"Великий Эллипс" - читать интересную книгу автора (Вольски Пола)

XVIII

Слабая вспышка озарила небо на востоке. Наступил рассвет, и Юмо Таун зашевелился, просыпаясь. Появились первые прохожие, по улицам загромыхали первые коляски. Наверное, в караульном участке на Западной улице утренней смене доложили о сбежавших вонарских арестантах. Если так, то за ними уже отправили погоню.

Глаза Лизелл метались по сторонам. Констеблей видно не было, но сколько времени пройдет, пока она не натолкнется на первого из них? И как сделать так, чтобы констебль не узнал ее по описаниям? Ей нужно замаскироваться, как можно быстрее. Но как? Несколько далеких от жизни вариантов молнией пронеслось в голове, и каждый последующий отрицал предыдущий. Мысли кружились вихрем, и только один факт оставался незыблемым: в самом захудалом районе Юмо Тауна ее нынешний ужасающий вид привлечет меньше внимания, нежели в любом другом месте.

Она шла, стараясь не торопиться, становилось все светлее и светлее, и улицы наполнялись жизнью. Мимо прокатило несколько невзрачных экипажей, попался на глаза юноша на красном велосипеде, эмаль велосипеда блеснула в лучах восходящего солнца, и она повернула голову, глядя ему вслед. Развернувшись, она натолкнулась на неприкрытое любопытство утреннего продавца цветов. Он смотрел на ее лицо, явно заинтригованный свежими синяками и ссадинами. Слегка отвернувшись, Лизелл поспешила удалиться. Но от этого любопытства ей не удастся скрыться, и оно будет нарастать с поднимающимся над горизонтом солнцем.

Ей нужно в буквальном смысле спрятать лицо, жаль, что маски с козырьками вышли из моды. Современные актрисы красят свое лицо только для того, чтобы скрыть слишком уж вопиющие несовершенства своей кожи. Но где в Юмо Тауне она найдет театральный грим? Или вдовий траур, чтобы им прикрыться? У нее портмоне набито деньгами, а Юмо Таун набит продавцами; должен быть выход. Мозг работал как бешеный, и она ускорила шаг.

Вокруг стояли дома из белого мрамора, принадлежавшие богатым торговцам бриллиантами. Туземцы, работавшие в садах, провожали ее косыми, подозрительными взглядами, и было ясно почему.

Она мчалась по широким красивым бульварам, вдоль которых тянулись роскошные здания, и страдала — неужели это великолепие никогда не кончится? Но вскоре она вышла на более скромную улицу, где белый мрамор заменила белая штукатурка, далее появились относительно скромные дома и магазины из белесого кирпича. Улицы уже не были такими чистыми, попадался песок, кучи мусора, на которых возвышались птицы-мусорщики на длинных ногах, помет животных и тучи мух, похожих на позолоченных фениксов. Приободрившись духом, она продолжала устало тащиться вперед, и наконец респектабельные здания и экипажи исчезли и в воздухе повис тошнотворный сладковатый запах гниющих отходов. На источенных термитами деревянных тротуарах светлые фигуры колонизаторов в равной пропорции смешивались с медными лицами ягарцев. На полуподвальных магазинчиках красовались энорвийские вывески, казалось, здесь Грейслендская империя еще не успела оставить видимых знаков своего присутствия.

Она не могла прочитать ни одного энорвийского слова, но на многих вывесках были рисунки, которые доходчиво объясняли, что здесь продается или какие услуги предлагаются, и очень быстро она разобрала, где винный магазин, где мастерская слесаря, где торгуют табаком, а где шьют обувь. И вот ей попалась маленькая лавочка мануфактурного товара: с вывески на нее смотрел испытующий глаз Преподобного Яктора. И она тут же вспомнила тот деревенский магазинчик на юге Аэннорве, где ее так враждебно встретили якторы. Как живая предстала перед ней разъяренная жена хозяина магазинчика, орущая и швыряющая ей в спину пригоршню сухой белой фасоли. Типичная якторская матрона, одетая в бесформенный балахон шафранового цвета, черные перчатки без большого пальца и черный головной убор с льняными складками, которые скрывали все волосы до последней пряди. Из всех частей тела миру были явлены только большие пальцы и глуповатое лицо. И Лизелл вспомнила, что ортодоксальные якторки в знак траура по погибшим мужчинам закрывали даже лицо…

Особенно лицо.

И она вошла внутрь мануфактурной лавчонки. Она оказалась крошечной, но безупречно чистой, предлагался небольшой выбор тканей и готового якторского платья. Хозяином был сморщенный старичок в традиционном одеянии своей секты, отороченном тончайшим черным кантом. При ее появлении у старичка от удивления широко распахнулись глаза. Он взглянул на ее лицо с синяком под глазом, и на его лице появилось выражение печали, смешанной с жалостью. Он ласково обратился к ней по-энорвийски…

Приготовившись к неприязни и порицанию, Лизелл была поражена таким приемом. Она сморгнула несколько неожиданных глупых слезинок. Она заговорила на вонарском, и глубокое чувство благодарности переполнило ее, когда оказалось, что торговец ее понял.

Она объяснила, что ей нужно, и он не задал ей ни одного вопроса, а просто выложил перед ней свободного кроя платье, перчатки без большого пальца, черный головной убор со складками, черную траурную вуаль и еще пару факвериши — крошечных брошек, чтобы прикалывать вуаль. Он также предложил ей кожаный пояс с кошельком, который надевался под платье, возле аккуратного разреза в боковом шве.

Она, не торгуясь, купила традиционный якторский костюм, затем прошла в крошечную нишу в дальнем углу магазинчика, задернула шторку и переоделась. Сшитая для людей, ценящих практичность и скромность, одежда была легкой в обращении, удобной и совершенно не шла ей. Но это и к лучшему — броский внешний вид ей сейчас был абсолютно не нужен. Крошечное зеркало на стене — обычная полированная жестянка — отразило ее лицо, чопорно обрамленное тканью, скрывшей ее огненно-рыжие кудри. Она набросила вуаль и пришпилила ее. Тончайший газ позволял видеть, но хорошо скрывал лицо. Из зеркала на нее смотрело привидение в черном. Она улыбнулась, и улыбка осталась невидимой.

Ее бизакскому костюму, грязному и рваному, место было разве что на помойке. Выйдя из ниши, она тут же выбросила истерзанную одежду в мусорную корзину не без некоторого сожаления — юбка-брюки сослужила ей хорошую службу. Лизелл простилась с хозяином и ушла.

Солнце сияло, улицы кипели жизнью, но ей уже не было так страшно. Ее преследователям пришлось бы постараться, чтобы разглядеть ее под этой новой маскировкой.

Она шла по приподнятым над землей деревянным тротуарам, и никому не было до нее дела, очевидно, якторки здесь — обычное явление. К ней вернулась уверенность и боевой дух, и когда она натолкнулась на городского уборщика, который шваброй драил тротуар, у нее достало смелости, спотыкаясь на грейслендских словах, расспросить его о дороге.

