"Наваждение – книга 1" - читать интересную книгу автора (Волски Пола)

5

– Встань. Отойди немного, повернись и снова подойди ко мне. Нет, пирожное оставь на тарелке. И не ходи так быстро. Я хочу посмотреть на тебя не торопясь.

Повелительный тон Цераленн во Рувиньяк сразу же внушал почтение.

– Хорошо, бабушка.

Отодвинув тарелку, Элистэ послушно поднялась, прошлась по гостиной, постаравшись вложить в походку всю свою грацию, взмахнула пышными юбками и повернула обратно. На ходу она исподтишка разглядывала бабушку, та же откровенно рассматривала внучку Цераленн было уже за семьдесят, но она каким-то образом обманула время. Даже на близком расстоянии ее лицо, казалось, почти не имело морщин и все еще оставалось прекрасным: безупречный овал, классически правильные черты и большие карие глаза. Красота эта, по мнению Элистэ, несколько блекла из-за толстого слоя румян и мушек из черной тафты. Волосы бабушки, напомаженные и посыпанные седой пудрой, были уложены в массивную старомодную прическу. Если Цераленн и ощущала тяжесть своих волос, то виду не подавала и сидела преувеличенно прямо в своем высоком кресле, не касаясь спинки. Возможно, это объяснялось давними заботами о совершенстве осанки, но не только, ибо под платьем бабушка была от груди до бедер туго затянута в старомодный жесткий корсет на косточках. Однако эта старомодность шла ей; талия Цераленн все еще оставалась тонкой, а низкий квадратный вырез платья обнажал белую и мягкую, как у девушки, кожу на шее и груди. Возраст, правда, выдавали руки

– со вспухшими венами и в старческих пятнах, несмотря на многочисленные кремы и ароматизированные ванночки. Одной рукой она сжимала резную трость из слоновой кости.

Без сомнения, личность Цераленн производила впечатление на окружающих. Войдя в дом, Элистэ сразу обратила внимание, что традиционная элегантность и роскошь сочетались здесь с чем-то оригинальным. Это она почувствовала уже в чопорной, но уютной спальне, куда их с Кэрт отвели сразу же по прибытии, а также в столовой, где Элистэ сидела за столом с гостями – многочисленными родственниками и бессчетным количеством шумных и удивительно похожих друг на друга детей.

Сама Цераленн во Рувиньяк, однако, на обеде не присутствовала. Вскоре после трапезы Элистэ получила записку, приглашающую ее в апартаменты хозяйки. Там она наконец и встретилась со своей легендарной бабушкой и тут же подверглась самой суровой за всю свою жизнь инспекции.

– Реверанс, – командовала Цераленн. – Еще раз, и пониже. Встань и раскрой веер. А теперь защелкни его с очень неприступным видом. Так, достаточно. Можешь идти на место.

Элистэ повиновалась.

Некоторое время Цераленн молча размышляла, глядя на внучку. Элистэ, обиженной этим долгим досмотром, стало неловко. Она почувствовала, как злой румянец разлился по ее щекам. Этикет не допускал устных жалоб, но существовали и другие способы выразить недовольство. Вздернув подбородок, девушка в свою очередь уставилась на бабушку холодным и спокойным, почти нахальным взглядом. Она научилась ему у Стелли дочь-Цино, непревзойденной мастерицы но этой части.

Заметив ее взгляд, Цераленн улыбнулась, каким-то образом ухитрившись раздвинуть губы так, чтобы не сморщилась кожа вокруг глаз.

– Ну что ж, – изрекла она. – В тебе есть некоторая дерзость, некий намек на характер. К счастью, ты совсем не похожа на свою мать. В тебе много от отца, что уж тут поделаешь! – но будем надеяться, сходство чисто внешнее. В некоторых твоих жестах и движениях я узнаю себя – такой я была в молодости, и это наиболее обнадеживающий факт. В общем, надежда есть.

– Надежда, бабушка?

– Не называй меня так, это наводит тоску. Без сомнения, однажды ты сама это поймешь, и когда роковой день настанет, вспомни обо мне, ибо вряд ли я смогу стать свидетельницей этой нашей общей неприятности. «Бабушка» звучит достаточно оскорбительно, а уж «прабабушка» – вообще отвратительно. Нет, я этого не допущу. Обращайся ко мне «мадам». Так принято.

– Надежда на что, мадам? – Элистэ едва сдержалась, чтобы не прыснуть от смеха.

– На успех, на хороший прием, на власть, на удачу. Ты никогда об этом не думала, дитя мое? Зачем же ты приехала в Шеррин?

– Ну, потому что здесь интересно, весело, роскошно.

– Совершенно верно. Как нигде. И ты, что же, воображаешь, что этот занудный дурень – твой отец, с его высохшими мумиями и заспиртованными печенками, – сможет обеспечить твое представление ко двору с истинно отеческой щедростью? Это ведь дорогостоящее предприятие – туалеты, драгоценности, разные необходимые безделушки. Выдержит ли он такие расходы, которые удовлетворили бы твою юную жажду удовольствий и новых впечатлений?

– Ну, конечно же, он надеется на мое удачное замужество. Это так понятно, – пожала плечами Элистэ.

– Ты не должна пожимать плечами. Такой жест считается неуклюжим.

– Это естественный жест, я не вижу в нем ничего дурного.

– Ничего дурного в естественном? Позволь сообщить тебе, моя дорогая,

– Цераленн стукнула об пол тростью для пущей выразительности, – природа – вещь непостоянная, и мы должны сопротивляться ее зловредным проявлениям со всей силой и энергией, которые нам подвластны. И не говори мне, пожалуйста, о философах, об этом вашем Рес-Расе Зумо и ему подобных с их нелепыми пасторальными фантазиями. Они сочиняют небылицы о мире, которого никогда не было и никогда не будет, все это ничтожные экзерсисы их неразвитых умишек. Реальная природа чаще всего отвратительна и груба. Искусство и Воля, соединенные вместе, могут подчинить себе природу или, по крайней мере, преобразовать ее себе на благо. Под моим руководством, внучка, ты научишься этому.

– Вы думаете, я не способна преобразовать природу себе на благо? – поинтересовалась Элистэ, не желая отступать.

– Конечно, нет, но у тебя хороший инстинкт. Поверь, я не виню тебя. Всю жизнь ты просидела в этой глуши, в Фабеке, отрешенная от всех благ цивилизации; так откуда тебе иметь представление об элегантности? Странно еще, что ты умудрилась избежать этого ужасного налета провинциализма. Правда, ты делаешь кое-какие ошибки в выговоре, но тебя не примешь за деревенщину. Эта природная грация досталась тебе по наследству, не сомневаюсь, что от меня. За время, которое еще остается до твоего представления ко двору, мы разовьем эти способности, закамуфлируем недостатки и подчеркнем твою привлекательность; будем доводить тебя до совершенства, пока не сочтем достаточно конкурентоспособной.

– Какой-какой, мадам?

– А разве ты не надеешься на удачное замужество или связь? Разве ты не стремишься к богатству, славе, высокому положению, независимости – ко всем этим бесценным преимуществам, сопутствующим подобным партиям?

