"Заложник удачи" - читать интересную книгу автора (Русанов Владислав)

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ СЛОВО ВОЖАКА

Сыдорову хэвру Годимир нагнал второго дня, сразу после полудня.

Одинокий всадник, не особенно щадящий коня, может преодолеть за день по бездорожью под сотню верст. Отряд из десятка всадников с вьючными лошадьми до пятидесяти, вряд ли больше. Войско, обремененное обозными телегами, — двадцать-тридцать.

Словинец спешил очень.

Игреневый, не привыкший к подобному обращению, хрипел, косил налитым кровью глазом на седока, но держался.

Вампир Лукаш указал направление весьма приблизительно. Так, махнул рукой — Ломыши, мол, там. Утром иконоборцу заметно полегчало, а вот рыцарь спал плохо. Как бы ни был добр и приветлив вампир, опаска остается всегда, и меч под рукой держать надежнее, чем доверять чьим-то словам.

Разбойники, в отличие от драконоборца, не спешили никуда. А куда им торопиться? Они шли на соединение с победоносной армией загорцев. Теперь уже не оставалось сомнений, что армия Кременя Беспалого разбита в пух и прах. Если бы зареченским рыцарям противостояли обычные воины со стальным оружием, пусть даже и обученные, слаженные, превосходящие числом, о сопротивлении можно было бы вести речь. Но чародейство…

Иконоборец пояснил, что адепты Ордена Василиска не обладают смертоносными боевыми заклятиями, о которых рассказывается в старинных легендах — валы огня, ледяные стрелы, молнии, отравленный туман и разлетающиеся на острые осколки каменные глыбы. Вампир вообще сомневался: не поэтическое ли преувеличение закралось в творения древних сказителей? За свою долгую жизнь он не сталкивался хоть с одним колдуном, способным в одиночку разогнать вражескую армию. Но, может, оно и к лучшему? Ведь в противном случае разгулявшиеся, разохотившиеся до войны и разрушений чародеи могли бы стереть с лица земли не только все человечество, но и заровнять землю огнем, льдом и ураганами. А потом долбили бы друг друга до победного конца, причем последний умер бы с голодухи, лишившись всех кметей, сельской скотины и съедобных растений.

Вукаш Подован мог зачаровывать взглядом — лишать воли, обездвиживать или подчинять себе. Мог наводить пугающие иллюзии — те же огненные валы, не способные никого сжечь, но заставляющие сердца останавливаться от ужаса. Для поддержки загорского войска он придумал использовать налитую в горшки «кровь земли».

Теперь Годимиру стало ясно, кому принадлежал замысел выдать побег королевны за похищение драконом. Кувшин с вонючей жидкостью, залепленный сверху, просунутый через глиняную нашлепку фитиль, огонек и мгновенное сгорание, разрывающее глиняную емкость на десяток остроконечных черепков.

Изобретение, просто созданное для войны: осколки поражают людей (и кто его знает, защитят ли кольчуги и шлемы?), а вырвавшееся на свободу пламя, которое нельзя затушить водой, уничтожает защитные укрепления, а в Заречье они по обыкновению деревянные. Опять же, воинам, на кожу и одежду которых попадут капли горящего снадобья, не позавидуешь. И главное, никакого чародейства! Сплошная алхимия — наука, которой в университетах молодежь обучают и опасной никто не считает. Но когда Годимир представил себе, что произойдет с войнами, если противоборствующие стороны начнут пользоваться подобными средствами, ему стало по-настоящему страшно. Вначале горящие, самовзрывающиеся горшки, потом присыпанные пылью ямки, набитые горючими смесями, на дорогах, потом ядовитый дым, насылаемый на вражескую армию.

А чем же закончится? Тем же, обрисованным Лукашем, ужасом, что и в случае беспрепятственного использования разрушительного по мощи чародейства.

А для чего тогда честь, отвага? Для чего оттачивать умение рубиться на мечах, если любой горожанин, заплативший десяток скойцев мудрецу-алхимику, может облить тебя горящей «кровью земли»?

