"Пощады не будет никому" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей, Гарин Максим)

Глава 17

Лев Данилович Бирюковский после звонка Чекана из загородного дома доктора Рычагова не на шутку встревожился. Как-никак, Чекана теперь знали все. Вести с ним какие-либо дела было довольно-таки опасно, мало ли что может случиться?

Чекан разговаривал с Бирюковским, как прежде, — на равных, словно в газете не появлялось никакой фотографии, а там поместили снимок кого-то совершенно другого. И теперь Лев Данилович сидел в загородном доме с усиленной охраной. Если раньше телохранителей было четверо, иногда пятеро, то теперь их дежурило девять. Но все равно Лев Данилович не чувствовал себя в полной безопасности. Правда, страшных, пугающих звонков больше не было, однако Бирюковский успокоиться не мог. И если бы не важные дела (как-никак конец года и многие фирмы и люди, бравшие в его банке кредиты, должны были их возвращать и возвращали) то Лев Данилович наверняка уехал бы за границу, пересидел бы, переждал праздники там. Но приходилось вести себя сообразно обстоятельствам.

Чекана он знал давно, бандитские деньги крутились в его банке уже не один год, принося хорошие прибыли. "А другие бандитские группировки его банк обходили стороной, боясь даже подумать о том, что Льва Даниловича можно хорошенько прижать и вытрясти из него миллионы.

Теперь, зимним вечером, Лев Данилович, в домашнем свитере, в вельветовых штанах, расхаживал по своему дому. Дом хоть и был полон телохранителей, но они на виду не крутились. Двое дежурили на улице, двое их постоянно сменяли, остальные находились в доме, в столовой, играли в карты, время от времени осматривая дом.

Бирюковский предупредил, что к нему должен приехать человек, чтобы все были готовы.

Мало ли чего, приезжает все-таки не коллега банкира, а бандит, и хрен знает, что у Чекана сейчас на уме. Может, попробует припугнуть. Но то, что Чекан покушаться на его жизнь не станет, это было однозначно, слишком много его денег лежало в банке, и гибель Бирюковского не позволила бы эти деньги забрать.

Чекан приехал на пятнадцать минут позже условленного, Бирюковский даже занервничал. Но когда он увидел, как Чекан в сопровождении двух телохранителей входит в дом, то попытался улыбнуться, поднялся навстречу гостю. Они пожали друг другу руки — так, как это делают старые знакомые, не видевшие друг друга пару недель.

— Ну, так какое у тебя дело?

Чекан хоть и выпил с Михарой изрядно, но выглядел трезвым.

— Дело у меня к тебе, Лев Данилович, серьезное. На; до основательно перетолковать.

— Под водочку, под коньячок поговорим или как?

— Под водочку. Неохота мешать два напитка.

— Что ж, я скажу, чтобы накрыли в моем кабинете на втором этаже.

— Как знаешь, — сказал Чекан и, сбросив пальто, швырнул его на кожаный диван.

Он остался в пиджаке, в свитере под горло, под пиджаком у него в кобуре болтался пистолет. Но об этом, естественно, Бирюковский не знал.

— Пошли наверх, уже все готово, наверное.

И действительно, в кабинете банкира на втором этаже огромного дома был накрыт стол, громко играла музыка, мигали лампочки на великолепном музыкальном центре, шторы были плотно задернуты. Вообще, во всем доме жалюзи и шторы всегда плотно закрывали, и то, что происходило внутри, увидеть с улицы было практически невозможно.

— Вот сюда, присаживайся, — Лев Данилович указал место в глубоком кожаном кресле рядом с камином, в котором тлели уголья.

Чекан удобно устроился, закинул ногу за ногу, закурил.

— Ну, говори, я тебя слушаю.

— А ты что скажешь, Лев Данилович? Как там наши денежки? — спросил Чекан.

— С денежками все нормально, и я думаю, с вами рассчитаюсь в начале следующего года, когда вернутся все долги и проценты.

