"Фантомы" - читать интересную книгу автора (Вудс Стюарт)

Глава 4

Рул сидела и наблюдала, как ее босс потеет. Огромная комната для сенатского заслушивания была слишком велика для дюжины или более людей, привлеченных к закрытому заслушиванию, но другой подходящей не было. Алан Никсон в этой обстановке выглядел особенно маленьким, и Рул не без удовольствия созерцала, как он изворачивается. Никсон, как заместитель директора по разведке (ЗДР), отвечал за многие направления деятельности ЦРУ: исследования и анализ, исследования в науке и вооружениях, перспективный анализ, базовую информацию и за многое, многое другое. Более того, он делал большинство докладов, особенно в Конгрессе, за директораты управлений по административным вопросам и науке и технологии. Он был приличным администратором, твердо держался на ногах и был выдающимся политиком. Что же касается практической стороны дела, тут у него был совершенно поверхностный взгляд, и за анализом происходящего он обращался в другие отделы или к начальству. Рул сравнивала его с библиотекарем, который мог предложить читателю книгу на любую тему, но понятия не имел, о чем та или иная книга, и чьи познания в собственной библиотеке ограничивались десятичной системой классификации книг Девея. На таких слушаниях он был бы очень хорош, отвечая на вопрос, почему ЦРУ выписывает периодику изо всех стран мира, но не смог бы объяснить, зачем им нужен «Нью-Йоркер».

Рул заметила, как Уилл Ли, помощник сенатора Карра, демократа от штата Джорджия, тайком передал сенатору какую-то бумагу. Сенатор являлся Председателем избранной Сенатом Комиссии по разведке. Сенатор глянул на бумагу и кивнул.

— Мистер Никсон, — сказал он, снимая очки и потирая переносицу, что всегда предвещало неприятности. — В моем офисе стоит небольшой компьютер, который умеет практически все. Мои служащие печатают на нем, производят любые расчеты, отправляют с его помощью послания тысячам людей, в общем, они могут делать на нем все, что только можно придумать.

Еще до того, как он закончил первое предложение. Рул открыла досье и начала в нем рыться.

— И эта штука стоит менее трех тысяч долларов. — продолжил сенатор Карр. — Далее, каждый день, открывая газеты, мы читаем, что компьютеры все дешевеют, и что они из машин, которые раньше едва помещались в комнате, теперь превратились в карманные и скоро уже вообще ничего не будут стоить.

Пачку крупно отпечатанных бумаг Рул подсунула Никсону, который, вытирая носовым платком лицо, начал их быстро читать.

— И вот в свете всего этого, — сказал сенатор, — почему же Центральное Разведывательное управление хочет израсходовать... — он глянул вниз — ...девятнадцать миллионов долларов на компьютерную модернизацию — не на новые компьютеры, заметьте, а только на модернизацию.

Одним из талантов Алана Никсона было умение прочитывать кучу текста, лишь просмотрев его, а потом цитировать почти дословно. Он не мог запомнить надолго, но как раз на столько, чтобы успеть процитировать.

— Прежде всего, сенатор, — начал он, — эти цифры включают в себя не только стоимость оборудования, но и расходы на полный комплекс работ по замене компьютерной операционной системы, ведь существуют уже более мощные и более защищенные. Это даст нам совершенно иной уровень возможностей, что весьма существенно во времена компьютерной революции. И позволит, например, соперничать с любой системой любого компьютера, позволит считывать любой диск, любую распечатку, любую пленку, вышедшую из любого другого компьютера, и даст новые возможности в области связи, которые до сегодняшнего дня существовали лишь в воображении ученых, что, в свою очередь, приведет нас прямиком в будущее столетие. Сенатор, это инвестиции в будущее разведки сбора данных и анализа, разведки Соединенных Штатов...

И Никсон дал волю красноречию, перечисляя другие, звучащие солидно причины, собранные в подготовленном Рул документе.

Рул глянула на помощника из стана противника, на Ли. Тот, делая вид, что почесывает бровь, послал ей незаметно салют. Она в ответ приняла максимально самоуверенный вид.

Позднее, когда она покидала комнату заседаний, Ли вышагивал рядом.

— Прекрасно предугадано, миссис Рул, — сказал он.

Она с симпатией улыбнулась ему.

— Легко предугадано, мистер Ли.

Он поморщился.

— Ой ли!

Затем огляделся, убеждаясь, что их не слышат.

— Как насчет того, чтобы поужинать вечером?

Рул остановилась и повернулась к нему.