Уборщик не выказал ни малейших признаков подозрения, рассказывая ей, как быстрее добраться до Юмо-Дасунского Кольца — почтовой станции, откуда путешественники отправляются в Дасанвиль. Расстояние до Кольца не такое уж маленькое, и уважаемая матрона могла бы воспользоваться двухколесным экипажем. Они, конечно, редко заглядывают в этот район, но уважаемая матрона могла бы дойти до улицы Орхидей, где много общественного транспорта.

Она поблагодарила и пошла дальше. Через пятнадцать минут ноги сами вынесли ее на улицу Орхидей, где пара двухколесных экипажей ждала клиентов. Она подошла к одному из них, объяснила, куда ей надо, и забралась на сиденье. Экипаж тронулся, и Лизелл со вздохом облегчения откинулась назад. Спасена. Относительно.

Минуты шли, мимо плыли белые улицы. Наконец экипаж доставил ее к Юмо-Дасунскому Кольцу. Здесь начинался оживленный Юмо-Дасунский тракт. На кольце было много различного транспорта. Прямо впереди возвышалась почтовая станция, ее фасад украшен был украшен по-новому — символом Вечного Огня. Толпились люди, среди них многие были в элегантной серой форме, но повода для тревоги не было. Куда опаснее констебли в хаки, патрулирующие Кольцо: двое из них стояли у входа в почтовую станцию. Может быть, их присутствие ничего не означает, может быть, они всегда стоят здесь. А может быть, и нет.

Ее экипаж остановился. Лизелл высадилась и расплатилась с возницей. Экипаж уехал. Секунду она провожала его взглядом, затем склонила голову в благочестивой печали, опустила плечи и направилась к почтовой станции.

Констебли у входа едва взглянули на нее, когда она проскользнула внутрь небольшого зала ожидания, где на неудобных скамейках, как куры на насесте, восседали трое путешественников. На грифельной доске, прибитой к стене, мелом было написано расписание. Дилижанс отправлялся в Дасанвиль через десять минут. На сегодня это — последний дилижанс.

Она успела как раз вовремя. Задержись она на какие-нибудь пятнадцать минут в поисках Кольца, и она застряла бы в Юмо Тауне еще на сутки. Усевшись на край свободной скамейки, она сцепила руки и с угрюмой сосредоточенностью стала ждать.

Прошло четверть часа, и она начала нетерпеливо притоптывать ногой под своей длинной хламидой. Южные территории Ягаро контролируют грейслендцы, и скоро они сделают так, чтобы все дилижансы отправлялись вовремя, но пока у них до этого не дошли руки. Отправление дасанвильского дилижанса может задержаться на несколько часов, а может, его и вовсе отменят…

Как раз в тот момент, когда внутри у нее все стало сжиматься от отчаяния, дилижанс, запряженный четверкой лошадей местной породы с крепкими ногами, въехал в боковые ворота. Пассажиры поднялись со своих мест и начали покидать зал ожидания под скучающим взглядом стоявшего на выходе констебля. Лизелл, полная отваги, проходя мимо него, чинно склонила закрытую вуалью голову, и он ответил ей достаточно любезным кивком.

Гору сумок и коробок погрузили на крышу дилижанса и надежно привязали. Трудно было не заметить якторскую матрону в трауре, да еще и без багажа, но никто даже слова не сказал. Пассажиры платили за проезд прямо вознице, и новые вонарские рекко были приняты от якторки без возражений. Пассажиры расселись, дверь за ними закрылась, возница забрался на козлы, свистнул хлыст, и дилижанс тронулся в путь.

Лизелл напряглась, она ждала, что вот-вот раздастся непременный свисток констебля. Но ничего не происходило, и она начала расслабляться по мере того, как дилижанс, обогнув Кольцо, выезжал в направлении Юмо-Дасунского тракта. Дорога под колесами была чистой и гладкой. Стук колес и дрожь дилижанса прекратились, когда крепконогие лошади выровняли шаг.

Лизелл, упираясь спиной в бугорчатую обивку сиденья, украдкой изучала троих своих попутчиков. Это были мужчины, белые, с запада. Двое — бледные, малокровные юноши с каштановыми, зализанными назад волосами, одетые в дешевые костюмы из льняной ткани в полоску; на ногах — хорошо начищенные недорогие туфли. Ничем не примечательные, стремящиеся к респектабельности. Наверное, начинающие торговцы. Третий мужчина старше их — бедно одетый, с большими натруженными руками, с угрюмым лицом. Торговец или ремесленник, которому фортуна не благоволит, предположила Лизелл. Она не нашла в своих попутчиках ничего достаточно примечательного или интересного, чтобы задерживать на них свое внимание. Их лица выскользнули за пределы ее сознания, и она сконцентрировалась на другом лице, смуглом и немного измученном.

Гирайз. Свободен и в безопасности? Или его вновь изловили и заключили в городскую тюрьму? Он почти задушил того ночного караульного, и все из-за нее. Если он снова попадет в их лапы, они могут просто убить его. А она его покинула.

Дилижанс катил вперед. Юмо Таун остался позади, но Лизелл даже не заметила, когда. Она неотрывно смотрела в окно и ничего не видела.

Еще совсем недавно путешественники, направляющиеся из Юмо Тауна в Дасанвиль — порт на восточном побережье, проделывали довольно длинный окружной путь: вдоль Обилаки, притока Яги, к самой Яге, вдоль нее до реки Мунако, а там разворачивались и ехали до Королевской пристани, где можно было нанять мулов, чтобы преодолеть оставшийся сухопутный отрезок пути.

Появление Юмо-Дасунского тракта изменило этот маршрут. Каких-нибудь двадцать лет назад воля энорвийского монарха, желающего обеспечить самый короткий путь доставки алмазов с копей Южных территорий Ягаро на столы ювелиров во Фьонне, претворилась в строительство прямой дороги, прорезающей семьдесят миль непроходимых джунглей, отделяющих Юмо Таун от побережья. Повеление — исполненное три года назад и сопряженное с невероятными трудностями — стоило жизни нескольким сотням туземцев, трудившихся на строительстве, но все же огромная работа была завершена и колесное сообщение между Юмо Тауном и Дасанвилем наладилось.

Но спустя некоторое время после завершения строительства стало очевидно, что определенные сложности остались. Джунгли, невидимо для глаз, продолжали жить своей напряженной жизнью — там нужно осушать болота, тушить пожары, обрубать сучья и ветки, делать просеки и мостить камнем дороги. Растительность, срезанная чуть ли не под корень, стоило побрызгать теплому дождику, вновь начинала буйно разрастаться. Юмо-Дасунский тракт требовал к себе постоянного внимания, вложения труда и денег, и в итоге колониальные власти узаконили образование дорожных артелей, состоящих из осужденных уголовных преступников, которых приговаривали к тяжелому труду по поддержанию Юмо-Дасунского тракта в рабочем состоянии.

