"Дело Уильяма Смита" - читать интересную книгу автора (Вентворт Патриция)

Глава 4

На следующее утро оказалось, что единственное последствие вчерашнего происшествия, всего лишь внушительных размеров шишка на голове Уильяма. Он даже не стал бы ничего рассказывать миссис Бастабл, но к несчастью, она выглянула из окна своей спальни как раз в тот момент, когда Смит подъезжал к дому в такси. Сразу же подняв раму, она услышала, как сержант справляется о самочувствии молодого человека, после чего вышла встречать его на лестницу, сгорая от любопытства. Если оскорбительное предположение и зародилось в ее голове, оно моментально улетучилось. Она была само участие, суетилась, предлагала тысячу способов лечения и даже подумать не могла о том, чтобы лечь спать самой или позволить лечь ему прежде, чем ей не будет подробно доложено о происшедшем. Она без конца прерывала рассказ восклицаниями вроде: «Только представьте!» и «Боже мой!»

Когда Уильям закончил, миссис Бастабл тряслась от волнения.

— Какое чудесное спасение! Сначала мистер Таттлкомб, а теперь… Что бы мы стали делать, если бы вы тоже нас покинули?

— Но я же здесь.

Экономка глубоко вздохнула.

— Но могли и не вернуться! У меня от всей этой истории мурашки по телу. Только представьте: полиция приходит сообщить ужасные новости, а мистер Таттлкомб все еще в гипсе! Ах, боже мой, что бы тогда было?

У миссис Бастабл — маленькой женщины с пушистыми, не очень чистыми волосами — в момент волнения краснел нос. Он и сейчас был розового цвета и нервно подергивался. Она безотчетно схватила себя за голову, неловко задев прическу, из-за чего из волос выпали три шпильки. Уильям нагнулся, чтобы поднять их, но сразу же пожалел об этом. Сказав, что хочет лечь в постель, он наконец покинул свою собеседницу.

Едва опустив голову на подушку, он уснул и сразу же погрузился в свое видение. Теперь оно приходило все реже и реже — всего дважды в прошлом году и только один раз летом этого года. И вот снова вернулось. Но теперь оно утратило свое спокойствие и гармонию, словно отражение в потревоженной воде. Уильям вновь видел ступеньки перед входом, но дверь не открывалась. Он толкал ее, но безуспешно. Ее удерживал не засов, не железный болт, не замок: кто-то подпирал ее с другой стороны. Затем сон изменился. Уильям услышал чей-то смех и решил, что это Эмили Солт. Ему казалось, что это она, хотя смеха ее никогда в жизни не слышал. Он увидел, как она украдкой разглядывает его из-за двери — не в доме его сна, а в доме Эбби Солт. Тут Эбби сказала: «Бедная Эмили! Она не любит мужчин», и Уильям проснулся. Повернулся на другой бок и опять заснул. Теперь он был на необитаемом острове в окружении бесчисленных Псов Вурзелов, стай Буйных Выпей и множества плавающих в пруду Уток-Растяп. Этот сон был умиротворяющим, и утром Уильям проснулся в хорошем настроении.

Разобравшись с почтой и подождав, пока все примутся за работу, он прошел через мастерскую, устроенную в комнате, которая раньше служила гостиной, и расположенную позади нее сильно обветшавшую оранжерею. Конечно, во время войны все стекла были выбиты, но их снова вставили, и теперь это было уютное светлое помещение, хотя зимой там было не слишком тепло. С холодом пытались бороться с помощью двух керосиновых горелок: одна в гостиной, вторая — в оранжерее. Пока за ними следила миссис Бастабл, они не производили ни какого эффекта, кроме сильной вони. Уильям решил сам заняться горелками, когда заметил посиневшие руки Кэтрин. Кроме того, ему пришло в голову, что в ее присутствии запах керосина совершенно неуместен — может быть, роза или лаванда, но только не керосин! Он отобрал у миссис Бастабл горелки, хотя и пришлось долго уговаривать ее не обижаться, что-то там подвернул — в результате запах полностью исчез, а температура в комнатах ощутимо повысилась.

Когда Уильям появился в мастерской, в одном конце комнаты пожилой мужчина и мальчик делали каркасы для собак и птиц, а Кэтрин Эверзли, сидя за большим кухонным столом в гостиной, наносила последние штрихи на радужное оперение и алый клюв выпи.

Уильям подошел и остановился возле девушки.

— Хорошая птица.

— Да. Она кричит, правда? Я ее только что закончила, а сейчас буду грунтовать уток. Они получатся очень красивыми, если сверху нанести ту краску цвета металла. Ну вот, готово!

