"" - читать интересную книгу автора (Юрьевна Вико Наталия)21Николя в черном шелковом халате сидел в кресле, поглядывая на жену, которая, облокотившись на подушки, полулежала на диване, маленькими глоточками отпивая кофе. Голова Ирэн была на манер тюрбана обмотана полотенцем, что делало ее похожей на юного принца, сошедшего ненадолго с изящной персидской миниатюры только для того, чтобы, развалившись на мягком ложе, принести сладковато-дымчатую восточную негу в парижскую квартиру. Свежий воздух, проникавший в гостиную через открытое окно, приятно холодил еще влажные после душа волосы. Всего час тому назад, встретив утренний берлинский поезд, он привез жену с вокзала. Ее внезапное возвращение из Москвы порадовало, потому что означало конец волнениям, не покидавшим его с момента ее отъезда. Впервые расставшись с Ирэн на целую неделю, он понял, что эта русская женщина, покорившая его терпким сочетанием страсти и нежности, благоразумия и сумасбродства, силы и слабости и тем обаянием, которое нельзя объяснить, а можно только ощутить, как запах тайны, - уже стала неотделимой частью его прежде размеренной и предсказуемой жизни. Ирэн немного осунулась за время поездки и выглядела усталой, но не вызывало беспокойство Николя - огорчал и настораживал ее озабоченно-отрешенный взгляд - казалось, она напряженно думает о чем-то чрезвычайно важном, словно всматриваясь внутрь себя. Хотя в ее движениях и появилась замедленность, это не была ленивая неторопливость человека, которому некуда спешить, а скорее - вибрирующая сосредоточенность дикой кошки, подбирающейся к добыче. Она неохотно и односложно отвечала на вопросы о Москве, как будто раздумывая, стоят ли слова того, чтобы их произносить. – А что нового в русской литературе? - поинтересовался Николя с затаенной улыбкой, зная, что уж от этой темы жена не сможет отделаться ничего не значащими фразами. Ирина, допив кофе, медленно поставила чашку на поднос и, проведя ладонью по лбу, продекламировала по-русски: Послушайте, господин чудак, Иже еси на небеси, Ведь этот сотворили вы бардак? Мерси! Эй, человек, это ты звучишь гордо? И - в морду! в морду! в морду! – Это Мариенгоф. - Сумрачно ответила на немой вопрос мужа. - Большой друг Есенина. Перевести? Николя покачал головой. Ирина села на диване, обхватив плечи руками. – Там, куда я ездила, дорогой, русской литературы, как, впрочем, и самой России, больше нет. Есть литература советская, с легкой руки Горького получившая название "критический реализм". Впрочем, я уверена, что скоро этот реализм станет социалистическим. Теперь успех в литературе достигается только глупостью, пошлостью и наглостью. "Новая" русская литература, выйдя на улицу, угождает толпе, которая, захлебываясь в восторге вдруг пришедшего к ней единоязычия, в свою очередь, хвалит и развращает ее. Это похоже на эпидемию холеры… Лечить некому, а немногие еще не зараженные, словно сойдя с ума, жаждут объятий счастливых заболевших. Те же, кто спасся от заразы, попрятались и замкнулись в ожидании чудесного избавления, которое должен принести некий грозный ангел отмщения, а тот все не идет и не идет. Боятся понять, что месть - явление рукотворное, а не небесное… - жестко проговорила она, покручивая перстень вокруг пальца. Николя, напряженно всматривавшийся в жену, почувствовал, что последние слова произнесены не случайно, что именно в них скрыта та тайна, которая мешает Ирэн жить спокойно. – Кажется мне, милая, месть - обоюдоострый кинжал, убивает не только жертву, но и палача. У жертвы отнимает жизнь, а у мстителя - душу… - сказал он тоном проповедника. - Надо уметь прощать, дорогая. Тогда жить легче. Ирина пожала плечами и, видимо, устав от разговора, положила голову на колени Николя, пересевшему на диван. Он задумчиво провел кончиками пальцев по ее щеке, поняв, что продолжения беседы не будет. – До сих пор не верю, что ты вернулась… - негромко проговорил он. - Я скучал. Сам был удивлен. Знаешь, оказалось, что я тебя сильно люблю. Не уехала бы - и не узнал, - ласково поглаживал он жену по голове. – Расскажи еще, как ты меня любишь, - низким грудным голосом попросила она, устраиваясь поудобнее. – С удовольствием, дорогая… Ирина слушала мужа, удивленно поймав себя на мысли о том, что слушает именно Николя, а не голос. На душе становилось спокойнее. Солнце заливало комнату ярким светом. Вставать не хотелось. Вот так бы лежать и лежать весь день. И никуда не спешить. И ни о чем не думать… Пальцы Николя скользнули по ее руке. – Так, говоришь, нашла только этот перстень? Тоже неплохо. Все не зря ездила! Покажи-ка! Старинный… Хорошая работа, необычная. Надо бы в увеличительное стекло посмотреть. И что же написано в этой книге? "Надо позвонить Серегину. Назначить встречу", - застав врасплох, ворвалась назойливая мысль. Ирина вздрогнула. – Я еще не