Винник Александр ЯковлевичКатастрофа в Милтауне

ВИННИК Александр Яковлевич

КAТAСТРОФA В МИЛТAУНЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Жестокое разочарование ждет того, кто ищет забвения в алкоголе. Недаром говорят, что пьяный человек вначале похож на павлина - он пыжится, движения его плавны и величавы. Затем он обретает черты характера обезьяны - со всеми шутит и заигрывает. Потом ему кажется, что он уподобился льву становится самонадеянным, уверенным в свои силы. И, наконец, превращается в свинью, валяясь подобно ей в грязи.

В этом четвертом качестве мы и застаем героя нашего повествования. Все беды, которые его угнетали накануне, сейчас стали казаться еще более грозными. Проглотив огромное количество виски, Фэди успел за ночь принять поочередно облик и павлина, и обезьяны, и льва... Да-да, льва тоже. И это было самое удивительное, ибо по натуре, как нам доподлинно известно, Фэди всегда отличался миролюбием, скромностью. А проклятое виски превратило его в зверя.

Он лежит сейчас на кровати, вперив глаза в потолок. Глядя на Фэди, можно подумать, что он спит. Но Фэди уже проснулся и предается весьма невеселым мыслям.

Каким?

В отличие от БИП, которое до сих. пор тщетно пытается заполучить аппарат для чтения мыслей на расстоянии, мы в нем не нуждаемся. Нам достаточно войти в комнату героя повествования, и сами, оставаясь невидимыми, можем видеть все, что здесь происходит, и узнать даже самые сокровенные мысли человека, хочет он этого или нет. Таково уж неоспоримое преимущество читателя даже перед такими могущественными учреждениями, как БИП.

Итак, о чем же думает в этот момент Фэди Роланд?

"Видно, крепко он меня стукнул, если я потерял сознание. Но я ему тоже влепил в переносицу... Эзра. Как она красива! Я еще никогда не видел таких женщин... Она красива? Ну да. Глаза. Немного раскосые. И брови разбежались дугою... Еще что?.. Я вижу ее и как будто не вижу. Мы ведь встретились первый раз.

А Ралф, видно, с ней знаком давно. И он, возможно, имеет право обнять ее. Но она же не хотела этого, я видел. Рыцарь! Вступился за почти незнакомую женщину. Драка. Скандал. И это в моем положении...

Да-а, положение неважное. Это видно было и по лицу Галтона. Ему жаль было меня, он явно хотел помочь мне.

Так что же? Просить его? Клянчить для себя хоть какую-нибудь работу? Попасть под начало этого выскочки Дрессера?.. Я, кажется, так и сказал ему, что не хочу работать у этого кретина. Но этот кретин занимает пост начальника лаборатории, а я... я ничто. Почему ничто? Хотелось бы увидеть рожу этого Дрессера, если бы он узнал, чем я занимаюсь. Если бы хоть немного больше мощности локатору. Мне кажется, что я уже ощущаю тепло Бетси... Попробую еще раз".

Пока Фэди, вскочив с постели, возится у какого-то аппарата в темном углу комнаты, мы можем рассказать кое-что о том, что произошло ночью и на кануне и что вызвало невеселые думы у героя нашего повествования.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Когда Галтон вошел в комнату, Фэди приводил в порядок последние записи. Фэди всегда робел перед шефом, а сейчас особенно: предстоял серьезный и, пожалуй, последний разговор.

- Итак, я прочитал ваш доклад, - с места в карьер сказал мягким женственным голосом Галтон. -Вы, следовательно, убедились, что идея обнаружения подземных стартовых площадок с помощью управляемого луча оказалась блефом.

Фэди подтвердил это кивком головы.

- Правильно, правильно, я это проверил, - спокойно продолжал Галтон. И в шестнадцатой лаборатории тоже проверили. Фантазия. Мираж. Бесплодная трата усилий.

Он прошелся по кабинету, неожиданно снял пиджак и повесил его на спинку кресла.

- Садитесь, Роланд, - предложил он.

Фэди покорно сел в кресло напротив Галтона.

- И что же вы собираетесь теперь делать, молодой человек?

Это "молодой человек" всегда раздражало Фэди. Почему это пожилые люди позволяют себе покровительственный тон по отношению к тем, кто моложе их?

- Так что же вы все-таки собираетесь делать? - повторил свой вопрос Галтон.

- Не знаю, - резко ответил Фэди.

- И напрасно, - все так же мягко сказал Галтон. - Человек должен управлять своей жизнью. Я читал где-то, что время и случай ничего не могут сделать для тех, кто ничего не делает для самого себя. Почему вы молчите?

- Я слушаю вас.

- И что же?

Фэди прорвало. Чего хочет от него этот старик, кичащийся своим добродушием, но в действительности заботящийся только о своем благополучии? Он ведь звука не произнесет, если это будет противоречить не то что приказу - намерениям начальника управления. Чего же он добивается?.. Он, видно, из тех интеллигентиков, которые не протестуют против смертной казни, самых суровых мер наказания, лишь бы им лично не пришлось выступать в роли палачей и истязателей. Ему наверняка приказали уволить меня из лаборатории. Но не хочется, чтобы совесть когда-нибудь вдруг напомнила: ты выгнал на улицу молодого человека, оставив его без средств для существования, без мечты, без надежд. Тебе хочется, чтобы к этому злу не имели касательства твои холеные руки.

- И что же? - переспросил Фэди.

- Да.

- Я ухожу. Можете считать, что не оправдал возложенных на меня надежд, оказался неспособным, негодным... Одним словом, считайте, что я уволился. Сам. Семейные обстоятельства, состояние здоровья... Интерес к частной, личной работе.

- Какой?

- А это уж, извините, меня одного касается, - вспылил Фэди.

- Не горячитесь, - все так же мягко продолжал Галтон. Возможно, я мог бы быть вам полезным?

- Нет, - твердо возразил Фэди. - Это не из области вооружения. Наоборот.

Галтон повел плечами.

- Вам виднее. И все же мне не хотелось бы так расставаться с вами. Я вижу в вас способного научного работника. Вам попалась неудачная тема. Я могу поговорить с начальником управления. Вас переведут в другую лабораторию. Разумеется, с несколько пониженным окладом. На первое время. А там... Под началом, например, Ралфа Дрессера вы могли бы быстро успеть...

- Я не желаю служить под началом этого выскочки, - прервал его Фэди.

- Позвольте!

- Не позволю! - Фэди неожиданно для самого себя ударил кулаком по столу. - Он кретин. И я не желаю ему подчиняться.

- Спасибо! - сказал Галтон.

- За что? - удивился Фэди.

- За то, что вы не считаете меня кретином. - Галтон лукаво улыбнулся. - Ведь вы мне подчинялись три года И, как показалось мне, без всяких протестов.

Фэди удивленно взглянул на Галтона: он, оказывается, не лишен чувства юмора.

- Не только без протеста, но и с удовольствием, - сказал Фэди, остыв.

- Вот и хорошо... Как же вы все-таки смотрите на то, чтобы я ходатайствовал о переводе вас в лабораторию Дрессера?

Дрессер. Этот сынок фабриканта, выбившийся в люди благодаря деньгам отца. Выскочка с длинными ушами, прославившийся только потому, что сумел оседлать два десятка неудачников, вынужденных работать на него. Жалкий урод с отвислой губой, сумевший, однако, на свои миллионы купить красавицу Сэли и сделать своей женой. Сэли, которую так любил, обожал, боготворил несчастный Бен. Настоящий парень и друг.

- Нет! - Фэди снова ударил кулаком по столу. - Не будет верховодить мною Дрессер.

Галтон развел руками.

- Я преклоняюсь перед вашей решимостью, - сказал он. - Может быть, она со временем и поможет вам в жизни. А сейчас... Я переговорю с начальством. Не знаю, право, какое может быть принято решение в отношении вас.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Что считать нормальным в нашем мире и что не соответствует общим понятиям о норме?

Что одобряется людьми и что они осуждают?

Почему, в самом деле, Фэди Роланд так ополчился против Ралфа Дрессера? И кто кого должен считать выскочкой?

Дрессер возглавляет лабораторию в весьма почтенном учреждении. Под его началом находится несколько десятков человек, вполне довольных судьбой.

Они не вынуждены ждать подаяния от "армии спасения", не стоят в очередях на бирже труда, не сидят в тюрьмах, куда в конце концов попадают те, кто оказался за бортом. Они на корабле. Правда, в каютах не первого класса. Но они не голодают, не ходят оборванные. Больше того, многие из них уже приобрели в рассрочку домики в пригороде Милтаун, где селятся обычно работники министерства вооружения, а некоторым удалось даже оплатить кредит. Их дети не должны бегать во дворе с этими черномазыми, а могут играть с себе подобными. Одним словом, жить можно.

Правда, приходится угождать человеку, который, судя по всему, ниже тебя не только на голову, подобострастно улыбаться его плоским остротам и, не моргнув глазом, выслушивать нелепые распоряжения. Ну что же, каждому, как говорится, свое.

Что произошло бы в мире, если бы все последовали примеру Фэди Роланда и начали выбирать себе начальника по вкусу?

Признаться, нас привела в ужас эта мысль. Это было бы катастрофой. Как мало встречается людей, умеющих объективно оценить свои способности. Человеку свойственно видеть себя лучше, чем он есть в действительности. Он не очень охотно признает превосходство над собой. И, может быть, разумно поступил тот, кто вершит всеми судьбами человечества, что предоставил самой судьбе решать вопрос - кому кем быть. И миллионы людей согласны с этим. Во всяком случае, если кое-кто из них и не согласен, он не выражает своего протеста в столь непринятой форме, как Фэди Роланд.

Кого же винить в том, что он поплатится за это?..

Нам стоит прервать рассуждения для того, чтобы взглянуть, чем занимается в этот момент Фэди Роланд.

Мы оставили его в комнате, у аппарата неизвестной нам конструкции. Скажем, кстати, что конструкция его не знакома не только нам, но и людям, более сведущим в науке и технике.

Наш герой мог поначалу показаться вам легкомысленным, неуравновешенным. Оно, пожалуй, так и есть. Но он обладает и определенными достоинствами. К числу их относится серьезное увлечение наукой, вернее, одной малозаметной ее веточкой. Но именно эта веточка оказалась для него заветной. В пылу фантазии он украсил ее такими цветами, каких не разглядеть не только простому смертному, но даже съевшим на этом зубы старцам от науки. Подойди они к этому самому аппарату, у которого мы застаем нашего героя, и кто знает, угадали бы они его предназначение или нет.

Пластмассовый ящик, раза в три больший комнатного телевизора. Но в отличие от него экран здесь очень небольшой. Зато всевозможных ручек и кнопок - великое множество. Перед аппаратом доска на уровне экрана, толстые изолированные провода идут в соседнюю комнату.

