"Убийство в стиле ретро" - читать интересную книгу автора (Володарская Ольга)День третийТихонько, стараясь не шуметь, Сергей вошел в гостевую спальню. Аккуратно прикрыл за собой дверь. Подошел к окну, раздвинул тяжелые, не пропускающие ни единого солнечного лучика, портьеры. Тут же большое, не очень уютное помещение, озарившись светом ясного утра, преобразилось: предметы мебели заиграли, посверкивая своими никелированными ручками, фарфоровые вазы, стоящие в нише напротив окна, засветились, золотые кисти на покрывалах кресел начали переливаться… Девушка, лежащая на круглой кровати, недовольно сморщилась, прикрыла глаза ладонью, перевернулась на другой бок. Ее короткие рыжеватые волосы, попав под солнечный луч, вспыхнули ярким пламенем. Сергей подошел к кровати, присел на краешек. Стакан с соком, который держал все это время в руке, поставил на тумбочку. — Анечка, уже одиннадцать, — тихо проговорил он, склоняясь к торчащему из-под щипаных бачков уху. — Пора вставать… Девушка шумно вздохнула, потянулась, перевернулась на спину, открыла сонные глаза… и, испуганно пискнув, села на кровати. — Что я здесь делаю? — прошептала Аня, озираясь по сторонам. — Где я? — Вы у меня дома. Не бойтесь… Аня подтянула одеяло к самому подбородку. Жест трогательный, но неуместный: на ней была фланелевая пижама с глухим воротом. — Это вы меня вчера похитили? — спросила она, с ужасом глядя на Сергея. — Бог с вами, Анечка! Я вас не похищал. Это вы бросились под колеса моего автомобиля… — Но мне что-то вкололи, когда я оказалась в салоне… — Успокоительное. Я всегда вожу в аптечке успокоительное. А вы были на грани… — Как вы оказались у моего дома? — продолжала допрос насмерть перепуганная Анюта. — Мы приехали к вам вместе с Пером Моисеевым. Я попросил его, показать мне, где вы живете… — Он убийца! — вскричала Аня, вскакивая с кровати и зачем-то отбегая в дальний угол комнаты. — Что за бред? — Он прислал мне отравленные конфеты… Он убил тетю Симу… — Ах вот о чем речь… Теперь понятно… — кивнул головой Сергей. — Про смерть вашей соседки я знаю… — Откуда? Вы с ним заодно? — Мы созванивались с Пером несколько раз. Последний наш разговор состоялся пол часа назад. Он спрашивал, как вы себя чувствуете и готовы ли к разговору… — Я с ним разговаривать не буду! — А с милицией поговорите? — Обязательно! — горячо заверила его Аня. — Вот и хорошо… И что вы расскажите? — Что Петр прислал мне кота с мудями и коробку с отравой! — Муди опустим, — против воли улыбнулся Сергей, — поговорим о конфетах… Почему вы решили, что их прислал Петр? — А кто ж еще? — Их мог прислать кто угодно, почему вы решили, что это он? — Потому что… Потому что он прислал кота… — Так, значит, кота мы зря опустили… Тогда возвращаемся к нему и его … м… половым органам… — Вот они как раз и не при чем! Просто у него хвост пистолетом, а из-за этого яйца видно, мне еще тетя Сима сказала, что это неприлично… — Стоп-стоп-стоп! Я ничего не понял. Что за кот? Живой? — Нет, нарисованный… — Аня зашарила глазами по комнате. — Где мои вещи? Я вам сейчас покажу… Сергей показал глазами на стул, стоящий рядом с кроватью, на его ручке висела Анина кожаная сумка. Схватив ее, девушка достала из кармашка помятую открыточку. — Вот, смотрите, кот! И надпись: «Держи хвост пистолетом!». — Ага. И что? — Тот, кто прислал эту открытку, хотел меня подбодрить, ведь так? — Если закрыть глаза на содержимое конфет, то да… Аня вцепилась Сергею в руку, приблизила свое лицо к его уху и протяжно прошептала: — Только Петр знал, что мне именно в то утро нужна была поддержка! — Почему только он и почему именно в то утро? — Потому что позавчера я узнала, кто моя мать. Узнал и он, но не поверил, вернее, сделал вид, что не поверил, и успокаивал меня… — бессвязно забормотала она. Сергей слегка встряхнул Аню за плечи. — А теперь еще раз, но четко и ясно. Итак. Сначала девушка не хотела ничего рассказывать, потом попыталась, но четко и ясно у нее не получалось, скорее сумбурно, бессвязно, очень эмоционально. Однако с Божьей и Сергеевой помощью Аня поведала таки свою историю… Прослушав ее до конца, Сергей сухо спросил: — Зачем ты все это придумала? — Что «все это»? — Все! История от начала до конца кажется мне бредом не совсем нормальной бабы… — Я ничего не придумала… — начала оправдываться Аня, но Сергей не стал ее слушать: — Моя дочь умерла в младенчестве! — Сочувствую… — пробормотала она. — Полина моя дочь! И она умерла в возрасте двух месяцев… — Она жива. Вы сами можете в этом убедиться… Езжайте в Васильковский Дом инвалидов… Сергей зло отмахнулся, пропуская мимо ушей доводы ненормальной фантазерки. — А что за идиотская история с письмом? Ни за что не поверю, что Лина оставила тебе… Аня не дослушала его тираду — отвернулась и полезла в свою сумку. Тут же достала потрепанную толстую книжку с такой затертой обложкой, что не возможно было прочесть названия, подлезла пальцем под дерматиновый корешок, после чего выудила оттуда сложенный в несколько раз лист. Развернула и протянула Сергею со словами: — Хорошо, что я книгу взяла, чтобы в метро почитать, а то вы бы мне так и не поверили… Теперь смотрите сами… Сергей взял протянутый лист. Глянул на испещренную убористым почерком первую страницу, пробежал глазами по абзацам. Письмо явно было написано Лииной рукой, уж кому, как не Сергею знать: как-никак двадцать пять лет он получал от нее открытки. Значит, девчонка не соврала. Что ж, получается, его обнули не сейчас, а почти пол века назад… Он успел прочесть лишь первую страницу, когда Аня подала голос: — Выходит, вы мой дедушка? — тихо спросила она. — Что? — удивленно переспросил Сергей, отрывая взгляд от письма. — Раз Полина ваша дочь, то я… — Анечка, Поля никак не может быть вашей мамой. Она ненормальная… — Я знаю, я видела… — запинаясь, проговорила Аня. — Но нам сказали, что если причиной ее ненормальности стала родовая травма… — Травмы тут не при чем, в ненормальности Поли виноваты гены — она плод инцеста. — Плод чего? — не поняла наивная Анечка. — Ее родители были… — Он запнулся, не решаясь поведать девушке всю правду, и поспешно добавил. — Близкими родственниками. — То есть вы и… — Одна из моих… кузин… — Родили девочку Полю? — Я, конечно, ее не рожал, но принимал участие в ее зачатии. — Понятно, — смущенно пробормотала Аня. Они немного помолчали. Аня во время