"Ломовой кайф" - читать интересную книгу автора (Влодавец Леонид)

ВСЕ КАК ПО ПИСАНОМУ

— Хасаныч, — скромно спросил Ляпунов, — а у вас тут как, по вертолетам не стреляют?

— Тем более мы уже из Грузии обратно вылетели, — заметил Топорик. — Всего только четыре минуты покрутились… Жаль! А то бы летел сейчас и пел, как Мимино: «Читта-дритта, читта-Маргарита!» У него, кстати, тоже «двушка» была, по-моему.

— По вертолетам у нас не стреляют, — ответил Магомад степенно, — если они баранов не воруют. Были такие случаи при советской власти. Зависли на метр, борттехника за борт, он петлей барашка застегнет — и тыр-тыр-тыр! Чабан из двустволки — шарах! — и мимо. А в махачкалинском отряде кто-то шашлык кушает. Дикость!

— Хасаныч, а вам никто не говорил, что вы на Кикабидзе похожи? — спросила Милка. — Только вам бородку подровнять надо.

— Это мне сейчас говорят, когда я старый стал. А когда Буба Мимино играл, я намного красивее его был.

— Не сомневаюсь, — вздохнула Милка, хотя в те времена, когда Кикабидзе играл Мимино, она под стол пешком ходила.

Таран весь этот треп воспринимал двояко. Ощущение, будто все происходит в каком-то то страшном, то нелепом сне, у Юрки началось еще с того момента, как вертолет взлетел с поляны. Правда, чуточку отлегло с души после того, как оказалось, что они с Топориком постреляли не федералов, а каких-то импортных. И что старлей, которого Топорик по башке оглоушил, оказался немцем, хотя и восточным. Но вот то, что южная граница государства Российского оказалась проходным двором, его никак не порадовало. Чего ж тут удивляться, что боевики, у которых вроде бы давным-давно должны были боеприпасы кончиться, все еще воюют? И наемнички со всего света все прибывают да прибывают. Тут, блин, знай обашляй кого надо и вози все, что хошь, хоть по земле, хоть по воздуху…

Насчет идеи лететь в родное село дедушки Магомада у Юрки тоже были свои сомнения. Конечно, Хасаныч, судя по всему, вор старой школы, можно сказать, еще сталинской. Понятия блюдет, беспредела не допускает, не нарушает обычаев и так далее. В родном селе небось числится уважаемым старейшиной и делает все, не отклоняясь от адата и шариата. Да и вообще у Тарана не было случая в жизни, чтобы уличить Магомада в какой-нибудь заподлянке.

Да и сейчас вроде бы Магомад клянется и божится, что ему очень надо попасть именно к тем людям, которые посылали за ним «мамонтов», а потому, дескать, ничего страшного не будет, если Ляпунов «позвонит» им, заказчикам, прямо из этого аула.

Однако хрен его знает, как будет сейчас, ежели к вертолету после посадки подвалят человек пятьдесят с автоматами и пулеметами? Ну, допустим, если «мамонты» попытаются воевать, то исход ясен — изрешетят вместе с «вертушкой». А если нет, то тут есть много, выражаясь языком Ольгерда, «неясных нюансов».

Во-первых, могут просто, разоружить и зарезать — Восток — дело тонкое. Во-вторых, могут посадить в яму и попросить Птицына поделиться, если он желает увидеть своих ребят живыми и здоровыми. Нормальное дело, теперь так многие поступают, даже православные христиане. В-третьих, дабы не навлекать беды на себя, ибо у Магомада в Москве и других городах России кое-какой бизнес имеется, могут втихаря продать какому-нибудь соседскому Хоттабычу, а потом сказать, что так и было. Навряд ли Птицыну дозволят поднимать весь батальон и отправлять его сюда на частные разборки…

В общем, на какое-то время к Юрке вернулся страх, хотя и немного притупившийся. Все-таки события последних суток его уже столько раз из жара в холод и обратно кидали, что у него какая-то адаптация наступила, близкая к пофигизму: «Что воля, что неволя — один хрен».