Это означает крах всего, на чем воспитывались многие поколения рыцарей. И уже за одно это Вукаша Подована следовало убить. Разрубить от плеча до пояса. Так, чтобы ни один лекарь, ни один чародей не заштопал. А заодно с ним и Сыдора, предающего родимый край в угоду призрачному зову власти, пошедшего на сговор с извечными врагами — загорцами. Вот они — истинные нелюди! Куда там вомперам, кикиморам и драконам!

Годимир скакал и клял себя за юношескую наивность. Ишь ты, навоображал — дракон, воплощение зла! Стожки он кметские спалил, пару коров сожрал, подумаешь! Сена можно нового накосить, телят вырастить. Даже если девку-селянку проглотит… Разве мало девок по селам? Даже королевна, если подумать, в Заречье не одна… Хотя, если такая, как Аделия, то, наверное, одна. Но, выходит, Сыдор и ее обманул? Они же сговаривались честно, без загорских клинков и горящих кувшинов?

Дневка разбойников возникла перед глазами рыцаря довольно неожиданно. И дело тут, скорее всего, обстояло не в умении прятаться, а в гневе, застилавшем глаза молодого человека.

Заречане, устроившись под защитой темной бучины[45], неспешно разводили два больших костра. Несколько человек вели поить коней к заросшему высокой осокой берегу ручья. Сыдор, Вукаш и двое разбойников, в которых Годимир с первого взгляда опознал Будигоста и Будимила, оживленно спорили у одной из телег. Причем телохранители виновато разводили руками, вожак хэвры тряс перед носом одного из них — кого именно, сказать невозможно — кулаком. Чародей оглаживал русую бороденку и улыбался. После всего, услышанного о нем, улыбка загорца показалась рыцарю до ужаса злорадной.

«Ах, вот ты как? Радоваться нашему горю?»

Драконоборец пришпорил коня. В щуплой фигурке чародея теперь он видел воплощение всемирного зла. И сама судьба дала ему попытку. Ну же, пан Годимир из Чечевичей! Всего один удар!

Меч плавно вышел из ножен, взлетая над головой. Тяжелый меч, не предназначенный для конной стычки — если держать его приходилось одной рукой, то уж под самую крестовину.

Звуки на долгие-долгие мгновения исчезли. Остались лишь картинки, какими раскрашивают студиозусы малярского[46] факультета из Белян бересту, зарабатывая на летних вакациях продажей своих работ мещанам и кметям на частых ярмарках.

Отвисает челюсть Вукаша Подована. Он порывается кинуться наутек, но пола зипуна некстати цепляется за тележный борт.

Сыдор приседает и всплескивает руками. Что-то кричит. Скорее всего, просто орет от неожиданности.

Будигост (или Будимил) судорожно дергает за рукоять застрявший в ножнах меч. Будимил (или Будигост) взмахивает кистенем.

Рыжий вихрастый разбойник — совсем мальчишка — заячьим прыжком убирается из-под копыт игреневого.

Пожилой дядька в мохнатой кучме сигает прямо через костер, опрокидывая объемистый котел.

Взлетает облако горячего пара.

Распялив рот так, что видны кишки, истошно орет обваренный напарник сбежавшего кашевара.

Годимир поднялся на стременах, взмахнул мечом, проводя его полукругом над головой. Чтоб уж ударить, так ударить…

И тут нечто темное, твердое, тяжелое врезается ему в лоб.

Боль вспышкой обожгла сознание.

Словинец вылетел из седла, перекатился вверх тормашками через круп коня и распластался на траве, силясь вдохнуть.

Сверху донесся громкий, сдобренный повизгиванием хохот. Хохот Сыдора.

Годимир с трудом перевернулся на живот, пошарил по траве в поисках меча. Безрезультатно.

— Сладкая бузина! Что ты нас пугать удумал, пан Годимир?

— Должен заметить, ему это удалось, — хрипло ответил Вукаш. — Признаюсь, едва штаны не обмарал…

Рыцарь перевернулся на четвереньки. Он ощущал такой жгучий стыд, что впору в землю зарыться. Тоже мне, рыцарь кверху тормашками! Мечом махать вздумал, а получил оглоблей по лбу и все. Был рыцарь, а вышел пшик.