паузы смотрела себе под ноги, а Сергей на нее: он пытался разглядеть в ее миловидном личике тень сходства с Линой, но, как ни старался, не находил… Девушка была совершенно не похожа на его сестру и, как выяснилось только что, на свою бабку… — Кто же тогда моя мать? — подняв на Сергея печальные глаза, спросила Аня. — Наверное, та, кто тебя воспитала. А отец, скорее всего, Эдик… — Шура Железнова не была моей матерью! Я в этом уверена! — тряхнула своей аккуратно подстриженной головкой Аня. — И Эдуард Петрович мне не отец… — Больше некому. — Он сидел, когда меня зачали… — Ну и что? В тюрьме разрешаются свидания с женами, а он мог быть в тот момент женат на какой-нибудь шальной бабенке… Либо от него забеременела обычная шлюха, которых приводят на зону для таких авторитетных бандитов, как Вульф… — Но Эдуард Петрович заверил меня… — Он мог и не знать. Лина у него законных детей отобрала, зачем бы ей рассказывать о незаконной дочке? Пристроила ее и ладно. — Но он сидел в Уфе! Как эта ваша шлюха могла притащить меня в Москву? Откуда она узнала адрес Элеоноры Григорьевны? — У начальника тюрьмы, у самого Вульфа, у друга Вульфа, да мало ли… — Он махнул рукой, как бы отгоняя от себя свои же собственные мысли. — Зачем гадать? Да и не в этом сейчас вопрос… — А в чем? — искренне удивилась девушка, похоже, эта тема волновала ее больше всех остальных. — В том, что кто-то хочет тебя убить. И этот кто-то уж конечно не Петр Моисеев… — Он легонько щелкнул ее по носу. — Ты бы подумала, зачем ему это? Солидный столичный адвокат, богач, умница, состоявшийся человек пытается извести малознакомую девчонку по средствам отравленных конфеток. Не находишь это глупостью? Какая ему от твоей смерти выгода? — Да, я, наверное, зря так на него подумала, — пролепетала она. — Не забудь за это извиниться, — наставительно проговорил Сергей. — Он приедет ближе к вечеру вместе со следователем Головиным. — Может, пусть прямо сейчас приезжают? Я хорошо себя чувствую… — Полежи еще, отдохни. Пока отдыхаешь, припоминай все детали вчерашнего дня. Подумай над тем, кто может хотеть твоей смерти… — Он встал в кровати, расправил помятую простыню. — Захочешь есть, спустись в кухню, поройся в холодильнике. Прислуги в доме нет, так что у нас самообслуживание… Если что-то понадобиться, а найти не сможешь, звони, я вот на журнале номер записал. — Вы куда-то уезжаете? — робко спросила она. — Да, надо съездить в одно место по делам… — ответил Сергей, направляясь к двери. — В какое место? — крикнула вслед Аня. — В волчье логово, — бросил он, выходя за порог. — В чье? — донеслось до него из-за прикрытой двери. Он не ответил, все его мысли сосредоточились на предстоящей встрече с Вульфом. Петр сидел в салоне задрипанной «копейки» майора Головина, пил кофе из пластикового стаканчика и с удовольствием слушал музыку — она в отличие от пахнувшей кислятиной бормотухи была прекрасна: Чайковский «Вальс цветов». «Щелкунчик» был любимым музыкальным произведением Петра Моисеева, и, помниться, за это он не раз удостаивался презрительного «фи». Например, его последняя пассия, коллега-адвокатша Мариночка, заявила, что в наше время «тащиться» от Петра Ильича могут только зачуханный домохозяйки и активные педики, причем последние «кайфуют» от него только потому, что их бог-отец Боря Моисеев использует в своих песнях отрывки из его произведений. Против домохозяек, активных педиков и своего однофамильца Бори Моисеева Петр ничего не имел, по этому влился в их ряды со спокойной душой, однако с Мариночкой в скором времени отношения порвал — он не терпел, когда кто-то пытался навязать ему свои вкусы. Пока Петр размышлял об этом под волшебные звуки вальса, автомобильная дверка распахнулась, и в салон, бурча что-то себе под нос, влез майор Станислав Павлович Головин. Угнездившись на водительском сиденье, он положил локти на руль, подбородок на сжатые кулаки и задумался. — Что показало вскрытие? — спросил Петр, внимательно вглядываясь в недовольное лицо майора. — Цианид, как я и предполагал… — А в конфетах? — Он же. Отравитель взял обычные конфеты типа «ассорти» с коньячной начинкой, высосал из них шприцем жидкость и тем же шприцем закачал яд. Завернул их в фирменные фантики, положил на верхний ярус коробки. Короче, не перемудрил… Все просто, без затей… — Он пощипал свои бармалейские усы. — Если б бабка смотрела повнимательнее, то увидела бы, что конфетки с верхнего яруса подозрительные. Они явно из другой коробки, обернуты не профессионально, а на донышке каждой маленькое отверстие от иглы… — Убийца был уверен, что получатель не станет рассматривать конфеты досконально… — Это понятно, — задумчиво протянул Стас, потом спросил. — Как там ваша клиентка? Можно с ней побеседовать? — К сожалению, она пока не в состоянии отвечать на вопросы. Вчера ей вкололи успокоительное, и сейчас она еще спит, по крайней мере, пол часа назад еще спала… Давайте к вечеру. — Ну что ж ладно… Тем более картина более-менее ясна. Осталось уточнить кое-какие детали… — Ясна? — Да. Соседка покойной, гражданка Самарцева А.К. рассказала следствию кое-что полезное… — Можно узнать, что именно? Или это тайна следствия? — Да какая тайна, — фыркнул майор. — Все то же самое вам ваша клиентка расскажет. Короче так. Пришла Самарцева к покойной Богомоловой в гости (живет она через подъезд) и увидела на кухонном столе диковинную коробку. Стала спрашивать, старуха ей и рассказала, что конфеты прислал Нюрке Железновой какой-то хахаль (это она, конечно, сама придумала), а принес их посыльный… Ну вы знаете, наверное, фирмочки такие есть по доставке всякой ерунды на дом? — Фирму нашли? — А как же! ЧП «Пегас», владелец Пегов К.