"" - читать интересную книгу автора (Юрьевна Вико Наталия)
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 15
Прозрачно-дымчатая луна, появившаяся на небосклоне, сонно наблюдала за клонящимся к закату солнцем, бросавшим багровый отсвет на оживленные лица молодых людей, шумной компанией расположившихся на обрывистом берегу реки.
– Друзья мои, вы зря смеетесь! Это и правда интересная игра. Подходите ближе. А ты, Жак, немедленно отойди от мадемуазель Мари, она пятится от тебя и вот-вот свалится с обрыва. Мы приехали сюда не для того, чтобы выуживать девушку из воды! - Кудрявый брюнет весело погрозил приятелю пальцем. - Лучше помоги разжечь костер.
– Бернар, неужели ты не видишь, что коварная Мари сама заманивает меня в пропасть? - Жак попытался схватить заливающуюся смехом девушку, но та снова ловко увернулась.
Бернар, безнадежно махнув рукой, повернулся к задумчиво сидящей неподалеку на клетчатом зеленом пледе молодой женщине, которая все больше и больше интересовала его. Собственно, ради нее и была устроена эта поездка так далеко от Парижа. Ему казалось, что за несколько дней природа, непринужденная обстановка и игра, которую он задумал, помогут разговорить мадемуазель Ирэн, вызвать на откровенность и понять наконец, что скрывается за ее печально-таинственной улыбкой. Эмигрантка из России, чудом попавшая на последний корабль, отплывший из Крыма за несколько часов до прихода в Севастополь большевиков, - вот, пожалуй, и все, что он знал. Сама Ирэн никогда не рассказывала о том, что пережила, но по тому, как старательно избегала этой темы, было очевидно - хлебнуть ей пришлось предостаточно.
Впервые он увидел Ирэн более года назад, зайдя совершенно случайно в небольшое кафе на восточной окраине Парижа, где, как оказалось, она работала посудомойкой. Как и многие русские, приехавшие в последние годы во Францию, она свободно говорила по-французски. Не обратить на нее внимание было невозможно - она выделялась особой статью, породой, как арабский скакун, попавший в табун тяжеловозов. Хозяин кафе, у которого он навел справки о девушке, хвалил ее за аккуратность и трудолюбие, однако посетовал на нежелание русской перейти в официантки, где и работа почище, и чаевые перепадают, - она решительно отказалась, заявив, что предпочитает иметь дело с грязной посудой.
В первый же вечер Бернар, дождавшись ее у выхода из кафе, прямо предложил поехать к нему, пообещав заплатить гораздо больше, чем платят в таких случаях. Ответ русской удивил и разозлил - он не привык, чтобы женщины отказывали ему, и даже в какой-то момент хотел силой заставить ее поехать с ним, но что-то в ее глазах заставило его поостеречься и отойти. Возможно, ухаживание за полунищей русской было не самой лучшей идеей, но его охватил азарт коллекционера, увидевшего редкую бабочку в зарослях колючего кустарника, и на следующий день он предложил Ирэн, ютившейся, по его сведениям, в крохотной комнатушке неподалеку от кафе, переехать в снятую специально для нее меблированную квартиру.
"Не скрою, я бы с удовольствием бросила эту работу и приняла ваше предложение, однако мне надо будет чем-то платить за приют, не так ли, мсье? Делать это своим телом, став содержанкой, не смогу - это противоречит моим жизненным принципам", - жестко ответила она тогда.
Надо сказать, такой ответ даже порадовал - чем сложнее игра, тем она интереснее. В течение года, в промежутках между ловлей других "бабочек", он изредка присылал ей скромные букеты цветов и, появляясь время от времени, делал все более заманчивые, с его точки зрения, предложения, однако не продвинулся ни на шаг вперед. Это уже начинало раздражать. И вот однажды, заглянув в кафе, он обнаружил, что мадемуазель Ирэн там больше не работает, и хозяин даже не знает, куда она переехала.
Каково же было удивление Бернара, когда через несколько месяцев он увидел Ирэн, вернее, ее отражение в зеркале фойе театра Шан-з-Элизе, приехав туда на вечер балета. Торопливо повернувшись, он изумленно оглядел дорогое синее платье, обнаженные ухоженные руки и плечи, узел туго стянутых на затылке темных волос, скрепленных шпилькой с сапфирами. Бернар был готов подумать, что это мираж, однако Ирэн приветливо улыбнулась:
– Добрый вечер, мсье Бернар!
– Вы? Но как… что за превращение? - Он, как зачарованный, пожирал ее глазами.
– Видите ли, мсье, скажу вам по секрету, - проговорила она громким шепотом, - я - шпионка… из Советской России. Выполняю задание ГПУ. Именно этим и объясняются метаморфозы, со мною происходящие. Вчера - посудомойка, сегодня - светская львица… Да, да! Секретное задание! - рассмеялась она, глядя на вытянувшееся лицо Бернара.
Вынырнув из толпы, к Ирэн, семеня короткими ножками, подплыл невысокий лысый толстяк в смокинге, с программкой в руке. Бросив настороженный взгляд на Бернара, а затем на смеющуюся Ирину, он сдержанно улыбнулся.
– Знакомьтесь, мсье Бернар. - Ирина, забрав программку, взяла толстяка под руку, - Дмитрий Ильич Яковлев, банкир, брат моего покойного отца и, следовательно, мой родной дядюшка. Представьте, совсем недавно он перебрался в Париж из Америки и, буквально через несколько дней прогуливаясь по Монмартру, - она весело взглянула на Дмитрия Ильича, - попытался прямо на улице, что ему, надеюсь, совсем не свойственно, познакомиться с собственной племянницей, которую не видел лет десять.
– Да, да, мсье… - Дмитрий Ильич замялся.
– Бернар, - напомнила ему Ирина,
– …мсье Бернар, я в последний раз видел племянницу четырнадцатилетней девочкой. Не узнал бы никогда. Но, - он с нежностью посмотрел на нее, ласково поглаживая по руке, - Ирэн так похожа на свою матушку Настасью! Я глазам не поверил! Удивительно похожа! Идет, голова поднята, а взгляд будто сквозь меня - не замечает. Скажу по правде, в первый момент, как ее увидел, аж ноги подкосились. Думал ведь, никого из родных не осталось. - У него увлажнились глаза. - А тут радость такую Господь дал… - Дмитрий Ильич быстро перекрестил живот. - Она-то сама меня не сразу признала, я ведь в последние годы сильно раздобрел… Пришлось прямо на ходу перед племянницей экзамен держать на знание нашего генеалогического древа. Ой, строг-а-а!
Звонок, известивший о скором начале представления, прервал разговор. Дмитрий Ильич, вздохнув, достал из кармана конфетку и, положив ее в рот, засунул смятый блестящий фантик в карман. Ирина весело взглянула на растерянного поклонника:
– Мсье Бернар, вы все еще увлекаетесь посудомойками или, к моему великому сожалению, переключились на прачек? Впрочем, - кольнула его взглядом, - о вкусах, как известно, не спорят! Подобное притягивается подобным. - Бернар промычал что-то невразумительное.
– Ну, прощайте, любезный друг, нас зовет Терпсихора! - Взяв Дмитрия Ильича под руку, она направилась в сторону зрительного зала.
После встречи в театре Бернару не составило большого труда найти Ирэн, которая проживала вместе с дядей в небольшой уютной квартире на Елисейских полях. Он начал регулярно посылать ей роскошные букеты, добиваясь встречи, и всякий раз Ирэн вежливо уклонялась от предложений, вплоть до вчерашнего дня, когда, наконец, согласилась поехать вместе с ним и его приятелями в Систерон, где находилось имение семьи Бернара…
И вот сейчас, в теплый летний вечер, расположившись на берегу почерневшей после захода солнца реки, Бернар, сделав несколько снимков друзей, убрал фотоаппарат в сумку, разжег костер неподалеку от огромного валуна на самом краю обрыва и, сумев наконец привлечь внимание, настойчиво предлагал всем необычную игру…
– Друзья мои, сосредоточьтесь наконец! Итак, я продолжаю! Представьте, что все мы - на необитаемом острове, который через несколько часов, нет, пусть даже через час, накроет гигантская волна. Помощи ждать неоткуда, и все мы неизбежно погибнем.
