"Военный талант" - читать интересную книгу автора (Макдевитт Джек)

10

Ночью мне снились сны — темные, дикие, не похожие ни на что, испытанное мною раньше. Джейкоб дважды будил меня. Проснувшись во второй раз, я долго лежал, уставившись в потолок, потом принял душ и вышел из дома.

Здания в лунном свете казались сдвинувшимися со своих места. Ветер немного стих, но по-прежнему было холодно. Вскоре на востоке у горизонта появилась серая полоска. Спустившись к Мелони, я какое-то время наблюдал за проплывающими льдинами. Наконец взошло солнце, и улицы стали заполняться людьми.

Они провожали детишек к аэробусу, останавливались поболтать друг с другом, в воздух поднимались скиммеры и плыли над рекой, направляясь в Андиквар. Хлопали двери, в свежем утреннем воздухе раздавались голоса.

Ко мне вернулось хорошее настроение. Уверенность.

Когда я вернулся домой, Джейкоб уже приготовил завтрак. Я плотно поел, подбросил полено в огонь, устроился у камина с чашечкой кофе и через пятнадцать минут уснул.

Послеобеденное время я провел за чтением "Человека и Олимпийца", а потом отправился на свидание с Квиндой.

Если мне требовалась дополнительная доза физической реальности, чтобы уравновесить опыт предыдущего дня, то я ее получил. Квинда великолепно выглядела в бело-зеленом наряде, блузка и пояс гармонировали с цветом ее глаз, волосы свободно падали на плечи. Мы не были голодны, поэтому погуляли часок по набережной, заглянули в книжные магазины и картинные галереи, задержались возле уличного художника, из тех, кто набрасывает ваш портрет на электронной пластинке и делает под ним надпись. Портрет Квинды до сих пор у меня. Даже на этом трехминутном наброске она выглядит потрясающе. Ее глаза сохранили мечтательное выражение, мягкие губы, возможно, чуточку утрированы, вьющиеся волосы обрамляют длинную, стройную шею. Вот и все, что от нее осталось. И странная надпись под рисунком, которую почему-то выбрал художник: "Раз в жизни".

За обедом мы болтали на ее любимую тему. Я описывал свои впечатления от книги "Человек и Олимпиец", а Квинда терпеливо слушала и время от времени ободряюще кивала.

— Ты поздно подошел к ней, Алекс, — сказала она, когда я закончил. Думаю, мы делаем большую ошибку, изучая ее в школе, эта книга не для детей. Но если открываешь ее для себя в зрелом возрасте, не будучи слишком предубежденным, она может взять за живое.

— На самом деле она не о древней Греции, — сказал я.

За рекой в домах, в эллингах, на причалах и в ресторанах зажглись огни.

— Ты прав, — произнесла Квинда. — Он писал о своем времени. Но, с другой стороны, это справедливо для любой хорошей исторической книги.

— Его беспокоило, что планеты, заселенные людьми, не способны создать конфедерацию.

— Наверное. — Ее глаза смотрели куда-то в пространство. — Но, думаю, все сложнее. По-видимому, он хотел, чтобы мы признали наше общее наследие и создали гораздо более прочное объединение, чем простой политический союз. Чтобы почувствовали себя эллинами, а не только гражданами Афин и Коринфа. — Ее лицо погрустнело. — Этого никогда не произойдет.

— Сим рассказывает историю двух греческих колоний, не помню, как они назывались, основанных на побережье Африки. Их окружали дикари, которые регулярно нападали на обе колонии, но несмотря на это, они никогда не действовали сообща, и в конце концов начали воевать друг с другом. Сим пишет: "В нашей расе глубоко укоренился извращенный настрой, который заставляет ее послушно следовать велениям эмоциональных импульсов текущего момента, даже если они мешают выжить! Если вы поймете это, то проникнете в суть того, что социологи наивно называют "мотивационной теорией групп".

Я снова налил вина, и Квинда подняла свой стакан.

— За наши дни на берегу Мелони.

— За маленькую девочку тех дней. Она нашла море?

— Ты не забыл. — Лицо Квинды просветлело от удовольствия.

— Не забыл. — Когда-то мы говорили о том, чтобы построить плот и плыть по течению реки через весь континент. — Ты даже рассердилась на меня, когда я пытался объяснить, почему нам это не удастся.

— Ты пообещал, а потом отвел меня домой.

— Мне никогда не приходило в голову, что ты примешь все всерьез.

