"История Византийской империи. Том 1" - читать интересную книгу автора (Успенский Федор Иванович)

Глава III Северо-западная граница империи. Появление славян на Дунае. Утверждение авар в Паннонии и Венгрии

Ко времени вступления на престол Юстиниана еще не закончился процесс Великого передвижения народов, северная и северо-западная границы Византийской империи продолжали еще внушать серьезные опасения ввиду появления новых варварских народов различного происхождения, которые, не поддаваясь никаким мерам византийской политики, неудержимо напирали на границу и делали постоянные вторжения в пределы империи. В самом начале VI в. Анастасий принужден был защитить ближайшие окрестности Константинополя, проведя громадное сооружение между Черным и Мраморным морями на расстоянии приблизительно 40 верст от Константинополя (линия Деркон – Силиврия). Но это сооружение, известное под названием Длинная стена и изумительное по применению к нему громадных сил и средств, не достигало цели и не всегда останавливало смелого и отважного врага, который прорывался через стены и нередко опустошал предместья столицы. Империя нуждалась для своей защиты и благополучия в живом и разумном инвентаре, которого недоставало при громадных по протяжению границах и при неимоверных притязаниях императора.

С течением времени найдено было возможным привлекать на военную службу или целые народы, уступая им земли для поселения, или отдельные дружины военных людей, платя жалованье предводителям их. Эта система, при всех ее хорошо сознаваемых правительством невыгодах и часто опасностях, господствовала в империи в занимающий нас период как наименьшее из зол и создавала на границах целую сеть чуждых народностей, которые стояли с ней в разнообразных отношениях и имели уже в границах Византийского государства своих сородичей или в качестве федератов, или колонистов, вступивших в подданство императора. Давно уже дознано, что Византийская империя бессознательно исполняла роль культурного посредника между новыми народами и против своего желания втягивала их не только в сферу культурных условий жизни, но и в культурные провинции императора.

Одним из более резких наблюдений, выведенных из фактов предыдущей главы, несомненно нужно признать поразительную слабость военных сил, какими располагали полководцы Юстиниана на западных окраинах империи. И при этом не следует упускать из внимания, что африканская война ведена была при участии наемных дружин, а в итальянской туземные византийские войска были в меньшинстве, главные же контингенты получались с северо-западной границы от франков, лангобардов, герулов и славян. Эта граница при Юстиниане представляла весьма серьезную опасность, которая и была им вполне оценена, если принимать в соображение громадные денежные средства, употребленные им на возобновление старых и постройку новых крепостей на северной границе, и в частности на Дунае. Но, имея в виду громадной важности события, которые подготовлялись в царствование Юстиниана и которые к концу VI в., несмотря на построенные им укрепления, стали бесповоротно совершившимся фактом, мы должны заключить, что его политика в этом отношении не соответствовала реальным потребностям того времени.

Нижнее и среднее течение Дуная приблизительно до устьев Тиссы или нынешнего Белграда продолжало служить номинальной северной границей империи, хотя фактически власть императора на Дунае была уже значительно поколеблена, и небольшие византийские гарнизоны держались лишь в немногих городах. Фактически на Дунае власть принадлежала тогда народам германского и славянского происхождения, можно даже сказать, что защита северной границы более зависела ότ варваров, чем от имперского войска. Принимая положение Белграда как конечный предел владений Византии на Северо-западе, мы легко отметим западную границу, проведя линию до Котора или по раздельной линии нынешней Сербии и Черногории и Боснии. Вся Далмация потеряна была в конце V в. и принадлежала тогда к Остготскому королевству, а северные земли выше Белграда принадлежали варварам. В конце V в. Феодорих на своем пути в Италию столкнулся здесь с герулами, которые после отступления готов остались в стране между Зальцбургом и Белградом, вполне подчинившись византийской политике и приняв участие в итальянской войне в качестве союзников Юстиниана. Но самым сильным племенем на севере от Дуная, занимавшим области по Тиссе и Марошу в нынешней Венгрии{1}, были гепиды, которым могла бы предстоять большая политическая роль на Дунае, но которые почти без следа растворились между другими народами, когда сила их была сломлена в борьбе с лангобардами, привлеченными Юстинианом к союзу денежными выдачами и обещаниями лучших мест для поселения.

К востоку от гепидов, в областях нижнего течения Днестра и Днепра, с конца V в. и в начале VI в. сидели славянские племена, разделявшиеся на две ветви: на западе – славяне, на востоке – анты. Мы уже ранее высказывались в том смысле, что было бы ошибочно начинать историю славян с конца V или начала VI в., и что отдельные славянские дружины могли заходить в Византию гораздо раньше. Как определенный этнографический термин, начинающий обнаруживать влияние в истории Византии, славяне, однако, должны идти в счет именно с этой эпохи. Где была граница между гепидами и славянами, т.е. далеко ли на запад по Дунаю распространялись славянские поселения, об этом с уверенностью трудно высказаться, равно как и о Lacus Mursianus, который писатель Иорнанд полагает границей между германцами и славянами{2}.

