"Заложник удачи" - читать интересную книгу автора (Русанов Владислав)

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ НОЧЬ КЛЫКА И КОГТЯ

Скрип, скрип… Скрип, скрип…

У каждого человека есть звуки, слышать которые ему неприятно до омерзения, до мурашек между лопатками, до оскомины. Кому-то не нравится, когда скребут ногтем по неглазурованному боку кувшина. Другого, напротив, передергивает от скрипа ножа по глазурованной глине, а иного может свести с ума шелест лезвия бритвы о точильный ремень.

Каждому свое… Но Годимир прочно уяснил, что с сегодняшнего дня его будет бесить поскрипывание прочной конопляной веревки, намотанной на гладкую кору бука.

Ярош молчал.

И молча раскачивался, с каждым разом отклоняясь все меньше и меньше. Это вселяло надежду.

Смолкли голоса разбойников, затихло ржание коней, топот копыт, тарахтение повозок. Сразу же зацвиринькал лесной конек — серовато-желтая, остроклювая птичка размером с синицу. В Заречье его зовут почему-то щеврицей. Вдалеке прокатилась раскатистая дробь дятла. Они вблизи Запретных гор тоже отличались от привычных по лесам Хоробровщины птиц. Были не пестрыми, а черными, словно их в саже кто извалял. Только шапочка алела. И называли их местные кмети желнами. Что за имечко? У загорцев переняли, что ли?

— Ярош, — тихонько позвал Годимир.

Лесной молодец не откликался.

— Ярош. Ярош!

— Чего тебе… пан рыцарь?

— Прости меня.

— Еще чего!

— Да ладно, брось обижаться. Прости. Я ляпнул глупость, не подумав. Признаю. И прошу прощения.

Бирюк помолчал. Его раскачивания стали уже почти не заметны. Хмыкнул:

— Эх, елкина ковырялка! А ведь все могло иначе пойти!

— Что пойти? Куда?

— За Кудыкины горы! Жизнь могла по-иному пойти. Если б один болван не ляпал чего не надо, а другой болван меньше обижался. Эх, елкина ковырялка! Ведь мелочь, ерунда, внимания не стоящая, а как судьбу выворачивает!

— Так ты уже не обижаешься?

Разбойник вздохнул:

— Да чего уж там. Как говорится, ты пошутил, я посмеялся…

— Слава тебе, Господи!

— Что-то ты шибко радуешься, пан рыцарь. К лицу ли благородному пану?

— Перестань!

— Отчего же? Я — простолюдин, а ты так моей дружбе радуешься, словно я королевич какой… К слову, о королевичах. Как там у рыжего дела? У того, который с двумя рыбками?

— Иржи, что ли? — усмехнулся Годимир. — Жить будет. Не знаю, как долго теперь, когда загорцы на Ошмяны пошли.

— Уж всяко дольше нас, — дернул бородой Ярош.

— Это еще почему?

— Эх, пан рыцарь! Ты же странствующий рыцарь, елкина моталка. Так или нет?

— Ну, так…

— Вот тебе и «ну»! Ты ж науки превзошел, книги всякие читал…

— Ну, читал, читал… Что из этого?

— Так полнолуние сегодня, пан рыцарь.

— Полнолуние?

— Вот-вот. Сыдор знал, что делал. Хотя, я думаю, Сыдор-то тут ни при чем. Это чародей все придумал. У-у-у, жучара, моя бы воля, я б его…

— Да погоди ты! Что они придумали?

— Ох, уж эти благородные паны, елкина ковырялка! Все им объяснять приходится. Разжевывать, будто несмышленышам. Ты ж наверняка знаешь, что в полнолуние…

— Стой! — дернулся в веревках Годимир. Дернулся и закачался, как недавно раскачивался Бирюк. — Волколаки? Угадал я?

— Угадал, — удрученно ответил Ярош. Таким убитым голосом он последний раз говорил, когда они вырвались от старичков-отравителей и узнали о приближении стаи горных людоедов.

— Значит, нас… — Рыцарь глянул вниз. Между его пятками и травой было не больше двух аршин. Любой человек, если захочет, запросто достанет. Не говоря уже о звере. — А почему он нас не к стволу привязал?