Здесь никогда не затихала человеческая деятельность. Повсюду — тьма-тьмущая набедренных ягарских повязок — преступники, по закону лишенные гражданских прав. Эти легионы, умирающие от недоедания, жары, болезней, истощения и побоев, легко и быстро заменялись новыми. Работники дорожных артелей как рабы трудились от зари до зари каждый божий день, и алмазы текли в Аэннорве непрерывным потоком.

А сейчас — в Грейсленд. Алмазный поток сменил направление совсем недавно. Дилижанс следовал мимо закованной в цепи артели, которая вырывала пробивающуюся сквозь трещины дороги буйную тропическую растительность, Лизелл ясно видела кандалы на руках, покрытые шрамами спины и безучастные, неопределенного возраста лица. Почти мгновенно рабочие исчезли из виду, но увиденная картина отпечаталась и осталась в сознании, как безмолвный укор.

Она вздохнула. Откинув назад голову, закрыла глаза. И тут поняла, насколько она устала — и неудивительно, поскольку за последние сутки она не знала отдыха и покоя. А сейчас она могла себе это позволить, и она провалилась в сон в считанные секунды.

Проснулась она к полудню, когда дилижанс остановился у обочины дороги. Пока лошади отдыхали, пассажиры ненадолго исчезли в кустах, а вернувшись, начали широкими шагами прохаживаться туда-сюда, разминая затекшие мышцы.

Через двадцать минут дилижанс снова двинулись в путь, и спутники достали сумки и свертки с провизией — наступило время обеда. Стол был скромным — хлеб, сыр, сухофрукты, сладкое печенье, — но желудок у Лизелл сжался. После вчерашнего тюремного ужина у нее во рту не было и маковой росинки, и с собой она ничего не взяла.

Ничего, кроме денег. Опустив незаметно руку в боковую прорезь платья, она извлекла из кошелька пару монет. Протянув серебро ближайшему соседу, прилизанному юноше, на ломаном грейслендском она попросила:

— Продайте мало хлеба. — Парень тупо уставился на нее, и для пущей убедительности она добавила: — Я голодна.

Парень взял деньги и протянул ей порядочный кусок хлеба, а потом прибавил пригоршню сухофруктов. Увидев это, бедно одетый мужчина с угрюмым лицом протянул ей пару яиц, сваренных вкрутую, и сахарное печенье. Когда она попыталась дать ему денег, он грубовато замотал головой.

— Спасибо, — пробормотала она, смущенно опустила глаза и спрятала деньги.

Благочестиво склонившись к коленям, она приподняла траурную вуаль и приступила к обеденной трапезе. Не поднимая глаз, она знала, что ее спутники пытаются разглядеть ее лицо, но им это не удавалось. Покачивающиеся складки головного убора скрывали ее профиль, затеняли белый цвет лица, свежие синяки, рассеченную губу и все прочие особые приметы. Разделавшись с обедом, она, прежде чем поднять голову, опустила вуаль. Праздное любопытство тут же рассеялось.

Юноши начали играть в карты. Щедрый пожилой человек с угрюмым лицом о чем-то размышлял, еще сильнее насупив брови. Лизелл снова уснула. Сквозь сон она чувствовала, что дилижанс через пару часов вновь остановился, но она даже не стала выходить.

Поехали дальше. Миновали еще одну дорожную артель, закованную в кандалы, и еще раз остановились на полчаса, уже ближе к вечеру. Дальше ехали без остановок, пока возница не натянул вожжи у входа в гостиницу «На полпути», которая и впрямь стояла как раз на полпути от Юмо Тауна до Дасанвиля.

Пассажиры сошли, и возница, сняв с крыши, раздал им багаж. Поскольку багажа у Лизелл не было и ожидать ей было нечего, она поспешила впереди своих попутчиков в гостиницу — странное, непонятного вида строение, длинное и приземистое, как принято строить у туземцев, стены из беленого на западный манер кирпича, крыша покрыта волнистой красно-коричневой черепицей.

Она зарегистрировалась под фальшивым именем, и снова отсутствие багажа не вызвало никаких вопросов, и ее новые рекко приняли беспрекословно.

Номер у нее оказался чистый, просторный, даже с ванной. Из ванной она вышла только тогда, когда тело порозовело от интенсивного мытья, а вода остыла. Впервые за последние дни она чувствовала себя безупречно и чудесно чистой.

Вытершись досуха, она подошла к зеркалу, висевшему над умывальником, и, промокнув остатки влаги, внимательно изучила свое лицо. Синяки все еще были свежими и черными, но припухлость почти прошла. Это, конечно, неплохо, но придется все же оставаться под покрывалом еще несколько дней.

Облачившись вновь в якторский костюм, она вышла в гостиную, где свет лампы освещал довольно большое скопление постояльцев. Она сразу же увидела своих попутчиков и возницу, но не сделала попытки присоединиться к ним. Пусть думают, что якторская матрона в трауре желает свести к минимуму свое общение с неверующими.

Она ела в одиночестве, низко склонив голову и прикрывшись льняными складками головного убора. Затем ненадолго остановилась у стойки, чтобы заказать себе на завтра дорожную корзину с едой. После этого она направилась в свою уютную комнату, в которой не было ничего — ни книг, ни газет, ни прочих развлечений.

Делать действительно было нечего — только спать. Погасив все лампы, она, не раздеваясь, улеглась на мягкую постель, застланную простынями, пахнущими лимоном. Она устроилась поудобнее, но спать не хотелось — она проспала весь день в дилижансе. Лизелл лежала, боясь пошевелиться, напряженно прислушиваясь к каждому звуку — что она ждала услышать? Флейты, поющие в глубине джунглей? Дикий рев лесных людоедов? Пронзительный свисток констебля?

Но слышала она лишь жужжание крылатых насекомых, проникших в комнату вопреки закрытым окнам. Москиты висели над ней легким облаком; до тела они достать не могли, но жалили и терзали ее сознание, пробуждая видения: Гирайз в'Ализанте в наручниках, за решеткой, в беде, в серьезной опасности, и все из-за нее. И вот он уже в кандалах, до изнеможения работает в дорожных бригадах, затерявшись где-то посреди Юмо-Дасунского тракта. Глаза пощипывало под плотно закрытыми веками. Конечно, это абсурд. Такого не случается с состоятельными людьми. У маркиза в'Ализанте есть деньги, положение, связи, влияние…

За тысячи миль отсюда.

Но главное — у него острый ум и холодный рассудок. Полиция не сможет поймать его, они даже приблизиться к нему не смогут.

Вероятно.