дочитала. Правда, осталась всего одна страница, - попыталась отшутиться она. - Дочитаю - расскажу. Совсем скоро. Обещаю. – А сейчас не хочешь ничего рассказать? - Николя легонько сжал ее ладонь. – Пусти. - Ирина выдернула руку, встала и направилась к открытому окну. - Жарко сегодня будет. Вон, солнце какое! Город пустой. Суббота. Все разъехались. У тебя какие планы? – Встреча с бароном Миллем. Идти не хочется, но придется. – Во сколько? – В три. Еще не скоро, - ответил Николя, бросив взгляд на часы. – Отлично. Тогда я на это время, пожалуй, договорюсь с мсье Пуаре насчет примерки. За неделю до поездки заказала ему платье. Уже все сроки прошли, неловко. А потом ты куда? – На вечер мы приглашены к Мережковским. Они живут на рю Колонель Боннэ. "Нет, - подумала Ирина. - Я должна все закончить сегодня. Лучше скорее. Ждать я не могу". – Что ты не можешь? - услышала голос мужа. "Господи, похоже, я произнесла последнюю фразу вслух", - удивилась она. Резкий телефонный звонок прозвучал очень вовремя. Николя поднял трубку. – Алло! Добрый день. Конечно, узнал. Сегодня? Ну, если это настолько важно, я приеду, но не ранее десяти. Раньше? Нет, к сожалению, раньше не смогу. Хорошо. Рад, что ты позвонил. До встречи. "Мужчина…" - невольно прислушавшись к разговору, почему-то обрадовалась Ирина. – Итак, что ты не можешь? - Николя, повесив трубку, повернулся к жене. – Если честно, сегодня вечером мне никуда идти не хочется. Я еще не пришла в себя после дороги и потом… - начала она говорить разбитым голосом. – Не стоит беспокоиться, - остановил ее Николя. Я подтвердил, что буду один, когда еще не знал о дне твоего возвращения. Не хочешь - не ходи! Пока никто не знает о твоем приезде. Скажу, что приезжаешь завтра. Только придется мне после Мережковских прокатиться к одному человеку. Думаю, это не надолго. Потом - домой. Вечером повеселю тебя ужасными рассказами о мадам Гиппиус. Кстати, тебе не страшно, дорогая? – Страшно? О чем ты? - по ее лицу пробежала тень. – Не страшно - он сделал многозначительную паузу, - отпускать меня одного? Ходят слухи, что коварная Гиппиус требует, чтоб ее многочисленные поклонники - те, что женаты, - отдавали ей свои обручальные кольца, и что она нанизывает их на цепочку, в изголовье кровати. Вот приду вечером без обручального кольца, что будешь делать? – Я буду тебя ждать, Николя, - грустно улыбнулась Ирина, еще не зная, как у нее самой сложится сегодняшний день - неизвестно, в Париже ли Серегин. Главное, чтобы он был здесь, а уж об остальном она позаботится. – Хочешь, я отменю все и останусь с тобой? - встревоженно спросил Николя, заметив, что ее мысли опять сосредоточились на неизвестном и потому беспокоящем его предмете. – Со мной? - рассеянно переспросила Ирина. – Нет-нет, милый, это неприлично. Хотя, - улыбнулась, - мерси, мне был приятен твой порыв. – Благие намерения есть мост в рай, - гордо произнес Николя по-русски. - О-о! Поздравляю с пополнением коллекции! Однако, - усмехнулась она, - до моста надобно еще дойти…Массивная дверь прихожей захлопнулась за Николя с гулким стуком. Ирина опустилась в кресло рядом с телефонным аппаратом. "Ну, что ж. Где там мой незабвенный друг Александр Васильевич?" – Скотина. "Томлю" я его! "Для такого дела" он завсегда готов! - повесив телефонную трубку, в ярости передразнила она Серегина, и, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, попыталась успокоиться и сосредоточиться. Значит, нужны: меблированные комнаты, коньяк, снотворное, веревка, револьвер и Серегин. Серегин есть. Дело - за малым… До встречи у кафе три часа. Надо успеть подготовиться. Она подошла к столику и взяла в руки карты ТАРО. Это была первая покупка, сделанная в Париже - карты, подаренные Порфирием, затерялись в России. Перетасовав колоду, она, как обычно, задала вопрос: "Чем закончится сегодняшний день?" - и, вытащив карту, перевернула ее. "Тринадцать. Смерть". Ирина улыбнулась. Значит, все сложится. Пройдя в кабинет мужа, выдвинула верхний ящик стола и достала револьвер. Слава Богу, на месте. Хорошо, что не очень большой - уместится в сумочке. Прокрутила барабан. Заряжен. Надо опробовать спуск. Вытащила патроны. Взвела курок. Подняла руку с револьвером и, задержав дыхание, прицелилась в голову кабана на стене, которая свирепо таращила стеклянные глаза. Выбрала свободный ход и плавно нажала на спусковой крючок. Послышался негромкий щелчок. Вот и все. Как просто! Горько усмехнулась. Знал бы покойный папа, для чего понадобится дочке умение стрелять. Приложила револьвер к горящей щеке. Почувствовала, как прохладная сталь, прикоснувшись к коже, передала ей живущее в оружии уверенное спокойствие. Неспешно, один за другим вставляя патроны в барабан, мысленно спрашивала: "Который из вас?