"Пора убивать" - читать интересную книгу автора (Гришем Джон)Глава 23Запрет на общение с репортерами был очень не по душе Джейку. Газетчики не отставали от него ни на шаг, когда он пересекал Вашингтон-стрит, и только у самого порога своего офиса он смог отделаться от них, отвечая на все вопросы стандартным «без комментариев». Неустрашимый репортер из «Ньюсуик» проскользнул-таки в приемную и выпросил у Джейка разрешение сделать снимок. Ему нужно было запечатлеть Джейка строгим и подтянутым, на фоне толстых книг в солидных кожаных переплетах. Джейку не оставалось ничего другого, как проверить узел галстука и провести фотографа в комнату для заседаний, где он и застыл перед книжными стеллажами в достойной позе. Поблагодарив хозяина, репортер ушел. – Можно мне занять несколько минут вашего времени? – вежливо осведомилась Этель у своего босса, поднимавшегося по лестнице. – Конечно. – Может быть, вы сядете? Нам нужно поговорить. Все-таки она хочет уволиться, подумал Джейк, усаживаясь в кресло у большого окна. – О чем вы хотите говорить? – О деньгах. – Вы самая высокооплачиваемая секретарша в городе, Этель. Я повысил вам жалованье всего три месяца назад. – Но не о своих. Выслушайте меня. Денег, лежащих на вашем счете в банке, не хватит на оплату текущих расходов за этот месяц. Июнь заканчивается, а нам нужно заплатить в общей сложности одну тысячу семьсот долларов. Прикрыв глаза, Джейк наморщил лоб. – Посмотрите на эти счета. – Она помахала ворохом бумажек. – На целых четыре тысячи. Чем мне по ним платить? – А сколько в банке? – В пятницу было тысяча девятьсот долларов. За сегодняшнее утро никаких поступлений. – Никаких? – Ни цента. – А как же дело Лайфорда? Мой гонорар составил три тысячи. Этель покачала головой: – Мистер Брайгенс, его дело еще не закрыто. Мистер Лайфорд пока не подписал документ о передаче имущества. Вы должны получить деньги только после продажи его дома. Разговор об этом был три недели назад, помните? – Не помню. А Бак Бритт? Это еще тысяча. – Банк вернул его чек ввиду отсутствия на счете мистера Бритта денег. Чек лежит на вашем столе уже две недели. Она остановилась, чтобы сделать глубокий вдох. – Вы прекратили прием клиентов, мистер Брайгенс. Вы не отвечаете на телефонные звонки и... – Не читайте мне лекций, Этель! – И вы отстаете во всех своих делах на целый месяц! – Хватит! – Все это началось с дела Хейли. Вы только о нем и думаете. Вы им просто одержимы. Так мы долго не протянем. – Мы! Сколько раз я опаздывал с выплатой жалованья, Этель? Много я вам еще должен? А? – Есть кое-что. – Но не больше, чем обычно, ведь так? – Да, а что вы скажете в следующем месяце? До суда еще четыре недели. – Замолчите, Этель. Просто замолчите. Если вам так уж трудно, можете уволиться. Если вы не можете держать рот закрытым, то считайте, что я сам вас уволил. – А вам бы хотелось от меня избавиться, правда? – Меня это совершенно не волнует. Этель была волевой женщиной. Четырнадцать лет работы с Люсьеном закалили бы кого угодно, но ведь она ко всему прочему была еще и женщиной; при этих словах Джейка ее верхняя губа задрожала, в уголках глаз показались слезы. Она опустила голову. – Извините меня, – прошептала Этель. – Я просто очень волнуюсь. – Из-за чего? – Боюсь за себя и за Бада. – Что такое с Бадом? – Он очень болен. – Мне это известно. – У него все время скачет давление, особенно после телефонных звонков. За последние пять лет он перенес несколько инсультов и инфаркт. Он живет в постоянном страхе, мы оба боимся. – И много этих телефонных звонков? – Было несколько. Нам угрожали поджечь дом, а один раз – даже взорвать. Все время нам говорят, что знают о каждом нашем шаге, и еще добавляют, что если Хейли оправдают, то они сожгут дом или подложат динамит, пока мы будем спать. Было два звонка с угрозой просто убить нас. Никакая работа этого не стоит. – Может, вам действительно