Мы застаем Фэди как раз в тот момент, когда он вышел из этой комнаты. Фэди включил плотно изолированный провод в розетку и повернул одну из ручек на аппарате, потом вторую, третью. Раздался щелчок. Спустя несколько мгновений засветился экран. На нем стало видно изображение черной пушистой кошки. Еще секунда, и изображение стало объемным, стереоскопичным, а потом словно соскользнуло на доску перед экраном. Фэди осторожно, точно боясь вспугнуть изображение кошки, подошел к доске и провел по ней рукой.

- Неужели это мне кажется? - произнес он вслух. - Но как слабо! Если бы увеличить мощность аппарата.

Он подошел к аппарату, повернул ручки, вырвал провод из розетки. Потом прошел в соседнюю комнату.

Если бы мы последовали за ним, мы бы увидели большую черную пушистую кошку, изображение которой появилось несколько минут назад на экране и на доске перед ним.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

После разговора с Галтоном Фэди вышел из управления и сел на скамейке в скверике.

Его угнетала мысль о том, что он остался без работы, а значит, без денег, без надежд. И в то же время, покинув серое, унылое здание министерства, он словно освободился от каких-то сковывавших его пут. Ему наплевать теперь было на начальников, на инструкции, регламентировавшие каждый его шаг в лаборатории, в коридорах и даже в туалете, где, если верить этим инструкциям, могли притаиться враги, стремившиеся выведать военные тайны Бизнесонии. Теперь можно было быть самим собой, думать о Бетси и о том, как сделать локатор более чутким. Проще всего, конечно, увеличить подачу энергии, усилить его мощность. Но для этого нужны огромные средства! А где возьмешь их?

Сейчас, пожалуй, придется думать не столько о Бетси и локаторе, сколько о себе, о своем желудке. Ведь за эти годы ему не удалось ничего скопить, все уходило на создание локатора.

- Привет, Фэди!

Фэди поднял голову и увидел рядом с собой грузную фигуру хорошо одетого мужчины.

- Ралф? - удивился Фэди.

- Да, да, дружище, Ралф Дрессер собственной персоной.

Высокий, с грубоватыми чертами лица, тот обладал какой-то неестественной при его внешнем виде мягкостью в обхождении. Если бы только это не напоминало кошачью вкрадчивость, он вполне мог сойти за хорошего парня.

Ралф уселся рядом с Фэди.

- Я говорил о тебе с Галтоном, - сказал он.

- Я не просил об этом.

- Мы с тобой провели вместе детство.

- Я предпочитаю остаток жизни провести в одиночестве.

- Ты сердишься на меня из-за Бена?

- Я не хотел бы слышать из твоих уст его имя.

- Романтик! Вы с Беном всегда были романтиками. Сказать по правде, Сэли при ближайшем рассмотрении оказалась не столь уж очаровательной. Такова судьба всех прекрасных девушек, ставших женами.

- Зачем ты говоришь это мне?

Ралф ответил не сразу.

- Знаешь, что я скажу тебе, Фэди? Я богат, это тебе известно. Многие добиваются моего расположения, а тем более дружбы.

- Я нет.

- Подожди, об этом я и хочу сказать. Мне нравится, что ты не похож на других.

- Кошка, перед тем как съесть мышь, любит с ней поиграться.

- А зачем, собственно, мне есть тебя? Я могу утолить голод другими.

- Чего же ты хочешь? - спросил Фэди.

- Ничего. Тебя это устраивает?

- Зачем же ты пришел сюда?

- Ни за чем. Проходил, увидел тебя, подошел. Хочешь, пообедаем вместе? - И не дожидаясь согласия, Ралф добавил : - В шесть приходи в бар "Это вам не дома!" На углу седьмой.

...Фэди долго бродил по улицам, не замечая окружающего, занятый невеселыми мыслями. Один раз, переходя улицу, он чуть было не попал под автомобиль.

Не отдавая себе отчета в том, куда и зачем идет, и совсем позабыв об обещании, данном Ралфу, он оказался, однако, на углу седьмой улицы, у входа в бар "Это вам не дома!". Фэди взглянул на часы: шесть. Именно в этот момент он всегда обедает. Желудку нет дела до его душевных переживаний, он напоминает о себе с точностью часового механизма. И впредь будет напоминать, очевидно, все более настойчиво, но кто знает, всегда ли можно будет теперь поесть, когда захочется?

Фэди собирался уже войти в бар, когда вдруг его остановил чистильщик обуви:

- Извините, мне думается, вам не лишне привести в порядок обувь.

Фэди взглянул на свои ботинки, - все эти дни он был так обескуражен провалом работы, что перестал с прежней тщательностью следить за своей обувью и одеждой. Да, ботинки явно нуждаются в чистке.

Он поставил ногу на подставку и только сейчас взглянул на чистильщика обуви.

Седина на пепельном лице мулата выделялась особенно заметно. У него был большой открытый лоб, и, когда он поднял голову, Фэди увидел неестественно большие, почти круглые глаза.

- Извините, что я вас остановил, - произнес чистильщик. - Наш бар посещает приличная публика... Нет-нет, не обижайтесь, я вижу, что вы как раз очень порядочный человек... Приличная публика! - Он замолчал, роясь в банках с кремом. - Это такое растяжимое понятие. То, что одни считают приличным, для других - дрянь, мерзость. Извините, что я надоедаю своими разговорами. Я весь день один. Такой большой город, столько людей проходит мимо меня. Я прочитал в "Вечерних слухах", что по этой улице проходит за сутки чуть ли не полмиллиона! А я один. Кто станет со мной разговаривать!

- Да, все спешат, - заметил Фэди.

- Я понимаю. А если бы не спешили? О чем им говорить с чистильщиком обуви? Обычно просматривают газету. Глядят по сторонам. Или просто молчат... Почему люди молчат, когда ждут их слова?.. Извините, готово.

- Благодарю вас, - сказал Фэди, вставая со стула и бросая на полочку мелочь.

- Это я вас должен поблагодарить, - произнес чистильщик. - Мне было приятно поговорить с порядочным человеком. Меня зовут Питер. Питер Каули. Всего вам доброго, господин...

- Фэди Роланд, - сказал Фэди, отворяя дверь бара.

Он увидел y столика в углу Ралфа и направился туда.

- Хорошо, что ты пришел, - приветливо сказал Ралф. - Извини, я отлучусь, чтобы позвонить жене.

Фэди развернул газету, но тут же забыл о ней, хотя продолжал держать ее развернутой. Перед глазами у него стоял чистильщик обуви... Большой лоб. Неестественно круглые умные глаза. Может быть, он тоже неудачник судьбы, вынужденный коротать век у дверей ресторана? Умный человек. У него могли быть свои мечты... "Могли быть" - какое высокомерие, когда речь идет о простых людях! Три миллиарда людей на земном шаре. У каждого свои мысли, стремления, мечты. И разве виновны люди, что порой их мечты кажутся примитивными, мелочными? Скоро и у меня мечты будут вертеться вокруг пустяковой добавки к жалованию и возможности пообедать лишний раз с виски... А впрочем, стоит ли думать сейчас об этом?

Фэди пытался прогнать назойливые мысли. Он взглянул на эстраду и увидел танцовщиц. Одна из них привлекла его внимание.

Стройная фигура выделяла ее среди танцовщиц, хотя все они были изящны, как этого требует профессия. Черты ее лица были правильными, исключая несколько большой рот. Над слегка раскосыми глазами взметнулись в стороны брови, еще более подчеркивая необычный разрез глаз.

Но самое удивительное в ней - это улыбка. И это опять-таки особенно бросалось в глаза на фоне заученных, стандартных улыбок, входящих как обязательный элемент в программу. Она улыбалась мягко, непринужденно, точно отвечала улыбкой на свои, хорошие мысли. Казалось, ей нет дела до того, что кто-то глядит на нее, она улыбалась своему, затаенному, но Фэди почувствовал, как и сам, помимо своей воли, ответил ей улыбкой...

- А вот и я! - услышал он голос Ралфа. - Что мы будем есть?

- Мне безразлично. Выпить что-нибудь покрепче.

Ралф подозвал официанта, заказал обед и бутылку виски.

Когда официант отошел, он спросил Фэди:

- Чем это ты покорил начальство?

- Кого ты имеешь в виду?

- Кого же, старика Галтона? Ни разу не слыхал, чтобы он так благосклонно отзывался о своих работниках.

- Бывших.

- Он настаивал перед министром, чтобы тебя оставили, несмотря на твой рапорт об увольнении.

- И чем же я стану заниматься?

- Галтон говорил, что ты увлечен какой-то личной работой. Это не секрет?

- Нет, не секрет, - не скрывая иронии, ответил Фэди. - Моя работа не рассчитана на убийство людей. Поэтому она не секретна.

- Ты считаешь...

- Да, я считаю, что и мы, и враги наши - все, кто занят в учреждениях, подобных нашему, озабочены только тем, как бы создать средства, которые уничтожили бы в случае войны больше людей.

Ралф раскурил сигару.

- Ты не находишь, что твои суждения окрашены в нелояльный цвет?

- Ты можешь донести на меня, это укрепит твой авторитет в управлении и увеличит счет в банке.

- Признаться, ты казался мне умнее, - спокойно возразил Ралф. - При нынешней технике нет нужды в осведомителях. Кому нужно - услышат. Ты не ребенок и должен знать: осведомителем теперь может служить и ножка стола, и абажур, и даже вот эта вилка... Оставим это. Я помню, ты интересовался биотоками.

- Да.

- Ты продолжаешь работу?

- Продолжаю.

- Расскажи.

- Зачем?

- Почему ты думаешь, что меня не может интересовать что-нибудь, выходящее за пределы моих обязанностей?

- Не уверен, что тебя очень интересуют обязанности. Скорее всего деньги.

- Типичный образец примитивного суждения о богатых людях. Деньги у меня уже есть. Разве ты не знаешь, что в среде капиталистов есть любители живописи, поэзии, путешествий, политической деятельности?

- Не станешь же ты изображать себя меценатом науки?

- А почему бы и нет? У меня хватит средств для того, чтобы купить... я выражаюсь так, как ты думаешь... любого ученого.

- И ты хочешь купить меня?

- Ты не обидишься? - в свою очередь спросил Ралф.

- Нет.

- Я хочу знать, сколько ты стоишь?

- Ты судишь по тому, чем человек занимается, или по тому, сколько он за себя запрашивает?

- И по тому, и по другому.