Нападения славян и антов на римско-византийские провинции на юг от Дуная, а следовательно, и непосредственное знакомство с ними писателей начинается с первой половины VI в. Почти каждый год в последовательном порядке отмечается переход славян за Дунай то небольшими легкими отрядами, то значительными массами с целью добычи и захвата пленников. Как русская летопись соединяет с началом царствования Михаила III (842){3} основание русского государства, так с царствованием Юстина (518–527) южные славяне имеют основание начинать свою национальную историю. Как ни мало дают для характеристики славян краткие известия о нападениях их на Византию, но мы попытаемся разобраться в них с той внимательностью, какой заслуживают первые и подлинные факты славянской истории в связи с византийской.

Ради исторической точности здесь нужно заметить, что большинством исследователей считается возможным усматривать подлинные факты славянской истории и в некоторых отдельных и случайных упоминаниях о славянах, переходивших за Дунай в дружинах готов и гетов с конца V в. Таков, например, приверженец Аспара Острый (в 471 г.). Кроме того, принято считать вполне доказанным, что в имени гетов у Марцеллина нужно видеть совокупность этнографических элементов – славянского и болгарского. Таким образом, и такие выражения, как «гетский нож» (culter geticus), упоминаемый Марцеллином, могли бы приниматься за указание на славянский элемент{4}.

Первое упоминание о славянах под их собственным именем стоит в связи с описанием деятельности Германа. «Когда Юстин, дядя Германа, получил царство, то анты, жившие очень близко к славянам, перешедши реку Истр, большим войском вторглись в ромэйскую землю. Незадолго перед тем царь назначил Германа стратигом всей Фракии. Схватившись с войском неприятелей и разбив его наголову, Герман почти всех их перебил, и этим делом он стяжал себе великую славу между всеми людьми и в особенности между упомянутыми варварами»{5}.

Упоминаемый здесь Герман – весьма известное лицо в истории времени Юстиниана, и, действительно, слава его не ограничивается победой над славянами. Принадлежа к императорской семье по своему рождению и как один из самых даровитых племянников Юстиниана по браку с Феодорой, Герман пользовался громадной популярностью в войске и среди столичного населения и считался прямым наследником бездетного императора. Его нравственные качества и гражданские доблести нашли себе красноречивую оценку у Прокопия, как известно, далеко не расточительного на похвалы{6}. К сожалению, приведенное выше место о победе Германа над славянами само по себе не дает оснований для точных выводов к хронологии первого организованного нападения славян. Прежде всего это известие имеет у Прокопия характер вводного и изложено, между прочим, по поводу описания событий 551 г. и именно с целью объяснить, почему славяне так сильно боялись Германа. Кроме того, может возбуждать сомнения самое имя Юстиниана, употребленное Прокопием. Весьма вероятно, что дело происходило не в царствование Юстиниана, а при дяде его Юстине, т.е. около 519 г.{7} Стратигом Фракии Герман мог быть назначен именно Юстином при вступлении его на престол с целью установления порядка в этой области, находившейся в состоянии анархии при Анастасии. Сравнительное спокойствие на дунайской границе при Юстине может быть объясняемо тем поражением, которое было нанесено славянам Германом; что же касается царствования Юстиниана, то оно не имело такого периода роздыха, который можно было бы противопоставить определенным указаниям Прокопия: гунны, славяне и анты своими почти ежегодными набегами со времени вступления на ромэйский престол Юстиниана причинили невыразимые бедствия населению{8}.

При Юстиниане, в первые годы его царствования, фракийскими войсками командовал Хильвуд, или Хвилибуд, с именем которого связаны дунайские события. Хвилибуду поручена была защита дунайской границы; в течение трех лет он успешно следил за переправами через Дунай и не позволял новым славянским отрядам переходить в византийские области. Несколько раз он сам переходил за Дунай и тревожил славян в их собственных владениях, но в 534 г., когда он неосторожно предпринял движение против славян, на левой стороне Дуная был окружен врагами и пал в битве, окончившейся сильным поражением византийского войска. С тех пор, замечает Прокопий, эта река стала вполне доступна варварам, и ромэйские области обратились в легкую их добычу.