— Будет неплохо. И сколько там набегает? — задумчиво произнес Чекан, глядя на изящную люстру под высоким потолком.

— Тысяч четыреста набегает, — заметил банкир, откупоривая бутылку водки и наливая рюмки.

— Маловато, — сказал Чекан.

— Как договаривались, — ответил банкир. — Время сейчас тяжелое, не очень развернешься, все за деньгами следят. Все поняли в этом деле толк.

— Ясное дело, — заметил Чекан. — Я к тебе вот по какому вопросу, Лев Данилович. Есть одно дельце, мы его обмозговали с нужными людьми со всех сторон, так сказать, обсосали дальше некуда. И теперь дело для нас абсолютно ясное.

— Интересно было бы услышать, что за дело…

— Интересно? — Чекан подался вперед, сбивая пепел в пепельницу. — Ты, надеюсь, слышал Лев Данилович, про якутские алмазы?

Бирюковский краем глаза взглянул на свой перстень, который ярко сверкнул.

— Конечно, кто же о них не слышал. Но там вроде «Де Бирс» все в свои руки взял.

— Не знаю, что там взял «Де Бирс», но алмазов там не счесть, — высоким штилем сказал Чекан, абсолютно не подозревая, что эта строка использована великим русским композитором.

— Алмазам нет числа, — сказал Бирюковский, взглянув на книжные полки, заставленные энциклопедией Брокгауза и Ефрона.

— Так вот, Лев Данилович, есть возможность взять эти алмазы.

— Как взять?

— Купить, — сказал Чекан. Он произнес это так, словно бы всю жизнь занимался тем, что покупал алмазы, и толк в них знает.

Бирюковский передернул плечами, почесал толстый живот под шерстяным свитером, затем протер глаза, словно бы только что выбрался из-под одеяла.

— Погоди, погоди, давай-ка выпьем.

Подобного от Чекана он услышать не ожидал, он думал, что тот просто-напросто будет требовать раньше вернуть проценты по деньгам, ничего не предлагая взамен. А дело приобретало совсем иной оборот.

— Что ты хочешь? — спросил он.

— Ладно, давай выпьем, — остановил его Чекан, оттягивая момент истины, не спеша произнести то, зачем он приехал к банкиру.

Мужчины выпили. Чекан наколол на вилку кусочек осетрины, пожевал, вытащил из зубов тонкую косточку, положил ее на край тарелки.

— У нас, Лев Данилович, есть возможность купить много алмазов. Ты же знаешь, так просто их никто не продает, все добытое принадлежит государству. Государство наложило лапу на камни так, что ее не сдвинуть. Мы нашли ход, — Чекан говорил о себе во множественном числе.

Бирюковский внимательно слушал, время от времени накладывая кончиком серебряного ножа на кусок хлеба горку крупной красной икры и отправляя в рот.

— Можно взять очень много алмазов, — Чекан вытащил из кармана пиджака камень и положил его на стол. — Вот видишь, Лев Данилович, это неограненный алмаз.

Рука Бирюковского дрогнула, пальцы сами потянулись к камню.

— Хорош, — сказал он, — каратов на десять после огранки потянет.

Чекан кивнул, причем кивнул так, словно был ювелиром и ему предстояло огранить этот камень, убрав в нем все лишнее.

— Да, такой камешек дорогого может стоить, если его, конечно, обработать как следует.

— Вот и мы думаем. Если таких камней взять побольше, обработать, а уж затем торговать… Торговать ими, естественно, не здесь.

— Дело говоришь, — Бирюковский даже покраснел.

Он всегда краснел, когда разговор заходил о больших делах и прибылях.

— И сколько же тебе нужно?

— Я думаю, миллион, — спокойно сказал Чекан.

— Миллион? — брови Бирюковского поползли вверх.

— Да, миллион, не меньше. Брать, так сразу много, может, потом дырка закроется. Мы попытаемся взять весь товар сразу. Ты, Лев Данилович, можешь отказаться, конечно, мы найдем деньги в другом месте.

