Альфред Ван Вогт Кот! Кот!

Вся компания, как обычно, собралась в баре. Кэти делала вид, что надралась, Тэд изображал идиота, а Мира захохотала на три тона, совсем как музыкант, настраивающий инструмент. Джонс разговаривал с Гордом своим обычным властным тоном, а Горд то и дело повторял «угу», словно в самом деле слушал его. Мортон же старался обратить на себя внимание тем, что оставался в стороне, в своем кресле, приняв позу интеллектуала.

Никто из них не обратил внимания на небольшого худощавого мужчину, сидевшего у стойки. Мужчина этот внимательно разглядывал их, однако никто не смог бы сказать, когда он к ним присоединился и кто его пригласил. Никому не пришло в голову сказать ему, чтобы он шел своей дорогой.

— Так значит, вы говорили об основных чертах человеческой натуры? — сказал незнакомец.

— Мы и об этом говорили? — захохотала Мира.

Общий смех не смутил чужака.

— Так получилось, что со мной произошло нечто такое, что могло бы послужить иллюстрацией этой темы. Однажды, просматривая газету, я наткнулся на рекламу цирка… На самом верху, — продолжал он, — был напечатан огромный вопросительный знак, за ним следовали несколько не менее огромных восклицательных. Потом шел текст:

ЧТО ЭТО ЗА СОЗДАНИЕ?

ЭТО КОТ!

ПРИХОДИТЕ ВЗГЛЯНУТЬ НА КОТА!

НЕЗАБЫВАЕМОЕ ЗРЕЛИЩЕ!

УДИВИТЕЛЬНОЕ ЗРЕЛИЩЕ!

ТОЛЬКО У НАС — В НАШЕМ САЛОНЕ ДИКОВИН!

Внизу буквами поменьше сообщалось, что представляет кота «сам Силки Тревис».

До этой строчки я читал объявление без особого интереса, но фамилия заставила меня вскочить.

«О, Боже, — подумал я, — это он! Силки Тревис! Это же он был на открытке».

Я поспешил к столу и вынул карточку, что пришла с почтой два дня назад. До сих пор я не обращал на нее внимания. Текст, написанный на обороте мелкими буквами, был просто бредом, а лицо на снимке, хоть и знакомое, не вызвало в моей памяти никакого отклика. Снимок представлял мужчину с маниакальным взглядом, сидящего в небольшой клетке. Сейчас я заметил в нем сходство с Силки Тревисом, правда, не таким, каким я знал его пятнадцать лет назад, а более полным и старым — таким он мог быть сейчас.

Вернувшись в кресло, я задумался о прошлом.

Тогда это имя ему подходило note 1. Когда в средней школе он организовал конкурс красоты, то первую награду присудил своей кузине, а вторую — девушке, бывшей любимицей большинства учителей. Школьные выставки, представляющие различные виды местных ящериц, змей, насекомых, а также местные индейские поделки, всегда были событием года и привлекали толпы восхищенных родителей. Именно Силки организовывал их, равно как спортивные соревнования, концерты во время каникул и прочие школьные развлечения; во всем чувствовалась его профессиональная рука и душа прирожденного циркача.

После окончания школы я поступил на биологический факультет университета и на семь лет потерял Силки из виду. Потом в одной из газет я прочитал в светской хронике, как хорошо чувствует себя Силки Тревис в большом городе. Он только что приобрел долю в ревю, а еще у него была доля в концессии на пляжные районы Нью-Джерси.

И снова тишина. А сейчас — и это не подлежало сомнению — он стал хозяином циркового паноптикума.

Разгадав таким образом — как мне тогда казалось — загадку почтовой открытки, я почувствовал снисходительное веселье. Интересно, отправил ли Силки такие же открытки всем своим давним школьным друзьям? Я решил не ломать больше головы над значением слов, написанных на обороте; вся интрига была слишком уж очевидна.