Кэтрин повернулась и посмотрела на него снизу вверх.

— С вами все в порядке? Мисс Коул сказала, вас кто-то пытался вчера ограбить.

— Ну, я не знаю, что он пытался сделать. Он ударил меня по голове, когда я возвращался от мистера Таттлкомба.

Она быстро спросила:

— Вам очень больно?

— Нет, у меня всего лишь шишка на голове. Главный удар приняла на себя шляпа.

— Вам удалось схватить его?

— Нет, я потерял сознание. Детектив из Скотленд-Ярда подобрал меня и привез домой на такси. Очень хороший парень.

— И вы не знаете, кто вас ударил?

— Нет. Эбботт сказал, он мгновенно ускользнул.

Кэтрин отодвинула выпь и взяла неуклюже переваливающуюся утку. Открыв баночку с краской, она начала накладывать телесно-розовый первый слой. Уильям подвинул табурет к другому концу стола и принялся за свою утку. Немного помолчав, Кэтрин произнесла:

— Это довольно странно — с вами и с мистером Таттлкомбом одновременно случилась беда…

Уильям улыбнулся.

— Мистер Таттлкомб уверяет, что его сбили. Про меня-то точно можно так сказать!

— Как это «его сбили»? Что он имеет в виду?

— Он убежден, что кто-то толкнул его. Говорит, вышел из дома, почувствовал, что на улице сыро, и, не закрывая двери, прошелся до обочины. Тут показалась машина, и кто-то толкнул его на землю.

Кэтрин подняла глаза, ее кисть замерла. На ней был выцветший зеленый халат, закрывающий платье. Щеки и губы не подкрашены, лицо бледно. Взгляд ее потемнел Теперь Уильям хорошо знал, какими бывают ее глаза: темными, как тени в неподвижной воде пруда, сверкающими, как коричневая речная вода в солнечных лучах, затуманенными, как облаком, печалью. Знал он и самый прекрасный взгляд ее, который даже не мог описать — взгляд, полный трепетной нежности, словно водная гладь, потревоженная крыльями ангела. Мысли влюбленных иногда так романтичны!

Кэтрин взглянула на Уильяма и спросила:

— Это случилось вечером?

— Да.

— Он вышел, оставив дверь открытой? В коридоре горел свет?

— Да, именно поэтому он понял, что на улице сыро — мокрый тротуар заблестел на свету.

Девушка вернулась к раскрашиванию.

— И вы тоже вышли вчера поздно вечером?

— Да.

— Дверь была открыта и в коридоре горел свет?

На лице Уильяма отразилось удивление.

— Да. А что?

— Да мне пришло в голову… Это очень странно…

— Что вам пришло в голову?

Она не ответила. А потом спросила:

— Как выглядит мистер Таттлкомб?

— Как выглядит?

— Какой у него рост? — уточнила Кэтрин.

— Почти такой же, как у меня — около пяти футов десяти дюймов.

— И он примерно такой же комплекции?

— Да, похожей.

Теперь он пристально разглядывал Кэтрин. Она продолжала длинными, ровными мазками водить кисточкой по дереву.

— Какие у него волосы?

Уильям сдержанно ответил:

— Очень густые, седые. Что вы хотите сказать?

— Я подумала, что вас обоих ударили — он ведь так сказал?

— Сбили.

— Да. Так я подумала, может быть, кто-то затаил на него злобу или завидует ему. У вас тот же вес и все остальное, и вы выходите из парадной двери его дома — а волосы у вас такие светлые, что их можно спутать с седыми, — вы выходите, освещенный сзади светом из холла. Возможно, человек, толкнувший мистера Таттлкомба, повторил свою попытку.

— Или наоборот: парень, который ударил мистера Таттлкомба, думал, что он — это я, — попробовал пошутить Уильям.

Кисточка Кэтрин остановилась на середине штриха, потом двинулась дальше.

— Вы знаете кого-нибудь, кто вас ненавидит?

— Нет. Но возможно, такой человек есть. Только это должен быть кто-то из моего зловещего прошлого. Надо иметь терпение, чтобы скрывать ненависть семь лет, не правда ли?

Кэтрин не ответила. Она закончила одну утку и взялась за вторую.

— Я вот что думаю, — рассуждал Уильям. — Когда с мистером Таттлкомбом произошел несчастный случай, дорога была мокрой. Мне кажется, он поскользнулся на глинистой обочине. Придя в себя, он страшно разволновался и решил, будто кто-то толкнул его.