– Да, но…

– Старших отпрысков знатнейших родов Возвышенных довольно мало, – пояснила Цераленн. – Имей в виду, только старшие сыновья достойны внимания, ибо они наследуют состояние. С другой стороны, молодым девицам среди Возвышенных – несть числа, а честолюбие их огромно. Каждая из них, независимо от возраста, положения и привлекательности, – или отсутствия таковой – полагает, что может стать супругой будущего наследника, и соответственно этому избирает мишень. Я всегда считала, что расчет в подобного рода делах – безвкусен и неуместен, но иногда он срабатывает. Ты понимаешь меня, внучка?

– Конечно, мадам. – Элистэ снова подавила смех.

– Похоже, тебе неинтересно.

– Не очень.

Элистэ едва удержалась, чтобы снова не пожать плечами. За исключением Дрефа сын-Цино, который не принимался в расчет, ее опыт общения с молодыми людьми был крайне скуден. Тем не менее она встречалась с сыновьями Возвышенных на празднествах и балах в своем родовом поместье и в имениях соседей. По большей части провинциальные юноши выглядели нескладными, неуклюжими, стеснительными и скованными внешне в такой же степени, в какой она сама была скованна внутренне. Ни один из них не обладал и десятой долей ума и живости Дрефа сын-Цино. Хоть они были Возвышенными, серф превзошел их всех вместе взятых. Действительно, абсурд какой-то! Подобное заключение усилило уверенность Элистэ в будущих победах; ведь в течение последних двух лет поклонники толпой вились вокруг нее, и ни малейшего сомнения и собственных силах она не испытывала. Конечно, те молодые люди из провинции. Но разве в Шеррине будет иначе?

– Не следует воображать, что шерринский молодой кавалер устроен точно так же, как фабекские деревенские увальни, с которыми ты привыкла иметь дело, – сказала Цераленн, словно прочитав ее мысли. – Ты увидишь, он совсем другой – весьма искушенный, проницательный, опытный, а иногда и пресыщенный. Сложная задача – привлечь его внимание; еще труднее – возбудить его любовь и уж тем более стать избранницей.

– А может, это они будут желать привлечь мое внимание? – вскинула голову Элистэ.

– О-о, неплохо! – Цераленн одобрительно засмеялась, по-прежнему не собирая морщинок вокруг глаз. – Совсем неплохо. Подобное беззастенчивое самомнение частенько увенчивается успехом. Надеюсь, мои занятия пойдут тебе на пользу, и тогда ты попробуешь примерить эту маску. Сейчас же это будет выглядеть только смешно.

– Смешно? – Элистэ вызывающе вздернула подбородок.

– Не выпячивай подбородок. – Цераленн вновь постучала тростью по полу. – И не пожимай плечами в ответ; я ведь уже запретила это. У тебя что, с памятью плохо?

– У меня прекрасная память, – нахмурилась Элистэ. – И не надо разговаривать со мной таким тоном. Мне семнадцать лет, я уже не ребенок и не позволю, чтобы со мной так обращались. Что же до остального, то я буду выпячивать подбородок и пожимать плечами, когда мне вздумается.

– Да, судя по необузданному нраву, ты и впрямь моя внучка и, конечно, будешь поступать по-своему. Если тебе угодно играть роль расфуфыренной деревенской мышки, явившейся ко двору, я не стану вмешиваться.

Расстроенная язвительным бабушкиным весельем, разбивавшим в пух и прах ее самоуверенность, Элистэ смутилась, закусила губу и наконец нехотя спросила:

– Ну хорошо, мадам. И что же это у меня за бьющие в глаза недостатки, на которые, по-вашему, следует обратить внимание?

– Они сами обращают на себя внимание, моя помощь тут излишня. Однако я не стану испытывать твое страстное любопытство и скажу. Эта раскованность твоих движений, жесты, наивные манипуляции с веером, прическа, отсутствие румян, обороты речи – хотя, слава Провидению, фабекский выговор у тебя почти незаметен; чувства, написанные на твоем лице, – все это показывает, что ты абсолютно невежественна в том, что называется великосветским шерринским стилем.

– Выходит, я совершенно безнадежна – во всяком случае, по вашему мнению.

– Ты напрашиваешься на похвалу. Ладно уж, слушай. В тебе есть некоторые привлекательные черты, данные природой. Ты не лишена изящества, у тебя хорошая фигура, – правда, ты слишком худа; красивые руки, шея и ноги. Ты хорошенькая. Губы не такие тонкие, как того требует мода, и вздернутый нос далек от совершенства, однако глаза и цвет лица вполне удовлетворительны. Волосы у тебя пышные, длинные и блестящие, но неудачного оттенка. Я слышала, что блондинки уже вышли из моды. В нынешнем сезоне весь двор восхищается иссиня-черными локонами мадам в'Оклюз. Может, мы тебя перекрасим.

– Нет!

– Ну, как хочешь. Короче, придется тебе пожертвовать этим сырым материалом – твоими прелестями, чтобы сделаться по-настоящему элегантной, прежде чем появиться в свете. И твоим обучением займусь я сама.

– Почему, мадам? – В Элистэ боролись признательность и раздражение. Она еще не вполне убедилась, что ее внешность и манеры нуждаются в улучшении. – Зачем вам утруждать себя?

– Много лет назад я отшлифовала самое себя и теперь пройду тот же путь – с тобой. В тот день, когда ты станешь предметом вожделений всех мужчин при дворе, когда упрочишь свое величие, я скажу себе, что повторила свой прежний небывалый успех. Это и порадует меня, и развлечет, из чего ты сможешь извлечь выгоду для себя. Итак, внучка, принимаешь ли ты мои условия, будешь ли беспрекословно подчиняться? Это предложение дорогого стоит, было бы просто безумием с твоей стороны отказываться. Итак?

Элистэ колебалась.

– Говори же!

– Я принимаю ваше предложение с благодарностью, мадам, но не обещаю беспрекословно вас слушаться. – Эти слова вырвались у нее прежде чем она сообразила, что говорит.

– Маленькая нахалка! Да, ты уж точно моя внучка. С каждым мгновением я все больше убеждаюсь в этом. Без сомнения, мы поладим. Начнем с осмотра твоего гардероба, который по большей части никуда не годен.

– Вы ошибаетесь, мадам, – возразила Элистэ. – Все платья, которые я привезла с собой, – новые, почти все специально сшиты для этой поездки.

– Новые, но я уверена, никуда не годные. Костюм, в котором ты приехала, кричаще провинциален. Ты же не хочешь, чтобы тебя принимали за беглую пастушку?

– Мастерица Золиэй – лучшая портниха в Грамманте!

– Граммант – фи! – выразила свое мнение Цераленн, пренебрежительно махнув тростью. – Послушай меня, детка. Я имею безупречный вкус в этих делах.

Сама того не желая, Элистэ окинула взглядом банты и оборки давно вышедшего из моды бабушкиного платья.

Заметив этот взгляд, Цераленн сухо улыбнулась:

– Пусть тебя не вводит в заблуждение старомодность моего наряда. Не воображай, что это происходит от незнания, сентиментальности или от старости. Я прекрасно разбираюсь в веяниях моды, но предпочитаю наряды своей молодости, потому что они мне идут, нравятся мне и хорошо сидят. В моем возрасте и положении я могу себе позволить быть эксцентричной – это одно из немногих преимуществ старости. Однако тебе вряд ли стоит рассчитывать на терпимость, если ты появишься при дворе одетой так, как сейчас. Сошьем тебе новые платья; расходы я беру на себя, и дело с концом.