У меня не было ни малейшего намерения идти в цирк. Спать я лег как обычно, но спустя несколько часов вдруг проснулся с сознанием, что в комнате кто-то есть. Чувства, которые я тогда испытал, хорошо описаны Джонсоном в его книге о патологических страхах.

Я жил в тихом, спокойном районе, ночью вокруг было настолько тихо, что я слышал удары собственного сердца. Желчь прилила к моему желудку, во рту появилась горечь.

Я по-прежнему ничего не видел, но кошмар не проходил, и мне пришло в голову, что все это может быть сонным видением.

— Есть здесь кто? — буркнул я.

Тишина.

Выбравшись из постели, я зажег свет. В комнате никого не было. Однако это меня не удовлетворило. Я вышел в переднюю, заглянул в гардероб и ванную. Наконец, нисколько не успокоенный, проверил, закрыты ли окна. Тут-то я и пережил шок. Снаружи на стекле кто-то написал:

КОТ ПРОСИТ ТЕБЯ ЗАЙТИ В ЦИРК.

Я вернулся в постель, злой до такой степени, что всерьез подумывал, не потребовать ли ареста Силки. Когда я проснулся утром, надпись исчезла.

Ко времени завтрака моя злость прошла. Меня даже развеселило отчаянное желание Силки показать старым знакомым, какой важной фигурой он стал. Перед тем, как отправиться в университет, я осмотрел окна спальни снаружи. Под ними были какие-то углубления, но они не были похожи на отпечатки человеческих ног; вероятно, Силки постарался не оставить после себя следов.

В университете один студент спросил меня, может ли биология научно объяснить возникновение мутантов. Я воспользовался стереотипным ответом, упомянув неправильное питание, болезни, замедленное развитие мозга, воздействующее на развитие тела, и так далее. Под конец я бесстрастно заметил, что за дополнительной информацией советую обратиться и моему старому знакомому Силки Тревису, представляющему паноптикум в цирке Пегли и Маттерсона.

Это сделанное мимоходом замечание вызвало настоящий взрыв. Мне тут же сообщили, что именно цирковая диковина послужила поводом для вопроса. «Это — странное, похожее на кота существо, — сказал студент, понизив голос, — оно смотрит на тебя с таким же интересом, что и ты на него».

В этот момент прозвенел звонок и избавил меня от необходимости комментировать это замечание. Помню однако, что я подумал тогда, как мало изменилась человеческая натура. Людей по-прежнему интересуют в первую очередь отклонения от нормы, тогда как меня, ученого, поражает именно нормальность.

И после этого я не собирался идти в цирк. Возвращаясь домой, я полез за пазуху и вынул из кармана карточку со снимком Силки. Я рассеянно взглянул на нее еще раз и прочел текст на обороте.

«Доставка межпространственной корреспонденции требует огромной энергии, что может вызвать разницу времени. Поэтому возможно, что эта открытка дойдет да тебя прежде, чем я узнаю, кто ты. На всякий случай посылаю еще одну в цирк на твое имя и с твоим адресом.

Не гадай о том, как они были тебе доставлены. Просто в нашем почтовом ящике помещается некое устройство, которое переносит карточки в ящик на Земле, откуда они доставляются обычным путем. Само устройство тут же исчезает.

Снимок говорит сам за себя!».

Однако он ничего мне не говорил! Я снова почувствовал досаду и сунул открытку в карман, собираясь сейчас же позвонить Силки и спросить, что означает вся эта ерунда. Разумеется, я этого не сделал. В конце концов, это было не так уж и важно.

Когда я встал на следующее утро, надпись «КОТ ХОЧЕТ С ТОБОЙ ГОВОРИТЬ!» красовалась с наружной стороны того же стекла. Видимо, она находилась там уже давно, потому что линии уже начинали таять. Когда я кончил завтракать, они совсем исчезли.

На этот раз я испытал скорее беспокойство, чем злость. Такая настойчивость со стороны Силки указывала на невротическое расстройство его психики. Может, следует сходить на это выступление, доставить ему удовлетворение, которое позволит отдохнуть его беспокойному духу, посещавшему меня две ночи подряд? Однако только после обеда мне пришла в голову мысль, укрепившая меня в этом намерении. Я подумал о Вирджинии.