— Мистер Ли, вы меня шокируете. Вы так же прекрасно, как и я, знаете, что при нашей неофициальной встрече могут возникнуть конфликты интересов, тем более, что пока своего-то интереса я еще не вижу.

— А у меня есть «сладкое мясо» и сморчки, и еще я откопал пару бутылок «крага» шестьдесят шестого года.

— Мистер Ли, вы что же, всерьез рассчитываете уговорить меня вступить с вами в незаконные отношения с помощью деликатесов?

— Ага.

— В какое время?

— Полвосьмого устроит?

— Давай в восемь; надо еще успеть покончить с кое-какой работенкой.

Рул добралась до дома почти в восемь. Названивал телефон. Она бросилась в холл схватить трубку прежде, чем включился автоответчик.

— Алло.

— Кэтрин?

Только один человек в такой замедленной манере произносил ее имя.

— Привет, Саймон, — нетерпеливо сказала она, сбрасывая туфли и принимаясь за пуговицы. — Я сейчас ухожу. У тебя что-нибудь важное? С Питером все в порядке?

— О да, все прекрасно. Он тут рядышком, мы готовим шашлыки. — Саймон глубоко вздохнул. — Вообще-то именно о Питере я и хотел поговорить. Мисси и я приглашены к ее родителям в Мэн на пару недель, и я подумал...

— Ничего не отменяется, Саймон, — сказала Рул низким жестким голосом. — Если ты едешь, значит, и Питер с тобой, мы же договорились.

— Что ж, — горячо заговорил Саймон. — Я и не рассчитывал, что ты примешь это предложение; правда, я глупец, думал, что ты, может быть, захочешь пару недель летом провести с сыном, но теперь вижу, что переоценил твои материнские инстинкты.

— Слушай, Саймон, не пытайся давить на дерьмовую жалость.

Ей нравилось разговаривать с ним грубо — это его здорово раздражало.

— Ты его отец, вот и постарайся хотя бы для разнообразия проявить отцовские чувства. Ведь он, Господи, там у тебя всего-то десять дней, а ты уже стараешься спихнуть его.

— Ничего подобного я не собираюсь делать, Кэтрин; просто дело в том, что Питер и Мисси иногда...

— Не напрягайся и не возводи напраслину на жену. Я знаю что Мисси и Питер великолепно ладят. Это тебе с Питером иногда тяжело — именно тебе. Этот мальчик самый уважительный и послушный из всех известных мне детей; да он по раскаленным углям пройдет, чтобы заслужить твою похвалу, но ты ведь, черт тебя побери, такой супер-западный, такой сдержанный.

— Ну-ну, не заводись, Кэтрин, я всего лишь думал о мальчике.

— Ну еще бы, Саймон, ты всего лишь и хочешь-то заткнуть его на все лето в Вашингтон, в какой-нибудь однодневный лагерь, где он и так проводит время, как ты знаешь, когда я на работе...

— Так почему бы тебе не бросить работу и жить на алименты, и растить сына так, как хочется?

— Потому, и я сто раз тебе уже говорила, что мне не нужны твои чертовы алименты; мне хватает и на дом, и на содержание, и на все, что мне нужно, хватает, до тех пор, когда ты начнешь устраивать его в Йельский университет и водить его к своему портному, и покупать ему автомобили и так далее. А пока я могу себе позволить содержать его. Так почему бы тебе, Саймон, не узнать за это время твоего же сына поближе? Он действительно замечательно яркий и очаровательный мальчик, и если ты проведешь с ним еще немного времени, ты даже обнаружишь, что он нравится тебе.

— В общем, ты отказываешься взять Питера на пару недель?

— Я отказываюсь лишать тебя как отца так необходимого тебе опыта человеческого общения.

— До свидания, Кэтрин.

— Скажи Питеру, что я люблю его, — отозвалась она, но он уже закончил разговор. — ДЕРЬМО! — заорала она, взбираясь по лестнице в чулках, стягивая одежду. Она забросила костюм в шкаф, стянула нижнее белье и чулки, схватила пластиковую шапочку и устремилась в душ. Десять минут спустя, освеженная, одетая в вылинявшие хлопчатобумажные слаксы, мягкие кожаные туфли и теннисную рубашку, она выскочила из дома и тут же остановилась. Вновь взбежала по лестнице вверх, вытащила из портфеля фотографии Майорова и сунула их в свою сумочку. Стоило попробовать.

