"Священник в 1839 году" - читать интересную книгу автора (Верн Жюль)

Глава XV

Жюль отправился на улицу Клавюрери, номер девятнадцать. Вошел в дом, чувствуя, что не совсем здоров. Впрочем, нет худа без добра: если бы он не был несколько простужен, назойливые мысли вновь взяли бы его в тиски и действительно свели бы с ума — опять опасения, нерешительность, отчаяние.

Жюль, едва владея собой, позвонил, служанка открыла дверь и впустила его в гостиную. Комната представляла собой совершеннейший образец провинциального салона. На камине — часы и скверной работы вазы, над ним — вышивка в серых тонах, мебель обита давно уже не новой ярко-желтой камчатной тканью[75]; напротив камина — старинное пианино, гидростатическая лампа[76] на подставке; белые и желтые в клетку занавеси, красные стекла, непрозрачная, в разводах, поверхность которых плохо пропускала свет. По всему заметно, что хозяева не слишком богаты.

У месье Дельтура состояние и вправду было небольшим, но так как он не пускался в сомнительные аферы[77], не был азартен, то вполне мог жить спокойно и уверенно, не бояться не сегодня-завтра попасть в долговую яму[78], что в наши дни случается слишком уж часто (это стало едва ли не признаком хорошего тона).

Оставаясь какое-то время в одиночестве, Жюль Деге имел полную возможность подробно изучить все, что его окружало, включая и два семейных портрета по обеим сторонам камина. Это зрелище не доставило ему удовольствия, и он поторопился отвернуться.

Но Бог с ними, с портретами! Вот кресла, где, может, сиживала и Анна. А вот и пианино. Кто же, кроме нее, мог играть на таком инструменте? Ах, это, должно быть, прекрасно!.. Как много говорит сердцу музыка, тем более любящему сердцу! Влюбленный всегда услышит в игре своей милой тонкие, сладостные звуки, которые не коснутся, возможно, слуха остальных. Эти звуки наполнят его душу счастьем, любовью, гармонией.

Живопись — искусство индивидуалистов, оно эгоистично и мало трогает. Картина окончена, вы всматриваетесь в нее и если она вам нравится, то наслаждаетесь ею, не обращаясь при этом к автору, он вам не нужен. Даже присутствуя при создании шедевра, вы лишь наблюдаете, как работает гений, но не испытываете ничего, кроме восхищения его мастерством.

Музыка, напротив, отдает вам все свое очарование, она притягивает и заставляет дышать в унисон[79] с исполнителем. Например, в произведениях Вебера[80] все обращено к сердцу, вы как бы сливаетесь с сокрытыми в этой музыке тайнами, а ваша любимая, заставляющая трепетать струны инструмента, вызывает трепет и в вашей душе, очаровывая, завораживая. А что может быть прелестнее, чем пение любовного романса! Ваше сердце и сердце вашей возлюбленной бьются в такт сладостной мелодии, и не нужно слов, чтобы понять друг друга — музыка сблизила вас. Это ли не счастье?!

Ждать пришлось довольно долго, но молодой человек этого даже и не заметил. Наконец дверь гостиной отворилась и показался месье Дельтур при всем параде. Стараясь вести себя, как истинный представитель высшего общества, он сказал, приближаясь к Жюлю:

— Я должен предварить появление моих жены и дочери. Они слегка замешкались.

— Месье, — отвечал Жюль, кланяясь хозяину, — прошу простить, я побеспокоил вас. Вчера вы пригласили меня. Поэтому я здесь.

— Вам не за что просить прощения. Наоборот, примите мою искреннюю благодарность за ваше благородство и самоотверженность.

— Я пришел не за этим, месье. У меня иная цель. Ваша дочь, как мне показалось, была очень слаба вчера, и я взял на себя смелость справиться о ее здоровье.

— Благодарю, месье. Это очень любезно с вашей стороны. Всю ночь ей было плохо, и лишь к утру, бедняжка немного пришла в себя. И слава Богу! А то, знаете ли, мы страшно переволновались.

— О!.. Понимаю вас, месье. Я заметил, мадемуазель очень перепугалась?

