"Чужое" - читать интересную книгу автора (Данихнов Владимир Борисович)

Глава третья

Приняв душ, Шилов спустился на первый этаж. Внизу никого еще не было. Не удивительно: Семеныч, войдя в свою комнату, сразу уснул, и его богатырский храп, звучащий глуховато из-за натянутого на голову одеяла, заставлял дрожать стены и потолок. Стекла звенели, входя в резонанс с Семенычевым храпом. Проненко тоже не выходил из своей комнаты, но вел себя тихо и чем был занят — непонятно. Шилов немного покружил по комнате, почувствовал, что трезвеет, отчего его как серым наждаком закутала шершавая тоска, тяпнул на четверть пальца водки, подумал и дернул еще на полпальца. Вышел из дома. Было за полдень, солнце шпарило, воздух был не душный, а просто горячий, рябью расходился у дальних рубежей базы. По небу, Шилову навстречу, неравномерно плыли клочья небесной ваты. В беседке метрах в тридцати резались в настольный теннис. Шарик монотонно стучал по столу. Шилов решил посмотреть.

Игроков оказалось двое. Одного Шилов знал. Это был сын Стива Коралла ди Коралла. Коралл-младший кивнул ему, как хорошему знакомому. Шилов кивнул в ответ, устроился на скамейке в уголке и стал следить за игрой. И Коралл и его соперник играли превосходно, шарик носился по столу, размазываясь в воздухе, словно крохотная комета. Шилов знал, что у него так не получится, даже если тренироваться долгие годы. В любой игре требуется талант.

Наконец, игра закончилась. Соперники пожали друг другу руки. Противник Коралла-младшего извинился и ушел. Коралл остался. Он задумчиво водил ракеткой по столешнице, чертя круги. Стукнул зубами, обгрызая ход мысли, и спросил:

— Сыграем, мистер… э…?

— Шилов.

— Шилофф, — старательно повторил Коралл.

— Я в настольный теннис как-то не очень, — признался Шилов. — Только Проненко, ну, коллегу моего, и обыгрываю.

— Хорошо, не сыграем, — легко согласился Коралл-младший и снова щелкнул зубами, на этот раз громче, догрызая ход мысли до самой сердцевины. Он вдруг поднял печальные глаза на Шилова и улыбнулся, засунув растопыренные пальцы в густые волосы, и хотел что-то сказать, но не успел, потому что с улицы послышался отчаянный женский визг.

Шилов дернулся посмотреть, кто кричит, но Коралл остановил его.

— Погодите. Не ходите. Это мать Эллис вопит, ничего страшного.

— Мать Эллис? — переспросил Шилов. — Накрашенная, как ведьма, бледнокожая?

— Ну да. Она тронутая немного. Живет здесь с дочерью больше года. Ее муж на озере погиб. Она и помешалась.

— Помешалась?

— Да, с ума сошла. Случается, идет по улице под руку с Эллис и начинает реветь. Ни с того ни с сего. Да вот как сейчас. Эллис жалко. Не жизнь у нее. А так.

— Почему же ее с базы не попросят?

— Зачем? — изумился Коралл. — Она базе доход приносит. Все эти загадки, тайны… ну, вы понимаете. Она — достопримечательность базы. Как и мы. Ди Кораллы. Курите? — Он извлек из нагрудного кармана пачку детских безникотиновых сигарет. Шилову стыдно было отказать, он кивнул, взял сигарету и закурил. Во рту стало сладко, примешивались яблочные тона и — издалека — аромат хвои.

— Но разве вы — достопримечательность? — осведомился он, чтобы не молчать.

Коралл грустно улыбнулся:

— А разве нет? Все, кто протянет на базе больше года, становятся достопримечательностью. Мы. Эллис с матерью. Ластик, это Одесский парнишка с пляжа, у которого вы мангал напрокат брали. Протестующие, выкидывающие пилы, ух как папа их ненавидит… директор базы, которого никто в лицо не видел.

— Он скрывается? — Шилов удивился.

— Ну, власти-то в космопорте его знают и компромат на него имеют… — Коралл усмехнулся: — Говорю же. Тоже достопримечательность. Тайна. Туристы это любят.

