Глава 14

В сумерках самолет прибыл в город. Таня, Тимка и Петька прямо по взлетному полю пошли к зданию аэропорта. Небольшими группами дремали на стоянках самолеты. Черным медведем стоял под заснеженным фонарем усатый часовой.

Над вокзалом плескался на радиомачте красный флаг. Убранные от снега скверики и зеленые скамейки были пусты. Колесникова не было. Ребята обошли вокзал, посмотрели у газетных киосков.

— Может, он забыл встретить? — Таня взглянула в темный угол двора. — Прячьтесь. — Вслед за Таней ребята заскочили за кирпичный столб, на котором висели громкоговорители. — Смотрите, Гарновский.

Он стоял спиной и, хоронясь от кого-то, поглядывал через решетчатый забор. Голова наклонена набок, левая нога слегка отставлена в сторону. Руки в перчатках.

К Гарновскому подошел сотрудник милиции и что-то ему сказал. Гарновский сразу направился к кирпичному столбу. Ребята не поверили своим глазам, — приближаясь, Гарновский превратился в Вячеслава Валентиновича Колесникова.

— Вот черти полосатые. Их ждут, а они прячутся.

— Мы вас приняли за Гарновского, а с ним встречаться нам противно.

— Это хорошо, — ответил Колесников. И стало непонятно — хорошо, что они приняли его за Гарновского, или хорошо, что с Гарновским встречаться им противно.

Через какой-то пустынный дворик, заваленный железными бочками, он вывел ребят к легковой машине. Машина свернула в проулок и выехала на пустырь. По обеим сторонам потянулись заборы из колючей проволоки и огромные навесы. Двухскатные крыши на столбах. Ровными рядами выглядывали оттуда зачехленные стволы танковых пушек.

Обогнув здание котельной, машина вылетела на булыжную мостовую. Дома здесь были высокие, деревья подстрижены. Чуть выше деревьев, посередине улицы, шли толстые провода. От налипшего снега они немного провисли. — Новую ветку трамвая строят, — сказал шофер.

Недалеко от памятника с чугунными птицами машина свернула налево, притормозила и въехала во двор. Остановилась у деревянного крылечка.

Вышли. Вытащили свои котомки, и машина сразу выехала на улицу. Колесников, Тимка и Петька стали закрывать за ней ворота.

Дом был деревянный, двухэтажный. Окна перекошенные. Ставни оторванные. Вместо стекол на первом этаже листы старой фанеры. Лестница на чердак засыпана снегом. Перила обломаны. На крыше против лестницы черным провалом зияло слуховое окно.

— Дом был брошенный, да? — спросила Таня.

Колесников вынул из кармана ключ.

— В некотором роде — да. А когда экспедиция получила его от горсовета, объявился хозяин. Приходил каждый день и требовал за дом деньги. Сначала три тысячи, потом десять, а прошлым летом пришел в геологоуправление и потребовал двадцать тысяч, а если, говорит, откажете — дом сожгу. Насилу от него отвязались.

— И сколько ему дали?

— Проверили документы и дали пять лет тюрьмы за подделку государственных бумаг. Оказалось, что раньше он был приказчиком у купца Хаменева. Жил такой когда-то, и дом этот, кстати, его.

«Странно все как-то получается», — подумал Петька.

Колесников, наконец, отомкнул пудовый купеческий замок. Взявшись друг за друга, все гуськом двинулись по узким сеням, повернули в какой-то коридор. Под ногами заскрипели старые доски.

— Вот черт, — воскликнул Колесников, — который раз здесь толовой стукаюсь.

По крутой лестнице, ощупывая ногами каждую ступеньку, поднялись на второй этаж. Колесников зашарил рукой по стене, откинул щеколду, заскрипела дверь, пахнуло теплом и чем-то вкусным.