— Ну, ты, пан рыцарь, совсем спятил! — искренне восхитился Бирюк. — Его топят, а он переживает, что на кол не посадили!

— Да при чем тут!..

— А верно. Ни при чем. Сыдор нас подвесил, чтобы помучились подольше. Понравится тебе, когда вначале ноги обглодают до колена, потом сдергивать начнут… — Ярош передернулся, а драконоборец следом за ним — уж очень жуткая картина вырисовывалась.

— Не понравится.

— Мне тоже. Но ничего не попишешь. Остается нам с тобой, пан рыцарь, простить друг друга и предстать перед Господом чистыми аки агнцы. Хотя мне это не грозит. Мне, все грехи отмолить за седмицу не удастся. Тут уж надо месяц-другой свечки жечь.

— Ничего, — попробовал утешить товарища по несчастью Годимир. — Помнишь, как господь говорил: «Один грешник раскаявшийся мне дороже дюжины дюжин праведников».

— Красиво говоришь. Только я предпочел бы не раскаиваться, — под рваным зипуном Яроша напряглись мышцы в тщетной попытке разорвать веревку, — а драться. Утянуть пару тварей с собой — вот это по-нашему!

Годимир вздохнул. Легко сказать — утянуть пару тварей. Он с волколаками сталкивался и знал, какие они сильные, быстрые и кровожадные.

Что он знал о волколаках?

Различные авторы бестиариев расходились в мнении об их происхождении.

Магистр Родрик, например, считал волколаков людьми-оборотнями, которые по ночам превращаются в волка и нападают на домашний скот и других людей. В особенности, на людей, ибо не только считают их плоть более вкусной, но и получают дополнительные силы таким образом. Якобы превращение происходит довольно просто: вечером оборотень надевает волчью шкуру, а утром снимает. Следовательно, если оную шкуру найти и сжечь, то волколак силу свою потеряет.

Архиепископ Абдониуш, автор «Физиологуса», считал, что волколаками становятся не по собственной воле. Чары злого колдуна, наложенные на несчастную жертву, делают его кровожадным зверем. По ночам монстром в волчьей — а иногда медвежьей или даже рысьей — шкуре он ловит и убивает прохожих, покорный недоброй воле своего создателя. А днем — это несчастный человек, который почти ничего не помнит из того, что творил. Основываясь на этом, его святейшество рекомендовал волколаков не убивать, но ловить живьем и читать над ними экзерцизмы, стремясь освободить душу ни в чем не виновного человека от сковывающего ее заклятия.

А вот составитель «Естественной истории с иллюстрациями и подробными пояснениями к оным», Абил ибн Мошша Гар-Рашан, ученый мудрец из Басурмани, заслуживший презрение вампира Лукаша, объяснял непреднамеренное превращение человека в зверя какой-то неизвестной болезнью. Заразиться ею, по мнению Абила ибн Мошша, может любой человек, как черной оспой, бубонной чумой или кровавым поносом. Достаточно заразе попасть в кровь жертвы. После этого начинается постепенное превращение. Сперва зараженный может просто бегать по лесу голышом, орать, выть, кувыркаться в траве. Потом он обрастает густой шерстью, начинает бояться солнечного света — он причиняет боль приспособившимся видеть в темноте глазам. Такой человек становится опасным для окружающих и, если его не убивают испуганные и возмущенные соседи, уходит в лес, в горы, в пустыню…

Кстати, Абила ибн Мошша весьма пространно описывал, что некоторые волколаки по строению ближе к волку, некоторые к медведю, некоторые к леопарду и даже к такому презираемому зверю, как гиене. На что похожа и почему так презираема гиена, Годимир не знал, но опыт близкого знакомства с волколаком (в селе со смешным названием — Пузичи) подсказывал, что басурманин прав. Там странствующий рыцарь увидел рядом двух братьев: одного почти превращенного в волколака, а второго — обычного человека. Значит, скорее всего, брат корчмаря где-то подцепил нехорошую болезнь, а сам корчмарь, старательно покрывая все его похождения, пытался спасти от Годимира. А кроме прочего, именно заразной болезнью проще всего объяснить упорно переходящие из книги в книгу сведения о том, что укушенный волколаком сам начинает оборачиваться зверем. Ну, в конце концов, не колдовство же через рану передается?

