. Вообще господству готов в Италии, по-видимому, не угрожали опасности; напротив, весьма умная и образованная Амаласунфа, оказывая почет и внимание сенату, старалась делать все возможное для соблюдения мира и согласия. С этой целью римлянину Либерию дан был военный титул, а готу Тулуину пожаловано патрицианское достоинство.

Теперь следует обратиться к событиям в столице Византийской империи, последовавшим за вступлением на престол Юстиниана (527). Мы уже видели, что он был полновластным распорядителем судеб империи в царствование Юстина; не может быть сомнения, что он вступил на престол уже с определенным планом по отношению к германским государствам – вандальскому и остготскому. Об этом плане читаем в законе, изданном в 533 г.: «Об одном мы умоляем святую и славную Деву Марию, чтобы по ходатайству Ее удостоил Господь меня, Своего последнего раба, воссоединить с Римской империей то, что от нее отторгнуто, и довести до конца высочайцщй долг наш»{3}. Этот долг понимал Юстиниан гораздо шире, чем дано было ему осуществить, он мечтал об единстве политическом и религиозном, в его планы входила Римская империя во всем ее величии и беспредельности.

Первый шаг к осуществлению широких планов мировластитель-ства сделан был в Африке. Отношения завоевателей к побежденным здесь сложились более неблагоприятно, чем в других землях, завоеванных германцами: вестготы в Испании заняли 2/3 земель, остготы – 1/3, а вандалы объявили себя господами всей земельной собственности. Легко отсюда понять, что местное население не могло примириться с завоевателями; религиозная вражда между местными христианами-католиками и вандалами арианского исповедания никогда не утихала. Таким образом, поводы к вмешательству в африканские дела могли быть всегда налицо – во внутренних отношениях победителей и побежденных и в религиозном вопросе. С формальной стороны отношения к Африке были весьма благоприятны в первые годы царствования Юстиниана. Во главе Вандальского королевства стоял Хильдерик, по вере католик и по симпатиям и образованию полуримлянин, в жилах его текла царская кровь. Он происходил от сына Гензерика, основателя Вандальского королевства, гунерика и дочери Валентиниана III и вступил на престол по смерти Тразимунда (523), женатого на дочери готского короля Амалафриде. Трудно представить правителя, так мало понимавшего политические отношения: вандалов он оскорблял своей изнеженностью, холодностью к военным делам и слабостью по отношению к католикам, последние не могли им быть довольны из-за старых обид и притеснений со стороны ариан.

В 531 г. в Карфагене произошел переворот в пользу Гелимера, захватившего власть и заключившего в темницу Хильдерика. Это было большим ударом для византийской политики, которая подготовляла себе сторонников в Африке и имела уже сильную партию во всех классах. Сторонники сверженного короля и его родственники, представители католической Церкви и местные нобили употребили все старания, чтобы вызвать вмешательство Юстиниана в африканские дела. Император обратился с требованием к Гелимеру восстановить Хильдерика или, по крайней мере, отпустить его на свободу, но Гёлимер ответил суровыми преследованиями приверженцев императора. Ввиду таких обстоятельств в Константинополе решено было идти войной против Гелимера.

Хотя империя была тогда в войне с Персией, и войско с лучшими вождями было на Востоке, но император поспешил заключить с персами мир и вызвал из Сирии Велисария, командовавшего восточными войсками. Несмотря на твердое намерение Юстиниана начать морской поход, он не находил в окружавших лицах защитников этого рискованного предприятия. Еще была жива память о большой экспедиции 468 г. при Зиноне, которая окончилась страшной катастрофой и подорвала на долгие годы средства империи. Тогдашний префект претории Иоанн каппадокиец энергично восставал против этого предприятия, указывая почти верный неуспех и соединенные с ним тяжелые последствия и, с другой стороны, весьма сомнительную пользу в случае маловероятного успеха. Но для Юстиниана вопрос предстал более в его религиозном, чем в политическом и экономическом, освещении; для него на первом плане было воспользоваться благоприятным моментом смуты в Карфагене и однажды навсегда покончить с арианским вопросом в Африке.

И нужно признать, что обстоятельства складывались в пользу предприятия Юстиниана в высшей степени благоприятно. Собственно вандалов в Африке было весьма немного, едва ли больше 30–40 тыс. способных носить оружие на 200 тыс. всего германского населения. Притом же вандалы теперь были далеко не те, что в эпоху завоевания: климат Африки, роскошная жизнь и удобства изнежили их и приучили к праздности{4}. К невыгоде вандалов изменились и отношения к ним туземного населения, которое сначала участвовало в войнах и набегах вместе с вандалами и вообще служило опорой германскому элементу, а в последнее время старалось от него отделиться и стремилось к независимости. Горные дикие племена не раз делали уже опустошительные набеги на мирных жителей долин; кроме того, в открытом восстании были провинции Триполь и Бизаций. Таким образом, серьезного сопротивления в вандальской Африке едва ли можно было ожидать. Что касается флота, которым прежде так страшны были вандалы, то в настоящей войне он не играл никакой роли ни на море, ни в защите берегов.

Избранный начальником экспедиции Велисарий уже заявил свои военные способности в персидской войне. Его быстрота, решительность и уменье пользоваться обстоятельствами нашли себе блестящее применение в войне африканской. С небольшими силами, едва ли превышающими 10 тыс. пехоты и 5 тыс. конницы, он в июне 533 г. вышел из Константинополя, имея целью сделать остановку в Сицилии. Здесь в области, принадлежащей итальянской регентше Амаласунфе, Велисарий мог запастись провиантом и лошадьми и собрать сведения о положении дел в Африке. Нужно изумляться легкомыслию и бездеятельности Гелимера, который позволил без всяких затруднений высадиться Велисарию на африканском берегу в половине сентября того же года и не приготовил никаких средств к обороне. Против всякого ожидания война окончилась весьма скоро: двумя сражениями, в которых вандалы не обнаружили ни искусства, ни военной дисциплины, решена была судьба королевства. Карфаген, окруженный с суши и с моря, не мог оказать сопротивления, тем более, что горожане видели в Велисарии освободителя от чуждого ига. Прокопий замечает по поводу вступления в Карфаген: «Велисарий держал своих воинов в таком строгом послушании, что не было ни одного случая насилия, и что в завоеванном городе жизнь шла обычным течением, торговые заведения не закрывались, и солдаты спокойно покупали на базаре необходимые предметы». Заняв столицу, Велисарий мог не приписывать большого значения тому обстоятельству, что Гелимер с остатками войска приготовился дать ему еще сражение под Карфагеном. В этом тем более не было опасности, что большинство горных мавританских племен, узнав о победах Велисария, послало к нему послов и просило принять их в дружбу и расположение императора. Обеспечив себя переговорами, Велисарии решился нанести последний удар Гелимеру, который занимал защищенную позицию в 30 верстах от Карфагена. В декабре были рассеяны остатки вандальского войска, и сам король, лишенный последних средств защиты, должен был сдаться на милость Велисария (март 534 г.).

Велисарий возвратился в Константинополь с огромной добычей и множеством пленных. Устроенное для него триумфальное шествие произвело сильное впечатление на современников. Император в упоении победой выразился: «Господь наградил меня своей милостью, дозволив мне возвратить одну из римских провинций и уничтожить народ вандалов. Теперь там будет господствовать единство веры». Результаты войны были ужасны. Целый народ был уничтожен без остатка, ибо часть вандалов, пережившая эпоху византийского завоевания, скоро смешалась с местным населением. Но и вся провинция подверглась страшному опустошению и обнищанию. «Сколько народа погибло в Африке, – говорит Прокопий, – я не умею сказать, но думаю, что погибли мириады мириад».

