"Повесть без начала, сюжета и конца..." - читать интересную книгу автора (Липатов Виль Владимирович)5Заместитель председателя райисполкома, ведающий вопросами лесной промышленности, Игорь Петрович Стамесов приехал в Таежное довольно рано – в десятом часу утра,– поселившись в небольшой заезжей, для начала решил прогуляться по центральной улице, чтобы размять уставшие в «газике» ноги и посмотреть на поселок, в котором не был месяца три. Одет Стамесов был в модную дубленку, на ногах имел импортные теплые ботинки, шапка на нем была, конечно, пыжиковая, но не новая, а примерно двухгодичной носки. Со стороны Стамесов производил впечатление человека спокойного, интеллигентного, простого – так он скромно шел по улице, так уважительно здоровался со знакомыми. О приезде заместителя Нина Александровна узнала случайно: увидела, как он прогуливается по Таежному. Оказавшись на одном деревянном тротуаре со Стамесовым, она могла бы встретиться с зампредом, если бы продолжала свой обычный путь к школе, но Пине Александровне подумалось, что встреча со Стамесовым перед его разговором с Сергеем Вадимовичем может оказаться преждевременной и даже вредной. Поэтому Нина Александровна свернула в первый попавшийся переулок, уверенная, что Стамесов ее не заметил, проводила его одобрительным взглядом, жалея о том, что конфликт с бывшим механиком Булгаковым, видимо, лишил их прежних легких и приятных отношений. Утро в тот день выдалось погожим. От вчерашней метели не осталось и следа – над поселком ярко синело высокое небо, дымы из труб поднимались в небо прямыми столбиками, собаки веселыми пушистыми клубками катились по дороге, грузовые автомобили бежали быстро, успев утрамбовать вчерашний снег. В узком переулке прохожих совсем не было, по обе стороны стояли стройными свечками заснеженные ели, в уютных палисадниках черемухи и рябины были закутаны снегом так заботливо, словно это было сделано человеческой рукой; в деревьях возились снегири. Вчерашний снег на низких заборах казался вкусным, совсем похожим на мороженое, и, поколебавшись немного, Нина Александровна остановилась, сняв замшевую перчатку, осторожно положила в рот горстку рассыпчатого снега – запахло весенней талой водой, кончик языка пощипывало, и лицо у Нины Александровны сделалось лукавым, затаенным, как бывало в детстве, когда она совершала предосудительный поступок. Однако в переулке было тихо, прохожих по-прежнему не замечалось, и она почувствовала разочарование, подумав: «Мне теперь все можно!» Впрочем, Нинка Савицкая и в далеком детстве могла без страха совершать такие поступки, которые были недоступны другим детям, так как ее мать, переменившая трех мужей, последовательно осуществляла, как она выражалась, идею свободного воспитания единственной дочери. Так что с восьми-девяти лет Нине разрешалось ходить одной по небольшому городу Сельцо, куда они к этому времени переехали, купаться в тех местах Оби, где ей вздумается, дружить с любыми девчонками и мальчишками, с конца мая ходить босиком, есть все что попадется, пить некипяченую воду и по-мальчишески коротко стричь волосы. Обязана она была делать только два дела – ложиться спать ровно в десять часов и держать в идеальном порядке свою комнату. Школьные дневники дочери мать проверяла еженедельно, при появлении двоек и троек спокойно выгибала левую бровь: «Останешься на две недели без кино и карманных денег…» Мать работала директором небольшой швейной фабрики, всю жизнь, как бы ни менялась мода, носила строгие английские костюмы и была таким властным человеком, что два отчима Нины Александровны к девочке относились бережно и даже пытались ее баловать. Мать Нина Александровна по-своему любила, часто – уже подростком и юной девушкой – советовалась с ней, так как мать прекрасно знала жизнь и людей, и Нина Александровна у нее многому научилась. Последний отчим Нины Александровны стал настоящей любовью матери, и дочери давно было ясно, что это последний муж директора швейной фабрики Фаины Ивановны Савицкой. Отчим работал в городском музее, имел степень кандидата наук, опубликовал несколько книг о деревянном