– Фи, мон шер, как это грубо! - капризно скривив губы, проговорила Мари, полноватая блондинка, наконец-то пойманная Жаком и стоящая рядом с ним, прислонившись к стволу дерева.
– Мари, не перебивай! Дослушай до конца. Кто знает, возможно, ты присутствуешь сейчас на первом сеансе будущего мэтра психиатрии. Еще будешь гордиться знакомством со мной. А не хочешь слушать - не мешай, молчи и считай звезды… - Бернар выразительно поглядел на Жака, словно ища у него поддержки.
– Да-да, Мари, это же, право, интересно, - поспешно проговорил тот и притянул девушку к себе.
– Я лучше бы… - недовольно шепнула ему Мари.
– …считала звезды, отраженные в моих глазах… - Жак поцеловал ее в висок. - Давай все же послушаем…
– Ну и пожалуйста! - Она обиженно вывернулась из его объятий и опустилась рядом с Ирэн на плед, расстеленный на траве рядом с кустом, обсыпанным мелкими душистыми цветами. Жак, скрестив руки на груди, остался на месте, а Виктор, взлохмаченный молодой человек, все это время гулявший где-то в одиночестве, пристроился недалеко от женщин на небольшом пеньке, настолько низком, что его длинные худые ноги в огромных ботинках казались сложенными в три раза.
– Итак, - продолжил Бернар, - через час никого из нас не будет. Рядом с нами нет священника, который бы выслушал наши предсмертные исповеди. Но все мы здесь - свои люди. Нам нечего скрывать друг от друга, хотя у каждого есть, как говорят англичане, свой скелет в шкафу. Давайте вытащим самые тягостные наши ошибки из тайников подсознания. Давайте говорить то, что бы мы сказали, зная, что нам осталось жить совсем немного, совсем немного… - Он пристально глядел на Ирэн.
– А делать? Делать можно? - Улыбнувшись, Жак бросил на Мари многозначительный взгляд.
– Черт возьми, - в голосе Бернара послышалось раздражение, - неужели единственное, о чем ты способен думать в свой предсмертный час, это как успеть… - Оборвав себя на полуслове, он сделал выразительный жест рукой.
– Смею тебя уверить, не всякий в свой последний час будет готов на это, дорогой Бернар… - огрызнулся Жак, доставая из корзинки бутылку вина и бокалы.
– Хватит, господа! Или мы принимаем правила игры, ради которой я, собственно, и пригласил вас сюда, или превращаем все это в заурядный пикник, допиваем вино, после чего расходимся спать. - Бернар, подцепив торчащий из корзины багет, взмахнул им, как дирижерской палочкой. - Ну что? Сыграем?
– Сыграем… - негромко проговорил Виктор, вытягивая затекшие от неудобного положения ноги. - А кстати, как твой братец? Он сюда не заявится? Все еще пытается тебя перевоспитать, непутевого, или махнул рукой и наконец предоставил тебе волю порочить древний род Тарнеров?
– У Бернара есть брат? - повернувшись к Мари, удивленно спросила Ирина, все это время молча наблюдавшая за происходящим. Опыт последних лет научил ее меньше говорить и больше слушать, поэтому и сегодня она предпочла наблюдать и размышлять.
Эта компания богатых и беззаботных молодых французов, ее сверстников, привлекала именно своей беззаботностью, отстраненностью от реальной жизни, в которой происходили войны и революции, разрушались и создавались государства, лилась кровь. Они, в отличие от ее несчастных соотечественников, оставивших обожженные души в России и черпающих жизненные силы в воспоминаниях, никогда не голодали и не подвергались насилию, не обременяли себя скучными разговорами о политике и не пытались решать вопросы мирового устройства. Видимо, от скуки они и пытались создавать умозрительные проблемы и также умозрительно их решать.
После пережитого за последние годы Ирину преследовало ставшее навязчивым желание сбросить старую кожу воспоминаний и, скользнув гибким телом по земле, спрятаться где-нибудь от мыслей о прошлом и кошмарных снов, вновь и вновь приходивших по ночам терзать беззащитный мозг. Ей, как в детстве, хотелось, чтобы однажды появился сказочный принц, который бы поднял ее сильными руками, принес домой, снял с нее и спрятал куда-нибудь подальше старую израненную змеиную кожу, превратил в принцессу, окружив любовью, лаской и добротой. Существовала только одна опасность - а вдруг он захочет однажды спалить змеиную кожу в огне? И тогда… Тогда она, наверное, сразу же умрет, потому что ей просто необходимо хоть иногда, ночью, завернувшись в серебристую чешую, ненадолго снова превращаться в Ирину из прошлой жизни… Только для того, чтобы всегда помнить о том, что все хорошее может вдруг оборваться и что надо радоваться каждому счастливому дню, подаренному Господом.
"Интересно, - Ирина усмехнулась, - откуда у меня взялось сравнение со змеей? Впрочем, возможно, мне просто меньше импонирует быть лягушкой… - она покосилась на молодых людей, - хотя бы потому, что французы поступают с лягушками совершенно бесчеловечно…" Протянув руку, она машинально отломила веточку от цветущего куста, рядом с которым сидела, и поднесла к лицу. Сердце кольнуло острой иглой воспоминаний… Аромат цветов, обсыпавших ветку, напомнил жасмин, росший рядом с их загородным домом… Когда-то… В другой жизни…
"Удивительно, какой же вред причинили нам горячо любимые русские народные сказки, внушившие, что добро всегда побеждает зло. Всегда! Но ведь это не так, это ложь… Возможно, самая светлая, но одновременно - самая страшная и разрушительная ложь. Единственное, на что способен человек, - это победить зло в себе самом. Людей, сумевших сделать это, можно узнать по ясным глазам… и по тому, что они их… не прячут".
– …Ну да, старший… - вернул ее к действительности голос Мари.
– Кто старший? - Ирина напряглась, пытаясь нащупать нить разговора.
– Да брат же! Я, правда, не видела его ни разу. Вы разве не слышали - граф Тарнер? У него поместья по всей Европе, но жить предпочитает здесь, во Франции. Говорят, - в ее глазах блеснул охотничий азарт, - закоренелый холостяк, и вообще, черствый сухарь.
– …ты, Виктор, можешь не беспокоиться о моем брате, - донесся раздраженный голос Бернара. - Кстати, я сам хотел предложить ему сюда приехать, но подумал, что это бесполезно - все равно, как всегда, откажется. - Он остановил взгляд на Жаке, который, уже успев расположиться на пледе поближе к Мари, что-то шептал ей на ухо. - Мой дорогой Жак, уж больно ты игрив сегодня. Вот с тебя-то мы и начнем. Поднимайся и иди туда, во-о-н к тому камню, - указал Бернар на край обрыва.
Жак, игриво подмигнув Мари, не спеша направился к обрыву, осторожно наклонившись, посмотрел вниз и тут же отпрянул.
Бернар извлек из кармана флягу, налил в колпачок густую темно-коричневую жидкость и протянул Жаку:
– Выпей. Не бойся, это так, для расслабления, настой из трав.
Сделав глоток, Жак смешно поморщился.
– Ты готов? - строго спросил Бернар.
Жак, перестав гримасничать, кивнул. Все притихли.
– Встань ко мне лицом, спиной к бездне, - нарочито мрачным голосом проговорил Бернар. - Нет, еще ближе.