Пролежав так без сна несколько часов, она, наконец, забылась беспокойным сном, отравленным дурными видениями. Пришла в себя только на рассвете. Поднявшись с постели, она подошла к одному из окон, открыла жалюзи и долго смотрела на южное небо, еще усыпанное звездами.

Медленно светало. Жужжащий хор угомонился, ночные птицы умолкли, звезды угасли, небо на востоке порозовело, и над лесами Орекса показался огненный диск солнца.

Она умылась, пальцами причесала чистые волосы, после чего убрала их под якторский чепец, приколола вуаль и надела перчатки. Позавтракав в гостиной, она вышла в оживленный холл и заняла очередь у регистрационной стойки — оплатить счет. Забрала приготовленную корзину с продуктами, которую заказала вчера, вышла на улицу — нужно было найти дилижанс, затерявшийся среди скопления разнообразного транспорта. Возница поздоровался, когда она подошла к дилижансу, она приглушенно пробормотала ответную любезность и заняла свое место.

Через пятнадцать минут появились юноши, загрузили свой багаж на крышу и уселись на свои места. Вчерашнего пожилого человека с угрюмым лицом видно не было. Прошло еще десять минут, но он не появлялся. Возница взмахнул кнутом, и дилижанс отъехал от гостиницы.

Второй день путешествия по Юмо-Дасунскому тракту походил на первый: длинная, скучная канитель, душную монотонность которой иногда нарушали остановки и встречающиеся артели осужденных рабов, благоустраивающих тракт. Сегодня, когда ее попутчики пригласили ее сыграть с ними в карты, она согласилась. Может быть, ее согласие и не вязалось с благонравным видом, но она не могла выносить томительную скуку — эта скука, как ржавчина, разъела ее осторожность.

Но вот день все же приблизился к концу, а вместе с ним — и путешествие. Солнце уже нависало над горизонтом, когда дилижанс подкатил к почтовой станции старого портового города Дасанвиля. Оживленное место, сразу обратила она внимание — город построен грубо, для житейских нужд, по сравнению с ухоженным Юмо Тауном он выглядит вульгарным, но все же привлекателен, благодаря воздуху. Свежий морской ветер, очень теплый, с резким запахом соли, носился по улицам города, выметая из Дасанвиля миазмы джунглей. Она глубоко вдохнула, и ей показалось, что легкие впервые за последние дни освежились и очистились. Она наполнилась новой живительной силой, и от этого у нее поднялось настроение.

Пассажиры высадились и пошли каждый своей дорогой. Не обремененная багажом, Лизелл шла по мощеным улицам, время от времени справляясь о направлении, пока не добралась до морского порта.

Билетные кассы к этому времени уже закрылись, но расписание на деревянной стене сообщало нерадостные новости. Следующий пароход отправлялся на северо-восток, в Авескию, только послезавтра. И никакого выбора. И никакой возможности раздобыть какое-нибудь частное судно и пересечь широкое Авескийское море. Ни воздушных шаров, ни новейших подводных плавательных средств, ни волшебной палочки-выручалочки. Оставалось только болтаться по городу в течение тридцати шести часов.

Когда же Гирайз здесь появится?! А может, он раньше не добрался до Дасанвиля и отсиживается в каком-нибудь отеле или гостинице, может быть, в этот момент он ужинает, или гуляет по улицам, или бродит где-то здесь, по пристани. Она огляделась по сторонам, как будто надеясь его увидеть, но лица, на которых останавливался ее взгляд, были ей незнакомы. Разочарование, как приступ боли, сдавило ее.

Как глупо. Она ведь сама неделями ждала возможности оставить его позади, разве не так?

Покинув причал крайне неудовлетворенной, она побрела по темнеющим улицам города, пока не наткнулась на чистый старый дом, в котором сдавались меблированные комнаты, где она и решила остановиться на две ночи. В комнате она съела припасы из корзины, о которых совсем было позабыла, после чего, совершенно опустошенная, сразу легла спать.

Она проснулась, когда солнце было уже высоко. Впервые за все время гонок она позволила себе так долго спать — одно из немногих преимуществ сложившейся ситуации. Она может потратить этот день на восстановление утраченного багажа.

Она неспешно приняла ванну, и зеркало над умывальником показало ей лицо, на котором фиолетовые синяки зацвели зеленовато-желтым цветом. День-два, и можно будет снять вуаль. А потом еще день-два, и она окажется далеко от Южных территорий Ягаро. И там уже будет неважно, привлекает ее лицо внимание или нет.

Снова обрядившись в якторский костюм, она отправилась гулять по шумным улицам, немного серым от излишнего количества грейслендских мундиров. Каслера Сторнзофа среди них не было видно — она поняла, что ищет его.

Она позавтракала булочками, купленными у уличного торговца, и поспешила в порт, заказать себе билет на «Талъгъя Джерия», который уходит на восток под флагом нейтрального Стреля. Заплатив, она получила билет, который тут же исчез в ее секретном кошельке. Вот теперь она свободна и может пуститься по местным магазинам и лавочкам.

Это был не Юмо Таун. Дасанвиль не изобиловал дорогими и роскошными вещами, но этот старый портовый город жил в достатке, и в нескольких местах ей попалась готовая одежда весьма приличного качества.

Покупок оказалось довольно много. Всего за несколько часов она приобрела два новых и хорошо сидящих платья западного покроя, две юбки и две блузки, мягкую шаль, пару муслиновых ночных сорочек, туфли, чулки, нижнее белье. Куплены были плащ с капюшоном и зонтик, широкополая соломенная шляпа с замысловатым изгибом, сумочка в виде кисета, носовые платки, целый набор туалетных принадлежностей, новая дорожная сумка, спички, складной нож и кипа новых книг на вонарском, и даже крошечная баночка рисовой пудры, чтобы припудрить синяки.

Отсутствовала только одна необходимая в цивилизованном мире вещь — корсет. Его она могла бы купить достаточно легко. Она должна была бы купить его, это неприлично — ходить без корсета. Но после нескольких недель наслаждения свободой и удобством она никак не могла заставить себя вновь подчиниться тирании стальных тисков корсета.

Потом куплю, подумала она. В Имине. Или в Разауле. Потом.

Туземный носильщик нес ее коробки и пакеты всю дорогу до самого дома. И если жители Дасанвиля нашли нечто странное в том, что ортодоксальная якторка, да еще в трауре, которой полагалось бы выказывать равнодушие к материальным прелестям жизни, идет по улицам с целой горой коробок и пакетов — ну что ж, они вправе недоумевать.

Носильщик опустил покупки на пол, она расплатилась, и он ушел. Не успела за ним закрыться дверь, как она уже была на коленях, одновременно разрывая упаковку на всех коробках сразу. Ничего особенного она не купила — просто несколько новых необходимых вещей неплохого качества и обычных безделиц, необходимых человеку каждый день. Но все это было новым, и она так долго без этого обходилась, что самые простейшие вещи казались ей настоящим сокровищем.