— Сколько моих?

— Учти, ты мне четыреста тысяч уже должен как проценты.

— Моя доля в прибыли?

— Тридцать процентов.

— Тридцать? — переспросил Бирюковский, словно бы вертя это слово на языке и пробуя его на вкус.

— Мы так решили, — сказал Чекан, тоном давая понять банкиру, что торг неуместен и на большее он рассчитывать не может.

— Как быстро обернутся деньги? — спросил Бирюковский.

— Пока, Лев Данилович, я веду с тобой предварительный разговор, мне еще надо слетать в Якутию, встретиться с нашими людьми, с поставщиками, договориться о передаче денег и о том, как они передадут камни. В общем, еще надо решить кучу технических вопросов. А пока меня попросили переговорить с тобой по вопросу финансирования.

— Тридцать пять, — вдруг сказал Бирюковский.

Чекан покачал головой:

— Нет, Лев Данилович, решай сразу: или ты даешь деньги — и тридцать процентов твои, или ты не даешь — и я забираю свои из твоего банка, и тогда мы работаем без тебя.

— Погоди, погоди… Ты, конечно, мужик крутой, но зачем гнать коней? Давай еще раз сначала.

— С какого начала? — ухмыльнулся Чекан. — Я тебе дело говорю. Хочешь — участвуй, а нет так нет, разойдемся, разбежимся, и я пришлю к тебе людей за деньгами.

— Но ведь срок еще не вышел.

— А меня это не волнует. Мы договаривались как — будут нужны деньги, возьмем. Или ты забыл? Может, бумаги показать?

— Нет, не надо, — Бирюковский даже как бы сжался. — Когда будут нужны деньги?

— Возможно, сразу после Нового года. Наличными.

— Ладно, решим, — Бирюковский махнул рукой, наполняя рюмки водкой, — давай выпьем.

Они выпили, не чокаясь. Чекан налил третью.

— А что это у тебя столько охраны? Полный дом головорезов.

— Ты заметил?

— Заметил, — сказал Чекан.

Бирюковский пожал плечами.

— Как-то боязно в последнее время.

— Да, большие деньги, большие печали. А если денег нет, то печали еще больше, — Чекан расхохотался, глядя на побелевшее лицо Бирюковского. — Да не бойся, не бойся, я тебя трогать не собираюсь.

— Тебя я не боюсь, с тобой договориться можно, от тебя откупиться можно.

— А от кого откупиться нельзя? Назови мне такого человека.

И Бирюковскому вдруг до боли под ложечкой захотелось пожаловаться Чекану, этому жуткому бандиту, на свою жизнь, на то, как ему тяжело, и на то, как его напугал какой-то сумасшедший своим безумным звонком, напугал так сильно, что Бирюковский три дня не мог прийти в себя. Теперь даже спал, пряча пистолет под подушкой.

Чекан и сам был напуган не меньше, но признаваться какому-то банкиру, естественно, не мог. Да и Бирюковский, хоть и хотел рассказать, но смолчал, подумав, что Чекан лишь рассмеется, назовет все это глупостью.

Хотя Лев Данилович и понимал, происшедшее — это не просто серьезная угроза, а страшная, жуткая угроза, что если чего и следует бояться, то именно того телефонного звонка.

— Так, значит, Лев Данилович, мы договорились, столковались или как?

Чекан заложил руки за спину и прошелся рядом с камином.

— Договорились, чего уж тут. Дело выгодное, почему не поучаствовать? Если не секрет, кто еще?

— Вот это секрет, — сказал Чекан. — Скажи своим головорезам, чтобы они на меня не бросились.

— Я сам провожу, — Бирюковский поднялся и, поглаживая живот, двинулся впереди Чекана.

— А ты красиво живешь, — проходя через комнаты, сказал бандит.

— Красиво жить не запретишь.

— Только вот ты, Лев Данилович, какой-то напуганный, раньше я за тобой этого не замечал.