Она быстро шагала вдоль по зеленой Джорджтаун-стрит, помахивая сумочкой, вдыхая ароматный воздух и думая о предстоящем вечере. От тротуара поднималось тепло, но худшее, слава Богу, было уже позади, днем; она ненавидела жару. Какой-то мужчина, стоявший у дерева на другой стороне улицы, двинулся в том же направлении, но немного медленнее, держась сзади. Она бросила на него взгляд: чуть за сорок, коренастый, с грубыми чертами лица, пушистые темные волосы, очки в черной оправе, коричневый костюм из поплина. Это приходит не сразу, но, овладев техникой выживания агента, вы уже на всю жизнь обречены, лишь раз бросив взгляд через плечо, запоминать в мелочах людей, которых никогда до этого не видели. Она пыталась представлять это тренировкой, игрой.

Еще квартал, вот и середина улицы, и она взбежала по ступенькам федерального дома, дернула колокольчик и воспользовалась своим ключом.

— Хелло-о! — позвала она, поздравляя себя с тем, что подглядывает из-за занавесок, куда пошел тот мужчина.

— В кухне! — завопил в ответ Ли, и она услышала звуки джаза вперемешку со стуком ножа о деревянную доску, проходя через гостиную и столовую к кухне, расположенной в конце дома.

— М-м-м, лук, — сказала она, подходя к нему.

В стереоколонках звучал старый альбом Майлза Девиса.

— Лук, моя попочка, — сказал он, перекладывая нож в левую руку, а правой обнимая за талию. — Лук-шалот. — Он поцеловал ее. — И лук этот будет с гамбургерами, а не со сладким мясом. — Он снова поцеловал ее, бросил нож и обнял двумя руками. — Мне так нравится, когда ты без лифчика, — сказал он.

— Знаю, что нравится, — ответила она. — И я думаю, ты заслужил это удовольствие после того, как сегодня так легко отпустил Никсона.

Ей тоже нравилось, когда он так обнимал ее, но если не быть осторожной, ситуация выйдет из-под контроля, а ведь их еще ждет вкусный ужин.

— А что здесь девушка может получить в качестве выпивки?

— Ничего, — сказал он, подходя к холодильнику. — Ты выпьешь, а потом, небось, еще захочешь. — Он вытащил из холодильника бутылку шампанского и начал открывать ее. — Ну как у тебя денек?

— О, все было бы хорошо, но в ту самую минуту, как я вошла в дом, позвонил Саймон. Я думаю, он видел, как я покидала офис, и вычислил меня.

— Вот что значит выходить замуж за парня из одного офиса. Ничего серьезного, я надеюсь? С Питером все в порядке?

— Да, конечно. Только его папаша пытался избавиться от него, чтобы провести пару прелестных неделек в Бар-Харбор и произвести впечатление на новых родственников. Они ведь, видишь ли, люди денежные, да и в годах. Саймон никогда не забывает о будущем.

— Можно подумать, что Питер одержал бы верх над ним в очаровывании стариков.

— О, он мог бы. И Саймон не такой дурак, чтобы не понимать этого.

— Послушай, но, если Саймон такое ничтожество, зачем же ты вышла за него?

— Ой, да я и не знаю. Наверное, молодая была да глупая. Ведь он намного старше, с ним так спокойно. — Она содрогнулась. — Он был главой римского центра, и у меня туда было первое зарубежное назначение. Все так романтично, ты же понимаешь, два американских разведчика, держась за руки, в два часа ночи бродят по Треви Фонтен. La Dolce vita Esplone[4]. Он и не хотел жениться, пока я не забеременела. Затем возобладала традиция — заиграла голубая кровь западного аристократа. Он предложил мне более легкую работу, службу в Управлении, дал кучу званых обедов. Ты не поверишь, сколько мне подарили поваренных книг. После рождения Питера, на мой первый же день рождения он отправил меня на курсы «Первоклассный повар» в Париже. Он действительно думал, что ради этого я оставлю работу.

— Я бы ради этого оставил работу, — засмеялся Уилл.

— Да ты что, правда?

Она задумалась над тем, что если бы она готовила обед, то остановилась бы на свиных отбивных и крепком бургундском, а не на сладком мясе и шампанском.

Ли наполнил шампанским две высокие узкие рюмки.

— Ура, — сказал он, чокаясь.

— Блеск, — сказала она, морща нос от пузырьков. — И где это ты наложил лапы на такую бутылочку?

— У сенатора. Но я побоялся спросить, где он достал; может, у какого-нибудь лоббиста с военным заказом.

— Прелесть. Я люблю старое шампанское. — Она подняла бокал. — За национальную безопасность.