– Мадам, ваша щедрость…

– Мною движут только личные мотивы. Не возомни о себе невесть что. Это затрагивает мои интересы, и я желаю оплачивать свои развлечения. А деревенские тряпки выброси. Или лучше отдай своей служанке.

– Отдать все мои новые платья Кэрт? Она же из серфов!

– Я видела ее, когда вы прибыли. Она похожа на молочницу.

– Кэрт и была ею.

– Надо постараться скрыть это. Твоя служанка должна выглядеть нарядной, опрятной, должна помогать тебе производить впечатление. Чем скорее ты это поймешь… А вот и живой пример, смотри.

Цераленн поднялась и выпрямилась во весь рост. Она была ниже Элистэ, но каким-то непостижимым образом казалась намного выше. Прямая как палка, она подошла к ближайшему окну. В ее походке не было и намека на хромоту, трость выполняла чисто декоративную функцию. Элистэ последовала за ней.

– Вот, – показала Цераленн. – На противоположной стороне улицы – мадам во Бельсандр, приехала навестить свою тетку. Позади мадам во Бельсандр – ее служанка. Видишь?

Элистэ проследила взглядом за указательным пальцем бабушки и увидела выходящую из портшеза высокую, довольно широкоплечую, удивительно красивую брюнетку в белом летнем наряде. Пухлая служанка в добротном, украшенном лентами платье вся лоснилась от самодовольства.

– Вот, запоминай. Так должна выглядеть твоя служанка. А если ты посмотришь на ее госпожу, то поймешь, как следует выглядеть тебе самой. Ты обратила внимание на кажущуюся простоту ее туалета? Ее модистка добилась такого эффекта благодаря своеобразию ткани. Украшений почти не потребовалось.

– Да-да, я вижу. – Элистэ прижалась носом к стеклу. Внезапно ее собственное гипюровое платье с оборками показалось ей таким уродливым, деревенским, дурацким. Она почувствовала, как предательская краска разлилась по щекам, выдавая ее мысли, и невпопад пробормотала:

– Эта темноволосая дама… она очень красива, правда?

– Наверное, если тебе нравятся мужеподобные женщины. Я лично нахожу, что ей недостает некоторой утонченности. К счастью мадам Бельсандр, герцог Феронтский не разделяет моего мнения.

– Герцог Феронтский? – Элистэ широко раскрыла глаза. Герцог Феронтский был младшим братом короля Дунуласа.

– Мадам во Бельсандр – нынешняя фаворитка его высочества.

– Его фаворитка!

Элистэ как зачарованная во все глаза смотрела на даму, исчезавшую в дверях дома. Быть любовницей члена королевского семейства почетно и завидно, но все же над такой особой витала аура некоторой скандальной романтичности.

– О, она, должно быть, необыкновенная женщина!

– По правде сказать, она абсолютно глупа. Ее красота лишена женственности, разговоры скучны, ум зауряден; говорят, ей удалось заполучить герцога исключительно способностью декламировать скабрезные стишки во время постельной акробатики. Я допускаю, что это немалое достижение, однако думаю, его недостаточно, чтобы безраздельно властвовать над герцогом. Разнообразием можно добиться более длительного успеха. Нет, дни Бельсандр сочтены, и герцог скоро начнет искать замену. Новенькая при дворе, если она умна, решительна и имеет хороших покровителей, могла бы в такой критический момент добиться очень многого.

Элистэ резко повернулась.

– Мадам, вы полагаете, что я…

– Я полагаю, что ты учтешь все имеющиеся возможности.

– Я и помыслить не могла…

– А теперь сможешь, не волнуйся, детка, никто не требует от тебя немедленного решения. – Цераленн улыбнулась, снова не собрав на лице ни одной морщинки. – Сейчас та возможность, о которой я говорю, для тебя еще не существует. И не будет существовать до тех пор, пока мы не добьемся необходимого лоска. Начнем с завтрашнего дня; ты нанесешь визит мастерице Нимэ – она одна из немногих современных модисток, в совершенстве овладевших своей профессией. С тебя снимут мерки, подберут подходящие фасоны, сделают эскизы, выберут образцы тканей и передадут хорошей портнихе. Я думаю, мастерица Целур подойдет лучше всего. А если позволит время, мы еще съездим в лавки в Новые Аркады; там можно купить приличные веера, перчатки, ленты, кружева, словом, всякую всячину. По возвращении продолжим уроки светского этикета. Предстоит напряженный и насыщенный день, но, надеюсь, не слишком утомительный. А пока ты можешь развлекаться, как хочешь. До свидания, дорогая, увидимся завтра утром.

На следующий день Элистэ проснулась рано в непривычной еще для нее спальне. Кэрт уже встала и трудилась вовсю. Бокал с фруктовым соком и тарелка со сладкими булочками стояли у кровати. Элистэ быстро поела, поднялась, и с помощью служанки надела новое белое муслиновое платье; украшавшие его лиловые кружевные оборки казались ей сейчас удручающе провинциальными. Ее волосы были собраны в небрежный, почти растрепанный узел – эту прическу Кэрт скопировала с нескольких виденных ею шерринских дам и воспроизвела с удивительной легкостью. Девушки спустились вниз и в вестибюле увидели мадам во Рувиньяк. Кэрт смотрела на Цераленн с благоговейным страхом. Она в первый раз встретилась с бабушкой своей госпожи и сразу же сделалась неуклюжей и суетливой. Цераленн бросила на покрасневшую служанку взгляд, полный сожаления. К счастью, она воздержалась от комментариев Втроем они вышли из дома.

Во дворе их ждала карета Рувиньяков, отделанная серебром. Упряжь удивительного ярко-красного цвета держал в руках одетый в черную с серебром ливрею кучер. Женщин сопровождали к экипажу лакеи в таких же, как у кучера, ливреях. Тут вдруг обнаружилось, что в карете кто-то сидит. Это оказалась молодая девушка лет четырнадцати с круглым пухлым личиком, чистой розовой кожей, живыми карими глазками, вздернутым носом и округлым подбородком. Ее пепельные кудри и накрашенные в два цвета ногти блестели; слишком декольтированное летнее платье открывало взорам не по годам развитую полную грудь. Девушка была одной из многочисленных кузин, сидевших за столом вчера вечером. Лицо знакомое, но имени Элистэ вспомнить не могла.

– Доброе утро, бабуля. Я готова ехать, – заявила она и, не дожидаясь ответа, повернулась к Элистэ: – Доброе утро, кузина. Эта молодая девица – твоя служанка? Как ее зовут? Она ужасно нескладная, но совсем не противная. Если надеть на нее другое платье и заставить иначе причесаться, пожалуй, она может приглянуться новому бабушкиному лакею, а он – очень смазливый юноша, смею тебя заверить. Поваренок тоже ничего себе, но несколько вульгарен, по-моему. Однако, может быть, твоя служанка не слишком разборчива? У меня еще нет собственной служанки, говорят, будто я слишком молода. Но мой день рождения всего через несколько месяцев, а время летит быстро. По-моему, меня слишком притесняют. Кузина, может, ты одолжишь мне эту девушку, когда я буду выходить?