Успехам славянских вторжений содействовало и то, что в это время империя начала свою беспощадную войну в Италии, в которой варварам разного происхождения пришлось играть важную роль. Следует еще отметить, что по всем данным, приводимым у Прокопия, Хильвуд был славянин по происхождению. В пятидесятые годы VI в. известия о славянах становятся более определенными, и самые их движения в пределах империи получают ясно обозначенную цель и направление. Начиная с 547–548 гг., отмечаются первые набеги их в Иллирию и Далмацию до Драча, причем их не останавливали уже и укрепления, и они внушали такой страх византийскому отряду в 15 тыс. человек, что он не осмеливался вступить с ними в дело. При описании событий этого времени отмечен исключительный по своему значению факт о движении 6000 славян в Северную Италию на помощь готам, которые вели отчаянную борьбу с воеводами Юстиниана{9}. В смысле оценки этих движений высоким интересом отличаются известия от 550–551 гг., которые находим уместным привести вполне{10}.

Славяне в числе не больше 3000 человек перешли Истр, не встречая никакого сопротивления, и без малейшего труда переправились за Ма-рицу и там разделились надвое. Тот отряд, который двинулся на восток, встретился с Асвадом. Это был оруженосец Юстиниана, носивший чин кандидата и командовавший гарнизоном в Чорлу, что на дороге между Адрианополем и Константинополем. Одержав верх над Асвадом, славяне совершили над ним жестокую казнь, бросив его живым в огонь, а затем подвергли опустошению Фракию и Иллирию. По этому поводу наш историк делает замечание, что тогда славяне в первый раз стали осаждать крепости и что, имея свое пребывание на той стороне Дуная, начали переходить эту реку с недавнего времени. В этот же поход славяне впервые приблизились к морю и овладели городом Тонером{11}, лежавшим на р. Месте в Южной Македонии.

Напор славян чувствовался не только на востоке, но и в западных провинциях империи. В первый раз славянские отряды заявляют определенный план – движение на Солунь и захват приморских местностей. Это обнаружилось из расспросов пленных славян, захваченных близ Ниша, и поставило императора в такое положение, что он должен был отменить предполагавшееся движение войска в Италию и приказать полководцу Герману озаботиться защитой Южной Македонии и города Солуни. Один отряд, стоявший уже под Адрианополем, нанес поражение действовавшему против него евнуху Схоластику и без всякой помехи опустошил фракийскую равнину до Длинных стен, построенных Анастасием и возобновленных Юстинианом. Подводя итог сказанному, мы можем отметить для характеристики славян к половине VI в. следующие наблюдения. Отдельные лица из племенных старшин и из предводителей дружин знакомятся с византийскими нравами и ус-вояют греческий язык. Становясь полуобразованными греками, они вступают на византийскую службу и достигают известности, как военные люди (Хильвуд). Частые переходы славян за Дунай, сначала имевшие целью грабеж и добычу, становятся с половины VI в. более целесообразными и концентрированными, хотя не подлежит сомнению, что это не были движения народа, а лишь отдельных дружин небольших племен. Как ни низок культурный уровень славянских колен, находившихся на границе с Византией, но неоднократные походы во Фракию и Македонию, влияние местного населения, и особенно пленных греков и т. п., несомненно должны были способствовать образованию среди славян политического развития. Уже к этому времени славяне могли оценить сравнительные выгоды обладания приморскими местами и понять морское и военное значение Солуни.

Со своей стороны, правительство Юстиниана пользуется обыкновенными средствами византийской дипломатии, привлекая на свою сторону денежными выдачами и пожалованиями почетных званий племенных и коленных старшин славян. Никак нельзя сомневаться в том, что славяне тогда были еще далеки от образования княжеской власти. В значительной степени политической и военной организацией они обязаны были народу тюркского племени, с которым во второй половине VI в. пришлось им вступить в близкие сношения – разумеем аваров.

Первые известия об аварах имеются от 558 г.{12} Родственные гуннам, болгарам и позднейшим тюркам авары в половине VI в. двинулись из прикаспийских стран в Восточную Европу, где покорили ут-ургуров и кут-ургуров на Азовском море и вошли во враждебные столкновения со славянами на Днепре и Днестре. Когда в 568 г. лангобарды покинули придунайские области и начали движение в Северную Италию, аварам открылась легкая возможность завладеть Паннонией и основать между Дунаем и Тиссой центр обширного государства, в котором славяне были главным оседлым и земледельческим элементом.