К. — Кто принес конфеты, помнят? — Очень хорошо помнят. Это был некто в длинном плаще, в шляпе, очках, шарфе до носа и кожаных перчатках. Человек-невидимка, короче. К тому же без голоса… — То есть? — То есть, сказал буквально пару слов сиплым шепотом: «Здрасьте» и «Простудился», остальные записал на бумаге. Так как был в перчатках, отпечатков, сами понимаете, не оставил… — Движения, походка, осанка? — Ничего. — Сокрушенно покачал головой майор. — Опрос уличных торговцев тоже результата не дал, но ребята работают… — Кроме конфет было что-то еще? — Открытка. Приемщица не разглядела, какая, а по словам Богомоловой порнографическая. С зоофилами что ли… Не очень я понял, это надо уточнить у Ани. — Почему Богомолова вскрыла чужую коробку и как она оказалась у нее? — Аня оставила. Курьер повстречал ее в подъезде, там же передал посылку. Чтоб не тащить на четвертый этаж, Аня оставила ее у соседки, пообещав, что когда вернется, конфеты попробуют вместе… — И старуха не дождалась? — Совершенно верно. Если верить Самарцевой, старуха умирала от нетерпения, ей очень хотелось полакомиться заморским шоколадом. А Аня все не шла. Тогда она решила подняться — вдруг девушка прошмыгнула мимо ее квартиры, позабыв и о конфетах, и о ней самой. Когда Самарцева отправилась восвояси, было это в пятнадцать тридцать, Богомолова вышла за ней в подъезд в обниму с шоколадом и зашагала по лестнице вверх…— Головин кисло улыбнулся. — Ани дома не было, но бабка больше не могла терпеть — она распаковала коробку, вынула самую верхнюю конфету, развернула, сунула целиком в рот … — И умерла. — Умерла, — повторил он. — Прямо на площадке. А потом еще два часа лежала, пока ее Аня не обнаружила… Во сколько, говорите, это произошло? — Около семи. Я вошел в подъезд в пять минут восьмого, она уже бежала по лестнице… Головин, не отрывая подбородка от кулаков, повернул голову в сторону Петра, остро посмотрел на него своими колючими зелеными глазами, сжал губы, из-за чего усы сразу встали дыбом, вытянул их трубочкой (усы тут же мирно полегли), скривил нижнюю, закусил верхнюю — все эти гримасы красноречиво говорили, о напряженной работе мысли. — Вы хотите меня о чем-то спросить? — поинтересовался Петр, заворожено наблюдая за движением губ майора. — Хочу, — ответил тот, закончив свою мимическую пантомиму кривой улыбкой. — Почему Аня от вас шарахнулась, как от чумы? — Я сам не понял, — немного смущенно признался он. — Она была не в себе, обзывала меня убийцей, дралась… Ей либо что-то примерещилось с перепугу, либо она просто меня не узнала, и расценила мои действия (я пытался ее задержать), как угрозу своей личной безопасности… — От вас убежала, а к Отрадову, почти незнакомому мужику, в машину села? — Она не совсем села… Сергей ее буквально втащил — она бежала, не разбирая дороги, могла под машину попасть, пришлось применить силу. — Аня сейчас у него? — В его загородном доме. — У него и тут домик имеется? — скривился Головин. — Во дает, старикан! В столице бывает не больше двух раз в год, в гостинице что ли остановиться не может? — Майор почесал желтым от никотина указательным пальцем кустистую бровь. — Зачем он приперся в Москву в этот раз, не знаете? — Сказал, на похороны… — Врет. Он вылетел в Москву утром, а ее только убили днем… Петр покосился на Головина, сначала ему показалось, что неприязнь майора вызвана банальной завистью бедного молодца к богатому старцу, но теперь он думал иначе — Отрадов не нравился Стасу, не как человеку, а как следователю, следователь Головин Отрадову не доверял и, видимо, имел на этот причины. — К чему вы клоните, Станислав Павлович? — спросил Петр, отрывая взгляд от лица майора, он заметил, что тот не любит, когда на него пристально смотрят. — Мне, знаете что, покоя не дает? — майор поерзал на сидении. — Зачем он вчера за вами увязался? На кой ему Аня понадобилась? — Он сказал мне, что давно хотел познакомиться поближе, спросил ее адрес, когда я ему сказал, что собираюсь ее навестить, то он попросил взять его с собой… — Зачем ему знакомиться с ней? — горячился Головин. — Я не понимаю! — А почему нет? Они дважды встречались: один раз на кладбище, второй в моей конторе, но даже не были друг другу представлены… — Чего ж он так долго ждал? Прошел почти месяц с их первой встречи… — Может, не было времени, — предположил Петр. — Времени у него вагон! Сидит в Москве, как баклан, домой не едет. Раньше, говорят, больше трех дней в столице не выдерживал, сбегал к своим любимым Балтийским берегам, а теперь не выгонишь! — И вы считаете, что сей факт доказывает его причастность к убийствам? — не без иронии заметил Петр. — Этот факт мне кажется подозрительным, — поправил Головин. — Но еще более подозрительно то, что он решил нанести Ане визит вежливости именно в тот день, когда на ее жизнь было совершено покушение… — Майор прикрыл глаза, и загадочно посмотрел на Петра из-под опущенных ресниц. — Мне приходит в голову вот какая мысль: уж не для того ли он приехал, чтобы удостовериться в том, что девушка действительно умерла? Да еще свидетеля с собой приволок, — Стас ткнул в него большим пальцем, — чтоб не самому милицию вызвать… Петр хотел возразить, не возразил. До него только что дошел смысл сказанного Головиным, и он с ужасом понял, что майор может быть прав. Аня стояла у окна и смотрела на утопающий в снегу парк. В Москве уже чувствовалось приближение весны: сугробы осели, посерели, местами подтаяли, превратившись в обширные лужи, тут же, за городом, еще во всю хозяйничала зима — снег белый, искрящийся, на лапах елей пышные муфты а на рябиновых гроздьях тонкий слой инея. Картину торжества матушки-зимы портила только влажно поблескивающая голым асфальтом дорога (она тянулась от крыльца до ворот высокого забора, и терялась в перелеске), с черными горками комковатого снега вдоль обочины. Анна отошла от окна, прилегла на кровать, укрывшись одеялом. В комнате было прохладно, очевидно, дом был нежилым, отопление на всю мощность включили недавно, и он не успел прогреться. Этот красивый двухэтажный особняк вообще производил впечатление запущенного обиталища, потому что, мебель в нем давно не выбивалась, ручки не чистились, портьеры не стирались (от них чуть пахло пылью), а из кухонных шкафов уже год не выбрасывались просроченные продукты. Можно только поражаться тому, что человек отвалил огромные деньжищи за дом, в котором не живет. Ладно бы хоть сдавал (она вот сдала свою халупу), так нет, держит особняк запертым. Странные люди, эти богатые… От нечего делать Аня взяла в руки бабусину книгу. Открыла. В метро она прочла две первые страницы, но сейчас, убей, не могла вспомнить, о чем там было написано. Значит, будем начинать заново, — решила Аня и углубилась в чтение. Сначала она никак не могла сосредоточиться, по этому то и дело приходилось возвращаться на абзац назад, чтобы перечитать его и вникнуть в смысл написанного, но постепенно повествование Аню захватило, и дело пошло. Спустя четверть часа, она уже могла похвастаться