- Тогда слушай, - сквозь зубы проговорил Фэди. - Я не продаюсь. Ни за какие деньги. Мой отец врезался со своим самолетом в колонну фашистов, хотя мог выброситься на парашюте. Моего деда бросили в ковш с расплавленным чугуном штрейкбрехеры во время забастовки. А что касается моей работы могу рассказать. Это не секрет.

Фэди помолчал несколько минут, потом заговорил уже спокойнее:

- Дело, на первый взгляд, невозможное. Но отец рассказывал, что когда он впервые услышал в наушниках музыку, которую передавали по радио из Бишпуля, он не поверил, что это возможно. Многим и сейчас кажется чудом передача по телевидению за много тысяч миль... Мы научились видеть и слышать издалека. Два чувства из пяти (не считая шестого чувства интуиции) - слух и зрение - мы удлинили, усилили. Осталось еще три чувства: осязание, обоняние, вкус. Изучением осязания я и занялся.

Фэди отпил глоток виски и продолжал:

- Можно ли достигнуть того, чтобы человек не только слышал и видел на расстоянии, превышающем его естественные возможности, но и осязал? Я подумал: нужно дать возможность судить о предметах не только по их внешнему виду, но и по их консистепции - мягкости или твердости, шероховатости или гладкости, ощущать форму краев, сухость, влажность, температуру, расположение в пространстве и так далее.

- Ты добился чего-нибудь? - насторожился Ралф.

- Ты не поверишь.

- А если поверю?

- Так вот. Я ощутил под рукой щетину Бетси, кошки. И почувствовал тепло ее тела... Это было так удивительно, что, признаться, я сам сейчас уже не верю этому.

Ралф поднял бокал.

- За твой успех!

Фэди тоже выпил.

Он взглянул на сцену и снова увидел танцовщицу с таинственной, волнующей улыбкой на лице.

- Куда ты смотришь? - услышал он голос Ралфа. - На Эзру?

- Ты ее знаешь? - встрепенулся Фэди, и тут же подумал, как это нелепо: откуда знать Ралфу, на какую из танцовищц он смотрит?

- Знаю, - ответил Ралф. - Хочешь, я приглашу ее к нам.

Фэди непроизвольно сделал предостерегающий жест. Он не представлял себе, о чем будет говорить с этой женщиной, если она окажется рядом с ним. Ралф понял этот жест по-своему.

- Платить за ужин буду я, - сказал он.

- Я тоже в состоянии заплатить, - обиженно ответил Фэди.

- Не петушись, Фэди,- спокойно сказал Ралф. Деньги тебе еще пригодятся.

Он встал из-за стола и направился к служебному входу.

Как раз в это время закончился танец, занавес закрылся. Не прошло и двух минут, как Ралф вернулся в сопровождении танцовщицы.

- Мой друг, - представил он Фэди.

- Эзра, - мелодичным голосом ответила танцовщица. и дружески улыбнулась Фэди.

Ралф подозвал официанта, заказал ужин и вино.

Они заговорили о театре. Ралф пытался втянуть в разговор Фэди, но тот давно не был в театре, к тому же робел перед женщиной. По тому, сколько взоров было устремлено на их столик со всех сторон бара, можно было понять, что его восхищение танцовщицей разделяют все присутствующие. Фэди решил выпить еще, чтобы придать себе смелости.

- За ваше счастье, - он поднял бокал и впервые взглянул в глаза Эзры. Она взметнула длинные, словно отяжелевшие ресницы и улыбнулась ему.

Фэди выпил еще бокал, еще. Потом потерял счет выпитому.

Неистово гремел джаз, сцена расцветилась радугой платьев танцовщиц. Но видя и слыша все, что делалось вокруг, Фэди по-настоящему видел только ее одну. Эзру...

Ралф стал ухаживать за Эзрой, и Фэди показалось, что ей это неприятно. Он пытался остановить Ралфа, и тот назвал Фэди перманентным неудачником. Ралф, правда, взял свои слова обратно, извинился. На какое-то время за столиком воцарился мир.

Эзра тоже много пила, и таинственная улыбка блуждала на ее губах. Теперь Фэди не мог оторвать взора от ее лица.

- Пожалуй, время уже по домам, - сказал Ралф.

И Фэди подумал, что Дрессер приревновал его к Эзре.

- Мне некуда торопиться, - сказал он недовольно.

- Но ты уже изрядно набрался, - спокойно заметил Ралф.

- Не твое дело, - грубо ответил Фэди.

- А ты как думаешь? - обратился Ралф к Эзре, бесцеремонно обняв ее.

Эзра недовольно повела плечами, стараясь освободиться из объятия.

- Сними руку! - сказал вдруг Фэди.

Ралф рассмеялся и руки с плеча Эзры не убрал.

- Сними руку, говорю, - уже крикнул Фэди.

- Да ты что, спятил? - Ралф поглядел на него, как глядит огромный дог на играющего с ним щенка.

В глазах Эзры светилось изумление. Фэди показалось, что она с нетерпением ждет его дальнейших действий, прячем нисколько не сомневается в его смелости и решительности. Фэди поднялся со стула и со всей силы ударил Ралфа в переносицу.

Ответный удар Ралфа оказался сильнее. Фэди потерял сознание...

ГЛАВА ПЯТАЯ

Мало приятного в облике человека, проснувшегося после ночной попойки. И мы не стали бы приводить читателя в плохо убранное жилище Фэди. Но мы не вправе оберегать читателя от лицезрения теневых сторон жизни и услаждать его только запахом роз, так редко сопровождающим нас на жизненном пути. Для того чтобы по-настоящему понять характер лиц, о которых ведется повествование, уразуметь мотивы того или иного их поступка, надо знать о них и хорошее, и плохое. Даже то, что человек готов скрыть не только от других, но о чем приказывает забыть своей памяти.

Итак, мы поднялись на шестой этаж и входим в комнату № 684.

На столе пустая бутылка, недоеденный бэкон, огрызки хлеба. Только обладая незаурядными сыскными способностями, можно обнаружить в комнате, в разных ее концах и в самых неподходящих местах, предметы туалета жильца.

Сам Фэди лежит на кровати, и во взоре его есть все, кроме того, что живописуют газеты как неотъемлемый признак процветающих бизнесонцев. Он лежит, бессмысленно вперив взгляд в потолок, и продолжает предаваться невеселым мыслям о том, что произошло ночью.

Самое страшное, в конце концов, не драка с Ралфом.

...Бутылка пуста. Он допил виски ночью и заставил выпить Питера. Ага, это Питер доставил его сюда. Они еще о чем-то спорили... О чем?

Вот так. Значит, он проболтался. Он поведал чистильщику обуви, первому встречному, государственную тайну. Хотя какая это тайна? Ведь его работа провалилась. Ничего из этого не выйдет... Но он подписал обязательство не разглашать ничего о том, что делал сам в управлении, или что ему стало известно о работе других!

А что, если этот чистильщик обуви специально Подослан к нему, чтобы выяснить, способен ли он соблюсти государственную тайну?

И так попасться! Сразу же...

Что произойдет дальше - угадать не трудно. Кто много знает, тот должен все забыть.

Услышав звонок, Фэди сначала подумал, что это телефон, но на полпути к аппарату остановился и пошел к двери. Он был так взволнован, что, ни о чем не спрашивая, хотя был в пижаме, открыл дверь. Перед ним стоял Тадд Паппас.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Законы надо уважать, для этого они издаются.

Но порою, сам того не желая, ты можешь угодить в разряд опаснейших преступников.

Есть люди, нутром, всем естеством своим не терпящие противозаконных действий. У них и в мыслях нет убить президента во время его предвыборной поездки. Они никогда не мечтали нажиться за счет ограбления поезда, в котором везут золотые слитки, принадлежащие государству. Им кажется диким, что можно устроить свое благополучие, организовав шайку, промышляющую шантажом, запугиванием, - то, что в Бизнесонии именуют странным словом "рекет", вызывающим совсем иные ассоциации, скорее спортивного характера.

Больше того, они не участвуют в движении, которое можно заподозрить в нелояльном отношении к существующим в Бизнесонии порядкам. Начитавшись фантастических романов и газетных сообщений о "детекторах лжи", применяемых для того, чтобы выведать нелояльные мысли подозреваемого, они стараются отогнать от себя любую опасную мысль. Дело это нелегкое. Мало ли какая дурь заползет в голову!

И все же один бизнесонец, говорят, столь преуспел в этом деле, что научился не мыслить ни о чем, кроме самых элементарных житейских дел.

Но как ни странно, это и послужило причиной целой серии неприятностей, выпавших на его долю. Дело в том, что в учреждении, где он работал, проводилась очередная проверка лояльности. Служащим вручили тесты, разработанные психологами. На большинство вопросов упомянутый выше бизнесонец ответил, как и подобает подлинно лояльному служащему. Он, не задумываясь, отвечал "нет" на вопросы:

"Есть ли у вас или у членов вашей семьи основания быть недовольным чем бы то ни было?", "Не принадлежите ли вы к числу нервных, раздражительных, издерганных и непоседливых людей?", "Не скрипите ли вы зубами во сне?" и т. д. И каждый раз, когда он произносил "нет", на табло электронного экзаменатора зажигалась зеленая лампочка: все в порядке.

И мог ли он ожидать, что споткнется на последнем вопросе: "Не чувствуете ли вы себя сбитым с толку, расстроенным, обескураженным, неспособным честно мыслить?"

Мысленно повторяя вопрос, он, дойдя до слова "обескураженным", ответил "нет". На табло тут же зажглась зеленая лампочка. Экзаменуемый лихорадочно стал, думать, как ответить на вторую часть вопроса: "Не чувствует ли он себя неспособным честно мыслить?" "Нет, нет!" - воскликнул он. Но на табло загорелась красная лампочка. Автомат зафиксировал нерешительность, которую он проявил, отвечая на вопрос.

С этого и началось. Известно, что красных обвиняют в неспособности честно мыслить. А раз экзаменуемый получил на автомате плохую отметку именно по этому вопросу, следовательно он причастен к тем, кто ставит себе целью подорвать устои общества, ниспровергнуть... И пошло, и пошло. Его потащили из одной комиссии в другую... Одним словом, сведений о нем нет и поныне.

В свете всего этого не трудно понять чувство Фэди, когда, открыв дверь, он увидел перед собою Тадда Паппаса, которого все в управлении знали как уполномоченного разведывательного бюро. Из этого, собственно, никто и не делал секрета. Исследования, которыми занималось управление, были настолько секретными, что сотрудников не мог обижать почти откровенный надзор за их поведением. Именно этим и занимался, как все знали, Тадд Паппас.

И вот он здесь, у порога, вестник самого худшего, что может ожидать такого человека, как Фэди - много знающего, не сумевшего сохранить государственные секреты и к тому же проявившего себя отъявленным хулиганом.