Авары пришли в Европу и устроились в ней как завоевательное чуждое племя укрепленным военным станом. Места своего расположения они окружали на большом протяжении рвами, окопами и изгородями, и укрепляемая таким способом местность носила наименование хринг. Центр хринга, где было жилище кагана и где находились правительственные учреждения, окружен был особой стеной из дубовых и буковых деревьев. Система аварского и болгарского укрепленного лагеря может быть наблюдаема ныне в Болгарии, близ Преславы, где обнаружены раскопками Русского археологического института в Константинополе древние болгарские военные поселения{13}. Аварские хринги располагались один от другого на небольшом расстоянии, чтобы в случае опасности легко было подать весть от одного к другому. В главном хринге между Дунаем и Тиссой хранились военная добыча и казна. Хотя авары не имели культуры и не вышли из первичных стадий родового быта, но им нельзя отказать в значительном развитии военного сословия и военного дела; благодаря этим преимуществам они без труда получили преобладание над славянами, которые сделались их данниками и военными союзниками.

Военная власть принадлежала кагану, который успел соединить аваров и направить их силы на славян и византийцев. В сознании своего военного могущества он с пренебрежением относился к соседним народам. Иноземные послы по нескольку дней стаивали пред его палаткой в ожидании, когда ему заблагорассудится принять их. Если предмет посольства ему не нравился, он осыпал посла и его повелителя презрительной бранью и приказывал разграбить его имущество. Но иногда он бывал великодушен: так, несколько тыс. византийцев, освобожденных им из славянского плена, он выпускает без всякого выкупа на свободу, но в другом случае торгуется в цене за каждого пленного и, не получая требуемого выкупа, хладнокровно убивает тысячи пленных. Раз в припадке добродушия предлагает жителям осажденного византийского города съестные припасы по случаю христианского праздника Пасхи и щадит город Анхиал, целебные воды которого помогли его жене. В другое время был без меры требователен и капризен. Узнав, что при императорском дворе содержатся редкие звери, заявляет желание получить слона. Когда просьбу его удовлетворили, послав ему самого красивого из царских слонов, каган капризно отказывается от этого подарка и требует золотого престола. В 582 г., находясь в мире с империей, соединяет мостом из судов города Срем и Белград. Когда у него спросили, ради какой причины предпринимается это, он произносит следующую торжественную клятву: «Пусть я с народом моим погибну от меча, пусть небо обрушится на нас, поразит гром, покроют горы и леса, пусть воды Савы потопят нас, если мы сделаем какое зло императору». Но как скоро мост был готов, он приказал объявить: «Нечего императору заботиться о городе, пусть он отзовет войско и выведет жителей, город для него уже потерян».

Вместе с появлением аваров на том театре военных действий, где прежде показывались отдельными и малоорганизованными отрядами славяне, совершенно изменяется и цель военных действий на Балканском полуострове, и самая тактика. Нельзя не видеть, что авары принесли с собой в военное дело особую, доселе неизвестную систему, и что они придали славянам военную организацию, какой им недоставало. Юстиниану пришлось познакомиться с аварами уже в преклонных годах, незадолго до смерти. К нему явились в Константинополь в 558 г. аварские послы и просили мест для поселения. Император принял послов с большой честью, обещал платить кагану ежегодную условленную сумму и одарил их подарками. До самой смерти Юстиниана в 565 г. каган не нарушал с империей дружественных соседских отношений и не переходил границы.

Совершенно изменяются дела на дунайской границе с вступлением на престол Юстиниана II (565–578) и при его ближайших преемниках.

Аварский каган заявил притязания на город Срем (Sirmium) на Саве, считавшийся ключом на северо-западной границе и довольно сильно укрепленный. Хотя в VI в. Срем не был уже главным городом Иллирика и центром военной и административной власти, но все же империя не отказывалась от своих исконных прав на эту область, оспариваемую сначала остготами, а затем гепидами и лангобардами. Ко времени Юстиниана II на этой границе произошли важные перемены, вследствие которых политическое влияние перешло к аварам и славянам. Та область, которую заняли и на которой твердо осели авары, принадлежала гепидам, владевшим частью нынешней Венгрии и нижними течениями Дравы и Савы. Ближайшими соседями гепидов на северо-западе были лангобарды, занимавшие провинцию Паннонию. В 567 г. гепиды потерпели сильное поражение от лангобардов, лишившее их на будущее время всякого политического значения; с другой же стороны, победители их, не воспользовавшись одержанной победой, начали свое известное передвижение в Италию. Все это было весьма благоприятным для аварского кагана сочетанием ряда обстоятельств, которые выдвинули аваров на передовую роль и побудили их передвинуться от нижнего течения Дуная на оставшиеся свободными места после гепидов и лангобардов. Притязания на Срем обозначали определенную цель кагана утвердиться на южной стороне Дуная и господствовать в области, освободившейся после гепидов и лангобардов. С 568 г. они овладели Паннонией и более полустолетия тревожили империю почти непрерывными набегами и грабежами.