Походом в Африку открывалась завоевательная политика Юстиниана. Удача в исполнении смелого предприятия, потребовавшего в сущности мало средств и людей и обогатившего казну большой добычей, могла лишь заохотить его к новым завоевательным планам. На очереди стояла итальянская война, которая хотя была уже решена ранее, но началась по окончании похода в Африку. В новелле, изданной после покорения Африки, Юстиниан выражает пожелание, чтобы Бог дал ему силы освободить и другую страну от господства ариан. Здесь мы должны возвратиться к Амаласунфе, правившей в Италии за малолетством Аталариха.

Хотя изложенные события не могли не затронуть интересов Остготского королевства, но правительница Италии оказала Велисарию все содействие к успеху его похода, с одной стороны, из вражды к Гелимеру[14], с другой – ввиду затруднительного положения, в котором находилась она сама. Ни в чем не отступая от политики Феодориха и продолжая пользоваться советами Кассиодора, молодая и прекрасно образованная регентша не могла примирить противоположных интересов готов и римлян; в особенности готская народность, казалось, забывшая пережитую эпоху первоначального поселения в Италии, начала заявлять широкие притязания на главенствующую роль в стране. Ближайшим образом притязания готских вождей касались воспитания молодого короля и устранения женского влияния опекунши. «Зачем, – говорили они, – приставлять к мальчику учителей и мучить его занятием науками? Несправедливо, да и не нужно учиться королю, ибо науки никого не научили мужеству; напротив, по большей части делали людей робкими и ничтожными. И король Феодорих никогда не советовал учиться детям готов»{5}.

Боясь общего недовольства, Амаласунфа уступила по отношению к воспитанию сына, но к ней предъявлены были дальнейшие требования. Тогда она решилась сослать в отдаленные области вождей оппозиции, но они продолжали и из ссылки сноситься со своими приверженцами и угрожать правительнице. Что положение ее было опасное, видно, между прочим, из того, что она спрашивала Юстиниана через тайное посольство: может ли дочь Феодориха рассчитывать на покровительство его и оказан ли ей будет прием в Константинополе? Юстиниан обещал ей исполнить все ее желания и предоставил в ее распоряжение дворец в Драче (Dyrrhachium), куда она могла бы прибыть во всякое время. До этого, однако, не дошло, т.к. Амаласунфа убийством освободилась от наиболее опасных вождей оппозиции. Развязка, однако, не заставила себя долго ждать. В 534 г. умер Аталарих, и вместе с этим прекращались права Амаласунфы на регентство. Несколько раньше прибыл из Константинополя посол, который имел поручение окончательно определить условия, на которых Амаласунфа соглашалась передать Юстиниану Италию. Это был отчаянный шаг регентши, на который она могла решиться лишь из крайней опасности.

Оставался еще в живых представитель королевского рода Амалов в лице Феодата, сына сестры Феодориха Амалафриды, королевы вандалов, приходившегося таким образом двоюродным братом правительницы. Чтобы сохранить власть, она приняла в соправители этого принца и продолжала царствовать его именем. Но Феодат, вероятно по внушениям враждебной ей партии, через несколько месяцев (весной 535 г.) заключил ее под стражу. Получив об этом известие, Юстиниан решился открыто заявить свои намерения относительно Италии. Формальный повод к войне заключался в том, что император уже несколько раз обещал защиту и покровительство дочери Феодориха, а теперь как раз она нуждалась в такой защите.

Происходит живой обмен посольствами; Юстиниан внимательно следит за событиями и настроениями общественного мнения в Италии. Ему делали подробные донесения его послы о всем происходившем в Равенне и в Риме и, между прочим, о неудовольствиях между Фео-Датом и правительницей, с одной стороны, и о непопулярности соправителя – с другой. Эти известия, по словам Прокопия, были весьма приятны для царя, и он спешит отправить в Италию специального посла в лице ритора Петра. Во время пребывания его в Италии произошла Новая катастрофа – смерть правительницы. Ходили тогда слухи, что Посол Юстиниана, имевший секретные поручения, своими внушениями и советами ускорил печальную развязку. Еще Петр не возвратился из Италии, как объявлен был поход. Юстиниан на этот раз лучше обдумал все предприятие, чем тогда, когда подготовлялся поход в Африку.

Главнокомандующий в Иллирике стратиг Мунд должен был начать военные действия в Далмации, где были слабые готские гарнизоны, не представившие упорного сопротивления. Точно так же легко сдалась Сицилия, где византийским отрядом предводительствовал Велисарий, нашедший почти везде приверженцев императора. Небольшое сопротивление встречено лишь в Палермо, но и оно сломлено в том же 535 г. Сицилия обращена в византийскую провинцию и преобразована в административном и судебном отношениях. Легкий переход Сицилии под власть императора был тяжким ударом для готского правительства, потому что с потерей этого острова Рим стал чувствовать стеснение в доставке продовольствия, а император получил надежный опорный пункт для своих дальнейших против Италии предприятий. Через год Сицилия обращена в провинцию империи, и во главе ее поставлен praetor с подчиненными duces.

Успех Велисария в Сицилии, который в скорости завоевал весь остров и готов уже был высадиться в Италию, заставил Феодата согласиться на самые тяжкие жертвы. Он обещал послу Юстиниана ритору Петру отказаться от притязаний на Сицилию, платить подать, доставлять империи вспомогательный отряд в 3000 готов – словом, он готов был поставить себя в положение самого обыкновенного предводителя федератов, отказавшись от королевской власти; тайно от готов он согласился даже жить частным человеком, уступив Юстиниану всю Италию, если ему дана будет пожизненная пенсия в 1200 ф. золота. Римское население и сенат далеко не были расположены к Феодату; желая сохранить в городе влияние, Феодат поставил в нем гарнизон и посылал в Рим укорительные письма. Как вел себя Рим в это время, можно видеть, между прочим, из следующего. Римский епископ Агапит, вероятно побуждаемый Феодатом, потому что источники называют его послом короля, также отправился в Византию. Не видно, однако, чтобы он вел переговоры в пользу сохранения остготского владычества. Его дело было повторением миссии епископа Иоанна в 524 г., т.е. уверить византийского императора в благорасположении к нему римского населения и выговорить некоторые привилегии в пользу духовенства. Можно ли иначе думать о посольстве этого епископа, когда Юстиниан, весьма ласковый к нему, по словам библиотекаря Анастасия, нисколько не изменил своих намерений относительно Италии и соглашался лишь на самое унизительное предложение Феодата – отказаться от власти и жить частным человеком? Во всем деле завоевания Италии Византия нашла самое сильное сочувствие в духовенстве. Римский епископ именно в это время приобретает еще более значительное влияние благодаря своему содействию планам Юстиниана.

Петр возвратился в Италию с поручением оформить соглашение с королем и указать ему удел, где он мог бы проводить жизнь, но нашел его весьма несговорчивым и совершенно переменившим свой взгляд на дело. Это объяснялось тем, что империя потерпела тогда две неожиданные неприятности: в Далмации со смертью императорского полководца Мунда почти растаяли войска; в Африке обнаружилось восстание, которое побудило Велисария оставить Сицилию и поспешить в африканские владения. Это внушило Феодату несбыточные надежды, и он позволил себе не только свысока обращаться с посольством, но и заключить его под стражу. Таким неосторожным поступком он совершенно испортил свое положение.