городе Сельцо, Нарыме, купеческом Ромске. Он носил сильные очки, был по-ученому сутул и рассеян, и только близкие люди знали о том, что последний отчим Нины Александровны в середине Великой Отечественной войны раненным попал к немцам в плен, был в лагере смерти, трижды приговаривался к уничтожению, но по счастливой случайности выжил. От лагеря у него осталась холодящая сердце особенность: у отчима всегда были сбиты до крови костяшки пальцев правой руки, так как он во сне сжатым кулаком ударял в стенку, да так сильно, что брызгала кровь, но от этого отчим не просыпался… Доев пахнущий весной рассыпчатый снег, Нина Александровна надела все еще теплую замшевую перчатку, помахивая сумочкой-портфелем, неторопко пошла назад, чтобы вернуться на главную улицу поселка. Здесь для наблюдательной Нины Александровны были заметны следы появления в Таежном заместителя председателя райисполкома Игоря Петровича Стамесова. Ну разве не по причине его визита полурысью промчался по деревянному тротуару председатель поселкового Совета Белобородое – муж директрисы? И неужели было тайной для кого-то, что именно из-за Стамесова на окнах орсовского магазина появились чистые занавески, а возле здания сплавной конторы стояло сразу три «газика», и уж, конечно, не без причины сама директриса Белобородова толклась возле крыльца поселкового Совета, делая вид, что ожидает мужа! Когда до школы оставалось всего два квартала, Нине Александровне стал виден строящийся дом, о котором, решив главные вопросы, непременно заговорит зампред Стамесов. Крыша была уже покрыта шифером, участок огорожен свеженьким забором из остроконечных досок, вместо привычной калитки были возведены ворота, способные пропустить автомобиль; окна дома были по-дачному широки, на них лучшие плотники Таежного сделали ставни и даже украсили их дорогостоящей затейливой резьбой, против которой Нина Александровна возражала, так как это могло окончательно разозлить Булгакова, но Сергей Вадимович легкомысленно хохотал: «Воевать, так уж бить в барабан, сударыня! Родная сплавконтора строит – что хотим, то воротим… А Булгаков, между прочим, начал закладывать за воротник… Ребята, знаешь ли, уже трижды видели его под здоровой мухой…» Во время этого разговора на Сергее Вадимовиче была надета замызганная куртка студента стройотряда, под ней смятая, хотя и чистая рубаха, расстегнутая на груди; одним словом, вид у Сергея Вадимовича был как раз такой, какой должен был иметь человек, сделавший выигрышный ход в борьбе с озверевшим противником. Все это было, конечно, привлекательно, но Нина Александровна, поморщившись, сказала: «Кому есть дело до того, что Булгаков пьет… Откровенно говоря, Сергей, мне не нравятся методы, которыми ты…» Она недоговорила, заметив, что Сергей Вадимович стряхнул пепел сигареты на пол и сделался серьезнее, чем был секунду назад. Тогда Нина Александровна примирительно улыбнулась. На том и закончился разговор об окнах с затейливой резьбой. Все это произошло две недели назад, резьба на окнах, естественно, осталась, но, как и ожидала Нина Александровна, вызвала прилив особенной энергии у экс-механика Булгакова, а директор школы Белобородова разыграла по этому поводу целый спектакль. Встретив Нину Александровну на школьной лестнице между первым и вторым этажами, директриса с восторгом сообщила: «Нет, есть еще у русского плотника порох в пороховнице! Я ведь, Нинусь Александровна, считала, что искусство резьбы по дереву в Таежном навеки утрачено, а как только увидела окна вашей будущей квартиры, поняла, что еще не все потеряно. Браво! Браво!» И вот Стамесов приехал в поселок, сейчас, наверное, уже сидел в каком-нибудь сплавконторском кабинете, а Нина Александровна разглядывала новый дом. При ясном утреннем солнце, свежерубленый, он почему-то голубел, словно был куском льда; высокий, казалось, подпирал острым коньком крыши западный край неба, а остроконечная ограда в сочетании с резными окнами делала дом окончательно похожим на терем-теремище. Он был до такой степени хорош, что строптивая домработница Вероника, особа чрезвычайно тщеславная, втайне гордилась тем, что ей предстоит жить в лучшем доме Таежного. Ей-богу, попахивало уже тем, что Вероника вот-вот начнет подавать на семейный стол завтраки, обеды и ужины в присутствии Сергея Вадимовича. «Ни-и-и-на Алекса-а-а-ндровна,– как всегда растягивая слова и произнося их таким тоном, словно делала открытие, недавно сказала Вероника.