…" Николя Тарнер хмуро рассматривал младшего брата, сидевшего напротив. За те месяцы, что они не виделись, Бернар стал похож на бродягу - небритое лицо, мешки под глазами, мятые брюки, несвежая рубашка, и, в довершение всего, - Николя посмотрел еще раз - носки разного цвета. – Ты хоть иногда в зеркало смотришься? Не противно? – Ну, ты ж меня не предупредил, что приедешь раньше, чем обещал. Я, может, собирался принять ванну. И вообще - увел у меня женщину, а теперь еще упрекает, спрашивает, что со мной! Тоска у меня! И перестань, наконец, меня учить. Я уже взрослый. Слышишь? Взрослый! В соседней комнаты послышался вскрик и звон разбившегося стекла. Николя строго посмотрел на брата. – Ты не один? – Как видишь! - почему-то рассмеявшись, Бернар повернул голову в сторону распахнувшейся двери. На пороге в картинной позе, ухватившись одной рукой за косяк, а в другой держа ножку от разбившегося бокала, улыбаясь во весь рот, стояла эффектная, немного полноватая женщина средних лет. Ее пышные каштановые волосы были перехвачены розовой лентой, недостаточно, как показалось Николя, гармонировавшей с ярко-зеленым платьем из крепа. – Привет, мальчики! - она игриво оглядела мужчин. - Вот и я! У меня, чёрт побери, - выругалась по-русски, - непоправимая трагедия, - на ее лице появилось скорбное выражение, - полностью разбился бокал… С вином! - удрученно уточнила женщина и попыталась развести руками, но, покачнувшись, снова ухватилась за косяк. - Не смотрите на меня так, мсье, - заметила она недоуменный взгляд Николя, - а то я вас… поцелую! - произнесла низким страстным голосом и заразительно расхохоталась. - Я вообще-то редко кого целую, правда, Бернар-чик? - к произнесенному по-французски имени женщина добавила русский уменьшительно-ласкательный суффикс. - Ну, да, я понимаю ваш взгляд, мсье! - снова обратилась она к Николя. - Эта розовая лента никак не гармонирует с зеленым платьем. Но, - женщина, улыбнувшись, понизила тон, - скажу вам по секрету, у меня шикарное нижнее белье… розового цвета. Показать? Ну, как хотите, - заметив выражение лица гостя, отказалась она от своей идеи. - Бернар, может быть, ты, наконец, предложишь мне сесть? А то ведь я сяду сама и не уверена, что это будут твои колени! - женщина предприняла новую, на этот раз успешную попытку отойти от двери и, подхваченная смеющимся Бернаром, была благополучно усажена в кресло. - Поверьте на слово, мсье, - поправляя платье, проговорила она доверительным тоном, наклонившись к Николя, - там… под платьем… - она слегка приподняла подол, - белье и в самом деле розовое. – Ты пригласил меня для того, чтобы я полюбовался на эту… - Николя запнулся, подбирая слова, -…судя по некоторым оборотам речи, русскую даму? – Черт возьми! - женщина снова использовала, видимо, привычный русский оборот. - Как вы догадались, мсье? - на ее лице было написано несказанное изумление. - Я ведь это тщательно скрываю. Но вы раскрыли мою тайну! Снимаю перед вами шляпу. Просто обожаю беседовать с умными и обходительными людьми! - одарила она Николя пленительной улыбкой. - Бернар-чик, может быть ты уже принесешь новый бокал с вином, а то в этом, - покрутила в пальцах ножку разбитого бокала, - вино почему-то закончилось. Навсегда, - добавила она удрученно. – Послушайте, мадам, вы, без сомнения, талантливо изображаете совершенно пьяную женщину. "Снимаю шляпу!" - передразнил Николя собеседницу. - Но у меня мало времени и… – Этот мужчина правда твой брат? - бесцеремонно прервав Николя, обратилась она к Бернару. - Потрясающе! Немедленно останови его. Он раскрывает мои секреты один за другим. Скоро я останусь совсем без них и, следовательно, перестану быть женщиной. – Итак, зачем ты меня позвал? - Николя повернул голову к брату, который с трудом сдерживал смех. - И если разговор действительно настолько важный и срочный, может быть, нам следует перейти в другую комнату, с позволения мадам… - он замялся. – Мое имя Софи, мсье, - надменно проговорила женщина, в одно мгновение став серьезной. - Софи Трояновская. Поверьте, я никогда бы не стала встречаться с вами сегодня, если бы Бернар не настоял. Дело в том, что утром я случайно увидела у него одну фотографию… Я знаю вашу жену, мсье. Ирина Яковлева, точнее теперь уже, как я поняла, графиня Ирэн Тарнер, была ближайшей подругой моей младшей сестры, которую я разыскиваю много лет. Последний раз мы виделись в Одессе… Ирина осторожно сняла с себя руку Серегина и, поднявшись с кровати, застегнула четыре пуговицы на платье. Больше он расстегнуть не успел, опрокинутый снотворным, подсыпанным ею в коньяк. Открыла сумочку. Достала шелковые шнуры. Перевернула Серегина на спину. Тяжелый. Он забормотал что-то во сне, двигая массивной нижней челюстью. Показалось даже, что приоткрыл мутные глаза. – Тихо, Сашенька, тихо. Спи. Я здесь, - проговорила вполголоса, поднимая его короткопалые руки вверх и привязывая их к металлической перекладине кровати. Так… Теперь