— Экий ты слабый, мэтр Вукаш! Я, сладкая бузина, тоже сперва перепугался. Ну, думал, все, какой-то придурок навроде Черного Качура нас нашел. Сейчас напластает мечом, сладкая бузина, как кметь сало!

Несколько голосов с готовностью заржали. Чистые жеребцы…

— Ан вижу, сладкая бузина, ветка! — продолжал Сыдор. — Ветка над тропкой. И только я заметить ее успел, как пан Годимир наш лбом — бабах!

Так вот оно что! Даже не оглобля! Это он головой о ветку…

— Вставай, вставай, пан Годимир. Порадовал ты меня, сладкая бузина! А ну, братцы, подмогните пану рыцарю!

Чьи-то лапищи вцепились словницу в подмышки. Рванули вверх, подержали чуть-чуть на весу (словно бы для смеху), а потом поставили на ноги.

Рыцарь завертел головой.

Вокруг кружком собралась едва ли не половина хэвры. Вон мелькнула рябая рожа Озима. А вот и Дорофей, плюгавый и затюканный. Он, выходит, тоже теперь в разбойниках ходит?

Будимил и Будигост придерживали Годимира под локти. Не поймешь — чтобы не упал или чтобы не сбежал? Сыдор сиял, как начищенный скойц, упираясь кулаками в бока. Вукаш, напротив, глядел с осуждением.

— Так что ж ты нас пугать вздумал? — повторил вожак разбойников.

— Ну… — Рыцарь пожал плечами. — Так вышло…

Глазами он искал свой меч. Нашел. Клинок блестел в траве под ногами Сыдора. Эх, рвануться бы, подхватить верный меч, а там…

— А мне кажется, он не шутил, — медленно проговорил чародей.

— И что с того! — беспечно отозвался Сыдор. — Зато повеселил как! Не часто мне так порадоваться доводится.

— Как ты нас нашел? — бросив на вожака косой взгляд, спросил Вукаш. Его серые, с желтыми прожилками глаза манили, притягивали, увлекали…

— По следу, — твердо ответил драконоборец.

— Следопыт! — хрюкнул Будимил (или Будигост).

— А на лагерь кто навел? — продолжал допрос колдун.

— Да что ты к нему прицепился, сладкая бузина! — возмутился Сыдор. — Раз пришел, значит, звездочка моя рассказала! Эх, как я соскучился за моей королевной!

Лесные молодцы захихикали, пихая друг друга локтями, но одного быстрого взгляда вожака хватило чтобы они состроили самые серьезные мины.

— Ты от Аделии, пан Годимир? — Сыдор шагнул вперед.

— Да… Вот… — промямлил рыцарь, засовывая руку в ворот кольчуги. — Письмо.

На свет появился кожаный мешочек, который словинец тут же протянул разбойнику, удерживая за веревочку — почему-то коснуться руки Сыдора Годимиру казалось противным. Противнее, чем к слизняку или жабе.

— А! Ну-ка, ну-ка, сладкая бузина… — Главарь распустил завязки, выудил пергаментный листок, сломал печать. Углубился в чтение, забавно шевеля губами, как делает человек, не особо часто практикующийся в грамоте.

Рыцарь рассматривал верхушки буков, чтобы не смотреть на окружающие его бородатые, скабрезно ухмыляющиеся лица. Не видеть стальных глаз Вукаша Подована, жучиных усов Сыдора.

— Оп-па! — воскликнул вожак, завершив складывать букву к букве. — Помер Доброжир-то! Откинул копыта. Теперь Аделия, звездочка моя, в Ошмянах королева.

— Это интересно, — почесал бровь загорец. — Значит, Ошмяны нам теперь сами в руки упадут, словно яблоко перезрелое?

— Еще бы, сладкая бузина! Ждет меня звездочка! А, пан Годимир, скучает по мне звездочка моя?