В одном сходились мнения высокоученых авторов трактатов — волколаки всегда подчиняются лунному циклу. Когда луны не видно, то бишь в новолуние, они сонливы и неповоротливы, отлеживаются в берлогах или просто в лесной чаще. В это время их лучше всего убивать, рекомендует Абил ибн Мошша, поскольку чудища почти не способны к сопротивлению да и, что немаловажно, наблюдения показывают, что заражение «оборотнической» болезнью даже у укушенных бывает крайне редко. В первую четверть ночного светила в оборотнях начинает пробуждаться жажда жизни, а с ней и голод, а также подчас безрассудная, бессмысленная жестокость, не присущая обычным хищникам. И к полной луне самые отвратительные черты волколаков разворачиваются в полной мере. Они наглеют, могут нападать даже не на одиноких путников, а на купеческие обозы, на возвращающуюся с танцулек молодежь (как и было в деревне Пузичи), на пастухов в ночном, врываются в одиноко стоящие избы, а сбиваясь в стаи, могут представлять нешуточную опасность и для хорошо вооруженных отрядов стражников, сборщиков податей и рыцарей, путешествующих с малым числом слуг. Лунный свет также вселяет в волколаков тягу к неумеренному совокуплению, которой они потворствуют по мере сил. В это время нередки случаи изнасилования кметок оборотнями. Само собой, с последующим убийством и кровавой трапезой.

— Эй, ты не заснул? Эй, пан рыцарь! — окликнул Годимира разбойник.

— Что? Нет, не заснул. Ты еще скажи — со страху обмер.

— Ха! Молодец, пан рыцарь! Не теряешься. Или не боишься волколаков?

— Боюсь, — честно признался драконоборец. — Кто не боится, тот долго не живет. А только случалось мне волколаков убивать. Не труднее, чем горных великанов.

— Верно! Вот и я о том толкую. Эх, завалить бы хоть парочку, да руки связаны…

— А если б и развязаны были? Без оружия оборотня не убьешь…

— Без оружия? — воскликнул Бирюк. — Разуй глаза, пан рыцарь. Вон твой меч валяется. Под деревом. Ты когда без сознания висел, Сыдор хвалился: я, мол, теперь борец за объединение Заречья, а не грабитель, чужого мне не надо!

— Меч! — обрадовался Годимир и тут же сник. Меч-то меч, а как до него добраться? Вовсе не оттого Сыдор с Вукашем оружие ему оставили, что не хотели руки воровством марать, а затем, чтобы рыцарю обиднее помирать было. Дескать, близок локоть, да не укусишь.

— Ладно, пан рыцарь… — Ярош задрал голову, вглядываясь сквозь переплетение ветвей в бледное пятно луны. Ночная Хозяйка. Холодное Солнце. Младшая Сестра. Волчье Солнышко. Да мало ли ей народ названий всяческих напридумывал?! Разбойник откашлялся. — Ничего, пан рыцарь. Может, и пронесет мимо беду. Не под каждой же корягой волколак сидит? Повисим-повисим…

— Да с голодухи и помрем, — подхватил словинец. — А вернее, не с голодухи, а от жажды. Больше трех суток вряд ли протянем без воды…

— Да-а, — протянул Ярош. — Умеешь ты, елкина моталка, ободрить… — И вдруг встрепенулся. — Слышишь?

— Что?

— Топочет кто-то по тропе.

— Кто?

— Откуда ж мне знать? Тише! — шикнул Бирюк. — Слушай лучше!

Годимир умолк, прислушиваясь. Все те же ночные звуки. Шелест листвы, кваканье лягушек в ручье. И ничего больше. Наверное, у Яроша слух как у дикого зверя… Но, в любом случае, пока опасности нет. Раз топочет, значит не волколак. Подкрадывающегося к добыче оборотня человеческому уху услышать не дано.

Вдруг смолкли горластые лягушки. А еще через мгновение рыцарь различил легкий плеск воды. Под чеботом — лесной зверь миновал бы ручей беззвучно.