— Это было раньше, а теперь совсем другое дело.

— Неужели налоговой полиции боишься или ФСБ?

А может, конкурентов? Скажи, прикроем.

— Боюсь, — сказал Бирюковский, увидев отражение своего лица в зеркале, — ох как боюсь, даже не передать!

Чекан захохотал громко и зловеще. И этот смех бандита немного успокоил банкира, — Не бойся, все там будем, Лев Данилович, годом раньше, годом позже, но умрем обязательно. От судьбы-то не уйдешь. Или ты думаешь, от судьбы можно откупиться? Дашь ей миллион, а она тебе…

— Не думаю я так, — убежденно произнес банкир.

Лев Данилович не вышел на крыльцо. Он простился с Чеканом в огромном холле своего дома.

— Куда теперь? — спросил Борис, когда Чекан устроился на заднем сиденье.

— Домой поехали, голова трещит. А играть сегодня не поедем, и завтра тоже.

Больше вопросов Борис не задавал. Он привез Чекана домой, они вдвоем поднялись по лестнице. Чекан осмотрел дверь с новыми замками, открыл ее. Борис вошел в квартиру первым, держа наготове пистолет, но тревога была напрасной. В квартире никого не оказалось. Чекан хотел оставить Бориса ночевать, на том же диване, где спал Михара, но подумал, что это будет слишком. Он не станет показывать страх перед своим шофером, перед своим охранником! Это не дело. Чекан никого не боится, не тот он человек.

И он отпустил своего водителя, сказав ему, чтобы тот утром заехал за ним. Затем тщательно запер дверь, оставив ключи в замках, — так, чтобы дверь невозможно было открыть.

Когда Чекан уже был в Москве и гнал по ярко освещенным улицам, в доме Бирюковского зазвонил телефон, но не аппарат, а сотовый телефон, который не звонил уже несколько дней, лежал в кабинете на письменном столе.

Бирюковский вздрогнул, он в это время стоял у камина, протянув к угольям ладони с широко растопыренными пальцами, любуясь блеском алмаза.

Бирюковский от неожиданности посмотрел по сторонам так, словно бы это звонил кто-то находящийся в его кабинете. Затем подошел. Телефон продолжал звонить.

Бирюковский несколько мгновений размышлял, брать или не брать, затем пересилил страх, нажал кнопку и приложил трубку к уху.

— Бирюковский, это ты? — услышал он мужской голос. — Ну, как твоя жизнь, как твое ничего? Готовишься встретить православное Рождество? Я угадал? Или, может быть, собираешься уехать куда-нибудь за границу в теплые страны, а?

— Кто ты? — выдавил из себя банкир и почувствовал, что майка уже прилипла к спине.

— Я кто? Смерть твоя, Бирюковский. Я знаю, ты меня боишься. Скоро я к тебе приду, скоро, так что готовься. Гроб хороший закажи, дорогой.

— Кто ты? Кто ты, сволочь? Что тебе надо? — закричал банкир таким голосом, что тут же в двери появился охранник. — Мерзавец! Подонок! Сволочь!

— Это ты обо мне так говоришь? — звучал спокойный мужской голос. — Напрасно, этим ты только усугубляешь свое и без того незавидное положение. За все твои грехи тебе воздается, будь в этом уверен. Пока. На некоторое время я тебя оставлю.

Бирюковский посмотрел на цифры, горящие на табло телефона. Светился номер Савелия Мерзлова.

— О господи! — оседая в кресло, пробормотал банкир. — Будь ты неладен! — и тут же принялся набирать этот номер.

Но телефон не отвечал, и, сколько Бирюковский ни пытался, он так и не смог соединиться с тем человеком, который ему позвонил этим зимним вечером.

— Предатели! Изменники! Суки! Подонки, мерзавцы! Вас всех в тюрьму, в карцер, вас всех в лагерях сгноить надо! Подонки! — метался по квартире, изрыгая проклятия, полупьяный Юрий Михайлович Прошкин.