Щелкнул выключатель. Вспыхнул яркий свет. Ребята стояли в большой кухне. В правом углу — печь, покрытая белыми старинными плитками. На трубе — бронзовая маленькая дверка с гирькой вместо ручки. У окна — стол на круглых ногах. Стены не побелены. Трещины в штукатурке походили на рисунки первобытных людей. В квартире оказалось три комнаты. В самой маленькой, которая за печкой, лежали в куче: сломанные старые стулья, умывальник с мраморной доской, граммофон, плетенное из тростника кресло. На потолке у печной трубы Тимка заметил забеленную известкой крышку люка. Старинный замок взломан. Щеколда была завязана блестящей цинковой проволокой.

Колесников разделся и стал орудовать у стола. Из духовки вытащил тяжелую сковородку с жареной картошкой. Достал из пузатого купеческого комода круглую булку хлеба и кусок колбасы. Клюкой прямо из печки вынул медный закопченный чайник.

— Прошу к столу, будущие студенты!

— А когда нам на занятия?

— Сказали через неделю. Кстати, ребята, техникум находится на улице Горького, тридцать один. Отсюда недалеко. Да, чуть не забыл показать. — Колесников подошел к сундуку, обитому медными полосками и повернул ручку в виде лебедя. Сундук открылся. Там стояли аптечка и телефон. — В случае чего, звоните в управление. — Колесников показал на внутреннюю стенку сундука. Карандашом там были написаны номера телефонов: геологоуправления, милиции и скорой помощи. И собственный номер этого аппарата. Ребята сразу же запомнили цифры. — О телефоне никому ни слова. И вообще о работе в экспедиции ни гугу. Сюда никого не приводите. По городу бесцельно не шляйтесь.

На чердаке что-то брякнуло. Колесников быстро опустил крышку сундука. Все насторожились. Хрустел шлак — кто-то ходил по потолку.

— Я следы на крыше видела, — прошептала Таня.

Колесников выхватил из кармана пистолет. На чердаке заскребли. Упала какая-то доска, загремело пустое ведро.

Колесников распахнул дверь.

— Иди сюда, чего там шаришься.

Не ответили.

Купленный дом Колесников изучил в свое время тщательно, знал все закоулки, переходы, кухни и кладовые. Он выскочил в сени, нащупал за углом на веранде нужную лестницу и полез на чердак. Петька бросился за ним. Тимка схватил хлебный нож, глазами показал Тане на стол. Она поняла, взяла тяжелый чайник и встала в боевую позу.

Вверху слышалось пыхтение, скрип чердачной двери и Петькин голос:

— Иди сюда, а то пристрелим.

Но к ним никто не шел.

— Он в углу! — закричал Петька.

Заскрипел шлак. Затопали ноги. И опять тишина. У Тани заколотилось сердце. Чайник она поставила на печку, взяла кочергу.

Распахнулась дверь, и в дом занесли огромную собаку белого цвета. Длинная шерсть не скрывала худобы. Собаку положили в угол у сундука. Колесников рассмотрел ее и побледнел. Собака была седая. От усталости голову она опустила на пол. Таня протянула ей кусочек колбасы, но собака не шелохнулась, а продолжала умоляюще смотреть на Колесникова.

— Спрячьте оружие, — попросила Таня, — она боится.

Колесников бросил пистолет на кровать, и собака сразу закрыла глаза. От запаха колбасы у нее колыхались бока, подергивались губы, но пищу она не брала.

Тимка потрогал у ней нос — холодный и влажный, значит, не больная. Почему же не ест?

— Все ясно, — сказал Колесников, — она ученая. Ей надо приказать. — Он сделал вид, что запахивается в халат и опирается на трость. Барским движением указал на колбасу: — Фас ее, фас! — И свершилось чудо. Собака вскочила на ноги, гавкнула раскатисто и проглотила колбасу. Секунду постояла, качаясь, и снова легла. Ребята восхищенно посмотрели на Колесникова. А он, довольный своим открытием, гордо прошелся по квартире.