стоит уволиться? – И голодать? Бад не работает вот уже десять лет, вы же знаете. А чем я еще могу заняться? – Послушайте, Этель, мне тоже угрожают. Но я не отношусь к этому так серьезно, как вы. Я пообещал Карле, что брошу дело Хейли в случае мало-мальски серьезной опасности. Это должно успокоить и вас с Бадом. В угрозы я не верю. Мало ли в мире идиотов! – Вот это-то меня и беспокоит. Такому идиоту может взбрести в голову что угодно. – Ну нельзя же так! Я попрошу Оззи, чтобы он повнимательнее следил за вашим домом. – Вы я вправду это сделаете? – Конечно. Ведь за моим они поглядывают. Поверьте мне, Этель, вам не о чем волноваться. Скорее всего это развлекаются какие-то панки. Она вытерла слезы. – Простите меня за то, что разревелась перед вами, и за то, что в последнее время была слишком раздражительной. «Сорок лет ты была раздражительной, а не последнее время», – подумал Джейк и ответил: – Все в порядке, Этель. – А как быть с этим? – Она вновь взмахнула счетами. – Я достану деньги. Беспокоиться не о чем. Уилли Хастингс закончил свою вторую смену в десять вечера, зарегистрировал время ухода на часах рядом с кабинетом Оззи и, сев за руль машины, направился к дому, где жили Хейли. Сегодня была его очередь спать на кушетке. Кто-либо из мужчин спал на кушетке Гвен каждую ночь: брат, или двоюродный брат, или друг. Хастингс приходил по средам. Но спать при включенном свете было невозможно. Тони отказывалась и близко подходить к своей кроватке до тех пор, пока в доме не включат все огни. А вдруг где-нибудь в темноте ее поджидают те мужчины? Ведь сколько раз она видела, как они подползают по полу к ее постели, а когда их что-нибудь спугнет, они тут же прячутся по шкафам. За своим окном она слышала их голоса, она видела их налитые кровью глаза, следящие за тем, как она готовится лечь спать. И у себя над головой Тони слышала шум, будто кто-то ходил по чердаку в ковбойских сапогах, которыми они пинали ее. Тони знала, что они там, наверху, что они дожидаются, пока внизу все уснут. А уж тогда они спустятся сюда и снова утащат ее в жуткие заросли. Раз в неделю ее мать и самый старший из братьев поднимались по приставной лестнице на чердак, чтобы осмотреть его, держа на всякий случай в руках, кроме фонарика, еще и пистолет. В доме не должно было быть ни одной неосвещенной комнаты, когда девочка отправлялась в постель. Однажды ночью, когда Тони лежала без сна рядом с Гвен, свет в коридоре вдруг погас. Объятая ужасом, Тони закричала и кричала до тех пор, пока брат Гвен не добрался на машине до открытой ночь напролет мелочной лавки и не привез лампочку. Тони спала с матерью, которая крепко сжимала ее в объятиях, пока обступавшие девочку злые демоны не растворялись в ночи. Поначалу Гвен тоже никак не могла привыкнуть к свету, но по прошествии пяти недель стала хотя бы дремать. Маленькое тельце дочери рядом с ней даже во сне билось и дергалось. Уилли пожелал мальчикам спокойной ночи и склонился, чтобы поцеловать Тони. Он показал ей свое оружие и пообещал не спать всю ночь. Пройдя по дому, проверил дверцы всех шкафов. Только после этого Тони немного успокоилась, легла рядом с матерью и уставилась взглядом в потолок. Из глаз девочки текли слезы. Около полуночи Уилли снял ботинки и вытянулся на кушетке. Расстегнув ремень, положил на пол револьвер. Он уже засыпал, когда до его слуха донесся жуткий вопль. Это был звенящий от ужаса, пронзительный крик ребенка, которого подвергли какой-то пытке. Подхватив свой револьвер, Уилли бросился в спальню. Тони сидела на постели лицом к стене, стрясаемая криком и дрожью. Она увидела их в окне – они поджидали ее! Гвен прижала ее к себе. У спинки кровати стояли мальчики, беспомощно глядя на сестру. Карл Ли-младший приблизился к окну, но никого там не увидел. За прошедшие пять недель подобное случалось не впервые, и братья уже поняли, что сделать они могут немного. Гвен