В его руке была очередная бутылка. Он не обращал внимания на то, что коньяк иногда расплескивался на паркет, на дорогие ковры, на книги, на скатерть. Ему было все равно.

"Все меня бросили! Все от меня отвернулись! А ведь говорили, в случае чего звони, поможем. Сейчас! Где вы все? Где вы все, подонки? Сейчас вы мне нужны! Все отвернулись от Юрия Михайловича. Но ничего, ничего, у меня на вас всех есть компромат, и не дождетесь, я так просто не сдамся. Я все это занесу в газету, я все это напечатаю. Заплачу и напечатаю, деньги у меня есть, слава Богу… — Бирюковский открывал сейф, вытряхивая деньги, судорожно их пересчитывал, а затем, сбившись, засовывал назад в сейф. — Я заплачу газетам, они напечатают гадости на всех, на всех! У меня компромата целый стол, так что держитесь, мерзавцы, вы узнаете, как тягаться с Юрием Михайловичем Прошкиным. Это вам не какого-то там уголовника обидеть, на меня руку подняли!

Где эта долбаная газетенка? — и Прошкин, абсолютно не ориентируясь, какой сейчас час, начинал вызванивать редакцию газеты «Свободные новости плюс», грязно матерился, проклиная всех и вся. Когда трубку бросали, Прошкин злорадно хохотал.

— Как я вас! Что, уже боитесь? И на вашу грязную газетенку я найду управу! Я с вами разберусь, со всеми разберусь! Ты, сука, ушла? — ударом ноги Юрий Михайлович Прошкин открыл дверь в спальню, осмотрел комнату. Затем подошел к большому, во всю стену платяному шкафу, отодвинул зеркальные дверцы и выволок платья жены, поволок их на кухню. Он знал, где лежит топор, которым домработница рубит мясо. Вытащил из кухонного шкафчика сверкающий никелированный топор и принялся прямо на паркете кромсать платья жены.

— Ты грязная проститутка, сволочь! Ты тоже меня бросила? Вот тебе, вот тебе! — он рубил платья жены и радостно хохотал, иногда даже крупные слезы катились из его глаз.

Он упивался местью, он пребывал в восторге. А затем прикладывал бутылку к пересохшим губам и жадно, как страждущий пьет воду, лакал коньяк. Напиток тек по подбородку, по его груди, рубашка была и без того грязна, прилипала к телу.

— Я тебе, сука, покажу! — и Бирюковский сладострастно раздирал дорогое бархатное платье, отрывая рукава, раздирая декольте от верха до края подола. — Вот тебе, вот тебе, сука! — он рубил платье топором на лапшу.

По батарее начали стучать соседи.

— Что долбите, суки? Что, вам не нравится, как я себя веду? Так я вам сейчас устрою, — и Прошкин на четвереньках подполз к батарее, принялся колотить в нее топором.

Он не услышал, как открылась незапертая дверь, ведь Маргарита Васильевна, покинув дом, хлопнула дверью, не заперев ее, и, сев в машину, уехала к своему молодому любовнику, проклиная мужа-негодяя, который, мало того что изменял ей с какими-то дешевыми проститутками, так еще этим и прославился. И теперь ей было невыносимо стыдно встретиться с кем-нибудь из старых знакомых, а ее родители жили в неблизком Свердловске, и уехать к ним она не могла.

— Сволочи! Все сволочи! — Прошкин вытащил из шкафа еще ворох женских платьев, намереваясь изрубить их на куски, тем самым дав волю своим чувствам. — Сволочи! Все сволочи!

— Это ты про кого так?

Прошкин даже вздрогнул, услышав голос у себя в квартире. Он держал в левой руке топор, в правой — полупустую бутылку с коньяком. Резко оглянулся. Прислонившись спиной ко входной двери, в прихожей стоял мужчина. Широкоплечий, в какой-то дурацкой лыжной шапке.

