"Апостол зла" - читать интересную книгу автора (Вилсон Фрэнсис Пол)

Глава 11

Северная Каролина

Насчет воровства Раф оказался прав. Дело пошло легче. Это совершалось против ее воли.

При каждой мелкой краже Лизл искала в себе чувство вины, в каждом случае пыталась найти признаки угрызений совести, но, несмотря на все старания, вины не чувствовала, сожаления становились все слабее, все легче, пока не разлетелись в прах, который сыпался как песок сквозь пальцы.

Она переменилась. Очень многое теперь видела в другом свете. Например, собственных родителей...

На Рождество ей пришлось ехать домой. Выхода не было. Не хотелось расставаться с Рафом, но его тоже ждала семья, так что на праздники они разлучились.

Это был полный кошмар.

И полное прозрение. Она никогда раньше не понимала, До чего ничтожны ее родители. Какие они мелочные, самовлюбленные. Они практически не обращали на нее внимания. В сущности, их интересовало только одно — они сами. Им надо было, чтобы она провела праздники дома, не потому, что они действительно хотели ее видеть, а потому, что так полагается: единственный ребенок на Рождество должен быть дома. Ничего из происходящего у них за дверью их не занимало и не волновало, за исключением того, как они выглядят в глазах окружающих.

Воспоминание об обеде в рождественскую ночь еще живо в памяти — как она сидела и слушала их разговоры. Мерзкие пошлости, колкости, ревнивые замечания. Тонко рассчитанные, целенаправленные и язвительные, оскорбительные намеки, когда они расспрашивали, как она собирается делать карьеру, не хочет ли еще раз выйти замуж и подарить им внуков, чтобы они догнали своих старых друзей Андерсонов, у которых уже трое. Она никогда раньше не знала родителей, и несколько месяцев с Рафом открыли ей глаза.

Все это было тягостно. И приводило в ярость. Лизл спрашивала себя, что, в сущности, сделали эти люди как родители. Кормили ее, одевали, давали крышу над головой — она признает, это уже кое-что, ибо не все родители делают для детей даже это, — но, кроме удовлетворения жизненных потребностей, чем обеспечили? Что они ей передали?

Она была потрясена, когда осознала, что в ее жизни нет главного, на чем следовало сосредоточиться. Ее вырастили и выпустили в мир без компаса. А поскольку она со своей стороны ничего не предпринимала, чтобы поправить дело, ей оставалось плыть по волнам в полном смысле слова — в эмоциональном, духовном и интеллектуальном плане.

На следующий день после Рождества она улетела назад в Пендлтон. И была невероятно обрадована, обнаружив, что Раф ее ждет.

И сейчас он стоит рядом с ней на тротуаре неподалеку от ювелирного магазина Болла. Они только что совершили двадцать вторую кражу.

— Хорошо, — подытожил Раф. — Кому же из случайных счастливцев прохожих достанется наша добыча?

Лизл вглядывалась в лица проходящих мимо покупателей, для которых уже миновал рождественский бум, и тех, кому пришлось позаботиться об ответных подарках, потом перевела взгляд на золотую булавку с бабочкой, зажатую в ладони, несколько минут назад украденную с прилавка. Ее очаровывала тончайшая филигрань на крылышках.

— Никому, — проговорила она.

Раф повернулся к ней, подняв брови.

— Что?

— Она мне нравится. Пожалуй, оставлю себе.

Слова эти поразили ее. Как будто они сами ожили и сорвались с губ вопреки ее воле. Но это правда. Она хочет оставить булавку себе.

Медленная улыбка расплылась на лице Рафа.

— Никакой вины? Никакого раскаяния?

Лизл прислушалась. Нет. Никакого чувства вины нет. Собственно говоря, кражи стали обычным делом. Ну, может быть, не совсем обычным, а, скажем, таким, как особое поручение на работе или командировка не больше.

— Нет, — призналась она, качая головой и глядя на золотую, бабочку. — И это пугает меня.

— Не надо пугаться.

Раф взял булавку, распахнул на Лизл пальто и пришпилил бабочку к свитеру.

— Почему? — спросила она.

— Потому, что это рубеж, и надо радоваться, что ты его перешагнула.

— Я чувствую, как у меня на душе растет мозоль.

— Ничего подобного. Вот такие мысли и отбрасывают тебя назад. Негативные образы. Ни о каких мозолях не может быть речи. Ты освобождаешься от детских кандалов.

— Я не считаю себя свободной.

— Потому что сброшена только одна цепь. Остается еще немало. Намного больше.

— Не знаю, хочу ли я слушать об этом.

— Доверься мне.

Раф взял ее за руку, и они пошли по Конвей-стрит.

— До сих пор, — возвестил он, — мы предпринимали безликие акты освобождения.

— Безликие? Что это значит? Они затронули множество лиц.

— Фактически нет. Мы воровали в магазинах. Безликие корпорации не понесли ни малейшего ущерба от наших действий.

— Ты что, хочешь сделать меня марксисткой?

На лице Рафа появилось недовольное выражение.

— Пожалуйста, не задевай мои умственные способности. Нет. Я хочу сказать, что отныне мы переходим на личности.

Лизл это не понравилось.

— Что ты имеешь в виду?

Не что, а кого. Я лучше тебе покажу, чем рассказывать. Завтра — долго ждать не придется. — Он открыл правую переднюю дверцу «мазерати» и кивнул ей на сиденье. — Карета подана.

Когда Лизл садилась в машину, в желудке ее образовался маленький ледяной комочек. Облегчение при мысли, что с воровством покончено, сменялось крепнущей тревогой при мысли о том, что начнется взамен.