— Ах, Алекс, я так хотела совершить это путешествие! Смотреть, как мимо проплывают берега, и... — Она посмотрела на меня своими зелеными глазами и улыбнулась, — ...быть с тобой рядом.

— Ты была малышкой, — сказал я.

— Я тогда чуть не заплакала, когда ты отвел меня домой. Но ты пообещал мне, что, когда я вырасту, мы с тобой поплывем. Помнишь?

— Помню.

Она снова улыбнулась и перевела разговор на другую тему. "Вот тебе наука", — сказали ее глаза.

Позже мы бродили по причалам и садам, смешавшись с поздними пешеходами, беседовали об Обществе Талино, о моей жизни торговца антиквариатом, о том, как прекрасна ночь. И еще о Гейбе и ее дедушке.

— Ты всегда ему нравился, — сказала Квинда. — Он был разочарован, когда ты уехал. Думаю, дедушка хотел, чтобы ты пошел по стопам дяди.

— Не он один.

Передо мною всплыло лицо Арта — круглое, с постоянно удивленным выражением. Арт Лландмен всегда выглядел так, будто пытался решить какую-то сложную задачу.

— Жаль, что он разочаровался во мне. Он мне нравился.

— Арт — один из немногих людей, работавших с Гейбом и знавших о моем существовании. Пару раз я встречался с ним на раскопках на Скайвее и, по-моему, на Обралане. На Скайвее он находил время водить меня на прогулки среди развалин, показал мне сокровищницу, обгоревшие стены и место, где сбрасывали в море заключенных — в том числе и нескольких политиков.

— Это на него похоже, — засмеялась Квинда. — "А вон там они швырнули его в море". Когда это было?

— До тебя. Мне было восемь или девять.

— Да. — Она смотрела сквозь меня. — Тогда он был счастлив.

Около полуночи мы вернулись назад в Нортгейт. В камине горел огонь, в ведерке со льдом стояла бутылка вина, а по теплым комнатам плыли звуки концерта для скрипки Санкца. Квинда просматривала материалы, полученных мною в Обществе Талино и Институте Мачесны, и, поскольку я ей ничего не объяснил, наверное, пришла к заключению, что я больше нее помешан на этой теме.

— Они отыскали сохранившийся деллакондский фрегат, ты знаешь? Они с Гейбом. Это — археологическая находка, которая бывает раз в жизни. Мой дедушка посвятил поискам пятнадцать лет. Ближе к концу он привлек Гейба, и они вместе нашли "Регалию", пропавшую у Гранд Салинаса. — Ее глаза удовлетворенно блестели. — Они пересмотрели груды отчетов, рассчитали траектории, и еще Бог знает чем занимались. Я была уже достаточно взрослой, поэтому поняла, что они ищут, и насколько это важно. Проблема состояла в том, чтобы реконструировать сражение до такой степени, когда можно рассчитать маневры всех участвующих кораблей: курсы, скорость, удары, следующие за ними попытки экипажей скомпенсировать их и тому подобное.

— Задача почти невозможная.

— Они сузили область поиска. Дедушка рассказывал, что дюжины кораблей были разбросаны взрывами в различных направлениях, они все еще дрейфуют там, в пространстве, и их можно найти, если знать, где искать. Только двести лет — большой срок. Они разлетаются все дальше и дальше.

— Расскажи мне о "Регалии".

— Ашиуры поразили ее какой-то разновидностью электромагнитного импульса. Корпус корабля остался неповрежденным, но все бортовые системы окончательно вышли из строя. По словам деда, экипаж сам прожег дыру в носовой переборке, чтобы выбраться наружу и восстановить подачу энергии. Пятерых выбросило в это отверстие. Трое остальных оказались в ловушке и не смогли им помочь. Исследовательская группа нашла их в герметичном отсеке. Но сам корабль был в хорошем состоянии.

— Гейб мне рассказывал, — подтвердил я. — Там произошел несчастный случай.

— Вскоре после того, как они проникли на корабль, он взорвался. Кто-то из группы до чего-то там дотронулся. Никто так и не понял, что же произошло. Официально об этом не упоминалось, но, по мнению дедушки, это было дело рук "немых". Это сделал человек по имени Кениг, который, как они потом решили, был подкуплен "немыми".

— Какое дело ашиурам до двухсотлетней развалины?

Она испытующе посмотрела на меня. Прищурилась, принимая решение, и ответила:

— Дедушка не знал, но, как я понимаю, происходили и другие вещи, позволяющие предположить, что кто-то не хочет, чтобы экспедиция добилась успеха.