Прежде чем продолжать довольно однообразную историю набегов на империю со стороны нового завоевательного народа, который притом же делает походы на Балканский полуостров вместе со славянами, находим необходимым сделать несколько замечаний по вопросу о том, в каких отношениях стояли к аварам славяне.

По более распространенному мнению, державшемуся почти до позднейшего времени, авары одно время были полновластными господами в Юго-Восточной Европе, владея обширными землями от Савы до Балтийского моря. Т.к. часть этого пространства, в особенности земли прикарпатские, несомненно были тогда заняты славянами, то в связи с указанным мнением предполагалось не подлежащим сомнению подчинение славян аварам. Довольно мало и до сих пор разъясненная история государства Само, центр коего предполагается в Чехии, точно так же способствовала упрочению теории о широком распространении аварской власти. В настоящее время, взвесив все сохранившиеся данные по истории аваров, мы должны значительно ограничить непосредственные пределы их влияния и признать, что в зависимости от них были только те славяне, которых они нашли в областях между Дунаем и Тиссой и в Паннонии, а равно те славянские племена, которые с конца VI в. оказываются уже оседлыми поселянами в Македонии и Фракии. Кроме того, судя по характеру устройства аварских хрингов, нужно заключать, что авары не смешивались с зависимыми от них народами, и что, следовательно, самая зависимость славян была такого рода, что оставляла за ними свободу внутреннего управления и предоставляла им жить под своими родовыми старшинами. Это мы должны утверждать, несмотря на известное место в первоначальной летописи о жестокости и насилиях обров над славянами не только южными, но и северозападными. Если известия византийской летописи удостоверяют, что по приказанию кагана славяне с 579 г. совершают ежегодные и систематические вторжения в Македонию и Фракию, строят для аваров суда на Дунае и оседают на Балканском полуострове на постоянное жительство, то, с другой стороны, нельзя не считаться с тем, что в то же самое время некоторые племена удерживали за собой полную свободу действий и преследовали на Балканском полуострове самостоятельные задачи, как это будет видно далее. Известный гордый ответ Лавриты, князя небольшого племени славян, живших на левой стороне Дуная, на требование покорности и дани в пользу аварского кагана должен быть объясняем в том смысле, что власть аваров не простиралась так далеко на север и восток, как это было принято думать.

Переходя к истории славян в конце VI в., мы встречаемся с двумя фактами, свидетельствующими о том, что в последние годы Юстиниана и при его преемниках отношения славян к империи существенно изменились в двояком отношении: а) точкой отправления для славянских нападений на имперские области не служит более правый берег Дуная, а самый Балканский полуостров, в значительной – части уже занятый славянами; б) цель славянских домогательств к империи становится ясно и определенно совершенно новая, именно завоевание Солуни, захват островов и Греции и угрозы овладеть Константинополем, к которому они приближались и с суши, и с моря.

Эта сторона дела выясняется, главным образом, на основании актов великомученика Димитрия и патрона города Солуни, которые только в последнее время стали предметом внимания историков, хотя в общем далеко еще не исчерпаны для истории славянского движения в VI и VII вв.{14} В VI и VII вв., к которым относятся славянские набеги, Солунь занимала на Балканском полуострове исключительное положение. Она считалась по своему политическому, военному и торговому состоянию важнейшим из провинциальных городов империи и, несомненно, оправдывала свою славу первого города после Константинополя. Занимая прекрасное положение на море и владея лучшею гаванью Эгейского моря, Солунь в то же время имела все выгоды хорошо расположенного сухопутного места, т.к. стояла на большой римской дороге Via Egnatia, соединявшей Константинополь с Драчем. Независимо от того, географическое образование западной части Балканского полуострова способствовало тому, чтобы соединить Солунь с остальной Европой посредством Вардара, Дрина и Моравы. Все эти условия обеспечивали Солуни первостепенное положение на Балканском полуострове уже в древнее время. Из римской эпохи Солунь перешла в византийскую, не утратив своих преимуществ: в Солуни был центр гражданского и церковного управления Иллириком, здесь сосредоточивались общеимперские таможенные учреждения. Будучи административным центром для обширной области, Солунь владела весьма оживленными торговыми сношениями почти со всем тогда известным миром. Здесь происходил обмен товаров, шедших с севера, из Италии и Франции, из Александрии и Египта; сюда свозились европейские сырые товары и юЖ-ные и восточные: золото, драгоценные камни, шелковые ткани и восточные пряности. Хорошо возделанные земли в окрестности доставляли городу необходимые для жизни продукты, а на кораблях подвозились предметы роскоши. Население города было весьма значительное и весьма вероятно, что в лучшее время достигало 200000.