Месье Дельтур не ответил на прямой вопрос. Ему хотелось знать, имеет ли Жюль Деге представление о причинах обморока.

— Это ужасно, — вновь заговорил он. — Если бы не вы, бедную девочку раздавили бы в толпе.

— Однако, месье, — не отступал Жюль, — мадемуазель почувствовала себя плохо еще до того, как началась давка. Я сразу же поспешил к ней на помощь. Поэтому сначала даже не понял, что произошло в церкви: катастрофа случилась несколькими мгновениями позже. Так что она никоим образом не могла быть причиной. Поверьте, месье Дельтур.

— Вам известно мое имя?

— Я узнал его только вчера, после встречи с вами. Но, пожалуйста, вернемся к нашему разговору. Вы полагаете, что оснований беспокоиться о здоровье мадемуазель Дельтур больше нет?

— Думаю, что бояться нечего. Я понимаю интерес, который вы испытываете к моей дочери, ведь вы спасли ей жизнь.

— Ваша любезность одновременно и конфузит и обнадеживает. Не знаю, известны ли вам подробности происшедшего, но я намерен рассказать о них. Как уже было сказано, мне показалось, что испуг вашей дочери вовсе не был связан с катастрофой в церкви.

— Вы удивляете меня, месье! — ответил Дельтур, решив сохранять видимость полного неведения, дабы не вызвать подозрений; старику не хотелось, чтобы дела его дочери стали предметом всеобщего обсуждения. — Удивляете и в то же время пугаете. Я полагаю, что причина вчерашней паники и испуга моей дочери одна и та же. Не понимаю, о чем вы говорите.

— Как знать, месье. Возможно, я ошибаюсь, но если бы ваша дочь испугалась давки, то вряд ли это произвело бы на нее столь сильное впечатление. Тут что-то не так.

— Месье, — живо отвечал Дельтур, боясь, как бы молодому человеку не стали известны истинные причины их несчастий, — было и еще кое-что. Когда мы возвращались домой, фиакр едва не перевернулся. Моя девочка впечатлительна... Да, кстати, ничего новенького не удалось узнать о вчерашнем происшествии в церкви Святого Николая?

— Удалось. Существуют неоспоримые доказательства того, что не обошлось без злого умысла.

— Как это?

— Видите ли, месье... — И Жюль рассказал и о фальшивом письме проповедника, и о своем утреннем посещении церкви Святого Николая, и об исчезновении улик. Единственное, о чем Жюль умолчал, так это о старом Жозефе, о дружбе с ним и о его завещании.

Месье Дельтур и Жюль обменялись мнениями по поводу катастрофы и ее причин, найдя их достаточно правдоподобными и дивясь местной полиции.

Хозяин был в этот день на редкость приветлив. И не просто так. Он абсолютно не знал стоявшею перед ним молодого человека: ни имени, ни рода занятий, ни заслуг, ни добродетелей. Он даже еще не разглядел его как следует. Этот визит месье Дельтур рассматривал как воздаяние за оказанную услугу его дочери. В то же время он решил побольше узнать о Жюле и, прежде всего от него самого. Потому-то и попросил жену и дочь не выходить в гостиную, пока он не позовет их.

Со своей стороны, Жюль не обладал достаточной хитростью, чтобы раскусить месье Дельтура. Да к тому же мысли молодого человека были заняты совсем другим. Нащупать бы слабое местечко этого любезного старика. Если ему откажут в доме Дельтуров, он не перенесет этого. Неудача в любви — самая страшная из неудач.

— Итак, — продолжал месье Дельтур, — каковы бы ни были причины происшедшего несчастья, мы должны благодарить Господа, что вы оказались рядом.

Взглянув на выражение лица месье Дельтура, Жюль несколько приободрился.

— Месье, напротив, мне надо благодарить случай за то, что он позволил мне познакомиться с вами.

Эта фраза не очень-то тронула хозяина, ибо он не сомневался, что знакомство прервется, как только окончится сегодняшний визит.

— Вас, без сомнения, привлекла известность проповедника?

— Так же как и всех остальных, месье.

— Вы часто посещаете проповеди?