Уже два года я читал биологию в университете штата, реализуя таким образом юношеские стремления, которые — теперь я это ясно вижу — впервые в жизни завели меня в тупик. Именно тогда, впервые за время своего довольно монотонного существования, я почувствовал матримониальные порывы. Моей избранницей была Вирджиния, но она, к несчастью, считала меня помесью улитки и чистого разума. Я мог быть абсолютно уверен, что мысль выйти за меня замуж до сих пор никогда к ней не приходила.

Какое-то время я питал надежду, что найду способ переубедить ее, не рискуя своим достоинством, докажу ей, что являюсь человеком романтическим, и она ответит «да». И вот подвернулся случай доказать свою романтичность, а именно — показать, что я по-прежнему восхищаюсь цирком. А в качестве кульминации вечера я предложил бы ей демонстрацию Силки собственной персоной. Можно было надеяться, что само знакомство с таким типом тронет ее эксцентрическую душу.

Первый барьер был взят, когда я позвонил Вирджинии и она согласилась пойти со мной в цирк. Я делал хорошую мину уже с самого начала — во время поездки на колесе обозрения и подобных детских штучек. Наконец я улучил момент и предложил ей пойти взглянуть на диковины, представляемые моим старым другом Силки Тревисом.

Это действительно произвело на нее впечатление. Остановившись, она укоризненно посмотрела на меня.

— Филипп, — сказала она, — не хочешь ли ты сказать, что лично знаком с Силки? Тебе придется это доказать.

Когда мы вошли, Силки не было, но билетер вызвал его из какого-то подсобного помещения, и через минуту Силки ворвался в главный шатер, где располагался его салон диковин. Фигурой он напоминал растолстевшую акулу. Глаза его сузились, словно все эти пятнадцать лет он провел, прикидывая, как использовать ближних для собственной выгоды. Я не заметил маниакального взгляда, запечатленного на фотографии, но по лицу его уверенно читались маниакальные склонности: жадность, стремление к обману и жестокость. Он был именно таким, как я и ожидал, и вот что самое интересное: он неподдельно мне обрадовался. Это была специфическая радость — как у одинокого бродяги, который наконец-то увидел жилье. Мы оба чуть переборщили, приветствуя друг друга, но в равной степени были рады своему взаимному энтузиазму. Когда кончились приветствия и представления, доброжелательность Силки расцвела совсем уж пышным цветом.

— Недавно здесь был Брик. Он говорил, что ты читаешь лекции в университете. Поздравляю! Я всегда знал, что в тебе что-то есть.

Я постарался поскорее уйти от этой темы.

— А может, ты нас поводишь и расскажешь что-нибудь о себе? — предложил я.

До этого мы уже осмотрели необыкновенно толстую женщину и живой человеческий скелет, но Силки вернулся к ним, чтобы рассказать о СВОЕЙ жизни с ними: как он их нашел и как мог получить признание. Он был очень многословен, поэтому время от времени я подгонял его. Наконец мы остановились перед небольшим шатром, на брезентовом клапане которого было всего одно слово: КОТ. Я обратил на него внимание еще раньше; болтовня зазывалы, стоявшего у входа, уже возбудила мой интерес.

— Зайдите взглянуть на Кота! Уважаемая публика, это не обычная диковина, это настоящая сенсация! Никогда прежде в цирке не было такого существа. Это биологический феномен, удививший ученых всей страны… Уважаемая публика, это действительно нечто невероятное! Билеты по двадцать пять центов, а если вы выйдете недовольными, получите свои деньги обратно. Да-да, вы не ослышались: каждый может получить деньги обратно, достаточно лишь подойти к кассе…

И так далее, и так далее. Правда, эта реклама была не слишком привлекательной, однако мое воображение подстегнула реакция публики. Людей впускали группами, а внутри был, наверное, какой-то комментатор, несколько минут он говорил что-то едва слышно, а потом громко произносил:

— А теперь, уважаемая публика, мы поднимаем занавес!