ноги. Поморщилась. Все. Отошла на шаг. Надо подождать. Минут тридцать. Сейчас будить бесполезно. Потерла ладонью шею. Душно. Раздвинув линялые, очевидно, когда-то красные занавески, приоткрыла окно. Край неба, затянутого розовыми тучами, озарялся далекими всполохами молний. Села напротив кровати и, достав из сумочки, револьвер, положила его на колени. Противно дернулась щека. Посмотрела на часы. Как медленно тянется время. Кажется, эти полчаса никогда не закончатся… "Как "Парни Бентли" умудряются выигрывать гонки на таких авто? Этот "Бентли Ле Ман" с семидесятисильным мотором ползет как черепаха!" - раздраженно думал Николя, нажимая на педаль акселератора и пугая крякающим звуком рожка зазевавшихся прохожих. "Итак, по словам Софи, предыдуший муж Ирэн - Николай Ракелов - был расстрелян у нее на глазах. Из доклада мсье Поля известно о поездке Ирэн в подмосковный санаторий к некому тоже Ракелову, который скончался сразу же после ее визита. Далее - странное происшествие в ресторане. Два человека, сидевшие с Ирэн за одним столом, умерли от загадочного пищевого отравления, после чего она немедленно покинула Россию. Софи сказала, что убийц было четверо. Значит - остался один. И, похоже, это - Серегин. Если это он - тогда все, что происходило в последние месяцы, становится понятным. Главное, чтобы она сейчас была дома! Помешать я ей не смогу, да и не стану. Помешать - значит потерять. Она все равно сделает то, что задумала. В советской России правосудия ей не найти. Правосудие и диктатура не совместимы. Уничтожение социально чуждых элементов - флаг их революции. Значит, я должен помочь ей или хотя бы - подстраховать! - он нажал на педаль тормоза. - И тормоза эти никуда не годятся!" Выпрыгнув из авто, бегом поднялся на второй этаж. Ключ никак не хотел влезать в замочную скважину. Наконец, открыл дверь. В квартире никого не было… Ирина сидела и смотрела на спящего Серегина. Перед ней, посапывая, лежал последний из тех, кто отнял у нее Ники. Последний… Первый, тот, который говорил лучше всех, словно в насмешку, был лишен Богом дара речи и умер… от слов. Ее слов. Двое других - скончались в мучениях, но… в неведении. Четвертого она так просто не отпустит… Что она скажет этому выродку, когда тот придет в себя? Прочтет приговор? Спросит, за что он убил безоружного человека? Да сколько их еще было в его жизни - безоружных! Никто не знает, кроме него самого. А сам он, без сомнения, никогда не считал. И что она хочет услышать от Серегина? Слова раскаяния? Нет. Она хочет увидеть в его глазах страх. Да, именно страх! Потому, что родившийся в нем страх непременно станет частицей большого страха, который потом, до самой смерти, будет приходить ко всем таким, как он помимо их желания. К ним и к их детям… И вдруг она все поняла. Эти нелюди виновны не только в смерти Ники и таких, как он. Они виновны перед ней и такими, как она, - беженцами; виновны в том, что лишили их всех главной и самой большой любви - их России, которая, оказывается, и не страна вовсе, а составная часть крови каждого русского человека, хочет он того или нет. Потому-то и текло столько крови по российской земле - выпустить хотели, обеспамятить. Но - просчитались. Эта кровь, впитавшаяся в землю, непременно возродит Россию. Неизбежно. Сколько бы лет не понадобилось. Иначе и быть не может. "Для того, чтобы вновь родиться, надо сначало умереть. Дух России, как феникс, возрождающийся из пепла, снова одевается в тело черное, белое, красное…" Кажется, так говорил ей Порфирий… – Мсье Поль! Слава Богу, вы на месте! - Николя старался говорить спокойно. - Вы знаете, где она сейчас?… Отлично!Я восхищен профессионализмом ваших людей! Дело в том, что она, видимо, попытается его… Ну, вы поняли… Откуда знаю? Расскажу при встрече, а пока, прошу, постарайтесь ее подстраховать. Я выезжаю к вам… Почему нельзя?… Но… Ну, хорошо, хорошо, считайте, что вы меня убедили. Не буду повторять вам, что для меня означает эта женщина… Я буду дома, у телефонного аппарата. Держите меня в курсе событий… …Пора бы ему проснуться. Ирина, обхватив рукоятку револьвера, лежащего на коленях, другой рукой толкнула Серегина в бок. Он шевельнулся, белёсые ресницы мелко задрожали, глаза с трудом приоткрылись. С хрустом потянувшись, попытался опустить руки. Шелковые шнуры натянулись. Недоуменно задрав голову вверх и скосив глаза, дернул одной рукой, потом другой. Перевел взгляд на Ирину и, тряхнув головой, попытался отогнать сон. – Ты чё, Ир? Привязала меня, что ли? - дернул ногой. - Зачем? - скривился в недоуменной улыбке. - Хотя, может, ты и права, - с пониманием ухмыльнулся он, - мне для етого дела руки не нужны. Только брюки мои тебе придется самой стянуть. Я не смогу. - Его глаза возбужденно заблестели. Ирина молча смотрела на него. Серегин облизнул пересохшие губы. - Ну, давай