тем, что дошла до двенадцатой страницы. Она собралась уже перескочить взглядом на тринадцатую, когда взгляд зацепился за обведенный красной ручкой предлог «под». Зачем бабуся это сделала? Она очень трепетно относилась к книгам, аккуратно их разглаживала, не перегибала, старалась не брать грязными руками, а тут вдруг взяла и намарала корявый квадрат, заключив в него дурацкое «под». Аня перелистала страницы, внимательно вглядываясь в текст, и на пятьдесят пятой нашла еще одно красное окно, из которого на сей раз выглядывало слово «зарыта»… Уж не собака ли? — мысленно хихикнула Аня, продолжив поиск странных отметин. Какого же было ее удивление, когда на двухсотой странице она обнаружила эту самую «собаку», заключенную в чернильную клетку. Это что ж получается? «Под» «зарыта» «собака». Глупость. А если слова переставить местами. Вот так, например: «Собака» «зарыта» «под»… Чем? Перелопатив еще сотню страниц, Аня обнаружила только предлог «В» и существительное «сад». Тогда она начала листать с начала, вглядываясь внимательнее, и нашла где-то ближе к концу слово «будка». Та-ак, если изменить окончание, то получается, что «собака зарыта под будкой». Тогда причем тут «сад»? И тут Аню осенило… Собака зарыта под будкой в саду. Вот, что хотела сказать бабуся! И свой участок с будкой и сараем в дачном кооперативе «Усадьба» она завещала Ане не спроста. То, что зарыто под будкой, должно стать Аниным… И если понимать буквально то это будет какая-то собака… Наверное, мертвая, раз ее закопали в землю… Нет, что тут не то! Не могла бабуся так намудрить из-за останков какого-то, пусть и некогда любимого, пса. Значит, «собака», это не четвероногое животное, а нечто другое, что в целях конспирации было переименовано или зашифровано более заковыристым образом… Знать бы еще что! Тут горе-дешифровщицу осенило вторично — непонятные цифры в конце бабушкиного письма могли быть ключом к разгадке. Уже порядком истрепанное бабусино послание в тот же миг было извлечено из-под корешка, затем развернуто, разглажено и изучено. Особого внимания были удостоены циферки, выписанные с особой тщательностью, и написанные через разные знаки препинания: одни через тире, другие через точку с запятой. Шесть групп чисел, по три в каждой. В этом была какая-то система! 219-6-3;55-10-6; 200-3-5; 301-12-2; 12-7-3; 600-29-2. Похоже, на телефоны, только не Московские. Группы из шести цифр могли сойти за индексы, из пяти за какой-нибудь сейфовый код. А из четырех? 12-7-3. Что это может быть? Надо подумать… Озарение пришло и на этот раз! Просто удивительно! То ни разу, а сегодня аж трижды… 12 — это номер страницы, именно на ней было обнаружено первое загадочное словцо, втиснутое в красно-чернильную оправу. На 7-ой строке, 3-им с начала стоял предлог «под». 12-7-3. Значит, остальные группы чисел означают тоже самое: номер страницы, строчки, слова. И 219-6-3 это именно собака, и ничто другое… Ладно, хватит ломать над этим голову! Надо действовать, а с собаками — хоть живыми, хоть мертвыми — разобраться на месте! Аня вскочила с кровати, стала лихорадочно переодеваться. Так, сейчас три часа дня, если она немедленно позвонит Сергею, то через час, другой он подъедет, заберет ее, и они вместе отправятся в дачный кооператив «Усадьба». К счастью, Аня знала, где он находится — бабуся ей как-то говорила, что до ее участка надо ехать сорок минут на электричке во Владимирском направлении, а выходить на станции Клюевка. Сорок минут, это, конечно, немало, но они же не железной дорогой будут добираться, а личным автотранспортом, так что должны успеть попасть в «Усадьбу» до темноты. О том, что на сегодняшний вечер у нее запланирована встреча с представителями следственной группы, Аня как-то позабыла. Одевшись, расчесавшись пятерней (вот оно: преимущество короткой стрижки), она кинулась к сумке, достала сотовый, хотела было набрать номер Сергея, но оказалось, что телефон не работает: наверное, она его нечаянно отключила — постоянно забывала ставить клавиатуру на блокировку. Аня нажала на кнопку с красной трубкой, экран зажегся, но только для того, чтобы выдать: «Аккумулятор разряжен!»… Черт возьми! Они совсем забыла, что его надо заряжать! Значит, придется звонить по городскому телефону — подзарядник она с собой не взяла. В ее спальне аппарата не было, и Аня выбежала в коридор, утыканный дюжиной дверей. Все они были заперты (Аня проверила), и ключей в скважинах не наблюдалось. Значит, надо спускаться в холл — там точно должен быть телефон. В просторном, уставленном дубовой мебелью холле телефон действительно имелся — стоял на низком столике рядом с заморенным, потерявшим свое изящество, бансаем. Аня подняла трубку, нацелила палец на диск, но тут взгляд ее упал на противоположную стену, на ней, между двумя картинами с батальными сценами, висел ковер, увешанный холодным оружием. Чего там только не было: и кривые сабли, и тонкие прямые стилеты, и маленькие, похожие на клыки крупной собаки, ножички, и большие грубые тесаки. Рукоятки одних украшал примитивный узор, других витиеватая вязь, третьих драгоценные камни. Коллекция, что и говорить, восхитительная, но Аня не по этому пожирала ее глазами, ей вдруг подумалось, что тот кинжал, которым была убита бабуся, вполне мог когда-то висеть на этой стене… От этой мысли стало нехорошо. Вдруг Сергей убийца? Как там говорил Стас… «Темная лошадка… Имел зуб на сестру…». К сказанному можно добавить лишь одно — владеет коллекций холодного оружия. Конечно, это не доказательство вины, но повод для недоверия… Аня положила трубку на рычаг. Отошла от аппарата. Звонить Сергею она не будет, оставаться в его особняке тоже, конечно, он не такой дурак, чтоб убивать ее в собственном доме, но мало ли, какой мерзкий план вынашивает «темная лошадка» в своей седовласой голове… Теперь надо подумать над тем, как покинуть эту евростандартную клетку не замеченной. Насколько она могла судить, особняк обнесен бетонным забором, в котором есть ворота, но на них дежурит охранник, через них путь заказан — вдруг господин Отрадов предупредил секьюрити о том, чтоб тот не выпускал из дома гостью-пленницу… И как же тогда выбраться? Тут Аня увидела на каминной полке старинный бинокль, он стоял в компании с пепельницей в форме черепа и двумя бронзовыми подсвечниками. Девушка схватила его за кожаный ремешок и побежала