Следствие?

Суд?

Пожалуй, нет. В связи с тем, что дело касается государственных тайн, это вряд ли захотят предать гласности...

Зачем же пришел Паппас?

Этот тип способен на все. Он не одного прикончил на своем веку.

- Нам надо поговорить, - сказал Паппас.

- Прошу вас, - Фэди указал на кресло.

- Не здесь. Вы поедете со мной.

Возражать, сопротивляться бесполезно. Фэди это знал. Не спрашивая, куда его собираются везти, он надел макинтош, взял со стола ключ от комнаты и направился к двери.

- Закрывать не нужно, - сказал Паппас. - Комната под падежной охраной.

Он открыл дверь, уступая дорогу Фэди, и тот увидел двух явных полицейских, плохо замаскированных гражданскими костюмами.

"Здесь на лестнице не убьют, - подумал Фэди, - они не любят шума".

У подъезда стоял черный лимузин. Едва они сели, как шофер тронул машину.

Они попали в водоворот, был час "пик". Лимузин

то и дело останавливался. Паппас молчал. Фэди тоже. Ему почему-то вспомнился фильм о героях сопротивления минувшей войны. Там расстреливали партизан у стены. Глядя на обреченных, Фэди думал:

"Как должен чувствовать себя человек, которому через мгновение предстоит умереть?" И еще его удивляло: "Какое имеют право эти жандармы, судьи хорошие или плохие (не с точки зрения людей, а тех, кому они служат) - отнимать жизнь у человека, который любил, мечтал, мог создать такое, что никому еще не ведомо?.."

Он взглянул на Паппаса. Этого не тревожат подобные мысли. Служака, робот. Он исполняет свои обязанности, нисколько не задумываясь над проблемами морали.

...В пригороде Милтауне машина затормозила.

Фэди увидел высокую бетонную ограду и двух человек у массивных железных ворот.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Дальше начинается такое, чего не только Фэди, но и читатель, предупрежденный о фантастическом характере повествования, не может ожидать.

Паппас, опустив стекло, сказал что-то часовому.

Ворота открылись и, как только машина въехала, тут же захлопнулись за ней.

То, что оказалось за высокой бетонной стеной, нисколько не походило на тюремные застенки.

Заасфальтированная узкая дорога шла вдоль деревьев. Это был идеально спланированный парк. В просвете между деревьями виднелись поляны, поросшие свежей травой и оживленные удачно подобранными Гретами.

"Психиатрическая лечебница, - подумал Фэди. - Как это раньше не пришло ему в голову? Зачем прибегать к убийству, когда проще всего засадить его в одну из подобных больниц, откуда нет выхода до самой смерти?.."

Фэди содрогнулся при мысли, что ему придется коротать свой век в обществе сумасшедших, и самому в конце концов превратиться в одного из этих несчастных. Нет, он так легко не сдастся. Лучше уж умереть...

Машина между тем остановилась у двухэтажного особняка с колоннами у входа. Паппас открыл дверцу и предложил Фэди выйти. Они поднялись по ступенькам, и Паппас нажал кнопку звонка. Открылась дверь.

На пороге стояла Эзра...

Фэди не верил своим глазам. При чем здесь Эзра?.. Вчерашний скандал... Паппас...

А она как ни в чем не бывало улыбнулась своей неповторимой улыбкой и ласково промолвила:

- Добро пожаловать!

Обернувшись к Паппасу, она сказала:

- Вам звонили и просили предупредить, что задержатся не больше чем на полчаса. За это время господин Роланд мог бы осмотреть дом.

Фэди ничего не понимал: почему он должен осматривать дом? Сумасшедшим обычно не показывают психиатрическую лечебницу, заключенных тоже не водят для обозрения тюрьмы. И тех, и других после недолгих проволочек заключают в камеру или палату.

И при чем здесь, в конце концов, Эзра?..

А она между тем повела их по коридору, сказав:

- Слева мои комнаты. А справа...

Она открывала одну дверь за другой.

Несколько комнат как раз напротив жилища Эзры были пусты. Дальше шли гостиная, столовая, спальня, ванная. Наверху размещалась большая библиотека. Туда и привела их Эзра после осмотра первого этажа.

- Я подам кофе, - сказала Эзра. - Вам, может быть, чего-нибудь покрепче? - обернулась она к Фэди. - Я знаю, что господин Паппас с утра не пьет. Я поддержу вам компанию, - добавила она, точно желая приободрить Фэди.

- Не возражал бы против виски, - ответил он.

- Сию минуту.

Эзра быстро спустилась по лестнице.

Не успел Фэди осмотреться, как услышал стук каблуков по лестнице.

Эзра заварила чашечку кофе для Паппаса и налила виски Фэди и себе.

- За успех! - она улыбнулась Фэди и выпила.

Фэди закурил сигару, предложенную Паппасом.

- Я вас оставлю, - полувопросительно сказала Эзра Паппасу и, когда тот кивнул головой, вышла из комнаты.

Паппас уселся в кресло у журнального столика и указал Фэди место напротив.

- Может быть, еще выпьете? - спросил он.

"С ним надо быть осторожным, - подумал Фэди,- в трезвом уме". Но состояние подавленности после вчерашней выпивки не проходило. "Может быть, второй бокал поможет?"

- Не возражаю, - сказал Фэди. - Я чувствую себя неважно, перехватил вчера.

- Знаю, - ответил Паппас, наполняя бокал. - Это, поможет, пейте.

Затем он взял со столика журнал и начал листать его с таким вниманием, точно находился в комнате один.

После второго бокала виски Фэди почувствовал себя лучше. Он тщетно пытался понять, зачем его привезли сюда и что его ждет. Спрашивать о чем-либо Паппаса бессмысленно: они говорят только тогда, .когда считают это нужным, и молчат, не задумываясь над тем, нравится это человеку, попавшему в их лапы, или нет. Даже молчание входит очевидно в тщательно разработанную программу устрашения жертвы.

"Эзра... Почему она здесь? Может быть, и она из этого зловещего бюро, а бар - только для отвода глаз? Наверняка! Иначе откуда ее знает Паппас? Но что собираются делать со мною? Может быть, готовят мне какое-нибудь гнусное предложение: стать осведомителем, шпионить за своими друзьями, знакомыми? Они думают, что я раздавлен, уничтожен и рассчитывают, что на все соглашусь, лишь бы удержаться на поверхности.

Нет, шалишь, я не продам свою совесть!

Но как ловко все это обставляется! Значит, и чистильщик обуви подослан ими? Тогда конец. Такое не прощают..."

Его размышления прервал звук шагов на лестнице. Дверь открылась, и в комнату вошел грузный мужчина.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Не надо обладать пылкой фантазией, чтобы представить себе состояние Фэди, когда он увидел Ралфа Дрессера с большим синяком у правого глаза, напоминавшим о ночном происшествии в баре. "Сейчас начнечся, - подумал Фэди. - Теперь-то со мною рассчитаются за все".

-Хелло, дружище! - как ни в чем не бывало приветствовал его Ралф. Надеюсь, у тебя все в порядке? Я попросил чистильщика обуви доставить тебя домой.

"Так и есть, этот чистильщик тоже у них служит", - подумал Фэди.

- А у тебя, оказывается, неплохой удар, - продолжал между тем Ралф, притронувшись рукой к синяку. - Ну, да в общем, мы в расчете и не станем больше вспоминать об этом. У нас есть дела поважнее... Я знаю, что вы не пьете по утрам, Тадд, - сказал он Паппасу. - Похвально. Особенно, учитывая трудности вашего дела: трезвый ум и точный расчет. Ну а мы с тобой, дружище, - обратился он к Фэди, - можем и побаловаться. У меня зверски трещит голова после вчерашнего.

Он налил в бокал виски и выпил.

- Говорят, что к алкоголю привыкают, - продолжал Ралф. - Никак не привыкну, всегда после выпивки чувствую себя плохо... Надеюсь, ты пришел уже в себя?

- Как будто, - нерешительно ответил Фэди.

- Очень рад. Нам предстоит решить серьезное дело. Если не возражаешь, приступим прямо к делу.

- Пожалуйста.

Ралф уселся в кресло, взял в руку бокал и, глядя на него, сказал:

- Нам нужно уточнить некоторые обстоятельства. Теперь уже очевидно, что обнаружение подземных стартовых площадок с помощью управляемого луча фантастическая, неосуществимая идея. Ты никому не говорил об этом выводе?

"Сказать о чистильщике?" - подумал Фэди. - Но если он подослан ими, они и сами должны знать".

- Никому, - решительно сказал он.

- Это очень важно, - вмешался в разговор Паппас. - Это, пожалуй, главное. Мы должны быть уверены в том, что никто не знает о провале ваших работ. Так?

- Так, -- подтвердил Фэди и сам удивился, с какой легкостью говорит неправду, ибо не привык лгать.

- Тогда приступим к делу, - сказал Ралф. - Я обдумал вместе с господином Паппасом положение, и вот к какому выводу мы пришли. Первое. Тебе не стоит жить в меблированных комнатах. Ты можешь поселиться здесь.

Он помедлил немного, словно желая проверить, как отнесется Фэди к этому предложению, но тот молчал.

- В пяти комнатах на первом этаже разместят лабораторию, туда перевезут оборудование, и ты сможешь продолжать свои опыты над кошками, он иронически улыбнулся. - Мы еще как-нибудь поговорим об этом. У тебя нет счета в банке?

Фэди развел руками:

- Откуда?

- Я так и думал. В банке "Тэрстон - сын - и дядя" будет открыт счет на твое имя.

Фэди ничего не понимал.

- Не удивляйся, - улыбнувшись, сказал Ралф, - тебе это не снится.

- Коль скоро мы дошли до денег, - вмешался в разговор Паппас, требуется полная ясность и точный счет.

- Да, да, это по вашей части, - сказал Ралф.

- Вы получали, насколько мне известно, - продолжал Паппас, - пятьсот бульгенов в месяц. Эта сумма сохраняется. В год, таким образом, получится; пятьсот на двенадцать - шесть тысяч. Контракт заключается на три года. Шесть тысяч на три - будет восемнадцать тысяч. Эта сумма и вносится на ваш текущий счет. Это ваши деньги. Вы можете их израсходовать сразу, а можете растянуть удовольствие на несколько лет. Дело ваше. Мы не призываем вас к благоразумию, ибо не знаем за вами греха расточительства. Но нам хотелось бы, чтобы в изъятии средств из банка не было, так сказать, цикличности получения заработка. Желательно создать впечатление, что зарплату вы получаете своим чередом, а из банка берете деньги на непредвиденные расходы.

- Один раз взял, три месяца пропустил. И так далее, - заметил Ралф.