успокаивала Тони, нежно опустив ее головку на подушку: – Все в порядке, малышка, с тобой мамочка и дядя Уилли. Никому до тебя не добраться, моя девочка. Все хорошо. Тони захотела, чтобы дядя Уилли уселся с револьвером пол окном, а мальчики легли спать на полу вокруг ее кровати. Они беспрекословно подчинились. В тишине раздалось несколько жалобных стонов девочки. Потом стихли и они. Уилли сидел на полу под окном, пока все наконец не заснули. Тогда он перенес мальчиков по одному в их постели, а сам вновь уселся под окном – ждать рассвета. Джейк встретился с Эткавэйджем в пятницу у Клода, чтобы пообедать. Они заказали ребрышки и шинкованную капусту. Зал набили битком, как обычно, и впервые за четыре недели в нем не было чужих, посторонних лиц. Завсегдатаи болтали и сплетничали, как в добрые старые времена. Клод был в отличной форме: напыщенный и многословный, он поторапливал своих робких и послушных клиентов, проклиная их на чем свет стоит. Он был одним из тех немногих, чья ругань и проклятия не унижают человека, а доставляют ему радость. Эткавэйдж присутствовал на последнем слушании и в случае крайней необходимости выступил бы со свидетельскими показаниями. Но, зная о том, что банк был бы этим весьма недоволен, Джейк и не хотел вторично обращаться к другу за помощью. Всем банкирам изначально присущ какой-то инстинктивный страх перед судейскими, так что Джейк даже восхитился тем, что Эткавэйдж нашел в себе силы победить эту паранойю и прийти на слушание. Этим самым он вошел в историю как первый в округе Форд банкир, явившийся в суд – на заседание суда! – не по повестке, а сам. Джейк прямо-таки гордился своим другом. Промчавшийся мимо них Клод на ходу свирепо бросил, что в их распоряжении ровно десять минут, так что нужно не трепать языками, а есть, есть! Покончив с последним ребрышком, Джейк вытер салфеткой рот. – Послушай-ка, Стэн, возвращаясь к займам, мне нужны пять тысяч на девяносто дней, под мою ответственность. – Возвращаясь? А кто же про них говорил? – Ты начал что-то про банки... – А мне показалось, мы клеймили позором Бакли. Я наслаждался этим! – Тебе не стоило бы превращаться в критикана, Стэн. Приобрести эту привычку весьма нетрудно, а вот избавиться от нее почти невозможно. Она обкрадывает твою душу. – Какой ужас! Простишь ли ты меня когда-нибудь? – Так как насчет займа? – О, договорились. Но зачем он тебе? – А это имеет какое-то значение? – Не понимаю, что ты хочешь этим сказать. – Слушай, Стэн, единственное, о чем тебе стоит беспокоиться, – это смогу ли я вернуть деньги через девяносто дней или нет. – Хорошо. Ты сможешь вернуть деньги через девяносто дней? – Отличный вопрос, Стэн! Да, смогу. Эткавэйдж улыбнулся: – Хейли выжал из тебя все соки, а? Джейк улыбнулся в ответ. – Да, – признался он. – Трудно собраться с мыслями о чем-то другом. До суда еще чуть больше трех недель, и мне не хотелось бы в это время заниматься посторонними вещами. – Сколько ты на этом деле заработаешь? – Девятьсот минус десять тысяч долларов. – Девятьсот! – Да, ведь он не смог заложить землю, ты помнишь? – Недорого же ты берешь. – Конечно, если бы ты дал Карлу Ли денег под землю, мне не пришлось бы сейчас говорить с тобой о займе. – Я все же предпочел бы ссудить именно тебе. – Отлично. Когда я смогу получить чек? – Да ты, похоже, в отчаянии? – Просто знаю, сколько времени требуется вашим комиссиям по займам, аудиторам, вице-президентам, такому-то и такому-то, и в конце концов где-нибудь через месяц вице-президент этакий поставит свою подпись на нужном документе, если кассир скажет ему, что в кассе есть наличность, а дома у самого вице-президента нет разлада с женой. Уж я-то знаю методы вашей работы. Эткавэйдж бросил взгляд на часы: – В три часа дня тебя устроит? – Да. – Под твою ответственность? Джейк вытер губы и перегнулся через стол. Голос его звучал абсолютно спокойно: – Мой дом