— Кого ж это леший несет? — сквозь стиснутые зубы прошипел Ярош.

Из-под древесной сени на прогалину выбрался человек. Низкорослый, сутулый, растрепанный. Опасливо озираясь, пошел прямо к подвешенным. В чередовании теней и лунных отсветов Годимир различил редкую клочковатую бороду, облупленный нос и плешь, пробивающуюся сквозь редкие волосики на темени.

Дорофей?

— Дорофей, елкина моталка! — хрипло воскликнул Бирюк. — Ты какого лешего?..

— Да… это… понимаешь… — замельтешил бортник из Гнилушек.

— Поворачивай оглобли, шкура продажная! — каркнул с ветки разбойник.

— Ты… это… обижаешь меня… понимаешь…

— Да не понимаю я ничего и понимать не хочу! Вали к своему Сыдору, можешь его в задницу поцеловать!

— Чего ты взъелся, Ярош! — возмутился Годимир. — Он, может, скажет что-нибудь…

— Да что он скажет? Гнида мокрожопая!!

— Я, пан рыцарь… — повернулся бортник к драконоборцу. — Я, понимаешь, помочь хочу…

— Вон пошел, я сказал! — не переставая, рычал Ярош.

— Да пусть помогает! Я сейчас от Авдея-мечника готов помощь принять! — дернулся в веревках рыцарь.

— Ага! — обрадовался Дорофей, выудил из-за пазухи длинный нож. Таким даже рубить можно, не только резать. — Я сейчас, я скоренько…

Он подбежал к разбойнику, потянулся ножом, чтобы достать до веревки, но тот несильно лягнул его:

— Пану рыцарю иди помогай! Случись чего, он хоть мечом отмашется!

— Ага! — кивнул гнилушчанин, затравленно оглянулся на заросли волчьей ягоды. Перебежал к Годимиру. Привставая на цыпочки, дотянулся самым кончиком лезвия до веревок, принялся пилить. — Я, понимаешь, как они отъехали, — болтал он без умолку, — с телеги соскочил, понимаешь. Сказал, брюхо прихватило! В кустах затихарился, а потом к вам. Бегом, понимаешь, бегом… Уж шибко хотел до тьмы поспеть!

— Не поспел, — буркнул Ярош. — Не сильно, значит, и спешил, елкина ковырялка! Сейчас тебя волколак — цап! Вражина!

— Ну, чего ты на него взъелся? — Годимир говорил, с трудом превозмогая боль — войдя в раж, Дорофей зацепился левой рукой за его пояс, и теперь веревка врезалась под мышки под двойной тяжестью. — Помочь человек хочет!

— Человек? Елкина моталка! Такие человеки, как он, Господа басурманам выдали… Из-за кого мы к Сыдору попали?

— Ну, уж тут, что в лоб, что по лбу! Не к Сыдору в лапы, так гнилушчанские кмети замордовали бы.

— Я, понимаешь, как лучше хотел… — пыхтел Дорофей. — Я бегом побег, понимаешь…

— Бегом он побег! — передразнил Ярош. — Ты пилил бы молча. Оно хоть режется там?

— Режется, вроде как… Понимаешь, мокрая конопля! Тянется стервоза!

— Вот и режь, не болтай! Спаситель, елкина моталка!

— Во! Пошел узел! — обрадованно заорал Дорофей.

Глухое взрыкивание донеслось из кустов.

Плотная тень промелькнула под ногами Годимира.

Отчаянно завизжал бортник. Словно попавший в силок заяц.

Крик его оборвался, сменяясь бульканьем, и смолк совсем.

Годимир похолодел.

Урчащая темная туша, копошащаяся над телом разбросавшего руки-ноги Дорофея, могла быть только волколаком. Для медведя слишком стремительна, для волка — слишком большая.

Зверь рвал теплую плоть, урча от удовольствия. Ударом когтистой лапы отбросил в сторону разодранный кептарь.

Рыцарь оглянулся на разбойника. Тот возвел глаза к нему. Дескать, все в руке Господа. Авось насытится и нас не тронет.

Имея представление о жестокости волколаков, Годимир на это не рассчитывал.