Еще в зиму 536 г. восстановлена была власть империи в Далмации; тогда же Велисарий с небольшим войском в 7500 воинов и со значительной личной дружиной, может быть, такого же состава, высадился в Сицилии. Военные средства, бывшие в распоряжении Велисария, весьма не соответствовали предстоявшей пред ним задаче. Но в лице Велисария император Юстиниан имел лучшего полководца своего времени, которого притом снабдил самыми обширными полномочиями. С теми силами, какие у него были, Велисарий должен был завоевать для империи страну с громадным населением, которая могла выставить сотню тысяч войска. Но была громадная разница в военной технике, в дисциплине и в искусстве между имперскими войсками и народными ополчениями, выставляемыми варварами. Что касается сопротивления, оказанного Велисарию готскими войсками, оно было крайне слабо подготовлено и согласовано в частях и не имело обдуманного и правильно исполненного плана. При появлении византийского главнокомандующего в Южной Италии летом 536 г. оказалось там мало готских гарнизонов{6}, так что население встречало с распростертыми объятиями начавший здесь свои действия византийский корпус. Первым перешел на сторону Велисария Евримуф, родственник Феодата, стоявший во главе войска готов.

Центром господства готов в Кампании был Неаполь; здесь были прекрасная морская гавань и обширный торговый центр с громадным и богатым населением. В Неаполе заперся готский гарнизон, который 20 дней выдерживал тесную осаду с суши и с моря. Уже Велисарий, отчаявшись в успехе затянувшейся осады, думал отступить от города, но тут ему помог случай. Ему было донесено, что есть возможность проникнуть в город чрез заброшенный водопровод, который никем не охраняется. Действительно, сотне храбрецов удалось ночью пробраться в город и овладеть двумя башнями, с которых они дали знать своим. Осаждающие бросились на стены, ворвались в город и предали его грабежу и опустошению, не щадя ни возраста, ни пола. Оставив в Неаполе небольшой гарнизон и приняв под власть кампанский город Кумы, Велисарий двинулся на Рим. Между тем Феодат в бездействии оставался в Риме, теряя более и более свой авторитет и доверие итальянского населения. Правда, он завязал переговоры с франками, чтобы побудить их за уступку некоторых областей помочь ему против Велисария. Но когда готский вождь южной армии Евримуф перешел на сторону врагов, и когда Неаполь, предоставленный собственной участи, не получил никакой помощи от короля, тогда готы стали приходить к сознанию национальной опасности и прибегли к революционным мерам. Часть войска, расположенная близ Террачины, подняла на щит своего вождя Витигеса, который «умел владеть мечом и не пачкал рук стилем», провозгласив его королем.

Феодат, презираемый итальянцами и готами, думал найти спасение в Равенне, но на пути был убит подосланным от Витигеса воином. Хотя Витигесу предстояла весьма трудная задача ввиду полной дезорганизации военных средств, тем не менее, теперь только началась настоящая народная война готского народа с имперскими войсками. Витигес представляет собой героический тип национального готского короля, который сознавал всю опасность тогдашнего положения и, тем не менее, старался сделать все, что внушали ему долг и сознание своих обязанностей к соотечественникам. Оставив в Риме гарнизон в 4000 человек, сам он отступил к Равенне в намерении подготовить военные операции на будущий год и укрепить собственное положение среди итальянцев и готов. Нужно признать весьма важным в политическом смысле шагом его брак на дочери королевы Амаласунфы, т.е. на внучке Феодориха, Матасунфе, ибо этим браком он сближал себя с королевским родом Амалов и получал законное право на королевскую власть. Но первым и крупным несчастьем для Витигеса было то, что он не удержал в своей власти Рима, иначе говоря, обманулся в расположениях римского населения. Епископ Рима Сильверий послал навстречу приближавшемуся Велисарию послов, обещая сдать город. Гарнизон был не в состоянии защитить Рим против внутреннего и внешнего врага, так что с 9 на 10 декабря 536 г. в одни ворота входили в Рим войска Велисария, а в другие выходил готский гарнизон. Это случилось 60 лет спустя после падения Западной Римской империи.

По ближайшим распоряжениям Велисария в зиму 536/37 г. можно было заключать, что он рассматривает Рим и Италию как составную часть империи. Считая себя обеспеченным со стороны юга, Велисарий начал приготовлять в Риме центральный пункт для будущих военных предприятий в Италии и с этой целью озаботился укреплением городских стен и подвозом съестных припасов из Сицилии и из окрестностей. Но и Витигес, с своей стороны, занят был деятельными приготовлениями к походу. Прежде всего он принял меры к тому, чтобы поставить на военное положение готский народ и снабдить способных носить оружие военным снаряжением и конями. Перед Витигесом была сложная задача: с одной стороны, предстояло выставить наблюдательный отряд на севере, чтобы не допускать враждебного вторжения имперского отряда из Далмации; с другой стороны, необходимо было озаботиться мерами, чтобы франки не воспользовались затруднительным положением готского королевства и не ворвались в Италию с северо-запада. Это тем более необходимо было иметь в виду, что император Юстиниан уже вступил в сношения с франками и желал привлечь их к союзу против готов. Витигес мог считать себя весьма счастливым, что ему удалось достигнуть соглашения с франками, которые отступили из Прованса и дали слово не принимать враждебных действий в Северной Италии. К началу весны Витигес мог располагать громадным ополчением в 150 тыс., в котором значительная часть составляла кавалерию.

Велисарию с весьма небольшими силами нельзя было выступить против неприятеля в открытое поле; его надежда заключалась в городских укреплениях и в той мысли, что Витигес едва ли в состоянии предпринять правильную осаду хорошо защищенного города. Кроме того, Велисарий, оценивая то громадное впечатление, которое произвело в Италии занятие им Рима, понимал, что он ни под каким видом не может очистить занятого им города, и поэтому распространял мысль, что он не выйдет из Рима живым и будет его защищать до последней крайности. В ожидании вспомогательных отрядов, которые должны были прийти из Константинополя, он требовал от городских жителей участия в защите городских стен и сам был везде на первом месте. Желая несколько задержать Витигеса, прежде чем он окружит Рим своим громадным войском, Велисарий выставил против него небольшой кавалерийский отряд на pons Salarius, где и произошла первая военная стычка, в которой греки и готы показывали изумительную отвагу, и Велисарий не раз подвергался крайней опасности. Готы ударили с тыла и с боков на византийский отряд, неосторожно погнавшийся за неприятелем, и прижали его к стенам города у Салариевых ворот. Уже разнесся слух, что Велисарий убит, и римляне не хотели открыть ворот, имея опасение, чтобы вместе со своими не ворвались в город и неприятели. С большим трудом удалось Велисарию восстановить порядок в своем отряде и найти защиту за стенами города, куда, наконец, при наступлении ночи впущены были греческие воины.

С конца февраля город был окружен готами, которые раскинули шесть военных лагерей и считали судьбу Рима совершенно предрешенной, т.к. им были известны слабые средства, какими располагал Велисарий. Витигес предложил Велисарию вступить в переговоры и обещал дать свободу гарнизону, если ему будет сдан город, но Велисарий отклонил предлагаемые условия. Мы не будем следить за подробностями осады Рима, в которой преимущества техники, дисциплины и военного искусства вообще были на стороне осажденных. Пользуясь оплошностью врага, Велисарий в начале апреля ввел в Рим вспомогательный отряд из 1600 воинов славянского и гуннского происхождения, после чего он начал делать неожиданные вылазки там, где неприятель был наименее подготовлен, и наносил ему значительный урон. По словам Прокопия, всего было 69 сражений между осаждающими и осажденными. В начале лета прислано было из Константинополя жалованье войску, но вспомогательных отрядов, которых так ждали и Велисарий и население Рима, все-таки не было. А между тем в городе чувствовался недостаток в припасах и в воде, и население высказывало горячие жалобы на императора, который без нужды заставляет страдать жителей Рима. Чтобы поддержать дух населения, Велисарий распустил слух, что войска высадились в Кампании, и что помощь приближается.