скорее, чего тянешь, я уже хочу… - подмигнул он. - Мне даже интересно. Я связанных баб пару-тройку поимел, а вот так, чтобы сам связанный, - никогда. Ну, давай, скидай одежку, не тяни - глянь, мне уж невтерпеж! - указав глазами на нижнюю часть живота, выгнулся в сладострастном ожидании. - Иди ко мне! Ну! – Убью я тебя, Саша, - тихо проговорила Ирина, поднимая руку с револьвером. При виде оружия Серегин, осклабившись, издал звук, похожий на смех. В его сощурившихся глазах появилась обеспокоенность. – Ну, ты, Ирина Сергеевна, затейница! Ну, развеселила! Силы моей нету! - натужно засмеялся он. - Давай, раздевай одежку-то! Не могу я больше терпеть. Ну! "Надо же. Не верит. Думает - игра". Ирина, переложив револьвер в левую руку, приподнялась со стула и сверху вниз, с размаху, как тогда он в Бологом, ударила кулаком ему по скуле. – Ты чего, баба? Сдурела, что ль? - на побагровевшем лице Серегина бешено блеснули глаза. - Ты, слышь, борщи, борщи, да не перебарщивай! А то я и впрямь разозлюсь. - Его руки напряглись, пытаясь порвать шнуры. – Это тебе, Сашуля, за тот удар, мне по лицу. - Бесцветные брови Серегина поползли вверх. - Наверное, не помнишь уже? В Бологом? - Серегин, плотно сжав узкие губы, пристально смотрел на Ирину, будто силясь припомнить что-то. - А я, видишь, помню! - Она снова опустилась на стул, ощутив нервную дрожь, волной прокатившуюся по телу. - Было вас там в Бологом четверо, а муж мой - один, беззащитный, - она сделала паузу, - как ты сейчас. А я просила, умоляла, не трогайте, отпустите! Ведь он же, Саша, ни в чем не был виноват. Ни перед вами, ни перед властью вашей. А вы убили его. Ни за что. По пьяной прихоти. - Глаза Серегина забегали, крылья носа задергались. – Ты чего, говоришь-то, Ир? Никак не пойму я. Слышь, попить дай! - он дернулся. – Лежи, лежи, Сашенька. Я подам. - Она взяла с прикроватной тумбочки графин с водой. - Пей! - плеснула ему в лицо. - Сволочь! - Серегин вздрогнул и жадно облизнул мокрые губы. – Какого такого мужа? Ты чего, дура, белены объелась? У Ирины перехватило дыхание. – Попил, милок? Тогда - слушай. - Поставила графин на место. - Слушай меня внимательно, Серегин. Двое нас осталось. Ты да я. Про мужа моего ты, понятно, уже вспомнил. - Серегин молчал, прерывисто дыша. - Дмитрий Степанович, дружок твой говорливый, который в санатории лечился, - помер. Сказочку мою послушал и… преставился. От переживаний. Чудны дела твои, Господи! - Серегин, не моргая, смотрел на нее. Заметив, что его пальцы сжались в кулаки, Ирина усмехнулась. - Двое других - матрос красномордый - Мальцев, знаешь наверное - с якорем на руке, - мимоходом пояснила она, - и еще один - рыжеватый, на моль похожий, - поморщилась, - Тушкевич… Ну да! Конечно, знаешь! Ты же мне сам про них говорил. Так оба в ресторане, куда я их пригласила, рыбки поели и - туда же, к Степанычу отправились. Видно, рыба в тот день несвежая была, - посочувствовала Ирина окаменевшему Серегину. - Из них ты один остался. И вот я… - она задумчиво посмотрела на револьвер… – Ах ты, сучка! - прогнусавил Серегин и яростно задергал руками, пытаясь освободиться. - Так ты та самая бабенка? Ой, дурак я! Ой, дура-ак! Как же я тебя не распознал? Чуял ведь нутром, глаза знакомые! Ах ты, контра! Как же ты, змеюка, выжила? Говорил я тогда Степанычу, коли оприходовали дамочку - кончать надо… - прошипел он. - А он, добрая душа, о других товарищах подзаботился. Вот и назаботился. Тебя ж, сука, прямо в тюряге порешить были должны после всего! - его взгляд был полон злобного сожаления, короткие пальцы сжимались и разжимались, бессильные удушить… - Да только знай, стерва, товарищи мою погибель не простят. Ой, не простят! И тебя саму, и графа твово буржуйского живьем порвут! Они ж ведь знают, - его лицо скривилось в хитрой ухмылке, - что я с тобой, сучка, ради дела на связь пошел. Ради дела! Пусти! Пусти меня! - он задергался всем телом. - Не имеешь права! – Что? - Ирина затряслась от смеха. - Что ты сказал? Права не имею? А ты, Саша? Думаешь, ты право имел? Думаешь, хозяином жизни стал - волен казнить и миловать, а сам бессмертен? - Ирина, вдруг перестав смеяться, наклонилась к Серегину и прошептала, пристально глядя ему в глаза: - Нет, милок, перед смертью-то все равны. - Выпрямившись, проговорила спокойно, почти равнодушно, как он тогда в Бологом: - Но только нельзя тебе в спокойствии своей смертью умереть. Я теперь и свидетель, и судья, и палач. Хочешь спросить, кто мне право на это дал? Да ты же сам и дал вместе с дружками своими погаными! - Ирина замолчала, словно собираясь с силами, чтобы произнести ту единственную, главную, выстраданную фразу, ради которой собственно и жила все последние годы. - Решение мое одно - виновен в человекоубийстве! И приговор один - должен быть казнен! - Выдернув подушку у него из-под головы, накрыла ею револьвер