Жак сделал полшага назад.
– Теперь смотри мне прямо в глаза… За твоей спиной - смерть! - Выделив последнее слово, Бернар начал делать перед лицом приятеля медленные пассы руками, словно окутывая его гипнотической пеленой. - Вспомни свою жизнь. Вспомни, что ты успел сделать низкого, недостойного. Вспомни самое страшное прегрешение, которое, будто ужасное чудовище, затаилось на дне твоей души. Вызови его и покажи мне. Если покривишь душой, суровый маятник времени столкнет тебя в бездну… Что ты хотел бы изменить, что мучает тебя? Говори… Я помогу тебе…
Жак, застыв на месте, смотрел прямо перед собой. Черты его лица, освещенные бледным отраженным светом луны, заострились…
"Странные люди", - думала Ирина, снисходительно наблюдая за происходящим. Она знала об увлечении Бернара психиатрией, в том числе модным нынче гипнозом, однако представить себе, что кто-то согласится вот так, стоя перед посторонними людьми, раскрыть свою душу, было просто невозможно. И потом, она с недоверием относилась к психологическим опытам и даже побаивалась вмешательств в психику человека, особенно если этим занимаются непрофессионалы. Вынь свой мозг со всеми мыслями и дай на время подержать другому человеку. Он там что-то подкрутит, подправит и… вернет на место. А что потом?
Вспомнился случай, о котором в свое время говорил весь Петербург. К относительно молодому - около тридцати пяти лет, - но уже достаточно известному психиатру профессору Иванцову обратилась жена одного высокопоставленного лица. Женщину мучили сильнейшие приступы астмы. "Доктор, я чувствую, что скоро умру. Мне уже ничего не поможет". "- Что вы, любезнейшая, вы сто лет жить будете. Сядьте и посмотрите мне в глаза. Дайте ваши руки. Послушайте, вы будете жить еще очень долго. Ваша болезнь пройдет".- "О чем вы говорите… Вы молодой, пышущий здоровьем… Вам не понять…" - "Хорошо! Тогда давайте условимся так…- вы умрете в один день со мной. Такой вариант вас устроит?" Женщина с грустной улыбкой согласилась. И что же? Она выздоровела. Без лекарств, без видимых причин - болезнь ушла. Прошло пять лет. Женщина решила поздравить врача с Новым девятьсот шестнадцатым годом и поблагодарить за свое чудесное исцеление. - "К сожалению, сегодня утром он трагически погиб - поскользнулся и попал под трамвай. Мы скорбим вместе с вами…" - ответили ей по телефону. Несчастная сумела дойти только до дивана и через несколько минут умерла от сильнейшего приступа астмы. Если бы она не позвонила ему, возможно, жила бы еще много лет…
– Она была очень красива и добра… Я так любил ее… и… - его голос сорвался, - любил… и предал… Да, да, предал… Отец… - В глазах Жака появился страх. - Я всегда боялся его, он меня бил… Да, бил! - неожиданно вскрикнул он фальцетом, вдруг задрожав всем телом. - Но я его уважал. Хотел быть на него похожим… Таким же сильным… И я… Хотя нет. - Он замотал головой и с силой потер пальцами виски. - Еще был сосед… приятель отца. Жил в доме напротив. Я его ненавидел - отец проводил с ним времени больше, чем со мной, а я… - блеснули слезы, - Я так нуждался в его внимании…
Опустив голову, Жак замолчал. Бернар, осторожно подойдя к Ирине, легко поднял ее за руку с пледа и жестом подозвал Виктора.
Ирине вначале показалось, что она принимает участие в какой-то глупой, почти детской игре, однако внезапно появившийся нервный озноб подсказывал, что на самом деле происходит нечто более серьезное. Они втроем приблизились к Жаку. Бернар жестом остановил ее и Виктора в полушаге.
– Жак! Слушай меня! Я - твой отец. Вот - твоя мать. - Он показал на Ирину. - А это сосед. Все мы здесь. Перед тобой. Ты - мальчик, каким был тогда, -шепотом, словно боясь спугнуть его воспоминания, проговорил Бернар.
Ирина плотнее завернулась в шаль. Озноб становился все сильнее. "Наверное, похожее чувство испытывают актеры, выходя на сцену перед зрителями, - вроде это ты и будто уже не ты… Однако актеры играют известные им роли, повторяя заученные слова, отрепетированные движения и жесты. А здесь разыгрывается пьеса, в которой, похоже, никто, в том числе и режиссер, не знает, что произойдет в следующий миг. Да и пьеса ли это?"
Она пристально смотрела на Жака, с удивлением отметив, как же он, в сущности, юн, как трогательна маленькая родинка на кончике его носа, какая у него по-детски пухлая нижняя губа, которую он то и дело прикусывал верхними зубами. "Ну, рассказывай, негодный мальчишка, что ты там еще натворил?" Это у нее проскочила чужая мысль или эти слова произнес Бернар?
– В тот день… - голос Жака задрожал, - я пришел домой раньше обычного. Отца дома не было. Услышал тихие голоса за приоткрытой дверью… - Жак помолчал, словно и вправду вслушивался в тот негромкий разговор. - Там была моя мать и… сосед. Он… обнимал ее… говорил, что любит… давно любит, и… целовал… целовал… целовал… - Жак, прикрыв глаза, начал мотать головой из стороны в сторону, словно какая-то неведомая сила изнутри толкала его, заставляя делать эти движения.
Бернар, наклонившись к уху Виктора, что-то шепнул ему. Ухмыльнувшись, тот кивнул и неожиданно со словами: "Я люблю тебя, крошка, давно люблю", - крепко обхватив Ирину длинными цепкими руками, попытался притянуть к себе. Ошеломленная неожиданным, бесцеремонным прикосновением чужих рук, увидев прямо перед собой приоткрытый, жадный рот, она со всей силой оттолкнула его. Не ожидавший столь яростного отпора от хрупкой женщины, Виктор, потеряв равновесие, раскинул руки и, увлекая за собой даже не успевшего испугаться Жака, исчез вместе с ним за темной кромкой обрыва. Отчаянные крики разорвали ночную тишину. Ирина, услышав внизу всплески от упавших тел, медленно повернулась к Бернару:
– Надеюсь, ваши приятели умеют плавать?
Не услышав ответа и выдержав полный растерянной злобы взгляд, очевидно, уже бывшего поклонника, она прошла мимо бледной, испуганно отпрянувшей Мари и направилась к дорожке, ведущей в сторону дома. Быстрые шаги за спиной заставили напрячься. Пальцы непроизвольно сжались в кулачки. Бернар, догнав ее, неприятно влажной ладонью грубо схватил за локоть.
– Думаешь, я ничего про тебя не знаю? - Он стоял настолько близко, что чувствовался кисловатый запах пота. - Строишь тут из себя… А ты - как все. Слышишь, как все! Шлюха! Шлюха!! - Ненависть перекосила его лицо.
– Мне не нравится твоя игра, - с трудом сдерживая клокочущую внутри ярость, медленно произнесла Ирина, резким движением высвободив руку. Больно заныло плечо.
– Что тут происходит, Бернар? Кто кричал? - Из темноты появился мужчина лет сорока, среднего роста, с небольшими аккуратными усиками. В руке у него был фонарь. - Опять твои психологические этюды? Право же, ты помешался!
Ирина крепко зажмурила глаза. Ей показалось, что она сходит с ума… Этого не может быть…
– Ты не имеешь права заниматься подобными вещами! - Незнакомец приблизился. - Человеческая психика слишком хрупкая вещь и… - Его взгляд упал на Ирину. - Кто эта женщина?