И без того круглые глаза Кэрт стали похожи на блюдца. Не успела Элистэ открыть рот, как заговорила Цераленн:

– Юница Аврелия, тебя сюда никто не приглашал, и твое присутствие здесь неуместно. Как ты узнала о нашей поездке? У слуг в доме длинные языки, или ты подслушивала под дверью?

– Но, бабуля… – запротестовала девушка.

– Я велела тебе не называть меня этим ужасным словом.

– Но ведь вы на самом деле моя двоюродная бабушка, и мне кажется…

– Юница Аврелия, ты дерзка, нахальна и самонадеянна. Выйди из кареты и ступай к себе в комнату.

– Но, мадам, ведь вы едете к модисткам? Я бы хотела их проведать. Возможно, они мне пригодятся, когда я сама через несколько месяцев буду представляться ко двору.

– Через несколько лет, Аврелия.

– Но я хочу сейчас. Вы что, дожидаетесь, пока увянет моя красота?

– Что до твоего умственного развития, то оно едва пустило ростки.

– А сегодня мне нужно в Новые Аркады, чтобы купить старинное золотое кружево и розетки цвета Страдания Истинной Любви.

– Хватит! – Цераленн повернулась к Элистэ: – Не будем обращать внимание на выходки, невоспитанного ребенка, все это у нее от невежества. Прости ее, пожалуйста… – Голос Цераленн стал резким, но она так и не нахмурилась. На лбу не появилось ни одной морщинки. – Оставь нас, юница Аврелия.

– Но, мадам, это несправедливо! Это не…

– Пусть она едет с нами, – вступилась Элистэ. – Я буду рада обществу, да и вообще, кому от этого плохо?

Цераленн задумалась, трость в ее руке нерешительно замерла.

– Пожалуйста, бабу… мадам! Пожалуйста! – жалобно протянула Аврелия.

Цераленн резко стукнула набалдашником трости по крыше кареты. Кучер взмахнул кнутом, и карета тронулась. Аврелия откинулась на спинку сиденья с видом полнейшего удовлетворения. Свернув с улицы, обсаженной деревьями, карета заскрипела, прокатилась мимо чистеньких кремовых городских зданий, садов, фонтанов и наконец проехала под мраморной аркой, которая обозначала границу места обитания Возвышенных, известного под названием Парабо – именно там жила Цераленн во Рувиньяк. После Парабо дорога стала менее гладкой, но зато более интересной. Они ехали по улице, где селились зажиточные горожане; не так давно разбогатевшие купцы украшали здесь свои жилища витыми позолоченными куполами, резными решетками черненого серебра и уродливыми раскрашенными скульптурами. Дальше, за тенистым парком, улица сужалась; показались дома – по большей части старые и развалившиеся, прохожие были бледны и плохо одеты. Уличные мальчишки, швыряя комья земли в проезжавшую карету, выкрикивали ругательства, хотя кучер вовсю работал кнутом. У дверей домов лежали, свернувшись, бродяги, и запах немытого человеческого тела отравлял воздух. Наконец карета выехала с бульвара Наследного Принца, миновала сады Авиллака – излюбленное место дуэлянтов – и покатилась по Крысиному кварталу с его знаменитыми винными погребами, кафе, забегаловками и нищими музыкантами. За Крысиным кварталом притулились жалкие трущобы Восьмого округа, находившегося бок о бок со старинной тюрьмой – «Гробницей», где томились жертвы королевского гнева или Возвышенных и самые отъявленные преступники.

Элистэ испытывала к «Гробнице» какое-то болезненное любопытство. Об этом жутком подземелье, знаменитом своей древностью и прославленными узниками, ходила дурная слава из-за сырых, зловонных подвалов, ядовитых испарений и постоянных эпидемий. Но еще хуже реальной действительности были слухи о пытках и жестокостях, применяемых к политическим узникам. Считалось, что враги вонарского короля подвергаются там кошмарным колдовским мукам. Эти слухи невозможно было проверить, однако это не уменьшало их притягательной силы и не мешало их распространению. Шли годы, а тюрьма по-прежнему хранила свою зловещую репутацию. Изначально построенная как средневековая крепость, охраняющая узкую излучину реки Вир, «Гробница» представляла собой квадратное сооружение с высокими башнями в каждом углу, массивными внутренними и внешними стенами и громоздкой главной башней с крошечными наружными окнами. Крепость являла собой абсолютную твердыню, подавляющую весом и размерами. Позднее, когда она стала тюрьмой и потребовалось дополнительное пространство, под землей вырыли целый лабиринт ходов и темниц. И именно там, в подземелье, находились печально известные камеры пыток – от них и пошла кровавая слава «Гробницы».

Быстро миновав тюрьму, карета пересекла старый Винкулийский мост, соединявший берега Вира, и очутилась в дебрях Набережного рынка – под выступающими фронтонами старинных бревенчатых лавок ювелиров, золотых дел мастеров, ростовщиков; затем проехала по величественной площади Великого Государя и свернула на улицу Черного Братца, где знаменитые модистки создавали и диктовали моду.

Всю поездку Аврелия не умолкала ни на минуту. Ее рассуждения касались главным образом того, как она сама желала бы стать фрейлиной Чести. Фрейлины всегда на виду, они имеют идеальную возможность привлечь внимание самых знаменитых при дворе кавалеров. Более того, девушки, пользующиеся наибольшей благосклонностью, щеголяют в великолепных туалетах и могут показать себя в самом выгодном свете, когда катаются в элегантных колясках в садах Авиллака. Может ли быть жизнь лучше этой! И Элистэ, которая добилась вожделенной чести, – без сомнения, самая счастливая на свете.

– Тебе удивительно повезло, кузина, – тараторила Аврелия. – Это невероятная удача. Ведь конкуренция велика, и не следует забывать, что Возвышенные из провинций Фабека, Ворва, Жерюндии – не в особом почете. Но меня лично нельзя упрекнуть в подобной несправедливости. Я вовсе не считаю, что наши деревенские родичи неотесанные грубые болваны и неуклюжие зануды, по крайней мере – все. Я не сомневаюсь, что существуют исключения, и позволь заметить, кузина, я возлагаю на тебя большие надежды. С твоими глазами и ресницами ты без сомнения всех очаруешь. В общем-то, хрупкость никогда не выходила из моды, и ты, конечно же, найдешь обожателей, из которых тебе предстоит сделать правильный выбор. Мне говорили, что самый красивый кавалер при дворе – граф Рувель-Незуар во Лиллеван. Он сочиняет стихи и чрезвычайно хорошо сложен. Самый отъявленный дуэлянт – кавалер во Фурно – тоже красив, но, говорят, весьма влюбчивый и погубил немало женских сердец.

– Аврелия, прекрати свою дурацкую болтовню, – оборвала ее Цераленн, к большому сожалению Элистэ.

– Но, бабуля…

– Прекрати, – повторила Цераленн, – я не желаю, чтобы ты выставляла напоказ собственную глупость. И вообще, мы приехали.