и встала. - Убью я тебя, Сашенька,- вдруг почувствовав опустошенность и смертельную усталость, снова тихо проговорила она, направляя ствол оружия ему в лицо. Задержав дыхание, как учил покойный отец, стала медленно нажимать на спусковой крючек, выбирая свободный ход. В глазах Серегина появился животный ужас, он зажмурился, побелевшее лицо перекосилось, рот оскалился в беззвучном крике, руки напряглись, тело выгнулось в ожидании нестерпимой, последней в жизни боли и… - на его светло-бежевых брюках между ног начало расплываться темное влажное пятно. Ирина, краем глаза заметив это, никак не могла понять, что произошло, а когда поняла, сняла указательный палец со спускового крючка. – Что это, Саша? - ее плечи затряслись. - Да ты… - она не смогла выговорить. - Ты… при женщине?… - подушка выпала у нее из руки. - Да тебя и убивать-то уже не надо. Ты - и так уже умер! Ты - мертвец, Серегин! Уже мертвец! - расхохоталась Ирина и, бросив револьвер в сумочку, не оглядываясь, быстро вышла из комнаты. Консьержка в подъезде привычно посмотрела сквозь покидавшую дом женщину… Дождь обрушился на ночной город, жадно облизывая черепичные чешуйки крыш, истосковавшиеся по влаге кроны деревьев, каменный панцирь еще хранящих дневное тепло мостовых и тротуаров. "Зонтик я, конечно, оставила дома…" - подумала Ирина, ошеломленная хлынувшим на нее с небес потоком, растерянно оглядываясь по сторонам. Вынырнувшее из переулка такси, казалось, было ниспослано свыше. – Как удачно, мсье, что вы оказались поблизости в начале нового всемирного потопа! - нырнув в авто, скороговоркой проговорила Ирина, обращаясь к таксисту. - А то уж показалось, настал мой последний час… - она смахнула ладошкой дождевые капли с лица. – Жизнь, мадам, приобретает настоящий вкус только тогда, когда она пахнет смертью! - повернув к ней лысоватую голову, глубокомысленно произнес усатый пожилой шофер, оглядывая пассажирку. – О, поверьте, мсье, жизнь прекрасна всегда, особенно, когда достигаешь намеченной цели! - весело отпарировала Ирина. – И какова же ваша цель, мадам? – В данный момент… - Ирина задумалась. "Домой? Николя, наверное, уже беспокоится. Нет. Надо немного побыть одной, прежде чем я ему все расскажу…" - в данный момент моя цель- бульвар Сен-Мишель. Знаете кафе на углу? – Ядреный корень! - выругался Серегин. - Живой! - Изогнувшись, он с трудом дотянулся зубами до узла на шнуре, притягивавшем руку к спинке кровати. - Тугой… Где чёртова баба научилась так завязывать веревки? Все зубы обломаешь! Так, кажись пошло… Еще один… Слаба графиня буржуйская супротив нашего брата! За разговорами да терзаниями разве ж дело делают? Потому они, белокостные, и гражданскую проиграли со своими барскими сантиментами. Слава богу, зубы крепкие… Кажись все - одну развязал… - Серегин, опустив руку, несколько раз тряхнул кистью, стараясь разогнать застоявшуюся кровь. - Стрелять надобно молча и без разговору. В этом сила! Так… Теперь другую… "Молодец, Серегин!" - мысленно похвалил он себя и тут же выругался. - Твою мать! Это ж надо, так вляпаться… с контрой! Обоссался еще, как пацан, - бормотал он раздраженно. - Теперь ноги… "Не узнал бы кто… Тогда - прощай партбилет. Товарищам в глаза не глянешь!" - засвербила в голове тревожная мысль. - Вот гадина подколодная! Все! - Он сполз с кровати и сунул ноги в ботинки. "Надо поспешать. Не вернулась бы сдуру!" Короткими, еще дрожащими пальцами попытался завязать шнурки. Шнурки никак не поддавались. - Вот буржуи гадские! Напридумывали! - хрипловатый голос дрожал от ненависти. - Как справно в сапогах-то было. Одел - и пошел! А, ну их, эти шнурки! - бросил он бесполезное занятие. - Потом завяжу. Вот так… подоткну пока… - "Теперь - бегом на улицу… Не было б в подъезде засады какой!" - тревожно заныло в груди. - Мне б только до посольства добраться… А уж потом я эту сучку достану! Кровью умоется, стерва! - задохнувшись от предвкушения, прошипел он. - Потому что живой! Пожилая консьержка на первом этаже, услышав гулкий топот, оторвалась от вязания и удивленно проводила взглядом растрепанного мужчину в ботинках с незавязанными шнурками, через три ступеньки сбегавшего по лестнице. Дверь подъезда захлопнулась. – Чёртовы шнурки! - послышался с улицы вопль на неизвестном ей языке. Отблеск фар резанул стекло двери подъезда. Рокот мотора и отчаянный хриплый крик, прерванный глухим ударом, заставили косьержку снова встревожено поднять голову. "И кто придумал эти авто? Из-за них по улицам просто не пройти…" - ворчливо пробормотала она, поднимаясь с места и выглядывая наружу. У края проезжей части посреди огромной лужи, вскипающей восторженными пузырьками проливного дождя, неестественно подвернув ноги, без ботинок, лежал мужчина с оскаленным ртом. Его судорожно подрагивающая рука со скрюченными пальцами будто еще пыталась ухватить кого-то за горло… От камина до телефона двенадцать шагов. Двенадцать туда и двенадцать обратно. Сколько раз он уже прошел этот путь, только чтобы не стоять на месте! Стрелку часов будто держит невидимая рука. "Один, два, три, четыре, пять…" Дребезжащий звонок разорвал тишину гостиной. Николя бросился к телефонному аппарату. – Алло! Слушаю вас, мсье Поль!