— Тайна, значит…

— Но самое интересное, — Коралл поднял ракетку, подставляя ее под солнце, и внимательно разглядывал появившийся вокруг нее нимб, — самое интересное, что люди возле озера Кумарри вправду пропадают.

Шилов вздрогнул, но тут же решил, что Коралл всего-навсего пытается разыграть его, простака-туриста. Простаком Шилов себя не считал, но показывать этого не спешил, решил подыграть. Отдых, опять же, а какой отдых без тайн, будоражащих вымотанную на работе душу?

— Мне мальчишка, Ластик, рассказывал про ножи каких-то Прескоттов.

— Прескотты были рыболовами, причем профессиональными, резали ноги на продажу, — кивнул Коралл, — жили на другой стороне озера, в огромном доме, построенном в стиле барокко. Каждый день они срезали по семь-восемь десятков ног нашего озерного чудища, и, как говорят, совсем не обращались к морским богам, чтоб замолить грехи. В Прескоттов вселились морские духи, и они порезали друг друга. Так говорят. На самом деле в той истории много непонятного. Я слыхал, что полицейские, оказавшись в доме Прескоттов, нашли в столовой тела всех Прескоттов, кроме тела младшего сына, Бенни-боя Прескотта, десяти лет. Но не мог же он сам всех порезать? К тому же (это совсем ненадежные слухи), говорят, что на телах Прескоттов не нашли ни царапины и до сих пор неясно, отчего они умерли на самом деле. В общем, старая это история, многие ее уже позабыли, только туристам она и интересна.

— Старая?

— Ну да, лет восемь ей. Кстати, за отдельную плату любой мальчишка сводит вас на экскурсию в этот дом. Да того же Ластика припрягите. Вы ему, кажется, пришлись по душе.

Шилов заскучал. Взял свободную ракетку, поразмахивал ею, словно катаной рассекая плотный послеполуденный воздух.

— Все-таки хотите сыграть?

— Давайте. Только не на счет, просто шарик погоняем. Хорошо?

— Без проблем.

Минут через пять Шилов вспотел и запыхался, ошеломленный молниеносной игрой Коралла младшего, но постепенно стал приноравливаться. Открылось второе дыхание. Шилов изредка попадал по шарику и научился через раз отбивать подачу Коралла.

— Ластик говорил что-то про бутылку… дай Бог памяти… нет, не помню, чью бутылку…

— Ширяева? — Коралл улыбнулся, закручивая шар. Шар чиркнул по самому краю стола, вылетел из беседки, укатился в заросли сирени. Шилов, бранясь, побежал за ним.

— Хм… да-да, Ширяева, — буркнул он, вернувшись. — Давайте, Коралл, на счет сыграем.

— Эта история новее, ей около года, — сказал Коралл, с легкостью отбивая подачу. — На счет, так на счет. Слушайте: на базе жил да был некий Олежка Ширяев, по профессии то ли биолог, то ли археолог, то ли что-то среднее, точно не помню. Ученый он был, молодой, подающий надежды. Помню, показывал всем на базе вырезки из научных газет со статьями (своими, разумеется). Писал диссертацию о нашем чудовище. Бродил по берегу, рылся в песке, брал пробы, пару раз даже спускался в акваланге на дно озера, чего-то там искал. А однажды после очередной прогулки вокруг озера бесследно пропал. День его не было, два. Спохватились… ох! хороший шар, поздравляю!… хватились, говорю, стали искать. Неделю разыскивали — никаких следов, как сквозь землю провалился. Ну, он парень хороший был, компанейский, но как не от мира сего. Мало ли что приключилось. Из джунглей, случается, местные хищники, вроде гиен, выходят, охотятся. Правда, к озеру не подходят, боятся. Опять же, там защитные устройства стоят, но, может, Ширяев сам не заметил, как в джунгли забрел? В общем, забыли на время о Ширяеве, нужные бумаги заполнили, а родни у него не было, поэтому просто отослали письмо в его институт и успокоились. А примерно через месяц девочка, Эллис, кстати, нашла на берегу озера зарытую в песок бутылку из-под пива. Бутылка была наглухо закупорена, а внутри лежал отрезанный палец!