Бернар, в присутствии незнакомца превратившийся в нашкодившего мальчишку и оттого мгновенно ставший как будто ниже ростом, проговорил, слегка заикаясь:
– Ни…Николя, ну я же тебе о ней однажды рассказывал, помнишь? Это та самая русская. Ну, у нее еще дядюшка-банкир.
– Добрый вечер, мадемуазель…
– Мадемуазель Ирэн, - торопливо подсказал Бернар, бросив на нее умоляющий взгляд.
– Добрый вечер, мадемуазель Ирэн. Мое имя Николя. Николя Тарнер, старший брат этого… - он укоризненно покачал головой, -… Бернара. Рад познакомиться с вами. - Сдержанная вежливая улыбка слегка тронула его губы. - Мне недавно довелось встретиться с вашим дядей, мсье Яковлевым, и он произвел на меня самое благоприятное впечатление. Что здесь произошло и могу ли я чем-то быть полезен вам?
Ирина потерла виски похолодевшими пальцами, с трудом заставив себя поднять глаза. Это и впрямь было похоже на наваждение. Голос человека, который произнес эти слова, принадлежал не этому неизвестному французу. Это был голос Ники…
– Все нормально, мсье Тарнер.
– Простите меня, - тихо, почти не шевеля губами, произнес приблизившийся к ней Бернар. - Простите…
Со стороны берега послышались громкие, возбужденные голоса. Из темноты в сопровождении Мари появились две мокрые фигуры, закутанные в плед, которые при виде старшего брата Бернара продолжили движение вдоль берега реки, будто ночная прогулка под пледом по этому маршруту была делом давно запланированным. В глазах Николя мелькнули веселые огоньки. Он вопросительно посмотрел на Ирину:
– О! Я вижу, господа устроили соревнования по плаванию в вашу честь?
Она слегка улыбнулась:
– Нет, граф, это был всего лишь пробный заплыв. Состав участников был, к моей досаде, неполным. В последний момент ваш брат почему-то отказался, хотя "суровый маятник времени", как он сам изволил недавно выразиться, качнулся и в его сторону тоже.
Тарнер, с трудом сдерживая улыбку, перевел взгляд с Ирины на потупившегося младшего брата:
– Ну да. Бернар всегда предпочитает выступать в роли рефери. Отправляйся за своими приятелями, а я провожу мадемуазель Ирэн в дом. И не забудьте затушить костер.
Бернар, исподлобья взглянув на брата, нехотя поплелся вслед за удалившимися гостями. Тарнер покачал головой и протянул руку Ирине:
– Видите, как случается в жизни. Вы из далекой России. Я из Франции. Мир должен был рухнуть, чтобы мы встретили друг друга…
У Ирины перехватило дыхание. Помедлив, она осторожно заглянула ему в глаза. Тарнер не отвел взгляд. Они молча смотрели друг на друга…
Кто скажет, что происходит, когда взгляды мужчины и женщины встречаются впервые? Как назвать это чудо проникновения в глубины чужой души за те мгновения, пока разум, не успев вспомнить о приличиях, еще не опустил занавес благопристойности и морали? Как возникает неумолимое притяжение и влечение - зов плоти, из которого рождается страсть?
Вода в реке отливала серебром. Веяло прохладой. В воздухе стоял пряный запах трав. "Мир должен был рухнуть, чтобы мы… обрели друг друга". - пронеслось в голове у Ирины. - "Такой же голос… Те же слова… Другой человек… Другой язык… Но голос, тот же голос…"
***
В Париж они въехали на рассвете. Солнце еще не поднялось над крышами домов, однако небо уже посветлело. Птицы сонно переговаривались друг с другом, готовясь к встрече нового летнего дня. Квартира Николя на втором этаже большого дома из белого камня с ажурными балконами выходила окнами на Сену и хмурый Нотр-Дам, в предрассветной дымке казавшийся огромным фантастическим кораблем, ненадолго зашедшим в гавань, да так и оставшимся зачарованно стоять у причала, чтобы наблюдать за шумной, многоголосой жизнью, протекающей за его бортом.
– Красиво… - Ирина отошла от окна гостиной.
Николя указал взглядом на строгий, в английском стиле диван, стоящий между окон:
– Располагайся. Я сейчас разожгу камин, чтобы стало уютней. А потом будем завтракать.
Диван, всем своим надменным видом показывающий, что он не какой-то там безродный легкомысленный пуфик или кушетка, на которых можно бесцеремонно развалиться, а что на нем позволено сидеть только чинно и непременно с совершенно прямой спиной, оказался жестким и неудобным. Глаза пощипывало. Бессонная ночь и дальняя дорога давали о себе знать.
– Я хотела бы умыться и привести себя в порядок, а то вся пропахла дымом от костра, да и одежда в пыли. - Ирина вопросительно взглянула на хозяина.
– Конечно. Можешь принять душ или, если хочешь, ванну. - Николя поднял голову и смущенно улыбнулся. - Я пока еще не знаю твоих привычек. Вторая дверь по коридору справа, халат в шкафу. - Он зажег каминную спичку. Веселый язычок пламени побежал вверх по древесной коре, которая, обреченно вздохнув, выпустила струйку сизого дыма.
Ирина зашла в просторную ванную комнату, включила душ и, ожидая, пока вода нагреется, подошла к зеркалу. "И что он говорил сегодня ночью? Что во мне красивого?" - Отражение в зеркале удивленно посмотрело на нее.
– Обычная женщина. - Вздохнув сказала Ирина, проводя кончиками пальцев по лицу. - "Несомненно, правильные черты лица, гладкая кожа, шелковистые волосы делают женщину привлекательной. Но истинная красота таится в блеске глаз или свете, исходящем изнутри. Блеск - от страсти, свет - от любви, потому что любовь - дитя души, а страсть - порождение тела. - Отражение с интересом прислушалось к ее мыслям. - Эти чувства вечно тянутся друг к другу, но лишь изредка соприкасаются, потому что в месте их соприкосновения всегда возникает ожог. - Она снова вздохнула. - А когда-то мои глаза светились и все говорили, что я красива, и, пожалуй, я действительно себя таковой ощущала…"
– Ну, что смотришь? Не узнаешь? - Ирина скорчила гримасу. Отражение незамедлительно ответило тем же. - Не нравится - отвернись! - Она стряхнула мокрую руку на зеркало. Покрывшееся капельками воды отражение не моргнуло и не отвернулось.
Надев длинный черный шелковый халат, очевидно мужской - пришлось даже подвернуть рукава, она вернулась в гостиную. В камине уже разгорелся огонь. Поленья возмущенно трещали, недоумевая, зачем понадобилось их разжигать и заставлять растрачивать драгоценное тепло в это солнечное летнее утро. Напольные часы, соглашаясь с ними, укоризненно покачивали медной головой маятника. На чопорном английском диване кем-то были легкомысленно разбросаны подушки с ярким восточным рисунком. "Так тебе и надо!" - подумала Ирина, подкладывая подушки под спину и с удовольствием откидываясь. Стол был сервирован на двоих. Приоткрылась дверь. На пороге, держа в руках поднос с бутылкой вина и двумя бокалами, появился Николя.
– Знаешь, Ирэн, несмотря на то, что мы познакомились только вчера вечером, мне кажется, я знаю тебя очень давно, - Николя протянул ей бокал, наполненный красным вином, - хотя, в сущности, почти ничего о тебе не знаю. И, честно говоря, до сих пор не верю, что ты не мираж, явившийся мне только для того, - он взял ее за руку и нежно прикоснулся губами к запястью, - чтобы неожиданно исчезнуть. Не исчезай, Ирэн, я прошу, - он опустился рядом с ней на диван.
Ирина с удовольствием сделала глоток, но не почувствовала вкус вина. Ей хотелось закрыть глаза, забыться и… пусть он только говорит. Николя осторожно провел пальцами по ее волосам.