Без сомнения, был в городе большой торговый и промышленный класс, который доставлял средства на устройство многочисленных храмов и монастырей и на украшение их произведениями искусства. Нужно заметить, что и по настоящее время в Солуни более сохранилось блестящих памятников искусства, чем в самом Константинополе, а что эти памятники возникали и поддерживались на благотворительные средства, об этом определенно говорят акты св. Димитрия. Умственная жизнь в городе отличалась подъемом, не уступая столице: много просвещенных деятелей и писателей вышло из Солуни.

Составляя собой важный административный и военный пункт, Солунь своими военными сооружениями доставляла безопасное убежище и охрану многочисленному населению окрестных мест, когда опасность угрожала им от северных врагов. Городские стены, сохранившиеся до настоящего времени, во многих частях представляют постройку XIV в., но по своим основам и по системе построения относятся к древнейшим временам. В эпоху движения славян город уже был окружен с суши и с моря. В настоящее время стены уничтожены со стороны моря и в ближайшем от него расстоянии. На небольших расстояниях стена укреплена башнями. Большие башни, составлявшие, очевидно, ключ позиции, сохранились только у моря; такова же угловая башня у кремля. Все стены увенчаны зубцами, кладка – в большинстве мелкий дикий камень на хурусане с прокладкой рядами кирпича – характерная особенность построек с XIV в. Близ главных ворот кремля лежит большой блок старой стены, вероятно упавшей от землетрясения. Кремль окружен отдельной стеной, и т.к. в настоящее время в нем находится государственная тюрьма, то осмотр его не представляется возможным. При повороте стены на юг к морю на башне сохранилась надпись из кирпичной прокладки, свидетельствующая о постройке ее деспотом Мануилом.

Имея исключительно благоприятное положение на полуострове и господствуя в административном и экономическом отношении над обширным пространством, Солунь с наступлением смутной эпохи передвижения народов, которая слишком сильно и не раз затрагивала и Балканский полуостров, стала предметом особенных домогательств разных варварских народов, стремившихся овладеть этим богатым городом. Но что всего любопытней, и что особенно нужно здесь отметить, славянские набеги на Солунь имели целью не только хищение и грабеж, но конечное завоевание города с определенно выражаемым планом поселиться в нем навсегда. Ясное дело, что подобным образом формулированный план предполагает уже хорошо созревшее дело колонизации полуострова и известного рода подготовленность среди славянских вождей к завоеванию у империи важного морского города, принадлежавшего ей. В этом отношении для выяснения взаимного положения Византийской империи И славян в половине VI в. необходимо войти в детальное рассмотрение всего доселе ставшего известным материала.

На первом месте стоит вопрос об актах св. Димитрия, – разумеем весь тот материал, который сообщен в Acta SS. под 8 октября и которому предпослан прекрасный критический аппарат{15}. Хотя этот материал достаточно уже был исчерпан Тафелем в его работах о Солуни{16}, но, как оказалось потом, находящееся у болландистов издание сказаний о чудесах св. Димитрия не может быть признано удовлетворительным. Уже дополнения, сделанные в этом отношении аббатом Тугаром{17}, показали, как сказания о св. Димитрии, изданные болландистами, недостаточны в смысле неполноты в передаче рукописного текста. На основании дополнительных текстов ученому Гельцеру{18} удалось бросить совершенно новый свет на чудеса св. Димитрия как исторический материал для истории славян, а в самое последнее время вопрос о славянском движении на Балканском полуострове вновь тщательно рассмотрен и оценен в двух прекрасных трудах на сербском и чешском языках{19}.

Первая часть чудес св. Димитрия, принадлежащая архиепископу Иоанну, жившему в начале VII в., разделена на 15 глав и содержит повествование о чудесной помощи, оказанной св. Димитрием или отдельным лицам, или вообще городу Солуни. Никак нельзя думать, что порядок, в каком следуют одно за другим чудеса, соответствует хронологической их постепенности; в особенности это можно с значительным вероятием утверждать о чудесах, относящихся к городу. Именно в легенде повествуется, между прочим, о трех набегах на Солунь со стороны страшных варваров, которые в гл. VIII точно не обозначены, а в гл. XII прямо названы славянами, и число их даже определено в 5000 человек. Не останавливаясь пока на установлении хронологии для первых набегов на Солунь, сосредоточим внимание на том деле, которое описывается в XIII главе и которое имело наиболее важное значение. В этом деле, по-видимому, организованном аварским каганом, рельефно выступают приобретенное к тому времени славянами значение и их политические притязания.