- Совершенно верно, - подтвердил Паппас. - Именно это я имел в виду. Думаю, что нам не трудно будет об этом договориться. Так, господин Роланд?

- Та-ак, - неуверенно ответил Фэди. - Но я не понимаю...

- Ты все поймешь... - сказал Ралф.

- Простите, - перебил его Паппас. - Точнее будет сказать: все, что следует знать. В нашем деле, - на его каменном лице появилось нечто вроде улыбки, - бывают вещи, о которых лучше не знать.

- Я понимаю, - сказал Фэди.

- Вот и хорошо. - Ралф отпил глоток виски. - Но в нашем мире, дружище, ничто, тем более деньги, без труда к усилий не дается. И ты, надеюсь, понимаешь, что не можешь служить исключением.

"Вот оно начинается, - подумал Фэди. - Какую же мерзость я должен совершить, чтобы получить возможность три года безбедно жить и продолжать свою работу?"

- Вся документация изъята из лаборатории. Если у тебя есть личные записи - ты их тоже должен передать нам. Все - до последнего листка.

- У меня ничего нет, - отрезал Фэди.

- Мы верим вам, - сказал Паппас. - И все же нам пришлось проверить.

- Пожалуйста, проверяйте, - вспылил Фэди.

- Напрасно вы обижаетесь, - сказал Паппас. - У нас никому не верят на слово. Поэтому нам пришлось оставить стражей в вашей комнате. Продолжайте, - предложил он Ралфу.

- Ты никому не должен говорить, что работа закончилась впустую. Наоборот, очень желательно создать впечатление, что работа вскоре будет успешно завершена. Мы поможем тебе. В газетах появится туманное сообщение об этом. Тебе придется встретиться с репортерами и не очень настойчиво опровергать написанное.

- Мы вас проинструктируем особо, - заметил Паппас. - Надеюсь, и это условие вы сможете соблюсти без особого труда?

- Но я не понимаю зачем? - Фэди все больше удивлялся.

- В свое время ты узнаешь, - ответил Ралср. - А сейчас, мне думается, будет лучше и для тебя, и для нас, если ты доверишься нам.

- Кому "нам?" - спросил Фэди.

Ралф вопросительно взглянул на Паппаса.

- Вы вправе задать этот вопрос и получить на него ответ, - сказал Паппас. - Чем занимаюсь я, вы знаете. Так?

- Да.

- Господин Дрессер занят тем же. В его ведении - вопросы науки и техники. Только глупцы думают, что нынешняя разведка состоит из сыщиков, подобных Шерлоку Холмсу. Там есть работа и для ученых. Кстати, господин Дрессер помогает нам не только своими знаниями. Он в определенной мере взял на себя финансирование этой операции. - Паппас закурил. - Нам думается, что это дает ему известные права на результаты исследований, которые вы будете здесь вести. Нас это не интересует. Но господин Дрессер - ученый. И как я уже говорил, он затратит определенные средства. Ему не безразлично, во что он вкладывает деньги. Вас это, надеюсь, не огорчит? Господин Дрессер для вас столько сделал! Положение ваше было не блестящим, и вы ему, прямо скажу, многим обязаны.

"Почему мне не согласиться? - подумал Фэди. - Чтобы я теперь делал, если бы не это странное предложение?"

- Значит, будем считать вопрос решенным? - прервал его размышления Паппас.

- Да, - нерешительно ответил Фэди.

- Ну вот и прекрасно. - Паппас встал из кресла. - Остается еще один вопрос.

Фэди насторожился. Все это время его мысли были заняты разговором с Паппасом и Дрессером, но подсознательно он ни на секунду не забывал, что в этом доме, внизу, Эзра. "Сейчас - о ней", - подумал он, и сердце его замерло.

- В этом доме, - продолжал Паппас, - живет Эзра Зимбал. Она входит в число лиц, несущих здесь определенные обязанности... Еще будет приходить экономка. И шофер. Охрана дежурит круглосуточно.

Вы можете, разумеется, чувствовать себя свободно охрана нужна, чтобы никто из посторонних не проник сюда. Вас будут сопровождать при выезде -или выходе с территории особняка. Вот как будто и все.

Когда они спускались по лестнице, Паппас прошел вперед. Ралф по-дружески положил руку на плечо Фэди и, улыбаясь, сказал:

- Я вижу, тебе приглянулась Эзра. Смотри, осторожно! Это - крепкий орешек. Фэди покраснел и опустил глаза.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Питер Каули страдал бессонницей. И мы, таким образом, не нарушим его покоя, если заглянем к нему, чтобы узнать, кто же он в действительности: простой человек, какими являются чистильщики обуви в этом мире, или шпион, подосланный к главному герою книги?

Сначала хочется сказать несколько слов о профессии Питера Каули. Уход за обувью (мы пользуемся терминологией журнала "Работы на дому") далеко не самое приятное из занятий человека. Однако носить нечищенную обувь не только не принято, но и неприятно. Воздадим же должное Питеру Каули, для которого его профессия началась по нужде, а стала призванием. Это относится ко всем профессиям, если их выполняют трудолюбивые, горячие, увлекающиеся люди.

А именно таким и был Питер Каули. Уж он-то знал толк в чистке обуви!

Но что угнетало Питера - это равнодушие клиентов. Будучи по натуре разговорчивым человеком, он был обречен на молчание. Питер завидовал парикмахерам, болтовню которых вынуждены выслушивать клиенты во время бритья, концертным конферансье, которых нередко слушают с удовольствием, и особенно (об этом он старался не думать) политическим деятелям.

Питеру приходилось работать молча. Почему-то в этом мире повелось не разговаривать с представителями его профессии.

И когда нашелся человек, откликнувшийся на его речь, а потом доставленный по поручению какого-то господина на дом, настойчиво потчевал его виски и посвящал в не понятные Питеру Каули тайны науки и техники, это оказалось достаточным основанием, чтобы чистильщик обуви полюбил этого человека и, страдая бессонницей, размышлял над его судьбой.

Нам придется оставить Питера наедине с его мыслями, как они ни любопытны, ибо уже ясно, что Фэди Роланд ошибается: Питер не шпик, приставленный к нему разведывательным бюро. Но в это самое бюро зайти нам не мешает. Причем как раз накануне описываемых событий. И тогда мы поймем, что происходит с Фэди и чего он сам так и не поймет до самой смерти.

В седьмой комнате на третьем этаже мы застаем уже знакомых нам Тадда Паппаса, Мата Гадтрна, Ралфа Дрессера и четвертого мужчину в форме генерала разведывательной службы, имя которого мало кому известно и которое не рекомендует упоминать цензура. Из уважения к ней мы и будем впредь, именовать его по военному званию.

Мы незримо входим в кабинет генерала именно в тот момент, когда решается судьба Фэди Роланда. Разговор начался, по-видимому, давно, когда наше внимание было отвлечено бессонницей чистильщика сапог.

- Значит, вы уверены, что из этой затеи с локатором ничего не выйдет? - обращается генерал к Ралфу Дрессеру.

- Шеф может подтвердить.

- Да, - подтверждает Мэт Галтон. - Работу Роланда дублировали еще в одной лаборатории. Десятки раз все проверено. Обнаружение подземных стартовых площадок с помощью управляемого луча невозможно. Объяснить почему?

- Не думаю, чтобы в этом была надобность. Ралф возглавляет технический отдел нашего бюро, и это - на его ответственности. Таким образом, я считаю, что предложение Дрессера и Паппаса может быть принято. Теперь, Тадд, вы можете объяснить господину Галтону существо операции "Милтаун". Только прошу покороче, мне скоро - на доклад к министру.

Тадд Паппас встал с кресла.

- Можно сидя, - великодушно разрешил генерал.

- Красных, безусловно, интересуют наши работы в области локации, как и нас - их работы, - скаПаппас. - До последнего времени мы были озабочены тем, как выведать секреты красных и возможно лучше законспирировать свои исследования.

Мне думается, что наше разведывательное бюро может принять на себя еще одну не менее важную обязанность - дезориентировать красных, заставить их заниматься ненужными делами и отвлечь внимание от других важных проблем.

- Вы забываете о финансовой стороне дела, остановил его Дрессер.

- Я и об этом скажу, - спокойно заметил Паппас. - Надо дать понять красным, что мы продолжаем работы над конструированием локатора и что исследования плодотворны. Для этого нужно создать бум вокруг имени этого неудавшегося ученого... Я забываю его фамилию.

- Фэди Ролланд, - подсказал Ралф.

- Да, Фэди Роланд.

- Непростительная забывчивость, - недовольно заметил генерал. - А я всегда думал, что у вас память, достойная настоящего разведчика.

- Склероз, - улыбаясь, сказал Галтон.

- Не думаю, - обиделся Паппас. - Мне еще рано на пенсию.

- Уверен, что рано, - сказал генерал и по-дружески обнял Паппаса. - Мы еще поработаем с вами, Тадд. Продолжайте.

Ободренный генералом, Паппас заговорил с не присущим ему возбуждением:

- Красные, узнав об этом, постараются догнать нас и... опередить, - он рассмеялся. - Как и во всем остальном. А мы знаем, как они это делают. Они ничего не пожалеют, запрягут своих лучших ученых.

- Отвлекут от других дел, - заметил Дрессер.

- Да, - продолжал Паппас. - Этим мы заморозим исследования, которые для них действительно важны. Дальше. Нам вся эта история, я подсчитал, обойдется примерно в сто, сто двадцать тысяч бульгенов сверх того, что было затрачено на работу этого...

- Фэди Роланда, ~ подсказал Дрессер.

- Благодарю вас, - Паппас поклонился ему. - Но мы заставим красных выложить на это миллиарды. Вы же знаете, как у них делаются такие дела!

- Как вы находите этот план? - обратился генерал к Галтону.

- Я считаю его блестящим, - ответил Галтон. Признаться, я не всегда был уверен в полезности... гм, извините, господин Паппас, в полезности создания в нашем управлении специального отделения во главе с господином Паппасом и Ралфом Дрессером,- он повернулся к Ралфу, - ученым, которого отвлекли от науки. Теперь я вижу, что ошибся.

Так решилась судьба Фэди Роланда и судьба других лиц, встретившихся на его пути.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Первые дни прошли спокойно. Фэди был целиком предоставлен себе, никто ему не мешал.

На другой день после беседы с Ралфом и Паппасом в особняк привезли оборудование для лаборатории. Установка его заняла почти неделю.

Затем монтажники удалились и Фэди весь окунулся в любимую работу.

Эзра появлялась редко. Иногда они вместе обедали. Без малейшей назойливости Эзра расспрашивала Фэди о работе, признавшись, что мало смыслит в технике. В свою очередь Фэди вынужден был сказать, что ему чужд мир искусства, которым жила Эзра. Разговор вращался, главным образом, вокруг газетных сенсаций.