— Да, надо признать, она дает нам обоим работу. Можешь быть уверена, твои сегодняшние усилия принесут вам немножечко долларов.

— Послушай, но нам действительно нужен этот компьютер. И кстати, ты напомнил мне.

Она достала из сумочки фотографии Майорова.

— Ты никогда не пересекался с этим типом на гонках на яхтах? На Коуз-Уик или где-нибудь в этом роде?

Ли взял фотографии и не торопясь стал их рассматривать.

— Кто он? Один из твоих шпионов?

— Один из их шпионов, по фамилии Фирсов. Сейчас он стал старше лет на двенадцать или тринадцать, может, больше седины, погрузнее. Блестяще владеет английским; иногда выдает себя за польского графа.

— А при чем здесь яхты?

— Он выступал в классе «Звездный» за советскую команду на Олимпиаде семьдесят второго года. Вообще-то он обретался в Лондоне, а в отчете говорится, что он тренировался в Коуз.

Ли помотал головой.

— Я его не знаю. До семьдесят второго года в Коуз я был один раз, а затем еще в семьдесят девятом и восемьдесят первом, когда в Коуз-Уик разыгрывался Адмиралтейский Кубок. Советские не участвовали в соревнованиях подобного рода, да и вообще никто из Восточного блока, так что вряд ли я мог с ним столкнуться на тех регатах, где участвовал. Плохой мальчик?

— Кегебешник. Разве они другими бывают?

— И что же он задумал?

— Вот это-то я и хотела бы знать. Одна из причин, почему мои люди следят за такими людьми, в том, что те часто меняют свои биографии; а кое-кто поважнее, каким может оказаться и этот, слишком надолго исчезают из поля зрения. Может, это всего лишь интуиция, но мне кажется, что бы он ни задумал, для нашего же благополучия лучше знать об этом.

— Интересная работа, — сказал он. — И она тебе нравится, не так ли?

Она кивнула.

— Поначалу я была раздражена тем, что придется заниматься тайной работой и вернуться в Ленгли, но сказать откровенно, хотя я и была одной из немногих женщин, прошедших подготовку для оперативной работы, я довольно быстро сообразила, что на этом поприще мне не дадут особо развернуться. В моей должности в Риме я была не более, чем клерк, а потом, когда вышла замуж за Саймона, и он получил повышение, Ленгли оказался единственной реальной возможностью. Да и на меня он действует лучше; сейчас мое представление обо всех операциях гораздо лучше, чем если бы я сидела в каком-нибудь посольстве, и мне теперь не приходится каждый раз перед выездом заглядывать под автомобиль. И потом, мне нравится разнообразие — сегодня я перехитрила тебя на слушаниях, завтра уже охочусь на какого-нибудь типа вроде Майорова.

— На кого?

— О... ну хорошо, это настоящая фамилия Фирсова. Вообще-то мне не следовало упоминать его; слишком много я болтаю.

— Извини, это я выведал.

— Нет, не ты; просто я чувствую, что мне нравится об этом говорить, и я знаю, что могу доверять тебе. Это очень необычное ощущение в моей работе — кому-то доверять. Мне так не хватает этого.

— Но все-таки, как ты попала на такую работу?

— Ну хорошо. Я закончила Бернардинский колледж и факультет правоведения в Колумбийском университете и вдруг обнаружила, что не хочу быть ни практикующим юристом, ни идти в бизнес. Моей подругой по комнате у бернардинцев была Брук Киркленд. В Колумбийском университете она занималась по программе изучения русских, и ей удалось заинтересовать меня. В середине последнего года моего обучения один из моих профессоров — я до сих пор не уверена, который же — подослал ко мне вербовщика Управления, и месяц спустя после получения диплома я оказалась на военно-морской базе Квинтико, где стреляла из пулеметов и училась убивать одним ударом.

— Буду осторожнее.

— Ах ты змей.

— А ты не думаешь, что кто-то в Москве так же пристально наблюдает за твоей жизнью, как вы здесь за Майоровым?

Она засмеялась.

— Вполне возможно, поскольку я работала за рубежом. Две следящие друг за другом стороны почти всегда знают, кто в каком посольстве подставное лицо. Вероятно, у них есть и не очень льстящие мне фотографии, сделанные в Риме, где я, скажем, почесываюсь.

— Или где вы с Саймоном бродите по Треви Фонтен.

— Это точно должно быть неприлично. Какой-нибудь Борис до сих пор пытается вычислить, кто же это такая.