Шилов взмахнул ракеткой и промазал. А ведь верный шар был! Он решил, что Коралл нарочно подкидывает ему шокирующие детали, чтобы смутить и выиграть партию. Шилов постарался сосредоточиться на игре.

— Палец?

— Ну да. Как вы понимаете, палец послали на экспертизу, где выяснилось, что он принадлежит Олежке Ширяеву. Больше ничего выяснить не смогли. Ох, мимо! А если так?… в общем, оттуда среди детворы пошла легенда, что Ширяев стал демоном озера и если ребенок ведет себя плохо, не слушается, то однажды среди ночи к нему в форточку влетит подводная бутылка Ширяева и откусит палец.

— Бутылка откусит палец?

— Совершенно верно! В яблочко! — Шарик зацепил правый угол стола и улетел к дальней стене беседки. Шилов, сконфуженно улыбнувшись, отложил ракетку. Несмотря на то, что ближе к финалу он наловчился играть, счет был разгромный.

В беседку заглянул Проненко. Вид у него был достаточно бледный. Двумя пальцами правой руки он оттягивал нижнюю губу.

— Шилов… — сказал он и закашлялся, прижимая кулак ко рту. — Шилов, пошли в дом…

— Что стряслось? — спросил Шилов, счастливый, что удается избежать партии-реванша. Он кивнул Кораллу: мол, еще поиграем. Коралл-младший улыбнулся и крикнул ему вслед: — Приходите к нам в гости через пару часов! Отец подогреет отличный глинтвейн, с медом!

— Обязательно!

По желтой тропинке они подошли к дому. Проненко суматошился, нервничал. Отворяя дверь, он зачем-то огляделся по сторонам, и Шилов, заразившись паранойей, тоже обернулся, но ничего особенного не увидел. У озера радостно кричали дети. В соседних беседках молодые люди, наверное, из банды протестующих, мирно распивали темное пиво и курили травку. На желтой скамейке сидела Эллис и внимательно за ними следила. Шилов вздрогнул и тайком глянул на Проненко, не ее ли он боится, но Проненко не обратил на девочку внимания. Он страшился чего-то другого.

Они вошли в дом, остановились посреди прихожей. Проненко тяжело дышал и хватался рукой за сердце.

— Да что случилось-то? — раздражаясь, спросил Шилов, который знал, что Проненко — мастер имитировать сердечные приступы.

Проненко побежал к лестнице. Шилов последовал за ним. Словно два метеора они вломились в коридорчик и застыли перед дверью, ведущую в комнату Семеныча. Проненко отошел в сторону, дрожа как осенний лист. Шилов приподнял бровь, как бы спрашивая: и что? Проненко кивнул на дверь. Шилов толкнул ее. Дверь со скрипом распахнулась. В комнате, по убранству напоминавшей комнату Шилова, было безлюдно. В углу валялся распахнутый чемодан, из которого беспорядочно торчало белье и корешки книг. Шилов подошел к чемодану и наклонился над ним. На корешках было написано что-то вроде: «Десять тысяч рецептов алкогольных коктейлей», «Как понравиться нелюдям. Пособие», «Как молиться языческим богам» и тому подобное. Белье пахло хлоркой.

— И чего? — спросил Шилов.

— Как чего? Семеныч пропал!

— Не пори чушь. Куда он мог пропасть? Просто вышел. Например, в туалет.

— Я как бы задремал… — сказал Проненко, оглядываясь. — Проснулся от чьего-то крика. Проснувшись, догадался, что кричит Семеныч. Я сразу же заглянул к нему в комнату… а его нет!

— Он тебя опередил.

— Не мог.

— Почему?

Проненко замялся. Подошел к застеленной кровати Семеныча, задумчиво дернул за кончик одеяла, сложенного равнобедренным треугольником.

— Я чувствую. Семеныч как бы не мог уйти. Что-то произошло с ним здесь, нечто как бы ужасное. Мне сон приснился, плохой.