Рыцарь смерил его как можно более холодным взглядом, ответил, чеканя каждое слово:

— Как я понял, у ее величества сейчас хватает дел поважнее, чем скучать по лесному молодцу. Похороны его величества Доброжира, подготовка к войне…

— Э-э-э, постой, сладкая бузина! — прервал его Сыдор. — Что ты несешь, паныч? У меня тут совсем другое написано! Зовет меня Аделия. Со всей хэврой зовет. Слышали, молодцы мои?!

Разбойники довольно заорали. Кто-то даже взмахнул оружием.

— Не может быть! — сжал кулаки Годимир.

— Как это — не может быть? Я грамоте обучен, сладкая бузина! Вот и весточку батюшке моему передала!

— Какому батюшке? — опешил словинец.

— А Божидару, каштеляну ошмянскому. Что глаза выпучил, пан Годимир? Я, сладкая бузина, тоже панских кровей! А ты как думал?

— То есть… Это… Пан Божидар… Значит, он и ты… Ничего не понимаю…

— Что ж тут понимать, пан Годимир? — хитро прищурился чародей. — Пан Сыдор — бастард, сиречь незаконнорожденный наследник пана Божидара герба Молотило, а значит, имеет право на такой же герб.

— С полоской… — не задумываясь поправил рыцарь.

— Что? Ах, да. С черненой полосой. Но лишь в том случае, если пан Божидар не признает пана Сыдора перед всем панством ошмянским. А если признает… Хоть я в геральдике и не знаток, но…

— Так тот перстенек!.. — сообразил наконец-то молодой человек. — Тот, что пан Божидар на ладони держал!

— А ты как думал, сладкая бузина? Загулял как-то Божидар. Моя мамка в молодости красивая была! Это сейчас толстая, как бочонок… А после всего перстенек ей подарил, а на перстеньке — ма-аленькое молотило. Теперь я — пан, коль Божидар признал меня сыном.

— Он тебя сыном признал, а ты в Ошмяны загорцев приведешь? — глухо проговорил Годимир.

— А почему бы и нет, сладкая бузина? Загорское королевство сильное. И защитит, и поддержит…

— Ты ж королем всего Заречья хотел стать! А теперь что, перед загорцами хвостом виляешь, пес?

— Ты что сказал? — Сыдор побелел лицом. Даже про бузину забыл помянуть.

— А что слышал! Ты ж теперь пан. Того и гляди, в рыцари посвятят… Доставай свой меч, отдай мой и выходи на честный поединок. А там поглядим, за кем Аделия скучает!

— Ах, вот оно в чем дело! — Разбойник подался вперед, потянул меч из ножен. — Я тебе поручил свою невесту в Ошмяны отвезти, а ты по дороге, поди, клинья подбивать начал?

— Никакая она тебе не невеста! Я ее честно привез в Ошмяны. И свою часть договора выполнил. И ты свою выполни! Перед нашим поединком освободи Яроша. Если он еще жив, конечно. С твоим-то понятием о чести.

— Что? Ты мою честь не трогай, рыцаренок недоделанный!

— Я — рыцарь, посвященный по закону и совести, а ты грязный вор и грабитель. Да я об тебя даже меч марать не буду! — Годимир шагнул вперед, взмахнул кулаком, целя Сыдору в подбородок.

Лесной молодец отмахнулся, закрываясь предплечьем, а рыцарь с удовольствием всадил ему левый кулак снизу под ребра. Кто дерется с шести лет, толк в этом деле знает.

Сыдор крякнул, согнулся, получил локтем в висок и упал на Вукаша.

Годимир стремительно наклонился, хватая из-под ног разбойника меч. И в этот миг кто-то ударил его между лопаток. Сила удара бросила рыцаря на колени. Пальцы соскользнули с рукояти. Он успел заметить широкий носок сапога, летящий ему в лицо. Подставил плечо и покатился по земле прямо под ноги лесным молодцам.

И тут на него обрушился целый град ударов. Молодой человек съежился, закрывая самые болючие места.

«Вот так себя чувствует сноп на току, когда дюжие кмети начинают обрабатывать его цепами».

Это была последняя осознанная мысль, а потом осталось лишь звериное чувство — стремление выжить любой ценой. Выжить, чтобы отомстить.

Сиплое «хэканье» разбойников прервал требовательный возглас вожака:

— Не до смерти! Не до смерти, я сказал!