Молодой человек попытался еще раз разорвать веревки.

Кажется узел, надпиленный Дорофеем, подался! Чуть-чуть, самую малость…

А ну, еще! Точно! Подается. Но слишком уж неохотно. И все же, как говорится, чем леший не шутит? И еще говорят — попытка не пытка. Лучше уж делать что-то, чем покорно ждать смерти.

Волколак поднял голову. Взбугрились могучие мускулы на загривке. Шерсть на короткой, тупорылой морде слиплась от крови, клыки поблескивали из-под тяжелых брылей.

Зверь принюхался.

Годимир затаил дыхание. Только бы еще несколько мгновений… Только бы не кинулся прямо сейчас. Успеть бы упасть, перекатиться, подхватить меч — до него не больше трех саженей. Да еще бы не подвело избитое тело… А все равно в драке помирать легче. Все-таки странствующий рыцарь, а не паучий обед на веревочке!

Волколак зарычал, повернув морду к темной стене леса. Ударил когтями по земле, вздыбил шерсть на спине.

Ответное рычание донеслось из кустов. Низкое, повелительное. В нем слышался бессловесный приказ.

В пятно лунного света вышел второй оборотень.

Длинные космы на плечах серебрились сединой. Толстенные канаты мышц перекатывались под шкурой.

Молодой человек впервые в жизни получил возможность рассмотреть живого волколака вблизи, только радости это почему-то не доставляло.

Облик чудовища являл странную смесь человеческого и звериного. Передние лапы он ставил на костяшки пальцев, отчего черные когти торчали вверх. Морда ближе к собачьей, чем к волчьей. Приплюснутая спереди, как у боевых псов из Орденских земель — северяне надевают на них стеганные войлочные жилеты и травят на вражескую пехоту. Уши маленькие и прижаты к поросшему плотной короткой шерстью черепу. На спине и плечах, напротив, шерсть наподобие конской гривы, только грубая и топорщится. Задние лапы длиннее передних, но при ходьбе согнуты в колене. Наверное, удобно — в любой миг готовы к прыжку.

Первый оборотень рычал, разбрасывая когтями дерн.

Второй стоял молча, скалился. Клыки, едва ли не в вершок длиной, влажно сверкали. Медово-желтые глаза смотрели, не мигая.

Так продолжалось довольно долго. Все это время Годимир пытался порвать надрезанную веревку.

Наконец, первый волколак, убивший Дорофея, пригнул голову к земле. Рычание из угрожающего стало смущенным. Он перестал рыть землю, шагнул назад, отвернул морду, подставляя незащищенную шею под укус. Очень похоже на обычных кобелей, выясняющих отношения в своре.

Старый оборотень подошел к добыче. Лизнул кровь. Еще. Напряг шею, вырывая из развороченной брюшины печень. Звучно чавкнул, сглотнул. Облизнул седую морду и коротко взвыл. Словно позвал кого-то…

Первый, которого Годимир для себя нарек Черным, улегся, бросая косые взгляды на рыцаря с Ярошем. Ноздри его при этом шевелились, навевая очень нехорошие мысли.

В ответ на зов Седого из чащи выбрались еще несколько волколаков.

Один, два, три, четыре…

Две самки и два детеныша.

Вот уж чего Годимир не видел, так это самок и детенышей оборотней!

А любой из составителей бестиариев с радостью отдал бы душу Лукавому, чтобы оказаться на месте странствующего рыцаря. Вымя оборотниц (или волкодлачих, как правильно?) свисало между передними лапами, еще раз подтверждая человеческое происхождение чудовищ. А детеныши… А что детеныши? Они у любого зверя одинаковые — шкодные, непослушные, любопытные…

Малышня сразу кинулась к еде, но матерый волколак двумя ленивыми шлепками отогнал их. Детеныши жалобно заскулили и уселись на траву подальше от Черного — чужой самец их пугал.

Время шло.

Годимир дергал веревки. Иногда казалось, что они поддаются, а все больше — нет.

Седой медленно, смакуя каждый кусок мяса, насыщался.

Самки ждали, отворачиваясь, словно никогда в жизни чувства голода не испытывали.