– Ни-и-и-на Александровна, а ведь Сергей Вадимович на артиста Зубкова похожий… Ну прям вылитый он! Вот только несерьезный. И чего он все шутит да шутит? Я его за это побаиваюсь… У нас в восьмилетке такой же учитель был: хохочет-хохочет, а потом – двойка! И опять хохочет… А так Сергей Вадимович, в общем-то, ничего, не гордый…» Наконец Нина Александровна оказалась возле школы. Здесь топтались на оголенной земле несколько опоздавших парнишек, на крыльце – простоволосая и без пальто – стояла уборщица тетя Вера и смотрела на опоздавших грозно: ее в школе все боялись. Увидев Нину Александровну, тетя Вера крикнула: – Вас к телефону не дозовутся! И что это все седни припаздывают! Телефон в школе был один – в кабинете Белобородовой. Звонил по нему Сергей Вадимович, но сразу же передал трубку Игорю Петровичу Стамесову, попросившему, как выяснилось, соединить его с Ниной Александровной. – Я приветствую вас, Нина Александровна! – веселым голосом заговорил Стамесов.– Чем же я вам не угодил, если обходите стороной старого знакомого? Ай-ай! Думаете, не видел, как вы свернули в переулок? А еще депутат райсовета, опора советской власти в Таежном. Ай-ай, как нехорошо! Из-за громкой телефонной трубки весь этот разговор слышала Белобородова, и Нина Александровна на мгновенье замешкалась, не зная, какой тон беседы выбрать при директрисе. Сначала ей показалось, что надо разговаривать серьезно, с едва приметной долькой шутливости, но, бросив взгляд на напряженную Белобородову, решила наплевать на все и вся. – Замужние женщины не должны бросаться к одиноко прогуливающимся мужчинам,– кокетливо сказала Нина Александровна.– Но если бы я знала, что вы меня заметили, Игорь Петрович… Ох, неужто бы я пренебрегла такой возможностью! Они еще несколько минут легкомысленно и весело поболтали, а в конце разговора Стамесов предложил повидаться в любое удобное для Нины Александровны время для разговора по депутатским делам. – А если сегодня часиков в семь? – спросила Нина Александровна. – Где? – В поссовете, то есть в кабинете Белобородова, если вы не возражаете. – Отлично, Нина Александровна! До свидания! Она неторопливо положила трубку на рычаг громкого телефона, скроив уважительную мину, восхищенно сказала директрисе: – Вы не человек, а метеор, Анна Ниловна. Пятнадцать минут назад вы стояли на поссоветском крыльце, а вот уже сидите на кончике стола… Браво! Браво! До встречи с заместителем председателя райисполкома Стамесовым, часов около пяти после полудня, Нина Александровна повидалась с мужем в неурочный час, то есть слишком рано для обоих, и без предварительной договоренности. Правда, Сергей Вадимович из утренних отрывочных разговоров знал, что жена будет дома около пяти, а Нина Александровна, в свою очередь, поняла, что муж хотел бы повидаться с ней, прежде чем Нина Александровна пойдет на встречу со Стамесовым. Таким образом, они часов в пять встретились дома, и она сразу заметила, что Сергей Вадимович особенно небрежно и подчеркнуто неряшливо одет: где-то откопал старенькую клетчатую ковбойку, ноги обул в кирзовые сапоги, натянул дешевые брюки с пузырями на коленях, но зато был до блеска выбрит, подтянут и как-то по-военному прямоплеч. От него так и разило этакой богемностью, этакой неряшливостью интеллектуала высокой пробы, этакой отрешенностью. – Здорово, здорово, хозяйка! – еще на пороге низко поклонился он и сделал ручкой.– Наше вам с кисточкой! Все это значило, что дело серьезно, что разговор со Стамесовым был тяжелым, и Нина Александровна только коротко вздохнула: – Ну? – Стамесов мне понравился,– чуть замедлившись, ответил Сергей Вадимович.