— Проненко, ты взрослый человек или кто? — Шилов нахмурился. — Давай, расскажи еще о полях Ци или как их там… — Он прошелся по комнате Семеныча. Принюхался — в воздухе витал запах крепкого дешевого табака. Еще Шилов учуял дух дешевого лосьона. Вернувшись к кровати, он откинул одеяло, провел пальцем по смятой простыне. На пальце остался пыльный след.

— Его уже не было в комнате, — сказал Шилов.

— Что?

— Когда ты услышал крик, его уже не было в комнате. Он кричал откуда-то не из своей комнаты, а, например, снизу. Могло такое быть?

— Могло… — признал Проненко.

— Конечно, могло, нос-пиндос! — рявкнул Семеныч, изображаясь в дверном проеме. Шилов и Проненко чуть не подскочили от неожиданности. Семеныч выглядел румяным и довольным.

— Я в туалет спускался, — сказал он, хлопая по плечу Проненко, дрожавшего, как былинка на ветру, — а внизу голой пяткой на острый камень наступил, вот и заорал от внезапной боли.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — Шилов усмехнулся, разглядывая сконфузившегося Проненко. Тот, впрочем, и не думал успокаиваться, да, кажется, и не сильно стыдился своего дурацкого поступка. Проненко продолжал смотреть по сторонам и мимо Семеныча, будто знал еще что-то и не только крик Семеныча стал причиной его иррационального страха.

— Эй, Проненко, очнись! — Семеныч тормошил его. — Живой я, видишь?

— Вижу, — возвращаясь к прежнему наглому тону, ответил Проненко, дернул плечом, сбрасывая руку Семеныча, и исчез в своей комнате, хлопнув дверью.

— Примерно через час Кораллы ди Кораллы ждут нас в гости, — сказал Шилов.

— О! К этому делу надо подготовиться! — воскликнул Семеныч и достал из-за пазухи бутыль зеленого вина. — Но Проненко мы приглашать не будем, потому что он не в себе и только все испортит. Давай же, друг Шилов, клюкнем зеленого вина, зеленые вина — единственные достойные вина на этой конфор-рмистской турбазе.

— Ты когда успел его купить?

— А вот когда в туалет спускался! — усмехнулся Семеныч.

Проненко так и не вышел из комнаты, хотя стучали они к нему долго и настойчиво. Семеныч даже предлагал вышибить дверь к чертям собачьим, но Шилов не соглашался, потому что не хотел платить базе за нанесенный ущерб.

— Проненко, ты чего это, не хочешь познакомиться с главной достопримечательностью базы? — крикнул, прильнув к замочной скважине, Семеныч.

— У меня как бы живот болит.

— «Как бы живот», мать твою!

— Да, живот. Все ваш идиотский шашлык!

— Ты что же это, — багровея, проревел Семеныч, — хочешь сказать, нос-пиндос, что я шашлык не умею готовить?

— Ничего я не хочу сказать, Семеныч. Я хочу сказать только то, что никуда я не пойду, потому что у меня живот скрутило.

— И черт с тобой, — буркнул Семеныч. — Шашлык я не умею готовить, ха! Ты можешь обвинить меня в чем угодно, Проненко, но не трогай шашлык, он великолепен!

— Да не говорил я ничего такого!

— Ну-ну. Рассказывай. Пошли, Шилов. Выявилось, что у нашего коллеги ужасный вкус и ничего с этим не поделать.

Они спустились вниз, захватили для Кораллов ди Кораллов по бутылочке малахитового винца и вышли на улицу. Вечерело. Дома, беседки и прохожие выглядели блеклыми, как оберточная бумага. Где-то на окраине базы, шипя, надрывалось радио, играла классическая попсовая мелодия времен предпоследнего декаданса «муси-пуси». Туристы совершали моцион, утаптывая желтые тропинки сандалиями, и лениво переговаривались. Слышались неторопливые речи на латыни, вновь входящей в моду. На скамейках сидели матерые рыбаки и обсуждали, кто сколько ног успел отпилить у чудовища. Цифры звучали невероятные. Семеныч дрожал от возбуждения, наблюдая за рыболовами. Видно было, что он мечтает присоединиться к ним, чтобы поведать о своих успехах в деле рыбалки. Вдруг он остановился, хлопнул себя по лбу и сказал:

— Блин, я ж нарочно для такого случая с Центавры ухмурдаш привез, он к зеленому вину безупречно подойдет. Костик, будь другом, сбегай ко мне в комнату, принеси ухмурдаш.