Детеныши поскуливали, но нарушить запрет вожака не решались.

Черный все чаще поглядывал на Яроша с Годимиром.

Наконец вожак стаи насытился. Взрыкнул, больше для острастки, помочился на остатки тела Дорофея, отошел и улегся едва ли не на меч. Кусок железа, пропахший человеком, заинтересовал его. Седой внимательно обнюхал рукоять, а потом отвернулся, недовольно урча.

Самки с детенышами подобрались к объедкам. Назвать это телом человека уже не поворачивался язык.

Первый волколак поднялся, потянулся по-собачьи и подошел к Ярошу.

Годимир видел, как побелели губы разбойника. Даже самый отважный человек может проявить слабость, беспомощно раскачиваясь перед самым носом у кровожадных хищников. Говорят, в Басурмани в древние времена последователей учения Господа иногда бросали на растерзание диким зверям, желая вызвать ужас у народа.

Черный ударил лапой по сапогам Бирюка. С жалобным треском разошлось по шву крепкое голенище.

Седой поднял голову, зарычал.

Вылетевшая из кустов корявая ветка ударила его вскользь по уху.

Оборотень взвился в воздух одним прыжком, страшно заревел, испугав детенышей, кинувшихся прятаться за спинами матерей, а потом бросился на Черного, который уже примеривался к лодыжке Яроша клыками.

Чудовища покатились рычащим клубком.

«А кто же запустил ветку?» — подумал Годимир, и вдруг веревка, стягивавшая его руки, с треском лопнула, и рыцарь полетел вниз, едва ли не на спины грызущимся оборотням.

Хвала Господу, упал на ноги, кувырком перекатился в сторону ствола бука — к мечу.

Тяжелое тело ударило его в спину, швыряя ничком на землю, затылок обожгло смрадное дыхание звериной пасти. Как он мог забыть о самках? Опасности от них не меньше, чем от любого другого оборотня!

Хоть бы горло прикрыть руками…

Внезапно груз, давивший на плечи, исчез. Драконоборец перевернулся на спину и увидел, как на прогалине возникла тоненькая фигурка с длинной палкой наперевес.

Русая коса, закрученная вокруг головы…

Велина?

Что она тут делает?

Годимир хотел крикнуть девушке: «Беги, пока цела! Спасайся!», но пересохшая глотка подвела, исторгнув лишь неясное хрипение.

Рыцарь смог только наблюдать выпученными от страха глазами, как она привычным движением отпускает косу в свободный полет, делает два долгих, скользящих шага…

Опрокинувшая Годимира самка рванулась сыскарю наперерез.

Прыжок!

Коса щелкнула в воздухе как бич гуртовщика. Волколак со скулением прянул в сторону — вместо глаза на светлой шерсти черным потеком растекалось кровавое пятно.

Вторая самка налетела слева, взмахнула когтистой лапой.

Велина взвилась в воздух.

Хрясь! Кончик посоха с маху врезался в чувствительные ноздри зверя, вынуждая его откатиться в сторону, жалобно визжа.

Щелк! Сухо, как валежина под сапогом, хрустнула лапа одноглазой самки.

Годимир с трудом сумел оторвать взгляд от схватки, потянулся за мечом.

Вот он!

Шершавая рукоять прильнула к ладони.

Рыцарь вскочил на ноги.

Самцы продолжали кататься по земле. Во все стороны летели клочья шерсти, окровавленные обрывки шкуры и комья дерна. Седой подбирался к горлу противника, который бил задними лапами ему в брюхо, стремясь выпустить кишки.

А что же Велина?

Полученные раны не задержали оборотней и на долю мига. С короткими взрыкиваниями самки и щенки, каждый размером со взрослого волка, взяли девушку в кольцо и только слившийся в серое смертоносное колесо посох удерживал их когти и клыки на безопасном расстоянии.

Коса металась из стороны в сторону, словно жила своей жизнью, и пятнала шкуры зверей темными влажными росчерками.

Такого мастерского умения вести бой — смертоносного и вместе с тем красивого — Годимир не видел никогда в жизни.

Удар посоха разбил в крошево зубы самке с перебитой лапой.