Карета остановилась перед чистеньким магазином. Висевшая на нем медная табличка возвещала, что здесь находится салон мастерицы Нимэ. Дамы вышли из кареты и направились к дверям. Звякнул колокольчик, и они очутились в помещении, напоминавшем приемную в богатом доме, – пышная мебель, официальная обстановка. Одетая в строгое серое платье продавщица вышла встретить посетительниц, усадила их и предложила бисквиты и миндальный ликер. Кэрт встала за креслом своей госпожи. Когда Элистэ протянула служанке пригоршню бисквитов, брови Цераленн поползли вверх, а глаза Аврелии сделались совершенно круглыми.

Вскоре появилась сама мастерица Нимэ. Она оказалась худой, высохшей женщиной неопределенного возраста. На модистке было простое черное платье с белым воротником, белая шляпа с полями совершенно скрывала ее волосы, драгоценности отсутствовали. Она встретила Возвышенных клиенток очень вежливо, но без заискивания, почти так, как если бы они были равными. Мастерица Нимэ считалась любимой портнихой королевы. Ослепленная королевским покровительством, эта женщина вела себя с неподобающим высокомерием, но Возвышенные заказчицы терпели это из-за ее несравненного таланта. Ее гонорары были непомерны – так же как и самомнение, но ее творения стоили этих денег, и от клиентов не было отбоя. Очевидно, только благодаря известному имени Цераленн во Рувиньяк их приняли так скоро.

Мастерица Нимэ отвела их в огромную рабочую комнату, где в благоговейном молчании трудились две дюжины маленьких швей. Деревянные и гипсовые манекены – словно живые, выполненные с соблюдением мельчайших анатомических деталей – в беспорядке стояли по всей комнате. Вдоль стен тянулись полки с наваленными на них рулонами тканей. Элистэ в жизни не видела такого великолепия: разноцветный шелк, переливающаяся золотом и серебром парча, мягчайший, манящий к себе бархат, прозрачный газ, черный гипюр, усыпанный блестками и кристалликами, – труд нескольких поколений ткачей. На полу и на столах лежали груды картонок, некоторые из них были открыты. Элистэ мельком увидела шелковые цветы, розетки, кокарды, кружева, фестоны, пряжки и пуговицы из драгоценных камней, бахрому и шелковые кисточки, перья и плюмажи всех цветов радуги. В Грамманте вряд ли нашлось бы что-либо подобное, что могло сравниться с магазином мастерицы Нимэ. Но восторгаться было некогда: швеи, вооруженные мелками и сантиметром, налетели на нее, как стая голодных птиц. Они отвели Элистэ в нишу за занавеской – всю в зеркалах, быстро освободили девушку от платья и сорочки, сняли все мерки, какие только возможно, а потом принялись отрезать, прикладывать и подгонять под ее размеры муслиновую выкройку. Казалось, это продолжается целую вечность. На самом же деле они закончили свою работу за несколько минут и снова одели ее. Когда Элистэ вышла из зеркальной ниши, она увидела, что Цераленн и мастерица Нимэ заняты серьезной беседой. Модистка держала в руках блокнот для эскизов и угольный карандаш. Элистэ подошла ближе, но женщины не обратили на нес ни малейшего внимания.

– Платье для представления ко двору – цвета слоновой кости, – решительно проговорила мастерица Нимэ, – оттенка занимающейся утренней зари. И чуть-чуть, буквально самую малость золотого шитья на подоле и шлейфе. И никакого другого цвета. Тогда мы добьемся эффекта необычайной простоты и вместе с тем элегантности. Мягкие плавные линии, едва намекающие на некоторую легкомысленность. Вот так.

Карандаш заскользил по бумаге, и фигура приобрела очертания. Элистэ вглядывалась в рисунок, а Аврелия и Кэрт украдкой смотрели через ее плечо.

– С ее ростом и осанкой это будет хорошо. Низкий вырез. Никаких драгоценностей. Волосы подобраны кверху, маленькая шляпка без украшений, много перьев, но не длинных. Таким образом, все детали туалета направляют взгляд туда, куда нам нужно, и к тому, что мы желаем подчеркнуть, – в данном случае это лицо.

– Платье, конечно, прелестное, но слишком уж обыкновенное, не так ли?

– вмешалась Аврелия. – Разве какие-нибудь ленты и парочка буфов не сделают его наряднее? Цвет Утраченной Невинности – последний крик моды – наверняка подойдет моей кузине. А ожерелье и серьги в придачу смотрелись бы очень изящно. По-моему…

Те же самые сомнения возникли и у самой Элистэ, но здесь, в этом храме моды, она не осмелилась обратиться к его священнослужителям и сейчас была рада, что придержала язык, ибо Цераленн и мастерица Нимэ с холодным презрением одновременно взглянули на юную девицу.

– Аврелия, ты несносна, – бросила Цераленн. – Мастерица Нимэ создает наряды с истинно художественным вкусом. И если ты не способна понять эту утонченность и гармоничность – тем хуже для тебя. И вообще помолчи!

– Но, бабуля! Я не имела в виду ничего дурного. Могу поклясться, что платье получится очаровательным. Но все же, когда я буду шить платье для представления ко двору, уверена – мастерица Нимэ подчеркнет мою индивидуальность более ярким цветом, сверкающими драгоценностями и всякими привлекательными…

– Хватит! – грохнула тростью об пол Цераленн. – Глупая девчонка, тебе только в куклы играть!

– В куклы – мне? В куклы, о Чары! – Аврелия застыла в оскорбленном молчании.

Цераленн и мастерица Нимэ продолжили прерванную беседу, склонившись над эскизами и образцами тканей. Элистэ устроилась поблизости и с огромным любопытством наблюдала за созданием платьев: утренних, дневных, для обеда, для танцев. Ее мнения никто не спрашивал, но напуганная царившей здесь атмосферой, Элистэ даже не обиделась. Все равно на это бы никто не обратил внимания.

В умении мастерицы Нимэ видеть, в ее чутье было что-то мистическое. При всей своей неискушенности, Элистэ понимала, что перед ней истинный талант, к тому же направленный ей на пользу. Неподвижная, как один из гипсовых манекенов, она не вмешивалась в разговор.

Наконец они закончили. Перед мастерицей Нимэ лежала груда рисунков и кусочков тканей самых нежнейших оттенков: цвета слоновой кости, персикового, розового, дымчато-аметистового и малинового. Список необходимого составили, обсудили и окончательно утвердили. Графиня во Рувиньяк и мастерица Нимэ подняли свои почтенные головы с видом полнейшего взаимного удовлетворения и уважения, чуть ли не расположения. Образцы тканей собрали и пометили, и тут мастерица Нимэ всех удивила. Под влиянием творческого импульса, вызванного юностью и многообещающей красотой своей клиентки, модистка объявила, что сама будет осуществлять художественное руководство. Что никому не доверит отделывать шляпы в ансамбль к платьям – всем займется сама.