— А что случилось с вами?

— Просто стечение обстоятельств. Грабитель видит, что вокруг никого, и решает попытать счастья. У меня мог оказаться отличный толстый бумажник.

— Он что-нибудь взял?

— Нет, там появился Эбботт.

Помолчав немного, Уильям продолжил:

— Во всей этой истории была одна странная вещь — по крайней мере, мне она кажется странной, потому что я никак не могу объяснить ее. Вы знаете, что я потерял сознание, потом очнулся, и рядом был Эбботт, а моя шляпа упала, и он подал мне ее…

— Да.

— Там неподалеку горел фонарь, и у Эбботта был карманный фонарик. Я хочу сказать, было очень темно, но я заметил на тротуаре какой-то предмет и подобрал его.

— И что же это было?

— Вначале мне показалось, что это обрывок бумаги или чек. Но это было письмо. Я подумал, оно выпало у меня из кармана, и сунул его туда — на мне был дождевик. Но сегодня утром я взглянул на него и обнаружил, что это — записка от миссис Солт мистеру Таттлкомбу. Вот что кажется мне странным.

Кэтрин перестала водить кисточкой.

— Зачем миссис Солт писать ему записки, если он лежит в ее доме? Или я совсем глупая и ничего не понимаю?

Уильям рассмеялся.

— Я задал себе тот же вопрос. А потом заметил дату: это довольно старое письмо. Должно быть, мистер Таттлкомб получил его незадолго до несчастного случая. Он, помнится, говорил мне, что миссис Солт прислала записку с просьбой зайти к ней в воскресенье. Но как же это послание оказалось в моем кармане, вот что меня поражает! Потому что ему неоткуда больше было попасть на тротуар, кроме как из моего кармана. Правда, не это главное… Вот, я закончил свою утку!

Уильям подвинул к себе другую и обмакнул кисть в воду.

После небольшой паузы Кэтрин сказала:

— Знаете, этот способ производства игрушек такой невыгодный! Если бы вы делали на фабрике, то заработали бы в два раза больше.

— Да, я знаю. Как раз перед несчастным случаем я пытался нечто подобное внушить мистеру Таттлкомбу. Идея ему не понравилась, но я хотя бы убедил его, что мне стоит навести справки на этот счет. Мы защищены нашими патентами, так что нет причин, которые мешали бы нам идти вперед. Я говорил ему, что, если местные дети любят наши игрушки, они должны понравиться и другим детям. Так почему бы не делать животных и для них? .

Кэтрин подняла глаза и улыбнулась.

— Правда, почему бы и нет? И что вы предприняли?

— Я написал Эверзли…

Он произнес это имя и запнулся.

— Это забавно, правда? Я никогда раньше не думал об этом. Не знаю даже почему. Ведь когда вы назвали свое имя, оно показалось мне…

Светлые брови Уильяма сошлись в линию, он сосредоточенно смотрел на девушку:

— Мне показалось, будто я слышал его раньше.

— Вам так показалось?

Она проговорила это так тихо, что он едва расслышал.

— Да, показалось. Хотя сознательно я не связал его с семьей Эверзли, но дело было именно в этом. Это звучит так глупо, но я… Ну, я слишком был занят вами. В смысле, я думал, как замечательно вы нам подходите, а мисс Коул не очень-то это понимает, так что у меня не было времени думать об именах. Но потом-то я должен был осознать это… Но почему-то этого не случилось. Мне кажется, фамилии людей не принадлежат им так же безраздельно, как имена.

Сердце Кэтрин билось так сильно, словно ей было семнадцать и ей делают первое в ее жизни предложение. Она подумала: «Он пытается сказать, я для него просто Кэтрин. Ах, милый, как чудесно и как смешно!», — но вслух произнесла:

— Я понимаю, что вы имеете в виду. В мыслях я никогда не называю друзей по имени.

Уильям задумался над ее словами.

— А как же вы думаете о них?

— Не уверена, что могу описать это. Главное — не имя, не лицо, а что-то такое, что принадлежит только этому человеку и больше никому.

— Да, я понимаю, что вы имеете в виду.

— Вы собирались рассказать мне об Эверзли. Что же случилось?

Он все еще хмурился.

— По-моему, здесь нет связи.

— Как раз здесь она есть. — Кэтрин наградила его своей очаровательной улыбкой.

— Довольно относительная.

— Я плохой логик. Продолжайте, расскажите мне, что произошло. Вы им написали. Что они ответили?

— Они предложили мне приехать и побеседовать с ними.

Кэтрин склонилась над своей уткой.