– Новая формация… Одним словом, ты права. А вот мои дела… Тяжеле-е-е-е-хонько, гражданочка. Чи-и-и-и-ризвычайно тяжелехонько! Нина Александровна сидела в удобном кресле возле газетного столика, ноги держала скрещенными и курила длинную сигарету «Фемина» из тех десяти блоков, что ей привез из недавней командировки в Ромск Сергей Вадимович. Сигареты эти Нина Александровна любила и выкуривала за день штук пятнадцать. При этом Нина Александровна знала, что умеет курить красиво – длинная сигарета в длинных пальцах, слегка затуманенное лицо, позавчерашнее выражение глаз. Кроме того, сигарета позволяла хорошо и спокойно думать, а что касается Сергея Вадимовича, то он курил простенькую «Новость», говоря: «И крепче, и короче, и, черт возьми, дешевле». – Слушай, Сергей,– опуская руку с сигаретой, спросила Нина Александровна.– А ты не встречался с теми двумя рабочими, что подписали клеветническое письмо? – Ты с ума сошла! Это же унизительно и сейчас же станет известно всем бездельникам. Не хватало еще того, чтобы они мне сели на шею! – Ты, пожалуй, прав,– подумав, ответила Нина Александровна и слегка улыбнулась.– Я все-таки баба, если делаю ставку на общение… – Умница! – обрадовался Сергей Вадимович.– Жанна д'Арк! Он расхаживал по комнате весь в сизом дыму, энергичный, стремительный, кажущийся особенно рослым оттого, что Нина Александровна сидела в низком кресле. И непонятно почему муж сейчас казался отменно красивым: матовое от мороза и ветра лицо, яркие глаза, прядь волос, как пишут в плохих книгах, картинно упавшая на крутой лоб. О красоте мужа Нина Александровна думала, пожалуй, впервые, так как раньше не считала его красивым, да и не любила красивых мужчин… Нина Александровна удовлетворенно засмеялась. – Ты чего? – удивился Сергей Вадимович. – Да так… – Молодец! – воскликнул он и подмигнул.– Ты еще не знаешь главного! Их степенство Булгаков поймали меня на реальном злоупотреблении. Я, прости, незаконно приплачивал некоторым механикам катеров… Как известно, команда крупного катера имеет право содержать техничку-буфетчицу, а мы это дело того… Ликвидировали! Ребята сами убирают и готовят пищу, а зарплата технички-буфетчицы идет в их собственный карман… А?! – Кто же расписывался за уборщиц? – Тещи, тети, двадцатиюродные сестры… – Но ведь это рационально! – И обэхээсно! Вот тебе и Анатолий Григорьевич Булгаков, к которому Нина Александровна, в общем-то, относилась всегда хорошо! Сейчас же она нахмурилась, попросив мужа остановиться, не сновать челноком по комнате, сказала: – Если говорить откровенно, я понимаю Булгакова. Видишь ли, Сергей Вадимович, он борется за жизнь. Это уже медицинский факт, что преждевременный уход от дел убивает человека… Булгакову просто необходима кипучая деятельность. Он закивал: – Да, да, да! Но… – Что? – А то, что переплатой денег механикам дело не кончается. Булгаков поймал меня на крохотной приписке к плану капремонта. На кончике дамской сигареты «Фемина» повисла длиннющая палочка сгоревшего пепла – признак хорошего табака,– и Нина Александровна осторожно потянулась к пепельнице. Ей сегодня сигарета отчего-то доставляла большое удовольствие, не хотелось, чтобы курение кончилось, и она смаковала каждую затяжку. Ничего не ответив мужу на очередное признание, она наконец умудрилась выпустить из губ, сложенных сердечком, сразу три кольца дыма один одного меньше; кольца не исчезая поплыли навстречу Сергею Вадимовичу, и она вдруг почувствовала, что настроение почему-то стало хорошим, даже отличным. – То-то Булгаков повеселел,– протяжно сказала Нина Александровна.– Вчера я встретила его в читальном зале библиотеки. Сидел за «Неделей» в подтяжках… Я немедленно юркнула в туалет, чтобы укоротить юбку.– Она показала.– Сделала вот так коротко… – Ну и… – Он вел себя как мужчина! – торжественно объяснила Нина Александровна. – Те-те-те-те! – потешно залопотал Сергей Вадимович.