Не лучше, однако, было и положение осаждающих. Сосредоточение громадного войска под Римом вызывало необходимость вполне обдуманной и правильно выполняемой системы подвоза припасов. Но Кампания была опустошена, а из Тосканы уже взяты были запасы. Велисарий вывел часть гарнизона из Рима и занял Террачину и Тибур; этим он уменьшил количество населения в Риме, нуждавшееся в прокормлении, и, кроме того, получил возможность ограничивать неприятелям свободу движения и стеснять их в подвозе съестных припасов. Между тем секретарь Велисария, историк Прокопий, которому мы обязаны главнейшими сведениями о времени Юстиниана, организовал вместе с супругой Велисария Антониной закупку хлеба в Кампании и собрал до 500 человек из местных гарнизонов, чтобы доставить в Рим заготовленные запасы. В то же время к величайшему удовольствию Велисария в Неаполь доставлен значительный военный отряд в 4800 человек, который нашел возможность добраться до Остии и соединиться с римским ослабевшим гарнизоном. Тогда Витигес понял, что продолжать осаду было бы безрассудством. В самом деле, во время осады погибло более 30 тыс. готского войска и столько же выбыло из строя по случаю ран и болезней. Витигес послал к Велисарию уполномоченных договариваться о мире. Он обещал уступку Сицилии и даже Кампании и уплату дани. Велисарий подал мысль довести до сведения императора о предложениях готского короля, и на это время было заключено перемирие.

Описывая происходившие между готами и византийцами переговоры, Прокопий в таких выражениях передает взгляд на историческое право готского народа по отношению к Италии: «Вы тяжко оскорбили нас, ромэи, несправедливо подняв оружие на союзников и друзей. Готы не силою отняли у ромэев Италию. Когда Одоакр, свергнув императора, овладел этим государством, восточный император Зинон, желая наказать его и освободить этустрану, но находя себя бессильным, убедил Феодориха, нашего короля, который хотел уже осаждать Византию, примириться с ним и отомстить Одоакру за все его неправды, за что обещал готам спокойное владение Италией. Согласно этому условию, овладев Италией, мы сохранили законы и формуправления, как это было при древних императорах, и ни Феодорих, ни его преемники не издавали никакихновых законов. Что же касается богослужения и веры, то мытак тщательно обеспечили римлян, что до сего дня ни один итальянец ни добровольно, ни принужденно не изменил своей веры, равно и готы, переходившие в другую веру, не подвергались преследованию. Римскиехрамы пользовались от нас высоким почетом, ибо никто из тех, которые искали в них убежища, не подвергался насилию. Всегосударственные должности находились в руках римлян, готыже не принимали участия в управлении. Может ли кто сказать, что мы говорим неправду? Прибавим еще, готы позволили римлянам каждогодно иметь консула по назначению восточного императора. И что же? Вы враждуете теперь со своими защитниками! Оставьте же нас в покое и уносите с собою, что захватили вы во время войны»{7}. Велисарий ответил, что император Зинон никогда не уступал готам Италии, что она должна быть возвращена прежнему господину.

Послы просили, по крайней мере, позволить им поселиться в Сицилии, но Велисарий сделал на это весьма любопытное замечание: «Мы, пожалуй, согласны уступить готам Британию – страна большая, гораздо обширнее Сицилии: прежде она тоже была подчинена римлянам»{8}. Велисарий не хотел даже слушать о каждогодней дани, требовал только одно – безусловного очищения Италии. Сошлись, наконец, на том, чтобы заключить перемирие, пока можно будет войти в переговоры с самим императором.

В течение трех месяцев, пока шли сношения с Константинополем, Велисарий успел во многих отношениях изменить положение осажденного города. Прежде всего он нашел возможным снабдить Рим съестными припасами, затем морем доставлены были в Остию вспомогательные отряды из Африки – словом, он воспользовался перемирием для исправления тех бедствий, какие нанесены были осадой. Между тем осаждавшее войско оставалось в самых невыгодных условиях в смысле доставки продовольствия, т.к. Велисарий командовал морем и постепенно отрезал готов от сношений с Южной и Северной Италией. Витигес заявлял неудовольствие на предприятия Велисария, но последний не обращал на это внимания и искал лишь случая заставить готов нарушить весьма для них невыгодное перемирие. Наконец весной 588 г. действительно произошло столкновение между готами и императорским отрядом на пути от Рима к Равенне, где Иоанн, племянник знаменитого Виталиана, нанес готам поражение и занял важные города Осимо и Римини. Это ставило короля Витигеса в весьма опасное положение; через несколько времени до него дошли слухи, что королева Матасунфа, находившаяся тогда в Равенне, вступила в сношения с предводителем греческого отряда. Тогда Витигес после стоянки под Римом один год и девять месяцев принужден был в марте 538 г. снять осаду и идти на север, чтобы попытаться отстоять, по крайней мере, Северную Италию, где господство готов оставалось еще довольно прочным.

Освободившись от осады, Велисарий получил возможность продолжать составленный им план освобождения Италии от готского господства. Как раз к тому времени получено было известие из Милана, что достаточно будет отправить небольшой отряд, чтобы присоединить Лигурию к имперским владениям. Это открывало для Велисария перспективу двинуться с севера и юга на центральные области, занятые готами, и отнять у них Равенну. План казался тем более легко осуществимым, что империя владела морскими сношениями, и что на помощь уже прибыли с вспомогательным отрядом евнух Нарсес и главнокомандующий Иллириком (magister militum) Юстин. Правда, прибытие Нарсеса, который по занимаемому им положению был не ниже Велисария, изменяло роль этого последнего и было поводом к недоразумениям между вождями.

Между прочим, разногласия между Велисарием и Нарсесом касались самого плана военных действий. В то время как, по мнению Велисария, следовало предпринять движение с севера и для этого необходимо было очистить Лигурию, Нарсес и часть вождей стояли за Немедленную осаду Равенны. В течение 538 г. Велисарий действительно начал военные действия на севере, перешел через По и овладел Миланом. Но это и было причиной снятия осады с Рима и движения готского отряда в Лигурию, куда в помощь готам прибыли бургунды, присланные франкским королем Феодебертом. Небольшой византийский гарнизон, осажденный в Милане, не мог долго держаться и сдался на условии свободного выхода из города. Но зато город испытал страшное разорение. Раздраженные греки перебили в нем мужское население, женщин отдали бургундским союзникам и разрушили городские укрепления. Это обстоятельство заставило Юстиниана сознать свою ошибку в назначении Нарсеса и возвратить главное командование Велисарию.

В течение 539 г., когда Велисарию были развязаны руки вследствие отозвания Нарсеса, он занят был приготовлениями к осаде Равенны, для чего предпринял поход по адриатическому побережью с целью очистить от готов расположенные здесь города. Семь месяцев осаждал он укрепленный город Осимо (Auximum), составлявший ключ к Равенне, и после взятия этого города зачислил готский гарнизон в имперское войско. В конце этого года он мог соединить свои силы под Равенной, где находился в полном и непонятном бездействии король Витигес. Между тем, король Феодеберт не ограничился посылкой бургундского отряда, а предпринял лично поход в Италию со стотысячным войском. Никто не знал намерений франкского короля: идет ли он в качестве завоевателя, или союзника. Франки прежде всего напали по переправе через По на готский лагерь и заставили готов в страхе бежать к Равенне. Византийские мелкие отряды не могли оказать сопротивления этим полудиким полчищам, отличавшимся необычным вооружением и отчаянной храбростью. Но франкское войско не имело дисциплины и не в состоянии было исполнить до конца предпринятого королем дела. Насытившись военной добычей и сделавшись жертвой повальной болезни, которая истребила громадное число войска, франки скоро возвратились на родину, не изменив хода военных действий и не оказав влияния на судьбу готского народа.