по лестнице наверх — из ее спальни окрестности просматривались лучше всего. Добравшись до нее, Аня подскочила к окну, приставила бинокль к глазам, посмотрела. Та-ак. Забор. Ворота. В будочке сидит охранник, смотрит телевизор. Не то… Аня открыла фрамугу (пластиковая рама поддалась легко, не то что, рассохшаяся деревянная в бабусиной квартире) высунулась по пояс, глянула в другом направлении. Лес, замерзшее озерко, к нему ведет протоптанная в снегу дорожка, тот же забор, в заборе калитка… Аня подкрутила колесики бинокля, наводя резкость. Вот оно — спасение! Конечно, калитка заперта, но это ничего, потому что через нее можно перелезть, высотой она всего ничего — метра полтора, а в заборе выступ. Руками зацепиться за верхний край, ногу на выступ, подтянуться, перекинуть тело, спрыгнуть… А дальше куда? Аня повертела головой в разных направлениях. Озеро можно обогнуть вдоль забора — там снег не такой глубокий, потом выйти на дорогу, ту самую с грязно-серыми пирамидками на обочине, а уж на шоссейке сориентироваться, в какую сторону двигать… Эй, постойте-ка! Что там вдали высовывается из-за макушек елей? Уж не столбы ли с высоковольтными проводами? Точно. Значит, совсем рядом железная дорога! Наверное, и станция есть… Это же просто… опупительно! Добраться до путей можно за каких-то полчаса, расстояние до них, скорее всего, километра два, три, не больше. Значит, в дорогу. Аня сунула руки в рукава дубленки, взяла сумку, обулась, вышла из комнаты. Спустившись с лестницы, направилась не в холл, а в кухню, она была уверенна, что через нее можно выйти на задний двор. Еще не мешало бы взять свечку и спички, вдруг до темноты она не управиться. В кухонной кладовке она нашла не только спички, но и карманный фонарик, который был в сто раз лучше свечки. Проверив его (пощелкала кнопкой) и убедившись в том, что он в рабочем состоянии, Аня положила фонарь в сумку. Еще прихватила маленькую лопатку — больших, к сожалению, в этой кладовке не держали — и пластиковое ведро, чтобы на него взобраться, если не получиться дотянуться до верхнего края калитки. Больше ничего полезного Аня не нашла, по этому покинула кладовку, кухню, дом, вышла на задний двор, осмотрелась. Справа одноэтажный домик, наверное, для прислуги, которой не было, слева кирпичная хозяйственная постройка, прямо аллейка, засаженная карликовыми (или просто молодыми) лиственницами, в конце ее та самая калитка, ведущая к озеру. Повесив потяжелевшую сумку на шею, а ведро на сгиб локтя, Аня потрусила по аллейке. Калитка оказалась выше, чем казалась издали — почти два метра. Так что ведро пригодилось. Аня встала на него, вытянула руки, ухватилась, повисла, попыталась закинуть ногу на выступ, но промахнулась, больно стукнулась коленом о забор, пискнула, спрыгнула. Переставила ведро, перевесила сумку, опять полезла. На этот раз на выступ нога попала, да только соскользнула, долбанула по ведру, оно упало, а Аня опять повисла, беспомощно суча ногами в воздухе. Аня разозлилась на себя. Вот что она за размазня такая! Даже для спасения собственной жизни не может постараться! Злость придала сил, Аня опять вцепилась в край калитки, уперла ногу в забор, подтянулась, даже смогла подняться немного — один локоть вырвался за пределы территории — но и только… Вдруг позади себя Аня услышала странный звук, похожий на скрип снега под подошвами чьих-то сапог. Она стеклась обратно на свой пластиковый помост, обернулась и чуть не умерла от страха… По аллейке бежал охранник. Огромный, красномордый, в камуфлированной куртке, огромных, подшитых кожей, валенках, с кобурой на поясе и дубинкой в руке — просто Терминатор а ля рус… Значит, он пялился не в телевизор, а в монитор! И территория просматривается! Первой мыслью было сдаться, второй, покончить жизнь самоубийством, сделав харакири ворованной лопаткой, третьей, бежать. Повинуясь третьему импульсу, Анино тело сгруппировалось и, к удивлению мозга, буквально взлетело наверх. Не прошло и минуты, как Аня неслась вдоль забора к дороге. Добежала. Обернулась, чтобы проверить, не гонятся ли за ней. Вроде, чисто! Оторвалась, — с гордостью подумала Аня и дунула по шоссе в сторону железной дороги. Хоть тут повезло! Она оказалась всего в пятнадцати минутах бега, самое же удивительное, что это была не просто ветка железнодорожного полотна, это была станция «…1 км». Какой именно километр, разобрать было невозможно, потому что покосившаяся вывеска на столбе была почти сплошь исписана матерными словами. На этом везение не закончилось — стоило Ане взбежать на пустынную платформу, как совсем близко просвистел тепловозный гудок: низкий, протяжный. Значит, идет электричка, потому что товарные и пассажирские издают более резкие звуки. Электричка (а это была именно она) остановилась, двери раскрылись, Аня вскочила в тамбур, глянула через стекло в вагон: народу было много, но свободные места имелись. По этому она прошла внутрь, примостилась на первую попавшуюся лавочку и обратилась к соседке, пожилой женщине в фуфайке: — До Москвы далеко? — Не очень, — почему-то рассмеялась соседка. — А сколько остановок? — Пять, шесть, только в обратную сторону… Аня застонала — все ее сегодняшнее везение псу (или зарытой под будкой собаке) под хвост. Судьба-злодейка перекрыла кран фарта, решив что и так выдала его больше, чем за предыдущие двадцать три года… Значит, не видать ей Ане Клюевки, не видать! — Эх, не видать мне Клюевки! — вслух повторила она. — Так тебе в Москву или в Клюевку? — среагировала на ее реплику соседка. — А что? — Если в Клюевку, то тебе через четыре остановки выходить… Ах, зря Аня на судьбу наговаривала, не кончилось ее везение на полпути! Согреваемая это мыслью, девушка выскочила в тамбур — ей всегда казалось, что, когда сидишь, время тянется медленнее. Когда поезд, наконец, остановился на станции Клюевка, Аня не только извелась от нетерпения, но и наглоталась вонючего сигаретного дыма, выдыхаемого двумя мужскими глотками — не смотря на запрет, мужики смолили в тамбуре без всякой боязни. Выйдя на платформу, Аня огляделась: где находится кооператив, она понятия не имела, но надеялась, что не очень далеко от станции. Однако в обозреваемых окрестностях были только аккуратные частные дома, совсем не похожие на садовые дачки. Значит, надо немного пройти вглубь деревни: либо наткнется на «Усадьбу», либо