Примерно в таком же состоянии пребывал и бывший гражданин первого государства рабочих и крестьян на немецкой земле (Баварская Советская Республика 1919 года, видать, была нулевым). Во всяком случае, Юрке так показалось, когда он исподволь поглядел на экс-геноссе Бунке. Наверняка этот Карлуша сейчас проклинал день и час, когда ему предложили подзаработать. Хотя ведь небось бундесфрицы ему, как обер-лейтенанту, уволенному в отставку или запас — хрен его знает, может, это только у нас в этих понятиях различие есть!

— какую-никакую пенсион положили. И, окромя того, ему, ежели он действительно безработный, поди-ка, какое-то пособие причитается в дойчмарках натуральных, то есть, если все на рубли пересчитать, наверняка побольше будет, чем у экс-советского полковника запаса Птицына. Правда, Птицын тоже на одну пенсию не живет, но суть не в этом.

Суть в том, что, Карлуша хотел по-быстрому, за пару суток, срубить 25 тысяч марок детишкам на молочишко. Четверых настрогал! А еще говорят, будто в Европе население не растет! Впрочем, может, ему и детишкам на молочишко хватало, да «мерсик» приобрести хотелось или там «Ауди» заместо «Пассата». А может, «Пассат» вместо «Вартбурга» или «Траби». Хрен их, немцев, знает, что им теперь надо для счастья? Стены нет, русских нет, Хонеккера нет — живи да радуйся! Только бабки нужны, а их нигде много не бывает и всегда хочется больше. Вот и рванул за марками нах Кауказус. С благородной целью: спасать старого и больного человека. Возможно, ему даже никто не сказал, что для этой акции придется кое-кого приложить.

Он «шпециалист» по вождению вертолета ночью и в условиях гор. А что будут делать братья-славяне — хорваты, поляки и чехи, — ему по фигу. Ну, замочат там кого-нибудь единокровного, хотя и не единоверного — мелочи жизни. Хорваты с сербами на одном языке говорят, только пишут латинскими буквами, однако же резали их и головы кувалдами расшибали — только так. То-то старшим этого Предрага поставили. Небось уже наломал руки. Поляки с чехами небось из спортивного интереса поперлись, тем более что ненадолго и деньги хорошие. А хорват-кроат, поди, считает, будто ему Святая Дева все грехи спишет за православных-то… Сука далматинская!

Впрочем, после этого крутого определения Юрка вдруг посмотрел на все это дело с другой стороны.

Ладно, фриц есть фриц. Может, у него тут где-нибудь под Моздоком дед без креста зарыт, а то и вовсе вмерз в ледопад какой-нибудь «среди стрелков из „Эдельвейс“. Хотя, если не врут, немцы и в ГДР жили получше, чем те, кто их оккупировал. Хорваты, поляки и чехи, которых, как выяснилось, за яйца в социализм тащили, тоже могут всякие претензии иметь. И к советским, и к русским вообще. Тех же поляков русские раз пять делили и из того, что в последний раз оттяпали, почти ни хрена не отдали — спрашивайте теперь с хохлов, бульбашей и литвинов. Чехов и словаков — не одна тысяча по Уралу-Сибири закопана. С мятежа 1918 года, когда Гайда „и други паны генералы утром спозаранку войну начинали“. Аж до Волги доперли „швейки“! Потом драпанули со свистом и для того, чтоб их во Владик пропустили, продали красным Колчака… Союзнички! Силу уважают. Небось после того, как их Ильич II „нормализовал“, двадцать лет сидели тихо и не пикали. У нас уже все „перестраивать“ начали, а там все еще рот раскрыть боялись. И вот Горби приехал, сказал: „Можно!“ Тут они, конечно, разгулялись… Насчет хорватов Юркины исторические познания особо далеко не шли. По крайней мере, о том, чтобы наши хорватов делили или „нормализовали“, он не слыхал. Единственное, что помнил, так это насчет того, что Тито был хорват, а Сталин его едва не шлепнул…