Постепенно окружаемый имперскими войсками и потеряв надежду на прибытие новых готских отрядов на выручку Равенны, король Витигес рассчитывал еще на иноземное вмешательство. Так, он завязал сношения с лангобардами, занимавшими нынешнюю Венгрию, и просил у них союза против империи, но на этот раз безуспешно; настоящие планы франкского короля пока еще не были известны Витигесу, и он мог ожидать от него вмешательства в дела Италии в качестве друга и союзника готского народа. Но послы франского короля, прибывшие в Равенну, предлагали союз под условием уступки им половины Италии; это была слишком дорогая цена, притом за эту цену можно было получить мир непосредственно от самого императора. Была и еще у готского короля одна, правда, довольно туманная, но широкая и обольстительная перспектива. Готы имели понятие о взаимных отношениях двух империй на Востоке: Византийской и Персидской – и хорошо понимали, что Византия могла развивать военную деятельность на северной и западной границах под условием мира и спокойствия на персидской границе.

Таким образом, начавшиеся между Витигесом и царем Хозроем переговоры сильно беспокоили Юстиниана, который не мог не отдавать себе отчета в крайних затруднениях, угрожавших империи в том случае, если бы Хозрой нарушил мир в соглашении с готами{9}. Поэтому император Юстиниан снизошел к тому, чтобы милостиво выслушать готских послов, уже два года томившихся ожиданиями в Константинополе, и обещал начать в Италии мирные переговоры. Вместе с тем, уполномоченные императора сенаторы Домник и Максимин прибыли к Равенне с поручением заключить мир. Витигесу предлагалось со стороны императора: 1) выдать половину королевских сокровищ в вознаграждение за военные издержки, 2) уступить империи всю страну на юг от р.По. Таким образом, Витигес из самостоятельного государя обширной и богатой страны обращался в скромного владетеля небольшой области между франкской державой и империей и утрачивал, вместе с тем, право иметь собственную внешнюю политику. Хотя эти условия были отяготительны, но Витигес должен был принять во внимание отчаянные условия, в каких он находился, и взвесить то обстоятельство, что по заключении мира он может дать готам покой и свободу в Северной Италии и обдумать дальнейшие решения, – ввиду этих соображений он должен был принять эти условия.

Но дальнейший ход событий зависел от неожиданно сложившихся совершенно непредвиденных условий. Оказалось прежде всего необходимым, чтобы главнокомандующий подтвердил своей подписью мирные условия; между тем Велисарий, питая уверенность, что Италию можно обратить в византийскую провинцию и принудить готов к безусловной покорности, не захотел дать своего на это согласия{10}. В свою очередь, из этого обстоятельства, когда оно огласилось между готами, возникли новые осложнения. Между вождями готскими, бывшими в Равенне, уже было недовольство против короля Витигеса, который не оправдал надежд народа и вел столь неудачно войну с греками. Принятая на себя Велисарием роль, в которой он обнаружил несогласие с волей и желаниями императора, казалась готским вождям и народу достаточной порукой за то, что он сумеет гораздо лучше, чем их король, повести их к победам и к славе. Словом, между готами созрела мысль предложить Велисарию корону и избрать его в свои короли; эта мысль не встречала возражений и со стороны Витигеса, который готов был сложить с себя власть.

Нужно помнить, что Велисарий тогда осаждал Равенну, которая была доведена до крайней степени истощения. По всей вероятности, Велисарий обещал свое согласие на предложение готов{11}, которые предлагали ему титул «короля западного». На таких условиях была сдана Равенна в 540 г. Но Велисарий не воспользовался сделанными ему предложениями, а начал приводить в исполнение статьи договора между империей и готами. При этом на первых же порах оказались недоразумения, которые ставили под сомнение приведение в исполнение мирных условий. Велисарий был вызван в Константинополь, и готы считали себя обманутыми в возлагаемых на него надеждах. Между ними в последнее время наибольшим значением пользовался Урайя, занимавший Павию; к нему обратились готские вожди с предложением короны, но он отказался в пользу Ильдивада, племянника Фейда, короля вестготов. Между тем Велисарий с королем Витигесом и королевой и с пленными знатными готами, имея с собой королевские сокровища, собирался сесть на суда, чтобы поднести императору вновь приобретенную страну, пленного короля и громадные богатства. Со времени взятия Равенны Византия считала уже поконченным вопрос о готском королевстве, но готский народ продолжал еще отчаянную борьбу за свою свободу и существование.

Прежде чем продолжать историю войны с готами, которая после взятия Равенны получила совершенно новое направление и затянулась еще на 15 лет, бросим взгляд на условия, в каких эта война продолжалась целое двадцатилетие. Император Юстиниан, несомненно, не ожидал того упорного сопротивления, которое встретили в Италии его полководцы. Были периоды, когда он готов был совсем оставить Дорого стоившее предприятие. Колебание военного счастья и упорная продолжительность готской войны объясняются двумя обстоятельствами: во-первых, слабыми военными силами, которые действовали против готов; во-вторых, дурной администрацией тех городов, которые подпадали власти Византии, почему римляне скоро начали раскаиваться в сочувствии к византийцам.

В каком положении был Велисарий, главнокомандующий всеми войсками, видно из переписки его с императором. Когда, например, Витигес осадил его в Риме, у Велисария было не более 5000 войска; уже тогда римляне жаловались, что на такое громадное предприятие византийский император жалеет войска. Извещая Юстиниана об успехах готов, Велисарий писал: «Я должен был оставить гарнизон в Сицилии и Италии, и со мной теперь всего осталось 5000. Неприятелей же стоит против нас 150 000. Они обложили город, придвинули стенобитные машины и едва не взяли города штурмом, только счастье спасло нас, и я не могу скрыть, что многое предстоит еще сделать: мы нуждаемся в оружии и в войске, без чего не можем вести дела с таким неприятелем. Нельзя же всего доверять счастью, которое иногда и изменяет. Мы потеряем и доверие римлян, которые могут усумннться в надежде на ваше величество. И того нельзя оставлять без внимания, что Рим не удержишь на долгое время одними военными силами, его еще нужно снабжать запасами. Я не ручаюсь за благорасположение римлян, если мы не предотвратим голода»{12}. Велисарию пришлось еще много раз писать такие письма, но император как будто совсем забыл о нем.

Толпы сборщиков податей являлись из Византии в те провинции, которые подпадали власти императора, и истощали население непомерными поборами; шайки варваров, которыми не мог пренебрегать Велисарий, немилосердно грабили друзей и врагов императора. Между тем, готы под предводительством народных героев выказывали более снисходительности к самим врагам; затянувшаяся надолго война поколебала, наконец, уверенность римлян – останутся ли победителями императорские полководцы или готы. Рим пять раз переходил из рук в руки. В 536 – взят Велисарием; в 546 – Тотилой; в 547 – Велисарием; в 549 – Тотилой; в 552 – Нарсесом. Через 10 лет Велисарий писал: «У нас нет людей, лошадей, оружия и денег, без чего, конечно, нельзя продолжать войны. Итальянские войска состоят из неспособных и трусов, которые боятся неприятеля, потому что много раз были им разбиты. При виде врага они оставляют лошадей и бросают на землю оружие. В Италии мне неоткуда доставать денег, она вся находится во власти врагов. Задолжав войскам, я не могу поддерживать военного порядка: отсутствие средств отнимает у меня энергию и решительность. Да будет известно и то, что многие из наших перешли на сторону неприятеля. Если, государь, ты желал только отделаться от Велисария, то вот я действительно нахожусь теперь в Италии; если же ты желаешь покончить с этой войной, то нужно бы позаботиться и еще кое о чем. Какой же я стратиг, когда у меня нет военных средств!»{13}

Мы сказали, что во второй период войны роли переменились. Теперь готы стали наступающей стороной, а греки должны были защищаться в занятых ими областях к югу от р. По. За отозванием Велисария, которого предположено было отправить на восток против персов, в Италии военная и гражданская власть разделена была между разными вождями: Бессой, Иоанном и Константианом, причем последний получил в свою власть Равенну и ее гарнизон. Отдельные вожди расположились с подчиненными им дружинами по разным областям и в мирное время наводили страх на сельское население грубыми насилиями, вымогательствами и грабежами. Частию на юг от р. По, а главным образом на север сосредоточивались небольшие отряды готов; между прочим, около короля Ильдивада составился значительный корпус в городе Тичино, к нему стали скоро присоединяться и перебежчики из имперских войск. Ильдивад сделался народным героем после одержанной им победы над Виталием, носившим звание главнокомандующего Иллириком. Но его политическая роль была весьма кратковременна: он был убит во время пира своим оруженосцем.