Второй обрушился на холку детеныша — того, который пониже ростом. Он посунулся носом в траву, безжизненно вытянув ноги. Но в это время старший — или просто более крупный — щенок подкатился девушке под ноги, звонко клацая зубами.

Велина, помогая себе толчком посоха о землю, ушла вправо высоким прыжком.

Увы, недостаточно высоким. Когти волколака чиркнули по голенищу ее сапога, которым она успела где-то разжиться в замен опорок, подрезали в полете, и сыскарь покатилась кувырком под довольное завывание тварей.

Годимир, укоряя себя, что стоял столбом, в два прыжка достиг схватки и обрушил меч на спину одноглазой волколачки. Сталь столкнулась с крепкой хребетной костью — аж ладони заболели, но удар достиг цели. Чудовище рухнуло, скребя по траве передними лапами. Задние висели плетьми.

Ну, кто там еще?!

Велина тоже не терялась. Коротким тычком посоха выбила глаз второй самке, а когда та завизжала и отскочила, вскочила на ноги.

Рыцарь чиркнул клинком по боку детеныша — целил перерубить, но уж чересчур вертким гаденыш оказался…

— Сзади! — округлив глаза, вдруг выкрикнула сыскарь.

Годимир, приседая и оборачиваясь, крутанул мечом вокруг себя.

Попал в Седого, но кости матерого оборотня оказались гораздо крепче, чем у самки. Он не замедлил размаха лапы.

Когти скользнули по кольчуге драконоборца, отбрасывая, словно взрослый мужчина ничего не весил.

Заплетенное в кончик косы стальное жало рассекло волколаку бровь. Удара палки по загривку он, кажется, и не заметил, но хлынувшая на глаза кровь помешала схватить Годимира зубами за ногу.

Драконоборец откатился в сторону и, стоя на коленях — вставать некогда, — подрубил зверю заднюю лапу. Велина почти без размаха врезала хищнику в локтевой сустав.

Оборотень упал на бок, взмахнул в воздухе когтями, перекатился, вскакивая на лапы.

Девушка повторила удар, лишивший одну из самок клыков, но Седой с поразительным для его туши проворством умудрился перехватить посох. Чуть повернул, сжал — крепкое дерево разлетелось в щепки, и палка сыскаря стала короче на добрых три пяди.

Зато Годимир уже успел выпрямиться и занести меч над головой. С хриплым выдохом, подобно колющим дрова кметям, рыцарь ударил сверху вниз.

Лезвие клинка разрубило волколаку горло и шейные жилы, но застряло в кости. Рукоять скользкой рыбиной вывернулась из ладони. Молодой человек отскочил к дереву, прижимаясь спиной к гладкой коре.

Врагов больше не осталось…

Велина перебила хромой волколачке вторую лапу. На этот раз заднюю лапу. Зверюга крутилась волчком по земле, клацая зубами в бессильной ярости. Сыскарь несколькими ударами по затылку успокоила ее. Хотелось верить, что навсегда. Последний детеныш, подраненный Годимиром, по всей видимости, сбежал. Седой корчился, истекая кровью. Загрызенный им Черный застыл неподвижной тушей.

— Я бы на вашем месте им головы отрубил бы… — послышался сверху голос Яроша. — Так, на всякий случай, елкина моталка.

Девушка подняла голову, через силу улыбнулась. Даже ей схватка с четырьмя волколаками одновременно далась тяжело. Во всяком случае, дышала сыскарь, словно загнанная лошадь.

Она хотела что-то сказать, но не смогла, махнула рукой и, подобрав нож, оброненный Дорофеем, пошла к дереву. Подпрыгнула, цепляясь за нижнюю ветку, подтянулась…

Годимир подмигнул Ярошу:

— Пятки не отбей, когда упадешь. А то возись потом с тобой…

Разбойник хмыкнул и покачал головой — не стыдно, мол, такое морозить, пан рыцарь? Драконоборец, на которого частенько после пережитой опасности накатывалось беспричинное веселье, развел руками и, рассмеявшись, пошел за мечом. Все-таки Ярош прав — следует добить всех, кто еще подает признаки жизни, а тела сжечь, дабы не распространяли волколачью заразу.