"Здравствуй, земля героев!" - читать интересную книгу автора (Силин Влад)

Глава 14 ДОМАШНИЙ АРЕСТ

В это утро Тая решила не выходить из своей комнаты. Просто так, назло. А что еще делать? Все равно под замком сидит. Комната, кухня, ванная с туалетом, да несколько метров коридора – вот и все ее владения.

Очень здорово, да?!

Уже второй день!

Мысли ее прервал стук. Раньше, чем Тая крикнула: «Нет, нельзя!» – в комнату ворвалась Ефросинья. В проездных сапогах на все виды транспорта, с корзинкой-холодильником в руках.

«В город собирается», – сообразила Та.

– Имей в виду, милочка, – занудила Фрося, словно продолжая неоконченный разговор, – терпеть твои выходки я не намерена. В конце концов все имеет свои пределы.

Тая с тоской посмотрела в окно.

– Кончились времена безделья. С этого момента труд станет твоей прерогативой.

Что значит это слово, тетка не знала. Просто ей нравилось рычать.

– Да, прер-р-рогативой! Прикажешь автоматике вымыть полы и скачаешь из интернета новые меню. Плита загрязнилась – включишь режим самоочистки. Ах да, – в голосе мачехи зазвучало торжество, – я грохнула спам-фильтр[17] на нашем семейном ящике. И настроечки попутала. Так что письмишки придется сортировать. По бизнесу в одну папочку, поздравительные в другую, личные в третью. Спам и вирусы сложи в мусорную корзину.

– Не стану.

– Ах, не станешь?! Ну тогда я заблокирую выход в интернет.

Тетка считала это самым ужасным наказанием. Еще бы: лишиться «мыльных опер» и болталок! Тайка в ответ только фыркнула: испугали паутицу голой жо…

Тут-то и началось.

Тетка закатила истерику. Высказала все: и про нынешнюю молодежь, и про неблагодарных девиц, что дерзят благодетельницам, а после в подоле приносят. Закончилась лекция неожиданно:

– Раздевайся, – приказала Ефросинья.

– Зачем это? – Тайка растерянно захлопала ресницами.

– Раздевайся, раздевайся. А то я не знаю, как ты перед парнями хвостом вертишь. Этой самой своей жо. Ну?..

Тетка не шутила. Она выписывала специальный педагогический журнал «Викторианский домострой», где подробно рассказывалось, как наказывать непослушных детей. Та пожала плечами и стянула джинсы, затем футболку.

– Так дома посидишь. А то завела моду… И ухажер этот твой постоянно в окна пялится.

– Какой ухажер?! – опешила Та.

– Тьфу, стыдобища! Хоть бы госпожи Утан постыдилась!

Спрятав одежду, Ефросинья заперла шкаф и отключила синтезатор.

– На, держи, – бросила ночную рубашку до пят, – коленки прикроешь, дурища.

И ушла.

Тайка осталась сидеть у окна.

На душе было гадостно…

Вокруг полумрак и тишина. Тикают ходики на стене, отмеряя Тайкино время. Кажется, что теперь всегда так будет: сквознячок по босым ногам, жаркая полоса на полу.

И одиночество, одиночество до самой смерти… Ей исполнится тридцать или сорок, она станет пожилой старушкой, начнет чатиться с другими старушками на «Завалинке», а Фрося все так же будет хлестать ее по щекам и запирать в комнате.

– Ладно, – сказала Тайка сама себе, – хватит носом хлюпать. Пора действовать.

Она вытерла мокрые щеки и через силу улыбнулась.

Итак, что у нас есть? Двери заперты, окна тоже. Позвать на помощь не получится, да и кого? Дылду эту, которая реблягу-ашами питается? Ага. Хи-хи два раза.

Тайка стянула с кровати одеяло и завернулась в него. Сбегала к зеркалу: идет ли? Оказалось, шло. Из зеркала смотрела загадочная особа в античной тунике. Если, конечно, бывают черно-белые туники, украшенные символом инь-ян.

Затем Тайка заглянула в календарь. Настроение поднялось: сегодня же среда! Среды и воскресенья Тайкина тетка посвящала спасению души. «Улыбка, – гласил девиз юморопоклонцев, – приблизит ваше счастливое рождение!»

Возникла церковь Полиграфа в двадцать первом веке. Правда, сперва она называлась по имени другого юмориста. В те времена смехопоклонников не воспринимали всерьез. Даже церковь джедаев считалась более могущественной.

Все переменилось первого апреля 2152 года. Кто-то из язычников ляпнул, что проповедь юмориста-Предтечи глупая и даже – страшно повторить! – несмешная. Прихожане оскорбились. Оскорблялись они четыре дня. Когда погромы закончились, патриархи юморопоклонничества принесли неверующим свои извинения,[18] но было поздно. Церковь приобрела невиданную популярность.

Двадцать седьмой век явил миру пророка Полиграфа. И если юмор Предтечи для рядового прихожанина случался тяжеловат, шутки Полиграфа доходили до всех. Пророк тонко чувствовал момент. Он смеялся над асурами и прэта, клеймил ксенофобию и ксенофилию (в зависимости от момента), когда требовалось, воспевал народный героизм, когда нет – мягко и лукаво поливал его грязью. Неудивительно, что церковь юмора и сатиры стала главенствующей.