Он засмеялся и вернулся к кулинарным хлопотам.

— Послушай, иди посиди на террасе, дай мне закончить. Через полчасика будет готово.

Рул вновь наполнила свой стакан и через французское окно вышла на балкон, откуда открывался вид на вымощенные дорожки сада внизу. Она так устроилась в кресле, чтобы видеть, как он двигается по кухне. Она любила смотреть, как он готовит; это выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой. Он был хорош на работе, хорош в постели и, самое главное, был хорош, чтобы сделать ее счастливой. Он был как раз тем, кто ей сейчас нужен был в жизни: он был блестящ и забавен, но мог быть и серьезен, он искренне любил ее, не подавляя собой; слава Богу, он не был разведен; с нее уже хватало разведенных мужчин, скулящих по поводу раздела собственности и желающих, увы тщетно, вновь жениться. Уилл никогда не был женат, хотя эта мысль его и не пугала, но особенно он об этом не думал. Они ладили с Питером, когда были вместе, но он никогда не приставал к ней ни с каким футболом, чтобы добраться к ее сердцу через сына. Он был большой крепкий мужчина. В ней было пять футов десять дюймов, а он был еще выше, даже если она надевала туфли на каблуках, и ей это нравилось. Ему было тридцать восемь лет, на четыре года больше, чем ей, и это почти идеально, думала она.

Он также работал в контрразведке, а для нее это немаловажно. Познакомились они пару месяцев назад в местном супермаркете; она решила, что он какой-нибудь там помощник по законодательству, а ему она сказала, что обычно говорила людям — она юрист в Министерстве сельского хозяйства (на этом обычно и заканчивались разговоры о ее работе). Ни один из них и не подозревал, чем занимается другой, пока они оба не оказались на одном из заседаний комитета по заслушиванию. Там у них был потенциальный конфликт интересов, поскольку часть ее работы заключалась в получении возможно большего количества государственных субсидий, а частью его работы — проверка, не слишком ли много она хочет урвать, но запретный плод всегда оказывался сладок. С тех пор, как они с Саймоном развелись, она взяла за правило не связываться с мужчинами из Управления, а врать посторонним о своей работе ей тоже уже надоело. Уилл оказался идеальным вариантом; у него был доступ к секретам без ограничений, и она предварительно прочитала досье, заведенное на него ФБР, втайне казня себя за это. Они редко говорили на узко профессиональные темы, и все же, хоть иногда, как в случае с Майоровым, было приятно иметь отдушину, зная, что дальше этот разговор не пойдет.

Пару раз они выходили на яхте в залив Чезапик, где он держал свое судно, но вместе в свете появлялись редко — не из-за тайн службы, ведь о том, кто они, знала, пожалуй, лишь горстка людей в Вашингтоне — а просто потому, что Уилл любил готовить сам, а ей нравилось быть рядом.

Он накрыл стол в гостиной и закрыл ставни, чтобы ярче горели свечи. Это был действительно великолепный ужин: сладкое мясо было поджаристым сверху и нежным внутри, а аромат этих сморщенных грибов дополнял запах предыдущего блюда; пенилось великолепное шампанское.

— Господи, как здорово, — сказала она. — Послушай, мне кажется, мы уже достаточно хорошо знакомы, чтобы я спросила тебя, как ты существуешь на государственную зарплату, хватает? Я имею в виду, это твой собственный дом не так ли?

Он улыбнулся.

— Да, мой собственный, и да, ты знаешь меня достаточно. — Он отхлебнул вина. — У меня есть часть семейного капитала, и я еще до сих пор являюсь младшим деловым партнером у моего отца. «Ли и Ли» называется фирма.

— Где-то в глуши, в Джорджии. Какой там городок, Делано?

— У тебя хорошая память.

— А твой отец был кем... Вице-губернатором? Губернатором?

— И тем, и другим. Вообще-то он был вне политики, занимался в основном юридической практикой да семейной фермой крупного рогатого скота. Он настоящий парень. Он должен был бы стать президентом.

— Почему же не стал?

— Если чего-то плохо хочешь, то и не сделаешь, я так думаю. Он хочет выставить мою кандидатуру в сенаторы против республиканца Эбни.

— А почему бы и нет? Из тебя получился бы потрясающий сенатор.

— Ну, в общем, я люблю работать, но я не люблю все эти предвыборные кампании. Мне кажется, я тогда не смогу есть вот такое мясо и просто жить. Хотя Эбни настолько слабый сенатор, что половина демократов нашего штата хотят выступить против него. Так что первичные выборы предстоят жестокие.