Шарф закрывал нижнюю половину лица.

— Ты кто? — Прошкин замер на месте и потряс головой.

— Я кто? А ты кто?

— Да я тебя убью! — прорычал Прошкин, но даже не двинулся с места.

— Поставь бутылку и положи топор, — прозвучал спокойный голос незваного гостя.

— Как ты сюда вошел?

— Дверь не была заперта.

— Сука, не заперла дверь, чтоб ты сдохла! — прошептал он.

Тем не менее голос мужчины был таким, что Прошкин счел за лучшее поставить никелированный топор к стене и рядом с ним полупустую бутылку коньяка.

— А теперь иди, — сказал мужчина.

— Куда иди?

Тот кивком головы указал на открытую дверь кабинета. Прошкин покорно выполнил приказание незнакомца.

— Сядь, — прозвучало из-за спины Юрия Михайловича.

— Куда? — прокурор не оглядывался, словно опасаясь выстрела в затылок. Как он помнил, мужчина держал руку в кармане.

— В кресло сядь.

Прокурор покорно выполнил распоряжение гостя.

Дорогин стал перед ним в двух шагах, вытащил из кармана пистолет с коротким глушителем, снял с предохранителя.

— Ты меня не узнаешь?

— Кто ты? — спросил прокурор, немного трезвея и приходя в себя.

— Я Дорогин Сергей Андреевич.

Затем прозвучала статья, по которой он был осужден к шести годам лишения свободы.

— Теперь ты меня узнал?

И тут Прошкин все понял. Кассета, фотографии в газете, статья — все это дело его рук. Прошкин рванулся, желая зубами вцепиться в горло этого мужчины и перегрызть его. Ведь это он все устроил, он погубил его!

Но сделать этого Прошкин не успел. Дорогин ударил ногой Юрия Михайловича в пах, затем дважды в голову, и Прошкин оказался в том же кресле, из которого только что пытался броситься на Дорогина.

— Сиди и не дергайся, а иначе я тебя просто-напросто пристрелю, как заразного грязного пса. Знаешь, от таких избавляются, потому что вылечить их невозможно, только время убьешь. Сиди и слушай меня, — левой рукой Дорогин стянул с себя шарф.

Да, это он! Прошкин узнал его. За то, что в свое время он упек Сергея Дорогина в тюрьму, ему неплохо заплатили, но сколько, Юрий Михайлович уже не помнил. Слишком много времени прошло, слишком много воды утекло, слишком многих он отправил за решетку.

— Что тебе надо? — окровавленными губами пробормотал Юрий Михайлович. — Что тебе надо? Ты и так уже лишил меня всего.

— Нет, — сказал Дорогин, — у тебя еще осталась жизнь. Вот ее я и пришел забрать.

— Нет, нет, не убивай! — вжался в кресло когда-то всемогущий прокурор.

— Не убивать? — спросил Дорогин.

— Нет, пощади, помилуй! Хочешь, возьми деньги, вон там, в сейфе, он открыт, — Прошкин кивнул на сейф.

— Мне не нужны твои вонючие деньги.

— У меня дети! — тряся головой, бормотал Прошкин.

— У меня тоже были дети, — абсолютно мертвым голосом сказал Дорогин, — и жена у меня была, и работа у меня была. А теперь ничего нет, и это благодаря тебе. Правда, не ты один, но каждому по заслугам. Ты должен умереть.

Дорогин посмотрел на солидную люстру. Он понял, что она висит на крепком крюке. Прошкин сидел в кресле, дрожал, как побитый пес, затравленно озираясь.

А Сергей Дорогин стоял перед ним, сжимая в правой руке пистолет.

— Я, конечно, могу тебя пристрелить, но на такую мразь, как ты, даже пули жалко. Если ты повесишься, это будет лучшим выходом, и для тебя в том числе. Ты меня понял, Прошкин?

— Нет, только не это!