Положение вещей изменилось в пользу готов тогда, когда в короли был избран Тотила, родственник Ильдивада, который дал обещание продолжать военный план погибшего короля и чрезвычайно искусно воспользовался отсутствием организации и единства команды в имперских отрядах. Юстиниан, далеко не одобрявший бездействия своих генералов, послал им в подкрепление отряд персидских военнопленных, присланных Велисарием, и требовал открытия военных действий. После того как не удалась попытка овладеть Вероной и императорское войско постыдно должно было снова возвратиться к Равенне, Тотила со всеми силами, какие только он мог собрать (5 тыс.), сделал нападение на главную часть греческого войска и нанес ей такое поражение, что разбитый отряд искал спасения в бегстве и за стенами укрепленных городов. Скоро затем Тотила одержал еще новую победу близ Флоренции, и тогда с очевидностью обнаружилось, что готский король владеет военным искусством, которого недоставало императорским полководцам. Военный план Тотилы, совершенно не понятый греками и смутивший их, состоял в том, чтобы, не предпринимая осады крепостей, овладеть всеми открытыми областями, изолировать греческие гарнизоны, сидевшие в городах, и лишить их внешних сношений. Если случай или военная хитрость давала ему во владение крепость, то он разрушал ее стены и сравнивал ее с землей, дабы впоследствии неприятель не нашел в ней укрытия. Так он перешел Апеннины, оставил в стороне Рим и смело двинулся в Кампанию. Взяв Беневент и разрушив его, он подошел к Неаполю и овладел им, несмотря на посланную из Константинополя помощь осажденному городу.

Вся Южная Италия перешла вновь под власть готского короля, который стал распоряжаться экономическими средствами страны в пользу готского народа и восстановил его дух, дав ему надежды на лучшую судьбу в ближайшем будущем. В высшей степени любопытно отметить тот факт, что на сторону Тотилы стало большинство сельского населения, и что его военные средства постоянно увеличивались приливом добровольных перебежчиков из имперских отрядов. Отмечено исследователями, кроме того, что Тотила весьма искусно использовал социальное положение Италии, подав руку рабам, крепостным крестьянам и поддержав их движение против крупных землевладельцев, которые и в политическом отношении более склонялись к императорской партии, чем к поддержанию готской власти. Таким образом, привлечением на свою сторону сельского крестьянского населения и усилением военных сил бежавшими от господ рабами Тотила мог создать в Италии такой социальный и политический переворот, с каким трудно было бы справиться спрятавшимся в защищенные города имперским отрядам{14}.

Весной 543 г. сдался Тотиле Неаполь, хотя Юстиниан, вполне оценивая громадное значение этого морского города, послал на помощь ему вспомогательный отряд и съестные припасы, которые, однако, достались победителю. С этих пор Тотила мог считать себя господином в Южной Италии. Его планы и настроение того времени хорошо поясняют письма к сенату и прокламации к римскому населению. Он обещает сенату забвение его антиготской политики, если он соединит на будущее время национальные интересы Италии с готско-королевскими. Прокламации его в Риме разбрасывались неизвестными людьми и производили большое впечатление. Когда император получил донесение о ходе дел в Италии, он решился послать сюда снова того полководца, который уже ранее прославил себя военными успехами в Италии и который в настоящее время, будучи вызван с Востока, находился не у дел. Хотя Юстиниан не вполне доверял Велисарию, но т.к. положение в Италии было в высшей степени серьезное, то он назначил его снова главнокомандующим для войны с готами. Выше мы привели часть письма, отправленного Велисарием к императору, в котором рисуется чрезвычайно яркими чертами странная небрежность императора по отношению к знаменитому полководцу.

К 545 г. опасность угрожала Риму, куда Тотила стягивал свои силы, и где находилось для защиты огромного города не больше 3000 воинов под предводительством Бесса. Велисарию предстояло во что бы то ни стало выручить осажденный город, в котором скоро обнаружился недостаток продовольствия. С крайними затруднениями ему удалось собрать небольшую дружину в Далмации и доставить ее на кораблях в Остию, но его смелый план пробраться в Рим по Тибру и доставить в город съестные припасы не удался вследствие ошибок подчиненных ему вождей. Велисарий должен был предоставить Рим его собственной судьбе, а 17 декабря 546 г. Тотила вошел в Рим почти без сопротивления. Хотя Тотила предложил императору приступить к переговорам о мире, но в Византии были далеки от этой мысли, относясь к Тотиле как к бунтовщику и требуя безусловного подчинения. Тотила не мог долго оставаться в Риме, т.к. греки начали в это время брать перевес в Южной Италии; он принял было решение срыть стены города Рима и опустошить его, чтобы лишить Велисария возможности найти в нем защиту, но его остановила мысль о почтенной древности города и национальном его значении. Взяв с собой в заложники некоторых сенаторов и городских нобилей, Тотила оставил Рим почти опустелым и отправился в Южную Италию. Велисарий воспользовался этим и, заняв Рим, поспешил частью исправить, частью восстановить его укрепления; чтобы упрочить свое положение и побудить Юстиниана дать больше средств на итальянскую войну, он послал ему ключи от города и приветствовал с достигнутым без больших жертв важным успехом.

Несомненно, что владение Римом обеспечивало за Велисарием и дальнейшие успехи, но подозрительный Юстиниан не давал ему денег и не посылал ему его собственной, преданной ему храброй дружины, которая оставалась в Константинополе. При таких обстоятельствах Велисарий заявил желание возвратиться в столицу, и ему дано было разрешение вновь покинуть Италию. Несмотря на значительные успехи, какие были достигнуты Тотилой по удалении Велисария на всем театре военных действий, все же следует сказать, что исход войны явно склонялся не в пользу готов. В 549–550 гг. Тотила, овладев снова Римом, пытался восстановить в нем обычную городскую жизнь: снабдил его хлебом, стал давать представления в цирке, призвал в город разбежавшихся сенаторов и торговых людей. В то же время, имея в своем распоряжении достаточно судов, он направил в Южную Италию военные отряды и вытеснил греков из Тарента и Региума. Не ограничиваясь этим, он простирал морские экспедиции на острова Сицилию, Сардинию и Корсику.

Наконец, Юстиниану наскучила безнадежно затянувшаяся итальянская война. Он решился послать в Италию и новых военачальников и новые войска. Выбор его остановился на патрикии Германе. Это был чрезвычайно популярный в империи человек, не говоря уже о том, что, как племянник царицы Феодоры, он мог пользоваться большим влиянием при дворе. Поручить ему окончание готской войны, может быть, побуждало Юстиниана и то соображение, что за Германом была в замужестве Матасунфа, внучка короля Феодориха, и что с этим именем для готов соединялись дорогие национальные воспоминания. Но Германа постигла неожиданная смерть, прежде чем он принял новое назначение.