— Только если проповедует знаменитость. Это, знаете ли, хороший урок и пример для дальнейшей карьеры.

— А! Месье — адвокат?

— Собираюсь стать им.

— А!

Месье Дельтур так неопределенно произнес это «А!», что Жюлю стало не по себе, и он поторопился осведомиться:

— Вы, месье, находите это занятие достойным?

— Да, защищать вдов и сирот!

— Но так же и угнетенных, и великих мира сего. Сегодняшняя знать, Бог весть чем гордящаяся, тоже, впрочем, нуждается в защите правосудия. Наша гордость имеет под собой белее оснований, нежели чванство не приносящей никому пользы аристократии...

— Ах! — Месье Дельтур начинал злиться и предпочел прервать неприятный разговор. — Не пойму, отчего это жена и дочь так долго не выходят. Простите, пойду, потороплю их.

И прежде чем Жюль успел открыть рот, чтобы пролепетать нечто банальное вроде «Я не смею беспокоить их своим вторжением», месье Дельтур исчез.

Жюль вновь предался своим мыслям. Сердце начинало сильно биться, и ему никак не удавалось успокоить его.

Наконец дверь отворилась, появилась мадам Дельтур, ведя за руку дочь. Месье Дельтур следовал за ними. Жюль поспешил навстречу:

— Прошу прощения, мадам, за мой визит. Никакого специального дела у меня нет. Не знаю, право...

— О чем вы, месье, — удивилась мадам Дельтур. — Просить у нас прощения тогда, когда мы должны благодарить вас?! Вот та, которую вы спасли, отважный и достойный юноша. Взгляните, какое сокровище вы сохранили для нас.

Жюль пожал руку, протянутую мадам Дельтур, и теперь, не чувствуя себя таким чужим в этом доме, как несколькими минутами раньше (рукопожатие всегда сближает), низко поклонился мадемуазель Дельтур. Девушка отвечала скромным реверансом[81]. Ей пришлось опереться на ручку кресла: бедняжка была еще слаба.

Бог мой, до чего же она красива! Хотел бы я, чтобы вы, дорогой читатель, смогли хоть одним глазком взглянуть на нее! На Анне было строгое платье, открывающее лишь белоснежную шейку. Облегающий силуэт подчеркивал пленительную фигуру. Из-под длинной юбки виднелась маленькая ножка — само совершенство. Девушка села, подперев голову рукой. Смуглая кожа пальцев оттеняла бледность лица. Черные как смоль волосы завивались на висках.

При виде неземной красоты Жюль оцепенел, не в силах пошевелиться. Накануне, в суматохе и панике, он не успел хорошенько рассмотреть девушку, а сегодня нашел ее красоту неподражаемой и в то же время скромной, как у мадонны[82] Рафаэля. От нее, и правда, не мудрено сойти с ума.

Ах! При одном воспоминании о завещании старого Жозефа сердце Жюля замирало, а по спине пробегал холодок оттого, что драгоценный цветок, вверенный вчера его заботам самою Судьбой, не достанется ему никогда.

Постепенно дрожь, мгновение назад заметная на лице Анны, исчезла, но девушка не поднимала глаз, опушенных трепещущими ресницами.

— Моя Анна еще очень слаба, месье. Она так испугалась!

— Мадам, не смею дольше задерживать вас. Я ухожу. Мадемуазель надо отдохнуть.

Голос был так нежен, что Анна с любопытством взглянула на юношу. Глаза ее сверкали.

— Месье, — проговорила она тихим голосом, — родители поблагодарили вас, примите же слова благодарности и от меня.

Жюль смутился, низко поклонился и обернулся к Дельтуру, чтобы попрощаться и с ним. Слезы душили его, застилали глаза, и юноша почти не видел сухого и холодного поклона. Не заметил и молчания, которым его проводили до двери.

Любовная лихорадка — это не сумасбродство, это болезнь. В жару, не помня себя. Жюль вернулся домой и, едва ответив нечто невразумительное удивленным родителям, отправился в свою комнату и лег. Сон иногда лечит душевные раны. Жюлю ничего другого не оставалось, как предаться его заботам.