— А сам? — буркнул Шилов, которому совсем не хотелось возвращаться.

— А я боюсь, что не сдержусь и все-таки сломаю негодяю Проненко дверь и за ухо вытяну его из дома. И в глаз дам, чтоб благородную идею не порочил.

— Какую идею?

— Ну, шашлык мой.

— Ладно, сбегаю…

Шилов вернулся в дом и по скрипучей лестнице поднялся на второй этаж. Проделал он это механически. В мыслях Шилов был далеко: думал о Земле, скучал за Афоней, но еще больше размышлял о Сонечке. Как она там, совсем одна? Первый день отпуска заканчивается, а отдых на озере Кумарри уже кажется Шилову идиотской затеей, и он сокрушается, что не остался на Земле. Полетел бы куда-нибудь на Мальорку, например, или лучше в Сочи. «Сверну на Виноградную… — пел Шилов, отворяя дверь в номер Семеныча. — А на Тенистой улице я постою в тени…»

Он быстро разыскал истекающий жиром, завернутый в газету сочный ухмурдаш и сунул его под мышку. Замер. Внимание его привлекла книга в черной кожаной обложке, которая валялась на полу. Раньше Шилов ее не замечал. Книжка в надвигающихся сумерках казалась черной дырой в паркетном полу, отверстием, ведущим в иную реальность. От книги будто бы исходили эманации зла и хаоса, хотя Шилов никак не мог понять, как от обычной бумаги могут исходить подобные эманации. Рассмеявшись над своими страхами, Шилов нагнулся и коснулся книги, но тут же отдернул руку. Указательный палец обожгло. Шилов отошел от книги, подул на ожог.

— Что за черт… — пробормотал он. — Прав был Шопен: «Долгое и постоянное чтение наносит ущерб собственному мышлению…»

— Шилов?

Проненко услышал его и позвал. Шилов скривился, но все-таки подошел к двери в комнату коллеги.

— Ну?

— Шилов, Шопен ничего не говорил, он как бы музыку сочинял.

— Ну, он-то не немой, наверное, был, что-то да говорил!

— Ладно, оставим. Ты мне лучше скажи, где Семеныч?

— Внизу, меня ждет, — изумляясь, что же это происходит с меланхоликом Проненко, ответил Шилов.

Проненко некоторое время молчал, тихо шурша за дверью. Потом замер и прошептал:

— Слушай, Шилов, я знаю, ты меня ненавидишь…

— Да ладно тебе, я…

— Ненавидишь! — взвизгнул Проненко и добавил тише: — В общем, неважно. Пускай ты меня ненавидишь, дело не в этом. Дело в том, что тот, кто ждет тебя внизу — совсем не Семеныч.

Шилов сначала молчал, пытаясь переварить услышанное, потом засмеялся:

— Ладно тебе, Проненко, меня разыгрывать. А кто же это, если не Семеныч?

— Я откуда знаю? — повышая голос, отозвался Проненко. — Быть может, демон или перекинувшийся в Семеныча враждебно настроенный инопланетянин. Ты ведь как бы специалист по нечеловеческой логике, ты и должен это выяснить, это твоя, блин, работа, не моя, я — обычный программист!

— Демонов не бывает.

— Конечно, не бывает, — едко произнес Проненко. — Бывают только ангелы, правда?