спросит у кого. Аня спустилась с платформы, свернула в первый попавшийся проулок, и вышла по нему к замерзшей речушке с хлипким мостиком. Аккуратно перейдя по нему на другой берег, она двинулась по протоптанной дорожке дальше. Завернув за заброшенную рефрижераторную будку, Аня остановилась — перед ней вырос забор из колючей проволоки. Столбы, на которых она держалась, через один были повалены, стоявшие же поражали своей трухлявостью. За забором имелись такие же запущенные (некоторые без дверей, почти все без окон) домушки. Кое-где из снега торчали ржавее бочки, остовы теплиц… Видимо, это и был садовый кооператив «Усадьба», заброшенный несколько лет назад. Перешагнув через повалившийся столб, Аня ступила на его территорию. Вернее, сначала провалилась по колено в снег, а потом, когда ботинок коснулся земли, ступила. С трудом передвигая ноги, побрела к торчащей из сугроба будке. Хотелось верить, что это именно та, о которой писала бабуся. Добравшись до конуры, Аня разгребла снег у ее бока, подсунула лопату под дно, потянула вверх… Будка поддалась, но с трудом. Не примерзла, что хорошо, но тяжелая, что, безусловно, плохо. Значит сначала необходимо расчистить снег вокруг, смести его с крыши, а уж потом пытаться будку двигать. Взяв лопатку двумя руками, Аня начала расшвыривать снег. Спустя пятнадцать минут собачий домик был сдвинут — показался квадрат мокрой земли. Примерившись, Аня вонзила лопату в самый его центр. Копать оказалось сложнее, чем она предполагала. Земля была мерзлая, лопатка маленькая, ко всему прочему сил у Ани осталось совсем немного. Проковырявшись больше получаса, горе-копательница не углубилась больше, чем на тридцать сантиметров. Такими темпами закончит она только к утру! Стало темнеть. Аня зажгла фонарь. В его тусклом свете разглядела на своих ладонях мозоли, но вид страшных волдырей ее не остановил — раз надо вырыть собаку для собственного блага, значит выроем! Когда «Усадьба» погрузилась в вечернюю темноту, Аня добралась до своей цели. На метровой глубине в земле покоился довольно крупный полиэтиленовый сверток. Аня опасливо ткнула его черенком лопаты. На собачий труп, вроде, не похоже, а на что похоже не ясно… Покряхтывая, Аня начала вытаскивать его из ямы. Вытащила. Развернула полиэтилен. Под ним был холщевый мешок, под мешком бумага. Сорвав ее, Аня чуть не закричала. На снегу сидела собака! Толстая коричневая псина породы бульдог. Ее лобастая голова была повернута на бок, будто она примеривается за какое место лучше Аню укусить. Когда первый страх прошел, Анюта смогла разглядеть, что бульдожка сделана из керамики. Эдакая крупная копилка в форме собаки — на ее хребте имелась заклеенная скотчем прорезь для денег. Аня подняла псину со снега (тяжелая оказалась, зараза!), встряхнула. Внутри что-то взыкнуло, но не деньги, и уж тем более не драгоценности. Оторвав от края прорези скотч, Аня заглянула в нутро собаки. Что-то блеснуло, но опять же не золото, а будто фольга… Тут фонарь резко погас, очевидно, батарейка села, и Аня перестала видеть не только содержимое копилки, но и свои руки. Надо выбираться, решила она. Собакой займемся позже! Кое-как доковыляв до забора, Аня перелезла через столб и выбралась на тропу. К счастью, вечер был не очень темным, и глаза, привыкшие к мраку, сумели разглядеть дорогу: поворот, мостик, проулок, платформа. Добралась! Вот и станционная домушка, естественно, не работающая, хорошо хоть расписание было вывешено снаружи. Аня подошла к нему вплотную, стала изучать… Когда прочла, что последняя электричка до Москвы ушла полтора часа назад, не поверил, решила, что не правильно разобрала цифры. Пришлось лезть в сумку за спичками. Зажгла одну, приблизила к расписанию… Так и есть, ушла! А следующая только в половине девятого утра! Какой кошмар! Одна-одинешенька (бульдожка не в счет) в богом забытом уголке, где даже вокзала нет… И что ей теперь делать? Как ехать в Москву? Аня начала озираться по сторонам, в надежде отыскать стоянку такси или хотя бы одинокого частника, она знала, что на полустанках иногда дежурят мужчины, подрабатывающие извозом, но в Клюеевке, как выяснилось, зарабатывать на хлеб таким сомнительным способом желающих не было — ни оной машины поблизости не стояло. Зато чуть в стороне от станционного домика Аня увидела магазин, судя по ярко освещенному окошку, работающий. Она направилась к нему. Деньги у нее имелись, так что можно было купить что-нибудь поесть и попить, да и погреться не мешало — во влажной одежде Аня стала замерзать. Магазинчик был бедненьким, это Аня поняла, когда вошла. Два прилавка: с колбасой и рыбой, холодильник с мороженым и пельменями и батарея бутылок за спиной у тучной наскоро накрашенной продавщицы — вот и весь ассортимент. Правда, у кассы горкой лежали презервативы с неуместными в такой холод голыми попами на обертках. — Покупают? — с интересом спросила Аня у толстой продавщицы. — Гандоны-то? Не…Больше водку… Вот хозяин и предложил: каждому, купившему две резинку в подарок. — Он за безопасный секс? — Он за что, чтоб товар не залеживался… А у презиков срок годности кончается… — Она довольно приветило кивнула. — А тебе чего? — Попить бы… — Водка, пиво, портвешок? — Нет, мне соку. Тетка достала с полки яркую коробку и бухнула ее на прилавок с комментарием: — Только апельсиновый. — Спасибо… А еще перекусить бы… — Печенье возьми, свежее… — А чипсы есть? — Есть, но не советую есть, — скаламбурила тетка. — Прогорклые они… — Тогда печенье давайте… — А собачке? — хохотнула та — веселые, однако, продавщицы в Клюевке. — Он уже ел, — улыбнулась в ответ Аня. — Ты чего тут? — спросила тетка, выбивая чек. — Вроде, не наша? — Я в гости приехала, к родственнице, — соврала Аня. — На день рождения, вот собачку в подарок привезла, а хозяев нет… — К кому? — К Новицкой Элеоноре Григорьевне. — У нас таких нет. — У нее здесь дача, в «Усадьбе»… — Ну ты даешь! — захохотала тетка, долбанув кулаком по крышке кассового аппарата. — «Усадьба» заброшена давно! Да и раньше там зимой никто не жил! Кто над тобой так подшутил, девонька? — Не знаю… Племянник, наверное… — Вот нехристь! — возмутилась женщина. — Как до дома добираться будешь? Ты ведь из Москвы? — Из Москвы, — тяжко выдохнула Аня. — А как добираться, не знаю… — Бабки есть? — деловито осведомилась продавщица. — Если есть, то на тачке. До