– Мой непутевый брат кое-что рассказывал о своих тщетных ухаживаниях за некой строптивой русской. Я слушал и не верил, что ты - не миф, не его выдумка… Это правда, что твой дядюшка узнал тебя прямо на улице? - поинтересовался он.
– Правда. - Она вслушивалась в звук его голоса.
"Этого просто не может быть. Это галлюцинация, бред. Надо немедленно уходить. Иначе…"
– Николя, послушай. - Ирина попыталась высвободить руку и подняться с дивана. - То, что произошло сегодня, ни к чему тебя не обязывает и…
– То, что произошло сегодня, - он удержал ее и, опустившись на колени, обхватил ладонями ее лицо, - обязывает меня сделать счастливой… - Ирина напряглась, зная, что счастливым нельзя стать или сделать кого-либо по обязанности, - любимую женщину, которую я наконец-то нашел, - выдохнул он, прикоснувшись губами к ее губам. Она закрыла глаза.
"Что ты делаешь?.." - поинтересовался разум.
"Оставь меня…"- отмахнулось чувство.
Сильные руки подхватили ее… Горячие ладони, легкие уколы коротко подстриженных усов на шее, страстный шепот… "Я люблю тебя, Ирэн…" Ей показалось или он сказал это по-русски? А впрочем, какая разница! Пусть только говорит…
***
…Ирина спала, по-детски подложив ладошки под щеку. Ей снилась поляна, усыпанная огромными желтыми одуванчиками, над которыми беззаботно порхали разноцветные бабочки. Казалось, что она чувствует запах травы и слышит переливчатое стрекотание кузнечиков. Гулкий перезвон заставил повернуть голову. На краю поляны стояли гигантские часы, на маятнике которых, вцепившись в него побелевшими от напряжения пальцами, раскачивался перепуганный крошечный Бернар. Часы, недоуменно опустив глаза, провожали взглядом ничтожное существо, пытавшееся помешать ходу времени. Перед часами расхаживал хмурый Порфирий в шелковом халате, расшитом китайскими драконами. Всякий раз, когда маятник пролетал рядом, он строго грозил Бернару пальцем, повторяя монотонным голосом: "Жизнь без высшего содержания не есть жизнь, а прозябание и медленное умирание души… - Когда же Бернар возвращался, продолжал: -…Сидеть тебе теперь вечно на суровом маятнике времени". Бернар, расширившимися от бесконечного ужаса глазами, молча смотрел на приближающегося и удаляющегося Порфирия, пока не почувствовал на себе взгляд Ирэн.
"Ирэн! Умоляю! Снимите меня! Или пусть он, наконец, замолчит. Хоть на минутку… - простонал Бернар, улетая вдаль. -…Ведь если бы не я, вы бы никогда не встретили Николя! Помогите же!" - Его крик снова приблизился.
"Я люблю тебя, Ирэн…" - Вдруг услышала она донесшийся откуда-то сверху знакомый голос и, не открывая глаз, счастливо рассмеялась, протянув руки ему навстречу…
***
Часы мерно пробили семь раз. Ирина проснулась с улыбкой на лице. Думать не хотелось. Ни о чем. Те немногие мысли, которые появлялись, торопливо исчезали, понимая, что сейчас хозяйку лучше не беспокоить. Легкая занавеска, сквозь которую пробивались лучи закатного солнца, чуть подрагивала, тщетно пытаясь не пустить в спальню легкий ветерок с Сены. Рядом никого не было. На невысоком столике в ажурной фарфоровой корзине горкой лежали аппетитные яблоки. Она спустила ноги на ковер и огляделась. Не обнаружив рядом своей одежды, сдернула с кровати шелковую простыню и обмотала вокруг тела. Сделала несколько шагов в сторону двери, но, наступив на край попавшей под ногу простыни, потеряла равновесие и больно ударилась коленом о край стола. Вздрогнув от неожиданности, тот уронил на пол несколько яблок, которые принял в свои объятья мягкий ворс ковра. Гордые испанские женщины с картин, развешанных по стенам, вглядывались в нее с легким недоумением.
– Ну да… - негромко произнесла Ирина, потирая ушибленное колено и подтягивая простыню. - Я сама еще ничего не понимаю. И что теперь?
"И вправду - что теперь?" Прихрамывая, подошла к старинному зеркалу в массивной бронзовой раме. В зеркале она ответа не нашла. Да еще отражение не захотело смотреть ей в глаза.
– Стыдно? А мне каково? - спросила Ирина и решительно развернулась, но, сделав еще шаг, опять оступилась, упав в вовремя подвернувшееся кресло, которое оказалось единственным предметом, проявившим лояльность к гостье. Поджав ноги, уселась поудобнее.
"Впрочем, какая разница? Что ей до того, кто и как подумает о ней? Она взрослый человек и имеет право на те ошибки, которые совершает. Если это ошибки. Как посмотреть. В конце концов, все самое яркое в человеческой жизни рождено страстью, а она редко в ладах с разумом. Кстати, где Николя? Надо же сообщить ему о том, что она проснулась. Не ходить же в простыне всю оставшуюся жизнь?"
Придерживая приподнятый край простыни, Ирина вышла в коридор. В воздухе чувствовался едва уловимый запах гари. Из гостиной были слышны голоса. Подошла ближе. Прислушалась. Николя и Бернар. Братья говорили на повышенных тонах.
– Ты же совсем не знаешь ее! Зачем она тебе? Она сумасшедшая! Она не понимает, что делает! Они сейчас все сумасшедшие, эти русские. Они уже не в России, но и еще не во Франции, понимаешь? Они вне времени и пространства! И никогда не почувствуют реальной почвы под ногами. Они больны Россией, пойми ты! Это болезнь, и болезнь неизлечимая.
– Я полюбил ее такой, какая она есть - больной, сумасшедшей, любой!
– Полюбил? Ее?!
– Ее, мон ами!
– Женщину, которую ты знаешь несколько часов? Хочешь, я приведу тебе еще десяток таких, и ты испытаешь не менее острые ощущения?
– Я не буду продолжать разговор. Уходи.
– "Уходи"? Это ты мне? Может, ты теперь, как последний идиот, будешь просить ее руки?
– Уходи. Я сам принимаю решения.
Ирина быстро вернулась в спальню. Нехорошо, если Николя поймет, что она слышала разговор. Пусть думает, что она спала. Звук шагов в коридоре заставил ее лечь в кровать и прикрыть глаза. Сквозь ресницы она увидела, как в спальню вошел Николя. Он держал несколько картонных коробок. Поставив их на столик, поднял одно из яблок с ковра и задумчиво посмотрел на нее.
– Я слышала разговор, - не открывая глаз, проговорила Ирина.
Николя, улыбнувшись, приблизился к ней. Она села на кровати:
– Где моя одежда?
– Видишь ли, возможно, ты не одобришь… Пока ты спала, я… Словом, на столе, вот в этих коробках, твоя новая одежда. Мне подумалось, что после сегодняшней ночи у тебя начинается новая жизнь и тебе нельзя надевать то, что ты носила еще день назад. Все должно быть по-другому. Размер я, думаю, подойдет. И еще… - Он поднял ладонь, не давая ей возразить. - Я хотел спросить… надо ли мне переговорить с мсье Яковлевым, в смысле, должен ли я просить твоей руки у него или мы обойдемся без лишних формальностей?
Ирина засмеялась. Сначала тихо, а затем все громче и громче.
– Я не вижу ничего смешного… - Его голос дрогнул.
– Николя… Кажется, мы с тобой уже обошлись без лишних формальностей. Кстати, где все-таки мое старое платье? - В ее голосе послышалось беспокойство.
– А ты не догадываешься? - Он втянул носом воздух. - Я его торжественно спалил. В камине. Знаешь, оно так быстро сгорело, будто обрадовалось огню.