— Сейчас будем имя у нее отгадывать. — Колесников сел на трехногий стул возле печки. — Я буду называть клички, а вы внимательно смотрите, на каком слове она вздрогнет. — Полушепотом он стал называть собачьи имена: — Ангара, Найда, Лайка, Вьюга, Ночка, Метель… — Собака вздрогнула. Колесников громко позвал:

— Метель, Метель. — Собака заколотила хвостом. — Что-то не то, но где-то рядом. Учитывая ее купеческое происхождение, надо искать такое же слово по звуку, но старинное. Ребята перебрали десятки слов, но опять же нашел его Вячеслав Валентинович:

— Отель! — Собака, услышав свою родную кличку, завизжала и поползла к ногам Колесникова. Он поднял палец кверху. — Вот что значит досконально изучить жизнь и быт купцов-предпринимателей и их теперешних отпрысков. Кто-то из них ее бросил, потому что псине не больше десяти лет. — Собака Колесникову понравилась, и он, хитро сощурив глаза, как бы между прочим сказал:

— Через недельку полечу в экспедицию, возьму ее с собой, там на свежем воздухе она быстро оклемается.

— Жирный будешь. Мы ее себе оставим, дом караулить.

— Ох, Тимка, и жмот же ты. Ну давайте меняться. У меня есть одна вещица, все трое на коленях будете ползать, умолять, а я потрогать даже не дам. — Вячеслав Валентинович подошел к комоду, выдвинул маленький ящичек, достал тряпичный сверток: — Нате, смотрите!

В тряпках был завернут новый морской бинокль. Такую ценность ребята видели, впервые.

— А чей он?

— Читайте, там написано.

Снизу на шарнире ребята прочли надпись, выполненную крохотными буквами: «От геологоуправления Тимофею Булахову за проявленное мужество при поиске пропавшей группы». На какое-то мгновение Тимка лишился дара речи. Бинокль он положил на подушку и уставился на него не мигая.

— Черт возьми, — сказал нарочно сонным голосом Колесников, — чуть не забыл. — Он опять подошел к комоду, выдвинул со скрипом нижний длинный ящик и вытащил оттуда новенькие тонкоствольные ружья. Две штуки. Затворы и магазины сверкали маслом. Подал Тане и Петьке. — Патроны триста штук в комоде.

Ружья были пятизарядные, тридцать второго калибра. На гребне затвора надписи: «За героизм при исполнении служебных обязанностей. От Северного райкома комсомола».

В старом купеческом особняке Колесников прожил два дня. Он сводил ребят в техникум, познакомил с директором. Тот посадил Таню в мягкое кресло, а Петьку с Тимкой на диван. И каждого расспросил о жизни, о здоровье.

— А когда им приходить на занятия? — спросил Колесников.

— Через три дня к девяти часам утра, аудитория номер восемнадцать. Кстати, у меня уже узнавали по телефону, когда нашим юным друзьям приходить.

У Колесникова дернулась бровь.

— Интересно, кто узнавал?

Директор показал на телефон:

— Человек не назвался, но я его узнал по голосу. Георгий Николаевич Гарновский. Разговорились мы с ним. Пожаловался он на здоровье. На курорт собрался ехать. Да вот, говорит, о детишках беспокоюсь.

Колесников попросил ребят подождать его в коридоре. Из кабинета директора он вышел немножко расстроенным.

— Вот позвонил в геологоуправление, и мне приказали срочно, не медля ни минуты, выехать в экспедицию, на буровую, и машину за мной прислали. — Прощаясь, Колесников опять предупредил ребят: — По городу бесцельно не шляться.

Вечером ребята сидели на полу у теплой печи и разрабатывали план секретной операции. Электрический свет на всякий случай не зажигали. Отель лежал рядом и прислушивался к знакомым звукам старого особняка.

На улице начиналась пурга. У реки на столбе закачался в снежинках фонарь. На первом этаже заскрипели перекошенные ставни. В нежилых помещениях загудел холодный ветер.

— Тимка, ты Гарновского видел?

— Ни разу.

— Тебе надо завтра к нему зайти и спросить любую ерунду. Например, ты ищешь свою бабушку, а точный адрес забыл. А когда проникнешь в квартиру, постарайся задержаться. Погреться попросись. И внимательно все осматривай.