Это действительно была огромная честь и, кроме того, сэкономило уйму драгоценного времени. Последнее казалось более существенно, так как Элистэ устала и чувствовала странное раздражение. Она уже сообразила, что заказы платьев и примерки – два наиглавнейших занятия следящей за модой женщины – быстро надоедают. К тому же с ней, молодой незамужней девушкой, не имеющей никакого авторитета, обращались почти как с ребенком, как с куклой, – ее собственные вкусы не учитывались вовсе, а это ужасно выводило из себя. Она чуть не взорвалась от возмущения, но ради собственного блага следовало со всем соглашаться. Да и видимого повода для обид у нее не имелось, даже совсем наоборот – ее новый гардероб обещал быть великолепным. И девушка благоразумно кивала и молча соглашалась. Зрелище множества рисунков и кусочков тканей – на сей раз в сочетании с шелковыми цветами, перьями и дымчато-пастельными облаками кружев для вуали – выглядело столь причудливо и экстравагантно, что Элистэ снова забыла обо всем на свете, и только голодное урчание в животе Кэрт напомнило ей о течении времени.

Они оставили салон мастерицы Нимэ, когда день был уже в полном разгаре. Цераленн предложила пообедать в кафе, пользующемся хорошей репутацией, – это была следующая ступень познания новой жизни: Элистэ еще никогда не бывала в кафе. Карета загрохотала по улице Черного Братца по направлению к Новым Аркадам. Огромные Аркады – целая вереница магазинов, тянущихся в два ряда под бесконечной стеклянной крышей, – являлись одним из самых излюбленных мест Возвышенных в Шеррине. Знатные дамы съезжались сюда, чтобы разглядывать и покупать изысканные безделушки, сплетничать за чашкой горячего шоколада в маленьких кондитерских, демонстрировать свои новые туалеты – одним словом, самим посмотреть и себя показать. Правда, место это как магнитом притягивало не только столичных жителей, в магазинах всегда толпилась разношерстная провинциальная публика. Однако это не уменьшало привлекательности Аркад, и Элистэ, как любому новичку, было крайне любопытно. Она с радостным нетерпением ждала, когда же карета минует улицу Черного Братца.

Между этой улицей и Новыми Аркадами находился Королевский театр – весь в окружении кофеен, винных лавок, таверн и кондитерских. Здесь собирались прожорливые, как крысы, нищие, чтобы приставать к богатым посетителям театра. Сюда часто приходили политические смутьяны, чтобы обсудить последние новости и несчастья. А сегодня, по какой-то причине, движение здесь вообще остановилось. Экипажи стояли на месте, дорогу преградила толпа возбужденных людей. Карета замедлила ход. Вперед двигаться стало невозможно, а свернуть было некуда. Трость мадам Цераленн колотила в крышу карсты совершенно напрасно.

Элистэ высунулась в окно, Аврелия и Кэрт сделали то же, одна Цераленн сидела неподвижно, преувеличенно прямо держа шею и спину и холодно глядя перед собой. Карета застряла в Кривом проулке, всего в нескольких дюжинах ярдов от театра. Двуколки и кареты терялись, как острова, среди бушующего человеческого моря. Сотни горожан, в большинстве своем оборванцы, толпились вокруг. Элистэ оглядывалась с интересом, но немного нетерпеливо, потому что очень хотела есть. Многие горожане держали и руках желтоватые листки бумаги с печатным текстом, а может, дешевую газету, в общем – что-то в этом роде. Несмотря на свои размеры, толпа была на редкость безмолвна. Обычно болтающие почти без остановки шерринцы почему-то молчали. Тут Элистэ различила одинокий голос оратора Она пробежала взглядом по толпе и недалеко от себя увидела позеленевшую от древности бронзовую статую легендарного Виомента – великого актера, запечатленного декламирующим трагедию. Виомент стоял на массивном гранитном постаменте, а прямо под боком у него примостился бедно одетый юноша в широких штанах, расстегнутой рубашке и мягкой студенческой шапочке. Юноша держал все тот же невзрачный лист бумаги и громко читал текст толпе, в большинстве своем неграмотной. Понадобилось некоторое время, прежде чем смысл начал доходить до неподготовленной к подобному Элистэ. Когда же она поняла, у нее перехватило дыхание.

Это были нападки на королеву Лаллазай. Написанная грубейшим слогом прокламация обвиняла королеву-иностранку в распутстве, продажности и разных других преступлениях против народа Вонара. Невзирая на свою развязность, а может быть – благодаря ей, сочный и энергичный язык прокламации приковал к себе внимание толпы. Элистэ сама слушала как завороженная, хотя все внутри у нее кипело от возмущения. Она ни на йоту не верила тому, что королева Лаллазай переслала чуть ли не со всеми офицерами Королевской гвардии; тому, что существует позорный Пурпурный кабинет, в котором собраны плетки, разные орудия для возбуждения плоти, цепи и наручники из чистого золота, инкрустированные бриллиантами и изумрудами. Элистэ не верила, что Лаллазай виновна в кровосмешении и скотоложстве; даже если действительно существовал любовник по прозвищу Королевский Жеребец, было сомнительно, что эту кличку можно толковать буквально. Она не верила, что королева участвует о оргиях, а днем развлекается в постели со своей подругой – юной принцессой в'Ариан или совращает мальчиков, едва достигших половой зрелости. Ни одному из этих обвинений Элистэ не могла поверить, но перестать слушать тоже не могла. Кэрт и Аврелия также застыли, словно загипнотизированные. Кэрт сидела с широко открытым ртом, а Аврелия чуть ли не по пояс высунулась из окна, стараясь не пропустить ни единого слова. Одна лишь Цераленн оставалась несгибаемо прямой, неподвижной и явно глухой к происходящему.

Студент продолжал читать, стоя на пьедестале, а по толпе уже поползло недовольное бормотание. Раздражение усиливалось по мере того, как оратор, с жаром перечисляя преступные сумасбродства королевы, уснащал свою обличительную речь причудливыми описаниями королевских драгоценностей, мехов и платьев, оплаченных кровью и слезами простого народа. Этот пассаж звучал менее цветисто, чем описания похоти, приписываемые королеве Лаллазай, но имел большее отношение к нынешним обидам крестьян и вызвал немедленный отклик. Возмущенные крики прервали речь оратора.

– Кто этот сквернословящий сумасшедший? – громко спросила Элистэ. – Почему ему позволили изрыгать эту грязь публично?

Ей никто не ответил.

Студент продолжал. Сейчас он говорил о короле, изображая замкнутого, нелюдимого Дунуласа XIII слабовольным, бессвязно бормочущим ничтожеством, всецело находящимся под каблуком своей жены-шлюхи. Короля назвали болваном, ослом, покладистым рогоносцем, а также изворотливым и лживым дураком из старинной комедии. Оскорбления эти были по-детски глуповаты, но били прямо в лоб, и потому толпа мгновенно поняла и подхватила их. Раздались крики искреннего возмущения, а у Элистэ от омерзения раздулись ноздри.

– Фу, они лают, как собаки, – заявила она с нарочитой надменностью, желая скрыть свое собственное замешательство. Раньше она полагала, что враждебность к королевской семье и Возвышенным испытывает маленькая кучка недовольных и фанатиков, но реакция шерринской толпы доказывала обратное, и это было весьма неприятно.