Экономка, которую Фэди почти не видел, очень исправно, однако, выполняла свои обязанности. Это была старая дева, по виду которой невозможно было определить ни ее возраст, ни стремления. Казалось, у нее вообще отсутствует интерес к чему бы то ни было, кроме строгого исполнения своих обязанностей.

Но исполняла она их безукоризненно. Экономка попросила Фэди составить примерное меню на неделю. Больше она ни с чем к Фэди не обращалась. Только раз сказала, что ему следует вносить за питание десять бульгенов в день.

Вот тут-то Фэди вспомнил, что на его имя должен быть открыт счет в банке. "Это стоило бы проверить", - подумал он.

Фэди заглянул в список внутренних телефонов и набрал номер гаража. Ему тут же ответил по-военному бодрый голос:

- Шофер Бубби слушает.

- Я поеду в город, - несколько растерявшись, сказал Фэди.

- Выезжаю, - раздалось в ответ.

Фэди захватил макинтош и спустился вниз. У подъезда уже стоял черный "Брам-Польс".

Фэди открыл дверцу машины и увидел на заднем сидении двух мужчин.

"Зачем они здесь? - подумал он. - Ага, охрана, вспомнил Фэди разговор с Паппасом. - Но какого черта им охранять меня?"

- Если вам безразлично, лучше садитесь впереди, - сказал один из них.

Фэди уселся рядом с шофером, и машина двинулась к воротам, которые немедленно, словно по заранее отданному приказу, отворились.

- Куда поедем? - спросил шофер.

- В банк "Тэрстон - сын - и дядя" - ответил Фэди.

Машина влилась в поток автомобилей, двигавшихся по трассе.

Промелькнули дома предместья, и водитель сбавил скорость, попав в медленно движущийся поток.

Шпики молчали. Молчал и Фэди, хотя это молчание и стоило ему немалых усилий. "Неудобно как-то ехать в одной машине с людьми и молчать, размышлял он. - А почему они молчат? Значит, так им приказано! И чтобы я ни говорил, они будут действовать по инструкции. Ну, тогда и я буду поступать так, как мне удобно. Чужие люди. Не приятные мне. Почему я должен поддерживать с ними разговор?"

Вскоре машина подкатила к зданию банка. Шофер предупредительно открыл дверцу. Фэди вышел из машины и растерянно остановился у мраморной колоннады, украшавшей вход в банк.

- Мы пойдем с вами, - услышал он голос позади себя.

Бок о бок с ним двинулись к входу оба шпика.

Фэди взглянул на доску-указатель, но не успел еще ничего пррчесть, как один из сопровождавших его тихо, но внятно произнес:

- Шестнадцатый этаж, комната сто восемь.

Они поднялись в лифте и скоро оказались в просторной комнате, где сидел пожилой мужчина, судя по костюму и спокойным манерам, из первостепенных служащих банка.

- Фэди Роланд, - представили Фэди.

- Очень приятно с вами познакомиться. Я ждал вашего прихода. Вы, очевидно, хотите получить деньги?

- Да. Полторы тысячи.

- Сейчас все будет сделано. Вам не стоит обременять себя формальностями, обязательными в нашем деле. Если позволите, я все оформлю сам, а вы сидите здесь, вам останется только подписать чек.

Он удалился, и в комнате наступило тягостное молчание. Фэди попробовал нарушить его, заговорив о последних событиях в районе Изумрудного залива, где операции Бизнесонского флота против островной республики оказались неудачными, но, почувствовав, что его охрану это мало интересует, умолк.

Вскоре вернулся служащий банка в сопровождении кассира и вручил Фэди чековую книжку. Фэди подписал чек, и кассир отсчитал ему полторы тысячи бульгенов.

Они распрощались, и Фэди, сопровождаемый своими стражами, вскоре оказался дома.

Второй раз он выехал в город для того, чтобы купить новую книгу по бионике. При выходе из магазина его остановил молодой человек и, представившись репортером "Вечерних слухов", попросил дать интервью.

- Это невозможно, - сказал один из сопровождавших Фэди шпиков.

Фэди втолкнули в машину, и она на предельной скорости ринулась к Милтауну.

Фэди неприятно было чувствовать себя под конвоем, и он предпочитал не выезжать из особняка.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Была еще одна причина, удерживавшая Фэди в доме. Он не хотел себе признаться, но знал, что это - главное.

Впервые в жизни он полюбил. Горячо, самозабвенно. У него бывали встречи с женщинами, он нередко увлекался. Однажды он решил, что по-настоящему влюблен в сокурсницу, по университету Дельму Монтагю. Они встречались почти год. Фэди привык к этим встречам, ожидал их, тосковал, когда Дельма по какой-нибудь причине не могла прийти в его клетушку в студенческом доме. Но с некоторых пор причин стало больше. И однажды Дельма объявила, что по настоянию родителей выходит замуж за вдовца, владельца крупной аптеки. Это, однако, не вызвало у Фэди бурной реакции.

Вообще же Фэди Роланд в кругу однокашников, а затем знакомых по управлению слыл человеком не от мира сего, чрезмерно осторожным и непредприимчивым, когда дело касалось женщин. И поэтому кажется очень странным, что Фэди привлекла именно Эзра.

Ведь он знал, что если кого и нужно остерегаться, то именно ее, - не случайно их поселили в одном доме.

Он думал теперь о ней днем и ночью, особенно ночью, когда она была в баре. Он метался в постели, обуреваемый томлением и невеселыми думами о том, что может позволить себе танцовщица. Он успокаивался только к утру, когда слышал стук двери и знал, что теперь она с ним под одной крышей, где-то совсем рядом, хотя от этого не более доступная, чем раньше. Каждый раз, ожидая ее возвращения, он мысленно рисовал себе самые смелые проекты объяснения в любви и картины счастья, которое он сможет обрести, если у Эзры обнаружится хоть капля благосклонности к нему. Но как только раздавался стук двери, возвещающий о ее возвращении, все проекты рассыпались, как карточный домик.

А днем, встречаясь с Эзрой за обедом или в лаборатории, куда она иногда заходила, он робел, не в состоянии произнести двух слов, если они не были ответом на ее вопрос. Но глаза его светились такой нежностью и преданностью, что этого не могла не заметить Эзра.

Надо отдать ей справедливость, она не поощряла Фэди, не делала ни малейшей попытки окончательно выбить его из седла, что было не так уж трудно сделать. Размышляя об этом в те минуты, когда сознание его работало более или менее ясно, Фэди решил, что так надо, что этого требует от нее разведывательное бюро.

Самыми мучительными были мысли о Ралфе Дрессере. Тот знал Эзру давно, это было видно уже по тому, как они вели себя в баре. Их связывала совместная работа в разведывательном бюро. Но что связывает их в личной жизни? Эзра нравится Ралфу, это ясно. У Дрессера, правда, есть семья. Но таких, как Ралф, не обременяют мысли о высокой морали. Ралф не упустит такого лакомого куска.

Однажды, проходя по коридору, Фэди оказался свидетелем случайного телефонного разговора, который показал ему, что не Ралф Дрессер - предмет вожделений очаровательной Эзры. Это было всего несколько слов.

- Вы вправе приходить, Ралф, - услышал Фэди голос Эзры. - Это не мой дом. - Она умолкла, выслушивая, по-видимому, ответ Ралфа, потом продолжала: - Нет, этого не будет, я не люблю вас.

Чем закончился разговор, Фэди не знал. Он был безмерно рад тому, что услышал. Но ведь это вовсе не означало, что прекрасная Эзра стала ближе к нему!

Он почувствовал это, когда Эзра однажды зашла в лабораторию и он попросил ее подержать кошку, не пожелавшую спокойно лежать на столе в соседней комнате.

- С удовольствием, - сказала Эзра.

Фэди прошел в лабораторию и включил аппарат.

На экране появилось изображение Бетси. Рельефное, объемное. Фэди протянул руку, чтобы проверить, усилилось ли осязание после усовершенствования индикатора.

Но вместо шерсти ощутил гладь и тепло человеческой руки.

Рука Эзры тотчас исчезла с экрана.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В тот день, когда в газетах появилась заметка о неожиданной карьере молодого ученого из Министерства вооружений, который переселился в особняк в Милтауне и находится под охраной, Фэди целый день не давали покоя звонки, но, следуя указаниям Паппаса, он наотрез отказался принять репортеров.

На другое утро, опять-таки по указанию Паппаса, он сел в машину вместе с Эзрой и выехал за ворота. И тут же был атакован репортерами. Машина не смогла пробить себе дорогу.

Репортеры набросились на Фэди с вопросами;

- Над чем вы работаете?

- Почему удостоились чести переселиться из скромного жилища в этот роскошный особняк?

И так далее.

Строго выполняя инструкцию, полученную от Паппаса, Фэди нечленораздельно ответил на вопросы, сославшись на "сложность проблем, которые он решает и которые не могут представить интерес для широкой публики".

- А счетик в банке "Тэрстон-сын-и дядя" кем открыт? - раздался визгливый голос.

- Ученые Бизнесонии не могут обижаться на правительство. Им оказывают всемерную поддержку, если убеждаются в целесообразности и эффективности их работ. - Фэди, останавливаясь, словно бы для того, чтобы подобрать слова, только-только родившиеся в мозгу, произнес фразу, которую заучил.

Так и не выдавив из него ничего путного, репортеры набросились на Эзру, которую вначале не заметили в машине.

К удивлению Фэди, она нисколько не сопротивлялась, когда какой-то особенно бойкий репортер раскрыл дверцу и навел на нее фотоаппарат. Эзра вышла из машины и приняла очень эффектную позу для съемок.

Толпа ахнула и, позабыв о Фэди, ринулась к Эзре. Ее фотографировали во всех возможных ракурсах. Наиболее предприимчивые репортеры заставили ее стать рядом с Фэди и снимали их вдвоем. Уступая просьбам одного особенно нахального типа, она согласилась поцеловать Фэди.

Затем Эзру потянули от Фэди, и он среди гама и шума, царившего кругом, услышал обрывки ответов, которые она давала репортерам:

- Да, я знаю., Но не вмешиваюсь. Это-мужские дела, они меня не интересуют... Больше никого в доме нет, я и Фэди... Я не думаю пока бросать работу. Танцы - мое призвание, Фэди тоже любит искусство... Да, он мне нравится...

Вырвавшись из толпы репортеров, они поехали в центр города. Эзра попросила остановиться у большого универмага.

- Надеюсь, вы будете меня сопровождать, - не то тоном приказа, не то с просьбой обратилась она к Фэди.

