"Монстры на орбите" - читать интересную книгу автора (Вэнс Джек)

6

Восход солнца на Кодироне сопровождался уникальным во всей Вселенной явлением: занавес сине-белого света, словно веко, падал вниз, на западную сторону горизонта, будто спускался затвор, изгоняющий мрак и дающий дорогу ледяному свету кодиронского дня. Эффект приписывался флюоресцирующей компоненте воздуха, которая активизировалась радиацией Минтаки Суб-30, а резкая линия раздела объяснялась маленькими угловыми размерами диска Минтаки Суб-30 — почти что точечного источника света.

Джин тихо выскользнула из комнаты, как раз вовремя, чтобы успеть к представлению. Длинная и пустынная Мейн стрит потонула в синей тьме. Ветер ударил Джин в лицо. Она сердито облизнула губы и задумалась о том, где позавтракать. Когда-то припозднившихся пьяниц, игроков и пресытившихся клиентов обоих городских борделей обслуживали неряшливые кофейни на Райской Аллее. Возможно, они еще существовали.

Джин дрожала от ветра, хлеставшего с голых скал Кодирона. Она подтянула свой темно-синий жакет на шее. Девушка ощущала, что кожа ее стала грязной, липкой, но в ранний час в ванных отеля горячей воды не было

— при помощи таких вот экономических мер «Сунхауз» достигал показного великолепия фасада. Поверхностный блеск и внутренние пороки, точно так же, как у некоторых людей. Джин припомнила Гема Моралеса. Рот ее растянулся в ледяной улыбке. Самонадеянное своевольное существо. Он так важно удалился от «Сунхауза», так собой доволен… Джин выбросила его из головы. В огромной Вселенной он был атомом, пусть наслаждается собой, продвигая ее расследование.

Девушка дрожала. Было и в самом деле очень холодно и очень рано для каких-либо дел. Чердак, наверное, все еще в клубах свежего табачного дыма, в запахе пива и парах виски. Под ее пальцами въевшаяся грязь, многолетняя пыль будут казаться липкими, но она и не ожидала, что поиск окажется сплошным наслаждением. Сортировать старые вещи Джо Парле будет куда менее хлопотно без Гема Моралеса.

Джин привычно свернула на Райскую Аллею у здания суда и увидела впереди желтые огоньки кафе «Нью-Йорк». Она скользнула внутрь и села у стойки рядом с сопящим рабочим фермы, все еще тупым после ночной пирушки. Она тихо пила кофе и ела торт, поглядывая на себя в зеркало за стойкой — очень красивая девушка с коротко остриженными густыми черными волосами, кожей как матовое оконное стекло с желтой подсветкой, широким бледно-розовым ртом и изящным подбородком, черными глазами, которые могли становиться огромными от возбуждения, а могли быть длинными и узкими под густыми ресницами… «Я буду красивой очень долго, — подумала Джин, — если не позволю себе выдохнуться. Мне очень много дает моя жизненная сила. Я надеюсь на это не потому, что мне только семнадцать, девичий возраст, так сказать. Это больше».

Она покончила с кофе и вышла обратно на Райскую Аллею. На Мейн стрит сияли бело-голубые утренние лучи, все углы, все выступы ловили свет и светились сами, словно в огнях Святого Эльма.

Впереди, темный и облезлый, вырос фасад таверны «Старый Ацтек». Таверны Джо Парле, первого дома в ее памяти.

Джин обошла вокруг и последовала хорошо запомнившимся путем: залезть на крышу сарайчика-пристройки для продуктов, затем дернуть за жалюзи, казавшиеся вроде бы прочными — и открывался проход внутрь.

Протиснуться, извиваясь, тяжело дыша, спрыгнуть на лестницу, перевести дыхание и, царапаясь о стены, по узеньким ступенькам взобраться на чердак.

Джин вслушалась. Ни звука. Не колеблясь, она взбежала по ступенькам и толкнула запыленную дверь. Остановилась в проеме, и воспоминания одолели ее, перехватывая дыхание и переполняя жалостью к черноглазой маленькой негоднице, которая когда-то спала здесь. Девушка заморгала, затем отодвинула эмоции в сторону. Огляделась. Сквозь грязное окно сочился свет. Груда грязных коробок — вот что осталось от злобного Джо Парле.