В 551 г. назначен был в Италию евнух Нарсес, который выговорил от императора обещание, что ему не будет отказано в необходимых на ведение войны средствах. Хотя король Тотила и по его смерти (552) полководец его Тейя оказывали геройское сопротивление и пользовались всеми средствами, чтобы отстоять свободу оставшейся от продолжительной войны горсти готского народа, но Юстиниан не хотел вступить с ними ни в какие соглашения. По словам Прокопия, раз послы Тотилы говорили Юстиниану: «Италия опустошена войной и лишена мирного населения и частью завоевана франками. Только две провинции – Сицилия и Далмация – еще могут быть предметом спора, возьмите их себе и оставьте нам опустошенную страну. Мы обещаем платить дань и доставлять вспомогательный отряд на всякую войну императора». Но император не хотел и слушать послов, ему было ненавистно самое имя готского народа. Снабженный достаточными военными средствами Нарсес окончил подчинение Италии в 555 г.

По окончании войны Италия представляла весьма жалкий вид опустошения и одичалости. Частная собственность погибла во время осад городов, от военных набегов и поборов, вымогательства и грабежей военной вольницы. Страна была покрыта трупами и развалинами. Голод и моровая язва целые области обратили в пустыню. Современный летописец выражается: «От времени консула Василия до Нарсеса римские провинциалы совсем уничтожены», а папа Пелагий писал: «Итальянские поместья так опустошены, что нет возможности восстановить их»{15}.

Прокопий пытался было определить число жертв войны, но нашел, Что легче перечислить песок морской, чем число смертей от «этого демона, принявшего человековидный образ»{16}. Знатные роды в провинциальных городах, в особенности в Риме, были за немногими исключениями уничтожены. Временный победитель, был ли этот гот, или византиец, брал в заложники младших членов лучших родов и, когда военное счастье переходило на сторону врага, немилосердно убивал заложников. Оттого после готской войны на место прежней разоренной и погубленной аристократии во главе городского населения организуется новая, не имевшая тех родовых исторических преданий, какие еще были сильны, например, у Боэция и Симмаха. Среди новообразующейся аристократии римский епископ занял по праву почетнейшее место как хранитель преданий и блюститель народных интересов.

На первых же порах после подчинения итальянцы почувствовали все невыгоды политической перемены. Уже евнух Нарсес, первый наместник Италии, подал повод к жалобам: «Римлянам гораздо лучше было при готах, чем под господством греков; евнух Нарсес держит нас в самом гнетущем рабстве; освободи нас от его руки, либо в противном случае мы передадимся чужеземному народу»{17}. В 554 г. Юстиниан издал для Италии закон под имеяем Pragmatica sanctio, которым формулировал политические и гражданские отношения новых подданных{18}. Из этого законодательства видно, что Юстиниан смотрел на Италию как на провинцию, которая ничем не должна отличаться в своем устройстве от других византийских провинций; поэтому общее законодательство империи и впредь имевшие выходить новеллы признавались обязательными также и в Италии{19}.

Существенные черты Прагматической санкции заключаются в следующем: в ней проведено полное отделение гражданской и военной власти. Византийское войско имело гарнизоны по городам и подчинено особым tribuni и duces, римское городовое и сельское население осталось под управлением гражданских чиновников, praesides или indices. Любопытное отступление от порядков, существовавших в империи, состояло в том, что итальянцы сами выбирали себе чиновников, и непременно из той же провинции и из жителей того же города. Далее, Прагматическая санкция восстановила нарушенные войной личные и имущественные права, причем с особенной выразительностью приняты Юстинианом все акты Аталариха, Амаласунфы и Феодата и лишены силы распоряжения тирана Тотилы. Готские sortes, вероятно, снова отошли к прежним владельцам и потомкам их, а может быть сделались фискальным имуществом. Важнейшая же для нас сторона этого закона – о городовом устройстве и о правах римского епископа и духовенства. Муниципальное устройство признано господствующим и в Италии. Юстиниан пытался даже восстановить жалкий вид курии; но его новеллы, как и законоположения императоров V в., не достигали цели и могут лишь служить материалом для ознакомления с беспомощным состоянием курии, потому что муниципальные чины и члены курии были подавлены ограничениями и ответственностью{20}.

Из новелл Юстиниана видим, что курия сделалась предметом ненависти, куриалы охотно спускают за бесценок имущества, чтобы не оставлять курии законной четверти из своего состояния, избегают законных браков, чтобы не оставить потомства в курии. Правительство видело одно средство поддержать это учреждение – в принудительных мерах. Только лица, занимавшие высшие государственные должности, освобождаемы были от службы в курии; прежде владелец мог самовольно распоряжаться тремя четвертями своего имущества, Юстиниан ограничил это право одной четвертью, все же остальное переходило в куриальную собственность. Некоторые роды проступков карались зачислением виновного в курию. Муниципальный магистрат, конечно, должен был отступить на задний план, его заменяют в судебных делах defensores, в делах городского хозяйства – pater civitatis (может быть, то же, что curator), тот и другой утверждались в своих званиях императором.

Но важнейшим лицом в городе, влияние которого простиралось на управление, суд и полицию, был городской епископ. Святейший епископ города, говорит одна новелла, избирает городских правителей (partem civitatis… administratores); по истечении каждого года св. епископ с пятью почетнейшими гражданами требует отчета от этих администраторов, т.е. под ближайший надзор местного епископа постановлены были администрация и доходы городов; ему же подлежит надзор и за нравственностью населения{21}. Излишне было бы говорить, что Юстиниан дал епископам небывалые полномочия, что его закон пролагал епископам широкую дорогу к светской власти. Влияя на выборы местных чиновников, располагая правом во всякое время обвинить их в преступлении, епископ, конечно, скоро должен был сделаться полным хозяином в городе, в особенности в удаленной от центральной власти Италии, в особенности, когда некоторые города в течение долгих лет лишены были возможности сноситься с центральным правительством.

Хотя война в Италии была закончена и готы не представляли уже даже на север от р. По такой материальной силы, с которой византийское правительство считало бы нужным продолжать борьбу, тем не менее предстояла еще серьезная организационная работа по устройству новой провинции. В особенности в Северной Италии нужно было считаться с притязаниями франкских королей, которые во время военного периода не раз делали походы в Италию и постепенно распространяли свою власть на принадлежавшие готам области. Установить на севере государственную границу империи представлялось затруднительным и в том отношении, что по замирении Италии здесь продолжались некоторое время военные действия близ Вероны и Брешии, после занятия которых императорскими войсками граница доходила здесь до Альпов. Назначенный с обширными полномочиями для покорения готов Нарсес оставался в Италии приблизительно до 568 г., и ему принадлежат все мероприятия по устроению новой провинции. Хотя у некоторых писателей ему усвояется наименование экзарха, но фактически при Нем Италия не получила еще окончательного устройства и не подведена под ранг провинций с именем экзархии.