– Боже мой… - охнула Ирина. - Что ты наделал…
– О чем ты? О-ля-ля, не вашу ли русскую сказку ты имеешь в виду? Я читал, когда изучал русскую литературу. Но, надеюсь, Кащей Неумирающий, - произнес он по-русски, - не отнимет тебя у меня.
Ирина снова рассмеялась.
– Почему ты смеешься, дорогая? Я что-то не так сказал? - он смотрел на нее исподлобья, словно обиженный ребенок.
– Ты все совершенно замечательно сказал!
– Так что же ты мне ответишь?
– Отдаю! - вмиг став серьезной, медленно, будто все еще не веря в реальность происходящего, произнесла она, протягивая Николя руку и серьезно глядя на него снизу вверх. "А платье… - подумала она с облегчением, - в конце концов, я сама этого хотела - сбросить старую кожу и забыть о ней. Только уж очень буквально все получилось". - Отдаю… - повторила она, поднимаясь и протягивая ему вторую руку. Простыня, скользнув вдоль тела, упала у ног. Николя отбросил ногой кремовый шелк.
– Занавес упал! - торжественно произнес он. - Но это только антракт, а после антракта…
– А антракт так уж необходим? - В глазах Ирины блеснули озорные огоньки.
– Необходим… - Он подхватил ее на руки и, поцеловав мочку уха, прошептал: - Просто необходим… И я знаю, как мы воспользуемся им, - торопливо продолжил он, заметив, как слегка приподнялась ее бровь, - потому что нас уже ждут в мэрии…
***
Посидев в уютном кафе на бульваре Сен-Мишель и вдоволь нагулявшись по набережной Сены, уже поздно вечером они поднялись в квартиру. Николя, взяв ее за руку, провел в гостиную и зажег свет. Комната была полна цветов. На столике у камина стояла бутылка шампанского и бокалы. Ирина, восторженно ахнув, благодарно поцеловала мужа. Николя, подбежав к окну гостиной, распахнул его, весело прокричав:
– Входи, счастье!..
…Счастье неуверенно вошло в дом и присмотрелось к разом побледневшему лицу застывшей на месте женщины. Оно показалось ему знакомым. Они будто бы встречались под Новый девятьсот семнадцатый год в далекой заснеженной России. Только вот мужчина, который звал его, был, кажется, другим…
***
Темное небо заглядывало в спальню, приблизив к бездонным глазам желтый монокль луны.
Ночь… Время, когда души людей исповедуются Богу. А Бог всемогущ. Он поймет и простит. Кто же, если не он? Кто же, если не он…
Тишина задумчиво покачивала ее на руках. Странная женщина. В ней будто живет вечная боль. А боль с тишиной не в ладах. У боли всегда шумная свита…
***
Часы пробили четыре раза. Ирина открыла глаза. Свернувшись калачиком, она лежала, стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить Николя. Сердце, будто увеличившись в размерах, больно толкало в грудь. Уже столько лет прошло со дня убийства Ники, но иногда под утро все повторялось снова, и она всякий раз просыпалась в ужасе от того, что нечто огромное, как удав, обвивалось вокруг тела, не давая возможности вздохнуть и хоть что-то предпринять или исправить, успеть убежать или позвать на помощь. И лица… их спокойные, равнодушные лица…
И ни разу в этом чудовищном калейдоскопе она не видела лица Ники - только расплывчатое, бледное пятно, которое, стоило ей попытаться приблизиться, странным образом удалялось и исчезало…
***
Все это - мертвецы. Вглядись же в эти лица.
Их принято считать живыми - что за вздор!
Реальностью своей им нечего гордиться -
У них совсем немой, бездушный, мертвый взор…
– доносился из зала чей-то глубокий проникновенный баритон.
"Господи, о ком это он? О большевиках или о нас?" - Войдя в зал, Ирина опустилась в кресло и огляделась.
Вечер, устроенный князем Львовым, не привлек бы ее внимания, если бы не известие о том, что на нем, вероятно, будет присутствовать не балующий эмигрантскую публику возможностью пообщаться с ним писатель Куприн, поклонницей которого она являлась. Обещал быть и вернувшийся недавно в Париж князь Юсупов с супругой. Чувствовалось, что большинству сидящих сейчас в небольшом душном зале был неинтересен манерный мужчина в блузе с широкими рукавами, который продолжал чтение стихов, вызывающих среди слушателей лишь легкий ропот недоумения.
Ведь тело- это что? Говядина, и только!
Шерсть, кожа, и глаза, и сладострастный рот-
Коробка для души, в ней жизни нет нисколько,
Сгниет она в земле, мы знаем наперед!
– Не кажется ли вам, голубушка, что это - проделки князя Львова, желающего всех нас обратить в свое вегетарианство? - Услышала она у самого уха слегка картавый шепот. - Согласитесь, что после этаких прелестей мало кому захочется пройти в соседний зал отведать чего-нибудь мясного?
Она весело взглянула на Маклакова - молодящегося мужчину приятной наружности, с усами, аккуратно загнутыми вверх над мягкими губами. Ирина не знала, почему вдруг решила, что у него мягкие губы. Они были таковыми, и все.
– Василий Алексеевич, милый, что вы говорите? А я ведь страсть как голодна!
Ей нравился этот неунывающий человек. Вечный холостяк, он был всегда окружен красивыми женщинами, находившими его весьма привлекательным. Возраста его не знал никто. Помнится, отец рассказывал, как Маклаков, держа в руках небольшую книжечку под названием "Список депутатов Государственной думы", членом которой являлся, на глазах Сергея Ильича аккуратно продырявил страницу именно в том месте, где был указан его год рождения. Маклаков был удачлив не только в отношениях с прекрасным полом. Одним из везений, как ни странно, стал приезд в Париж в качестве посла Временного правительства именно 25 октября 1917 года. Информация о назначении во французское министерство иностранных дел поступила, однако верительные грамоты президенту Пуанкаре он вручить уже не смог. Вот уже более пяти лет Маклаков жил в помещении русского посольства. Французы не знали, что с ним делать, - советское правительство они не признавали, советским дипломатам, в том числе торговым представителям, въезд во Францию не разрешали. Между тем сам Маклаков представлял во Франции несуществующее Временное правительство. И ему не оставалось ничего, кроме как жить в свое удовольствие под гостеприимным небом Парижа, не забывая, однако, любезно отвечать на многочисленные приглашения, посещать все официальные приемы, а также вести обширную переписку.
– А где ваш супруг? Вы ведь теперь графиня, не так ли? - Он прикоснулся к ее руке губами. - Поздравляю…
"Ну вот, я была права, губы действительно мягкие!" - Весело подумала Ирина.
– Благодарю, Василий Алексеевич. Скажите лучше, вы должны знать, будет ли князь Юсупов?
Маклаков заговорщицки взглянул на нее. Весь его вид говорил: "Ах, кому же знать, как не мне? Ведь, поверьте, именно из-за меня сюда и придет Юсупов! А как же иначе? Нас связывает великое преступление! Ведь именно я достал Юсупову яд для умерщвления Распутина, и не моя вина, что этот яд не подействовал на злодея, но все же роль моей личности в истории значительна и…"
В зале послышались аплодисменты. Маклаков растерянно вскинул голову. Все стали подниматься с мест - выступление закончилось.
– Так будет ли? - Ирина прервала затянувшуюся паузу.
– Будет. - Многозначительно проговорил ее собеседник. - Не извольте сомневаться. О, графиня! - Он подставил ей согнутую в локте руку, - позвольте предложить вам покинуть это душное помещение и перейти в другой зал, благо нас уже перестали пичкать новомодными стихами и авось предложат что-нибудь поинтереснее. Говядинки, например… - шепнул он.