Перемерив купленную одежду и перебрав все туалетные принадлежности, она обратила свое внимание на книги. С одной из них — сборником эссе одного из благородных интеллектуалов Дореволюционного периода — она провела остаток дня.

Ужин она заказала в комнату, потом еще немного почитала, тщательно упаковала купленные вещи в новую дорожную сумку, легла рано и спала крепко.

Проснулась ока на рассвете, отдохнувшей и по-настоящему посвежевшей. Легко поднявшись с постели, она умылась и придирчиво осмотрела свое лицо в зеркале. Не так уж и плохо. Синяки выцвели до слабо-лимонного оттенка. После того как она припудрила нос и щеки, грязноватые пятна сходящих синяков исчезли. Она закрутила и заколола волосы на затылке, надела одно из новых платьев — повседневное серое платье из тонкого сукна с темно-красной отделкой — и впервые за последние дни увидела свое отражение в зеркале в приличном и привычном виде.

Оставив свою меблированную комнату, она вышла на пахнущие морем улицы, уже шумные. Несмотря на ранний час, оказалось несложно найти носильщика, чтобы донести ее багаж до пристани, где готовился к отплытию «Талъгъя Джерия», стрельский пароход — он вез пассажиров и грузы из залива Зиф, огибая Мыс Крайний, на восток — был большим, современным и на вид респектабельным. Лизелл поднялась на борт, и стюард проводил ее в отдельную каюту — самую лучшую за все время путешествия. Через полтора часа «Талъгъя Джерия» покинула порт, продолжая свой путь на восток, к сказочной Авескии — самой восточной точке Великого Эллипса.

На этот раз она действительно наслаждалась морским путешествием. Пароход был хорошо оборудован и толково управлялся, еда была вкусной, каюта — удобной, команда и пассажиры — предупредительны и любезны. Даже стихии природы благоволили, подготовив череду теплых, солнечных, с легким ветерком дней и не менее теплых лунных ночей. Лизелл коротала время за чтением, прогулками по палубе, игрой в карты с компанией, образовавшейся из пассажиров. Она чувствовала себя раскованно и непринужденно и всегда пребывала в хорошем настроении. Она была всем довольна, если не брать в расчет ее беспокойство о безопасности Гирайза и Каслера.

Первые три дня путешествия были похожи один на другой, но четвертый принес перемены. День с самого утра был серым и скучным и меняться не хотел. Утром ветер усилился, и небо потемнело. К тому времени, когда впереди на горизонте показалась темная полоска берега, начал моросить дождь.

Лизелл вспомнила, что сейчас в Авескии сезон муссонов.

Дождь не прекращался несколько часов и усилился, когда пароход приблизился к берегу. После полудня «Талъгъя Джерия» вошла в Уль Фуд — древний порт княжества Порирул, где священная река Золотая Мандиджуур впадает в Авескийское море. Пассажиров с действительными паспортами выпустили на берег под проливной дождь.

Благодаря провидению, подсказавшему ей в Дасанвиле купить плащ и зонтик, Лизелл стояла на причале, обозревая окрестности сквозь пелену дождя. Близлежащие здания, очевидно, были хозяйственного назначения, и в основном западной архитектуры. Вывески, и афиши — сердце у нее подпрыгнуло от радости — на вонарском, и флаг ее страны мокро бился над одним из самых импозантных зданий, по всей видимости, над таможней.

Страна Порирул, для видимости управляемая наследственным гочаллоном, была, как и большинство других стран Авескии, вонарским протекторатом, строго контролируемым западными властями. Номинальный глава страны — гочаллон — мог жаловаться небесам на свою судьбу, лишенные избирательных прав местные граждане могли тайно ворчать и угрожать бунтом — может быть, когда-нибудь что-нибудь из этого ворчания и выйдет, но сейчас власть Вонара остается абсолютной, она несокрушима даже теперь, когда опасность угрожает независимости самого Вонара. Войны, охватившие большую часть мира, еще не добрались до Авескии.

Пристань кишела светлокожими западными людьми и золотистолицыми авескийцами, почти все они скрывались под зонтиками и капюшонами плащей. Ни одной серой формы в этой толпе она не заметила. Ни грейслендских солдат. Ни Вечного Огня. Ни империи. Ничего этого здесь не было. Дождь лил потоками, но неожиданно на секунду сверкнуло солнце. Она улыбалась, шлепая по лужам к импозантному зданию, которое приняла за таможню, где ей должны были поставить в паспорт штамп Уль Фуда, как это требовалось правилами Великого Эллипса.

Это действительно была таможня, вонарская вывеска над входом удостоверяла назначение здания. Она вошла внутрь, и, к своему удивлению, обнаружила, что все клерки очень заняты. Должно быть, по меньшей мере, два парохода прибыли одновременно. Многоязычная трескотня ударила ей в уши, от шумной разнообразно одетой толпы зарябило в глазах, она растерялась, на мгновение потеряв ориентацию, но затем нашла глазами плакат, извещающий — ГРАЖДАНЕ ВОНАРА, и направилась туда.

За письменным столом под плакатом сидел молодой клерк, которого она приняла за полукровку из-за сочетания авескийских голубых глаз и черных волос с западного типа носом и губами, его светлая кожа чуть оттенялась золотым природным загаром. Он скучал, и понятно почему — у него не было работы. Пространство перед его столом было пустым.

В помещении толпились люди, на лицах которых было написано, что они провели в очереди несколько часов, Лизелл прошла мимо них, чтобы ее обслужили без малейшего промедления. В конце концов, она — гражданка Вонара на территории Авескии. Это была привилегия того рода, какую Каслер Сторнзоф получал как должное на всей территории, подвластной Грейслендской империи, но теперь настал ее черед, и она радовалась.

Клерк при появлении вонарки оживился и сразу же выпрямился на стуле.

— Могу ли я быть вам полезен, многоуважаемая мадам? — спросил он с предельной любезностью, граничащей с подобострастием. Он говорил на авескийский манер — нараспев.

Она объяснила, что ей нужно, и он поставил штамп в ее паспорт без малейшего колебания, затем поднял на нее глаза и преданно спросил:

— Многоуважаемой мадам еще что-нибудь требуется?

— Да, конечно, — ответила она доверительным тоном. — Мне не помешала бы некоторая информация, если бы вы были так любезны мне ее предоставить.

— Почту за честь оказать услугу мадам.

— Мне нужен поезд на север, в ЗуЛайсу — город в Кандеруле. Не подскажете ли вы мне, как быстрее добраться до вокзала?

— Ах, многоуважаемая мадам, — клерк печально покачал головой. — Мне неприятно огорчать мадам, но в настоящее время поезда по всему Кандерулу не ходят и не будут ходить еще несколько дней или даже недель.

— Только не говорите мне, что железнодорожные рабочие бастуют!