«Говорят, что по какому-то случаю тогдашний аварский хан послал послов к блаженной памяти царю Маврикию. Не достигнув желаемого, он возгорел неудержимым гневом, и как не мог ничего сделать тому, кто его не послушал, придумал способ, каким, по его предположению, он всего более мог досадить ему, что и оказалось вполне верно. Рассудив, что богохранимая митрополия Фессалоника между всеми городами Фракии и Иллирика по преимуществу отличается разнообразными богатствами и людьми почтенными и разумными и истинными христианами, одним словом, имея полную уверенность, что названная митрополия лежит на сердце царя, так как она во всех отношениях блистает преимуществами, и что, если бы с ней случилось неожиданное несчастие, то ромэйский венценосец испытал бы не меньше горя, как от убийства собственных детей, призывает к себе все славянское языческое и грубое племя, ибо весь этот народ был ему подчинен, и, присоединив к ним некоторых варваров другого происхождения, он отдал приказ всем им идти на богоспасаемую Фессалонику.

И эта громадная толпа с такой быстротой исполнила поход, что мы не узнали об их приближении как только за один день: мы получили об этом известие в воскресенье 22 сентября. Городские жители не думали, чтобы они могли достигнуть сюда раньше четырех или пяти дней, и потому совсем не озаботились мерами защиты; между тем как они в самую ночь на понедельник ранним утром без шума подошли к стенам города Первая защита всеславного мученика Димитрия состояла в том, что он помрачил их зрение в эту ночь, и что они простояли несколько часов у башни святой мученицы Матроны, приняв ее за город. Когда же явилась утренняя заря, и они поняли, что город близко, то единодушно устремились на него, как лев хищный и рыкающий. Затем, приставив к стене лестницы, которые заранее приготовили и несли с собой, они пытались подняться по ним; но вот тогда-то и случилось невероятное и великое чудо святого подвижника». (Именно повествуется, что святой в виде пехотинца сбрасывал со стены всякого, кто хотел подняться.) Эта семидневная осада, окончившаяся постыдным бегством варваров, составляла для Солуни явное доказательство чудесного заступничества св. Димитрия. Варварам казалось, что город защищают громадные силы (а их совсем не было), которыми предводительствует муж с огненным цветом лица, сидящий на белом коне и одетый в белую хламиду.

Давно уже поднятый и окончательно не решенный вопрос о значении славянской иммиграции на юг Балканского полуострова, в Фессалию, Грецию и на острова, несомненно, должен получить окончательное свое разрешение по связи со сказаниями о чудесах св. Димитрия. Ограничиваясь пока первой легендой, которая не выходит, по сообщаемым в ней данным, за конец VI в., мы должны признать насущность определенного плана у славян – захватить морской берег и завладеть с целью окончательного в нем поселения важным приморским городом, которым империя не могла не дорожить.

Могли ли славяне в VI в. осуществить подобные притязания? В период с 580 г. и до конца столетия происходили наиболее важные попытки со стороны славян занять господствующее положение на территориях, подчиненных Византийской империи. От этой эпохи сохранилось несколько важных известий, которые частью были уже известны, но несколько заподозрены в период жарких споров по поводу высказанной Фальмерайером теории об окончательном уничтожении славянами эллинского населения в Греции и Фессалии.

На первом месте стоит известие Иоанна Ефесского{20}. «На третий год по смерти царя Иустина и в царствование победоносного Тиверия[15] выступил проклятый народ славяне, которые прошли всю Елладу, фессалийские и фракийские провинции, взяли многие города и крепости, опустошили, сожгли, разграбили и завладели страной и поселились в ней совершенно свободно и без страха, как бы в своей собственной. Это продолжалось четыре года, пока царь занят был войной с персами и все войска послал на Восток. В это время славяне по Божьему попущению распоряжались в стране совершенно свободно, опустошали, жгли и грабили даже до Внешней стены, так что захватили все царские стада – многие тысячи – и стада частных лиц. И вот до нынешнего дня – а теперь идет 895 год (т.е. 584) – они спокойно живут в ромэйских провинциях, без заботы и страха, занимаясь грабежом, убийствами и поджогами, отчего разбогатели, нажили золота и серебра и владеют стадами коней и оружием, научившись военному делу лучше самих ромэев. А между тем это были простые люди, которые не смели выходить из своих лесов и не умели пользоваться оружием»{21}.

Это известие, равно как и некоторые другие, напрасно старались ослабить противники Фальмерайера. С появлением новых источников, идущих с разных сторон, становится неопровержимым фактом, что большие вторжения славян усиливаются в последней четверти VI в., направляясь то до Константинополя, то до Эгейского моря. Подразумеваемые известия хронологически совпадают с теми датами, которые даны в приведенном тексте Иоанна Ефесского. В четвертый год, читается у Менандра, царствования Тиверия Константина кесаря (578–582) во Фракию сделал вторжение славянский народ до ста тыс. числом и опустошил Фракию и многие другие области{22}.