— Ты можешь говорить все что угодно, это ничего не изменит. Я пришел за твоей жизнью. Долгих шесть лет я ждал этого момента, только ради этого я и жил. И вот этот момент наступил, так что прими смерть как полагается, — и Сергей левой рукой вытащил из кармана куртки шелковый бельевой шнур. — Вот твоя удавка, гнусный прокурор, борец за законность. Вставай, залезай на стол!

Дорогин подвинул письменный стол Прошкина прямо под люстру, затем сбросил на пол все бумаги.

— А ну, становись на стол, завязывай петлю, привязывай ее к крюку! Быстро! Или ты хочешь, чтобы я это сделал?

— Нет! Нет! Пощади! — взмолился Прошкин, и по его щекам побежали слезы.

— Плачешь, скотина? Ну-ну, давай поплачь, это твои последние слезы.

Прошкин на дрожащих ногах, готовый лишиться чувств, залез на стол и принялся привязывать шелковый шнур к железному крюку. Дорогин стоял у стены, держа пистолет и целясь прямо в грудь прокурору. Прошкин дрожащими руками сделал петлю.

— Проверь, крепко ли держится шнур.

— Нет, нет, пощади! — Прошкин упал на колени.

Со стороны эта сцена выглядела комично. Прокурор в грязной, залитой коньяком белой рубахе стоит на столе, а над его головой покачивается петля.

— Ну, вставай!

— Нет!

— Вставай, я сказал!

— Нет!

— Вставай, — Дорогин сделал шаг, и Прошкин поднялся на ноги.

— Суй голову в петлю! Ну, быстро!

Прошкин сунул голову в петлю, нижняя челюсть тряслась.

— Вот видишь, это совсем не страшно, — сказал Дорогин.

— Нет! Пощади! — Юрий Михайлович Прошкин все еще надеялся, что этот страшный человек отступится и, может быть, откажется от своего страшного замысла.

Но лицо Сергея Андреевича Дорогина было совершенно спокойным. Пистолет не дрожал в его руке, а взгляд оставался тверд, в глазах читался приговор, причем более красноречиво, чем если бы его зачитал судья, облаченный в мантию. Дорогин понял с этим делом пора кончать, и он резко ударил ногой в стол. Тело, стол — все качнулось, веревка натянулась как струна, и, не удержав равновесия, Юрий Михайлович Прошкин повис, корчась, в петле.

Судороги продолжались недолго, секунд десять. Руки как плети упали вниз, язык вывалился изо рта.

— Вот и все.

Каблуки стучали о крышку стола.

— Вот и все. Не надо меня бояться, господин прокурор, не надо.

Сергей подошел к сейфу, вытряхнул все деньги в спортивную сумку, а затем прошелся по квартире, гася свет.

Он оставил дверь в квартиру Прошкина открытой. Неторопливо спустился по лестнице, жадно вдохнул морозный воздух, облизал пересохшие губы.

— Вот и все.

Машина доктора Рычагова стояла в соседнем дворе.

Снег уже припорошил стекла. Сергей открыл дверцу, сел и несколько минут сидел абсолютно без движения, как ему показалось, даже не дыша. Затем вставил ключ в замок зажигания, повернул его. Дворники принялись сметать снег с ветрового стекла.

Мягко заурчал мотор, и автомобиль, сдав немного назад, аккуратно выехал, развернулся и уже через пару минут мчался по ночным московским улицам.

По приемнику пел Элвис Пресли, меланхолично и спокойно. Эта песня как нельзя лучше соответствовала настроению Сергея, у него на душе сделалось спокойно и пусто, как в доме, из которого вынесли всю мебель. Он чувствовал себя уставшим и разбитым, будто после тяжелой, но хорошо выполненной работы. До утра было еще немало времени, и он решил заехать к Тамаре. Ему нужно было с кем-нибудь поговорить, ему требовалась женская ласка, теплые мягкие руки, ласковый голос.

«Да, она, наверное, удивится, когда увидит меня. Если она дома, конечно».