— А разве тебя не поддержат политические соратники твоего отца?

— Ну, кое-кто из них, я полагаю. Хотя могу быть уверен, что его враги уж точно будут против меня.

— А сенатор Карр? Он не поддержит?

— Может быть. Я его не спрашивал, хотя он пару раз и заговаривал на эту тему. Надо подумать над этим. — Казалось, он хочет сменить тему разговора. — О, Кэт, как ты думаешь, мы достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы путешествовать вместе?

Она улыбнулась.

— Еще бы. А что ты задумал?

— Видишь ли, один мой лондонский друг приобрел новое судно. Он планировал забрать его с фабрики, это на западном побережье Финляндии, и отвести в Англию, но его отпуск получается куцым из-за занятости по службе. Ну я и сказал, что смог бы довести его до Копенгагена. Я еще никогда не плавал в Балтийском море, а в июне там должно быть здорово. Яхта прекрасная, называется «Лебедь»; сорок два фута в длину, хорошо оборудована, есть и автопилот. Мы вдвоем легко бы с ней управились. Займет это у нас около недели, ну скажем, дней десять. Не хочешь прокатиться?

Рул на минутку задумалась. Ей понравились прогулки в заливе Чезапик, но она не была такой поклонницей яхт, как Уилл, и она знала, что как повар уже кончилась, и он лучше ее готовит. В общем, такой отпуск показался бы ей не самым лучшим.

— Вот что я тебе скажу, — проговорила она. — Я бы пошла на яхте, если бы у меня был твой опыт, но лучше я тебя встречу в Копенгагене. Как тебе это?

Он улыбнулся.

— О'кей, прекрасно. Я думаю, что мне удастся уговорить кого-нибудь другого в экипаж.

Она почувствовала внезапный укол ревности. Хотелось верить, что он имел в виду не женский экипаж.

Чуть позже двух часов ночи она выбралась из постели, стараясь не разбудить его, и оделась. Она любила засыпать с ним, но терпеть не могла просыпаться в его доме, сам не зная почему. Вероятно, ее настигал приступ последствий пуританского воспитания. Она тихонечко закрыла входную дверь и отправилась к себе домой. Вдалеке слышался шум автомобилей, но на этой маленькой, элегантной улочке никого, кроме нее, не было. Или все-таки кто-то был? Рул показалось, что там, через дорогу она услышала звук шаркающих по тротуару ботинок. Она остановилась. Или это только эхо ее собственных шагов? Она пошла чуть быстрее, стуча по цементу каблуками, оглашая этим звуком пустынную улицу. Дойдя до угла и уже поворачивая в свой квартал, она вновь услышала звуки на другой стороне улицы, и одновременно где-то за квартал позади нее завелась машина. Она бросила быстрый взгляд через плечо; если кто-то и был на той стороне улицы, он прятался за деревом; улица казалась пустой. Хотя сзади, вдоль квартала, слабо освещенного фонарями, она мельком разглядела приближавшийся к ней автомобиль. С выключенными фарами.

Она пошла еще быстрее, размышляя. Конечно, в Вашингтоне, Бог знает, сколько грабителей, но в Джорджтауне? И в это время ночи? Какой уж тут улов для грабителей? Последние пятьдесят ярдов до дома она преодолела чуть ли не со спринтерской скоростью. Она взбежала по ступенькам и стала искать ключ. Автомобиль остановился, не доезжая ярдов пятидесяти, водителя скрывала тень. Она вновь услышала звуки на другой стороне улицы.

Дверь наконец открылась, и она быстро проскользнула внутрь. Тут же бросилась к маленькому столику в прихожей, открыла нижний ящик и достала девятимиллиметровый автоматический пистолет. Сняла с предохранителя, передернула затвор и шагнула к окну, выходящему на улицу. Когда она отодвинула край занавески, как раз включились автомобильные фары и осветили фигуру мужчины, обходившего машину спереди. Всего лишь на долю секунду. Но этого оказалось достаточно, чтобы она смогла опознать того самого мужчину, которого уже видела раньше.

Машина неторопливо отъехала; она слышала, как та притормозила, а затем свернула за угол, налево. Она прислонилась к стене и подождала, пока успокоится пульс. Не грабители. С минуту она развлекала себя мыслью о том, что вот, дескать, Майоров узнал, что она охотится за ним, и теперь охотится за ней.

Мысль, конечно, была глупая, но когда она наконец уснула, пистолет все еще был зажат в ее руке.