– Василий Алексеевич, ну что же вы за человек такой! - Улыбнулась Ирина. - Однако, к величайшему сожалению, вынуждена вас оставить. Кажется, появился мой супруг!
Маклаков, шумно вздохнув, любезно раскланялся и, видимо заметив новый объект внимания, торопливо направился к выходу. Ирина, отойдя в сторону, остановилась, ожидая, пока публика покинет зал и Николя, которого она заметила в дверях, сможет подойти.
– Ирина Сергеевна, голубушка! - раздался за спиной низкий хрипловатый голос. Обернувшись, Ирина увидела приближающуюся к ней с радостной улыбкой полную женщину в аляповатом наряде, будто извлеченном из старого сундука. Казалось, от платья исходил запах нафталина. Женщину сопровождала смущенная, скромно одетая девушка. Ирина приветливо улыбнулась, тщетно пытаясь вспомнить, когда и при каких обстоятельствах встречала их.
– Вот, представьте, Ирина Сергеевна, дочь просто замучила меня, пойдем, мол, поздороваемся с графиней.
Лицо девушки покрылось красными пятнами.
– И нечего краснеть. - Женщина строго взглянула на нее. - Просила, и нечего этого стыдиться. Вот, смотри на графиню. Вы, Ирина Сергеевна, женщина в нашем кругу примечательная. Все сейчас только о вас и говорят - счастливица, за самого графа Тарнера замуж выйти сумела! Молодая, красивая, богатая! Вот молоденькие девушки и тают при одном упоминании вашего имени. Вы для них, прямо скажем, образец… Ну, - она легонько ударила сложенным веером по руке дочери, - слово-то какое молви, горе мое!
– Счастлива видеть вас… - проговорила девушка, опуская глаза. Над верхней губкой у нее выступили капельки пота.
– Я тоже очень рада видеть вас, - весело проговорила Ирина. - Спасибо на добром слове. У вас, даст Бог, тоже все в наилучшем виде сложится. Однако, прошу прощения, мне придется оставить вас - муж идет. Боюсь, знаете ли, вдруг рассердится, что не встречаю. Ведь эти французские аристократы, скажу по секрету, так капризны, так взбалмошны! С ними постоянно надо ухо востро держать. А то, не ровен час, бросит… А куда ж я без него… без графа-то… - Прикусив губу, чтобы не рассмеяться, Ирина, кивнув собеседницам, направилась навстречу Николя.
– Быстро же тебе нашли замену, - улыбнулся он, показывая взглядом на Маклакова, который уже поймал в сети молодящуюся княгиню Бельскую и, подхватив под руку, что-то нашептывал ей на ушко.
– Главное, чтобы, - озорно взглянув на мужа, она продолжила фразу по-русски: он не сел на своего любимого конька… - Ей было приятно, что Николя нравится русский язык, но главное - он знал неимоверное количество русских пословиц и поговорок, которые с удовольствием употреблял в разговоре, иногда очень забавно переставляя или неточно произнося слова. Она теперь пользовалась каждым подходящим случаем, чтобы пополнить его коллекцию. - Тогда эту несчастную можно будет только пожалеть! - Ирина взяла мужа под руку и направилась в соседний зал, где стояли накрытые столы.
Николя остановился в задумчивости. - Поясни, дорогая, что такое… "любимый конек", на которого может сесть господин Маклаков? Ты ведь знаешь, я не всегда понимаю ваши русские идиомы.
Бросив взгляд в сторону официантов, суетящихся вокруг накрытых для приема аля -фуршет столов, они, не сговариваясь, направились к огромному окну, за которым виднелся величественный Лувр.
– Видишь ли, господин Маклаков очень любил графа Льва Толстого, ездил к нему в Ясную Поляну, гулял и подолгу беседовал с ним. Посему всем говорит, что был с великим писателем, - она перешла на русский, - на дружеской ноге. - Николя кивнул. Ирина, улыбнувшись, продолжила: - Когда разговор заходит о Толстом, Василия Алексеевича не остановить - речь его может длиться часами. Причем перебить его невозможно - у него специфические проблемы со слухом: он никогда не слышит то, чего слышать не желает.
– …ближе меня для старика Толстого никого не было… Я, знаете ли… - донеслась до них громкая фраза Маклакова, наконец-то нашедшего благодарных слушательниц в лице полной женщины и ее дочери, недавно подходивших к Ирине. Николя весело рассмеялся.
Всеобщее оживление заставило их обернуться. "Князь и княгиня Юсуповы!" - Прокатился среди гостей громкий шепот.
Ирина приподнялась на цыпочки. Ну да. Это он. Феликс Юсупов, в которого втайне были влюблены многие воспитанницы Смольного института. Все так же красив. Да и его супругу время, пожалуй, сделало только краше. Расчесанные на прямой пробор волосы уложены в скромную прическу, элегантное светлое платье украшает длинная нитка жемчуга.
– Странные вы, русские! - Николя покачал головой. - Впрочем, не только вы - похоже, весь мир с ума сошел. Подумать только, князь Юсупов, этот баловень судьбы, стал в России почти национальным героем, любимцем народа. И за что ж? За убийство. Ирэн, ты понимаешь, что все вы восторгаетесь простым убийцей?
– И вовсе не простым, - Ирина отвела взгляд от Юсупова, - а красивым. А у тебя, - она прижалась щекой к плечу мужа, - похоже, первый приступ ревности.
– То ли еще будет, - сурово нахмурив брови, с деланной строгостью в голосе проговорил Николя.
– Так вот, мой дорогой Отелло, Юсупов не просто убийца. Он уничтожил абсолютное зло. В этом было его предназначение.
– Абсолютное зло, говоришь? А это кто решил? Он убил человека, Ирэн. Че-ло-ве-ка. А каков был этот человек, уже другой вопрос. Кстати, убийство было тем более мерзким, что убивал-то он не один. Сколько их там было, ваших героев? Четверо? Шестеро?
– Довольно философствовать! - Ирина наморщила нос. - Хочешь, повеселю тебя?
– Давай, хотя не сказал бы, что мне скучно. - Николя жестом подозвал официанта и, взяв с подноса два бокала с красным вином, протянул один из них Ирине. - Прошу. Предполагаю, что это не твое любимое Chateau Haut-Brion девятьсот восемнадцатого года, но…
– Мерси. Так говорить или нет?
– Говорить, конечно. Я весь внимание.
– Знаешь, в Америке с Юсуповым смешная история приключилась. Какая-то американка устроила в своем доме прием в его честь. Обзванивая приглашенных, она всех убедительно просила: "Никакого упоминания о Распутине". - Ирина сделала глоток. - Представь, гостей - тьма, сколько раз ей пришлось повторить свою просьбу! И знаешь, чем все закончилось?
– Юсупов не пришел?
– Прийти-то он пришел. Только когда он с супругой вошел в зал, где все уже собрались, переволновавшаяся хозяйка торжественно объявила: "Князь и княгиня Распутины!!"
Они рассмеялись так громко, что привлекли к себе внимание. Поймав укоризненный взгляд князя Львова и удивленно-заинтересованный - Юсупова, смутившаяся Ирина спрятала лицо за плечо мужа. Гости тем временем обступили столы, во главе одного из которых встал князь Львов, показавшийся Ирине усталым и больным. По правую руку от него расположился Феликс Юсупов с супругой, по левую - Маклаков, пребывающий в несвойственном ему одиночестве.
– Господа! Прошу вас, угощайтесь. Особенными яствами, как в добрые старые времена, - князь Львов развел руками, - побаловать не могу, но вот, пожалуйте, икорка, расстегаи с визигой, салатик, индейка в желе - все по нашим русским рецептам… Водочки прошу… Угощайтесь…
Фуршет был в разгаре, гости вели себя все более непринужденно, оживленно переговариваясь и перебрасываясь шутками. Николя, взяв Ирину под руку, направился к распахнутым дверям балкона. Подойдя к балюстраде, они остановились, с удовольствием вдыхая свежий воздух, наполненный ароматами ночи. Вдруг их внимание привлекли негромкие голоса стоящих неподалеку в полумраке спиной к ним князя Львова и Маклакова.