Москвы часа полтора езды… — Деньги есть, машин нет… Я смотрела… — Пятихатку кинешь — довезу. — На чем? — не поняла Аня. — На ласточке своей… — Тетка вышла из-за прилавка, встала напротив Ани, глянула на нее сверху своими добрыми, плохо накрашенными глазами и представилась. — Ниной меня зовут. — А я Аня. — Ну че, Анютка, есть пятихатка? — Есть. — Ну тогда почапали… — Она облачилась в потрепанную телогрейку, на голову намотала пуховый платок. — Холодно на улице? — Нет. Нормально… — Аня удивленно следила за Ниниными сборами. — А вы что так просто уйдете? И магазин бросите? — Почему брошу? Запру, на сигнализацию поставлю, все как положено… — Так до закрытия еще сорок минут. — И че? Все равно народу никого. — Она достала из кармана связку ключей и скомандовала. — Пошли! Аня послушно двинулась за благодетельницей. Когда дверь магазина была заперта, а сигнализация включена, Нина зашагала в направлении проулка, но не того, по которому шла Аня, а более дальнего. Оказалось, что машина (она же ласточка) стояла прямо там: между двух заборов. Жутко потрепанная «Нива» с самодельным «кенгурятником» на морде. — Вот она моя ласточка, — промурлыкала Нина, любовно смахивая с бампера снег. — Ждет меня… — Ваша? — с уважением протянула Аня. — Мужа. Но он уже несколько лет за баранку не садиться, все протрезветь не моет. Вот я и отобрала. Мне до дома добираться долго — я на самом краю деревни живу… — Она открыла дверцу. — Садись. Ща прогреем маленько, тепло будет… Аня забралась в холодный салон, устроилась, барбоса усадила рядом. Нина разместилась за баранкой, забренчала ключами. Через несколько минут машина тронулась. Всю дорогу до Москвы Нина не замолкала, по этому успела рассказать о себе все, начиная с первых дней жизни и заканчивая сегодняшним утром, когда муж-оглоед разбил ее любимую чашку, а она его за это побила табуреткой. Аня ее не перебивала — она понимала, что, когда закончатся рассказы, начнутся вопросы, а отвечать на них (на любые) не хотелось. Потому что придется либо врать, либо исповедоваться, а ни того, ни другого делать не хотелось. Нина довезла Аню до первой станции метро, хотела бы прямо до дома, но Москвы не знала, и боялась заблудиться. К счастью, подземка еще работала. Аня вошла внутрь, съехала на эскалаторе к перрону, села в поезд, стала прикидывать, во сколько приедет домой. По самым оптимистическим подсчетам не раньше часа ночи. Это ужасно! Потому что идти по подъезду, в котором лежала мертвая тетя Сима, очень жутко. Тем более, света на площадке, наверное, так и нет, зато имеется меловой трафарет на бетоне: надеяться на то, что его смыли соседи-алкаши, не приходится… Эх, жалко, что сейчас магазины не работают, а то батареек бы купила, чтоб в фонарь вставить, со светом все-таки спокойнее… Аня достала из сумки бесполезный фонарик, пощелкала кнопкой. Чуда не произошло — он не зажегся. Тогда Аня вынула батарейки и начала усиленно стучать ими друг об друга: она слышала, что после этой экзекуции они могут еще немного поработать. Не врали люди! Когда батарейки были возвращены на прежнее место, фонарик зажегся. Это придало Ане смелости, и она уже без страха стала думать о возвращении домой. Первое, что сделает, попав в квартиру, это позвонит следователю Стасу, второе, вытащит из керамического бульдога содержимое (хотелось бы надеяться, что для этого не придется его разбивать — жалко) и третье, заляжет в горячую ванну с кружкой дымящегося «Ахмата». Из метро Аня вышла в половине первого. До дома ей добираться не долго, минут пятнадцать, значит, в квартиру она попадет даже раньше, чем планировала. По улице идти было не страшно: горели фонари, попадались одинокие, но совсем не подозрительные прохожие. Но чем ближе она подходила к своему дому, тем неспокойнее становилось на сердце — в подъезд входить было жутко даже с фонариком. А уж когда Аня увидела приставленную к закрытой двери подвала крышку гроба, ей просто захотелось убежать… Не убежала, потому что некуда! И помочь ей некому… Ни Эдуарду Петровичу, ни Сергею Георгиевичу, ни Петру Алексеевичу она больше не доверяла! В подъезд вошла с опаской, сильно волнуясь. Как и предполагалось, света не было, даже на третьем не горела привычная сороковатка. Аня зажгла фонарик, двинулась по лестнице вверх. Не смотря на страх, шла медленно, боялась оступиться. Дошла таки. Слава всевышнему! Достала из сумки связку ключей, стала открывать. Открыла первый, взялась за второй, и тут фонарь погас. Кончилось действие избитых батареек! С нарастающей паникой Аня задергала ключом в замочной скважине. Позади нее что-то зашуршало. Наверное, соседская кошка сменила положение тела, она всегда спит на коврике у двери, — постаралась успокоить себя Аня. Она опять подергала ключом — он почему-то не желал поворачиваться, хотя обычно поддавался сразу. Кошка опять завозилась. А Аня, наконец, открыла дверь… В тот же миг ее кто-то больно схватил сзади за шею и втащил в квартиру. Аня попыталась вырваться, но тут же получила пинок коленом в поясницу. Она набрала полные легкие воздуха, чтобы закричать, только вместо крика из ее груди вырвался слабый всхлип, потому что тот, кто держал ее стальными пальцами за шею, двинул ей кулаком по почкам. Потом он швырнул ее вглубь прихожей, Аня отлетела, стукнулась лбом об косяк, осела на пол… Несколько секунд она тупо пялилась в расцвеченную вспышками света темноту, а потом потеряла сознание. Дусик зажег фонарь, поставил его на тумбочку. Маленькое помещение тут же осветилось целиком, и он смог разглядеть всю убогость обстановки: деревянную вешалку на стене, завешанную каким-то барахлом, уродский ящик для обуви, табурет с рваным дерматином на сиденье, истертый половичек на дощатом (не паркетном!) полу. Просто не вериться, что его бабка княжна Шаховская жила в эдаком бомжатнике! Вот для приживалки ее эта халупа самое подходящее место, но только не для аристократичной Элеоноры… Дусик шагнул к лежащей на полу девчонке. Если бы он так хорошо не запомнил ее лица, то сейчас ни за что бы ни узнал ее. Изменилась чмошница Анька, сильно изменилась. Дубленочку модную (путь и в прошлом сезоне) прикупила, хорошую стрижку сделала, покрасила волосы. Теперь, пожалуй, бабкина халупа и для нее нехороша… Девчонка застонала, открыла глаза, бессмысленно посмотрела на Дусика. — Че уставилась? — спросил он весело. — Певца