Занавес поднимался, вероятно, одним движением, точно рассчитанным по времени, потому что сразу же после последнего слова следовала реакция зрителей:

— О-о-о-о!

Потом наступала интригующая тишина, а затем люди выходили. И ни один не просил вернуть деньги.

Перед входом вышла небольшая заминка. Силки начал бормотать в том, что является владельцем только части представления, а потому не может давать входных билетов. Я проложил этому конец, быстро купил билеты, и мы вошли в шатер с очередной группой.

Существо, сидевшее в кресле на небольшом возвышении, имело около полутора метров роста при стройном теле. У него была кошачья голова и жесткая шерсть. Выглядело оно, как увеличенная версия животного из комиксов.

Однако на этом сходство с котом кончалось.

Во всем остальном это было что-то совсем другое. Конечно, не кот, я понял это с первого взгляда: у него было совершенно иное строение тела, и я почти сразу выделил принципиальные анатомические отличия.

Голова: лоб высокий, а не низкий, покатый. Лицо гладкое, почти безволосое, оно выражало характер, силу и высокую разумность. Тело — на длинных прямых ногах, пропорционально сложенное, плечи гладкие, руки с короткими, но развитыми пальцами, заканчивающимися тонкими острыми когтями.

И уж совершенно не кошачьими были его глаза. Они выглядели почти обычно: слегка раскосые, прикрытые настоящими веками, почти того же размера, что и у людей. Однако эти глаза буквально ТАНЦЕВАЛИ. Они двигались в два или даже в три раза быстрее, чем глаза людей. Пристальный взгляд при такой высокой скорости движения доказывал, что существо может прочесть кадр микротипии, находящийся на другом конце комнаты. Какие же точные образы должен был получать этот мозг!

Все это я заметил за несколько секунд. А потом существо шевельнулось.

Не торопясь, небрежно и свободно, оно встало, зевнуло и потянулось. Наконец, сделало шаг вперед. Женщины, собравшиеся в зале, заволновались, но служитель успокаивающе сказал:

— Все в порядке, не беспокойтесь. Он часто так спускается и смотрит. Он не опасен.

Публика стояла неподвижно, пока Кот спускался с возвышения и приближался ко мне. Передо мною он остановился и с интересом оглядел меня. Потом осторожно отогнул полу моего пиджака и изучил содержимое нагрудного кармана.

Вынув почтовую карточку с фотографией Силки, которую я забрал с собой, чтобы выяснить, в чем дело, он долго ее разглядывал и наконец подал Силки. Тот вопросительно взглянул на меня.

— Можно?.

Я кивнул. Мне казалось, что я стал свидетелем драмы, смысла которой не понимаю. Я внимательно смотрел на Силки.

А он взглянул на снимок, и уже совсем было собрался вернуть его мне, когда вдруг замер. Потом резко отдернул руку и уставился на фотографию.

— О, Боже! — прошептал он. — Это же моя фотография.

Он не играл, удивление его было настолько искренним, что я поразился.

— Значит, это не ты отправил карточку? — спросил я. — Не ты писал эту чушь на обороте?

Силки молчал. Повернув карточку, он прочел текст и покачал головой.

— Это какая-то бессмыслица, — пробормотал он. — Гм, ее отправили из Марстауна. Мы были там три дня на прошлой неделе.

Он вернул мне карточку.

— Я ее никогда прежде не видел. Странно…

Я поверил ему. Держа карточку в руке, я вопросительно взглянул на Кота. Однако существо уже перестало нами интересоваться. Оно повернулось, вновь поднялось на возвышение и опустилось в свое кресло. Потом зевнуло и закрыло глаза.

И это было все. Мы вышли из шатра и попрощались с Силки. Я не придал особого значения этому эпизоду, а позднее, уже по дороге домой, он показался мне совсем пустяковым.