— Нет, они не осмелятся на такое, многоуважаемая мадам. Это все из-за дождей, понимаете. В этом году они — исключительные. Невероятно поднялась вода в Золотой Мандиджуур везде наводнения, и пути затоплены.

— Мне нужно попасть в ЗуЛайсу как можно быстрее. Как это можно сделать?

— Как это можно сделать, многоуважаемая мадам? Есть только одно средство — йахдини-баржа, она доставит вас вверх по Золотой Мандиджуур до гочаллата Кандерул, а потом до Афа Хаал. Скоро и поезда будут ходить до Афа Хаала, уже строят дороги, но счастливый день пока еще не настал. А пока мадам должна поехать на восток через степи, которые лежат между Афа Хаалом и ЗуЛайсой, арендовав какое-нибудь транспортное средство.

— И что может служить этим транспортным средством?

— Это уж, мадам, как судьба пошлет.

— Понятно. А теперь скажите, где мне искать йахдини-баржу?

— На Кхад-джи, многоуважаемая мадам.

— Где?

— Кхад-джи, мадам. Это речная пристань в северной части города. Там вы сможете сторговаться с ягдинером, и его животные вытащат вашу баржу через каналы дельты прямо в Золотую Мандиджуур.

— У вас все получается так просто! А до этого Кхад-джи на фиакре можно доехать?

— Ой, нет, фиакров в Уль Фуде нет, многоуважаемая мадам, — сообщил ей подобострастный клерк. — Увы, нам подобного рода западные чудеса незнакомы. Здесь мадам может воспользоваться фози, это скороходы. Вы найдете их под навесом с южной стороны таможни.

— О, хорошо, я прямо сейчас иду туда. Спасибо вам за помощь и любезность.

— Рад был услужить многоуважаемой мадам, — свое заявление он сопроводил почтительным поклоном.

Излишне почтителен, подумала Лизелл. Она не привыкла к такому раболепию, которое в первые секунды кажется приторным, а затем вызывает просто отвращение. Кивнув на прощание, она развернулась и направилась к выходу. Не успела она сделать и несколько шагов, как ее окликнул знакомый голос.

— Мисс Д'вер! И вы здесь? Неужели!

Она обернулась и тут же увидела его — невысокая, промокшая, но почти щегольская фигура в дорогом плаще стояла в голове длиннющей очереди.

Меск Заван. Здесь, в Уль Фуде, идет с ней голова в голову, а она-то считала, что он где-то далеко позади. Ну почему в пароход, на котором он плыл из Южных территорий Ягаро, не ударила молния или еще чего такого не приключилось?!

Какие неспортивные, недостойные мысли. Она по-настоящему симпатизировала Меску Завану и по-настоящему хотела, чтобы он выбыл из гонок не в результате смертельного случая, а так, в результате временной недееспособности.

Изобразив на лице такую же радостную улыбку, она подошла, чтобы поприветствовать его. Заван хорошо выглядит, отметила она не без сожаления. Отдохнувший, оживленный и в хорошей форме. Как ему удалось сюда добраться?

— Как вам случилось сюда прибыть? — повторил он вслух ее мысли. — Весь этот длительный путешествие вы смотреться, как ширинская модница.

— Да какая уж там модница, вы мне льстите. Но все равно спасибо, я тоже рада видеть, что вы выбрались из лесов Орекса здоровым и невредимым. Не всем удалось пройти их.

— Это чисто правда. Однажды я думать, что мне конец. Эти непролезть джунгли много разными тварями, ягарскими дикари и грейслендцы. Даже и не понять, кто хужее.

— И не говорите.

— Да, — улыбнулся Заван. — Досюда империя не пришла, здесь можно язык не прикусывать! Эти грейслендцы растравили Блаженные племена до страшной злобы. До их прихода, мне сказать, дикари вести себя очень тихо.

— Я не удивляюсь.

— Я рад, что вы вышли из джунгли живой, мисс Д'вер. Хоть вы и я с вами соперники, но я вижу, что вы человек хороший, и я желаю вам удачи.

— Спасибо, — а она буквально несколько минут назад желала ему если не смерти, то временной недееспособности. Устыдившись своих нехороших мыслей, она с неподдельной искренностью добавила: — И вам удачи, господин Заван.

— Да, мне она не помешать.

— Я бы с радостью послушала, что там случилось в джунглях, раз вам показалось, что пришел конец, но сейчас…

— Я понимать, у нас гонки, и вы должны бежать.

— Да, именно. Ну, тогда до встречи.

— До встречи, мисс Д'вер.

И она оставила его стоять в очереди. Раскрыв зонтик при выходе из таможни, она повернула налево, направляясь к южному углу здания. Там стояла пара двухколесных фози, их разноцветные подушки и бахрома мокли под дождем. Местные скороходы кучковались тут же под навесом, и она быстренько окинула их оценивающим взглядом. Один был невысокого роста, сухопарый, с седыми волосами, изношенность жизнью просматривалась в его облике. Второй — молодой, мускулистый, с орлиным взором в глазах. Быстро выбрав претендента на победу, она шагнула прямо ко второму; он поклонился низко и с уважением.

— До Кхад-джи, пожалуйста, — сказала Лизелл, — и как можно быстрее.

— Увы, многоуважаемая мадам, — ответил скороход с более сильным распевно-мелодичным авескийским акцентом, чем клерк. — Нельзя. Смиренный уже заказан.

— Что ты имеешь в виду?

— Недавно один многоуважаемый — не из Вонара, но все равно многоуважаемый — господин хорошо заплатил мне, приказал мне ждать, а сам исчез в здании таможни. Он все еще там.

— Так, может, он никогда не вернется, — предположила Лизелл. — Скорее всего он уже передумал. Неважно, сколько он заплатил, я дам в два раза больше. Ну что, идет?

— Вот так задача, — колебался соблазняемый скороход. — Либо боги мне посылают счастливый случай, либо они испытывают мою честность соблазном. Ясно одно — мне суждено сегодня доставить кого-то до Кхад-джи, поскольку об этом говорят многоуважаемые, выходящие из таможни.

— Конечно, — страшное подозрение закралось в голову Лизелл. — Мужчина, который заказал тебя — низкого роста и худощавый? Он одет в плащ бежевого цвета? И говорит по-вонарски так, что его не поймешь?

— О боги, именно этот.

— Я знаю его. Он легкомыслен, как перышко, подхваченное легким ветерком. Он уже забыл о тебе. И ты о нем забудь. Я заплачу втрое больше. Ну что, поехали?

— Втрое?

— Да. Я очень, очень спешу. — Такой способ обойти Меска Завана на пути к речному пирсу был явно предосудителен, но скороход, похоже, не мог не оценить срочность дела.

— Втрое? А-ах, не верю ушам своим. — Он поскреб подбородок. — Это очень много, как-то нечестно получается. Два года сряду я побеждал в соревнованиях и был чемпионом среди скороходов в южном районе Уль Фуда. Наверное, боги заподозрили, что я возгордился. Если вы не шутите насчет оплаты…

— Не шучу, уверяю тебя. Поехали же!