Оратор приближался к концу, и текст становился все динамичнее. Тот, кто сочинил прокламацию, знал, как следует построить впечатляющий и сильный финал. Предложения стали короче, проще, выразительнее; отдельные слова – по большей части односложные – оратор выплевывал изо рта с такой страстностью, будто стрелял ими. Заражаясь смыслом текста, студент сам возбуждался все больше. Грудь его вздымалась, он потрясал сжатым кулаком, и голос его звенел от искренней ярости, когда он извергал заключительный шквал обвинений и требовал арестовать и отдать под суд короля Дунуласа и королеву Лаллазай «за низкие преступления против вонарского народа». Последовала многозначительная пауза, нарушенная одиночным неосторожным «ура», ворвавшимся в зачарованное молчание. И тут толпа разразилась исступленным ревом.

– Это же измена! – Элистэ не могла прийти в себя. – Самая настоящая государственная измена. Его нужно арестовать. Почему никто не заткнет ему рот?

Ее голос утонул в реве толпы. Не имело смысла стараться перекричать ее. Элистэ поставила локти на раму окна, подперев рукой подбородок, и стала наблюдать за происходящим. Мимо кареты шли и вопили возбужденные шерринцы. Листки с напечатанной прокламацией переходили из рук в руки. Мятежный студент продолжал стоять на пьедестале памятника. Несколько наиболее сильных горожан вскарабкались туда же и долго трясли юноше руку, одобрительно похлопывая его по плечам и спине. Пораженная, Элистэ возмущенно покачала головой. Ее реакция не осталась незамеченной. Кто-то со злобным, заросшим густой бородой лицом подпрыгнул к окну кареты, и грязная рука сунула внутрь смятый лист бумаги. Элистэ отшатнулась. Бумага упала ей прямо на колени. Лицо и рука исчезли.

Девушка застыла, ошеломленная этим неожиданным вторжением. Затем медленно опустила глаза на листок бумаги, лежавший у нее на коленях, и смахнула его, брезгливо дотронувшись кончиками пальцев, словно боясь оскверниться от прикосновения или ожидая, что раздастся взрыв. Но ничего подобного не произошло, и, приободренная, она развернула дешевую бумагу и обнаружила, что это грубо отпечатанная газета «Сетования Джумаля, соседа вашего». Глаза Элистэ пробежали по странице. Главную статью под названием «Как нас грабит шлюха» она уже выслушала – это ее читал вслух студент. Другие статьи, более короткие, но столь же злобные, поносили беззаконное правление Дунуласа. Все они были решительными, жестокими и оскорбительными, откровенно подстрекательскими и весьма действенными. Все они, безусловно, принадлежали одному перу, одному уму. Автор писал как бы от имени придирчивого, крикливого, невежественного, развеселого крестьянина по имени «Сосед Джумаль». Очень возможно, что «Сосед» являлся и единственным редактором этой газетенки, лицом, называющим себя «Уисс в'Алёр» – имя его красовалось наверху первой странички и внизу последней.

Губы Элистэ презрительно искривились, когда она увидела псевдо-Возвышенное написание имени в'Алёр. Никто из ее сословия не опустился бы до подобной низости. Самонадеянность этого журналиста со сточной канавой вместо мозгов была просто потрясающей. Она считала, что его следует бросить в тюрьму не столько за его изменнические пасквили, сколько за наглость. Самая гнилая камера в «Гробнице» будет слишком хороша для него.

Элистэ ощутила за спиной прерывистое дыхание и оглянулась. Через ее плечо Аврелия читала «Сетования Джумаля».

– Гнусно! Отвратительно! Возмутительно! – заключила Аврелия.

– Ты говоришь о статьях или об ораторе? Или это одно и то же? Может, этот тощий парень все сочинил? Может, он и есть Уисс в'Алёр?

– Нет, вряд ли, – отозвалась Аврелия. – Он слишком молод, слишком горяч, слишком хорош собой. У него вьющиеся волосы и свежий цвет лица. Зубы, правда, немного кривоваты, но это его не портит. По-моему, помыслы его благородны.

– Мне это не так ясно, как тебе, – парировала Элистэ. – Никому не должно быть позволено выливать помои публично. Его следует бросить за решетку.

– Ты мыслишь на удивление здраво и разумно, – заметила Цераленн. Шум снаружи поутих, и слова бабушки, безо всякого усилия с ее стороны, звучали ясно и отчетливо. Она не соизволила бросить в окно ни единого взгляда. – Эти люди перегородили улицы, препятствуют нашему движению, наши глаза вынуждены смотреть на их уродство, ноздри – вдыхать их зловоние, а уши – выслушивать их непристойности. Их словесные миазмы отравляют городской воздух, а это невыносимо. Где же полиция, обязанная нас защищать?

Как бы в ответ на ее вопрос полдюжины городских жандармов появились из-за угла Королевского театра и побежали к монументу. Жандармы с ходу врезались в толпу и стали грубо расталкивать замешкавшихся горожан. Юноша на пьедестале заметил их приближение. Не теряя ни минуты, он повернулся и спрыгнул вниз – прямо в гущу толпы. Лес рук поднялся, чтобы смягчить его падение, и он мягко приземлился на ноги. Чудесным образом перед ним возникла свободная дорожка, и юноша помчался по ней сквозь толпу. Сопровождаемый восхищенными возгласами горожан, он нырнул в проулок, толпа снова сомкнулась, и чудесная дорожка исчезла. Жандармы безуспешно старались протиснуться вперед. Сцепленные руки грубо ухмыляющихся и кривляющихся людей мешали их продвижению. Офицер громко скомандовал. Повернув мушкеты, солдаты яростно заработали прикладами, и толпа отступила. Вместо издевательских усмешек послышались крики боли и ярости. Кто-то швырнул булыжник. Камень, вылетев из самой середины толпы, описал дугу и угодил жандарму прямо между лопаток. Тот взвыл от боли, и толпа возликовала. Посыпался град камней, один солдат упал, по лицу его текла кровь. Тогда жандармы вскинули ружья и прицелились. Предупредительный выстрел прогремел над головами бунтовщиков, но те, казалось, его не слышали. Камни дождем посыпались на солдат, которые ответили ружейным залпом, и шестеро шерринцев упали. Двое из них были убиты на месте. На мгновение воцарилось зловещее безмолвие, только раздавались стоны раненых. Жандармы немедленно стали перезаряжать ружья, а толпа свирепо зарычала, словно злобное тысячеголовое чудовище.

К счастью, офицер не терял присутствия духа. Громовым голосом, разнесшимся по всему Кривому проулку, он воскликнул:

– Усмиритель толп! Идет Усмиритель толп!

Озадаченная, Элистэ вопросительно взглянула на кузину.

– Это секретная должность при его величестве, – пояснила Аврелия взволнованным шепотом. – Королевский Усмиритель Шеррина – это чиновник из Возвышенных, чьи Чары покоряют неуправляемые толпы.

– А что он с ними делает?

– Никто не знает, ведь его Чары никогда не были задействованы в полную силу, но, говорят, его методы ужасны. Может, мы еще сами увидим!

Очевидно, такая возможность не пугала Аврелию.

Угроза появления Усмирителя произвела поразительный эффект. Все нараставший до этого накал ярости вдруг разом утих Началось возбужденное бормотание, и толпа загудела в тревожном замешательстве. Воспользовавшись временным затишьем, жандармы перезарядили мушкеты и взяли их на изготовку.

– Расходитесь по домам! – скомандовал офицер уверенно и властно. – Именем короля.

Толпа зашумела. Послышалось несколько неопределенных угроз и пара явных проклятий. Многие горожане начали растекаться по прилегающим улицам.