Но это все, так сказать, преамбула. Ни Юрка, ни Топорик не знали, кто перед ними там, у вертолета, хотя это были ребята в российской форме. Тем не менее без колебаний стали их мочить. Точно так же, как братья-славяне, засевшие на речке, собирались спокойно расстрелять приплывших на катамаране людей и забрать деда Магомада, за которого им и пообещали энные суммы в дойчмарках. Четверо остались при вертолете, а другая четверка пошла на дело. Один высматривал, пока его Милка не срезала, а трое с оптикой на стволах сидели в зеленке. С остальными уже все ясно: Карлуша летит на положении военнопленного, но без соответствующего статуса, один, разбившись в лепешку, вялится на камнях, а трое отдыхают на полянке. Между тем именно те трое снайперов, которые и должны были перещелкать группу Ляпунова, почему-то остались живы. Правда, сейчас им сильно хреновенько. Втроем, в российской форме и на той территории, которая фиг знает кем контролируется. Деньги, ясное дело, накрылись медным тазом, жратва осталась в вертолете, а кругом — все враги. Последнее чувство Юрке было очень хорошо знакомо. Никому не пожелаешь испытать это тоскливое ощущение затравленности.

Но в общем и целом эти самые славяне ничем не хуже его, Юрки, и всех остальных «мамонтов». Они все наемники, которых отправили убивать и умирать ради чьих-то частных интересов. Кому-то и чем-то очень интересен или опасен Магомад, точнее, та информация, которую содержит его память. Что там может быть, в этой седой голове, какие супертайны? Таран даже поразмышлять об этом боялся…

Ольгерд тоже выглядел абсолютно равнодушным, хотя Юрка догадывался: нет на душе у него никакого спокойствия. Теперь, после того, как он выполнил свои обязательства перед «мамонтами», а заодно обманул надежды тех, чьи интересы представляла группа Предрага, «пан Сусанин» стал никому не нужным человеком, лишился всех козырей, и с ним могут сделать абсолютно все. К тому же он много узнал, и жестокая логика «больших людей» может посчитать, что Ольгерд лишний на этом свете. А заодно и отказаться выручать его семью

— зачем лишний риск и нервотрепка?

Неужели Птицын может на такое пойти? Не верилось. Но Птицын — это Тарану уже давно было ясно — всего лишь приводной ремень, раскручивающий маховик боевой машины МАМОНТа. А есть еще мотор, на шкиве которого и крутится этот приводной ремень. Без этого мотора Генрих — всего лишь отставной полковник с казенной пенсией. Так что и судьбу Ольгерда будет решать вовсе не Птицелов, и что делать с немцем, тоже будет определять высшая инстанция, и, наверное, насчет Магомада и его информации будут думать там же.

— Вон оно, — сказал Магомад, указывая куда-то вперед, в лобовое стекло вертолета. — Сейчас, когда вправо повернем, будет лучше видно.

Действительно, когда Топорик, плавно облетев небольшой утес, вывернул вертолет вправо, внизу показалось село, уступами спускавшееся по склону горы к реке, бурлившей под бетонным мостом. Подальше скот какой-то пасся, на обложенных камнями террасах какие-то тетки тяпками орудовали — наверное, огороды пололи. Поднимали головы, поглядывали.

— Небось чабан уже двустволку заряжает? — поинтересовался Топорик.

— Теперь, после прошлого года, ему «СКС» выдали, — скромно отозвался старик. — Хороший карабин, кучнее «Калашникова» бьет, жалко, патронов только десять и очередями не стреляет.

Порадовав Топорика этим сообщением, Магомад указал пальцем на небольшую ровную площадку поблизости от моста, на левом берегу реки.

— Вот там садись, дорогой. Там уже трава скошена. И вообще это моего брата луг.

Топорик послушно повернул вертолет влево и начал снижаться. А Магомад, глянув вправо, увидел пылящий по дороге «УАЗ-469» и востороженно воскликнул:

— Иншалла! Брат едет!

Вертолет перелетел полосу кустов, росших у берега реки, и завис над лугом. Топорик стал осторожно сбрасывать обороты, и через несколько секунд «двушка» мягко встала колесами на выкошенный луг. «Уазик» в это самое время на большой скорости пересек мост, проехал наиболее крутой участок насыпи, а затем лихо спустился с дороги и, подпрыгивая на ухабах, покатил через луг к вертолету.