… А…Бернар… Да, я тоже рад был тебя видеть сегодня… Нет, нет, все в порядке… Да, конечно, я все понимаю… Ты же мой брат… Послушай, Бернар, не обижайся, но я жду очень важный звонок… Конечно, позвоню… Позднее… Пока. " Один, два, три, четыре…" Только сейчас, пожалуй, впервые в жизни, Николя так остро почувствовал деление времени на мгновения. "…Пять, шесть…" - еще два мгновения остались в прошлом, и на два мгновения стало ближе то неизвестное, которое он ожидал. "…Одиннадцать, двенадцать, разворот…" Так, наверное, считают последние - неизмеримо ценные секунды - люди, осужденные на казнь, поднявшись на эшафот и предощущая безразлично-холодное прикосновение ножа гильотины, которое неизбежно прервет их собственную, единственную, неповторимую, оказавшуюся столь неожиданно короткой, жизнь. "…Один, два, три…" Резкий телефонный звонок оцарапал слух. – Слушаю вас, мсье Поль! - выдохнул Николя. - Только имейте в виду - я больше не буду ждать! Слышите, не бу-ду! - по слогам проговорил он. - Я немедленно выезжаю. Где Ирэн? В кафе?.. Да, я знаю это кафе. Что она там делает?.. Ну, хорошо, я выезжаю. Ждите меня у входа. "Это авто совсем не едет! С такой скоростью впору сопровождать похоронные процессии! - раздраженно думал Николя, рассекая парижскую ночь. - Почему мсье Поль был взволнован? На него это совсем не похоже… Еще этот дождь…" – Добрый вечер, мсье Поль! Я доехал даже быстрее, чем ожидал. Ирэн в кафе? - возбужденно спросил Николя, протягивая руку встречавшему его у входа пожилому сыщику. Обычно жизнерадостный и полный энтузиазма, мьсе Поль сейчас выглядел подавленным и растерянным. – Видите ли, мсье граф, - он почему-то указал глазами на понуро стоящего неподалеку без зонта пожилого мужчину, по лысоватой голове которого на намокшие обвислые усы стекали струйки воды…пусть лучше Пьер расскажет. Он - сотрудник моего сыскного бюро и все видел своими глазами. – Понимаете, мсье граф! - срывающимся от волнения голосом, смахивая рукой текущую по лицу воду, начал Пьер. - Этого никто не ожидал. Она была такая веселая. Когда я ее сюда вез, все шутила со мной… Я и в кафе зашел вместе с мадам… - Пьер замолчал, опустив голову. – Что с Ирэн? - глухо, не узнавая своего голоса, спросил Николя, боясь услышать то, что уже понял, цепляясь, как утопающий за соломинку, за мысль о том, что раз этого пока не сказали, может, ничего и не произошло. - Только не говорите мне, что она… - не смог выговорить страшное слово. - Почему вы молчите? Что случилось? Да говорите же, наконец! – Сожалею, мсье, - наконец, выдавил из себя сыщик. – Она такая красивая… - добавил Пьер, опустив голову. - С минуты на минуту приедет полиция. Я уже вызвал. – Кто ее… убил? - с трудом выговорил Николя, почувствовав, как предательски ослабели ноги. - Серегин? - Он ухватился за плечо мсье Поля. – Серегин не смог бы этого сделать. Он мертв, - уверенно ответил сыщик, глядя ему в глаза. – Тогда кто? Вы что, не знаете? - голос Николя задрожал от бешенства, пальцы впились в плечо старого сыщика. – Видите ли, мсье… - нерешительно начал тот. – Проводите меня к ней, - все еще отказываясь верить, тихо проговорил Николя. – Вам лучше бы туда не ходить, мсье, - пробормотал Поль, уже закрывая зонтик. – Меня ждет жена! - упрямо сказал Николя, делая первый, самый трудный шаг. Кафе встретило его перепуганными глазами официантов и поваров, жавшихся к стенам. На полу возле столика у окна, за колонной, раскрашенной под мрамор, закрытая с головой белоснежной скатертью с проступившим с левой стороны багровым пятном, лежала Ирэн. Рядом валялся револьвер. Николя, все еще надеясь на чудо, опустился на колени и медленно отогнул край скатерти… Лицо Ирэн с закрытыми глазами было красиво и спокойно, словно перед смертью она, наконец, смогла получить ответ на свой самый главный вопрос. – Она умерла сразу. Выстрелила себе прямо в сердце, - донесся до него голос мсье Поля. Из-под края скатерти выглядывала сжатая в кулак рука. Николя осторожно разжал пальцы Ирэн. Старинный перстень в виде книги, еще хранивший остатки живого тепла, скатился ему на ладонь. В ушах зазвучали слова, сказанные Ирэн сегодня утром: "Я еще не дочитала. Правда, осталась всего одна страница. Дочитаю - расскажу. Совсем скоро. Обещаю". Он наклонился к ее лицу и вдруг почувствовал исходивший от Ирэн знакомый тонкий аромат, будто последний парижский вечер на прощание опрокинул на нее флакон русских духов. Или - духов? Кто там разберется в этих ударениях… – Почему? - в полной тишине спросил Николя, оглядывая присутствующих мертвым взглядом. - Почему??!! – Я тут ни при чем! Отпустите меня! Слышите, не толкайте! Меня это не касается! - За его спиной началась какая-то суета. – Это официант, который обслуживал графиню, - хмуро пояснил Пьер, легонько подталкивая в спину упирающегося молодого человека.