Дэниса не узнаешь? Аня прикрыла веки, сморщилась от боли — сильно, видно, долбанулась. Дусик присел рядом с ней на корточки, достал из кармана нож. Когда девушка открыла глаза, первое, что увидела, так это клинок, устремленный ей в лицо. Она вздрогнула всем телом и неосознанно вскинула руку, как бы защищаясь. — Страшно? — хмыкнул Дусик — его очень порадовал ее страх. — Что вам нужно? — чуть слышно спросила она, убирая руку от лица. — Будто не знаешь? Я пришел за тем, что принадлежит мне по праву… — Я не понимаю… — Все ты понимаешь, — прошипел Дусик и легонько (пока легонько) шлепнул девушку по щеке. — Не притворяйся идиоткой… Я давно подозревал, что ты нашла бабкины цацки, а вот теперь убедился… — Он потеребил край ее дубленки. — Тебе на свою грошовую зарплату, такой прикидец не купить… Девушка шумно сглотнула, но ничего не сказала. Молчание — знак согласия, — решил Дусик и воодушевился. — Ну и где бабка добро прятала? — с любопытством спросил он. — Не в сарае, это точно, я все прошарил… — Так это вы? — Ага. Пол ночи возился. В квартиру эту тоже пытался проникнуть, только бабка таких запоров навороченных понаставила, что хрен с моей примитивной отмычкой влезешь… — Зря старались, никаких сокровищ не существует… — Хрена лысого! Они существуют! И ты знаешь об этом, как никто… — Он придвинулся ближе, схватил ее за шею, поиграл перед глазами ножиком. — Говори, где спрятала, иначе пришью… Из глаз Ани покатились крупные слезы, но она опять ничего не сказала. — Ты че из себя Зою Космодемьянскую строишь? — вышел из себя Дусик. — Помрешь, тебе цацки не понадобятся… — У меня ничего нет, — просипел она, попытавшись оторвать от своего горла его пальцы. — Вы ошиблись… Дусик со злостью сдавил ее цыплячью шею, было его воля, удавил бы тут же, но нельзя… Сначала необходимо вытрясти из нее сведения… Или, может, пока самому поискать? А что? Времени полно, квартира маленькая. Эту дуру можно связать, сунуть ей в рот кляп, а самому заняться обыском. Мысль показалась Дусику здравой. Он осмотрелся по сторонам, выискивая подходящую для кляпа вещицу (веревка у него с собой была), но наткнулся взглядом на нечто более интересное… Рядом с Аней валялся керамический пес, судя по всему она принесла его с собой, но уронила, когда упала. Симпатичная статуэтка в форме бульдога. Он помнил ее — это была его самая любимая детская игрушка. Особенно ему нравилось то, что керамический барбос был удивительно похож на настоящего, а Дусик просто обожал собак. Но бабка редко позволяла внуку играть с бульдогом, она говорила, что вещь слишком дорогая, чтобы давать ее на растерзание маленькому мальчику. Особенно она боялась, что он оторвет собаке голову — статуэтка не была литой, она состояла из двух частей: туловища и крупной, лобастой башки, которую можно было вертеть в разные стороны. — Где ты это взяла? — спросил Дусик, поднимая с пола знакомый предмет. — Я сто лет не видел этого парнягу… — Мне бабуся его завещала… — пролепетала девица и потянула ручонки к псу. — Бабуся? — хмыкнул Дусик, шлепнув нахалку по рукам. — Она тебе никто, коза ты приблудная… Сиди уж, не вякай… Она повиновалась — захлопнула рот, и руки за спину спрятала. А Дусик стал разглядывать старого знакомца. Нисколько не изменился, выглядит как новенький: ни царапины, ни трещины, ни отбитого осколка, и голова сидит крепко. Зря бабка так за него переживала! Дусик сорвал с собачьей спины скотч, наклеенный кем-то на прорезь для бросания денег. Глянул внутрь. Там что-то блеснуло! Золото? Нет, не похоже… По цвету скорее серебро, но бабка не опускалась до украшений из этого металла. Тогда платина? Дусик знал, что у старухи было несколько изделий из платины… Он приник глазом к прорези, пытаясь разглядеть источник серебристого блеска, но не смог… — Где ты взяла эту копилку? — возбужденно вскричал он, хватая Аню за руку. — Нашла, — испуганно ответила она, вырываясь. — Где? В этой квартире? — Нет, на даче… — На даче, — повторил Дусик, распалившись еще больше. — На даче значит… Нашла, где спрятать, старая карга! — Он истерично рассмеялся, рывком прижал бульдога к груди. — Но это все равно теперь мое… Мое, слышишь! Я должен владеть фамильными сокровищами! Я, а не прошмандовка Фроська и уж тем более не ты, никчемная лимитчица… Дусик вскочил на ноги, поднял копилку над головой и замер в позе атланта. — Не разбивайте! — пискнула Аня и подалась всем телом вперед. — Она такая красивая! — Пошла прочь! — рявкнул Дусик, пнув ее в плечо. — Иначе разобью ее о твою голову! Он сделал вдох и ша-а-а-рахнул копилку об пол. Она с глухим грохотом стукнулась об доски, хрустнула и развалилась на три неравные части: грудь с передними лапами, задние вместе с толстой хвостатой попой и по-прежнему державшаяся на шее голова… Из нутра развалившегося пса высыпались блестящие брикеты. Слитки! Платиновые слитки! Дусик рухнул на колени, поднял один брикет из трех. Поднес к свету… Под неярким лучом фонаря поблескивала обычная оберточная фольга. Не может быть! Нет, это какая-то ошибка… Под ней должны быть сокровища! Дусик рванул фольгу, она податливо порвалась, и в руках у него оказалась обычная общая тетрадь в истрепанной обложке. — Что это? — заорал он, швыряя тетрадку в Анино лицо. — Что ты туда наложила, дура? — Это не я, а бабуся… — Где драгоценности? — Дусик перешел на визг. — Где? Зачем мне это? Что это? Он схватил еще один сверток, трясущимися руками разодрал фольгу. На пол посыпались какие-то разрисованные листки. — Где драгоценности? Куда ты их дела? — задыхался от злобы Дусик. — Сука! Говори! — Я ничего не знаю… — Врешь! — Он подлетел к сжавшейся в комок девушке, вцепился ей в волосы. — Убью! Она закричала от боли и страха. Дусик переместил руки на ее шею, сомкнул пальцы, с остервенением начал их сдавливать… Вдруг за его спиной что-то грохнуло. Он не успел обернуться, чтобы посмотреть, что именно, потому что в следующий миг неведомая сила подхватила его и швырнула в глубь прихожей. Он шмякнулся грудью о деревянный пол, задохнулся, перевернулся на бок, чтобы глотнуть воздуха, и увидел, как к нему приближается жуткий тип: черный, усатый, скуластый, с бешенными зелеными глазами и мерзкой улыбкой серийного убийцы. Тип склонился над задыхающимся Дусиком, сунул ему под нос револьвер и почти ласково проговорил: — Ну вот, гаденыш, мы тебя и поймали… |
||
|