Не знаю, как долго я спал. Переворачиваясь на другой бок, чтобы снова погрузиться в сон, я заметил, что ночник горит, и резко сел в постели.

В кресле, не далее метра от меня, сидел Кот.

Вокруг была мертвая тишина; Поначалу я не мог выдавить из себя ни звука. Мне вспомнились слова служителя, что Кот «…не опасен», но теперь я в это не верил.

Уже в третий раз это создание явилось ко мне: ведь это оно писало на стекле. Я вспомнил содержание последнего послания: «Кот хочет с тобой говорить», и испугался. Может ли быть, чтоб это существо говорило?

Неподвижность незваного гостя прибавила мне смелости.

— Ты можешь говорить? — спросил я, облизнув губы.

Кот шевельнулся, поднял лапу — неторопливо, как человек, не желающий вызвать переполох — и указал на ночной столик у моей постели. Проследив за его указательным пальцем, я заметил там, прямо под лампой, какое-то устройство. Из него донеслось:

— Я не могу издавать звуков человеческой речи, но ты сам можешь убедиться — передатчик отлично подходит для этого.

Признаться, я так и подпрыгнул на кровати; сердце у меня замерло и начало биться вновь лишь тогда, когда пауза затянулась, а со мной не произошло ничего страшного. Не знаю почему, но я считал, что общение со мной при помощи механического устройства чем-то мне грозит.

Полагаю, это сработал инстинкт самозащиты. Прежде чем ясность мышления вернулась ко мне, устройство на столике произнесло:

— Передача мыслей с помощью электронного устройства основана на использовании энергии ритмов мозга.

Это заявление задело меня. Я много читал на эту тему, начиная с реферата профессора Ганса Бергера (1929 год) о мозговых ритмах мозга. Там утверждалось нечто другое.

— А разве их электрический потенциал не слишком мал? — спросил я. — Кроме того, у тебя открыты глаза, а ритмы всегда искажаются, если глаза открыты. В сущности, центрам зрения подчинена настолько значительная часть мозговой коры, что ритмы вообще не обнаружимы.

Тогда я не обратил на это внимания, но сейчас думаю, что сбил его с панталыку.

— Какие замеры проводились? — спросил он. Его интерес чувствовался даже без передатчика мыслей.

— Фотоэлементы намерили всего пятьдесят микровольт энергии, — сказал я, — в основном, в активных центрах мозга. Ты знаешь, что такое микровольт?

Он кивнул.

— Я не скажу тебе, какую энергию производит мой мозг, — произнес он после паузы. — Это может тебя испугать. Но не вся эта энергия является разумном. Я — студент, совершающий экскурсию по Галактике. Можно назвать ее последипломной практикой. Для нас, студентов, обязательны некоторые принципы… — Он прервался. — Ты открыл рот. Хочешь что-то сказать?

Я был буквально раздавлен…

— Ты сказал, по Галактике? — спросил я наконец.

— Да.

— Но… но ведь это должно длиться много лет! — Мой мозг напряженно работал, пытаясь толком осознать все это.

— Мое путешествие продлится около тысячи лет вашего времени.

— Ты бессмертен?

— О, нет.

— Тогда… — Я замолчал, не в силах говорить дальше, и сидел с пустотой в голове, а Кот продолжал:

— Устав студенческого братства обязывает нас рассказать о себе одному местному существу, когда мы покидаем ту или иную планету. А также забрать с собой какой-нибудь сувенир, символизирующий цивилизацию существ, живущих на ней. Интересно, что ты предложишь в качестве сувенира с Земли? Это должно быть нечто такое, что сразу покажет доминирующее качество в характере вашей расы.

Это объяснение успокоило меня. Мои мысли перестали кружиться в безумном темпе, и я почувствовал себя гораздо увереннее. Сев поудобнее, я задумчиво погладил лицо, искренне веря, что выгляжу разумным существом, совету которого можно последовать.