Шилов вздрогнул. Та история, в которую его втравил сероглазый на брошенной планете, позабудется не скоро. И ведь никто не виноват, только он сам: выпив две или три лишних кружки пива, поделился, дурак, подробностями своего приключения с Федькой, сводным братом Семеныча, а тот растрепал остальным. Хорошо, до Сонечки не дошло. А может, и дошло, но она смолчала, вела себя с Шиловым как обычно: вежливо здоровалась, справлялась о здоровье и уходила по делам. Шилов глядел ей вслед, и его сердце стучало по грудной клетке, грозя разбить ее вдребезги. Он желал рассказать Сонечке о своих чувствах, но молчал. Иногда ему казалось, что она ждет от него каких-то слов, и именно поэтому при встрече молчит подолгу и смотрит ему в глаза, но с его губ срывается только заурядное «привет, Соня», и она отвечает тогда: «Привет, Костя», и они смотрят друг на друга, и ее зрачки бегают, будто пытаются уместить его лицо в одну секунду, а он смотрит на ее седые волосы и хочет сказать: «Соня, я тебя люблю», но вместо этого спрашивает: «Не слышала, премию этим летом двойную будут давать или как?», а она, ожидавшая других каких-то слов, отвечает: «Нет, не знаю, спроси у Оли из бухгалтерии» «У Оли Прудниковой?» — уточняет Проненко. «У Прудниковой…» — грустно отвечает она. А потом они расходятся, и Шилов затылком ощущает ее взгляд, знает, что она оборачивается и глядит на него, ждет, когда он тоже обернется, и Шилову чертовски хочется посмотреть на нее, но он сдерживается — непонятно зачем — и неторопливо, как во сне, скрывается за поворотом.

— Шилов! Ты меня слышишь?

— Слышу… — пробормотал Шилов.

— Не ходи туда! Не спускайся! Свяжись с нашими или хотя бы с космопортом, сообщи им, что-то странное здесь происходит, на базе этой, неправильное! Семеныч — это уже не тот Семеныч, которого ты знал, это…

— Проненко, не пори чушь. Несмешной у тебя вышел розыгрыш. Короче, пошел я… — Шилов, крепко прижимая к боку ухмурдаш, стал спускаться.

— Шилов! — закричал из-за двери Проненко, и в голосе его прорезался такой животный ужас, что Шилов, уже занесший ногу над ступенькой, оцепенел, но тут же продолжил путь, в мыслях насмехаясь над своей доверчивостью.

— Шилов, ты не веришь в паранормальное, но как бы выслушай, что я тебе расскажу! — кричал, зажмурив глаза, Проненко. Он опустился перед своей дверью на колени и раскинул руки в стороны, будто обнимая ее. В его номере царил полнейший беспорядок, а посреди комнаты лежала черная книга, на обложке которой сверкала чуть потускневшая шафранная надпись: «Стивен Кинг. Избранное». В сумерках казалось, что от книги поднимаются лоскуты черного тумана и тут же распределяются по полу, впитываясь в щели между паркетинами. Впрочем, Проненко этого не замечал. Он шептал в замочную скважину слова, и они складывались в историю.

История Проненко, заход первый

У меня был друг, лучший друг, как бы единственный. Понимаешь, у всех были приятели, товарищи, у пацанов, кто постарше, собутыльники, а у меня был всамделишный друг, по-настоящему настоящий — вот, что я имею в виду. Мы все делали как бы вместе, и у нас не было тайн друг от друга. Мы познакомились, когда нам каждому стукнуло по три годика, и вместе лепили замки из пластилина, а когда чуть повзрослели, самостоятельно шли на берег реки, прозванной в наших краях речкой-Вонючкой, и строили замки из песка. Мы могли рассказать друг другу все, что угодно, делились любыми переживаниями. Например, Саша, так звали моего друга, поведал, что мать как-то отодрала его за ухо. Будто бы он утянул из шкафчика банку варенья и съел, хотя он ее вовсе и не ел, ну то есть ни капельки, он только достал ее и с чайной ложечки кормил захворавшего кота Муську, а излишки аккуратно выливал в окно, удобряя палисадник. Я рассказал Саше, как отец однажды дверью прищемил мне палец и не извинился, а я проплакал целый вечер. Отец дал мне подзатыльник, чтоб я не ныл, и тогда я убежал в кладовку и заперся там, но отец не торопился искать меня и даже не вызвал пожарников, чтобы они выломали дверь, а просто растянулся на кровати и уснул, совсем позабыв обо мне. Я плакал, потому что быть забытым — очень обидно.

Общие тайны как бы сближали нас, и когда мы рассказывали их друг другу, наши замки из песка получались еще красивее, башенки — изящнее, ворота и стены — мощнее и даже как-то солиднее. Когда у нас заканчивались правдивые истории, мы сочиняли их, ну то есть это я сочинял, но уверен, что и Сашка выдумывал тоже, потому что, например, я точно знаю, что мать у Саши была самая обычная, а не робот-золотарь, как он мне врал. Я еще, помнится, спросил, кто такие золотари, а он ответил:

— Те, кто делают мир чище.