Как и опасалась Джин, все было пыльное, сырое и липкое, и пахло эманациями бара. В первой коробке она нашла счета, расписки, оплаченные чеки. Во второй лежал фотоальбом, который она отложила в сторону, а также множество магнитофонных лент. Третий хранил… Она подняла голову в тревоге. Вкрадчивый скрип пола. Джин набрала воздуха и повернулась. В дверях, глядя на нее, стоял Гем Моралес. Он слегка улыбался, скаля зубы. Очень неприятное выражение.

— Так я и думал, что найду вас здесь, — сказал он тихо.

— И я думала, что найду здесь вас.

Гем сделал шаг в комнату.

— Вы занялись немножечко воровством…

Джин увидела, что лицо его проходит последовательность выражений прошлой ночи. Она напряглась. Еще минуту…

Она сказала:

— Гем!

— Да?

— Вы боитесь смерти?

Он не ответил, но стоял наготове, как кот перед прыжком. Джин сказала:

— Если будете вести себя неосторожно, вам придется умереть.

Он беспечно шагнул вперед.

— Не подходите ближе…

Тело бармена еще приблизилось. Он слегка наклонился вперед и потянулся к ней.

— Еще два шага, Гем…

Джин показала ему то, что держала в руках — маленький брусочек, не более спичечного коробка. Из крошечной дырочки в передней грани вылетала игла, способная вонзиться на шесть дюймов в человеческую плоть, где тончайшая нить из митрокса взрывалась. Гем замер.

— Вы не осмелитесь. Вы не осмелитесь меня убить!

У него не хватало умственных способностей постичь, что Вселенная может существовать без него, Гема Моралеса. Дернув плечами, он шагнул вперед. Игла щелкнула в воздухе, всколыхнула материю рубашки. Джин услышала, как внутри его тела что-то глухо хлопнуло, затем оно шлепнулось на пол, который от удара слегка задрожал.

Девушка поморщилась и не спеша засунула брусочек обратно в рукав. Потом вернулась к коробкам. Возможно, ей не следовало подстрекать Гема болтовней о спрятанном богатстве, искушать того, кто так пуст, так слаб, не было честным поступком.

Она вздохнула и открыла третью коробку. В ней, как и в четвертой, лежали календари. Джо Парле хранил календари, отмечая красным карандашом день за днем. Джин видела, как он покрывал каракулями пустые места. Памятные записки, что ли — Джин тогда не умела читать. Она перелистала назад семнадцать лет, затем стала отмеривать цепочку дней. Январь, февраль, март — ее глаз поймал каракули, выцветшие черные чернила: «Сказать Молли в последний раз, чтобы забрала свое чертово отродье». Молли. Имя ее матери было неизвестно. А кто такая Молли? Любовница Джо? Возможно ли, что сам Джо Парле был ее отцом? Джин подумала и решила, что нет. Слишком много раз Джо поносил судьбу, которая заставила его заботиться о девочке. И еще она вспомнила, как однажды Джо напился до белой горячки, до кошмаров. Она тогда уронила на пол кастрюлю, звон заставил нестройно зазвучать диссонирующую паутину его нервов. Джо закричал голосом тонким, как корнет-а-пистон. Он проклинал то, что она здесь, ее лицо, зубы, сам воздух, которым она дышала. Он безрассудно и дико кричал, что скорее убьет эту девчонку, чем посмотрит на нее, что он будет держать ее только до тех пор, пока не подрастет, а потом продаст. Это разрешало вопрос. Если она частица его тела, он бы нянчился с ней, показывал бы самое лучшее, что в нем было. Она могла бы стать для него началом новой жизни. Джо не был ее отцом.

Но кто такая Молли? Джин подняла альбом с фотографиями и замерла. Шаги на улице затихли. Она услышала, как загремела входная дверь, как позвали кого-то, но не поняла кого. Затем снова дребезжание, шаги удалились. Тишина. Джин села на коробку и открыла альбом.