Постепенно я качал понимать всю сложность проблемы. Я всегда считал, что человек — существо неизмеримо сложное. Как же можно выбрать всего одну черту в его богатой, сложной натуре и сказать: «Вот это и есть человек»?

— Может ли это быть произведение искусства, науки или что-то подобное? — спросил я.

— Что угодно.

Моя увлеченность еще больше усилилась. Всем своим естеством я принял важность происходящего со мной. Нужно было, чтобы эта великая раса, которая путешествует вдоль и поперек Галактики, получила верное представление о человеческой цивилизации. Когда, наконец, я нашел решение, то сам был удивлен, что это потребовало так много времени. Но я уже знал, что нашел верный ответ.

— Человек, — сказал я, — испокон веков был существом религиозным. С незапамятных времен, слишком удаленных от нас, чтобы сохранились какие-либо записи, человеку требовалась вера. Когда-то он отождествлял веру с божеством стихии: бури, реки, растения, потом боги стали невидимыми. Сейчас же они вновь становятся ощутимыми — это система хозяйствования, наука. Человек пс-слоняется им, другими словами, относится к ним чисто религиозно.

— Так вот, — закончил я, довольный сам собой, — тебе нужно отлитое из твердого металла изображение человека с откинутой назад головой, воздетыми к небу руками, с выражением экстаза на лице и подписью на основании скульптуры: «Верую».

Кот внимательно смотрел на меня.

— Это очень интересно, — сказал он наконец. — Пожалуй, ты близок к цели, но это еще не тот ответ. — Он встал. — Я хочу, чтобы ты сейчас пошел со мной.

— Что?

— Оденься, пожалуйста.

Это было сказано равнодушным тоном, и страх, который тлел где-то на дне моей души, вспыхнул вновь.

Я сидел за рулем. Кот — рядом со мной. Ночь была холодная и темная. Время от времени из-за облаков выглядывал серп луны, местами посверкивали звезды. Осознав, что откуда-то из тех мест прибыло на Землю это существо, я несколько расслабился.

— Скажи, жители вашей планеты ближе нас подошли к глубинному значению истины? — рискнул я спросить его.

Это прозвучало как-то неестественно, педантично; типичный учительский вопрос. Я торопливо добавил:

— Надеюсь, ты не обидишься, если я задам тебе несколько вопросов?

И снова это прозвучало как-то не так. Во внезапном приступе отчаяния мне показалось, что я теряю шанс, даваемый раз в тысячу лет. Мысленно я проклинал свой профессорский опыт, из-за которого говорил языком сухой и скучной лекции.

— Открытку послал ты? — спросил я.

— Да. — Голос, идущий из устройства, которое существо теперь держало на коленях, звучал тихо, но отчетливо.

— А откуда ты узнал мою фамилию и адрес?

— Я вовсе этого не знал. — Прежде чем я успел что-либо сказать, он продолжал: — До того как ночь кончится, ты поймешь все.

— О! — Я помолчал, чувствуя холод в желудке и стараясь не думать о том, что еще произойдет, прежде чем ночь подойдет к концу.

— …вопросы? — выдавил я. — Ты ответишь на них?

Я уже открыл рот, чтобы со скоростью пулемета засыпать его серией вопросов, но не сказал ничего. Что я, собственно, хотел узнать? Множество ассоциаций, теснившихся в мозгу, мешали мне говорить. Почему, ну, почему, люди так зависят от эмоций в решающие моменты своей жизни? Я не мог собраться с мыслями, а время уходило. Когда я наконец заговорил, мой первый вопрос был банальным и, честно говоря, случайным.

— Ты прибыл на космическом корабле?

Он удивленно посмотрел на меня.

— Нет, — медленно ответил он. — Я использовал для этой цели энергию своего мозга.

— Что? Ты преодолел космическое пространство сам по себе?

— В некотором смысле, да. Вскоре человечество совершит первые открытия в области использования энергии ритмов мозга. Это будет переломным моментом в вашей науке..

— Мы уже совершили кое-какие открытия, касающиеся нашей нервной системы и ритма.