– Уходите немедленно, иначе мы откроем огонь.

Число покидающих площадь увеличилось, но неизмеримо большая часть толпы нерешительно медлила. Раздался стук копыт, и в Кривой проулок ворвался отряд всадников в масках. Впереди скакал человек в широкой черной мантии с гербом короля Вонара. Островерхий черный капюшон с прорезями для глаз целиком закрывал его голову, а на руках были надеты перчатки с когтями, словно у средневекового привидения. Рассекая толпу, всадники доскакали до статуи Виомента и там натянули поводья. Их решительность и зловещий вид возымели немедленный эффект. Послышались крики ужаса; те, кто стоял рядом с памятником, отпрянули назад, многие побежали. Всадники, ни на кого не обращавшие внимания, казалось, замерли, словно безликие идолы. В полнейшей тишине Усмиритель обвел холодным взглядом толпу, медленно поворачивая голову то вправо, то влево. Не в силах выдержать этот жуткий взгляд, горожане стали спасаться бегством. Оставшиеся пребывали в мрачной нерешительности. Из-под огромного черного плаща Усмирителя показалось длинное узкое приспособление, что-то вроде мушкета, только пошире и подлиннее. Однако, в отличие от мушкета, эта вещь была серебряной, и приделанные к ней стеклянные линзы, блестящие изогнутые проволочки и металлические колесики сверкали и переливались.

– Что это? – спросила озадаченная Элистэ. Почему-то это хитроумное устройство с его диковинными приспособлениями напомнило ей созданную Возвышенными Оцепенелость на городских воротах.

Аврелия пожала плечами.

Усмиритель щелкнул рычагом, потянул затвор, тронул колесико, и линзы на конце устройства зажглись ядовитым ярким светом. Увидев это, несколько человек тревожно вскрикнули, и толпа стала стремительно уменьшаться. Однако горожан еще оставалось порядком; к этим-то упрямцам и обратился звенящим металлическим голосом один из всадников Усмирителя – сам Усмиритель хранил загадочное молчание.

– Бунтовщики и мятежники, именем короля разойдитесь! Покиньте это место, пока чары Возвышенных не обрушились на вас! Королевский Усмиритель Шеррина уже готов применить магическое устройство, чей свет порождает слепоту, глухоту и паралич всего тела. Те, кого коснутся его лучи, будут обречены на участь, которая хуже смерти. Паршивые собаки, вы не заслуживаете ничего лучшего, и все же ваш король являет вам свою милость. Возвращайтесь в свои дома, и вам не причинят вреда. Непокорных же постигнет кара. А теперь ступайте прочь!

Многие поверили ему. Горожане стали нехотя расходиться. По дороге, давая выход своему гневу, они толкали и пинали ногами экипажи, стоявшие на улице, и карета Рувиньяков сотрясалась от их ударов. Дверцы вибрировали, и Элистэ, бросаемая из стороны в сторону, как игральная кость в стаканчике, накрепко вцепилась в оконную раму и буквально повисла на ней. Ее отчаяние усилилось, когда проходящие мимо крестьяне стали бросать комья земли, камни и палки прямо в открытое окно. Кучер угрожающе размахивал кнутом, но этого оказалось явно недостаточно, чтобы помешать какому-то оборванцу с впалыми щеками подскочить и плюнуть Аврелии прямо в лицо. У девушки вырвался крик ужаса и отвращения, она откинулась в угол кареты и стала яростно тереть платком щеку, словно слюна обожгла ее. С широко раскрытыми глазами Кэрт сползла с сиденья на трясущийся пол и сжалась в комок. Одна Цераленн казалась безразличной и сидела прямо и твердо, как скала, высоко подняв подбородок и не меняя выражения невозмутимого лица; она смотрела прямо перед собой, будто не замечая наглости плебеев.

Однако не всех напугали угрозы Усмирителя. Недалеко от кареты Рувиньяков широкоплечий длинноногий человек в рабочей блузе и с цветным платком на шее пытался удержать уходящих людей. Подняв руки, он выкрикивал, что магическое устройство Усмирителя – это фальшивка, обман, бесполезная игрушка Возвышенных. Все должны оставаться на месте. Простые люди обладают истинной силой, и сейчас пришло время доказать это. Трудно сказать, подействовал ли этот призыв на толпу. Не успел рабочий закрыть рот, как один из всадников достал пистолет, не спеша прицелился и выстрелил. Тот упал, как подкошенный. Завершив свои приготовления. Усмиритель поднял сверкающее устройство на уровень плеча и прицелился. Отступающих горожан охватила паника; с криками ужаса они помчались прочь. Через мгновение Кривой проулок был совершенно пуст. Лишь стояли экипажи да валялись истекающие кровью тела. Усмиритель и его люди не стали мешкать. Они развернули лошадей и поскакали назад, предоставив уцелевшим жандармам разбираться с ранеными и погибшими.

Не веря своим глазам, с побелевшими губами, Элистэ наблюдала за происходящим. Роскошный Шеррин не замедлил повернуться к ней своей темной стороной. Рядом сидела напуганная Аврелия, прижимая к щекам пухлые ручки. Съежившаяся на полу Кэрт мелко дрожала. Только Цераленн оставалась невозмутимой.

– Бабушка… Мадам…

– Подожди.

Цераленн стукнула тростью по крыше, и карета тут же тронулась с места. Дорога была пуста, и скоро статуя Виомента осталась далеко позади.

– Итак, все кончилось, отвратительное препятствие устранено, но оно замедлило наше продвижение и отняло столько времени, что, боюсь, придется пожертвовать обедом, если мы хотим посетить магазины в Новых Аркадах.

– Мадам, неужели мы поедем сегодня в магазины? – воскликнула Элистэ.

Цераленн подняла брови.

– Таково наше первоначальное намерение. Я не вижу причины отменять его.

– Но только что мы видели, как людей убивали на улице! Как вы можете после этого думать… о покупке лент?

– Бунтовщики и покупка лент абсолютно не связаны между собой. Зрелище одних вовсе не мешает любоваться видом других. Твои слова нелогичны, и к тому же у тебя крайне плохая память.

– Память?

– Да, ибо ты забыла, кто ты, внучка. Ты – во Дерриваль из рода Возвышенных. А раз так, на тебя никоим образом не должны влиять жалобы черни. Тебе не следует замечать грубости и неучтивости, быть выше всего этого.

– Как бы там ни было, сегодня у меня нет настроения ездить по магазинам, – упрямо заключила Элистэ.

– Легко же ты отказываешься от своих намерений, – проговорила Цераленн. – А ты, Аврелия? Ты тоже не желаешь наведаться в Новые Аркады?

Не поднимая глаз, Аврелия энергично затрясла головой.

Кэрт громко всхлипнула. Не имея носового платка, она вытирала слезы рукавом.

– Я разочарована, – строго взглянула на девушек Цераленн. – Весьма разочарована. Хорошо, поступайте, как знаете. Мы возвращаемся домой, где Элистэ начнет брать уроки хороших манер. Когда твоя голова будет занята этими, более важными вещами, я думаю, ты не будешь реагировать на не стоящие твоего внимания оскорбления, которые выкрикивает безмозглый немытый сброд.