— Ну, тогда уж точно они испытывают меня. Но я не осрамлюсь. — Скороход гордо выпрямился. — Мадам, я остаюсь верен данному слову, я буду дожидаться многоуважаемого в плаще, если потребуется, до самой смерти. Решено, я выдержу это испытание.

— Послушай, — начала Лизелл, — это никакое не испытание. Поверь мне, я действительно…

— Мадам, многоуважаемая мадам, — вмешался в их разговор пронзительный голос. Он принадлежал второму скороходу, потрепанному жизнью старичку, о чьем существовании она напрочь забыла. — Позвольте смиренному услужить мадам. Я доставлю вас до Кхад-джи быстро и с удобствами, так быстро, что никто не догонит.

— Ты? — Лизелл смерила взглядом говорившего. Ростом он был меньше Меска Завана — казалось, ветерок дунет, и он упадет. Она сомневалась, что ему под силу протащить фози с пассажиром и полквартала.

— Истинно говорю, многоуважаемая мадам, — седой туземец с не свойственной его возрасту живостью согнулся в поклоне. — Я — НайЗинд, из касты Потока, к услугам мадам.

— Спасибо, нет, — она по-доброму улыбнулась, чтобы смягчить отказ. — Я договорюсь с другим. — И, вновь повернувшись к крепкому молодому скороходу, она продолжила уговоры. — Если ты сомневаешься в моих честных намерениях, я могу заплатить половину суммы вперед, а остаток, когда…

— Нет, мадам, — молодой неистово затряс головой. — Я сдержу слово, которое дал тому, в плаще, я уже получил его деньги, и я не хочу быть нечестным. Многоуважаемая мадам должна найти другого скорохода. Старик НайЗинд сможет доставить ее куда надо, а есть и другие. — Он указал рукой.

— Другие? — она посмотрела в ту сторону, где-то на расстоянии в несколько сот ярдов стояло еще одно здание, и там тоже был навес. Если там и были скороходы, то она не могла их рассмотреть, но она вынуждена была поверить ему на слово. — Очень хорошо, если ты не хочешь изменить свое решение.

Она направилась к невидимым скороходам. Не успела она пройти и четверть расстояния, как сзади послышалось шлепанье сандалий по лужам, и ее догнал НайЗинд, его изможденное старческое лицо горело энтузиазмом.

— Мадам, многоуважаемая мадам, только одно слово, если позволите.

— Извини, я очень спешу, — она даже не замедлила шаг.

— Согласен, согласен. Поистине дела богов и дамы из Вонара не терпят, чтобы их откладывали, но смиренный умоляет пожертвовать ему мгновение. Многоуважаемая мадам, только ради вашего блага, позвольте НайЗинду убедить вас, что он — лучший человек в своем деле, преданный, надежный, бесстрашный, сообразительный, неукротимый…

— Так много достоинств? — она не смогла сдержать улыбку вопреки своей нетерпеливой поспешности. — Послушай, НайЗинд, я боюсь, ты не понял. Понимаешь, мне нужно добраться до Кхад-джи раньше человека в плаще, того самого, который нанял молодого скорохода. Я не сомневаюсь, что ты очень хороший скороход, но я очень тороплюсь и боюсь…

— Боитесь, что НайЗинд не сможет бежать быстрее того великовозрастного юнца, той неуклюжей кучи свежего теплого козлиного дерьма, того сосунка с головой, набитой опилками, и со свинцовыми ногами, которые не поднять. Мадам не верит, что я действительно могу быстро ее доставить туда, куда она так торопится? О-а-х! Ушам своим не верю, мадам. Поверьте мне. Поверьте, что молодость и сила — ничто по сравнению с мудростью и дерзостью. Есть способ обеспечить многоуважаемой мадам ее успех. Смотрите, — он понизил свой пронзительный голос до шепота — что я вам покажу.

Лизелл встала, как вкопанная, поскольку непонятно как НайЗинд умудрился прыгнуть прямо ей под ноги и перегородить дорогу. Он отогнул полу своего клеенчатого дождевика и показал какой-то инструмент, который он сжимал своей тощей рукой. Тесак, поняла она, с короткой ручкой и увесистый.

— Несколько быстрых ударов… — НайЗинд убедительно показал жестом и тут же опустил полу. — Только заплатите мне столько, сколько вы пообещали тому юнцу, и победа мадам обеспечена.

— Ты не понял, ты… нет, я не нанимаю никого, чтобы напасть на…

— Боги запрещают это! Да я лучше своего последнего зуба лишусь, нежели пущу живому человеку кровь. Я предлагаю всего лишь несколько ударов железом по дереву…

— По дереву?

— По оси, многоуважаемая мадам. По оси того фози, на котором поедет человек в плаще. Несколько ударов, ось ломается, и сказке конец.

— А, теперь поняла. — Победа мадам обеспечена. Это будет коварство по отношению к Меску Завану, не говоря уже о молодом скороходе. Совершенно бессовестно, попросту говоря. Победа мадам обеспечена. Конечно, никто не пострадает, но это нехорошо, презренно. Победа мадам обес…

— Ну, тебе не удастся это сделать в любом случае, — медленно проговорила Лизелл. — Юнец, как ты его называешь, конечно же, увидит, что ты собираешься сделать, и…

— О-а-х! Он ничего не увидит, если многоуважаемая мадам затмит ему глаза и заткнет уши. Возвращайтесь, начните говорить с ним снова, мадам. Потрясите своими деньгами у него перед носом, он на них только и будет смотреть.

Насчет этого, наверное, НайЗинд был совершенно прав. План — гадкий, но выполнимый. И она не может позволить своему сопернику «эллипсоиду» воспользоваться услугами чемпиона среди скороходов южного района Уль Фуда ни в коем случае, если она рассчитывает победить. Лизелл больше не колебалась.

— Делай свое дело, — согласилась она. И, повернувшись, направилась во второй раз уговаривать чемпиона.

Она даже не осознавала, что она ему говорила. Она громко доказывала что-то, неистово жестикулировала и потрясала пригоршней новых рекко у него под носом. Она только что колесом перед ним не ходила, чтобы он видел только ее, сама же краем глаза следила за фози, мокнувшими под дождем. Она видела, как проворная фигура НайЗинда, задрапированная в неприметный коричневый дождевик, прокралась к одному из фози и исчезла под ним. Она навострила уши, чтобы услышать стук топорика, но шум дождя и ее собственные экстравагантные вокализы заглушали звук, если он вообще был. А молодец непоколебимо стоял на своем. Скоро НайЗинд появился из-под фози и удалился. Дело было сделано.

Теперь Лизелл могла закончить играть свою роль. Она замолчала, притворившись, что вынуждена смириться с обстоятельствами, отцепилась от непобедимого чемпиона, опустошенная, пошла прочь. И тут же рядом как из-под земли вырос НайЗинд.