В первый раз титул экзарха упоминается в письме папы Пелагия II от 584 г. и прилагается к патрицию Децию, имевшему свое пребывание в Равенне. Нарсес в системе устроения Италии руководился обычными приемами римской политики. Первая и важнейшая задача сосредоточивалась на охране границ, для чего предстояло организовать пограничные отряды–limitanei – с необходимым числом военных укреплений, подчиненных дукам и трибунам. Эти пограничные отряды составлялись из местного населения или из военных людей, принимавших участие в завоевании данной области, и были наделены земельными участками, с которых они и несли военную службу. Эта система перешла от Рима к Византии и держалась в империи почти до турецкого завоевания. Хотя границы провинции Италии по окончании готской войны недолго оставались в тех пределах, которые установлены были Нарсесом, будучи нарушены лангобардским вторжением, тем не менее, нам необходимо теперь же остановиться на некоторых географических подробностях с целью выяснения границ экзархата. Византийская провинция на северо-западе обнимала часть древней Лигурии, ее граница направлялась от Генуэзского залива к Франкскому королевству. Во владении империи здесь были города: Вентимилья, Албенга (в Провансе), Генуя. На севере границы империи шли по Альпам, Милан был здесь главным городом империи. На северо-востоке пограничная линия была организована устройством Фриульской марки, где укрепление castrum Julium, или Фриуль, составляло центр военного господства над областями, населенными неспокойными и частью варварскими племенами. Защита этой области была вверена предводителю герулов Сандалу, его власть простиралась на северо-востоке до Дравы.

Военная власть в пограничных областях была значительно усилена еще Нарсесом и вручена не дукам, а генералам с титулом magister militum. По Адриатике отдельные управления сосредоточивались в дукате Венеция и в Истрии. Здесь при начале лангобардского завоевания был построен город Юстинополь, или Капо д'Истрия. Большая или меньшая устойчивость византийского господства в Венеции и Истрии зависела от того, насколько твердо было положение империи в Далмации, где была стоянка флота и откуда можно было во всякое время послать вспоможение в угрожаемые неприятелем места Венеции и Истрии{22}.

т.к. лангобардское движение в Италию снова приведет нас на северо-восточные границы провинции Италии, то, не останавливаясь далее на затронутых вопросах, ограничимся в заключении этой главы выяснением новой роли, которая выпала вместе с завершением рассмотренного политического переворота на долю Равенны. Этому городу суждено было на долгое время перенести на себя центр политического и административного строя Италии и стать соперником старой столицы Римской империи, гордого своими старыми традициями Рима. И прежде всего скромный епископ Равенны после того, как в этом городе назначено было пребывание императорского наместника, патрикия и эксарха, со всеми подчиненными ему военными и гражданскими чинами и управлениями, постепенно вырос в своем значении и авторитете совершенно по тем же мотивам, которые обусловили возвышение епископа Константинополя после перенесения сюда столицы империи. Епископ Равенны по необходимости сделался духовным советником императорского наместника и воспользовался своим влиянием в интересах своей церкви-В то же время он стал верным слугой императора и являлся проводником византийских церковных взглядов в Италии. За свои заслуги епископ Равенны пользовался милостями царя и увеличил доходы своей церкви до громадных размеров. Ему принадлежали обширные земельные пожалования в разных частях Италии и в Сицилии.

Сохранившиеся фрагменты имущественных актов равеннской архиепископии могут свидетельствовать, до каких больших сумм доходили земельная подать и арендная плата в пользу этой церкви особенно со времени окончания войны с готами{23}. Равеннские архиепископы начинают с этих пор украшать свой кафедральный город великолепными и с большими издержками соединенными церковными постройками. Лучшие мастера были приглашаемы из Константинополя и других восточных городов, чтобы придать этим постройкам блеск тогдашнего искусства. Великолепные мозаичные работы, с точки зрения истории искусства составляющие драгоценный памятник, относятся именно к этому времени политического и материального возвышения города Равенны. Таковы обе всемирной известности базилики: Сан Витале и Сан Аполлинаре in Classe, начало постройки которых относится еще к готскому периоду. Богатые банкиры города состязались с епископами в благородной ревности к художественным произведениям и к поощрению мастеров. Изображения Юстиниана и Феодоры в царских облачениях в сопровождении придворных чинов обоего пола в базилике Сан Витале и другие художественные произведения Равенны, сохранившиеся по настоящее время, составляют лучшее из того, что древность сберегла от переходной эпохи из классического искусства к византийскому. Рядом с равеннскими мозаиками могут стоять лишь те, которые недавно открыты в Солуни, в древней базилике св. Димитрия, ныне мечети Кассимиэ.

Итальянская война приходила уже к концу, всколыхнув своими роковыми для остготского народа последствиями весь тогдашний европейский мир. Хотя прямых сношений с вестготами, занимавшими тогда береговую полосу между Роной и Пиренеями (Септимания), Испанию и некоторые местности за Гибралтарским проливом, у империи не могло быть, но безграничные притязания Юстиниана простирались на все области, бывшие когда-либо под властью римских императоров. С точки зрения императора, все владетели народов в пределах прежней империи должны признавать в нем своего верховного господина. Как защитник христианской Церкви и единственный блюститель истины, он признавал за собой обязанности по отношению к неверным и иноверным. Он обладает миссией везде распространять знание истинной веры, а как весь мир должен принадлежать царству Божию, то по божественному праву вся земля подчинена императору.

У Евсевия находим следующую формулу для идеи универсальной империи: «Было время, когда мир был разделен по народам и областям на огромное множество владений, тираний и княжений: отсюда постоянные войны с грабежами и хищениями. Это разделение основывалось и на различии божеств, почитаемых в разных странах. Ныне же, когда крест, орудие спасения и трофей победы, явился на земле, дело демонов, т.е. ложные боги, распалось прахом и, вместе с тем, окончилась пора тираний, княжений и республик. Один Бог владычествует всеми, одна империя для обладания всеми народами. В одно и то же время по небесному изволению появились два ростка, которые поднялись над землей и покрыли своей тенью весь мир – это Римская империя и христианская вера, предназначенные соединить в своих недрах весь род человеческий в вечном единении. Уже греки, варвары и народы, обитающие в самых отдаленных странах, услышали голос истины, но этим не оканчивается область завоеваний. Область распространения ее господства идет до пределов земли. Весь мир составит одну нацию, все люди соединятся в одну семью под общим скипетром»{24}. Соединить целый мир в императорском и христианском единстве – такова безграничная перспектива, открывавшаяся перед императорским честолюбием и находившаяся в согласии с верованиями и настроениями современников Юстиниана{25}.

Еще в 534 г. Велисарий вытеснил вестготов из Африки, отняв у них крепость Септ, или Сеит. Во время итальянской войны вестготы пытались подать помощь своим сородичам в Италии, чем, конечно, должны были вызвать к себе нерасположение императора. Ко времени окончательного подчинения Италии у вестготов возникли раздоры, обострившиеся, между прочим, на религиозной почве. Местное католическое духовенство и туземное население романского происхождения не могли мириться с арианами-вестготами, вследствие чего между теми и другими происходила упорная борьба, не допускавшая, например, общения браками.

Со времени короля Фейда столица была перенесена в Испанию, и Толедо сделался главным городом королевства. При нем же предпринята была военная экспедиция в Африку с целью облегчить готам борьбу с империей в Италии, но под Септом вестготы потерпели поражение. В период завершения итальянской войны в Испании происходили смена лиц, носивших королевский титул, и внутренние раздоры. Против короля Агилы восстал вождь Афанагильд, последний выставил мотивом борьбы религиозную политику, привлек на свою сторону местных католиков и просил помощи у Юстиниана. т.к. вмешательство в испанские дела соответствовало притязаниям императора на мирообладание, то он приказал патрикию Либерию, командовавшему морскими судами, идти в Испанию и оказать содействие Афанагильду. Агиле было нанесено поражение, и он был убит. Либерии успел захватить несколько городов в Южной Испании и утвердить здесь византийское господство.

Хотя Афанагильд, избранный королем (554–567), скоро понял угрожавшую опасность отряду сопротивления, тем не менее Малага, Кордова и др. города остались под властью Византии. Таким образом, вследствие этих походов на отдаленный юго-запад империя расширилась новыми завоеваниями. Кроме островов Сардинии, Корсики и Бале-арских к империи была присоединена часть Испании и Западной Африки. Но это были последние завоевательные предприятия Юстиниана.