На первых двух картинках было детство Джона Парле. Дюжина снимков венерианского дома на сваях, очевидно на Бренди-Бич. Маленький мальчик в рваных розовых шортах, в котором она узнала Джо, стоял рядом с пышногрудой женщиной с суровым лицом. Через несколько страниц Джо стал молодым человеком. Он позировал у старого воздушного вагона «Дюрафлайт». На заднем плане виднелись корявые коричнево-белые кисточные деревья, местом действия все еще была Венера. На следующей странице только одна картинка: миловидная девушка с пустоватым выражением лица. Зелеными чернилами было накарябано: «Слишком плохо, Джо».

Действие переместилось на Землю. Бар, ресторан, большой групповой снимок, где Джо, безмятежный и помпезный, стоял среди дюжины мужчин и женщин, явно его служащих. Дальше в альбоме было только несколько фотографий. Очевидно, по мере того, как таяло состояние Джо, он лишался энтузиазма сниматься. На двух фотографиях, профессионально выполненных, была женщина, блондинка с медным отливом, явно хозяйка приема. Подпись гласила: «Славному малому. Вирли.»

Оставалась только одна фотография, с таверной «Ацтек» двадцатилетней давности, — так рассудила Джин по облику Джо. Он стоял в дверях, с одной стороны от него были два бармена в безрукавках и швейцар, человек, которого Джин помнила как азартного игрока, а с другой — четыре нахальных женщины в вызывающих позах. Подписано было: «Джо и компания». Под каждой фигурой стояло имя: «Вирли, Мей, Тата, Молли, Джо, Батч, Карл, Хофам».

Молли! С пересохшим горлом Джин изучала лицо. Ее мать? Большая тучная женщина с грубым обликом. Черты лица мелкие, рыхлые, словно тесто, словно трепетная свинячья нога.

Молли. Какая она, Молли? Трудно было не угадать ее профессию, а значит, мало надежды на то, что она все еще живет по соседству.

Джин раздраженно вернулась к календарю, перелистала еще несколько месяцев назад… За два года до ее рождения она нашла заметку: «Внес залог за Молли и Мэй». Больше ничего. Джин на мгновение задумалась, взвешивая все. Если эта отвратительная Молли была ее матерью, кто мог быть ее отцом? Джин фыркнула. Сомнительно, что Молли сама знала это.

Сделав усилие, Джин вернулась к лицу цвета свиного жира, к маленьким свинячьим глазкам. Они ранили ее. Значит, это ее Мама. Глаза внезапно наполнились слезами, рот скривился. Джин продолжала смотреть, словно отбывая покаяние. А что она в своем высокомерии ожидала? Баронесса Понтеммы со своей леди в беломраморном замке… «Плохо быть такой пронырливой, — сказала Джин печально. Она вздохнула. — Может быть, у меня выдающийся отец?»

Идея ошеломила ее: «Должно быть, он очень здорово напился». Она оторвала фото, сунула в карман и нерешительно поднялась на ноги. Пора идти.

Джин упаковала коробки и нерешительно посмотрела на тело Гема. Не слишком хорошо оставлять его здесь, на чердаке… Ничто, связанное с Гемом, не могло быть слишком хорошим. Он может проваляться здесь неделю, месяц… Она почувствовала тошноту, которую сердито подавила: «Будь разумной, ты, дура».

Надо бы вытереть отпечатки пальцев…

Раздался грохот в наружную дверь. Хриплый голос позвал: «Гем!… Гем!..» Джин побежала к двери. Пора уходить. Кто-то, наверное, видел, как Гем входил сюда.

Она соскользнула вниз по лестнице, вылезла меж деревяшек жалюзи на крышу сарайчика, поставила их на место, соскользнула на землю и поднырнула под покосившуюся ограду, выходившую в тупик Алоха. Через десять минут Джин оказалась в своей комнате в «Сунхаузе». Сбросив одежду, она стала под душ.

Лоснящийся ленивый клерк в здании суда заворчал, когда Джин скромно обратилась к нему со своей просьбой.

— О, прошу вас, — сказала Джин, улыбаясь чуть в сторону: эта старая уловка придавала ей вид мечтательного очарования, магической дерзости и немыслимой, невообразимой красоты.