Войдя в магазин, они отправились в дамский отдел, и Эзра придирчиво, проявляя большой вкус, стала выбирать себе белье.

Фэди услышал, как несколько раз за их спиной щелкнули затворы фотоаппаратов. Его предупредили, что в случае, если Эзра решит произвести покупки, платить должен он, расходы будут возмещены.

Он так и поступил.

А когда они вернулись в особняк и Эзра протянула ему деньги, Фэди с обидой произнес:

- Все остальное тоже бутафория?

- Что вы имеете в виду? - спокойно спросила Эзра.

- "Фэди тоже любит искусство"... "Да, он мне нравится", - повторил он то, что Эзра говорила репортерам. - И поцелуй тоже?

Дыхание его прервалось, словно кто-то клещами сжал его легкие.

- Нравитесь, - вызывающе ответила Эзра. - Вы милый, хороший мальчик. И если хотите, я вас сейчас опять поцелую. По-настоящему. Хорошо?

Не помня себя, Фэди сжал ее в своих объятиях и впился губами в податливые горячие губы Эзры.

Он почувствовал, как она вдруг обмякла, ему показалось, что она уже вся без остатка принадлежит ему.

Но Эзра вдруг выскользнула из его объятий и, поправляя прическу, спокойно произнесла:

- Вот и все. Больше это не должно повторяться. Понятно? Я здесь не для этого.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Фэди не раз приходилось оставаться наедине с Эзрой, но, чувствуя ее настороженность, он всеми силами сдерживал себя. Это было мучительно, непереносимо. Равнодушие Эзры отравляло ему существование.

Во всем остальном он не мог пожаловаться на свою судьбу. Шли недели и месяцы, никто его больше не тревожил. Он спокойно занимался своим делом и сумел усовершенствовать локатор чувств. Правда, случилось несчастье с Бэтси. Фэди стал замечать, что шерсть ее вначале потеряла блеск, потом начала выпадать. Кошка день ото дня становилась все более вялой, отказывалась от пищи.

Фэди решил обратиться к ветеринару. Тот осмотрел кошку, но причину заболевания установить не смог.

Спустя две недели Бэтси сдохла. Фэди стал приучать к опытам собаку и домашних птиц.

Ралф время от времени появлялся в особняке, бегло расспрашивал Фэди о работе, а потом отправлялся на половину Эзры и к вечеру уезжал с ней, по-видимому, в бар. Фэди обуревали все ужасы ревности, но он утешал себя тем, что встречи эти носят служебный характер. Упоминание имени Ралфа всегда вызывало на лице Эзры какую-то настороженность и выражение недовольства, если не сказать брезгливости. Фэди убедился, что она испытывает к Ралфу отнюдь не те чувства, на которые тот, по всему судя, рассчитывал.

Однажды Эзра приехала ночью раньше обычного.

Фэди еще находился в лаборатории и, услышав стук двери, собирался подняться к себе. Он почти никогда не ложился спать, пока не знал, что Эзра уже дома.

Фэди не успел выключить аппарат, как дверь открылась и в комнату вошел Ралф.

- Ты еще не спишь, мученик науки? - По всему видно, он изрядно выпил. - Эзре что-то не здоровится, и она попросила подвезти ее. Но к себе не пустила... Недотрога, - со злостью добавил Ралф. - А ты все кошек гладишь?

- Уже не глажу, - мрачно промолвил Фэди.

- С чего бы это? - с иронией спросил Ралф. - Или на людей перешел?

- Ты с ума сошел! - вскочил Фэди.

Ралф удивленно взглянул на него.

- Чего ты так испугался?

Фэди как-то весь обмяк. Его в эту минуту покинула неприязнь к Ралфу, хотелось хоть кому-нибудь высказать мучившие его мысли.

- Я не знаю... Это может быть и не так, - сказал он сбивчиво. - Бэтси издохла. У Клака, пса нашего, тоже начинает вылезать шерсть. Может быть, это от того, что я их облучаю... Нужно обратиться к медикам.

Фэди взволнованно ходил по комнате.

- Успокойся, Фэди, - сказал Ралф. - Сядь к расскажи толком, в чем дело.

- В чем дело? - переспросил Фэди с таким видом, как будто его разбудили после глубокого сна.О чем рассказать?

Он несколько минут помолчал и заговорил совсем спокойно:

- Мне удалось усовершенствовать индикатор.. Это очень важно. Я уже говорил тебе, что доза биотоков, излучаемых живыми организмами, различна. Это зависит от их объема, интенсивности деятельности каждого органа, от привычек, даже от характера... В общем так же, как нет двух человек с одинаковым сочетанием линий на пальцах рук. Это называется у нас дактилоскопией... Так нет и двух существ, у которых одинаковая доза излучаемых биотоков. Вот этот индикатор, - Фэди указал на небольшой аппарат рядом с экраном, - когда мы направляем луч на интересующий нас объект и получаем рельефное, стереоскопическое изображение, он автоматически включает устройство, делающее изображение осязаемым.

- Неужели удалось? - спросил Ралф.

- Да, - ответил Фэди. - Но Бэтси давала другиепоказатели, чем Клак. Кроме того, я испытывал действие аппарата на воробья и кур.

- А человек? - спросил Ралф.

- Человек? - взволнованно переспросил Фэди. - Я боюсь... Бэтси сдохла. У Клака выпадает шерсть... Может быть, это излучение. Радиация. Мы же незнаем природу луча.

- Пустяки, - спокойно произнес Ралф. - Ученый не должен быть таким щепетильным. В былые времена считалось предосудительным препарировать во имя науки кролика. Невежество! Средневековье! Если слушать этих слюнтяев, наука будет ползти вперед черепашьим шагом. Ты знаешь, что я скажу тебе как другу? Я не считаю преступниками тех, кто во время войны производил опыты на военнопленных.

Для того чтобы победить болезнь, надо изучать ее на людях. Подумаешь, я умертвлю сотню-другую. Найди я исцеление от недуга, которым страдают тысячи, кто меня осудит?

- Ты это всерьез?

- Романтик! - брезгливо свел губы Ралф. - У тебя здесь нет чего-нибудь выпить?

- Ты, по-моему, и так уже хорош, - сказал Фэди.

- Святоша! - презрительно произнес Ралф, но, увидев, что Фэди обиделся, попросил: - Принеси, будь добр, выпить...

Спустя пять минут Фэди вернулся в лабораторию и увидел, что Ралф впился глазами в экран, словно врос в него.

Фэди тоже взглянул на экран.

Он увидел угол комнаты, туалетный столик с зеркалом. И в нем глаза Эзры. Большие, задумчивые. Какое-то мгновение она была неподвижной. Потом взяла со столика баночку с кремом и начала втирать его себе в кожу. Прическа ее была освобождена от приколок, и волосы свободно рассыпались по обнаженным плечам.

Изображение было настолько рельефным, что Фэди казалось, будто он ощущает даже запах духов, которые она употребляла.

И вдруг на экране возникла рука. Она приблизилась к Эзре и коснулась ее плеча.

Фэди встретился в зеркале с удивленными глазами Эзры и увидел, как она дернула плечом, точно пытаясь сбросить с него руку, и оглянулась. И Фэди опять показалось, что ее удивленные глаза глядят прямо на него.

Он оттолкнул Ралфа и выключил аппарат.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Может показаться странным, что о новой болезни не писали газеты. Известно, как падка журналистская братия на всевозможные сенсации.

Вы помните, конечно, сколько страниц было посвящено маникюрщице, которая удостоилась чести принимать на своей квартире военного министра, считавшегося почтенным человеком, прекрасным семьянином. Оказалось, однако, что он предавался с упомянутой маникюрщицей таким утехам, о которых не принято говорить даже в самом развращенном обществе.

Журналисты, разумеется, могли погреть руки и на событиях, о которых ведется настоящее повествование, но они не сделали этого по той простой причине, что не пронюхали о них. А произошло это отнюдь не из-за недостатка рвения и профессионального мастерства. Дело гораздо сложнее, если вникнуть в психологию тех, кто стал жертвой новой, неведомой болезни.

Следует учесть, что ей оказались подверженными особы так называемого слабого пола, отличающегося, как известно, большей стыдливостью, чем представители противоположного пола, именуемого сильным.

Не станем распространяться по поводу правильности этой классификации, особенно после того, что произошло между уже упоминавшимся военным министром Бизнесонии и безвестной до того маникюрщицей.

Сейчас речь о другом.

С некоторых пор к врачу Гуэн Вулли, практикующему в Милтауне, стали обращаться пациентки с необычными жалобами. Их беспокоили какие-то странные ощущения, которые и передать, собственно, трудно, настолько они были непонятными. Это случалось вечером или ночью, если по какой-нибудь причине женщины ложились спать позже обычного. Одним казалось, что в комнате возникал сквозняк, они ощущали, будто по телу бегают мурашки. Другие, боявшиеся щекотки, начинали вдруг истерично смеяться, точно их действительно кто-то щекотал. Третьи, до определенной минуты бывшие совершенно спокойными, вдруг беспричинно чувствовали какоето томление, желание уйти из дому.

Терапевт по специальности, Гуэн Вулли искал причины заболевания в доступной и понятной ему сфере. Он направлял обращавшихся к нему женщин на рентгеноскопию, произвел все необходимые лабораторные исследования. Но ничего, что объясняло бы причину болезни, не было обнаружено.

Гуэну Вулли очень не хотелось прибегать к консультации других врачей, подвергая сомнению свою репутацию в глазах неискушенных пациенток и лишаясь - что уж скрывать! - определенной части гонорара. Но долг врача заставил его все же стать на этот нежелательный путь. Он пригласил на консультацию известного невропатолога и психиатра Кэла Пени, стяжавшего славу далеко за пределами Бизнесонии своей работой о психоневрологических заболеваниях женщин, их диагностике и методах лечения.

Пенн внимательнейшим образом обследовал представленных ему пациенток, прописал им лекарства, успокаивающие нервную систему, но в частной беседе с Гуэном Вулли признался, что впервые сталкивается с подобным заболеванием и пока не находит ему объяснения.

Может быть, этим и закончилось бы дело, если бы не заметка, промелькнувшая в "Скандальной хронике" на последней странице газеты "Вечерние слухи". В ней сообщалось, что, во время выступления танцевального ансамбля в баре "Это вам не дома!" танцовщицы вдруг испуганно завизжали и разбежались кто куда.

Хозяин бара извинился перед публикой, дело происходило поздно ночью, выступления ансамбля и так уже заканчивались, и все обошлось в общем благополучно. Но на другой день история повторилась. Хозяин бара, рассвирепев, обругал танцовщиц, обвиняя их в том, что они подкуплены конкурентом и доведут его до банкротства. При этом он употреблял такие слова, что даже видавшие виды певицы затыкали уши. Никто даже не подумал всерьез разобраться в причинах скандала.