– То-то ихняя любовница ходит по Таежному козырем. На днях демонстрировала даренную Булгаковым кофточку… Я тоже не рубль двадцать стою! Любовница – это шестерка в моей игре… Почему ты молчишь, гражданочка? Тебе не интересно, какой туз у меня на руках? Нет, Нине Александровне было очень интересно, какой козырь имеется в запасе у мужа против Булгакова, но ей уже надоела сегодняшняя манера разговаривать друг с другом: все эти недомолвки, этот якобы существующий подтекст, это самолюбование, какие мы, дескать, умные, тонкие и образованные, все эти Жанны д'Арк. Видит бог, такое общение друг с другом было пижонством и, как подумала Нина Александровна, плебейством. – Вот что, Сергей,– сказала она решительно.– Давай-ка проще… Боишься Булгакова? Он – умница! – понял ее сразу. – Не боюсь, но ухо надо держать востро,– почти серьезно ответил муж.– И у меня есть недруги, хотя я всегда честно работал… Вздохнув, он затянулся сигаретой «Новость», внезапно сделавшись усталым, и «домашним» голосом произнес: – Я тебе не все рассказывал, Нина. В конце августа я вопиюще незаконно уволил механика Пакирева. – За что? – не моргнув и глазом спросила Нина Александровна, знающая назубок историю с механиком.– Как это тебя угораздило? – Пакирев работал под моим началом в Звезданской сплавной конторе и… Одним словом, он разносит дурацкие сплетни… Вот какие дела, старушка! Старушкой Сергей Вадимович называл Нину Александровну в лучшие минуты их недолгой семейной жизни, и она поняла, как дорого стоил мужу разговор со Стамесовым. Сейчас он и внешне изменился: подбородок выпятился, глаза потемнели, плечи, наоборот, заузились, словно стало холодно. Однако Сергей Вадимович тускло продолжал: – Пакирев не только подал на меня в суд, но по совету Булгакова написал письмо в обком партии, копия генеральному прокурору СССР!… Кроме того, увольнение Пакирева как раз и сделало сплетни похожими на правду… Большей глупости я сделать не мог! Нина Александровна во все глаза глядела на мужа и опять задавала себе дурацкий вопрос, отчего все-таки Сергей Вадимович за эти последние дни сделался красивым. Ей-богу, сколько она его знала, не было ни малейшего признака красивости, но вот же стоял в центре комнаты красавец из красавцев – лицо матовое, глаза по-восточному темные и влажные, черты лица, обострившись, стали чуть ли не классическими. – Чем кончился разговор со Стамесовым? – спокойно спросила Нина Александровна. – Благополучно! После этого Сергей Вадимович сел на стул возле обеденного стола и начал глядеть на Нину Александровну так же внимательно и напряженно, как смотрела она, стараясь понять, отчего это в муже обнаружилась не подходящая ни к месту, ни ко времени альбомного толка красивость. Молчание длилось довольно долго. В коридоре послышался металлический стук, громкий предупреждающий кашель, и в комнату вошел Борька с коньками на валенках. Он с ног до головы извалялся в снегу, с валенок и коньков текло на пол, и Нина Александровна от возмущения прижала к щекам руки: – Борька! – Я, мам, только за одним словечком. Разреши, мам, покататься по реке. Лед крепкий. Проговорив эти слова, Борька покосился на отчима, как бы призывая Сергея Вадимовича к мужской солидарности, но именно это и погубило мальчонку. Нина Александровна хотела уже было сказать: «Иди катайся» – как Сергей Вадимович заявил: – Мы позавчера взрывали на реке лед, чтобы обезопасить флот. Поэтому возле берегов кататься нельзя… Дождавшись, когда затихнут железные шаги сына по коридору и сенцам, Нина Александровна заметила, что у нее потухла сигарета. Значит, она так была занята делами мужа и сына, что забывала затягиваться. «Ай-ай-ай, как нехорошо!» – Через час-полтора я встречусь со Стамесовым,– сказала Нина Александровна и поднялась с кресла.– Сегодня не день, а марафон. Я с самого утра в бегах!… Я так и не поняла, разговаривал ли ты с зампредом о доме. Что сказал Стамесов? Сергей Вадимович хохотнул, мужицким жестом почесал затылок и со вздохом ответил: – Хотел говорить о доме… но… Одним словом, не нашел места для этого чертового дома. За окнами быстро темнело; заснеженные черемухи в палисаднике уже сделались голубыми, контрастными, снег отчего-то розовел, хотя небо было бесцветным, и Таежное через оконные стекла казалось невсамделишным, как бы нарисованным акварелью. – Мне надо подготовиться, Сергей,– сказала Нина Александровна и села за свой маленький столик.– Ты когда вернешься? – После десяти… |
||
|