– Ну-с, милейший князь, надеюсь, не забыли, как следует приветствовать братьев?
– И то… - Князь Львов, махнув пробегающему мимо официанту, негромко распорядился: - Голубчик, бокал красного вина. Да полный, полный! - И повернулся снова к Маклакову. - Ковшом, полным до краев раскаленных углей… - Его собеседник что-то сказал негромким голосом, слов Ирина не разобрала.
– Как вы, Василий Алексеевич? Трудно вам?
– Не легко. Это вам не Америка.
"При чем здесь Америка? Ах да, Львов ведь только что оттуда…"
Она покосилась на стоявшего рядом мужа, сосредоточенно глядевшего куда-то вдаль.
– …но стараемся. - Маклаков оживился. - Видите же - русское посольство стало неким центром притяжения для наших. Все постепенно собираются в Париже, стараясь так или иначе что-то спасти - съездами, совещаниями, объединениями. Устаю только от одного - когда под этакого дурачка играть приходится. Да еще этот Троцкий - вождь мирового пролетариата… - В его голосе послышалось раздражение.
– Вы о чем? - Львов закашлялся и, вынув из кармана платок, прижал его к губам.
Ирина заметила, что и Николя невольно прислушивается к разговору.
– "Масонство необходимо вымести железной метлой в России, Франции и других странах! Масонство, - продолжил Маклаков с истеричными нотками в голосе, явно подражая Троцкому, - мост, соединяющий в мирном сожительстве классовых врагов, это буржуазное орудие, усыпляющее сознание пролетариата, рычаг буржуазного механизма!"
Князь Львов указал рукой на официанта, появившегося перед ними с полным бокалом красного вина на подносе:
– Прошу!
Маклаков, взяв бокал, сделал глоток:
– Прекрасное вино, благодарю.
– Как вы, однако, товарища Троцкого, наизусть излагаете… - В интонации князя Львова слышалась усмешка.
– Приходится. Мы должны изучать своих врагов. - Маклаков вернул недопитый бокал на поднос. - И что же мы видим в России? - Продолжил он. - Аресты, расстрелы, высылка интеллигенции…
– Ну, Василий Алексеевич, вы все в одну кучу-то не валите! Высылка двадцать второго года сколько нам свежей крови-то влила, сколько наших спасла! Это вам все же не Соловки. И потом, доложу я вам… - Князь Львов снова закашлял.
"Все-таки он нездоров", - подумалось Ирине.
– Пойдемте внутрь, Георгий Евгеньевич, не ровен час, просквозит вас. - Маклаков, сделав шаг в сторону гостей, вдруг остановился, словно вспомнив о чем-то важном. - Ну, а что Гучков? От него, вижу, совсем отвернулись?
– Александр Иванович очернил себя и своими германскими связями, и причастностью к делу Корнади, как вы помните, убийцы Воровского, а потом, знаете ли, кажется мне… - Они вошли в дом, и голоса их потонули во взрыве смеха.
Ирина вопросительно взглянула на мужа. Тот стал очень серьезен.
– Что это значит? - еле слышно спросила она.
На балкон высыпала шумная группа гостей.
– Потом… давай отойдем.
Они отошли к другому краю балкона. Ирина удивленно посмотрела на Николя:
– И что? Объясни!
Он задумчиво пригладил волосы:
– Да как тебе сказать…
– Ну, не зли меня! - Она нетерпеливо шлепнула его по плечу ладошкой. - Говори же, наконец!
– Видишь ли, судя по всему, князь Львов и ваш знаменитый посол несуществующего правительства - масоны, причем…
– А что это за "раскаленные угли" в ковше? - Ирина взволнованно облизнула губы.
– Ну, это просто… Есть вопросы, которые задают при посвящении в тот или иной градус… при церемонии. Кажется мне, такого рода вопрос - не самый сложный, где-то градуса второго… Дорогая, пойдем-ка и мы внутрь. Ты ведь хотела еще с Куприным увидеться, если не ошибаюсь?
– Так он не пришел, как всегда. - Она огорченно вздохнула.
– Тогда поедем домой. Там и переговорим… - Николя бросил многозначительный взгляд на жену и решительно взял ее под руку. Они вышли с балкона и направились к князю Львову, который, стоя у выхода, уже прощался с подходившими к нему гостями.
– Мсье, позвольте поблагодарить вас за прекрасный вечер. Был счастлив снова видеть вас. - Николя пожал князю руку. Тот кивнул и, устало улыбнувшись, задержал руку Ирины в своей руке.
– Я, Ирина Сергеевна, батюшку вашего - покойного Сергея Ильича - часто вспоминаю. Потребность у нас здесь в таких деятельных и умных людях великая.
– Благодарю, князь. Будем рады видеть вас у себя, - улыбнулась Ирина и, чувствуя, как глаза наполняются слезами, торопливо отошла.
Спускаясь по лестнице, она заметила стоящего у перил Маклакова, о чем-то оживленно беседующего с Юсуповым, который улыбнулся ей и, слегка наклонив голову, попрощался.
"Ну до чего же хорош, глаз не отвести…" - подумала она, увлекаемая мужем к автомобилю…
***
Дома, лежа в кровати рядом с блаженно откинувшимся Николя и разглядывая лепнину на потолке, Ирина задумчиво спросила:
– Откуда ты все это знаешь?
– Ты о чем?! - изумился он вопросу, заданному, с его точки зрения, не в самый подходящий момент.
– О масонах…
– О, мой Бог! - Николя с удовольствием потянулся. - Обожаю женские вопросы! Просто обожаю! Больше ничего тебя именно в данный момент не интересует?
– Сейчас для меня это - самое главное. Говори же!
– Знаешь, я заметил, для тебя самое главное - просто заставить меня говорить. И тогда ты расслабляешься, превращаешься в пушистого котеночка, находящегося на вершине блаженства. А когда я молчу, то вроде тебе и не интересен. Я не прав?
– Не прав! - Поспешно произнесла она. - Прости, но мне правда интересно то, что ты рассказывал о масонах. Так откуда ты знаешь?
– Много будешь знать - скоро перестаришься! - Торжественно произнес Николя по-русски. Ирина хихикнула. Николя, приподнявшись на локтях, озабоченно спросил: - Я правильно сказал?
– Правильно. Умница ты моя. - Ирина погладила его по голове и, зевнув, повернулась на бок, положив голову мужу на плечо. - Говори-говори, я не сплю.
– Я знаю не только про масонов, но и много всего прочего, не менее интересного, потому что я… - Николя сделал паузу, - умный, красивый, начитанный мужчина с прекрасным образованием.
Ирина потерлась щекой о его плечо. "Пусть только говорит, он так хорошо говорит…"
– Кстати, - Николя оживился, - если хочешь про масонов. У них есть такой жест - приветствие, когда они дотрагиваются правой рукой до левого плеча… Так вот, великий скульптор и архитектор Микеланджело тоже был членом одного из таких тайных обществ. И есть версия, что именно поэтому его знаменитый "Давид" на пьяцце Синьории, в центре Флоренции, стоит с поднятой к плечу рукой. А еще, насколько мне известно… - Он посмотрел на жену. - Да слушаешь ли ты меня?
Ирина молчала…
…Ей снилась ожившая статуя обнаженного Давида с головой Феликса Юсупова, выкрикивающая голосом Маклакова: "Кому свежей говядинки из имения графа Льва Николаевича Толстого? Кому говядинки? Отдам недорого! Поменяю на вилки, ложки серебряные…"