— А как я его узнаю?

— Он левую ногу отставляет в сторону, — напомнила Таня, — и за любую мелочь говорит: покорно благодарю. Ложку ему подашь — покорно благодарю, хлеба нарежешь — покорно благодарю. Скажешь, что погода завтра будет хорошая — покорно благодарю.

Петька достал из рюкзака записку Гарновского.

«…Умоляю простить меня и жду вас. Мой городской адрес: улица Марата, 25, квартира 42 (звонить два раза). С глубоким уважением к вашему мужеству — Гарновский».

Рано утром ребята вышли на поиски Гарновского. Улицы были еще пусты, но окна домов светились. Возле исторического музея старик-метельщик убирал снег. У него Таня и спросила, где находится улица Марата?

— А нумер какой?

— Двадцать пять.

— О-о, дом спецов. Второй за углом. Ворота железные.

Таня поспешила к трамвайным рельсам, покосившись, заметила: Петька с Тимкой двигались за ней по противоположной стороне улицы. Петьку не узнать: лицо по самые глаза он закрыл шарфом, глубоко нахлобучил шапку и поднял воротник.

У крыльца фотосалона Таня остановилась. Подала Тимке условный знак. Он перебежал к ней. Таня, рассматривая рекламную фотовитрину, шепотом объяснила Тимке, куда идти.

Завыла сирена. Автомобили сразу затормозили и, освобождая дорогу, прижались к тротуару. Тревожный звук раздался совсем рядом, Петька с Таней оглянулись. В их сторону мчалась длинная легковая машина. Красный крест на боковой фаре беспрерывно мигал.

Оставшись один, Тимка не торопясь вышел на улицу Марата, на секунду, замер, увидев эмалированную табличку с цифрой двадцать пять, и уверенно двинулся к железным воротам.

Таня с Петькой остановились у огромной фанерной афиши. Долго ее изучали, словно советуясь, идти на этот фильм или нет. И вдруг увидели Гарновского, быстро заскочили за другую сторону фанерного щита.

Гарновский стоял возле тополя. Воротник поднят, шапка надвинута на глаза. Тимки нигде не было. Прошла группа милиционеров, но Гарновский не обратил на них никакого внимания. Толстый портфель он прижал коленкой к тополю, снял кожаные черные перчатки и стал развязывать на шапке тесемки. Волосы у него были подстрижены, небольшие бакенбарды подрезаны наискось. Справившись с тесемками, он чинно надел шапку, как бы невзначай оглянулся по сторонам и пошел… к рекламной афише.

Петька с Таней затаились. Хруста снега не услышали, потому что на повороте заскрежетали колеса трамвая. Петька выглянул из-под афиши. Ни трамвая, ни Гарновского. Рядом с ребятами появился Тимка, он вырос словно из-под земли.

— Пойдемте, его сегодня до обеда не будет.

— Ты с ним разговаривал?

— Нет. Я слышал. Он попросил в киоске журнал «Огонек». Мне, говорит, последних бы пять номеров. В экспедиции, мол, был — прозевал. А старик ему ответил, заходите, мол, после обеда. Ну, он и запрыгнул в трамвай.

— А ты номер квартиры проверил?

— Конечно. Я заходил, когда он в подъезде открывал почтовый ящик, спиной был ко мне. Потом я увидел, во всех были газеты, а в сорок втором пусто. Бросился за Гарновским и у киоска нагнал.

Морозный иней опушил у ребят шапки и воротники. Снежинки заблестели у Тани на длинных ресницах.

— Мальчишки, у меня руки замерзли, давайте куда-нибудь зайдем, погреемся.

В белом пятиэтажном здании, напротив старой церкви, они заметили на первом этаже вывеску «Молочный». В магазине покупателей не было. Он оказался совсем маленьким. Одно окно — у двери, а напротив — прилавок. Вместо штукатурки — белые плитки, блестящие, как лед. Ребята прижались к радиатору.

Толстая продавщица на вошедших не взглянула, продолжая красить перед зеркальцем губы. Она старалась, чтобы они походили на лопнувшее сердечко.