— Венцом этого, — последовал ответ, — будет власть над силами природы. Больше я ничего не скажу тебе об этом.

Он замолчал, но ненадолго. Теперь вопросы сами просились мне на язык.

— Возможно ли использование в космических кораблях атомного привода?

— Не в том смысле, как ты это понимаешь, — ответило существо. — Атомный взрыв не может быть ограничен, но можно использовать серию точно рассчитанных взрывов. А это вопрос техники, и с теоретической физикой не имеет ничего общего.

— А жизнь? — пробормотал я. — Как возникла жизнь?

— Это вопрос электронных случайностей, проявляющихся в оптимальной среде.

Тут пришлось остановиться, этого я вонять не мог.

— Электронные случайности? Как это понимать?

— Разница между органическим и неорганическим атомами заключается в их внутреннем строении. Углеводороды, наиболее чувствительные при определенных условиях, являются тривиальной формой жизни. Располагая атомной энергией, человек вскоре обнаружит, что жизнь можно создать из любого элемента или химического соединения. Но будьте осторожны. Углеводороды — структуры нестабильные, их можно легко уничтожить на нынешнем этапе развития.

Я поежился. Легко можно было представить, какого типа эксперименты проводятся в их государственных лабораториях.

— Так значит, — произнес я, чувствуя, как у меня перехватывает горло, — есть формы жизни, которые могут оказаться опасными уже в момент их создания?

— Опасными для человека, — ответило существо. — Поверни-ка на эту улицу, — сказало вдруг оно. — А потом поезжай прямо до въезда во двор цирка.

Я ехал, онемев от удивления. Странно, даже тень истины вызвала у меня шок.

Вскоре мы уже входили в темный тихий шапито, где размечтался салон диковин. Я знал, что сейчас разыграется последний акт драмы.

В темноте задрожал слабый огонек. Когда он приблизился, я увидел идущего к нам мужчину. В темноте я не мог его узнать. Свет стал сильнее, и тут я понял, что источника у него нет. А потом узнал Силки Тревиса.

Он глубоко спал.

Подойдя к нам, он остановился. Выглядел он как-то неестественно и жалко, как женщина, которую застали без макияжа. Бросив на него испуганный взгляд, я с трудом выговорил:

— Что ты хочешь с ним сделать?

Кот ответил не сразу. Повернувшись, он задумчиво смотрел на меня, потом мягко, одним пальцем, коснулся лица Силки. Тот открыл глаза, но и только. Я понял, что он едва понимает, что с ним происходит.

— Он нас слышит? — спросил я.

Кот кивнул.

— Он способен мыслить?

На этот раз он отрицательно покачал головой, а потом сказал:

— В своем анализе человеческой природы ты выделил лишь один симптом. Человек — существо верящее, но только из-за некоторой характерной черты. Я подскажу тебе. Когда какой-нибудь пришелец из Космоса появляется на чужой планете, у него есть только один способ маскировки. Когда ты поймешь, что это за способ, узнаешь, какова главная черта вашей расы.

Я попытался собраться с мыслями. В темной пустоте шапито, в глубокой тишине циркового двора все это показалось мне сюрреалистическим сном. Я не чувствовал страха перед Котом, и все-таки на дне души таилось какое-то паническое предчувствие, мрачное, как ночь. Я посмотрел на невозмутимого Силки, на морщины его постаревшего лица, на морщины, отражающие всю его прежнюю жизнь, потом перевел взгляд на Кота и сказал:

— Любопытство. Ты имеешь в виду человеческое любопытство. Интерес, который человек проявляет к странным, диковинным созданиям, заставляет его считать их естественными.

— Для меня совершенно невероятно, — сказал Кот, — что ты, человек интеллигентный, не заметил одну общую черту всех человеческих существ. — Он живо повернулся и выпрямился. — Ну, хватит. Я выполнил все условия, которые передо мной стояли: провел здесь некоторое время, избежав опознания, и рассказал о себе одному жителю. Осталось только отправить домой характерное творение вашей цивилизации, и можно отправляться в путь…

— Надеюсь, это творение — не Силки? — рискнул я спросить.