— И вы поехали?

— Да, но из этого ничего не вышло.

Ей хотелось поднять глаза, но она удержалась.

— Расскажите.

— Да нечего рассказывать. Я вошел. Никого из партнеров не было. Я вышел и на улице столкнулся с человеком…

Девушка еще ниже наклонилась над столом.

— Каким человеком?

— Похож на клерка, очень респектабельного вида. Вначале я решил, что он пьян, а потом — что болен. Он спросил, кто я такой, и я ответил. Все это выглядело странным, но он сказал, что все в порядке, и ушел.

— Но внутри, в офисе, вы кого-то видели?

— Да, секретаря мистера Эверзли.

— Какая она?

Уильям рассмеялся.

— Она?

— Это не женщина? Обычно ведь так бывает.

— Да, женщина, довольно красивая. Не молодая, но эффектная. Я просто пытался поймать вас, узнать, знакомы ли вы с ней.

— Я поняла. Да, знакома. Ее имя — мисс Джонс. Она — секретарь Сирила Эверзли, старшего партнера, работает уже долго, лет пятнадцать. Очень квалифицированный работник и, как вы выразились, эффектная женщина. — Кэтрин посмотрела ему в лицо. — Что произошло, когда вы ее увидели?

— В общем, ничего. Она назначила мне довольно позднее время, около шести часов. Никого из партнеров не было, и офис закрывался. Она не была расположена беседовать со мной слишком долго. Я показал ей нескольких животных и спросил, заинтересует ли фирму идея выпускать их на фабрике с нашим патентом. Но она на них едва взглянула.

— На что же она смотрела? — спросила Кэтрин.

— Ну… На меня. Клянусь, ее глаза просто буравили меня! Я чувствовал себя мерзким черным тараканом. Она сказала, что все эти вещи не в их стиле, но она расскажет о них мистеру Эверзли и сообщит мне результат. Через пару дней я получил записку: мистер Эверзли не заинтересовался.

Девушка вновь занялась уткой.

— Когда все это произошло?

— Как раз перед тем, как мистер Таттлкомб попал в больницу.

— А скажите… Кто написал первое письмо — вы или мистер Таттлкомб?

— Я.

— Написали или напечатали?

Тут она услышала смех Уильяма.

— Вы никогда не видели моего почерка, а то бы не спрашивали! Я, знаете ли, не хотел, чтобы они нас сразу отвергли. Я прекрасно напечатал — четко и без помарок.

— А подпись?

— О, вполне разборчиво — «Уильям Смит».

Кэтрин очень медленно и осторожно произнесла:

— Я понимаю, все это звучит неприятно, похоже на перекрестный допрос. Но мне кажется, так как я знаю Сирила Эверзли, то могла бы выяснить, видел ли он ваше письмо. Он мог и не читать его — многое он оставляет мисс Джонс. Вот и я подумала, что лучше мне узнать, как выглядело письмо и чья на нем стояла подпись.

Подняв глаза, она увидела нахмуренные брови Уильяма, покраснела и воскликнула:

— О, простите меня!

Недовольство на лице Уильяма сменило выражение испуга:

— Нет, нет, не говорите так! Это замечательно с вашей стороны, я просто подумал…

— Что?

Уильям отметил выражение простосердечного удивления на ее лице.

— Не знаю. У меня было что-то вроде озарения… Даже не могу объяснить, что это было. Вы сказали, что могли бы выяснить, читал ли Эверзли мое письмо, и у меня что-то как будто завертелось в голове. Правда, это, скорее всего, последствие удара, а не ваших слов. Но я, пожалуй, не буду предпринимать никаких шагов до возвращения мистера Таттлкомба. Не хочу, чтобы он решил, будто я делаю что-то, пользуясь его отсутствием. Только не считайте меня неблагодарным, хорошо? Я не хочу, чтобы вы так обо мне думали.

Кэтрин так и не считала. Она с ужасом думала о том, что, увлекшись опасной затеей, едва не сделала шаг в пропасть. Поэтому была страшно благодарна Уильяму за его щепетильность по отношению к мистеру Таттлкомбу. А если бы он согласился? Что, если бы ей пришлось выбирать — отказаться от обещания или появиться в офисе Сирила в качестве защитника Уильяма. Страшен даже не Сирил, а Бретт. Конечно, она не желала продолжения страданий мистера Таттлкомба, но было бы жаль, если бы он вернулся на работу слишком скоро. Она пока не чувствовала себя готовой взять Уильяма Смита за руку и ввести в круг семьи. Пока…