Таня прижалась щекой к горячим чугунным ребрам:

— Мальчишки, надо купить те же номера журналов «Огонек», которые заказывал Гарновский.

— Сделаем, — ответил Петька.

— Ну, что будем покупать, милые мои? – зевнула продавщица.

— Бутылочку кефира, — не растерялась Таня. — Свежего!

— Свежее и быть не может. Берите три. Кефир — вкусная питательная пища. Каждому по бутылочке берите, а то у нас конец месяца, а план не выполнен.

— Хорошо, — сказала Таня, — возьмем три.

Продавец тяжело повернулась на табуретке и крикнула в задний отдел:

— Александр, вынеси клиентам три бутылки кефира! — И снова взяла зеркальце, стала пудриться.

В темном отделе звякнули бутылки, зашаркали ноги. К прилавку вышел юноша в белом халате и шапочке. Поставил кефир на прилавок — рубль пять копеек. Он поднял глаза и замер. Таня, Петька и Тимка тоже смотрели на него в упор. Это был Шурка Подметкин!

От неожиданной встречи у него отнялся язык. Он что-то хотел сказать, но только гукнул. Петька быстро прижал палец к губам. Шурка понял — просят не узнавать.

Слащавым голосом он сказал:

— Один рубчик пять копеечек, молодые люди.

Таня выдернула из кармана три рубля.

— Хорошо, — сказал Шурка, — сейчас мы дадим, вам, извините за пардон, сдачу. — Он подошел к продавщице и зашептал в рыжие кудри:

— Лариса Ивановна, дайте ключ, я кассу открою. — Продавщица встала и ушла в заднее отделение. Забрякали ключи. Шурка наклонился к Петьке.

— Как вы здесь очутились?

— Дело секретное, мы из экспедиции. Приходи к нам на Набережную, второй дом за историческим музеем, Сейчас мы туда. Но никому ни слова!

— Я не брехун, извините за пардон.

Таня кивнула на задние двери:

— Твоя начальница?

— Начальница и сродственница, тетка двоюродная по отцу, но нас с ней, наверно, выгонят, мы план продажи не выполняем.

Шуркина тетка принесла сдачу, и ребята вышли на улицу. Петька стал неразговорчивым. Отвечал невпопад. Его беспокоило, что они сегодня упустили Гарновского. Надо было проследить, куда он поехал. Может, билеты покупать? A завтра исчезнет, и прощай, документы, на веки вечные.

Петька отстал от друзей. На старом тополе возле музея он увидел объявление, отпечатанное на машинке:

«Городская топливная контора имеет в продаже дрова, четыре рубля пятьдесят копеек за кубометр. Фронтовикам-инвалидам и пенсионерам дрова отпускаются по сниженным ценам с доставкой на дом…»

Таню с Тимкой он нагнал во дворе.

— Ребята, считайте, что Гарновский в наших руках. Лишь бы не подвел нас Шурка…

Вскоре заскрипела калитка, и появился запыхавшийся Шурка Подметкин. Его быстрые глаза скользнули по старым пристройкам и полурухнувшим амбарам.

— Шарились?

— Нет еще.

— Здесь же интересные штучки можно обнаружить. Чердачки, подвальчики, сараи, амбарчики… Здесь же наверняка буржуи жили и прятали всё как крысы.

Они поднялись на второй этаж. Шурка осмотрел квартиру, заметил напротив печки замазанную известкой дверь. Костяшками пальцев постучал по доскам: не ведет ли в какую-нибудь тайную кладовую. Придирчиво, как покупатель, Шурка осмотрел и собаку.

— Ее в порядок привести — с ней не токмо в тайгу, с ней по городу не стыдно будет ходить.

— Ты у кого живешь? — спросил Петька.

— У тетки Ларисы, на Мастерской. У ней свой домик.

— Задумали мы тебе кое-что доверить…

— Хошь что доверяйте!

Через десять минут Петькин план проникновения к Гарновскому был принят единогласно. Операцию назвали «Доставка на дом».