— Окажите смиренному честь, позвольте нести груз многоуважаемой мадам, — она отдала ему свой чемодан. Тот перекочевал в фози, туда же погрузилась и Лизелл, кое-как устроившись на промокшем сиденье.

Не успел НайЗинд пристроиться между двумя оглоблями, как Меск Заван вышел из здания таможни. С саквояжем в одной руке и зонтиком в другой он торопливой походкой направился прямо к зарезервированному чемпиону южного района Уль Фуда.

— Быстрее, быстрее, — торопила Лизелл своего скорохода.

— Мадам не надо бояться конкурентов, — выгнув дугой спину и подав плечи вперед, он двинулся неспешной рысью — наверное, на своей предельной скорости.

Она не разделяла с ним его уверенности. Лизелл оглянулась назад и увидела, что чемпион южного района уверенно встал между двумя оглоблями и сразу пустился галопом, как хорошая лошадь. В следующее мгновение фози Меска Завана поравнялось с ее собственным, вот уже обогнало ее и стало быстро удаляться. От злости она чуть не закричала. Случилось то, чего она боялась. Меск Заван вырвался вперед. Он раньше ее окажется на Кхад-джи, и ему достанется лучший ягдинер, как сейчас достался лучший скороход, он первым доберется до ЗуЛайсы, а там фортуна и вовсе повернется к ней задом. Она должна была — подумала она задним числом — поискать среди других скороходов, но она даже не дошла до них, потому что невозможный НайЗинд умудрился сбить ее с пути, запутать, одурачить, и она все это сама допустила.

— Если человек в плаще раньше нас окажется в Кхад-джи, — Лизелл старалась перекричать шум дождя, скрип деревянных колес и обычный гомон многолюдного авескийского города, — ты не получишь свои десять новых рекко.

— О-а-х! Я их сделаю, — весело откликнулся НайЗинд. — Так сказали звезды. Мадам не нужно бояться.

— Мадам хотела бы, чтобы ты никогда не попадался ей на глаза, — пробурчала себе под нос Лизелл. Старый мошенник, может, даже и не касался своим тесаком оси противника.

— Смотрите, мадам, смотрите! — закричал очумевший от счастья НайЗинд.

Впереди узкая улочка делала резкий поворот, и когда чемпион на полной скорости огибал его, подрубленная ось сломалась. Фози содрогнулось, и колеса накренились под опасным углом, одно из них соскочило и покатилось в сторону. Фози перевернулось, и Меск Заван взвился в воздух со своего места.

Удивительно, его тело, казалось, так медленно падало. Обзор был прекрасный, и у Лизелл была возможность хорошо рассмотреть траекторию падения Меска Завана, работающего в воздухе руками, как ветряная мельница. На секунду показалось, что он завис в воздухе, его лицо застыло с открытым ртом и расширенными от ужаса глазами. Затем он упал и остался лежать неподвижно. Мгновенно вокруг собрались прохожие.

— О-а-х! Вот и получил знаменитый чемпион южного района! — выкрикнул НайЗинд.

— Остановись, остановись сейчас же! — закричала Лизелл.

— Но многоуважаемая мадам…

— Я сказала, остановись!

НайЗинд повиновался. Их фози остановилось совсем рядом с местом падения, и Лизелл забралась на сиденье, чтобы получше рассмотреть, что там происходит. Ей было видно, что чемпион южного района совсем не пострадал. Но Меск Заван лежал неподвижно на дороге в месиве грязи, на лице кровь. Дождь смывал ее, но она вновь выступала. Его неподвижность пугала. Если он умер, то она — его убийца.

Она стояла и смотрела, как собиралась толпа, и лил дождь, и шли минуты, столетия текли мимо. Прошла целая вечность, и Меск Заван пошевелился, но его глаза оставались закрытыми. Он — по крайней мере сейчас — был жив. Лизелл тоже закрыла глаза, но увидела его еще ярче. Мелодичный голос прервал ее раскаяние.

— Многоуважаемая мадам, если вы теперь будете так добры и сядете на место, я доставлю вас до Кхад-джи, как и обещал, как мы договаривались. Победа мадам обеспечена.

— Попридержи язык, — она сверху посмотрела на него, ненавидя его за то, на что он подбил ее, четко осознавая, что только она во всем виновата. — Это моя вина, думаешь, я оставлю его лежать здесь, на улице?

— Ну а что мадам может сделать?

Хороший вопрос, подумала она.

— Я должна проследить, чтобы его доставили в ближайшую больницу…

— О-а-х! Это сделают стражи. Они будут здесь через минуту.

— Тогда я хочу остаться и убедиться, что он жив.

— А если нет?

Ответа не последовало.

— Многоуважаемая мадам должна знать, что судьба человека в плаще в руках богов, — рассудительно объяснил ей НайЗинд. — Умрет он или будет жить — все зависит от воли богов. Если он погибнет сегодня, то только потому, что наступил его час. И ни мадам, ни я не могут приблизить или отодвинуть его час ни на секунду.

Она подавила поднявшиеся в ней возражения. Нет смысла устраивать философские споры с законченным фаталистом.

— Я хочу, чтобы ты доставил этого человека в ближайшую больницу… — не успела она договорить, как появились трое авескийцев в форме с носилками. На их одинаковых плащах была эмблема городской стражи Уль Фуда, и толпа сразу же расступилась перед ними.

— Стражи, — пояснил НайЗинд.

Поспешно приблизившись к пострадавшему, они опустились на колени, очень быстро его осмотрели, после чего положили Меска Завана на носилки. Двое понесли его, а третий остался опрашивать свидетелей и начал с чемпиона южного района, который должен был бы уже догадаться, что все это было подстроено. И который, должно быть, уже догадался, чьих это рук дело.

— Ну, вы видите? — хорошее расположение духа не покидало НайЗинда. — Теперь все в порядке.

— В порядке?

— Боги подарили многоуважаемой мадам свою улыбку, ее бедам конец. Кхад-джи и победа ждут ее.

От Лизелл требовалось сказать только одно слово, чтобы привести фози в движение, но она медлила. Совесть болела, как открытая рана. Она должна поехать вместе с Заваном, удостовериться, что ему оказана соответствующая медицинская помощь, оплатить его медицинские счета или похоронные расходы, если до этого дойдет, написать письмо его жене в Аэннорве. Она должна сделать все, чтобы ему помочь, даже если ее усилий окажется недостаточно. С другой стороны, она не может себе позволить задерживаться в Уль Фуде — ни в коем случае, если она хочет выиграть гонки. Она не может позволить себе роскошь быть высоконравственной, это свяжет ее по рукам и ногам, она не может позволить себе быть чувствительной. С самого начала она знала, что от нее потребуются определенные жертвы.

Лизелл села.

— В Кхад-джи. Быстрее.