Новый свет на занимающие нас отношения брошен как новыми западными, так двумя восточными хрониками, недавно сделавшимися доступными в прекрасных французских переводах. Это, во-первых, летопись Иоанна, епископа Никиу, жившего во второй половине VII в. и игравшего важную роль в истории Церкви Верхнего Египта{23}; во-вторых, хроника Михаила Сирийца, патриарха антиохийского, жившего в XII в., но пользовавшегося хорошими источниками, которые частью ныне утрачены{24}. Обе эти хроники сообщают драгоценные данные для освещения событий, слабо намеченных греческими писателями, в особенности по отношению к славянской истории. Ограничиваясь здесь ближайше лишь движением славян на Солунь, мы отметим для последних годов VI в. следующее место из хроники Иоанна из Никиу: «По отношению к Римской империи есть известия, что короли того времени с варварами, чуждыми народами и жителями Иллирика опустошали христианские города и уводили в плен жителей. Была пощажена только Солунь, благодаря крепости своих стен и Божиему покровительству; варварским народам не удалось овладеть этим городом, хотя вся (окрестная) область была опустошена»{25}. По отношению к тем же годам в хронике Михаила Сирийца можно найти чрезвычайно важные известия, характеризующие положение дел на Балканском полуострове. «Жестокая вражда, – говорится здесь, – между римлянами и персами продолжалась 20 лет. Римляне снова были стеснены проклятыми варварами с нечесаными волосами, которых называют аварами и которые двинулись с отдаленного Востока, а также славянским народом, жившим на Западе, и другими народами, называемыми лангобарды. Они осаждали римские города и крепости и говорили жителям: выходите, сейте и собирайте жатву, мы возьмем у вас в дань только половину. Если бы император не сделал защиты поблизости Адрианополя, они уже стали бы домогаться самой столицы. Император и его войска дрожали от страха пред этими варварами. Целая армия была послана к Внешней стене, отстоящей от столицы на 60 миль. В войско принуждены были записывать даже лиц, принадлежащих к клиру. Переписчики были разосланы по разным местам набирать людей в военную службу. Они сделали много зла и причинили большие бедствия: отнимали у родителей детей и разоряли страну, отбирая лошадей, быков и даже кур»{26}.

Рядом с приведенными известиями восточных писателей, которые в живых красках описывают отчаянное положение дел на Балканском полуострове и не оставляют никаких сомнений о том, что в конце VI в. славяне уже осели на полуострове и действительно распоряжались на нем как хозяева, мы не можем более считать преувеличенными или малодостоверными те сведения византийских писателей относительно характера славянской иммиграции, которые касаются Греции, Фессалии и островов. И прежде всего следует здесь напомнить превосходное место схоластика Евагрия, который в своей церковной истории говорит о событиях занимающей нас эпохи (588–589): «Авары, дважды прошедши до так называемой Длинной стены, завладели Сингидоном (ныне Белград) и Анхиалом, захватили и поработили всю Елладу и другие города и крепости, все предавая убийству и огню, так как войска были отведены на восток»{27}.

Сказание о чудесах св. Димитрия (вторая легенда) разделено на VI глав. Кроме новых данных о нападениях на Солунь вторая легенда в особенности отличается любопытными фактами бытового и культурного характера, - сообщая интересный материал о культурных отношениях, создавшихся после иммиграции славян. Относительно хронологии каждого отдельного события возможны еще споры, но в общем не подлежит сомнению, что во второй легенде идет речь о фактах славянской оккупации, относящейся к первой половине VII в.– из эпохи Ираклия.

Здесь мы остановимся в изложении фактов славянской истории. До первой четверти VII в. она представляет некоторую последовательность и до известной степени систематичность и закономерное поступание вперед. Как самостоятельные походы славян, так и последующие их вторжения в союзе с аварами направлены к двум ясно выраженным целям – к завладению Балканским полуостровом и к господству на Эгейском море и островах. В самом конце VI в. обе эти цели были осуществлены, славяне владели уже флотом, делали набеги на приморские города и на острова и затрудняли сношения столицы на Мраморном море и Эллиспонте, имели прочную оседлость в Фессалии и Греции, несколько раз пытались овладеть Солунью. Все это реальные факты, засвидетельствованные не зависимыми один от другого писателями, жившими и писавшими в разных местах. Естественно возбуждаются вопросы, почему же славяне не удержали так успешно занятого чрезвычайно выгодного положения; почему первая четверть VII в. полагает резкую границу между предыдущими и последующими фактами в славянской истории? К разъяснению этих роковых вопросов мы возвратимся при изложении событий царствования Ираклия.