Клерк облизнул багровые отвислые губы:

— Ладно, ладно… Такая маленькая девушка, как вы, должна сидеть со своей мамочкой. Ну?

Джин не считала умным сообщать ему, что именно мать-то она и искала.

Они стали вместе просматривать записи, пропуская ленту за лентой на экране.

— В тот год мы трудились как пчелы, — пожаловался клерк. — Но мы должны найти это имя, если… ну, вот Молли. Молли Саломон. Это она? Арестована за бродяжничество и употребление наркотиков двенадцатого января, пребывала в Доме Реабилитации до первого февраля. Залог внес Джо Парле, человек, который владел салуном на Райской Аллее.

— Это она, — сказала взволнованно Джин. — Когда ее освободили?

— У нас таких сведений нет. Наверное, когда подавили ее пристрастие к наркотикам, через год или два.

Джин принялась вычислять, пожевывая губу маленькими острыми зубками и хмурясь. Молли должна была вернуться к активной жизни где-то очень незадолго до ее рождения. Клерк смотрел на нее как старый серый кот, но молчал. Джин неуверенно спросила:

— Я думаю, что эта… Молли Саломон живет сейчас где-нибудь рядом?

Клерк, вертя пальцами декоративную эмблему на лацкане, обнаружил признаки смущения.

— Ну, молодая леди, в том месте вам едва ли стоит показываться.

— Где она живет?

Клерк поднял голову и встретился с ней взглядом. Он тихо сказал:

— Это за городом, на дороге Меридианов, за Эль Панатело. Трактир «Десятая Миля».

Дорога Меридианов вела в верхние земли, она кружила вокруг трех вулканических конусов, которые формировали профиль окрестностей Ангел Сити, затем ныряла как колибри в каждую из старых шахт и оканчивалась в конце в долине Плагханк. Десять миль по дороге — это шесть миль по воздуху, и через несколько минут после «Сунхауза» кэб посадил Джин рядом с ветхим домом.

Когда люди работали в суровой враждебной глуши, производили продукцию, делали деньги, появились дома Десятой Мили. Когда были построены города, когда явилась цивилизация со своим комфортом и умеренностью, дома Десятой Мили стали тихой заводью, утопавшей в янтарном полумраке. Раньше здесь могли заметить только человека, который оставался молчаливым, теперь же комнаты покрылись пылью и даже шаги казались громом.

Джин бодро взбежала по ступенькам из каменной пены. Салун был пуст. Вдоль черной стены с зеркалом располагалась стойка бара, на полках разместились сотни сувениров прошлых лет: отборные кристаллы «звук-свет», окаменевшие останки Троттеров и других вымерших обитателей Кодирона, буры, композиция из шести шахтерских касок с надписанными на них именами.

Чей-то голос, полный подозрительности, проскрежетал:

— Что вы хотите, девушка?

Джин обернулась и увидела старого человека с орлиным носом, сидящего в углу. Глаза у него были голубые и пронзительные, гребень седых волос придавал ему сходство со старым белым попугаем, которого внезапно разбудили.

— Я ищу Молли, — сказала Джин. — Молли Саломон.

— Здесь нет никого, кого бы так звали. Что вы от нее хотите?

— Я хочу поговорить с ней.

Челюсть старика сначала пошла вверх, затем вниз, словно он жевал что-то очень горячее.

— О чем?

— Если она захочет, чтобы вы узнали, она скажет вам сама.

Подбородок старика сморщился.

— Девушка, а вы прекрасная нахалка, не так ли?

Сзади прозвучали мягкие шаги. В комнату вошла женщина в неряшливом вечернем платье и встала, глядя на Джин с очевидным выражением голода и зависти.

Старик рявкнул:

— Где Молли?

Женщина указала на Джин.

— Она пришла работать? Я этого не вынесу. Я устрою скандал. В ту же минуту, когда такая молодая шлюха как эта разместится здесь.

— Я всего лишь хочу поговорить с Молли.

— Она наверху… чистит ковер, — женщина повернулась к старику. — Пейсли сделал это снова. Если вы выгоните раз и навсегда отсюда этого старого пьянчугу, я искренне буду вам благодарна.

— Деньги есть деньги, — сказал старик.