- Подойди, расскажи графу, что видел. Николя, поднявшись с колен, тяжело опустился на плетеный стул, с трудом поднял глаза на официанта. – Что видел, что видел… - неохотно пробормотал тот. - Видел, что и все… – Ну, вошла она в кафе. Села за этот столик. Я, мсье, сразу подошел! - будто оправдываясь, торопливо добавил он. - Придвинула пепельницу. Не эту. Другую… - проследил он взгляд Николя. - Я два раза менял. Два раза! - зачем-то повторил он. - В той, что перед вами, - последняя папироска, которую выкурила мадам графиня. - Николя смотрел на грустный, безжалостно раздавленный окурок со следами губной помады. Курившая папиросу женщина словно хотела затушить свою боль о прозрачные края пепельницы. - Заказала бокал красного вина. Я, как обычно, предложил мадам свежую эмигрантскую газету на русском языке. Графиня здесь всегда их читала. Она отказалась, а потом согласилась. Сначала спокойно читала, и вдруг начала смеяться. О, как она смеялась, мсье! Как смеялась! Я давно не слышал такого смеха. Даже наш повар, - он указал на высокого худощавого мужчину в белом колпаке, - услышав ее смех, выглянул с кухни… У нее были такие глаза, мсье! Полные слез… от смеха… Потом мадам вышла, извините, в туалетную комнату. Потом вернулась. Положила перед собой газету, выкурила папиросу, допила вино, рассчиталась по счету, - чаевые дала очень щедрые, - он закатил глаза к потолку, - снова развернула газету, будто прикрылась ею… И вдруг… этот ужасный выстрел… все его слышали, - официант обвел рукой присутствующих, - даже вот этот мсье, - указал на Пьера. - Он-то первый и подбежал к графине и потом скатертью ее прикрыл. Так что я здесь ни при чем, мсье. Совсем ни при чем. – Газета, - услышал Николя за спиной голос мсье Поля, - на столе перед вами. Вы ведь читаете по-русски? Вначале строчки поплыли перед глазами Николя, а буквы никак не хотели складываться в слова. Наконец, он смог сосредоточиться. "К приезду торговой делегации из Советской России" - гласил заголовок статьи на первой странице. На крупной фотографии были видны сосредоточенно-настороженные лица членов делегации, под снимками были перечислены их фамилии по порядку - слева направо. Третьим значился представитель Наркоминдел Ракелов Николай Сергеевич. С фотографии на Николя глядело благообразное лицо мужчины средних лет с небольшой бородкой. Зажмурившись, Николя откинулся на спинку стула. Собравшись с силами, открыл глаза и впился в газетные строчки. Так… долги… облигации… признание Францией большевистской России… поставки древесины… Вот… "Представитель Наркомата Иностранных Дел Николай Ракелов, в прошлом - помощник главы Временного правительства, по слухам, расстрелянный большевиками в 1917 году и чудом выживший, удачно женился на дочери влиятельного партийного руководителя и вполне успешно нашел себе место в советском аппарате. Ныне он преданно отстаивает интересы своих новых красных хозяев…" У входных дверей послышались громкие голоса и началась суета. – Подъехал инспектор и полицейские… - пронесся по кафе торопливый гомон. – Пойдемте, мсье граф. Я должен вам еще кое-что показать, - услышал он голос мсье Поля и почувствовал легкое прикосновение к плечу. - Мне кажется, вам следует это увидеть. – Да, да, конечно. - С трудом поднявшись, Николя проследовал за сыщиком в туалетную комнату. – Графиня писала губной помадой. Она, видно, не смогла дописать то, что хотела. На полу у зеркала я нашел пустой тюбик… "ПРОСТИ ЗА МОЮ ЛЮБОВЬ, НИК…" - размашисто, второпях было написано по-русски рукой графини Ирэн Тарнер, урожденной Ирины Яковлевой. Николя медленно направился к выходу, но вдруг, почувствовав взгляд в спину, резко обернулся. На него равнодушно смотрела бездонная зеркальная гладь… – Признаюсь, с газеткой ты сильно сыграл! - печальные глаза белого ангела строго глянули на противника, протянувшего руку к поверженной белой фигурке. – Играю, как могу! - в голосе черного ангела послышались самодовольные нотки. - А что мне оставалось делать после того, как ты не позволил ему завязать шнурки? – Играю, как могу! - передразнил его белый ангел. - Да только кажется мне, эта девочка переиграла нас обоих. – И что ж? По-твоему опять ничья? - пальцы, прикоснувшиеся было к фигурке, нехотя разжались. – Красивая женщина! - будто и не услышав вопроса, воскликнул белый ангел, подхватывая фигурку с доски. – Опять будем с ней играть? - убирая руку, удрученно пробормотал черный ангел. – Непременно сыграем! И кажется мне, что в следующей игре развязка будет иной… |
|
|