— Э, открывай дверь! — нетерпеливо воскликнул Магомад. — Я три года брата живым не видал, только по телефону говорили…

— Лесенку-то дай поставить, Хасаныч! — воскликнул Ляпунов, но Магомад, едва открылась дверца, выпрыгнул на траву и побежал навстречу «уазику». Автомобиль тормознул, не доехав несколько метров до вертолета, и из-за его баранки выпрыгнул немолодой, но явно помоложе Магомада усатый гражданин в серой папахе, камуфляжных штанах, заправленных в юфтевые сапоги, и белой рубашке с галстуком. На ремешке через плечо у него висела пластмассовая кобура со «стечкиным», а к поясу был пристегнут футляр с рацией.

— Ассалам алейкум, Магомад!

— Ваалейкум салам, Алим!

И Братья обнялись, соприкоснулись щеками и далее заговорили на родном языке, который даже такой полиглот, как Ляпунов, явно не понимал. Таран, конечно, поеживался, потому как братцы могли в перерывах между объятиями договориться, например, о том, как тихо и без особой стрельбы отделаться от лиц, сопровождающих Магомада, то есть от «мамонтов», Ольгерда и немца.

— А горючки у меня, если что, почти ни хрена, — прошептал на ухо капитану Топорик, когда «мамонты» вылезли из кабины. Ляпунов только развел руками:

— Иншалла!

Тем временем Магомад обвел рукой всех «мамонтов» и сказал братцу по-русски:

— Вот, Алим, эти люди меня из-под земли достали! Ахмед от них, правда, убежал, но это даже хорошо. Я сам с ним разберусь. Немного позже. Это настоящие джигиты, валлаги! Но у них теперь керосина не хватает. Им надо позвонить, чтобы сюда подъехали и помогли улететь.

— Какие проблемы! Позвонят, конечно. Но вы, наверное, немножко кушать хотите? — спросил Али. — Садитесь, пожалуйста. Как раз к обеду прилетели. Вертолет можно так оставить — не украдут.

— С оружием к вам можно? — спросил Ляпунов. — Никто не обидится?

— Видишь, сам хожу? — Алим похлопал по кобуре со «стечкиным». — Вы — гости, вы этим оружием моего старшего брата спасли, вам — можно!

Тут его взгляд упал на скованные «браслетками» руки Карла Бунке.

— А этот лейтенант, что, арестованный?

— Да-да, — не моргнув глазом ответил Магомад, — пьяный напился, хотел на вертолете к девушке лететь. Теперь судить будут…

— Нехорошо! Но он тоже кушать хочет, да? Наверное, можно наручники снять на время?

— Можно, — кивнул Ляпунов, понимая, что экс-геноссе, даже если его пинками погнать, никуда не удерет. Топорик быстренько открыл наручники ключиком, взял Карла под ручку и сказал:

— Битте!

В это время к месту посадки вертолета подкатил джип «Чероки-Ларедо», из которого выскочили два коренастых паренька в камуфляже с помпами «Иж-81» в руках.

— Все нормально, — обратился к ним Алим Хасанович, — это дедушка Магомад к нам проездом приехал. Садитесь, товарищи!

Дальше все пошло как по писаному. Магомад уселся рядом с братом, на заднее сиденье «уазика» посадили Ляпунова, Милку и Ольгерда, а Топорик, Таран и немец оказались в джипе с внучатыми племянниками Магомада. «Уазик» покатил головным, «Ларедо» — следом. Немец беспокойно вертел головой, посматривая то вправо, то влево сквозь тучу пыли, поднятую «уазиком», должно быть, сильно опасаясь, что все эти экзотические пейзажи горного села окажутся последними видениями в его жизни. При этом губы Карла шевелились, словно что-то шептали. Юрка предположил, что он молится, но это было вовсе не так. Бывший секретарь FDJ полка ВВС ННА время от времени бормотал две строчки из давней гэдээ-ровской песни:

…Und das war im Oktober, ja, ist so war! In Petrograd, im Russland, im siebzehner Jahr!

Наверное, ничего более подобающего данному случаю его комсомольская душа подобрать не могла…