— А что случилось с Кенигом?

— Вскоре он умер. Болезнь сердца. Он был еще совсем молодым и на сердце раньше не жаловался. — Квинда отпила вина. — Не знаю, возможно здесь что-то есть. Однако дед уже никогда не стал прежним. Получить в руки такой приз и потерять его... — Она вздохнула. — Он умер вслед за Кенигом.

— Мне очень жаль, — сказал я.

— Гейб сделал все от него зависящее, чтобы помочь. Я так и не знаю, что нанесло больший вред — потеря находки или насмешки коллег. Теперь меня приводит в отчаяние, что я познакомилась со многими из, них лично. Они не мстительные люди, они просто не поняли чувств дедушки или, может, им было наплевать, их замотали собственные проблемы. Лландмен и его фрегат это стало чем-то вроде анекдота: как будто Гарри Пеллинор открыл развалины на Белариусе, а потом забыл, где они находятся.

Собранные мною материалы эпохи Сопротивления были разложены на двух столах. Квинда трудилась в поте лица, просматривая их, удовлетворенно кивала при виде изокристаллов, томов Кэндлза и прочих вещей.

— Я даже не представляла, — сказала она, перелистывая "Записные книжки" Лейши Таннер, — настолько ты увяз в этом, Алекс.

— Кажется, я увлекся. Тебе она знакома? — спросил я.

— Таннер? — Лицо Квинды сияло. — Да! Одна из самых привлекательных личностей того периода.

— Она начала как пацифистка, — сказал я, — а закончила участием в войне. Что произошло? Ты знаешь?

Квинда положила ногу за ногу и энергично наклонилась вперед. Я сразу понял, что Таннер — ее конек.

— Она никогда не была пацифисткой, Алекс. Она полагала, что войны можно избежать, и боролась за то, чтобы стороны сели за стол переговоров. Симов такой подход не очень-то устраивал.

— Почему?

— Они считали, что любая попытка примирения, пока сила на стороне "немых", является признаком слабости. Если бы их противниками были люди, тогда это было бы правдой, но с ашиурами, они, возможно, просчитались. Таннер знала о противнике столько же, сколько любой другой человек в то время, однако считала, что с ними можно вести переговоры.

— Как она очутилась во флоте Сима?

— Очень просто. Она каким-то образом добралась до Сима и убедила его дать ей возможность провести переговоры с "немыми". Сим пошел ей навстречу, значит, она привела убедительные доводы.

— Но, очевидно, ничего не вышло?

— Он согласился на ее встречу с командиром "немых" Мендолсом Барозой.

Местом переговоров выбрали кратер на безымянном спутнике в одной из периферийных систем, которая не интересовала ни одну из сторон. Таннер оказалась единственным человеком среди конфедератов, бывавшим раньше у "немых" и умевшим общаться с ними. И, самое важное, умевшим скрывать от них свои мысли.

При ее встрече с парламентером "немых" Сим и Бароза оставались на орбите. Таннер потом рассказывала, что они с посланником "немых" были очень близки к соглашению в рамках условий, поставленных ей Симом. Однако, когда "немые" потребовали передать им Кристофера Сима, чтобы судить его за варварские поступки и военные преступления, тот прервал встречу.

"Немые" ответили атакой и оккупацией двух номинально нейтральных планет, которые на деле поддерживали деллакондцев оружием, людьми и деньгами. Многие тогда погибли, а Таннер, почувствовав себя ответственной за все это, отдалась борьбе на стороне Сопротивления. Маурина Сим в своих дневниках пишет, что Таннер не простила "немых" и никто не сражался с такой беспощадностью и яростью, как она.

Уже под утро мы забрались в скиммер и пустились в обратный путь. Мы оба устали, поэтому говорили в основном о каких-то пустяках. Я видел, что мыслями Квинда где-то далеко, и в конце перелета, снижаясь кругами над крышей ее жилого комплекса, я резко вернул ее к действительности, сказав:

— Квинда, вчера я разговаривал с ашиуром. Лично.

Краска сбежала с ее лица.

— Ты шутишь, — каким-то безжизненным голосом произнесла она.

— Нет, — ответил я, пораженный ее реакцией. — С членом Маракаибской группы.

— Алекс, ты не мог этого сделать.

На лице ее отразились потрясение, гнев, разочарование.

— Почему бы и нет? Что в этом плохого?

— Боже мой, Алекс, — прошептала она. — Что ты наделал!