Я ему не поверил, конечно, хотя и кивнул. Ясно же из названия, что золотари перерабатывают золу в тару, в одноразовые стаканчики и пластиковые бутылки то есть.

Нам было по семь лет. Стояло жаркое лето, последнее лето перед школой. Над рекой носились мотоциклы на воздушных подушках, неподалеку возились рободети, строившие из песка и ракушек точную модель галактики, а мы сооружали наш шедевр, песочный замок, который должен был стать всем замкам замком. И вдруг Саша говорит:

— Сегодня папа купил мне велосипед.

Я вздрогнул, но промолчал, продолжил лепить зубчики на стенах и украшать ракушками фронтон замка.

— А завтра мама обещала свозить меня на луну в луна-парк, — походя отметил Саша и злобно ухмыльнулся. Я тактично промолчал. Эта новость никак не вписывалась в концепцию нашей дружбы.

В тот день замок мы не достроили и возвращались домой не вместе, как обычно, а по отдельности, потому что за Сашей приехал отец. На сердце у меня было тревожно.

На следующий день мы продолжили лепить замок. В воздухе носилась мошкара и воробьи, из игрушечных интеллектуальных излучателей в них палили карапузы и весело смеялись, когда попадали. В воздухе печально кружили пепел и птицы с обожженными крыльями. Неподалеку рободети строили из песка точную модель упавшей в прошлом году Пизанской Башни. Саша сказал мне:

— Вечером летим на Луну. Так что завтра меня не будет целый день. Да и послезавтра тоже. А в пятницу мы поедем в торговый центр, папа купит мне мускульные усилители, и я стану самым сильным.

— Но это как бы не поможет тебе лепить замки, — сказал я, нежно касаясь центральной башенки.

— Ну и на фиг эти замки! — воскликнул Саша со злостью, поднялся на ноги и ударил кроссовкой по главным воротам и далее — по центральной башне, разрушая замок. Я замер, с ног до головы усыпанный песком, пораженный страшной переменой, которая произошла с моим лучшим другом… я…

— Шилов! — крикнул Проненко, чувствуя неладное. Никто ему не ответил, потому что Шилов давно спустился вниз. — Шилов, гамадрила ты, мать твою!!! - завопил что есть мочи Проненко, царапая ногтями дверь. Безмолвие было ему ответом. Сзади что-то зашуршало, но Проненко не обернулся, а еще крепче зажмурился и уперся лбом в дверь, мечтая слиться с ней.

Шилов, выйдя из дома, замер. На него в упор глядела Эллис. Она сидела на приступке, руками обхватив острые колени; круги под ее глазами, кажется, стали еще темнее и выразительнее. Она сидела, высунув наружу кончик языка, и остроглазый Шилов удостоверился, что он, язык то есть, у нее и впрямь раздвоенный. Шилов не смог вспомнить навскидку расу, у представителей которой внешность как у человека, а язык раздвоен и решил, что у девочки мутация. Ее мать в свое время не прошла генетический контроль, но все равно забеременела, наперекор формальному запрету, такое случается.

— Привет! Мы утром уже виделись, но ты быстро исчезла… — Шилов помахал ей рукой, в которой был зажат сверток с ухмурдашем. В стороны полетели капельки жира. Девочка не ответила, даже глазом не повела.

— Эй, Эллис, я… — Ластик вышел из тени, направляясь к девочке, но увидел Шилова и замер, притворившись, что внимательно разглядывает моторную лодку. Засвистел, кулаки вжал в бока и стал приговаривать: «Хм… ну и лодочка… вот так лодочка…» Видно было, что ему не терпится поговорить с Эллис, которая не сводила взгляда с Шилова, и Шилов решил не мешать молодежи, поспешил к Семенычу, который ждал на углу. Семеныч дымил папиросой в компании каких-то туристов и что-то им рассказывал. Наверное, врал о размерах отрезанного щупальца.