заложен и перезаложен, и у тебя закладная на мой автомобиль, если помнишь. Я могу выписать тебе закладную только на свою единственную дочь, но, если ты вздумаешь лишить меня права выкупа, я убью тебя. Какая ответственность, какие гарантии тебе еще нужны? – Извини меня за этот вопрос. – Когда я получу чек? – В три часа. Появившийся откуда-то Клод вновь наполнил их стаканы чаем. – Еще пять минут, – громогласно объявил он. – Восемь, – требовательно сказал Джейк. – Послушайте, мистер Шишка, – с ухмылкой обратился к нему Клод, – здесь вам не зал суда, а ваш снимок в газете не стоит и двух центов. Я сказал – пять. – Пусть так. Однако ребрышки у меня были жестковаты. – То-то я вижу, что на тарелке ничего не осталось. – Стоят они столько, что поневоле съешь все. – Они обойдутся вам еще дороже, если станете жаловаться. – Мы уходим, – предупредительно сказал Эткавэйдж, вставая и бросая на стол доллар. Во второй половине дня в воскресенье семейство Хейли так же разместилось за столиком с зонтом, в стороне от неистовства под баскетбольным щитом. Уже установилась летняя жара, и липкий, влажный воздух стелился по самой земле, пробираясь даже в тень. Пока дети вместе с отцом в поте лица трудились над жареным цыпленком, Гвен отмахивалась от надоедливых мух. Торопливо поев, ребята побежали к качелям, которые Оззи установил совсем недавно для детишек своих подопечных. – Что с тобой делали в Уитфилде? – поинтересовалась Гвен. – Ничего особенного. Задавали какие-то вопросы, брали анализы. В общем, чушь всякая. – А содержали как? – В наручниках. И стены обиты пробкой. – Ты смеешься? Тебя посадили в комнату с пробковыми стенами? – Гвен это развеселило настолько, что она даже негромко хихикнула. – Ну еще бы. Они следили за мной, как будто я был каким-то редким животным. Говорили, что я знаменитость. Мои охранники твердили, что очень гордятся мной. Один был бельм, другой – черным. Я, мол, сделал доброе дело, и они надеются, что я выкарабкаюсь. Они относились ко мне хорошо. – Что сказали врачи? – До суда они ничего не скажут, а на суде заявят, что я в полном порядке. – Откуда ты знаешь, что они заявят? – Джейк мне объяснил. До сих пор он не ошибался. – Он нашел для тебя доктора? – Да, выкопал где-то какого-то чокнутого пьяницу. Уверяет меня, что он психиатр. Я говорил с ним пару раз в кабинете Оззи. – И что же он? – Джейк уверяет, что он будет говорить то, что нам нужно. – Он должен быть действительно хорошим специалистом. – Составил бы неплохую компанию ребятам из Уитфилда. – Откуда он сам? – По-моему, из Джексона. Он не производит впечатления человека, уверенного в своих силах. Ведет себя так, будто я собираюсь прикончить и его. Клянусь, оба раза, что мы с ним разговаривали, он был пьян. Задавал мне такие вопросы, которые никто из присутствовавших не мог понять. Записывал что-то, как профессор. Говорил, что надеется помочь мне. Я потом спросил о нем Джейка. Джейк велел не беспокоиться, сказал, что на суде тот будет трезвым. Но по-моему, Джейк и сам неспокоен. – Тогда зачем же нам его использовать? – Потому что он не требует платы. Кому-то там что-то должен. Настоящий психиатр потребует тысячу за то, чтобы освидетельствовать меня, и другую тысячу за то, чтобы дать показания в суде. Это еще считается недорого. Но и об этом я даже думать не могу. Улыбка сошла с лица Гвен, теперь она смотрела в сторону. – Нам нужны деньги дома, – проронила она, не глядя на мужа. – Сколько? – Пару сотен на продукты и оплату счетов. – А сколько у тебя есть? – Меньше пятидесяти. – Подумаем, что можно сделать. Она посмотрела на него с удивлением: – Что это значит? Ты хочешь сказать, что сможешь раздобыть денег здесь, в тюрьме? Карл Ли поднял брови, погрозил жене пальцем. Не ее это дело – задавать ему такие вопросы. Брюки все-таки носит он, хоть и в камере. Он по-прежнему глава семьи. – Прости, – прошептала Гвен. |
||
|