То ли заметка в "Вечерних слухах" привлекла сюда Вулли, то ли какие-то другие причины, но, к счастью, именно в этот второй вечер он оказался в баре "Это вам не дома!" Когда произошла катавасия на сцене и поднялся бедлам за кулисами, Вулли проследовал туда и начал расспрашивать танцовщиц, одну за другой, о том, что вызвало переполох.

Выяснилось, что у всех у них - признаки все той же странной болезни.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В сентябре в Манбиле состоялся симпозиум, посвященный диагностике и методам лечения редких заболеваний. Широкая общественность мало знала об этом собрании медицинских светил земного шара. Но врачи всего мира проявляли к нему большой интерес. И это естественно. Наука нашла средства побеждать болезни, которые в прошлом уносили не меньше жертв, чем самые кровавые войны. И в том, что жестокие эпидемии продолжают все же вспыхивать то в одной, то в другой части земного шара, следует винить уже не ученых, а, скорее, политиков, не нашедших средств, чтобы улучшить условия жизни людей, образцово поставить здравоохранение, снабдить всех нуждающихся действенными лекарствами, которые созданы упорным трудом медиков, фармакологов, химиков.

Так что ученые и, в частности, медики, вправе гордиться своими успехами куда больше, чем иные политики, которых между тем со всей страстью прославляет пропаганда.

Но именно в свете огромных успехов медицинской науки странно слышать, что существуют болезни, ставящие в тупик самых опытных врачей и самые совершенные кибернетические машины, созданные для установления диагноза болезней.

В самом деле. Профессор Турчинни рассказал о редком, но тем не менее весьма неприятном заболевании, которое ему довелось наблюдать среди некоторых мужчин в молодом возрасте. У одного из пациентов каждую последнюю субботу месяца, ровно в четыре часа дня, без всяких причин, начинались острые боли под ложечкой. Они продолжались пять часов, причиняя молодому человеку невыносимые страдания, и прекращались так же внезапно, как и. начинались.

Такая же цикличность в заболевании наблюдалась у другого пациента, испытывавшего острые боли в области сердца.

Были заслушаны доклады и о некоторых других редких заболеваниях. Очень много говорилось, например, о гемоцитобластозе - роковой болезни крови, бурно протекающей и заканчивающейся, как правило, смертью пораженного.

На этом фоне сообщение Гуэна Вулли, рядового врача, о заболевании, поразившем в Милтауне, пригороде столицы Бизнесонии, десятка полтора женщин, не привлекло особого внимания. Тем более, что. симптомы болезни вовсе уж не были столь грозными. Сам докладчик сказал, что пациентки очень невнятно рассказывают о своих ощущениях, в некоторых случаях схожих с галюцинацией. Из шестнадцати пациенток, обратившихся к доктору Вулли (не считая массового психоза в среде танцовщиц в баре "Это вам не дома!"), только у двух заболевание приняло столь острую форму, что их пришлось водворить в психиатрическую лечебницу. Еще у одной проявились начальные симптомы лучевой болезни, но Вулли не связывал между собою оба заболевания.

Вулли выступил как раз перед перерывом, и кое-кто в буфете шутил по поводу странностей наблюдаемой им болезни, намекая на эротические причины.

Но вот после перерыва на трибуну поднялся академик Якутов. Его выступления ждали с большим интересом все участники симпозиума, ибо знали его как одного из самых видных представителей новой ветви медицинской науки - космической медицины. Но как ни странно, академик Якутов, отложив в сторону подготовленный доклад, заговорил о сообщении безвестного бизнесонского врача Гуэна Вулли.

Академик Якутов сообщил, что в последние годы группа его соотечественников работала над проблемой создания аппарата, который усиливает органы чувств человека. Ученым и техникам удалось сконструировать приспособления, позволяющие не только видеть и слышать на расстоянии, но и осязать, обонять, получать ощущение вкуса. Над решением этой проблемы трудится большой коллектив ученых и технических работников. Достигнуты определенные результаты, в частности в области осязания.

Не останавливаясь на значении этих работ в технике, хозяйстве, Якутов рассказал о возможностях, открывающихся перед медиками.

Как ни совершенны кибернетические машины, которым мы в последнее время все больше доверяем установление диагноза и методов лечения болезней, личное участие врача не стало второстепенным делом. Особенно в тех случаях, когда речь идет о так называемых редких заболеваниях; их не запрограммируешь для счетно-решающего устройства. Машина приходит на помощь людям и только в том случае может оказаться полезной, если человек даст ей правильное задание. Но она становится в тупик, как только соприкасается с неизвестным, незаданным, незапрограммированным. На данном симпозиуме речь как раз идет о неведомом, редко встречающемся.

Указав, что с давних времен врач, исследуя больного, осматривает его, выслушивает и выстукивает или осязает руками, академик Якутов отметил, что эти принципы не потеряли своего значения и при нынешнем уровне техники. Консультация опытного специалиста, который в состоянии, пользуясь специальной аппаратурой, на далеком расстоянии осмотреть, выслушать и пропальпировать (прощупать) тело больного, может спасти его жизнь.

Рассказав об успехах, которых добились его коллеги в этом направлении, академик Якутов ко всеобщему удивлению возвратился к докладу Гуэна Вулли.

Он высказал предположение, что аппарат, позволяющий осязать на расстоянии, создан и в Бизнесонии, но, возможно, попал в руки нечестного лица и используется им в грязных, похотливых целях.

Это произвело впечатление взорвавшейся бомбы. Естественно, возник разговор о вещах, имеющих, казалось бы, весьма отдаленное отношение к медицине:

"о частном предпринимательстве в науке и о необходимости государственного контроля над важнейшими открытиями и изобретениями, о правах ученого и его долге, о судьбах человечества, которые в наш высокопросвещенный век могут оказаться подверженными случайностям, а то и прихотям не совсем нормального человека...

В связи с тем, что в этот день симпозиум отклонился от обсуждения основных вопросов, ради которых он был созван, сообщения об этом заседании не появились в широкой печати. Исключение составила лишь газета "Голос правды", но ее тираж столь ничтожен, что вряд ли можно было придать значение заметке, напечатанной на ее страницах.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Между тем клочок именно этой газеты попался на глаза Эзре, и это определило судьбу всех действующих лиц настоящего повествования.

Эзра трижды перечитала заметку о симпозиуме и пришла в ярость. Так вот объяснение того, что происходит с ней по ночам! При воспоминании об этом ее охватили дрожь и отвращение.

Началось это однажды ночью... Она хорошо помнит, как вернулась раньше обычного, ибо почувствовала недомогание, и хозяин отпустил ее.

Она сидела за туалетным столиком и вдруг ощутила на спине чье-то прикосновение. Она тут же вспомнила, что почувствовала такое же прикосновение к своей руке несколько месяцев назад, когда держала по просьбе Фэди кошку. Эзра знала об опытах, которые производит Фэди, и отдернула руку машинально. Она как-то даже сказала об этом Фэди, но тот смущенно пробормотал что-то невразумительное.

Потом странное прикосновение к плечу.

А затем очень часто по ночам она просыпалась в испуге и чувствовала, будто по телу пробегает ток...

Как осточертели ей эти прикосновения чужих, нелюбимых рук! Мало ей того, что она вынуждена переносить в баре, где каждый разгулявшийся может чувствовать себя не как дома? С женой не позволишь себе всех этих мерзостей. Эти озверевшие от прихоти пьяные рожи, потные руки, тянущиеся к телу...

Тихоня! Такие они все с виду. А на деле похотлив, как все. Добиваться с помощью машины того, чего не можешь, боишься добиться сам как человек!

Почему же, если Фэди действительно по-человечески ее любит, не пришел он к ней и не сказал?..

Мысли путались у нее в голове - выпила лишнего...

Разве она не знает, что он любит ее? Знает...

Может быть, позвонить Ралфу и рассказать ему обо всем? Этот сумеет свернуть шею младенцу!

Нет, она в состоянии сама постоять за себя. Пусть попробует! Хоть один раз. Она отучит его навсегда...

Эзра выпила полный бокал виски, погасила свет и улеглась в постель.

Не прошло и десяти минут, как она почувствовала уже знакомые, едва уловимые, но тем не менее явственные прикосновения.

Ее охватила дрожь...

Не зажигая света, чтобы не выдать себя; Эзра встала с постели и быстро метнулась к двери.

Коридор. Напротив - дверь в лабораторию Фэди.

Она раскрыла ее и разрядила пистолет.

Что-то рухнуло на пол. Раздался глухой стон.

- Фэди! - истерически крикнула Эзра. - Я не хотела этого. Простите меня!

В это время на лестнице послышались шаги, и, обернувшись, Эзра увидела испуганное лицо Фэди Роланда...

ЭПИЛОГ

Федеральный суд, рассмотрев дело об убийстве Ралфа Дрессера, счел возможным отменить приговор местного суда о казни Эзры Зимбал на электрическом стуле, ввиду непреднамеренности преступления, и осудил ее на пожизненную каторгу.

Фэди Роланд решением того же суда водворен в психиатрическую лечебницу, так как по материалам предварительного следствия и на суде проявил себя психически неполноценным.

Больше никто по этому делу к ответственности не привлекался. Но однажды в газетах промелькнуло сообщение о том, что из разведывательного бюро уволен в отставку некий Тадд Паппас. Вездесущие репортеры связывали это с провалившейся идеей разведывательного бюро подбросить красным "ученую утку" в виде проблемы управляемого луча, который мог бы проходить в желаемом направлении, отражаться и проникать на достаточную глубину... Одним словом, речь шла о возможности обнаружения подземных стартовых площадок. Когда несколько лет назад стало ясным, что это - безнадежно фантастический проект, его "подбросили" красным, чтобы дезориентировать их. Но, как теперь выяснилось, красные еще до того пришли к выводу, что это блеф.

Нам остается добавить, что когда Питер Каули, чистильщик обуви у бара "Это вам не дома!", прочитал эту заметку, он спросил мужчину, подставившего ногу для чистки ботинок:

- Вы читали заметку о Тадде Паппасе, нашем Шерлоке Холмсе? - и будучи приучен долголетним опытом, что ему не ответят, продолжал: - Теперь я действительно верю, что все тайное рано или поздно становится известным. Но почему всегда так поздно? Даже я давно знал обо всем этом. А за что платили деньги Паппасу?

Нога вдруг исчезла. Ящик, на котором она только что покоилась, опрокинулся. Банки с кремом разлетелись во все стороны.

Чистильщик обуви так и не узнал, что не довел до блеска ботинки самого Тадд а Паппаса.