— Мы редко выбираем живых обитателей планеты, — последовал ответ, — и уж если делаем так, всегда даем им взамен что-то ценное. В данном случае это практическое бессмертие.

Оставались считанные секунды. Я вдруг испытал безнадежное отчаяние, и вовсе не потому, что хоть сколько-то жалел Силки. Он стоял, словно пень, и все ему было совершенно безразлично. Но я чувствовал, что Кот открыл какой-то секрет человеческой натуры, который я, как биолог, должен узнать.

— Ради Бога подожди! — воскликнул я. — Ты еще не объяснил, что это за главная черта человеческой натуры? А открытка, которую ты мне послал? А…

— Я дал тебе все, необходимое для размышления. Если ты не можешь ничего понять, то это уже не мое дело. У нас, студентов, есть свой кодекс, я выполнил все его требования.

— Но что мне сказать миру? — в отчаянии спросил я. — Разве у тебя нет никакого послания к людям? Никакого…

Он снова взглянул на меня.

— Если сможешь — не говори никому и ничего.

Он начал удаляться, не оглядываясь больше. Я вдруг заметил, что слабый огонек над головой Силки расширяется, становится все ярче, интенсивнее, начинает легонько, но ритмично пульсировать. Соединенные его блеском Кот и Силки сделались лишь туманными силуэтами, словно тени в огне.

Потом и эти тени затерялись, а матовый свет начал бледнеть. Постепенно он сполз к земле и лежал там пятном некоторое время, и, наконец, расплылся в темноте.

Силки и странный Кот исчезли без следа.

Сидящие вокруг стола в баре молчали. Наконец Горд сказал свое «угу», а Джонс спросил обычным властным голосом:

— Вы, конечно, разгадали тайну открытки?

Худощавый мужчина, похожий на учителя, кивнул.

— Думаю, да. Подсказкой оказалось упоминание о разнице времен. Открытку отправили уже ПОСЛЕ ТОГО, как Силки выставили в качестве экспоната в школьном музее на той кошачьей планете, но из-за разницы времен она пришла ДО ТОГО, как я узнал, что Силки приехал в наш город.

Мортон вынырнул из глубин своего кресла.

— А что насчет основной черты человеческой натуры, внешним проявлением которой является религия?

Незнакомец махнул рукой.

— Представляя диковины природы, Силки, по сути дела, выставлял напоказ самого себя. Для человека религия — это форма самодраматизации перед Богом. Любовь к самому себе, самолюбование — это, в сущности, способ утвердить самого себя… и потому-то существо с другой планеты смогло довольно долго находиться среди нас незамеченным.

Кэти откашлялась и спросила:

— Меня интересует любовная линия. Вы женились на Вирджинии? Ведь это вы тот самый профессор биологии, правда?

Чужак покачал головой.

— Я был им, — ответил он. — Нужно было последовать совету Кота, но я решил, что следует рассказать всем людям о том, что случилось. Меня уволили через три месяца. Я не скажу вам, чем занимаюсь сейчас, но бросать этого нельзя! Мир должен узнать о слабости человеческой природы, которая вяжет нас по рукам и ногам! А Вирджиния… что ж, она вышла за пилота одной из крупных авиакомпаний, то есть поддалась его версии самодраматизации.

Он встал.

— Ну, мне пора. Этой ночью я должен навестить еще множество баров.

Когда он вышел, Тэд на минуту перестал строить из себя идиота.

— Эй, — сказал он, — у этого типа неплохой текст. Представьте, как он будет холить и повторять свою историю всю ночь! Какое благодатное поле деятельности для того, кто хочет быть в центре внимания!

Мира захохотала, Джонс заговорил с Гордом тоном человека, познавшего все, а Горд все повторял свое «угу», как будто слушал его. Кэти положила голову на стол и пьяно захрапела, а Мортон еще глубже погрузился в свое кресло.