— Пускай, пускай, ему полезно, — негромко проговорил Вукаш. — Чтоб прочувствовал…

— Так я ж не против, сладкая бузина, — обычное состояние духа быстро возвращалось к Сыдору. — Только зачем ему облегчать жизнь? Или смерть, ха!

— Молодец, пан Сыдор! Далеко пойдешь. Я тут кое-что придумал, пошли расскажу.

— Ага, сейчас. Эй, вы, полегче, я сказал… Будимил!

— Будигост я!

— Да по хрену мне! Проследи, чтобы живым остался!

— Понял, Сыдор! Все сделаю!

Тут кто-то попал Годимиру в ухо. Вспышка боли в голове затуманила разум. Он попытался вжать голову в плечи. Получил еще пару раз по ребрам. Счастье, что лесные молодцы толкались, как обычно бывает, когда толпа топчет одиночку, и не давали друг другу бить прицельно. Двое-трое слаженно действующих драчунов уже давно отделали бы его до полусмерти. Если попадут еще несколько раз по почкам, ты, пан рыцарь, больше не жилец. А, кроме того, могут отбить легкие, печень, сломать хребет, врезать по голове так, что до конца дней будешь только под себя ходить да жевать, что в рот кинут.

— Дай я его промеж ног припечатаю! Чтоб неповадно!.. — Кажется, голос Озима.

Годимир очень хотел потерять сознание, но, как назло, беспамятство не шло и не шло.

— Ах ты, сучок словинский! Закрывается еще!

— Дай мне! Ну, дай…

— А пусти-ка меня, Тюха!

— Не пихайся, всем достанется!

— Эй, легче! Слышал, что Сыдор сказал?

— Ну, пусти же! Вот всегда вы так!

— Тьфу ты! Устал. Ну вас на…

И вот, когда рыцарь уже почти перестал чувствовать боль, опустилась спасительная тьма, в которой кружили, порхали, гасли и вновь зажигались золотые звездочки.

Ведро ледяной воды в лицо, словно пощечина.

Вода, она же не твердая, почему же так больно? Как будто уже зима и вместо капель летят сосульки и осколки льда…

Как же больно…

Еще одно ведро!

— Эй, рыцарек, живой или нет, сладкая бузина?

Глухой голос, наполненный еле сдерживаемой яростью, ответил ему:

— Ухайдакали парня, сволочи…

— Кто б говорил, сладкая бузина? Хочешь, мы и тебя отделаем? Ты только попроси…

— Я б тебя попросил, елкина ковырялка, не были бы руки связаны!

Ярош? Живой?

Годимир открыл глаза. Заморгал, разгоняя затмевающий зрение туман. Удивительно, но лицу досталось гораздо меньше, чем следовало ожидать. Огнем горело ухо, ныла скула, саднили правая бровь и подбородок, но это, скорее всего, он сам, когда падал. Туловищу досталось не в пример больше. Болит едва ли не каждая косточка, руки отчего-то неподвижны, и любая попытка пошевелить ими обречена. Что-то режет под мышками, хотя он точно помнит, что туда не били… Может, после того, как сознание потерял?

— Гляди-ка! Живой, сладкая бузина!

Почему голос Сыдора доносится снизу?

Драконоборец моргнул еще раз, стряхивая воду с ресниц.

Да, разбойники в самом деле столпились внизу. А он тогда где? От одной мысли о казни, постигшей отца Лукаша и монахов, сердце запнулось, ледяной комок возник в желудке, поднимаясь к горлу.

Да нет! Не может быть! Ощущения не те. Правда, Годимир на колу не был еще ни разу в жизни (и не стремился туда), но представить себе, что чувствует человек, которому загоняют в зад заостренную жердь, мог. Хотя бы в общих чертах.

— И надо тебе было возвращаться, пан рыцарь! — А вот голос Яроша звучит как положено, рядом.

— Значит, надо, — с трудом ворочая челюстью, ответил Годимир. Повернулся, чтобы посмотреть на товарища по несчастью.