Легенды гласят, что Пророка возрождают в реинкарнаторе. Потом монахи увозят его в тайный тибетский монастырь, где воспитывают в беспечалии да радости. Когда пророку исполняется шестнадцать, наступает знаменательный день. Он вспоминает все свои предыдущие жизни и свои шутки, которыми продолжает радовать благодарных прихожан по сей день.

За всю свою жизнь Тая была лишь на одной проповеди. После того как она скуксилась на остроте преблагого Полиграфа («Какие имена бывают у асуров? Софа Диван, Бомба Уран, Мира Небудет, Подзад Ногой»), тетка обозвала ее нахалкой и грешницей. А дома еще и выпорола.

Девочку это не особо огорчило. Ну не всем же быть праведниками, верно?

Стоя у календаря, Тая призадумалась. Что там тетка говорила об ухажере? Она, конечно, всякое ляпнет, но все же… Девочка выглянула в окно. Никаких мальчишек не обнаружилось. Вдали виднелись пустой плац, пыльная листва инжира, пустые дорожки стадиона.

Обманула, значит. Ну и ладно… Мальчишки вечно суются со всякими глупостями. А у нее дело есть.

Важное.

Как и у всякой уважающей себя девочки, у Таи была тайна. От матери ей досталась шкатулка из живых кораллов. Тая прятала ее в подземелье (чтобы тетка не нашла) и время от времени подкармливала живыми кузнечиками.

А последняя кормежка была… нет, в воскресенье она с новеньким познакомилась… в четверг Тилля избили…

В среду!

Неделю назад.

При этой мысли Тая совсем расстроилась. Кораллы жаль: память о маме и красивые очень. Если не навестить, с голоду помрут. Или каменные термиты их схомячат.

Значит, надо выбираться отсюда. Только вот как?

Тая еще раз проверила замки. О чудо! Одно из окон оказалось незапертым. Дальше все сложилось само собой. Прыгать Та и не думала: внизу метров двадцать, она дура, что ли? Схватила теткину рубашку (нервущаяся, немнущаяся, в кружавчиках – загляденье!), сунула в кройко-швейный аппарат. Его Фрося Тае подарила, чтобы к рукоделью приучать. Иногда он пригождался – вот как сейчас.

Лазерный нож исполосовал ткань рубашки в тонкие полосы, их Тая сшила в подобие веревки. Один конец к батарее, другой вокруг пояса, и – в окно.

Тая уперлась босыми пятками в стену и полезла вниз, понемногу стравливая веревку.

Ух, красотища! И, главное, все как на ладони!

Вон на плацу Уфимский мальчишек муштрует. Строй подпрыгивает и раскачивается из стороны в сторону, словно пьяная гусеница. Кадеты волокут стенд с агитшутером «Если завтра война-2». Внизу парень бетонку драит – чуть ли не под самыми Тайкиными ногами.

Вообще полы драить – занятие увлекательное. На каждой ноге машинка-уборщик вроде коньков или роликов. Катись себе и катись! Вот только ролики сами с усами, все норовят в стороны разъехаться. Не успела выключить – сама виновата. Тайка раз села на шпагат – мало не показалось. Потом неделю враскоряку ходила.

Мальчишка с уборщиками выделывал чудеса. И спиной катался и «елочкой», и «кончики с отверткой» делал. Молодец!

Та спустилась этажом ниже. Кирпичная стена кончилась, пошла оконная рама. Стеклопластик приятно холодил пятки. Надо будет окно потом протереть, а то Фросю Кондрат хватит: на стекле отпечаток босой ноги!

Ага, вот и карниз.

Тая обмотала веревку вокруг крюка и остановилась передохнуть. Оказалось, узел туники болтался на честном слове. Хорошо, вовремя заметила!

Чтобы не терять времени зря, Та пошла вдоль стены. Вдруг открытое окно найдется? Тогда и мучиться не надо, без забот спускаешься по лестнице и все.

Под ногами открылась заброшенная часть сада. Среди травы мелькало что-то белое.

Да не что-то!

Гостья. Дылда реблягушистая.

Занималась она чем-то странным: то подпрыгивала, широко расставив руки, то ходила колесом, а то вдруг начинала раскачиваться. Это что, аэробика такая?

На самом деле танец Утан предназначался попугайчику на заборе. Тот покрутил головой, озадаченно чирикнул и улетел. Майя тут же бросила танец и принялась зарываться в землю. Полы безрукавки распахнулись, открывая шрамы на боках.

Стараясь ничем себя не выдать, девочка пошла обратно. Ее била мелкая дрожь.

Когда до крюка осталось несколько шагов, Майя заорала. От ее крика Тая оступилась.

Импровизированная веревка натянулась, как струна. Стена подпрыгнула перед глазами, бок ожгло болью.

«Мамочки! Мамочки! Мамочки!» – забилось в висках.

С тугим звоном узел лопнул.