Бирюк висел на дереве. Скорее всего, на той самой ветке бука, вытянувшейся полого над тропой, о которую ударился рыцарь. Толстая веревка обмотана вокруг туловища под мышками и тянется вверх из-за спины.

Ах, вот оно что!

Значит и сам Годимир также подвешен, как муха, пойманная пауком.

— Эй, ты, рыцаришко! — Кто-то толкнул его ногу. Молодой человек закачался. Ветви и стволы буков, лица толпящихся вокруг разбойников, запряженные телеги, верховые кони, тропа поплыли перед глазами. — Тебя спрашиваю или нет?

— А? Чего? — ответил рыцарь, выискивая ненавистную рожу Сыдора.

— Висишь, сладкая бузина?

— Висю… То есть вишу… Тьфу ты…

— Виси, виси! Я хочу, чтоб ты знал — Сыдор из Гражды слов на ветер не бросает.

— Не понял…

— А кто виноват, что ты, сладкая бузина, такой тупой? Я обещал Яроша не убивать?

— Обещал, — кивнул Годимир и пожалел — голова закружилась, у Сыдора вместо двух глаз стало сразу четыре.

— Да чтоб ты сдох со своими обещаниями! — каркнул Бирюк.

— Я? Я повременю, а вот вам… Короче, ты, волчара позорный, и ты, рыцарь трахнутый! Я вас оставляю повисеть. Пусть все парни знают — Сыдор из Гражды если чего пообещал, то сделает завсегда. Даже если злейшему врагу пообещал или дерьмецу, о которого даже сапоги вытирать противно.

Тут у вожака хэвры снова стало две глаза, и Годимир с радостью заметил, что губа Сыдора распухла и, скорее всего, мешает ему улыбаться. А так тебе и надо, ублюдок. Скоро совсем не до смеху будет. Дай только выпутаться из веревок и слезть с дерева, а там месть — вопрос времени и не более. И уж таким наивным Годимир из Чечевичей не будет.

— Я хочу, чтоб ты знал, Сыдор. Я тебя найду, — тихо проговорил словинец, но разбойник его услышал.

— Да ради Господа! — весело ответил он. — Искал тут один, сладкая бузина!

— Ищите и обретете, — с противной ухмылочкой проговорил присутствующий здесь же чародей. До сих пор он стоял тихо — не мудрено не заметить. — Так, кажется, в «Деяниях Господа» сказано? Жаль, священные книги не поясняют, что именно вы найдете.

— А ты, загорец, тоже готовься! — пообещал рыцарь. — Клянусь убить тебя легко, я же не такая скотина…

— Это ж надо! — восхитился Вукаш. — Какой же ты добрый, Годимир из Чечевичей. Не иначе со святошей пообщался? Как у него там с задницей? Я надеюсь, не скоро заживет…

Молодой человек попытался выкрутиться из опутывающих его веревок. Забился, как сазан на крючке.

— Гляди, не обделайся с натуги! — под веселое ржание лесных молодцев выкрикнул Сыдор. — Ладно, висите тут, а нам недосуг! В Ошмянах звездочка моя дожидается.

— Каленое железо тебя в Ошмянах дожидается!

— А это мы поглядим! — Будущий король всего Заречья подмигнул и махнул рукой. — По коням, братцы! По коням!

Разбойники заметушились, как муравьи в растревоженном муравейнике. Кто полез в седло, кто запрыгнул на облучок телеги.

— Прощай, пан Годимир из Чечевичей! — Вожак хэвры взмахнул плетью. — Хотел бы я сказать, что жалко тебя, да врать не обучен! И ты, Бирюк, тоже прощай. Желаю подольше помучиться!

Гикнули возницы, хлестнули по крупам коней вожжами.

Заскрипели колеса, затопали копыта.

Годимиру запомнился лишь тоскливый взгляд Дорофея, брошенный через плечо. Бывший бортник ехал на последней телеге, уцепившись за мешки.

Вскоре лес приглушил звуки движущегося обоза и в бучине воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь чуть слышным шорохом ветвей да поскрипыванием веревки, на которой раскачивался Ярош — кто-то из разбойников толкнул его напоследок забавы ради.